Шевердин Михаил. Колесница Джагарнаута

   Когда бывает выгода, человек делает себя ее рабом. Политические сложности в мире, ужасные перемены в Иране, надвигающаяся угроза коричневого нашествия вывели владетеля Баге Багу из равновесия. Он ненавидел Советский Союз, часто сознавая, что он, Али Алескер, похож на муху, дразнящую слона. Он ненавидел ингризов, но дружил с британцами из консульства, так как трепетал перед могуществом Британской империи. Он здесь тоже чувствовал себя мухой, но такой, щекотание крылышек которой заставляет льва хихикать. Али Алескер ненавидел и презирал тегеранское правительство, но оно давало ему жить и богатеть. Тут Али Алескер порой достаточно назойливо позволял себе жирной мухой жужжать над ухом самого шаха. Чувствуя себя маленьким шахом Юго-Восточного Ирана, господин феодал и помещик делал у себя в Баге Багу что угодно и как угодно. Он не знал узды своим страстям и вожделениям, упиваясь властью богатства.
   Но "считай свое счастье антилопой, убегающей от людей". Все изменилось. Появились гитлеровцы. Надо было что-то решать. И немедленно. На кого ставить - на британцев, на аллемани, на русских... Да, да... Али Алескер жаждал гибели Советской России, но не очень-то верил в победу Гитлера.
   Смятение Али Алескера выхлестывало из берегов души. Он искал советов, и советники окружали его: полковник Крейзе, фашистский генерал фон Клюгге, оберштурмбаннфюрер Бай Мирза, консул Хамбер, шахиншахский толстяк чиновник, видные, почтенные таксыры из "Мелли иттихад", полномочный представитель и посланник эмира бухарского Алим Хана господин Мирбазаров... Мало ли еще кто... Но...
   Всякого, у кого проводником ворон,
   Ждет долина несчастий.
   И как-то услышав из уст, увы, ныне покойного мажордома это двустишие поэта Амина Бузари, растерявшейся помещик немедля послал мажордома пригласить Сахиба Джеляла в Баге Багу, послал за смертью... Ибо не приехал бы Сахиб Джелял в Баге Багу, не сопровождали бы его дикие кровожадные белуджи... не заруби они напавших на русского командира нацистских офицеров, не пришлось бы мажордому протыкать себе тростинкой вены на шее.
   Хороший был мажордом и хорошие давал советы. И нет его. Очень пусто, очень скучно без умного человека. Наверное, он посоветовал бы: "Наблюдая за врагом, точи кинжал!"
   Враг или друг Сахиб Джелял?
   Вид у него дружеский, но слова, слетающие с его уст, не слишком дружелюбны:
   - От человека взбешенного, особенно если к неукротимым страстям прибавится безрассудство и отчаяние, не жди мудрых решений. Но у вас, господин Али Алескер, есть еще что взвесить на весах рассудка. Вы принадлежите к сословию торговцев. Если вам удается выторговать две пригоршни динаров, вы жаждете три. Такова природа торгашества. Вы способны, и это сами знаете, продавать Коран даже его творцу - пророку Мухаммеду. Но когда лев стареет, он стережет норку мыши. Лев Хорасана, господин Али Алескер, вздумал ловить мышей.
   Темными пятнами пошли отвислые щеки помещика, губы уподобились двум сливам, синим, мертвым. Разговор принимал все более неприятный оборот.
   - Попробуем разложить фишки на суфе расчета. - Сахиб Джелял взял блюдечки и начал их расставлять на столике. - Вот эта фишка - Британия. Что делать, Британия уже сотни лет грабит красавицу Персию. А вот эта фишка - Россия. Все, что Россия построила в Иране, она, став советской, отдала Ирану безвозмездно. Третья фишка - Германия. Гитлер, разинув пасть, надвигается, чтобы проглотить вас, персов, вместе с тем, что оставили вам, как милостыню нищему, господа британцы, и с тем, что вам великодушно даровал Ленин после революции в России. Жаль, если Иран затянет удавку у себя на шее. А вы, сын своего отечества, поможете тянуть кончики шелкового шнурка. Что ж, натяните тетиву лука, о вы, персы, пустите отравленную стрелу в сердце родины и прервите ее дорогую жизнь! В глубине своих черных сердец упивайтесь торжеством фашизма и мучительной, медленной смертью Персии.
   - Так... Значит, вы считаете, что русского... сардара нельзя тронуть. Но что станется с моим драгоценным рубином - Баге Багу? Советский офицер все узнал... Слишком много узнал: и о прилете инспекторов, и обо всяких каравансарайщиках и таможенниках, и об аллемани, и о тайных складах, и о гостиницах. Разве русский будет молчать?
   Сахиб Джелял воздел глаза к потолку.
   - Скряга бесстыден, низок, ибо он лишь сторожевой пес своего имущества. Я вижу, вы способны подмечать трудности, но беспомощны, когда их надо устранить.
   - Какое мрачное недоверие и презрение! Разве я заслужил подобное? Я только советуюсь.
   - Вот что, господин Али Алескер. На рассвете мы с супругой покидаем Баге Багу. Мы и так с нашей супругой проделали восемь - десять фарсахов изнурительного пути по пустыне. Не слишком ли много для одного совета?
   - Умоляю! Вы один можете дать мне совет. Вы единственный в Иране, кто может беспристрастно оценить обстановку. Цена вашего совета весит мешок золота.
   - Видите, вы не можете без торгашества. Мои советы не продаются. Я не поверенный. Но я убедился в одном. У вас в Баге Багу туман и мрак. От гнилых дров много дыму. Многое мне отныне стало понятно... Не смотрите на меня с такой ненавистью, Али Алескер. Мы еще не враги. И для меня ясно одно. Перемены в Иране породят другую, новую чуму. Была английская чума, придет гитлеровская, коричневая, и вызовет войну и разорение... ужасную войну, и потому... я вмешиваюсь в вашу каверзную, подлую игру. "Если я умру, то с добрым именем, а доброе имя необходимо мне, как телу смерть, а душе слова". Так говаривал благородный поэт Амин Бухари, которого почитал ваш злосчастный хитрец мажордом. Так скажу и я, хотя не собираюсь умирать, хотя здесь, по вашему драгоценному рубину, смерть ползает безносой гадиной с кривым серпом и собирает обильную жатву. Эх, господин Али Алескер, вы затеяли большую игру, но вы ошибаетесь, если вообразили, что выигрыш ваш. Кто видел, чтобы шип выиграл у розы? Кто видел, чтобы золотая солома потушила луч солнца?
   Али Алескер шлепнулся на подушку. Он весь дрожал и трясся. Он приблизил свое воспаленное лицо к лицу Сахиба Джеляла и сдавленным голосом проговорил:
   - Вы... вы злоупотребляете моим гостеприимством, господин мудрец!
   Неслыханно! Хозяин дома угрожал гостю! Али Алескер открылся Сахибу Джелялу весь "со всеми своими кишками и печенками". Маленький, толстенький, с пухлым детским личиком, он казался комичным рядом с величественным Сахибом Джелялом.
   - О! - проговорил Сахиб Джелял... - Каждый птенчик, вывалившийся из гнезда, воображает себя слетевшим с седьмого неба... архангелом Михаилом. И сокол летает, и муха летает...
   Он хлопнул в ладоши, и в комнате очутился Аббас Кули в своем воинственном облачении - в черной, ладно сидевшей на нем чухе, с перекрещенными на груди пулеметными лентами, с винчестером в руках.
   Али Алескер медленно сполз с груды подушек.
   - Что ж, господин Али Алескер, кто гоняется за фазаном в степи, остается без курицы дома, - проговорил Сахиб Джелял.
   - Пожалуйте, дорогой, - словно ничего и не произошло, воскликнул помещик. - Дорогой Аббас Кули, ужин ждет вас, кофе горячий.
   Он словно и не замечал, что сапоги воинственного контрабандиста, подбитые грубыми гвоздями, топчут шелковистый ворс ковров и вспарывают грубыми каблуками бархатную покрышку одеял.
   Но и Аббас Кули ни единым словом, ни единым жестом не показал, что ворвался в Бархатную гостиную с воинственными намерениями, готовый к самым решительным действиям. Он, не прячась, поставил затвор винчестера на предохранитель, положил оружие рядом с собой и принялся за угощение. Аббас Кули и в прошлые годы скитаний по Закаспию любил поесть, умел сам изысканно готовить и отдавать должное вкусной пище. И сейчас он ел жадно и своими телячьими глазами изучал лица Сахиба Джеляла и Али Алескера.
   - С границы приехал один кочакчи, - наконец сказал он, все еще смакуя ножку курицы в шафранном соусе. - Кочакчи болтался у поезда на станции Душак. Слышал: немцам на Кавказе, немцам на Волге плохо. Семьсот тысяч уже в земле лежат. У Гитлера много солдат, миллионы, но семьсот тысяч мертвяков и для Гитлера много. Тысячу танков Гитлер оставил на месте разбитых. Две тысячи пушек потерял. Тысячу четыреста самолетов-аэропланов потерял. Итальянцев, румын побили русские несть числа. Так говорят. Советские ходят по перрону Душака, высоко подняв головы, а? Что будет? На Кавказ солдаты из Сибири едут, песни поют.
   - Вы это к чему? - насторожился Али Алескер. Он окончательно собрался с духом, хотя его перекошенное бледное лицо и краснота налитых кровью глаз выдавали его переживания и злость.
   Только теперь Сахиб Джелял понял, какую опасность он отвел от себя, вовремя распорядившись, чтобы кочакчи Аббаса Кули заменили уехавших белуджей и держались настороже. Торговец на Востоке часто контрабандист, а контрабандист - торговец. И хоть Сахиб Джелял сам никогда не занимался контрабандным провозом товаров через государственные границы - он был слишком богат, - но с контрабандистами водился, считая их весьма полезными людьми.
   - Все это ни к чему, - снова заговорил Али Алескер оторопело, - все мирно, тихо и благопристойно. Все...
   - Да, - сказал Сахиб Джелял на этот раз очень мрачно. - Самые важные разговоры у нас между десертом и кофе... Как у англичан. Да, господин помещик, вы окружили себя армией хитрейших и коварнейших чувств и ничего не страшитесь. Но наступает час, когда и в вашей душе начинают копошиться черные жуки...
   - Мне бояться нечего. - Али Алескер уже окончательно пришел в себя. Мой дом полон аллемани, и какие-то контрабандисты перед ними... пуфф. Аллемани сила. Аллемани сильны, а я мошка на хоботе слона. Аллемани только ждут своего начальника - генерала, чтобы этого непрошеного русского...
   В полную противоположность своим смелым, даже наглым словам, он с явным страхом поглядывал на угрожающе высившуюся громаду своего величественного гостя. С мощными, похожими на карагачевые, прочнейшие ветви, руками и ногами, с густейшими черными, несмотря на немолодые годы, бровями над зловеще горящими в глубоких провалах глазами, со своей знаменитой устрашающей бородой пророка Сахиб Джелял действовал на маленького вертлявого Али Алескера, словно волк на толстопузенького суслика. И не потому, что гость был громаден телом, а потому, что он весь излучал удивительную духовную силу, силу ума.
   - Все прыгнули - прыгнула и черепаха! Густой, жирный слой копоти покрыл твои мозги, хозяин, - сказал Аббас Кули.
   Лицо Али Алескера перекосилось. Контрабандист заговорил смело, слишком смело. Контрабандист ощутил силу. Если Аббас Кули отказывает ему, могущественному хорасанскому владетелю и вельможе, даже во внешних знаках уважения, дела плохи, очень плохи. Аббас Кули очень давно связан с Али Алескером, многие годы. Али Алескер фактически хозяин Аббаса Кули и его шайки. Никогда Аббас Кули не унижался до подхалимства и угодничества, но чтобы разговаривать таким тоном!
   - Вы струсили, хозяин. Вы до сих пор заставляли нас ползать, раздирая острыми камнями брюхо... скакать верхом, стрелять в советских пограничников, а сами плели свою паутину и насасывались кровью. И теперь, хозяин, вы похожи на джинна, вставшего без савана из могилы. Посмотрите на себя, не терзает ли вас злой дух, не тянет ли он вас самого в могилу. Хэ, вот скажет слово господин Сахиб Джелял, и... палец у нас не дрогнет нажать на спуск... - И, повертев указательным пальцем перед лицом помещика, он приставил его к среднему, засунул в рот.
   Тишину разрезал протяжный, глухой свист. Тотчас же в открытых дверях и распахнутом венецианском окне появились барашковые шапки, заблестели в желтом лунном свете дула ружей, послышалось шарканье многих постолов мягких сапожков. Али Алескер смог только выдавить из груди:
   - Откуда столько?
   - Борода есть и у козла, - усмехнулся Аббас Кули, - усы есть и у кошки. Но вы никогда не спрашивали, хозяин, сколько людей ишачит на вас, сколько подставляет свою башку под пули ради того, чтобы краны и туманы звенели в вашей суме, хозяин. Но дни идут, и время удовольствий проходит, подобно ветерку. Весь астан - крестьяне, и пастухи, и кочевники-джемшиды, и бербери, и туркмены гнули перед Али Алескером спины. А Али Алескер лежал сытым волом, развлекаясь праздной болтовней и наращивая жир. Пришло время поговорить.
   - Ничего, вернется генерал - посмотрим, - зашипел хозяин. - Покажет фон Клюгге вам сытого вола. Заскрежещете зубами - посыпятся осколки... а от скрежета зубовного сытыми не будете. А винтовки и угрозы что? У немцев тоже винтовки. У немцев пулеметы. Вы пойдете на пулеметы? Никогда не поверю. Превратите светлый день жизни в черную ночь могилы? Нет.
   - Довольно, - поднялся Сахиб Джелял. - Когда мерещится выгода, человек делает себя ее рабом. Господин Али Алескер, мы гости, вы хозяин. Изведавший сладость гостеприимства обязан вечной благодарностью хозяину дома, но не другим гостям. - Он повернулся, огромный, спокойный, к Аббасу Кули: - Чтоб ничего не случилось с хозяином! Я знаю ваших кочакчей - они хорошие люди, но бандиты. И правил вежливости не соблюдают. Оградите от них хозяина и женщин этого дома. Ну, а самое главное: генерал не должен вернуться в Баге Багу. Пошлите людей на дорогу. Я не желаю, чтобы кровь снова пролилась здесь.
   Луна побледнела в лучах восхода. Отблески рассвета озарили Бархатную гостиную.
   Набросив на себя несколько одеял, лежал лицом к потолку хозяин Баге Багу господин Али Алескер. Его знобило. В сентябре в пустыне Дэшт-и-Лутт уже прохладно по ночам. Тяжелые туманы ползут с речки Кешефруд. Али Алескера знобило бы еще больше, если б он мог окинуть взглядом окружающую парк степь.
   Вместе с кешефрудским, желтоватым, тяжелым, туманом ползли к ограде тени, много теней.
   А хозяин Баге Багу корчился под одеялами. Губы его шевелились:
   - Базар мой разграблен. Доходы мои пропали... Но вы, хитрецы, еще пожалеете, что родились на свет.
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   Приходит мысль, что он - "топор
   судьбы".
   А б д у л Ф а т х
   Среди хитрых замыслов старика и
   его тонких расчетов нет и намека на
   мысль о могиле и смерти.
   Т а н г р и б а р д ы
   Жутковато было последние дни в Баге Багу, а тут ужас заполз в души.
   Распространился слух: оберштандартенфюрер господин генерал фон Клюгге убит в двух фарсахах от Серахса. Убит в степи напавшими на него кочевниками. Спутники фон Клюгге и шофер изрублены саблями. Автомобиль сгорел.
   В бархатных с золотым шитьем шлепанцах, в белых исподних бежал по террасе Али Алескер. Из его горла вырывались взвизги: "О Хусейн! Моя новая машина! Ва, Хусейн, мой "роллс-ройс"! Пятьдесят тысяч долларов! Ай-я-яй!"
   Али Алескер впал в истерику, но не из-за гибели генерала, а из-за того, что пропала новенькая, такая дорогая машина.
   Из парка по мраморным ступеням поднималась с букетом поздних роз, сама похожая на дивную розу, леди Сахиб Джелял. Вопли хозяина ничуть не обеспокоили ее. Она лишь приподняла брови. Речь шла об убийстве, а молодая женщина все улыбалась по привычке.
   На верхней ступени она столкнулась с Мансуровым. Он поклонился:
   - Вы божественны. Обманувшись вашим внешним спокойствием, все примут вас за ангела.
   - Комплимент? О, я отвечу на комплимент комплиментом. - В глазах ее проглядывало лукавство. - Знаете, я представляла вас несколько иным. От долгих странствий под солнцем Азии вы не утратили того, что доставляет наслаждение нам - женщинам. Мой Сахиб Джелял рассказывал о вас столько удивительного. И говорил еще, что здесь ваша прелестная жена. Когда вы познакомите нас с нею?
   - Обстановка очень тревожная, а вы прогуливаетесь по парку, словно где-нибудь в Оксфорде. Здесь стреляют, и вам сейчас хорошо бы укрыться на женской половине...
   Заговорил Мансуров так сухо и резко, потому что увидел - вдали у ворот сгрудились всадники в больших папахах. В конце террасы возникли фигуры фашистов-офицеров. К ним ринулся, размахивая руками, Али Алескер.
   Парк загудел, забурлил. Все в Баге Багу напряглось, насторожилось.
   А леди Гвендолен продолжала иронически кривить губы:
   - Мы - слабые женщины - правим миром. И без вмешательства женщин события принимают совсем не тот оборот. Не правда ли?
   Она шагнула к спешившему по лестнице крайне взволнованному Сахибу Джелялу. Но даже и сейчас ему не изменила выдержка. Он не сделал замечания жене, а лишь нежно, но решительно взял ее под руку и повел к двери.
   - Да, да! Вы, женщины, сеете смуту, а собираете отчаяние.
   - О! Так, по-вашему, я не должна была звать наших милых белуджей, чтобы помочь твоему другу, нашему милому джентльмену?!
   - Ты поступила правильно, но последствия будут ужасны.
   Выпроводив решительно супругу с террасы, Сахиб Джелял поспешно вернулся к мраморной лестнице.
   - Вы правы, Алексей-ага, женщине, да еще с такими полномочиями, как у нее, здесь не место. Сейчас начнется.
   - Начинаю подозревать, что я слишком прост и примитивен для нашей очень древней, очень сложной Азии. Жаль, что понял это я только теперь, ответил Мансуров.
   - Поражаюсь вам искренне. Характер у вас стойкий, глубокий. Человек вы умный, даже хитроумный. Там, где другой разразился бы яростными проклятиями, вы размышляете, советуетесь со своим сердцем... Это хорошо и плохо...
   Оба они говорили, поглядывая на немцев, топтавшихся в дальнем конце террасы, тревожно споривших о чем-то. Али Алескер то бежал к ним, то возвращался. С испугом он останавливался против Сахиба Джеляла и, ничего не сказав, бежал обратно.
   Но Мансурова и Сахиба Джеляла больше интересовали всадники в высоких шапках. Вот один из них отделился от своей группы и, погоняя коня, поскакал прямо по красному песочку большой дорожки ко дворцу.
   - Куда?! Куда скачешь, сгори твой отец в могиле?! - закричал, кидаясь ему навстречу вниз по мраморным ступеням, Али Алескер. - Не смей! Песок с самого Герируда для дорожек возили на тысячах арб.
   Но всадник, туркмен в живописном одеянии, не остановился. Он подскакал к подножию лестницы и, высоко подняв над головой хурджун, вытряхнул из него круглую, в почерневших сгустках голову. Она глухо стукнулась о ступеньку и покатилась, оставляя темный след на песке. Черные глаза туркмена под белой, надвинутой низко гигантской папахой горели угольями. Лицо ощерилось яростной улыбкой.
   Туркмен привстал в стременах и, подняв руки к небу, закричал, чтобы слышали все:
   - Месть! Он презрел законы Азии! Он оскорбил азиата! Не будет туркмен рабом! Получай, хозяин, маргбор!
   - Профессор! - возглас этот вырвался из груди Мансурова. Ошеломленный, он узнал во всаднике Николая Николаевича, хана Гардамлы. И мгновенно промелькнул в памяти калейдоскоп картин: парты, аудитория, внимательные лица студентов и студенток. За кафедрой в обшарпанном чесучовом пиджаке-балахоне толстяк в пенсне говорит ровно, красиво. Профессор Восточного института Николай Николаевич читает увлекательнейшую лекцию по этнографии туркмен, говорит осуждающе о кровной мести... Все слушают, записывают.
   Какое преображение! К шее коня склоняется загорелое, гримасничающее лицо ликующего дикаря, упивающегося местью, обагрившего свои пухлые, с ямочками и перевязочками ручки кровью врага.
   - Месть! Я отомстил, Алеша! - вырывается победный вопль. И всадник в красном облаке песка скачет уже через парк к воротам.
   Шатаясь, словно пьяный, хозяин Баге Багу, зелено-бледный, стонущий плетется вниз, шаркая золотошвейными постолами по мраморным ступеням лестницы к валяющейся на красном песке голове. Он боится наклониться и поднять ее. Руки у него дрожат. Он онемел от ужаса и отвращения.
   Немцы прыгают через мраморную балюстраду и бегут к лежащей на земле голове. От нее падает круглая, как от футбольного мяча, тень.
   Чуть побледневшая, сверху смотрит на голову стальными, почти равнодушными глазами леди Сахиб Джелял. Платочек с кружевными краешками судорожно прижат к губам. О, это любопытство женщины! Она не удержалась, чтобы не посмотреть. И она не могла не удержаться:
   - Разве мы, женщины, бываем не правы! Раз творец дал нам когти, почему же не дать им работу? Слабая женщина начала, сильные мужчины продолжают. Поднимите ее с земли...
   - Недостойно человеческой голове лежать в прахе и соре! - поддержал жену Сахиб Джелял.
   - Итак, еще один Наполеон закончил свой поход, - проговорил Мансуров.
   - Всю жизнь он ловил людей в сети смерти, а смерть изловила его...
   Голос прозвучал совсем рядом с Алексеем Ивановичем. Говорила, откинув искабэ, Шагаретт, и вдохновенность ее лица поразила на мгновение всех. У Гвендолен невольно вырвалось:
   - Прекраснее девы рая, обольстительнее летней ночи!
   - Уйдем отсюда, Алеша, - шепнула Шагаретт. - Кто эта белобрысая женщина? Почему она так смотрит на тебя? - И она увлекла Алексея за собой.
   Они прошли мимо неистовствовавшего Али Алескера. Он бегал, кланяясь и визжа, перед мрачными, ошеломленными немецкими офицерами. На взмокшем от пота лице его читались страх, хитрость, распутство, лукавство. Он лебезил, молил, просил. Он доказывал, что и он сам, и Баге Багу тут ни при чем:
   - Ворона в своем гнезде не пакостит. Шейх своей рукой бороду не поджигает.
   Голова генерала фон Клюгге примирила, правда на короткое время, враждующие стороны в имении Баге Багу. Аббаса Кули вместе с добровольно вызвавшимся полковником Крейзе откомандировали найти тело оберштандартенфюрера. Остальные фашисты торжественно и мрачно отнесли голову в конференц-зал приготовить все к похоронам. Сахиб Джелял вместе с Гвендолен отправились с визитом к Мансурову в его флигель.
   Они застали в комнате одну Шагаретт, метавшуюся взад и вперед.
   - Где ваш муж? - спросил Сахиб Джелял.
   - Он пошел искать этого слизняка Али Алескера, выковырнуть из него душу, - ответила Шагаретт.
   - Что он имел в виду, наш хитроумный Алексей-ага?
   - Алеша сказал, что у Али Алескера есть радио, что он будет не он, если не заставит его показать, где оно. Иначе...
   - Иначе?..
   - Иначе Алеша пристукнет его. Он так и сказал - "пристукну". Алеша думает, что с ним целый эскадрон красноармейцев. Какое несчастье! Они его там убьют! Али Алескер и немцы. О Хусейн! А моих джемшидов все нет и нет...
   Слова Шагаретт о джемшидах Сахиб Джелял пропустил мимо ушей, о чем ему пришлось позже пожалеть. Он оставил Гвендолен с Шагаретт, а сам поспешил искать Мансурова.
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   ______________________________
   ВНУК ДЖЕМШИДА
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   Если ты соберешь и накопишь
   золота, словно песку, все равно после
   тебя оно останется в наследство другим.
   Д ж а л а л е д д и н Р у м и
   Мир непостоянен. Нет верности в
   нем. Ветхий, ветхий мир! Чего только
   нет в нем! Ты громоздишь дворец, но это
   лишь текучая вода.
   И б н М и с к а в е й х
   Из "райского имения" Мансуров выехал после полуночи. Он проводил Шагаретт до лагеря джемшидов, расположившихся среди холмов вблизи Баге Багу.
   Расставание было трудным. И потребовалось немало убедительных слов, чтобы успокоить прекрасную джемшидку, доказать ей необходимость поездки в Мешхед. "Да погибнет твой сын! Да сгорит Хорасан с твоим Мешхедом! Но ты вернешься!" - взяла Шагаретт с Алексея Ивановича страшную клятву. "Приеду! Вернусь во что бы то ни стало! - торжественно сказал Алексей Иванович. Обязательно приеду и обниму нашего сына!"
   Дорога была отвратительная, автомобиль не столько катился, сколько прыгал козой, и шофер Алиев потребовал остановки:
   - Отдохнем малость. Гайки подкрутим малость.
   Видавший виды "фордик" действительно угрожающе скрипел, дребезжал, стонал.
   - О, а это что-то новое! - удивился Мансуров, разглядывая здание из бетонных плит с вывеской "Англо-Першен и К°". - Бензоколонка! Такие только в кино видел, - не постеснялся он признаться, когда тут же в облаке пыли подкатил "мерседес" Сахиба Джеляла, потерявший здесь, на хорасанских дорогах, свой блеск и лоск и не менее нуждавшийся в профилактике.
   Все выбрались из машин и направились к домику. Бензоколонки на дорогах степей и пустынь в Иране были новинкой и вызывали не столько восторги перед автомобильным "сервисом" сколько удивление.
   - Клянусь аллахом, бензоколонка есть, бензина нет. - Алиев, сам родом из бензиново-керосинового Баку, скептически относился даже к появлению бензоколонок в Иране. Но на сей раз Алиеву пришлось признать, что Хорасан обскакал Азербайджан. - Вах! - воскликнул он. - Смотрите, барышня!
   Из домика выплыло существо в пробковом шлеме, брезентовых коротеньких шортах, с голыми коленками, в гольфах и в черных очках-консервах.
   - Гуд монинг, - сказала девица. - Желаете заправиться? Предъявите талоны.
   - Невероятно! - воскликнула Гвендолен. - И много вас здесь, мисс?
   - Я одна.
   - Но кругом степь. Бродячие шайки.
   - Я - старший сержант Флагерти Флинн... мисс Флинн из Канзас-Сити. Флаги союзников - моя защита и покровительство.
   Все вошли в помещение бензозаправочной станции. Конторка - два увесистых стула, жесткий деревянный, весьма массивный диван и умывальник составляли убранство этого затерявшегося на окраине соленой безжизненной пустыни Дэшт-и-Лутт домика, склепанного, сбитого, свинченного на скорую руку из железобетонных плит и сиротливо глядевшего окнами во все стороны света.
   Стены украшали плакаты. Один из них вызвал усмешку на суровом лице Мансурова. Американка, с любопытством приглядывавшаяся к нему, спросила:
   - Вы улыбаетесь? Почему?
   - А я думал, что с таким идиотством покончено двадцать лет назад... Но... э, да тут и адрес есть. Оказывается, плакат отпечатан в тегеранской типографии. Только скажите, мисс Флинн из Канзаса, почему вы сочли своим долгом украсить свою контору таким... такой дрянью?