Когда вернулись, алмары заканчивали выравнивать площадку. Облако мути оседало, но видимость не превышала трех-пяти метров. Над гротом кружились кулы без охотников.
   — Не порвали бы моего, — обеспокоился водитель.
   — Не тронут. Мы же вместе неделю шли, — успокоил Атран. Но на всякий случай, мелко трепеща плавниками, подозвал кула Лотвича, сел на верхнее пятно, передал образ шалота и приказ-настроение «Охранять/защищать».
   — «Большой/толстый/спокойный — наш детеныш», — не очень четким образом/понятием отозвался кул. Атран похвалил его и направился ко входу в лабораторию.
   Инструмента в проходе не было. Внутри клубилась мутная темнота, и из этой темноты доносились возбужденные голоса. Полный самых нехороших предчувствий, Атран устремился на звук.
   — Осторожней, коллега! Мы забыли взять ростки светочей. Первым делом здесь надо насадить плантацию светочей.
   — Где инструмент?
   — На постоянном месте. Перегон блестяще закончен. И никакого запредельного испуга, коллега. Наоборот, я указал ему путь к спокойствию и безопасности. И он понял!
   — А кто его напугал?
   — Шалот и алмары. Колебания среды от хвоста шалота и облака мути, поднятые алмарами.
   Атран постепенно адаптировался к сумраку. В гроте лаборатории собралась вся команда. Студенты под самым сводом обучали лаборантку новым танцевальным па. Профессор Алтус, собрав вокруг себя старшее поколение — аспирантов и охотников — рассказывал анекдоты времен своей молодости: «… Нет, голову нельзя. Давайте оторвем ему хвост. — Ладно, пускай хвост. Но по самые жабры!!!» Дружный хохот подтверждал, что новое — это хорошо забытое старое. Собравшись тесным кружком, водители и строители, растопырив плавники и раздувая жабры, горланили песенку сомнительного содержания. В самом дальнем уголке испуганно трепетал бахромой забытый всеми инструмент.
   Выбрав минуту, Урена отвела Атрана в сторонку.
   — Ты все еще один? Не собираешься завести семью?
   Атран помрачнел.
   — Думай, экстремальщик, — улыбнулась Урена. — Только присмотрись внимательно к своей лаборантке. Верная девушка. За тобой хоть на сушу пойдет.
 

Алим. Интеллект головоногих

   Высунув голову из среды, Алим любовался восходом солнца. Оно было красное, круглое и совсем не слепящее. И от него по поверхности среды бежала красная дорожка. До сих пор никто об этой дорожке не рассказывал. Алим решил, что дорожка очень красивая. Надо увековечить это открытие в памяти инфоров. После нескольких суток напряженной работы в голову лезли странные, нелепые, нелогичные идеи.
   — Шеф, ты очень занят? — донесся снизу голос Корпена. — Инога извелась совсем. Три дня дожидается, когда любимый начальник от анализатора отцепится.
   — Что-то срочное? — Алим поспешно опустился.
   — На мой взгляд — нет. Но там говорится о тебе, поэтому Инога считает, что да.
   Секретарша совсем смутилась и спряталась за Корпена. Ей очень нравилось прятаться за Корпена.
   — В библиотеку поступил ежеквартальный бюллетень Северо-Западного Института Генетики «Научные течения». Там сенсационное интервью с Атраном: «Скоростной перегон инструментов: Шесть дней вместо трех месяцев». Я зачитаю?
   — Начало опусти, — посоветовал Корпен.
   — Хорошо. Вот отсюда:
   Корр: — Чем отличается этот перегон от предыдущих?
   Атран: — Прежде всего тем, что перегон по старой схеме просто не мог состояться в наших условиях. Алим, автор метода и крупнейший специалист по перегону инструментов, лично проверил маршрут и пришел к выводу, что при данном рельефе дна и структуре течений перегон невозможен. Ничего не оставалось, как разработать новый метод. И вот — первый инструмент доставлен в новый научный городок.
   Корр: — Всего за шесть дней! Вы утерли нос Юго-Востоку!
   Атран: — В корне неверно. Хотя бы потому, что проект перегона разработан при участии Алима. Последний раз мы с ним уточняли детали буквально накануне старта. Кроме того, эти два метода просто нельзя сравнивать. Они дополняют друг друга. Перегон Алима — это долгая и дорогостоящая операция. Мы сделали ставку на скорость и дешевизну. Но Алим перегнал полсотни инструментов, мы же — только один.
   Корр: — Вы довольны результатом?
   Атран: — И да, и нет. Перегон закончился успешно. Но, несмотря на тщательное планирование, мы допустили несколько серьезных ошибок. Жизнь инструмента подвергалась реальной опасности. Разумеется, в следующий раз будем мудрее. Теперь перегоны станут безопасными для инструментов.
   — Он на самом деле утер тебе нос, — сухо заметила Ардина. Никто не заметил, когда она появилась.
   — Это неважно, — беззаботно отмахнулся Алим. — Все равно мы впереди. Мы скоро выйдем на сушу, а он только обустроился.
   И в самом чудесном настроении отправился проведать Орчака. Первый испытатель института вторую неделю не выходил из тяжелой депрессии. Он перенес несколько сложнейших операций по изменению фенотипа, похудел, осунулся. Операции проводила Иранья. Последняя длилась без малого две недели. На самом важном этапе Алим присутствовал, пока Иранья не выгнала. Поддерживал друга, нервничал и нервировал целительниц. Ему страшно было смотреть. Орчак, полностью погруженный в инструмент, переведенный на внешнее жизнеподдержание, напоминал диковинное анатомическое пособие. Кожа и мышцы на боках растворены до прозрачности, видны ребра и внутренности. Задний плечевой пояс Иранья сформировала в ходе предыдущей операции, а в эту планировала перенести на него рук-ки. Позднее, в ходе следующей операции, намечала вырастить вторую пару там, где полагается.
   — Зачем так сложно? — допытывался Алим. — Почему сразу не вырастить пару рук-ков сзади?
   — Потому что рук-ки из хвоста не растут! — сердилась Иранья. — Не требуй от меня невозможного. Передвинуть — могу. Вырастить — нет!
   Теперь Алим пришел навестить выздоравливающего приятеля.
   — Как дела? — фальшиво бодрым голосом осведомился он.
   — Уйди, — донеслось из кустика постели.
   — А я сюрприз подготовил.
   — Очень мило, — буркнул Орчак и еще глубже зарылся в постель.
   — Стажер прибыл из Северо-Западного, по обмену опытом. Балбес балбесом, но рассказчик… Заслушаешься!
   Мнение Орчака о стажерах не услышал, потому что явились Иранья с помощницей, бесцеремонно вытащили неутомимого из постели и уложили на камень, покрытый толстым слоем губки. Рук-ки Орчака вывалились из обтекателей и бессильно болтались, словно диковинные водоросли. Растущие из хвоста рук-ки — это было нелепое и жутковатое зрелище. Впрочем, Иранья и сама смотрелась жутко. Исхудавшая, тощая, кишки к позвоночнику прилипли, но возбужденная и решительная — она тут же начала массировать и растирать рук-ку Орчака. Помощница взялась за другую рук-ку. Но работала медленнее и осторожнее. Жертва прогресса, испытатель нового тела слабо трепыхался и бранил обеих. Время от времени то одна, то другая целительница садилась на его верхнее пятно и обменивалась с напарницей непонятными фразами.
   Через час экзекуция кончилась. Иранья бережно заправила рук-ки в обтекатели, и целительницы удалились.
   — Зря ты на них так, — заступился за девушек Алим.
   — Все равно через три часа явятся, — хмуро отозвался Орчак. — Четыре раза в день мне бока мнут, а пользы ноль!
   — Как ноль?
   — Я не чувствую рук-ков. Хочешь — сам убедись.
   Не дожидаясь повторного приглашения, Алим устроился на верхнем пятне, закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Рук-ки Орчака чувствовались четко и ясно. Почему-то они растопырились в стороны. Левая чесалась.
   — Но…
   — Это фантомные, — буркнул Орчак. — Ты на хвосте сосредоточься.
   — На хвосте не чувствую, — Алим безрезультатно пытался пошевелить теми, которые чувствовал. — А как настоящие.
   — Они и были настоящими, пока на задницу не переехали… Не так я себе это представлял, — сознался Орчак. — Думал, самое страшное — это в инструмент лечь. Ты даже не представляешь, как часто мы в быту рук-ками пользуемся… Мы просто не замечаем этого. А я даже светоч не могу зажечь! Я в урода превратился. Из хома не могу выйти. Они из гнезд вываливаются, цепляются за все. Краба из постели прогнать не могу.
   — А что Иранья говорит?
   — Что говорит, что говорит… Через год, говорит, нервы прорастут. Если тренироваться буду — смогу ими пользоваться. Не выдержу я год.
   — Есть идея! — сообщил Алим после долгого раздумья. И выскочил из хома.
   — Мог бы хоть «до свидания» сказать, — пробурчал Орчак.
   Через полчаса Алим вернулся. И не один. На нижней присоске болтался очень крупный и весьма недовольный лабораторный осьминог-манипулятор.
   — Потренируйся с ним, — Алим расслабил присоску и сбросил осьминога прямо на Орчака. — Рук-ков он, конечно, не заменит. Но все же…
   Орчак никогда не работал с инструментами сложнее краба-секатора. Сесть на пятно испуганного осьминога без помощи рук-ков тоже оказалось не так-то просто. В общем, следующий час прошел в веселой возне. Орчак гонялся за манипулятором, подцеплял его на присоску, пытаясь угодить на контактное пятно, осьминог скручивался клубком и ускользал. А Алим, сидя на верхнем пятне Орчака, выкрикивал советы и удерживал рук-ки неутомимого в обтекателях. За этим занятием их и застали целительницы.
   — Справа заходи! В угол зажимай! Привет, Иранья.
   — Виделись, — хмыкнула целительница. — Как думаешь, подруга, у них получится что-нибудь?
   — Раздавят осьминожку… Или замучают. Самцы…
   — Больной… Больно-о-ой! Перестань мучить самочку! Что вы с ней хотите сделать?
   — Это самочка? — удивился Орчак. — Я хочу взять ее на присоску.
   — Вот так? — Иранья выпростала рук-ки, пощекотала осьминожку и ловко посадила на свою нижнюю присоску. — Не бойся, милая. Эти два бездельника вовсе не хотели тебя съесть.
   Ее напарница тем временем начала сооружать осьминожье гнездо в углу хома.
   — Иранья, ты объясни ей, чтоб от меня не убегала, — пожаловался Орчак.
   — Сам объяснишь. А теперь — на массажный стол.
   Орчак расположился на камне, покрытом губкой, а Алим незаметно ускользнул. Нужно будет объяснить Амбузии, куда делся из ее лаборатории самый крупный манипулятор. Ворчать начнет…
   Алим выписал из центрального госпиталя лучшего нейрокорректора. Светило мирового масштаба. О светиле ходили противоречивые слухи. Говорили, именно оно организовало госпиталь много-много лет назад, говорили, термин «нейрокорректор» оно выдумало само, так как слово «целитель» ему не нравилось. От «целителя» шарлатанством веет. Светило оказалось недавно омолодившимся неутомимым.
   Здорово, организмы! — ворвался он в хом. — Кто тут у вас четверорук земноводный?
   Орчак и Алим недовольно обернулись. Только что они заключили пари, что Ракушка (Так Орчак назвал самочку-осьминожку) самостоятельно сумеет разложить белые и черные камешки в разные кучки. Об интеллекте осьминогов в научном мире говорить было не принято. Считалось, что они дрессировке не поддаются. У них даже не вырабатываются условные рефлексы. Орчак же утверждал, что Ракушка все понимает, только говорить не может. И вот, когда опыт был в самом разгаре, Ракушка передвинула белый камешек в одну сторону, черный в другую, взяла следующий и надолго задумалась, кто-то врывается в хом с громким криком! Разумеется, осьминожка испугалась и спряталась под брюхом Орчака. Может, у осьминогов и не вырабатываются условные рефлексы, но что самое безопасное место в мире — на нижней присоске Орчака, она усвоила.
   — Не подсказывать! — возмутился Алим — А вы кто, уважаемый?
   — Я Убан. Разрешите узнать, чем вы занимаетесь?
   — Проводим тест на память и интеллект головоногих, — объяснил Орчак. — Я закладываю в память моллюска программу действий, а она должна самостоятельно ее выполнить.
   За время, проведенное на полигоне, Орчак успел нахвататься заумных терминов.
   — В «Научных течениях» сообщалось, что осьминоги очень умны для моллюсков, — произнес Убан. — Но я, кажется, сорвал вам опыт.
   — Мы сейчас повторим, — Алим выпрастал рук-ки, отобрал у Ракушки камешек и вернул в общую кучу. — Запускай, Орчак.
   Когда подошло время массажа и в хом ворвались целительницы, эксперимент был в самом разгаре. Мужчины окружили осьминожку и азартно комментировали каждое движение. Ракушка, робко косясь на экспериментаторов, неуверенно протягивала к кучкам то одно щупальце, то другое, то третье. В кучках скопилось уже по десятку камешков, и всего три ошибки! Вот осьминожка положила белый камешек в кучку черных, но тут же подобрала его другим щупальцем, подтянула к себе.
   — Что тут происходит? — поинтересовалась Иранья. На нее зашикали, объяснили шепотом. Пару минут Иранья присматривалась, потом рассмеялась, выпростала рук-ки, пощекотала осьминожке брюшко. Ракушка бросила камешки и потянулась всеми щупальцами к целительнице. Иранья посадила ее на нижнюю присоску, прислушалась.
   — Орчак, ты избаловал ее до безобразия. Разве так можно?
   — Я ее не баловал. Я ее дрессировал по новейшей системе дрессуры. Только положительные подкрепления. Никакого принуждения, никаких наказаний.
   — Амбузия тебе плавники с мясом вырвет. Ты испортил лучший инструмент. Манипулятор должен быть ленивым и безынициативным. А Ракушка? Она энергична и самостоятельна.
   — Если честно, не хочу я ее отдавать. Амбузии не говори пока. Алим, пересчитай, пожалуйста, камни. Надо вычислить процент ошибок.
   — Двадцать один камень, из них три ошибочных. Это будет… около четырнадцати процентов! Случайное распределение дало бы пятьдесят!
   — Не хотелось бы вас огорчать, разумные, но ваш опыт блестяще провалился.
   — Как?! Почему?! — хором возмутились экспериментаторы.
   — Разве вы не видите? Ракушке все равно, какого цвета камень. Она наблюдает вашу реакцию и старается угодить вам.
   — Чтоб мне крабом стать. Ей это удалось, — согласился Убан.
   — Хватит разговоров. Больной, на ложе пыток.
   Орчак всплыл, повилял всем телом, вытряхивая рук-ки из обтекателей.
   — Ну надо же! — изумился Убан. — У вас это от рождения?
   — У меня это от глупости.
   — Орчак станет первым разумным сушеходящим, — вступился за друга Алим. — Надежда нашего проекта. Для перемещения по суше ему надо две пары рук-ков.
   — Убан, вы два часа провели вместе со своим пациентом. Чем вы занимались? — изумилась Иранья.
   — Мы были заняты, — откликнулся нейрокорректор, восхищенно рассматривая Орчака со всех сторон. — А куда делись передние рук-ки.
   — Вы их и видите. Мы вырастили задний плечевой пояс, перенесли на него рук-ки. Но после переноса они потеряли чувствительность. Когда Орчак вновь научится ими управлять, регенерируем переднюю пару.
   — А какова моя задача?
   — Восстановить функциональность задних рук-ков.
   — Легко сказать — восстановить, — пробурчал Убан. — Если б вы с ними родились… Ни у одного разумного никогда не было хвостовых рук-ков. У нас в мозгу даже нет области, управляющей хвостовыми рук-ками. Дайте-ка я изнутри взгляну.
   Он сел на верхнее контактное пятно Орчака. Иранья тут же пристроилась на его верхнее пятно. А напарница ираньи — на нижнее пятно Орчака. Алим полюбовался минуту этим четырехслойным бутербродом, пощекотал брюшко Ракушке и тихо, незаметно удалился.
   — Нет, это фантомные, — неслось ему вслед. — Не надо их гасить. Ни в коем случае. После регенерации передних они вновь станут истинными…
 

Атран. Институт Темноты.

   Атран вышел из хома через световое отверстие и задумался: Для чего здесь, на границе Темноты в помещениях оставляют световые отверстия? Инерция мышления, застарелые инструкции, или все же есть какой-то смысл? Хомы и гроты ведь все равно освещаются светочами.
   — Коллега, вы здесь?
   — Да-да, — поспешно откликнулся Атран и вернулся тем же путем. Обошел хом по периметру, зажигая спокойные светло-зеленые светочи. Розовые, желтые и голубоватые трогать не стал. Они хороши для утра.
   — Я только что с почты, — спешил поделиться Алтус. — Вы слышали об очередном грандиозном празднике, который устроил ваш друг Алим?
   — Нет… Скажите, коллега, зачем в наших хомах световые отверстия?
   — Как зачем? Для вентиляции.
   — Я не подумал… Так что там с праздником?
   — Три дня подряд, в честь крупных практических достижений! Игры, олимпиады, спортивные состязания, катание на волнах! Пресса, любопытные! Будем честны, коллега, они нас обогнали.
   — Не так уж сильно. Давайте сравним.
   — Они переоборудовали свой атолл в полигон Суши. Навезли песок и засыпали всю лагуну.
   — Грандиозно. Но мы построили научный городок. Перевезли инструменты.
   — Инструменты они вырастили десять лет назад. Сейчас выращивают уже второе поколение местных. А городок обустроили давным-давно. Ладно, пусть по этому параметру мы наравне. Их программа «Зеленая суша»!
   — «Светлая глубина», профессор! Наши студенты засевают светочами все улицы, все трассы. Скоро весь городок будет иллюминирован. Наравне идем.
   — Они решили проблему зрения на суше.
   — Вы, профессор, практически решили проблему эхолокации.
   — Эхолокация — не зрение. Это ориентировка в пространстве. Сопоставим ее с их системой дыхания на суше. А их система перемещения по суше? Вы слышали о лапках? Нам противопоставить нечего…
   — Да, пока нечего…
   — Они получили разрешение на генетическую модификацию разумных испытателей.
   — Мы опять отстаем. Но профессор, в этом мы сами виноваты. Подавайте заявку на испытателей системы эхолокации.
   — Не рано ли, коллега? Переход к испытаниям на разумных — это организация детских учреждений, инкубаторы, селектарии, площадка молоди, школа, эмиссары службы инициации разума… Не нравятся мне их методы. Две инициации, после каждой шестьдесят процентов отсева.
   — Надо же! Я не знал. Думал, после первой инициации отсева больше нет…
   — А об этом только специалисты знают. Об отсеве икры и мальков все слышали. Ну, допустим, первую инициацию вы и не могли помнить. Вы разумным только после нее стали. А о второй что-нибудь помните?
   — Ничего. До нее в детском садке был, а после в школу определили. В мой класс из нашего садка только двое попали. Еще нескольких видел в параллельных классах.
   — Воспоминания о сеансе инициации специально блокируются. Считается, что они могут вызвать негативные регрессивные эмоции. Я думаю, наоборот. Раз мы прошли селекцию, значит, мы лучшие. Это должно вызывать гордость и уверенность в собственных силах! Но специалистам виднее.
   — Вот как! — Атран почувствовал давно забытый холодок страха. — Ну, селекционеры икры и мальков наших модифицированных без нужды не трогают. А почему вам не нравятся эмиссары?
   — Селекция нужна, коллега, с этим никто не спорит. Недаром женщины мечут в сотни раз больше икры, чем нужно для поддержания вида. Но кто проводит селекцию? По каким параметрам? Кто проверяет квалификацию селекционеров? Да и просто обидно… Может, я лично этому мальку целый день экстремально-декоративные рук-ки делал, а эмиссары его — в отсев. Мол, эмоциональный слишком… Мне жалко своего труда, да, жалко! И вообще, надо ложиться на омоложение! Сколько можно тянуть! — непонятно на кого рассердился Алтус.
   — А вы правы, коллега, — поддержал его Атран. — Запускайте заявку на разумных испытателей и, действительно, ложитесь на омоложение! Пока заявка по инстанциям идет… Сейчас как раз затишье — самое время!
   На следующий день, едва просветлелось, Атран направился в лабораторный сектор. За последние полгода ориентироваться стало намного проще. Цепочки светящихся кустиков протянулись вдоль главных магистралей.
   Студенты-практиканты уже трудились, сажая светочи вокруг кампуса. Садовых инструментов — осьминогов и крабов-секаторов было всего четыре, поэтому большинство работало рук-ками, изображая экстремальщиков. Атран присоединился и посадил несколько кустиков. В полумраке студенты его не узнали, и в разговорах не стеснялись. Обсуждали, новости с Юго-Востока и собственное начальство. Кто-то высказал идею, что Атран с Алтусом играют в доброго и злого начальников. Алтус, конечно, был добрым… Атран сообщил, что Алтус вскоре ложится на омоложение. Публика ненадолго погрустнела, но девушки сбились в стайку и захихикали. Не приударить ли за помолодевшим профессором?
   — А почему бы и нам праздник не организовать? Чем мы хуже Юго-Востока? — высказал идею молодой, ершистый парень.
   — Отстаем мы от Юго-Востока, — сообщил ему Атран, — Поэтому и праздников нет.
   И, не касаясь имен, пересказал вчерашний разговор с Алтусом. Студенты бросили дела, и начался спор по поводу очков и приоритетов. Спорили долго и жарко. Кто-то утверждал, что не учтены светочи. Надо обязательно учесть светочи! Они по важности превосходят лапки…
   Атран не стал дожидаться конца спора. Прикопал свой саженец и отправился дальше.
   В лаборатории Алтуса было шумно. Лаборантки и аспирантки безуспешно пытались выгнать из грота свистунов и пискунов — два генетически измененных вида, на которых Алтус отрабатывал эхолокацию. Пискуны были поменьше — с ладонь, и сонар их работал на грани слышимости. Свистуны — втрое крупнее, с плавник. И у них имелось нервное пятно для контроля эксперимента. Свистели часто, резко и пронзительно. Атран пару минут молча удивлялся своей распущенности — сравнивать образцы с ладонью! Интимным органом. Но вспомнил студентов, рук-ками прикапывающих кустики, и решил, что изменение норм поведения — это издержки прогресса.
   — И так — каждое утро, — жаловался Алтус. — Ошибка вышла. Надо было с ними работать в отдельном гроте. Теперь они привыкли, что здесь их все ласкают да подкармливают — не выгнать!
   — Да, проблема, — согласился Атран. — Попробуйте прикармливать их у входа в грот. А потом — все дальше и дальше от грота.
   — Вы правильно мыслите, коллега! — обрадовался Алтус, и проинструктировал лаборанток. Понаблюдав за суетой, Атран подумал, что мысль, может, и правильная, но ничего из нее не выйдет: У лаборанток имелись любимчики, и ничего с этим не поделать. Прикармливали — и будут прикармливать.
   Обговорили основные положения заявки и отправились в информаторий. Орель раскритиковал все в чешую, припомнил кучу параграфов по ведению документооборота и начал — предложение за предложением — переводить текст на язык канцелярита.
   — Несолидно, — заявил Атран, выслушав результат. — Нет учета психологии.
   — Это как? — обиделся Орель.
   — Надо, чтоб виза на этом документе казалась мелочью по сравнению с остальным объемом работ.
   — Но так оно и есть.
   — Да! Но из документа не видно! Добавим приложения! План научного городка с указанием размещения новых служб — инкубаторий, детский садок, отделение эмиссариата, учебный сектор. Все это — подробно, детально, с датами сдачи заказчику, то есть, мне!
   — Это по почте уже не передать… Это с курьером надо… — огорчился Орель.
   — Мы в тебя верим, — подтолкнул приятеля Атран. — Мы на тебя надеемся. Мы тобой гордимся!
   — Хорошо тебе! А на кого я информаторий оставлю? У меня молодежь одна. Ничего не знают, ничего не умеют. Только что из института.
 

Алим. Крупный успех большого коллектива

   Прошло полтора года. Орчак отрастил передние рук-ки, с грехом пополам научился работать задними и избаловал до безобразия Ракушку. Манипулятор должен сидеть в своем гнезде и ждать, пока в нем возникнет потребность. Ракушка же таскалась за хозяином повсюду. Таскалась — не игра слов. Двигаться со скоростью неутомимого не могла, поэтому цеплялась щупальцами за рук-ку, и Орчак ее буксировал.
   Наступил решающий момент. Для того, чтоб учиться передвигаться по суше, выбрали мелкий пляж и день без волнения. Но все равно, Ракушка была очень недовольна. Особенно стайкой любопытных студентов. Студентам Алим приказал не приближаться ближе шести метров, и осминожка боялась: кружат как кулы вокруг. А вдруг нападут?
   Орчак выбрал мелкое место, выпустил передние рук-ки, отжался ото дна и осмотрелся. Атран тоже уперся рук-ками в дно, поднял голову над средой, опустил на глаза вторые веки. На небе — ни облачка, в полусотне метров на берегу зеленеют несколько кустиков травки. Ветер дует с берега, волн нет. Идеальные условия для исторического момента. Так и сказал Орчаку.
   — Если исторический момент, нужно позвать инфоров, — раздался за спиной сердитый голос. Алим обернулся. Запыхавшиеся Корпен и Инога с распахнутыми ртами и жабрами никак не могли отдышаться.
   — Мы вас не нашли.
   Инога, вместо того, чтоб смутиться, выпустила рук-ку и сунула ладошку в обтекатель Корпена. Тот не возражал.
   — Понятно, — усмехнулся Алим. — Решил оставить меня без секретарши. Шутки в сторону, начинаем.
   Инфоры опустили на глаза прозрачные веки, выставили головы из воды и тоже осмотрелись. Орчак выпростал из обтекателей задние рук-ки, развел пошире, уперся в дно. Задняя пара не отличалась ни ловкостью, ни мускулатурой. Когда он приподнял корпус над средой, локти дрожали от напряжения. Постоял минуту, погрузился в среду, отдышался.
   — Очень необычное ощущение.
   — Не страшно?
   — Нет, совсем нет. Ведь если я расслаблюсь или потеряю сознание, вернусь в среду обитания. Но такое впечатление, что очень сильное течение давит на спину.