Шевердин Михаил. Колесница Джагарнаута

   - Вы вопили - умираем от жажды, - недоумевал Мансуров, - а у вас...
   - А у нас пиво? Это вы хотите спросить? Остатки былой роскоши две-три банки. Всех напоишь, - пожал плечами Бемм, - надолго ли хватит? Всяких слуг и караванбашей поить - свиней апельсинами кормить.
   Алексея Ивановича передернуло. Во вьюках пиво, а люди от жажды гибнут. Словно поняв, Мориц Бемм усмехнулся:
   - Тот, из-за кого все произошло, был мусульманин. Заупрямился. "Харом, харом", - и... представьте себе, умер. Не знаю, от жажды или от отвращения. Ну, а караванбаши повел себя нахально. Ну, и... скандал получился. Приедем на место, пожалуюсь губернатору. Больно уж туземцы заважничали. С советских узбеков берут пример. - Говорил Мориц Бемм много. Пиво, видимо, располагало к излияниям. - Вы не спрашиваете. Вы не отвечаете. Уважаю таких. Но по глазам вижу - вон какие они пытливые, острые, - вам интересно, что немцы делают здесь, в песках. Не черепки же археологические они собирают. Не так еще оправилась Германия после войны, чтобы золотом разбрасываться на археологию. Вы хороший человек, вы умный, проницательный человек. Стоит ли вам втирать очки. От души получаю удовольствие, угощайтесь. Наши миссионеры плохие проповедники, но отличные гурманы. Вкусите от нашего стола, как говорят хлебосольные славяне.
   Завтрак был действительно изысканный. Добродушие совсем не шло к энергичной, обветренной, обугленной азиатскими ветрами физиономии Морица Бемма. Но он изо всех сил старался казаться милым и радушным. Он не стал уточнять, чем он и его спутники занимаются у самой границы Советского Союза. По его словам, они имеют касательство к поискам редких ископаемых, и в частности Бемм обмолвился о богатых залежах в Туркестане.
   Одно было ясно, что это продолжение тех же изысканий, которые были начаты в странах Среднего Востока после 1926 года, когда Германия вновь двинулась в глубь Азии.
   Мориц Бемм пустился в рассуждения о миссии Германии на Востоке.
   - "Дранг нах Остен!" - священный девиз всех германцев. Наполеон Бонапарт разгромил Пруссию, разорил ее, отбросил вспять немцев на столетие. Но наследие Наполеона перешло к нам, немцам. Какое наследие? спрашиваете. Да поход на Индию! Тот самый поход, который предпринял Наполеон. Уничтожив Пруссию, Наполеон решил завоевать Азию, Индию. В своем порыве он не останавливался ни перед чем. Время, расстояния, трудности всем он пренебрегал. Вспомните. Экспедиция в Египет. Поход на Москву. Ну, а поход в Индию - раза в два подальше, ну и только. Я читал в архивах "План Наполеона I". Потрясающие формулировки. "Увековечить первый год XIX столетия! Прославить правителей Франции славным предприятием! Изгнать англичан из Индостана! Освободить прекрасные и богатые страны от британского ига!" Каково?
   Очень приятно разглагольствовать, разлегшись на мягком ложе из попоны и песка. Но Мансуров давно уже разгадал, что под сентиментальной маской романтика времен Гёте, любителя природы и живописных путешествий кроется весьма расчетливая, практическая личина пруссака. Мориц Бемм нет-нет да принимался восхищаться пастельными красками пустыни, сиреневатостью далеких хребтов, медно-красным пламенем костра, грандиозными планами Наполеона Бонапарта. Но в расчетливом мозгу открывателя сокровищ недр это занимало мало места, крошечный уголок.
   - В своем индийском плане Наполеон уделял не слишком много места высоким идеалам, - вещал Бемм, - хотел открыть своим походом путь в Индию промышленности и торговле Франции. Совсем уж цинично говорил о прямом захвате стран Востока: "Франция отправит к берегам Индуса (Инда) могущественную армию". Во всех подробностях разрабатывались маршруты. В проекте французы спускались по Дунаю в Понт-Эвксинский, Черное море, пересаживались на речные суда в Таганроге и плыли до Пятихатки. В пешем строю пересекали перешеек между Доном и Волгой, откуда на речных судах плыли до Астрахани. На морских кораблях армия плыла по Каспию до Гургана Астрабада. С точностью до одного дня был расписан весь маршрут на два с половиной месяца. Из Астрабада путь завоевателей лежал через Хорасан на Герат-Кандагар. Через сорок пять дней армии выходили на реку Индус и вступали в бой с англичанами. Так, выступив из Франции в мае, Наполеон рассчитывал в сентябре уже вторгнуться в Индию. - Блестяще! Гениально! Представляете, какие сроки! При тех дорогах, при вьючном способе переброски грузов и артиллерии пройти весь путь за сорок пять дней. Что же теперь? А теперь при помощи автотранспорта хватило бы и десяти. Наполеон сбрасывал со счетов и Персию, и Афганистан. Он провозгласил: "Единственная цель экспедиции - изгнание из Индостана англичан, поработивших эти прекрасные страны, некогда столь знаменитые, могущественные, богатые культурой и промышленностью. Они привлекали народы всей вселенной к участию в дарах, которыми небу благоугодно было осыпать их. Ужасное положение угнетения, несчастий и рабства, под которыми ныне стенают народы тех стран, внушают живейшее участие Франции". Опытный демагог, Наполеон считал: "После такого объявления и при поступках кротких, откровенных и справедливых, нет сомнения, ханы и другие малые владетели дадут свободный пропуск через свои владения". И снова наряду с "романтикой" ничем не прикрытый, расчетливый цинизм: "Впрочем, они находятся в беспрерывных распрях между собой и не могут противопоставить сильного сопротивления". Даже и подкуп не забыли предусмотреть. - Бемм извлек блокнот и, полистав его, прочел: - "Французское правительство прикажет выдать главнокомандующему экспедицией разного рода оружие версальской мануфактуры: ружья, карабины, пистолеты, сабли и проч; фарфоровые вазы и другие предметы севрской мануфактуры; карманные и стенные часы искуснейших парижских мастеров, отличные зеркала, самые дорогие сукна различных пурпурных, малиновых, зеленых, голубых, - любимых в Азии, а в особенности в Персии, цветов; бархаты и парчи, золотые и серебряные; позументы и лионские шелковые изделия, гобеленовые обои и проч.
   Эти предметы, розданные, кстати, владетелям тех стран с ловкостью и светской вежливостью, столь свойственными французам, послужат к доставлению этим народам высокого понятия о щедрости, промышленности и силе французской нации и к открытию впоследствии новой важной отрасли торговли".
   Все предусмотрел Наполеон: и силу штыков, и подкуп, и дипломатию, и торговые выгоды. И даже про идеологическую обработку не забыл. Вот читаю: "Избранное общество и всякого рода артисты должны принять участие в этой славной экспедиции... Воздухоплаватели и фейерверочные мастера будут очень полезны. Для внушения жителям тех стран самого высокого понятия о Франции прилично будет дать в городе Астрабаде несколько блестящих праздников, сопровождаемых военными эволюциями, подобных тем, какими торжествуют в Париже великие происшествия и замечательные этапы".
   Из темноты послышались звуки, похожие на всхлипывание. Оказывается, смеялся до сих пор молчавший пастор Генстрем, друг Свена Гедина. Пастор выдвинулся в круг света костра и хихикнул:
   - Избранное общество! Да, мне пришлось изучать наполеоновский план. В нем есть пикантная подробность. Не помню точной формулировки. Избранное общество состояло бы из "девиц крепкого сложения, отменного здоровья, на любой вкус в количестве не менее семисот". На какой предмет, спросите? Да "чтобы армия, проходя по населенным районам, не насиловала мирных горожанок и селянок" и тем самым "не создавала осложнений с дикими мусульманскими племенами, болезненно строго относящимися к целомудрию своих женщин...". Вот вам и высокие идеалы!
   - Что же тут такого? - возразил Бемм. - Какая армия без борделей? Гений полководца сказался и здесь. Приходилось думать и о ремонте лошадей для артиллерии, и о девках для солдат. Наполеон даже знал о высокой европейской культуре колонистов-немцев, поселенных императрицей Екатериной в Сарепте близ Царицына. Например, снабжение экспедиционной армии лекарствами он предлагал возложить на аптеку Сарепты, "соперничающую с императорской московской по качеству медикаментов". Сарептские колонисты, кроме того, успели заблаговременно заключить контракты с французскими фуражирами на поставку риса, гороха, крупы, солонины, масла, вина, водки, стад быков и овец... Даже сухари... предусмотрели.
   Мансуров, лежа у костра и закинув руки за голову, смотрел на звезды и думал: "Сколько они видели завоевателей мира - джахангиров, поджигателей мира - джаханзусов именно здесь, в узком географическом коридоре между седовласым Гиндукушем и мутными потоками Амударьи! И Кир Персидский, и Дарий, и Александр Македонский, и китайский полководец, и арабский Ибн Халдун, и Чингисхан, и Тамерлан, и Бабур, и... да кто только не сидел здесь у Сладких колодцев и не пил сладкую воду на отдыхе, перед тем как ринуться с огнем и мечем на города и селения! Полководцы всяких разрядов и мастей совершали походы, строили тонкие расчеты завоевания мира, обсуждали вот здесь, у колодцев, мировые свои замыслы. Звезды светили все так же, а костер плевался искрами и кусочками пламени, возбуждая в умах завоевателей жажду убийства и грабежа.
   А Наполеон? Его разгром русской армией пресек отнюдь не бредовые планы великого полководца. Кинулся было Наполеон сокрушать Россию, чтобы через нее продолжить свой поход, но обломал зубы..."
   Но почему так подробно и обстоятельно рассказывал Мориц Бемм, геолог и путешественник, о военных планах Наполеона? Какие он проводит параллели, сопоставления вековой давности? Мориц Бемм! А, вот в чем дело! Фашисты, и Муссолини, и Гитлер, поклонники Наполеона... Недаром Мориц Бемм что-то сегодня сказал о наследстве Наполеона. Наследство! План похода на Индию. "Дранг нах Остен!"
   Встреча у Сладких колодцев непредвиденно затянулась. Температура воздуха вдруг подскочила до 45 градусов - у Морица Бемма оказался термометр. Все погрузилось в красноватый густой туман, состоявший из крошечных назойливых песчинок. Осталось завернуть головы халатами и улечься под глиняной стенкой самого большого колодца.
   - "Афганец!" - сказал Мансуров.
   - Два дня никуда не пойдем, - подтвердил моманд Бетаб.
   Пришлось смастерить из попон и кошмы палатку и коротать время в беседах. Немцы потягивали консервированное пиво - запасы его в верблюжьих вьюках были, казалось, неисчерпаемы. По-видимому, Мориц Бемм считал, что в благодарность за пиво, отлично утолявшее нестерпимую жажду, Мансуров должен терпеливо слушать его бесконечные рассказы. С настойчивостью маньяка он говорил теперь только о плане Наполеона.
   - Тимур, - смахивая с губ песок, тянул Бемм, - да порой и сам Чингисхан, засовывал под кошму голову от песчаного урагана. И Александру Македонскому иной раз приходилось трястись от лихорадки, как и мне Морицу Бемму. Вся разница в количестве воли на весах судьбы. Наполеон где-то сплоховал, расслабил волю и... не сумел завоевать Индию, не сумел поднять на великое дело Европу. Мне сорок пять лет, мышцы у меня железные, голова свежая. Я, Мориц Бемм, исходил пешком Иран, Сеистан, Афганистан, Белуджистан, Туркестан, Индию.
   Мориц Бемм знает все пути, все племена, все перевалы. О, Мориц Бемм подготовил все для великого похода! Мориц Бемм знает мечту каждого немца Индия, Индия, Индия. Сокровища Голконды! Алмазы! Золотые троны! Ресурсы! О, Германия с Индией в кармане - превыше всего! Дранг нах Остен! Я, Мориц Бемм, поведу германцев в Индию. Я, Мориц Бемм, протягиваю руку сотням тысяч немцев, расселенным по всем путям, ведущим на Восток. Сотни колоний-баз стоят бастионами лицом на Восток. Здесь полным-полно воинственных нибелунгов - крепкошеих, широкоплечих немцев. Жизнь, полная лишений, не искоренила в них прусского духа, верности фатерлянду. И... жажду добычи! Наполеон врал насчет освобождения Индостана от угнетателей. Никаких идеалов! Мориц Бемм заберет Индию как приз, как добычу. Прекрасная Индия будет наложницей третьего рейха...
   ...Все складывалось отвратительно. Многодневные поиски ничего не дали. Терялись последние следы.
   ...Мюршид-молочник, увезший мальчика, действовал ловко и умело, открыто, всячески доказывал, что совершает великий подвиг правоверия, отняв у кяфира сына, рожденного нечестиво от женщины-мусульманки, и вернув его в лоно ислама.
   Приезжая в любое селение, в любой город, мюршид обязательно вел мальчика в мечеть и во всеуслышание провозглашал "хутбу" в честь новоявленного принца джемшидов. Тут же он слал проклятия неверному псу, осквернившему ложе дочери великого мусульманина - вождя племени джемшидов. Мюршид неистовствовал и обещал в самое ближайшее время совершить над мальчиком "суннат" - обряд обрезания, дабы мальчик вырос полноценным мусульманином.
   После торжественного молебствия, собиравшего толпы эмигрантов и ненавистников Советского государства, мюршид, схватив за руку мальчика, исчезал, чтобы вынырнуть спустя день-два в какой-нибудь мечети другого селения.
   Он петлял по всей стране. Цель его была ясна - вызвать к Советскому Союзу ненависть. Кто-то явно дирижировал поступками мюршида. Тот же "кто-то" путал следы и мешал поискам. Мансурова встречали всюду сдержанно, вежливо, но не помогали. Он скакал по десять - двенадцать часов, не спал, не отдыхал. Его выматывали, нарочно дразня слухами. Он временами впадал в отчаяние.
   Наконец вмешалась администрация. Губернатор провинции отдал приказ захватить мюршида в любом месте, где его найдут, и доставить в Мазар-и-Шериф. Тогда мюршид припугнул, что он совершит благочестивый акт милосердия - зарежет мальчишку, и... исчез. Выступления в мечетях прекратились, но куда девался мюршид, жив ли мальчик, никто не мог сказать...
   В прорехи жалкой палатки "афганец" забрасывал пригоршнями горячий песок. Мансуров не находил себе места. Поминутно он вскакивал и высовывал наружу голову, не проясняется ли, не кончается ли песчаная метель.
   На третий день ему послышался далекий крик, но не вопль о помощи, а властный призыв. Мансуров снова бросился к выходу.
   - Вы нас похороните в песке, - со стоном пробормотал пастор Генстрем. - Закройте дверь!
   Он плохо переносил афганский песочный буран и задыхался в кошме, которой тесно закутал лицо.
   Но Мансуров ясно слышал далекий призыв и выбрался под ошеломляющие удары бури.
   Он стоял и, защищая глаза ладонями, пытался разглядеть что-либо за смерчем песка. Ветер мгновенно намел вокруг ног целые песчаные сугробы. Вытащив из песка ноги, Алексей Иванович сделал несколько шагов к колодцу. Тогда Бетаб проворчал сквозь кашель:
   - Кто там едет? Лишенный разума шатается в "афганец" по пустыне. Сам Сиявуш в такой "афганец" дремлет в тенистом месте.
   Но все-таки Бетаб, кряхтя, поднялся и вылез из палатки. Что скажут в Мазар-и-Шерифе, когда узнают, что урус не испугался "афганца", а ты струсил и спрятался? Бетаб повернулся спиной к вихрю, чтобы песок не набивался в глаза и уши и, сделав рупор из ладоней, закричал. Он кричал пронзительно, перекрывая рев урагана.
   Снова моманд ужасно закашлялся. Песок набился в рот.
   И тогда Мансуров услышал. Кто-то кричал в ответ. Кричал бодро, энергично, даже весело:
   - Эге-гей-ей! Эй-эй!
   И вот в красном емерче буйствующего песка обрисовались силуэты, гигантские, уродливые. К колодцам приближался караван верблюдов.
   В то же мгновение из песчаной тучи вынырнули лошадиные морды, и три фантастические фигуры оказались рядом. Но самое фантастическое заключалось в том, что один из появившихся из песчаного смерча был известный на всем Среднем Востоке Сахиб Джелял. Второй - белудж Мехси Катран. В Мазар-и-Шерифе, да и вообще на всем Среднем Востоке никто не видел Сахиба Джеляла без телохранителя Мехси Катрана. Третий оказался писарем из советского консульства - таджик Шо Самыг.
   - Ассалом алейкум! - важно и величественно провозгласил Сахиб Джелял, будто он не стоял, колеблемый дикими порывами ветра, в самом центре урагана, и склонился в поклоне.
   Более непосредственный Шо Самыг завопил:
   - Нашли! Мальчика нашли!
   - Нашли след. В Меймене начальник уезда приказал арестовать мюршида, - сказал, отплевываясь от песка, Сахиб Джелял. - Мы едва вас нашли. Пойдемте в укрытие, а то я совсем объелся песком. Все легкие, желудок полны песку.
   - Мальчик... жив?
   - Мальчик жив и здоров! Пойдемте же! Да этот болтун мюршид просто баламутит народ. Не посмеет он тронуть и пальцем сына дочери вождя джемшидов, пусть, извините, мальчик рожден хоть от дьявола... Мюршид знает, как в Азии страшна месть воина... великих воинов. А тут и отец великий воин. И дед тоже великий воин! О, да тут у вас шатер, достойный царя Афросиаба! Тьфу, сколько песка!
   Они забились в самодельную палатку. Сахиб Джелял ничуть не удивился, обнаружив в ней изнывавших от духоты и песка путешественников. Оказывается, он знал их.
   Когда они выяснили отношения и принялись за пиво - Сахиб Джелял не стал вспоминать, что он правоверный и ему не полагается распивать "харом", - Мансуров спросил Шо Самыга:
   - Моя жена? Что сказала Шагаретт?
   - Госпожи нет в подворье. Госпожа ушла искать сына, нашего красавчика принца. Госпожа Шагаретт сказала уходя: "Возьми вот это золото. Найди сахиба Алешу и скажи - я ушла искать. Проклинаю тот день, когда я родила сына, но я ушла искать его!" А я поехал искать вас, сахиб. И нашел. Золото? Возьмите! Золото это мокро от слез!
   Оттолкнув руку с кошельком, Мансуров выбрался из палатки. Он закрыл глаза и подставил лицо под горячие, остро колющие струи. Песчинки бились о веки, о щеки, впивались в губы...
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Запятнала красоту добродетели шипом
   измены.
   И с х а к О б е й д
   Хитростью можно и льва изловить, а
   силой и мышь не поймаешь.
   А р а б с к а я п о с л о в и ц а
   Едва путники въехали в город, Мансуров повернул коня на улицу, ведущую к крепости.
   - Да, остается нам направить стопы к его высокопревосходительству губернатору, - заметил Сахиб Джелял. - Попросим его вызвать в цитадель бухарцев. Поговорим с ними по-хорошему...
   Алексей Иванович понимал состояние Шагаретт. Несчастная, она металась, она искала сына.
   Что с ней? Где она? Одинокая, беспомощная. Что она могла сделать одна в этой беспокойной степи, полной мятежных, воинственных племен, погрязших в кровавых усобицах. Надо найти Шагаретт, помочь ей. Надо сделать все возможное и невозможное.
   В сопровождении Сахиба Джеляла он отправился в цитадель.
   Губернаторствовал тогда в благородном городе Мазар-и-Шерифе отличный военачальник, грубоватый, но прямодушный человек. Он приказал из-под земли вытащить некоего Турсунбаева, голову местной верхушки. Турсунбаеву, весьма внушительному купчине, он бросил лишь два слова и не пожелал ничего выслушать в ответ. А Алексею Ивановичу за чаем разъяснил:
   - Завтра, почтеннейший сардар, будет точно известно, где ваш уважаемый сын. Осторожный правитель укрепляет страну, свернув шею врагу, обуздав злодеев, помогая другу. Советский Союз наш друг.
   Он даже поднялся с места и поклонился, показывая, насколько искренны дружеские чувства его и его государства к Алексею Ивановичу и к его государству.
   Дипломат исламского толка, он так и не назвал имени Шагаретт потому, что правоверному мусульманину не надлежит интересоваться женой собеседника. Губернатору надлежало лишь покачиваниями головы и вздохами выражать неодобрение поведению жены столь уважаемого уполномоченного столь великого государства, тем более что беседа происходила в присутствии столь высокого лица, как Сахиб Джелял, и униженно склонившихся бухарцев в парчовых халатах, при бархатных, в золоте поясах и белых чалмах. В торжественной обстановке и на народе приходилось говорить хотя и резко, но обиняками. И Алексей Иванович очень боялся, что все эти дипломатические туманности только запутают дело.
   Но туманности этикета и придворная дипломатия не помешали господину губернатору уже на следующее утро, до восхода солнца, разбудить Алексея Ивановича.
   - Получены новости из города Меймене, - сообщил Мансурову и Сахибу Джелялу губернатор, прибыв на рассвете в советское подворье в сопровождении многочисленной свиты заспанных мирз, стражников и еще каких-то чалмоносцев, явно бухарского происхождения. - Нестерпима глупость некоторых, мнящих себя мудрецами, - прикрывая ладонью кривившийся от зевоты рот, изрекал господин властелин провинции. - Мы узнали, есть такой мюршид Турбети Шейх Джам, проживающий среди благородных джемшидов Бадхыза, что к северу от великого города Герата. Сын ваш и наследник у того мюршида. Уже отправлен в Меймене наш арзачи - курьер с приказом вернуть вам, господин сардар, вашего достоуважаемого сына в Мазар-и-Шериф. Мюршиду приказано заткнуть свой грязный рот и перестать изрыгать хулу. Этот непотребный святой, оказывается, болтал: "Разврат бодрствует, а целомудрие умерло. Эта гнусная женщина, забыв о своем благородном отце, знаменитом вожде, и откинув покрывало целомудрия, презрела благочестие и пустилась по большой дороге разврата". Глубокоуважаемый господин, это сказал мюршид, а я лишь повторяю, дабы вы знали о злонамеренном языке того мюршида.
   - Слова чем длиннее, тем дешевле, - проговорил мрачно Сахиб Джелял.
   - Мальчик жив? - с тревогой спросил Мансуров.
   - Да как бы посмели тронуть сына друга государства хоть пальцем. У мюршида и вот этих, - губернатор строго посмотрел на бухарских чалмоносцев, - от страха суставы готовы были рассыпаться, души норовили птицами вылететь из тел. И мюршид Абдул-ар-Раззак объявил: "Мальчика я отпускаю". Если вы, мой высокий друг, найдете нужным соблаговолить, то извольте направить свои стопы в уездный город Меймене для счастливой встречи с вашим любезным сыном.
   Алексей Иванович не стал тратить время на всякие церемонии. Он бросился во двор, оглашая утренний сумрак возгласом:
   - По коням!
   Час спустя Мансуров и Сахиб Джелял, сопровождаемые усатым момандом Бетабом и белуджем Мехси Катраном, рысью ехали по лабиринтам улочек и перекрестков к мейменинским воротам.
   Губернатор поглядел вслед ползшему над плоскими крышами облаку желтой пыли и провозгласил:
   - Мы - верующие в истинного бога и пророка его. Джемшидский мюршид Абдул-ар-Раззак тоже мусульманин, преданность которого вере истинной известна. Но сам пророк Мухаммед, да благословенно имя его, соизволил изречь: "Справедливость без веры полезнее для сохранения порядка вещей, нежели тиранство и глупость шейхов, покровителей веры". Итак, почтенные, вы сами слышали и видели господина Сахиба Джеляла и потому не смейте причинять вред тому мальчику, пусть он будет сыном трижды кяфира неверующего, если кяфир - друг государства. Вы здесь живете из милости падишаха, пользуетесь благами из наших рук, господа бухарцы, а потому извольте открыть уши внимания и склонить головы повиновения. Идите.
   Весьма довольный собой и своими поступками, губернатор отправился на соколиную охоту, - собственно, этим и вызван был ранний приезд в подворье. А бухарцы, желчные, недовольные, разбрелись по чайханам и караван-сараям, не смея даже ворчать вслух.
   Да, Сахиба Джеляла бухарские эмигранты боялись и уважали. Сахиб Джелял - властелин богатый и могучий. Его тоже считают беглецом и изгнанником, нашедшим прибежище на Востоке. Сам эмир бухарский Сеид Алимхан, живущий в изгнании во дворце близ Кабула, сажает Сахиба Джеляла рядом с собой по правую руку и слушает его советы. Алимхан слушался Сахиба Джеляла еще во времена, когда сидел на своем троне в Бухаре, бывшей средоточием исламской веры и силы всего мусульманского мира, пока революция не сокрушила ее стен. Еще в те времена слово Сахиба Джеляла было непререкаемо.
   И, удаляясь, почтительно и подобострастно вспоминали бухарцы-эмигранты Сахиба Джеляла. Революция их всех выгнала из Бухары едва ноги унесли. Они здесь, в Мазар-и-Шерифе, влачат нищенское существование. А мудрый, страшный Сахиб Джелял живет как ни в чем не бывало, и богатств у него не убавилось, и могущества. Вот и властелин провинции всесильный господин губернатор почтительно ловит каждое его слово.
   Нет, нельзя ссориться с Сахибом Джелялом. Из-за чего? Из-за какого-то мальчишки, сына того уруса-командира. И самого кяфира-уруса никто теперь даже пальцем тронуть не посмеет, проклятие на его голову!
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   В каждой складке слов по червяку.
   Р у д а к и
   С юга Балхскую степь окаймляет один из высочайших в мире снеговых хребтов - Гиндукушский. Но можно много дней ехать по степи и не подозревать о существовании гор. Злой ветер "афганец" поднимает столько серо-оранжевой мельчайшей пыли, что вся местность словно задернута плотным занавесом. А кто плохо знает пути и перепутья среди тугаев, зарослей седого камыша, бесконечных древних насыпей земли, выкопанных невольниками при проведении гигантских каналов, ныне ничего не орошающих и только уродующих равнину, тот обязательно заблудится и будет без конца плутать среди топких солончаков, песчаных барханов. И даже если он наконец наткнется на унылое нагромождение холмов лессовой, пухлой глины, груды битого кирпича и глиняных черепков, глинобитных приземистых хижин, скорее похожих на жалкие землянки, нежели на дома, он никак не догадается, что вступил в город Балх - прославленную некогда столицу обширной страны.
   Что делали после странствования по приамударьинским пескам, среди развалин геолог Мориц Бемм и его кашгарские спутники в древнем Балхе, трудно сказать. Они с шумом, радостью и с неизменными банками пива в руках встретили Сахиба Джеляла и Мансурова, провозглашая: "Прозит!", "Скоу!" - и требовали, чтобы утомленные путешественники присоединились к их довольно уютно расположившейся компании. Немцы забрели, оказывается, в Балх, чтобы осмотреть археологические памятники и... присмотреть здесь местечко для постройки туристского отеля.