Шевердин Михаил. Колесница Джагарнаута

   - Извините, мадам, вам придется уйти, - сказал Крейзе.
   - Вот как?
   - Вы уйдете? Иначе вас уведут.
   - Зачем?
   - Вам будет неприятно увидеть кровь.
   - Какую кровь?! - и легкую розовость щек Гвендолен сменила матовая бледность. - И вы смеете? Здесь?! Не смейте! Мистер Алекс друг моего супруга.
   - Он комиссар, большевик. Приговор вынесен.
   "Так, и приговор уже вынесен, наивный ты человек! Шевельнешься, и в тебя всадят полдюжины пуль". Мансуров обвел взглядом дорожки. Вдалеке у беседки стояли оберштандартенфюрер и... Хамбер. Лица их были повернуты к террасе. Но ни генерал, ни консул и не думали приблизиться.
   Крейзе приказал:
   - Обер-лейтенант, вышвырните мадам!
   - Вы нам мешаете, красавица, - покривил свою подпорченную огромным кровоподтеком амурскую физиономию обер-лейтенант и, обхватив тонкую талию Гвендолен, потащил ее к двери.
   - Убери лапы! Катран! Ко мне! - Голос леди Гвендолен прозвучал резко и повелительно.
   Офицеры от неожиданности остановились.
   Донеслись странные гортанные выкрики.
   Через балюстраду рвались, лезли черные, в огромных белых чалмах, ослепительно белых одеждах, вооруженные кривыми саблями люди...
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Змея меняет кожу, но не характер.
   М у к и м и
   Собаку, которая бросила своего
   хозяина и пошла за тобой, отгони
   камнями. Убей собаку!
   А х и к а р
   Поднос, покрытый накрахмаленной, хрустящей салфеткой, торчащей снеговым горным пиком, распространял ароматы. Под салфеткой обнаружились два фаршированных фисташками и специями фазана, фаянсовое блюдо с горкой желтого от шафрана риса, тарелочки с зеленью и острыми соусами, сушеные лимоны. Рядом со всей этой гастрономической роскошью на столике стояли бутылки и флаконы с заманчивыми этикетками.
   Из-за них поглядывали очень черные из-под очень черных и густых бровей глаза, особенно пронзительные на белом красивом лице, которое портил серовато-нездоровый оттенок кожи и странное подергивание век. Подергивание происходило непрерывно и мешало слушателю сосредоточиться на том, что говорил обладатель пронзительных глаз.
   - Будьте гостем, отведайте хорасанских деликатесов, - потчевал Сахиб Джеляд. Он не мог отделаться от мысли, что его гость нервнобольной, о чем говорили подергивание щек, некоторая торопливость и сумбурность речи, болезненный вид. - Кушайте, дорогой таксыр Бай Мирза. Боюсь, что в Касселе вы лишены многих прелестей нашей азиатской кухни. Остается пожалеть, что я не имею возможности предложить наш самаркандский плов.
   - О, господин Сахиб Джелял, в нас, тюрках, кипит ключом азиатская кровь. Сколь долго мы ни жили бы в среде всяких там ференгов, аллемани и прочих европейцев, мы отнюдь не утратили величайших качеств нашей старинной крови Боз Курта - Серого Волка, нашего предка, и всех наших передававшихся из поколения в поколение адатляр, - о, вы узбек, знаете, что под этим словом мы понимаем наши благородные нравы.
   Господин Бай Мирза кушал исправно, пил много и еще больше говорил. Он уже успел рассказать о себе столько, что своей необыкновенной и почти трагической судьбой должен был вызвать к себе сочувствие и даже жалость, тем более в таком восточном философе, каким слыл во всех странах Среднего и Ближнего Востока Сахиб Джелял. Бай Мирза знал уже в Германии про Сахиба Джеляла многое, знал, что он, выходец из Самарканда, в молодости странствовал по Аравии и Северной Африке, принимал в качестве воина-газия участие в священных войнах против английских колонизаторов, сражался под Обдурманом и Хартумом, что впоследствии он состоял визирем бухарского эмира, что в первую мировую войну он возвратился в Аравию и с оружием в руках защищал мусульманские святыни в Мекке и Медине и в хитроумнейшем единоборстве с британским разведчиком Лоуренсом Аравийским одержал верх, что в последние десятилетия он пользуется в Афганистане, Северной Индии, Иране и Египте славой коммерсанта, ворочающего миллионами. Сам адмирал Канарис упомянул Сахиба Джеляла в своей беседе перед отправкой Бай Мирзы в Иран: "Человек знающий и полезный. В отношении союзников держится настороженно, сказал бы, неприязненно. Сказываются англофобские воспоминания прошлого. К большевикам не питает и не может питать особых симпатий. Словом, фигура весьма устраивающая в той операции, к которой вы приступаете. Известные сомнения вызывает обстоятельство, что жена у него англичанка. Да, английская леди, к тому же, по некоторым данным, имевшая в прошлом связи с британской секретной службой. Но важно, что Сахиб Джелял богат, независим и... коренной туркестанец. Вы сами из Туркестана и сможете подобрать к нему ключи. А англичанка? Все переменчиво - сегодня англичане воюют с большевиками против рейха, а завтра - я имею в виду падение Сталинграда - англичане пожмут нам руки и... Держите курс в вашей миссии на таких, как Сахиб Джелял. Он еще будет министром правительства... под нашей эгидой".
   С наслаждением пережевывая нежное мясо фазана, Бай Мирза успевал произносить напыщенные тирады - себя он в них именовал не иначе как "мы" и старался изучить будущего министра, чему изрядно мешали стена из горлышек бутылок и винные пары, угрожающе скапливающиеся в голове.
   "Откровенность, откровенность, - адмирал предупреждал, - с такой личностью - только откровенность!" - вспоминал Бай Мирза.
   И потому Бай Мирза счел излишним скромничать и рассказал о себе все, всячески подчеркивая свои заслуги перед рейхом.
   Бай Мирза рассчитывал на Сахиба Джеляла. Бай Мирзу здесь, в Баге Багу немцы держали в черном теле, обращались с ним как с ефрейтором, вон даже на банкет не пригласили, хотя у него и было звание капитана германской армии... Да, черт бы их побрал, не пригласили даже на торжественный завтрак в столовую, где за столом пыжились всякие лейтенантишки. Бай Мирзе уделяли ровно столько внимания, сколько полагалось коменданту, начальнику личного конвоя оберштандартенфюрера. Фон Клюгге удостаивал своего коменданта лишь одного пальца при рукопожатии, а потом тщательно вытирал палец носовым платком...
   Не в своей тарелке чувствовал себя среди напыженных, наглых фашистов-аллемани бывший незаметный учитель школы второй ступени, позже офицер Красной Армии Бай Мирза. Совсем он не так мелок, ничтожен, чтоб позволить с собой такое обращение. Он еще покажет им, кто он. Он считал себя выдающейся личностью. Разве он подставил свою выдающуюся голову под пули на фронте? Разве он поступил, как поступили бараны, те же узбеки, давшие себя убить или уморить в концлагерях для пленных?
   Бай Мирза вполне серьезно воображал, что его выдающиеся умственные способности дали ему возможность уцелеть на фронте, суметь сдаться в плен и сразу же занять у фашистов особое положение. В идейном споре с татарином Джалилем, он, Бай Мирза, сумел разоблачить подлинных коммунистов-узбеков и привести их на плаху. К "обработке" пленных разных восточных национальностей Бай Мирза привлек мусульманское духовенство и заслужил у гитлеровцев репутацию отличного идейного фашистского бойца. Бай Мирза ступал по лужам крови, цинично и беспощадно уничтожая всех, кто проявлял малейшие колебания. Он умудрялся проникать в самые сокровенные подполья и отправлять в освенцимские печи не только своих соотечественников, но даже и своего двоюродного брата, который заупрямился. Всего только заупрямился, заколебался! Словом, у гитлеровцев Бай Мирза совершил головокружительную карьеру.
   Серая тюленья кожа его лица чуть обагрилась краской, темные колючие глаза налились страстью, мясистые губы посинели, весь оскал рта стал жестким, когда он отвечал на вопросы.
   Сахиб Джелял после пятой-шестой рюмки начал задавать вопросы, и сквозь затуманенный мозг Бай Мирза смутно понял, что угощавший его добродушный, обаятельный хозяин много знает... И хочет знать еще больше. Не слишком ли много?
   Откровенность! Бай Мирза совершил быстрое восхождение по лестнице чинов и званий в гитлеровском рейхе только потому, что распахнул перед фашистами душу, не жалел ни мать, ни отца, ни свой народ, представив всех и вся в своей Фергане азиатами, тупыми, жалкими дикарями с дикарскими обычаями, жаждавшими сбросить с себя гнет Советов.
   Ему и ответственные посты давали, и офицерскими чинами награждали лишь потому, что уверовали в его гориллообразную сущность. Даже закоренелые фашистские палачи порой содрогались, сталкиваясь со следами того, что умудрялся натворить, усердствуя, Бай Мирза.
   - Вы служили в группе службы безопасности? - спросил Сахиб Джелял.
   - Да, лагерь Кронберг.
   - ОУН? Организация украинских националистов антибольшевистский блок народов - АБН?
   - Да, - несколько неуверенно пробормотал Бай Мирза, и его серые щеки еще больше посерели. - Но, простите, домулла, вы, оказывается, знаете...
   - Да, мне приходится много знать.
   Столь странный вопрос Сахиб Джелял задал, чтобы несколько посбить спесь с зазнавшегося капитана СС. Следовало ошеломить, психически надломить. Ведь Сахибу Джелялу предстояло, хотел он этого или не хотел, иметь дело с соотечественником, Бай Мирзой.
   - И у вас трудная была работа, говорят.
   - Трудная? М-м...
   - Чтобы внести ясность, скажу - мы много беседовали с их превосходительством господином оберштандартенфюрером. Эксцеленц высокого мнения о ваших способностях... Он только считает, что вы... как это он выразился, жестковаты... Словом, простите, здесь персы говорят "шлепать босыми ногами по усеянному блохами полу"... Ха-ха, слишком много кусачих, персидских блох в словах оберштандартенфюрера. Ваша жестокость, таксыр, слишком часто переходила в излишнюю жестокость...
   Чувство тошноты поднялось у Бай Мирзы к горлу от воспоминаний щеголеватый молодой капитан Бай Мирза не любил заключительные этапы своей карательной работы. Ему самому приходилось какое-то время там, в Кронберге, в домике закапывать в подвале трупы - стояли морозы, и копать ямы на опушке леса в мерзлом грунте было некогда, - трупы подвергшихся допросу. Один еще живой узбек уже в яме проклял его: "И ты мусульманином назвался. Падарингалаанат ты!"
   Много он слышал проклятий, подобных плевку в лицо, но такого Бай Мирза не забыл. Возможно потому, что изувеченный, заживо им закопанный был молоденьким узбеком из его наманганской махалли, бегавшим мальчишкой в дом к его матери то за спичками, то за казаном для плова. Губа, рассеченная, но с явной полоской усов, разбитая, окровавленная, еще шевелилась, когда он лопатой швырнул в лицо умирающему комья смерзшейся земли.
   - Уйди! - Он забылся и выкрикнул это зло, надрывно. И тут же заговорил: - Лагерь Кронберг, другие лагеря - временно. Черная работа, грязная работа. Лагерь полон живых мертвецов. Но нас скоро заметили. Нас выделили. Увидели - Бай Мирза из родовитых, Бай Мирза внук бека, Бай Мирза - благородный.
   Он надулся. Он бесстыдно хвастал. Он чуть не лопался от гордости. Он расправлял плечи, выставляя напоказ петлицы и знаки различия мундира СС. Он с чувственным удовольствием поглаживал блестящие пуговицы со свастикой. Он даже надел свою форменную, с огромной тульей фуражку, налезшую ему на лоб.
   - Идя в поле, ворона павлиньими перьями не обряжается, - вкрадчиво проговорил Сахиб Джелял. Глаза его налились презрением.
   - Что? Что вы сказали, домулла?
   Медлительно Сахиб Джелял покачал головой:
   - Вы позволите мне, старику, дать вам совет. Мы в Баге Багу... Баге Багу в пустыне, а рядом с пустыней, в Хорасане, - русские. Армия. О вашем мундире завтра же узнают в Мешхеде. Знаете - у стен есть глаза, у дверей уши.
   - Пустяки, домулла. Русским капут. Русских мы вышвырнем, русских прикончим.
   - Кто - мы?
   - Мы! Мы - восточно-мусульманская дивизия СС. О! Через неделю в Хорасан на парашютах сбрасывается батальон Тамерлана. - Он вскочил, забренчав регалиями и шпорами, и вытянулся. - Командир батальона Бай Мирза, разрешите представиться. Хайль Гитлер! - И он высоко вскинув руку, застыл статуей.
   Сахиб Джелял помрачнел, но остался бесстрастным, неподвижным.
   - Кушайте, молодой человек, кушайте. Все остывает. А позвольте вас спросить: кто же состоит воинами в батальоне, носящем имя грозы мира полководца Тамерлана?
   - О, нам должны быть благодарны немцы. Это мы, Бай Мирза, - он стукнул себя в грудь кулаком, забыв, что в нем зажата вилка с куском сочащейся жиром баранины, - это мы огненным словом подняли пленных, томившихся в лагерях. Это мы, Бай Мирза, напомнили нашим туркестанцам, что война самое естественное состояние живых творений. Это мы, Бай Мирза, напомнили, что говорил пророк ислама: война естественная потребность человека, как еда, как сон. И каких воинов мы нашли! Под нашим командованием батальон Тамерлана прославил тюркскую доблесть. Мы уже сражались в странах Европы...
   - Разве там воюют? Разве Гитлер не покорил Европу еще два года назад? Где же проявляли воинскую доблесть тамерлановские, простите, баймирзаевские витязи?
   - Нас послали, как заслуживающих доверие, уничтожить тех, кто посмел поднимать мятежи против Гитлера, пророка Гейдара. Смерть презренным! - Он посерел, лицо его задергалось, на губах появилось нечто вроде пены. Он конвульсивно вздрагивал, не замечая, что пачкает жиром свой черный мундир. - Какие походы, какие подвиги! Мы были беспощадны, и вот... - И он коснулся все той же вилкой ордена, прикрепленного с правой стороны мундира.
   - Карательная экспедиция? Значит, господин капитан командовал карательными экспедициями. Несчастные узбеки!
   - Там были не узбеки... - не понял Бай Мирза. - Там были эти, как их, партизаны. Наглые, безумные людишки, осмелившиеся поднять руку против рейха. И мы их... беспощадно...
   - Беспощадно?..
   - Таков был приказ фюрера.
   - И деятели Туркестана Мустафа Чокай, Исхаков, Валиди, Османходжа все вожди эмиграции - не удивлялись, что узбеков сделали жандармами-карателями? Или они не знали вас и ваши эти... батальоны? Не знали ваших дел, достойных эмирских ширбачей?..
   - Мустафа Чокай умер. Его нет. Валиди, остальные - мусор на свалке истории. Нет, теперь нужны смелые, молодые, жестокие. Так сказал сам фюрер. Хайль! - Бай Мирза выбрался из подушек, на которых он сидел по-турецки, и, подойдя к Сахибу Джелялу, попытался фамильярно его обнять. Не заметив даже, что тот брезгливо отстранился, он доверительно зашептал: - Но какой опыт в убийствах! Какая жестокость, беспощадность! Какая страстность энтузиазма! О, с такими серыми волками мы ворвемся в Туркестан. Такие воины сметут Красную Армию, большевиков, Советы... Долой!
   - И что вы будете делать в Узбекистане?
   - Советскую власть прикончим - раз! Революционеров прикончим. Землю баям, заводы - хозяевам, финансы - банкирам. А со всякими там просвещениями, клубами, раскрепощениями женщин - вот этой нашей рукой сами разделаемся.
   - Сами? - Теперь уж Сахиб Джелял смотрел на собеседника с пристальным любопытством.
   Ничего не замечал Бай Мирза, и напрасно. Лицо его собеседника темнело и искажалось. Сахиб Джелял не скрывал презрения и отвращения.
   - Я сам буду фюрером Туркестана, а вам, домулла, предлагаю пост министра финансов, - я слышал, вы когда-то являлись визирем и советником блистательного двора эмира бухарского. И опыт у вас есть! О, мы с вами потрудимся. Создадим конфедерацию ханств - Бухара, Коканд, Ташкент, Хива, Мерв... Величественно, а!
   - Гитлеризм - учение фашизма - предусматривает господство и превосходство одной расы... арийской расы. Немцы признают одну расу господ - себя. Значит, узбекам суждено ходить под гитлеровцами. Я не удостоен общения со знатными людьми фашистского рейха. Пребываю вдали от европ, но и до моих ушей дошло... Говорят, что Гитлер сказал: "Никаких туземцев - президентов или самостоятельных королей. Никому из дикарей не дадим самостоятельности. На Кавказе, в Туркестане будут губернаторы, ну, а дикарей, - это он про нас, узбеков, киргизов, таджиков, - в крайности будем держать в канцелярии советниками, переводчиками". Ну, совсем как при Кауфмане или Одишелидзе - югурдаками, мальчиками-малайками на побегушках.
   - Нет-нет, - протянул заплетающимся языком Бай Мирза, неправильно...
   - А быть ишаком или царским ишаком - почти одно и то же.
   Чувствовалось, что Сахиб Джелял своей цели, приглашая на завтрак воинственного капитана СС, достиг и теперь знал о нем все, что хотел знать. Теперь оставалось выпроводить его благопристойно.
   Но Бай Мирза, хоть и был основательно пьян, еще сохранил проблески сознания:
   - Фюрер - я. Немцы ни при чем. В Ташкенте фюрер мы - Бай Мирза. Хайль! Немцев... арийцев в тартарары. Мусульмане, вот кто! Исламский фашизм. Мусульмане высшая раса, вот кто. Коран... шариат... меч... головы долой немусульманам. Мусульмане во всем мире - господа. На небе аллах, на земле Бай Мирза! Никаких туркмен, таджиков, казахов, каракалпаков. Всех на тюркский язык. Заставим! Все мусульмане. Всех поведет Бай Мирза. Не верите? Нас поддержат баи, помещики, купцы, банкиры... Выжили. Их много. Ненавидят Советскую власть. Пойдут сами. Поведут молодежь. Дадут деньги. Вдруг он повернулся, схватил Сахиба Джеляла за отвороты халата и, дыша винным духом прямо в лицо, воскликнул: - А вы дадите? Богач, миллионер, сколько вы дадите?
   - На что? - поморщился Сахиб Джелял. - Молодой человек, вы хотите съесть собственную голову.
   - На оружие, представительство, жалованье солдатам батальона Тамерлана. Мы вас назначим оберштурмфюрером. Почет! Власть! Отдадим, скоро отдадим. Японцы бомбят Калькутту. Японцы на пороге Индии. Все при слове "Индия" расцветают в улыбке: какие богатства, алмазы, красавицы! Мы Тимур двадцатого века. Мы, Бай Мирза, будем купаться в золоте. Девственницы, прекрасные, нагие, обовьют шею нам гирляндами цветов, шею завоевателя Бай Мирзы. Бай Мирза - фюрер Азии. Гитлер пусть сидит в Европе...
   С Бай Мирзой творилось что-то странное: он то возбуждался и впадал в ярость - был "готов съесть собственную голову", то впадал в полудремотное состояние и бормотал совсем тихо невнятные фразы: "дьявольская политика большевиков", "у меня в руках оружие истребления", "непреклонность в убийствах", "великая слава басмачества", "нападение на Чирчик", "парашютисты летят, скорее пойдем встречать", "пожалейте меня - я несчастный", "дайте мильенчик".
   Он расстегнул мундир, волосы слипшейся прядью нависли на лоб, лицо побагровело и покрылось испариной. Он громко рыгал, его мутило.
   Сахиб Джелял поднялся и посмотрел на полулежащего Бай Мирзу:
   - Занозу, шатающийся зуб и скверного мальчишку с корнем вырвать! Или... А если сам свернет себе шею...
   - Заноза... зуб... шея? А скажите, домулла, почему вы женились на англичанке? А, мусульманин - и на англичанке?
   "Ого! Он пьян, но соображает... Значит, мне не верит. Видимо, он о многом осведомлен. Болтовня болтовней, но и на самом деле все эти излияния по поводу батальона Тамерлана, восточных дивизий СС, подготовки вторжения в Узбекистан лелеются кем-то в планах и проектах. В открытую действовать рано".
   И Сахиб Джелял предпочел спрятать бриллианты мысли под покровами красноречия:
   - Послушайте, дорогой, позвольте мне извлечь из ножен спора меч цветистой речи, тающей, подобно жемчужинам, на языке. Слова гарцуют по полю ристалища уст, да рассыпятся звонкими перлами и смягчат резкость упрека! Есть вещи, запретные в разговоре между мусульманами, и гостю не подобает спрашивать о делах эндеруна. И еще позволю себе добавить: две вещи свидетельство незрелого ума - молчание, когда надо говорить, и болтливость, когда надо молчать.
   Если бы в тот момент Сахиб Джелял знал, что происходит на мраморной террасе виллы Баге Багу, вернее всего, он поступил бы с капитаном СС, новоявленным Тимуром, совсем по-другому. Сахиб Джелял затеял завтрак в тиши своих апартаментов, конечно, не для того, чтобы "оказать свинье почет".
   Наблюдая за врагом, точи кинжал. Но из осленка благородный конь не вырастет. Сахиб Джелял уже в середине беседы понял - узел надо разрубить мечом. Но Сахиб Джелял думал, что делать это еще преждевременно. Он боялся распугать филинов и сов, вздумавших свить гнездо в Баге Багу. Но кто знал, что дыня созрела!
   Он величественно выпрямился и пошел к двери, оставив Бай Мирзу в смятении.
   Неужели дела третьего рейха так неважны, нет, так плохи...
   Про Сахиба Джеляла в Берлине говорили: "Самостоятелен. Независим. Привлечь сможем, только когда он уверится в победе всемирного рейха. Надо суметь убедить его, что победа близка и неотвратима. Убедить и заставить служить, способствовать победе всеми капиталами, всем авторитетом, громадным влиянием на Востоке". И поручили убедить узбеку узбека, мусульманину мусульманина. Сказали: "Вовлечение Сахиба Джеляла в дело рейха не менее важно, чем вторжение в Туркестан, - у Сахиба Джеляла за пазухой весь Средний Восток. Убедить или... устранить".
   Всего мог ждать Бай Мирза, но только не того, чтобы Сахиб Джелял повел себя так. Неужели дела рейха так плохи, чтобы этот купчишко не счел нужным даже скрывать свои мысли?
   Это же провал. Сияющее солнце провалилось в зияющую яму. Кто поручится, что вельможа, миллионер не сядет в свой "мерседес-бенц", не покатит по степи прямо в Мешхед и не поднимет там шум, не заявит, что из себя представляет Баге Багу.
   Бай Мирза вскочил и бросился за Сахибом Джелялом. Ему померещилось, что он бросился, опустился на ковер и... заснул. Ему казалось, что он опускается в черное, знойное ущелье, полное страхов и ужасов.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Какова змея, таковы и змееныши.
   Б е р д а х
   Тело - сборище всех насекомых и
   вместилище гноя.
   А х у р а М а з д а
   С коня генерал фон Клюгге не спешил слезать... От безмерной усталости тело налилось свинцом, и он боялся показаться неуклюжим и беспомощным. Он должен продемонстрировать персам, что истые германцы способны сохранять хладнокровие в самых трагических обстоятельствах.
   Взгляните на хозяина Баге Багу! Толстые, выбритые до синевы щеки трясутся, словно желатин. Карие выпуклые глаза смотрят жалобно, по-бараньи, и только гранатовые губы нагло пунцовеют, точно их хозяину наплевать, что в его доме совершено злодейское убийство.
   Или верны слухи, что в Баге Багу привыкли к убийствам?
   А господин чиновник! Он перепуган. Крючковатый нос лоснится от пота и уткнулся в подбородок, близко поставленные глаза вылупились по-крабьи, а низкие кустики бровей растрепались мочалками.
   Впрочем, вчерашние ужасные события кого угодно выведут из равновесия.
   Придерживая за узду коня и поглаживая пухлой ладошкой гриву с вплетенными в нее цветными шелковыми шнурками, Али Алескер будто невзначай заметил:
   - Господин мажордом наш подошел к пределу жизни. Вох-вох! Ангел смерти повадился в Баге Багу.
   - Что? Какой предел? Какой мажордом?
   - Верный, исполнительный слуга наш, мажордом-пешхедмат, увы, обнаружен в сухом овраге. В господине мажордоме не осталось и капли крови. Оказывается, господин мажордом взял сухую камышинку, срезал ее конец и недрогнувшей рукой проткнул себе шею во многих местах. Вся кровь вытекла из господина мажордома. Господин мажордом не снес позора - гибели гостей. Ужасной гибели. Господин мажордом считал, что ему нельзя жить. Если гости умерли... Погибли... И его удел - гибель. Вох-вох!
   Генерал наконец соскочил с коня и, не говоря ни слова, побежал вверх по мраморным ступенькам, еще влажным от утренней росы.
   - Мажордом? Если он виноват, так ему и надо! Отлично! Ему все равно не сносить бы головы. Ну, а вы, господин? Вы-то приняли меры? Где убийцы?
   - Ищут.
   - Даю двадцать четыре часа на розыски. Всю ночь я сам их искал. Как сквозь землю провалились. Еле держусь на ногах. Если бы не этот конь, я не вынес бы такой скачки.
   - Конь ваш! - нашелся мгновенно Али Алескер и церемонно разулыбался своими бесстыдными гранатовыми губами.
   - О, королевский дар! - Генерал даже остановился и, обернувшись, посмотрел заблестевшими глазами на униженно раскланивающегося перса.
   Черт побери этого наглого туземца! Неужели он воображает, что лошадью, пусть даже бесценной, и жизнью какого-то мажордома, выпустившего из себя кровь экзотическим способом, сможет искупить гибель лучших офицеров рейха, зверски зарубленных дикарями. И где! В его дворце! Будь они прокляты! Белуджи умудрились исчезнуть буквально из-под носа. Провели его, одного из лучших руководителей гестапо!
   То ли от неожиданности, то ли от растерянности - разве простительна растерянность в германском воине? - он хоть и вытащил пистолет из кобуры, но открыть огонь успел лишь тогда, когда белые призраки с дикими воплями, перепрыгнув через балюстраду с ловкостью обезьян, исчезли в кустах сирени. А этот проклятый англичанин Хамбер, не потерявший присутствия духа при столь ужасных обстоятельствах, то ли сострил, то ли восхитился: "Дьяволы белуджи, джинны пустыни. Ищите их в миражах!"
   - Поймать убийц-белуджей! - хрипло повторил генерал. И опять выдержка ему изменила - голос его дрогнул. Уж не заметили ли персы его слабости?
   Но офицеры похоронены в парке, так далеко от фашистского фатерлянда. Главный мажордом Баге Багу, не сумевший организовать охраны имения и дворца, покончил с собой, избежав наказания, сурового наказания. А жаль! Бай Мирза и его молодцы - опыта у них по кассельским концентрационным лагерям предостаточно - выколотили бы из него немало интересного, и в частности о самом хозяине Баге Багу.
   Поведение Али Алескера весьма двусмысленно. Если бы не добрые вести с фронтов из России, следовало бы поостеречься.
   Но персы должны понимать, что скоро в Иране загрохочут танки с бело-черными крестами и деваться им будет некуда. Они робки, слабы, трусоваты, эти персы.