Сы-цзе Д. Комплекс Ди

Бесстыжий водитель попросил, чтобы я рассказывал ему какие-нибудь
игривые байки, потому что он не спал прошлую ночь и боялся уснуть за рулем
-- укачает на этой "чертовой дороге":
-- Такие, чтоб ширинку распирало, ну, сам знаешь...
Я сухо ответил, что мое ремесло -- выслушивать сны, которые часто имеют
сексуальную окраску, но в них нет ничего интересного.
Видела бы ты, какую рожу он скорчил. Делать нечего. Я стал вспоминать
похабщину, которую слышал в мужских раздевалках и душевых. Но ничего не
приходило в голову.
-- Для этих баек тоже нужен психоанализ.
-- Чего-чего? -- подозрительно спросил водитель.
-- Ну, их тоже извлекают из подсознания.
Мы проезжали вдоль горного склона, где на фоне обгоревших елок ярким
пятном выделялись цветущие кусты азалий и рододендронов.
-- Можно я попробую? -- предложила Тропинка.
-- Что может рассказать такая малявка? Шуточку из детского садика? --
сказал наш шеф с ухмылкой, которую, наверно, считал, неотразимой.
К моему удивлению, Тропинка попросила сигарету -- "чтобы освежить
память".
В общем-то в ней не было ничего деревенского. Никогда не скажешь, что
она из семьи бедных крестьян. Надо было видеть, как она обращалась с
сигаретой! Не набирала, как я, полные легкие, а затягивалась потихоньку,
смаковала удовольствие и маленькими порциями изящно выпускала дым из носа.
Длинные тонкие пальцы с ненакрашенными ногтями стильно держали сигарету "у
приоткрытого бутона губ".
Рассказала она вот что: жил в стародавние времена в горной хижине один
монах-отшельник, и был у него воспитанник, сирота, которого он растил с трех
лет. Мальчик рос в полном затворе. Прошло время, ему исполнилось шестнадцать
лет. Ну, учитель решил показать ему мир. Стали они спускаться с гор и через
три дня вышли в долину. Юноша совсем ничего не знал, поэтому отшельник
объяснял ему: вот это лошадь, вот это мул, вот это бык, вот это собака...
Наконец попалась им навстречу женщина. Юноша спрашивает у мудреца: "А это
кто?" -- "Отвернись, --
старческим голосом проблеяла рассказчица. -- Не смотри на нее, это
тигрица, самый опасный зверь на свете. Не подходи к ней никогда, иначе она
тебя сожрет".
Вернулись они в свою хижину, и вот ночью старый монах видит -- юноша
никак не может заснуть, ворочается с боку на бок, будто на раскаленных
углях. Никогда с ним такого не бывало. "Что с тобой?" -- спрашивает старик.
А тот отвечает: "Учитель, я все думаю про ту тигрицу, которая пожирает
людей".
Я засмеялся. У малышки есть чувство юмора. Но капитан "Синей стрелы" и
бровью не повел. Прелестная история оставила его совершенно равнодушным. Я
нарочно не переставал смеяться, чтоб его заразить. Все впустую. Тогда я стал
как мальчишка хлопать его по плечу -- и это не помогло. Наконец его
высочество изрекло:
-- Ничего себе байка, но, по мне, уж больно... диетическая. Я люблю
что-нибудь гюзабористее.
Я выглянул в окно. Бешеное радио снова запело. Мы поднялись на большую
высоту. Река Мэйгу, вдоль которой мы недавно ехали, виднелась далеко внизу,
на дне пропасти, и была похожа на золотистую ленточку с блестками. Водитель
объявил, что теперь он сам расскажет нам один случай:
-- Вам небось охота послушать!
И тут начались неприятности.
Прямо на перевале, к которому вела дорога, я увидел, как мне
показалось, какие-то каменные глыбы, такие же темные, как скалы по сторонам.
Они выделялись черным пятном на фоне голубого неба и желтой глинистой
дороги.
-- Ах ты зараза!-- крикнул водитель.-- Лоло! Закрывайте окна, живо!
Тропинка быстро выполнила его приказ, но сам он не смог закрыть свое
окно доверху -- оставались все те же пять сантиметров.
По мере того как фургон приближался к перевалу, темные глыбы
разрастались и принимали величественные, картинные, почти царственные
очертания; черные плащи развевались по ветру, как знамена древних воителей.
-- Это разбойники? -- спросили Тропинка.
-- Лоло -- гроза и ужас здешних мест, -- сказал я.
-- Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет! -- огрызнулся водитель. -- Моя
"Синяя стрела" покажет этим вонючим дикарям!
И он продемонстрировал чудеса современной техники: нажал на акселератор
и загудел, чтобы прогнать лоло. Но на подъеме большой скорости не разовьешь,
к тому же старая колымага выла и чихала, даже ее затяжной сигнал, эхом
раскатившийся по горам, был похож на жалобный рев обессилевшего верблюда
где-нибудь в Такла-Макане, бескрайней пустыне смерти.
Лоло не дрогнули. Их тени застыли на желтой глине причудливым узором.
Когда фургон подъехал к ним вплотную, произошла резкая смена декораций: все
лоло повалились под колеса. Я закричал водителю, чтоб он нажал на тормоз.
Тропинка тоже. Но он будто не слышал. Лоло лежали неподвижно. Черным
каменным барьером. Наступил решающий миг. "Синяя стрела" рванула напролом.
Фургон запрыгал на буграх
и, как тигр, ринулся на лоло. Рессоры под сиденьем подкинули нас до
потолка.
Я закрыл глаза. Водитель затормозил. Слава богу! В самый последний
момент трагедия была предотвращена. Лоло было десятка три, все молодые
ребята, лет от восемнадцати до тридцати, наверняка все мастера по прыжкам из
вагона. Они навалились на лобовое стекло и окна фургона, размахивали
кулаками, осыпали посягнувшего на их жизнь водителя ругательствами на своем
языке, а также на китайском, причем не на мандаринском, а на сычуаньском
наречии, орали: "Скотина", "Ты у нас попляшешь", "Мокрое место останется" и
прочее. Перед нами мелькали выдубленные ветром и солнцем лица с жесткими,
словно вырезанными из дерева, чертами. В ушах блестели серьги. На какое-то
время все отошли и сгрудились вокруг молодого парня, видимо вожака, с
бутылкой пива в руках. Он отхлебнул и пустил бутылку по рукам. Лоло
загомонили.
Водитель потихоньку вытащил из кармана портмоне и засунул внутрь
сиденья, между клочками обивки и рессорами. А как же мои доллары в трусах?
Что делать, уже поздно!
Вожак подошел к нам. Его угловатое лицо перечеркивал шрам. Видно, нрав
у молодого человека был крутой. Он замахнулся и саданул пивной бутылкой в
лобовое стекло -- по стеклу потекла пена.
-- Ну и старая кляча! -- крикнул он по-сычуаньски и довольно захохотал,
показав черные зубы и красную глотку.
Остальные тоже принялись поносить "Синюю стрелу" кто во что горазд.
-- Ты что, задавить нас хотел, падла? Да если б ты хоть задел
кого-нибудь, я бы тебе морду разбил в лепешку!
Водитель униженно молчал, но я почувствовал, как он напрягся всем
телом, и увидел, что он поставил ногу на акселератор. Мне стало страшно.
-- Ты знаешь, где находишься? -- продолжал меченый вожак. -- В ущелье у
Головы Дракона. Раскрой глаза пошире! На этом месте мы, лоло, уложили тысячи
воинов Циньской династии!
Нога водителя подрагивала на акселераторе, словно противилась приказам
мозга.
-- Мы возвращаемся в деревню, -- сказал Меченый. -- Подвезешь нас?
-- Залезайте в кузов, -- ответил водитель, избегая его жгучего взгляда.
Фургон снова тронулся.
Если верить Меченому, ближайшая гора называлась Голова Дракона. Она
стала вырисовываться перед нами, как только мы миновали злополучный перевал,
и действительно обнаруживала все большее сходство с каким-то исполинским
ползучим доисторическим чудовищем, которое вытянулось с запада на восток и
как будто ворочалось в легкой дымке, будто затаилось в засаде. Вдруг--
странный оптический эффект! -- хищник поднял голову, гордую, великолепную,
грозную. На скалистом черепе была ясно различима чешуйчатая морда, задранный
подбородок с щетиной из укоренившихся в камне плетей папоротника. Издали --
точь-в-точь бородатая голова дракона из мультиков или с картинки, которая
висит на двери у моих родителей.
- Вот оно: все не как у людей, понимаешь?
Водитель посмотрел на меня как на сумасшедшего.
-- Поворачивай при первой возможности и поезжай назад, в Мэйгу. Лоло не
могут помешать нам вернуться.
-- Ты просто трус!
Итак, кормчий нашей славной колымаги отверг мою здравую идею. Я давно
заметил, что стоит человеку взяться за руль, как он почти всегда становится
наглым, самонадеянным и обидчивым. Как будто управляет не машиной, а целым
государством. Тропинка тоже явно была в тревоге -- она поминутно прижимала
ладошку ко рту. Мне надо было предложить водителю хороший куш, чтобы
заставить его развернуться. До сих пор не могу простить себе, что я этого не
сделал. Не из скаредности, поверь, а потому что мне нужны были деньги на
будущее. Как знать, может, еще пришлось бы бежать в Бирму? Да и не так уж
много у меня оставалось.
"Синяя стрела" с трудом карабкалась на Голову Дракона и несколько раз
останавливалась отдышаться, пока добиралась до верхотуры. Тут нас ждала
новая неожиданность: за первой драконьей головой прятались еще две, они были
еще больше, до невероятности похожи на сказочное чудище и презрительно
смотрели на нас с двух скал в несколько сот метров высотой. Ей-богу, я
начинал думать о лоло с уважением: как это им удается спокойно жить среди
этих гор! Я бы не выдержал! Мне достаточно один раз на них взглянуть, и уже
жутко становится.
-- Скажите-ка, вы оба, чем, по-вашему, у меня была занята голова, когда
вокруг скакали эти недоумки? Мы не ответили.
-- Ну, вы бы сами о чем подумали на моем месте? -- настаивал он и,
поскольку мы по-прежнему молчали, продолжил: -- Ладно, я вам скажу: я думал
о той забористой байке -- дошло? -- которую я вам собирался рассказать.
Он посмотрел на меня так, как будто обыграл в футбол с разгромным
счетом.
-- Эти идиоты так орали, что я ее позабыл. Вот и старался вспомнить.
Я был готов притвориться спящим, слепым, мертвым, не знаю кем, лишь бы
он не начал прямо сейчас нести свою похабщину.
-- Лоло сзади что-то кричат, -- вмешалась Тропинка. -- Наверно, им
сходить там, наверху.
Как раз в это время кто-то из наших пассажиров шарахнул изо всех сил по
крыше кабины. Но водителю хоть бы хны -- он дорвался до своей байки и знать
ничего другого не хотел. Случай был из его собственной жизни. Два года назад
он был шофером при штабе пехотного полка (восемь лет оттрубил в армии!). И
как-то раз повез одного майора, партийного, лет пятидесяти, инспектировать
гарнизоны. Поездка должна была продлиться четыре дня. И вот к вечеру
остановились они в маленьком городишке, в какой-то задрипанной гостинице.
Майор, человек горячий, провел ночь с единственной тамошней проституткой,
толстой уродливой девкой. Видать, здорово приспичило, если и на такую
позарился. Водителю же пришлось попоститься.
Рассказ прерывался приступами кашля, между тем как по крыше кулаками и
ногами колотили лоло. Когда фургон доехал до вершины второй головы, я сказал
водителю, чтоб он остановился -- лоло хотели выйти. Но он повернул голову и
посмотрел на меня уничтожающим взглядом:
-- Еще чего! Трусишь, так молчи. Они выбрали это место, чтоб нас
ограбить, раздеть догола! За дурака меня считают!
И он нажал на акселератор. "Синяя стрела" неслась под гору, а водитель
продолжал свою историю:
-- Ну вот, на другой день майор мне говорит, что шлюха обошлась ему в
двести пятьдесят юаней и что надо исхитриться списать этот расход на
казенный счет. Я подумал было, что это у него не получится. Но майор был
совершенно спокоен. Есть, говорит, придумал, пиши рапорт, что во время
инспекторской поездки я задавил старую свинью и вынужден был уплатить ее
хозяину двести пятьдесят юаней в возмещение убытка.
Он затрясся от смеха. Начал фальцетом, а потом стал забираться еще
выше, наконец смех его перешел в нестерпимый пронзительный визг, похожий на
истерику.
-- Очень остроумно, -- сказал я. -- Но послушай! По-моему, кто-то
ползет по крыше у нас над головой.
-- Ой, не могу! -- простонал он. -- Сейчас лопну! Он откинулся на
сиденье, держа руль одной рукой, а второй схватился за живот.
-- Надо ж так сказать, в самую точку: старая свинья! Небось сам,
собственными глазами ночью видел: свинья и есть!
Вдруг в кабине стало темно, как при затмении солнца, тьма опустилась
густая, непроглядная, зловещая. Чья-то рука набросила на ветровое стекло
черный плащ, вернее, черный балахон лоло. При появлении этой подвижной
завесы смех водителя оборвался, а у нас захватило дух.
-- Говорил я, кто-то над нами есть!
-- Останови машину! -- взмолилась Тропинка, прижимая ладонь ко рту.
Но водитель не признал себя побежденным, наоборот. Не сбавляя скорости,
он бормотал проклятия, вертел головой, пригибался, старался найти не
заслоненные плащом уголки. Я же говорил -- сумасшедший, помнишь? Кто угодно
с ума сойдет после восьми лет в армии, восьми лет муштры, а тут еще старые
колымаги да разбитые дороги!
При одном из бесчисленных толчков, когда нас в очередной раз подбросило
к потолку, давно заткнувшееся радио разразилось оглушительным "Болеро"
Равеля. На беду водителю и нам, спуск закончился, и теперь дорога зигзагами
поднималась к третьей скале. "Синяя стрела" захрипела и замедлила ход. Лоло
сочли это сигналом к новой вылазке. Сверху свесилась голова. И хотя мы
видели ее в неестественном положении, но по шраму через все лицо легко
узнали, кто это. Сам вожак рискнул забраться на крышу и набросить на стекло
свой балахон. А приятели, стоявшие в кузове, наверно, держали его за ноги.
Меченый дергал плащ во все стороны, стараясь полностью закрыть обзор
сидящему за рулем. Злобный нрав, застарелая, тысячелетняя ненависть к
чужакам, жажда крови и насилия -- вот что читалось в его глазах и управляло
стальными мускулами. Пожалуй, он внушал мне не мень-
ший страх, чем судья Ди. Смертельный номер исполнялся под мощный
аккомпанемент Равеля. Какая музыка! В ней звучали сокрушительные иерихонские
трубы, трубы дерзких лоло!
Дрожащим голосом я попытался урезонить водителя:
-- Кончай дурить!
Но тот яростно заорал в стекло:
-- Хрен тебе, лоло поганый!
Что он делал, этот псих! Как боксер, уворачивающийся от ударов, метался
то вправо, то влево. Бывали моменты, когда черная тряпка заслоняла все и он
крутил руль вслепую. Но тотчас наклонялся и выглядывал в неожиданном для
Меченого месте, быстро ориентировался и виртуозно направлял "Синюю стрелу"
на самую обочину. Он не пропускал ни одной кочки, ни одного камня или ухаба,
надеясь при сильном толчке сбросить противника наземь.
Мы с Тропинкой не участвовали в схватке, изредка я ловил ее взгляд,
испуганный, застывший, отрешенный -- наверно, такой же, как у меня. Каждый
жест Меченого отлично укладывался в ритм "Болеро", получалась отточенная
хореография, танец с черным плащом. Под эту музыку враги осыпали друг друга
угрозами и ругательствами, хотя ни один толком не слышал другого.
Меченый исхитрился с помощью встречного ветра плотно приклеить плащ к
стеклу. Все -- перед нами опустился занавес. Черный занавес с солнечной
кромкой. Но бешеный шофер не сдался. Смертельный трюк: отклонив корпус по
горизонтали, почти лежа на моих коленях, а руки оставив на руле, выше
головы, он глядел на дорогу через эту микроскопическую полоску света под
занавесом. Утих ветер -- плащ отлип и снова затрепыхался. Водитель
распрямился.
-- Я тя уделаю, мразь! -- проскрежетал он сквозь зубы.
По привычке прочистив горло, он метко харкнул в щель между стеклом и
дверцей. Вот этого делать не стоило. Эта мелочь оказалась роковой. Глаза
Меченого блеснули.
Дорога в этой части пути проходила меж каменных стен высотой с
многоэтажный дом. Плащ внезапно исчез. В кабине физически ощущались флюиды
страха. Временами стены расступались и были видны желтые поля кукурузы и
хилой пшеницы или крутые склоны, на которых каким-то чудом удерживались
террасы рисовых плантаций. Наконец мы добрались до верхушки третьей Головы
Дракона. Снова мрачная гигантская глыба, ощетинившаяся кустарником и голыми
скалами. Желтый шнурок Мэйгу извивается на дне пропасти, далекий шум потока
вплетается в ритм "Болеро".
Пошел серпантин вниз с третьей Головы. И вдруг какая-то тень сиганула
мимо дверцы, удар, и в пятисантиметровую щель просунулись и уцепились за
стекло пальцы двух рук. Сначала мы видели только эти скрюченные, как орлиные
когти, заскорузлые, бурые пальцы. Стекло едва не выламывалось под их
напором. Потом в воздухе возникла, лишенная всякой точки опоры, человеческая
фигура и показался неистребимый Меченый! Тут-то я и вспомнил, что
рассказывали в поезде о фантастических налетах лоло на вагоны.
Все произошло мгновенно, с ошеломляющей быстротой и натиском, не помню
даже, произносили ли водитель и лоло хоть какие-то слова. Водитель попытался
разжать орлиные когти, сначала отдирал их,
потом лупил по ним кулаком, так сильно, что дрожала вся кабина.
Меченому это было нипочем. Он хотел просунуть в кабину всю руку и дотянуться
до ручки дверцы. Но щель была слишком узкая, и пальцы застряли в ней.
Водитель отпустил руль и снова стал отцеплять их. Во время этой борьбы
"Синяя стрела" беспорядочно виляла по дороге. Водитель выправил ее. Вдруг он
заметил впереди, на повороте, торчащий гребень в каменной стене. Он прибавил
газ и направил фургон прямо на скалу, с тем расчетом, что увернется в
последнюю минуту, а противник разобьется насмерть о гребень. Форменный псих!
За несколько метров до скалы Меченый отпустил дверцу, взмыл в воздух и целым
и невредимым приземлился на ближайший уступ, а на гребень налетела не
вписавшаяся в вираж "Синяя стрела". С грохотом разлетелось вдребезги лобовое
стекло. Я еле успел обхватить Тропинку и пригнуть ей голову, чтобы уберечь
от удара. Самого меня шарахнуло в грудь, висок и колени, но сознания я не
потерял. На нас посыпался дождь осколков. Водитель окончательно потерял
управление, фургон отбросило от скалы, швырнуло на дерево справа от дороги,
а потом на противоположную скалу. Еще один удар, уже не такой страшный.
Налево юзом к скале, стоп! Еще несколько метров -- и мы бы рухнули в
пропасть. К счастью, машина не опрокинулась. Она стояла и дымилась.
Я не мог шевельнуться, не чувствовал своего тела, но мозг работал.
Смерть пощадила меня.
Страшно болела голова. Может, я получил тяжелую травму? И стану
умственно неполноценным? Многие после аварии остаются слабоумными. Надо
срочно проверить. Сейчас же. Спроси-ка у себя что-нибудь. Год рождения
Фрейда? Вопрос поставил меня в тупик. Я не мог ответить. Ужас! Вдруг четыре
цифры сами собой выскочили в памяти:
--1856!
Тоном строгого учителя я продолжил экзамен:
-- Год смерти Фрейда?
-- 1939.
Самотестирование прервали стоны, совсем рядом. Это Тропинка, жертвенная
дева. Она бормотала какие-то бессвязные слова.
-- Можешь сказать, когда ты родилась?
Она, кажется, даже не слышала. Она стонала, жаловалась, что ей очень
больно. Я не знал, что делать. Первый раз в жизни в моих объятиях кричала от
боли девушка. Как последний дурак, я пристал к ней с проверкой памяти:
-- Сосредоточься и скажи, где ты родилась.
-- Я сломала ногу!
Эти слова прозвучали в моих ушах разорвавшейся бомбой.
Дела между тем шли все хуже. Лоло рвали дверцу, она не поддавалась, у
нее было разбито стекло, заклинило замок. Они хотели добраться до водителя,
который навалился всем телом на руль. Его словно подменили. Ран на нем как
будто бы не было, но он не двигался, не говорил ни слова и даже не
сопротивлялся, когда его стали молотить кулаками по голове. Сидел, крепко
прижимая к себе руль. Меченый и еще несколько человек стояли поодаль и
потрясали камнями. На плохом сычуаньском они скандировали приговор водителю:
-- Мы будем разбить тебе череп камнями, размазать мозги по земле,
бросить твой вонючий труп червям и собакам!
Я выдавил остатки лобового стекла и выполз на четвереньках на капот. Но
прежде чем спрыгнуть на землю, замахал руками и закричал:
-- На помощь! Моя дочь сломала ногу!
И сам до того растрогался от этого липового отцовства, что слезы на
глазах выступили. Но никому не было до меня дела. На дне кузова были лужи
крови. Два-три лоло серьезно ранены. Одного, с окровавленной головой,
разбитым виском, вынесли на руках. Откуда-то сбегались другие лоло: мужчины,
женщины, дети, -- мелькали черные, коричневые, серые и желтые балахоны,
некоторые сползали с отвесных скал, все кричали, бежали, размахивали
лопатами и другими орудиями полевых работ, словно поражали ими воображаемых
врагов. Вскоре вокруг "Синей стрелы" собралась толпа разгневанных лоло.
Я подошел к Меченому, которого обступили соплеменники, и стал жалобно
умолять его, уговаривать, что в первую очередь надо оказать помощь раненым,
"вашим людям и моей дочери", а уж потом наказывать водителя.
Из толпы ко мне ринулся какой-то старик лет шестидесяти, с "рогом
лоло", то есть черной повязкой, свернутой спереди в форме рога. Ему
говорили, что не я виновник аварии, в которой пострадал его сын. Папаша не
слушал. Дрожа от негодования, он сжал кулак и замахнулся. Но так долго
собирался с силами, что я успел снять очки, прежде чем он заехал мне в
правое ухо. Кулак у него был такой костистый, что я чуть не упал. В голове
шумело, и я не слышал ничего, кроме этого шума. Я заорал, обозвал старика
идиотом или как-то еще. Он врезал мне ногой в пах. Кто бы мог ожидать такой
подлости от патриарха с традиционным рогом на голове! От боли я согнулся
пополам и не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Слезы хлынули у меня из глаз и потекли по лицу. Какой стыд! Распустил
нюни как мальчишка! Я поднял голову и, словно вчуже, услышал собственный
голос, плаксивый, дрожащий от бешенства и унижения:
-- Как ты смеешь?! Бить французского гражданина!
Я понимал, что это недостойно, и презирал себя. Но я был готов
наговорить чего угодно, лишь бы уцелеть. А раз соврав, не мог остановиться и
лепил дальше:
-- Я не какой-нибудь хуацяо (Так называют себя китайцы, живущие за
границей, но не потерявшие связи с родиной), а настоящий француз. Приехал за
своей приемной дочерью. Ты ударил француза. Знаешь, что теперь с тобой
будет? Сдохнешь за решеткой! Так и знай: тобой займется судья Ди! Знаешь,
кто такой судья Ди? Исчадье ада!
"Фразцуз, француз..." -- загомонили лоло, передавая друг другу слово,
которое одни знали, другие нет...
-- Как ты это докажешь? -- недоверчиво спросил Меченый.
-- Я тебе не верю! -- сказал рогатый старик. -- А ну, скажи что-нибудь
по-французски.
Пожалуйста! Я свободно мог изругать его на этом языке, но не стал. А
сказал, до сих пор помню слово в слово:
-- Франция расположена в западной части Европы. Ее древнейшие обитатели
звались галлами. Это имя сохранилось до нашех дней в названии сигарет
"Голуаз". Самое замечательное, что внесли в мировую цивилизацию французы,
это рыцарский дух...
Всю эту галиматью я излагал с важным видом, как профессор за кафедрой и
не глядя на слушателей. Вдохновенно прищурившись, я созерцал три темные
вершины, три свирепые Головы Дракона. Лоло выронили камни и как
завороженные, с любопытством и некоторым почтением вслушивались в слова,
интонацию, ритм моей речи. Никто не подумал, что я их оскорбляю. Я вытащил
из кармана бумажник, достал свой вид на жительство и предъявил Меченому.
Врать так врать:
-- Это мой французский паспорт.
Он тоже отложил камень и внимательно, как таможенник, стал изучать мой
документ, сличая фотографию. А потом передал его другим. Пока паспорт
циркулировал по грязным мозолистым рукам лоло, я показал вожаку кредитную
карточку, студенческое удостоверение, библиотечный билет и прочее. Он
углядел что-то интересное в одном из отделений портмоне:
-- А это что такое?
-- Это проездной на парижское метро, -- сказал я и протянул ему
карточку. У него загорелись глаза. Сразу видно -- чемпион по прыжкам из
поезда.
-- Метро, -- объяснил я, -- это такой поезд, который ходит под землей
по туннелям.
-- Только по туннелям?
--Да.
Он посмотрел на меня как на инопланетянина:
-- И не выезжает наружу?
-- Нет, все время по туннелям. Под землей проложены туннели на много
километров.
-- Нам такая страна не подходит, -- заключил он.
Парень не лишен чувства юмора.
Остальные лоло, несомненно тоже мастера вагонного спорта, загоготали,
оценив шутку.
-- Это точно! Лоло там делать нечего.
Может, они не такие уж страшные головорезы, как считал водитель? Вполне
вероятно. Во всяком случае, на европейцев они не нападают, даже на
фальшивых, у которых нет ни голубых глаз, ни светлых волос, ни крупных
носов. У лоло есть свои достоинства. Им не чужды своеобразный рыцарский дух
и даже идеи глобализма, а также благоразумие: им вовсе не хочется
связываться с китайской полицией, которая, как известно, ревностно охраняет
безопасность иностранных туристов и жестоко карает за малейшее покушение.
Я дал им двести юаней в возмещение ущерба здоровью (пришлось
расплачиваться за водителя), после чего француза, его приемную дочь и их
ненормального шофера отпустили восвояси. Останки "Синей стрелы" остались на
месте крушения, водителю разрешили забрать их, когда он сможет. Более того,
Меченый и его приятели с помощью своей баррикады остановили первую же
проходившую машину, микроавтобус с местной ГЭС: "Отвезите их в больницу,
девушка сломала ногу!" То кричали сами горы.
Всю дорогу я обеими руками придерживал ногу Тропинки. Она лежала на
сиденье и вопила от боли при каждом подскоке. Мало-помалу все возвращалось в
норму: вместо криков, слез и угроз солнце, шум мотора, кондиционер и
покашливание нашего водителя. ("Я чуть в штаны не наложил от страха!" --
признался он мне.) Микроавтобус серебряной птицей мчался по желтой ленте