Сы-цзе Д. Комплекс Ди

дороги, меж темных гор, лесов, зеленых лугов и азалий в цвету. Вольная,
легкая, как луч света, птица.
Старый водитель рассказал новому свою байку про свинью. Я рассеянно
посмотрел через заднее стекло. С этой стороны трехглавая гора уже не была
похожа на вытянувшееся с запада на восток чудовище. Три вершины высились
вдоль линии север--юг, над зелеными лесами, средняя, самая высокая, торчала
острым конусом, две другие походили на пышные смуглые груди какой-то
сумеречной богини. Мне пришли на ум строчки из стихотворения -- не помню ни
его названия, ни автора, -- которые мы когда-то читали с тобой вместе:
И солнце на далеком горизонте, Запрятанное в облаках, Шафраном тронуло
их кромку, Dove sta memora1.

3

Подвесной носок
После аварии у Головы Дракона несколько дней и ночей подряд Тропинке
снятся кошмары. То огромная серо-паучьего цвета кобра со свитым кольцами
телом и поднятой на полсотни метров от земли головой, змея разевает зубастую
пасть и кусает ее сзади за ногу. То выпущенная из лука стрела, которая
взвивается в воздух и преследует ее, у стрелы серебряное отравленное острие.
Тропинка слышит во сне, как гудит подобно виолончельной струне тетива
невидимого лука, и гул этот все нарастает. Наконец стрела впивается ей в
ногу. Каждый раз в левую. Иногда змея или стрела превращаются в длинную
светящуюся кость, ее сломанную берцовую кость, как она выглядит на
рентгеновском снимке.
Снимки делают в лучшей сычуаньской клинике, так называемой Западной
больнице, с прекрасным травматологическим отделением. Больница на несколько
тысяч коек занимает десятиэтажное здание и располагает несколькими
операционными блоками, оснащенными исключительно американским, немецким и
японским оборудованием.
Отсюда каких-нибудь полкилометра до Дворца правосудия, из окна палаты,
где лежит Тропинка, виден этот стеклянный замок, часто, особенно по утрам,
утопающий в тумане. Судьи Ди там нет. По словам зятя мэра, все крупные
чиновники провинции уехали на две недели в Пекин на какую-то конференцию.
-- Когда вернусь, -- сказал ему судья по телефону, -- с удовольствием
приму подарок твоего друга-психоаналитика.
(Зять мэра говорил, что на другом конце провода почувствовал, как
налились жаром пальцы элитного стрелка, как задрожали от нетерпения поскорее
убедиться в девственности жертвы.)
Седая голова, накрахмаленный халат ослепительной белизны, очки в тонкой
оправе с цепочкой на шее -- по всему видно, что доктор Сю, заведующий
отделением костной хирургии, -- настоящий корифей. Он прославился на всю
страну еще в шестидесятые годы, когда сделал первую операцию по приживлению
пальца. Ходят слухи, что он по сей день упражняется у себя дома (на кухне,
что ли?), пришивает отрезанные конечности мертвым кроликам.
В сопровождении свиты врачей и медсестер он совершает утренний обход
десяти палат на восьмом этаже, в том числе той, где лежит Тропинка. Ее
госпитализировали накануне. Светило чуть склоняет голову, когда ему
представляют приемного отца пациентки, приехавшего из Франции. Доктор
разглядывает снимки и ставит молниеносно безошибочный диагноз; перелом,
бердовой кости., необходима срочная, операция, придется вставлять спицы.
Затем на два месяца в гипс и новая операция по удалению спиц. Весьма
вероятно укорочение сломанной кости, которое приведет к необратимой хромоте.
Лицо у Тропинки вытянулось, побледнело, потом порозовело. Что же, она
останется хромой на всю жизнь? -- спрашивает она у доктора Сю. Он уклоняется
от прямого ответа и, не глядя ей в глаза, протягивает рентгеновские снимки:
-- Сама посмотри, детка, дело скверное.
Мо впал в какой-то ступор. Доктор Сю и его свита удалились, соседки по
палате, их родственники и санитарка, которая пришла собрать заказы на обед,
принялись сочувственно обсуждать приговор. Только тогда Мо ончательно понял,
что произошло и что будет дальше.
Он выскочил из палаты и бросился догонять доктора Сю.
-- Умоляю, доктор! Помогите! Я уже купил два билета на самолет, себе и
дочери. Нам непременно надо быть в Париже через две недели.
-- Будьте благоразумны, месье. Вы, живущий во Франции, лучше меня
знаете роман Флобера "Госпожа Бовари". Там хвалят искусство доктора Бовари,
который вылечил сломанную ногу своего будущего тестя, отца Эммы, за сорок
дней. Конечно, медицина шагнула далеко вперед. Но у французского пациента
был простой перелом, без всяких осложнений. А у вашей дочери все гораздо
серьезнее. Кость сломана на две части. Единственное, что я могу для вас
сделать, это обещать, что буду оперировать сам и постараюсь свести
неприятные последствия к минимуму.
Каждую ночь зять мэра возвращается в Исправительно-трудовое учреждение
номер два и ложится спать в отдельной камере.
Кирпичное здание тюрьмы построено в виде иероглифа "жи" 0 ("солнце",
или "свет"). Верхняя и нижняя горизонтальные перекладины соответствуют южной
и северной частям. В южной расположена типография, где работают осужденные,
в правой -- консервный завод, там трудятся ожидающие суда. В вертикалях
находятся камеры, в которых содержится в общей сложности три тысячи человек.
В каждом крыле по четыре этажа. А пустое пространство между жилыми и
рабочими частями занято дворами для прогулок. Средняя перекладина од-
ноэтажная. Там находятся камеры привилегированных заключенных, которым,
в отличие от остальных, не бреют голову и не присваивают номера. (Обычно,
едва переступив порог тюрьмы, человек получает номер, например 28 543
который в течение всего срока заменяет ему документы. Отныне вас зовут не по
имени, а по номеру. Входит охранник и вызывает: "28 543 в столовую!" или:
"28 543 на допрос!")
В тот октябрьский вечер, часов около десяти, в камере 518 на верхнем
этаже восточного крыла номер 28 543 по прозвищу Калмык, сидит на циновке и
снаряжает так называемый "подвесной носок", секрет которого известен каждому
заключенному.
Калмыку позволено два раза в неделю работать на воле в одном из
ресторанов, которыми заведует зять мэра.
По просьбе своего начальника и друга он пишет шариковой ручкой на
клочке бумаги:
"Зять мэра ищет врача, который мог бы за десять дней вылечить сломанную
ногу".
Бумажку он засовывает в носок, а для тяжести кладет туда же полупустой
тюбик зубной пасты. Обматывает верх носка ниткой и затягивает как кошелек, а
потом привязывает другую нитку, потолще и подлиннее, и проверяет ее зубами
на крепость.
Громко пропетый отрывок арии из революционной оперы: "Пусть муж мой
мало получает, зато идейно я чиста" -- оповещает о запуске подъемного носка.
Сокамерник, стоящий у дверей и наблюдающий за коридором, кивает. Калмык
с носком в руках залезает на плечи самого здорового в камере зэка, тот
поднимает его на высоту окна, забранного такой плотной решеткой, что кулак
не пройдет. Все же, действуя терпеливо и сноровисто, Калмык просовывает
сквозь прутья пальцы, потом кисть и наконец руку до локтя. Носок повисает на
нитке.
Как марионеточник, Калмык заставляет носок двигаться мелкими рывками
мимо окон четвертого этажа. Чья-то рука перехватывает его на ходу. Калмык
ждет. Пальцы его замерли, он поет другую революционную арию:
Влюбленный коммунист -- о диво! Снаружи лед, внутри огонь. Похож на
прочный термос он.
Носок на конце нитки дергается, как поплавок, -- знак того, что
послание прочитано, Калмык вытягивает удочку. В носке по-прежнему записка и
тюбик. Он снова затягивает носок и методично, с размеренностью метронома
забрасывает и держит его перед окнами третьего, второго этажа... Раз за
разом. Вот снова клюнуло. Иной раз мешает ветер, носок раскачивается,
описывает беспорядочные кривые, подобно воробью, который бьется в стекло.
Или зацепляется (он нейлоновый) за прут решетки или бугорок на кирпичной
стене так, что не отцепишь.
Проходит час. Подняв в очередной раз носок, Калмык находит в нем другую
бумажку:
"Номер 9б 137 из камеры 251 знает такого человека. Сто юаней за адрес".

4

Старый Наблюдатель
Человек, прозванный Старым Наблюдателем, поднял хрустящий рентгеновский
снимок и посмотрел его на свет. Рука у него грубая, иссохшая, с темной
бугристой кожей, узловатыми, кривыми, похожими на древесные корни пальцами и
широкими, срезанными под корень пепельно-серыми, с набившейся в трещины
землей (или навозом?) ногтями.
При взгляде на белесые пятна, отпечатки костей Тропинки на негативе,
лицо Старого Наблюдателя прояснилось. Мо не отрывал глаз от этого лица, от
глубоких борозд, проведенных плугом старости, реденьких седых усов, тонких
губ и сплющенного носа. Он ловил малейшее движение мускулов, беглый проблеск
в глазах. Оба они сидели на стволе поваленного дерева на не просохнушей
после дождя поляне в зарослях бамбука, перед хижиной старца высоко в горах,
в стороне от хоженых троп. Над дверями висела белая табличка с надписью:
"Наблюдение за пометом панд из Бамбукового леса".
Старый травник продолжал изучать снимок, но взгляд его застыл, потерял
всякое выражение. Рентгенограмма будущей звезды балета, которой, по словам
ее приемного отца, предстояло выступать через десять дней на всекитайском
конкурсе, трепетала на ветру. Ей вторил шелест бамбуковых листьев.
Мо вдруг похолодел -- он заметил, что старец держит снимок
перевернутым. Какой удар! Он вырвал из рук Наблюдателя снимок, перевернул
его как следует и ткнул пальцем в головку берцовой кости.
Старец уставился на пленку все с тем же отсутствующим выражением,
словно не замечая разницы.
-- Как называется вот эта сломанная пополам большая кость? -- дерзко
спросил целителя Мо.
-- Не знаю.
-- Не смейтесь надо мной, прошу вас. Я пятнадцать часов трясся в
автобусе, чтобы добраться сюда. А вы не знаете, что такое берцовая кость?
-- Нет, не знаю.
-- Ваш бывший товарищ по заключению, номер 96 137. сказал, что десять
лет тому назад он сломал берцовую кость в тюремной типографии, а вы ее
срастили при помощи каких-то компрессов.
-- Что-то не припомню.
-- Ну как же, номер 96 137! Осужденный пожизненно! Вы поставили ему
условие: за то, что вы будете его лечить, его родные должны оплатить
обучение в школе вашей дочери, которая жила в с матерью.
-- Не помню ничего такого.
Когда Мо возвращался от Наблюдателя за пометом панд вниз, на дорогу, по
которой дважды в день проходит автобус, хлынул ливень. Он укрылся под
выступом скалы. И решил, поскольку было уже поздно и он промок до нитки,
переночевать в общежитии для холостых рабочих фабрики по производству
бамбуковой мебели.
Построенная в старинном, средневековом стиле фабрика располагалась
неподалеку от Наблюдательного пункта, все здесь знали нелюди-
мого старика с запятнанным прошлым -- он отсидел пять лет за попытку
нелегально перейти границу. (Говорят, хотел вплавь сбежать в Гонконг после
событий 1989 года, плыл по морю всю ночь, уже видел огни Гонконга, но его
засекли и схватили.)
Мо узнал, что его работа заключалась в том, чтобы обходить леса, где
жила последняя в округе панда. Этот зверь еще больше сторонится людей, чем
старик, и никогда не показывается. Старик должен собирать его помет и
отсылать начальству в центр, где делают анализы и устанавливают, нуждается
ли животное в дополнительной пище или медицинской помощи.
Дождь прошел, но на шиферную крышу еще капало с деревьев. Позади
общежития журчал ручей. Рабочие играли в карты. Мигали и отравляли воздух
керосиновые лампы. Мо налил воду в побитый медный чайник и подвесил его над
огнем устроенного прямо в полу очага. Огонь тихо потрескивал. Мо уснул, как
охотничий пес, на деревянной лавке, рядом с посвистывающим чайником. Во сне
он услышал старинное имя Вэй Лэ, при звуке которого возник роскошный дворец
(Запретный город или стеклянный Дворец правосудия в Чэнду?) и одетый в
золото император, дающий утреннюю аудиенцию министрам, воеводам и
придворным. Вэй Лэ -- лучший в стране знаток лошадей. Он достиг преклонного
возраста и называет императору кандидатуру своего преемника, человека по
имени Ма.
-- Это гений, Ваше Величество, -- говорит он. -- Он разбирается в
лошадях лучше меня. Более достойной замены нельзя и желать.
Император вызывает Ма в столицу, приказывает ему явиться и выбрать в
императорских конюшнях лучшую лошадь из многих тысяч. Этот император --
жестокий и капризный тиран. Для Ма (как две капли воды похожего на Старого
Наблюдателя) ошибка равносильна гибели. Он идет в конюшни, осматривает
лошадей и уверенно выбирает одну из них. Взглянув, кого он выбрал, император
и весь двор разражаются смехом: мало того, что у лошади нет белой челки на
лбу, означающей чистоту породы, но это вообще какая-то плохонькая, тощая
кобыла. Император призывает Вэй Лэ и говорит ему:
-- Как ты посмел обмануть меня, властелина всей страны? Ты заслуживаешь
смерти. Человек, которого ты мне указал, не умеет отличить жеребца от
кобылы!
Но Вэй Лэ просит разрешить ему перед казнью взглянуть на лошадь,
которую выбрал Ма, а увидев ее, испускает вздох:
-- Ма в самом деле гений. Я ему в подметки не гожусь, -- говорит он
императору.
И действительно, через два года после того, как император был убит во
время народного восстания, новый правитель взял себе ту самую лошадь, и она
оказалась лучшей во всей стране, способной покрывать тысячи ли за день, как
сказочный крылатый конь.
Мо проснулся в мгновенном озарении: он понял, что император -- это
судья Ди, а Ма, великий знаток лошадей, -- Старый Наблюдатель за пометом
панды. Ну а новый император, окруженный стражниками в доспехах, если снять с
него пышное одеяние и накладную бороду, оказывался им самим, Мо. Что же
касается крылатой лошади в шкуре неказистой лошадки, то это явный намек на
снимок сломанной кости.
"Для Ма внешность не имела никакого значения, что же разглядывал Старый
Наблюдатель, держа перевернутый снимок?" -- задумался Мо.
На рассвете он снова поднялся к хижине старца. Тот с корзиной за
плечами собирался в очередной обход.
-- Можно я пойду с вами? -- сказал Мо. -- Это для меня прекрасная
возможность посмотреть на панду не в зоопарке, а в природной среде.
-- Чтобы делать дурацкие фотографии?
-- Нет. У меня и аппарата нет. :
-- Предупреждаю, вы только зря потеряете время.
В голове Мо вертелась вычитанная неведомо где фраза: "Все люди действия
немногословны". Если так, то Наблюдатель пандовых испражнений был великим
человеком действия. Каждый раз, когда Мо обращался к нему, он явно испытывал
желание заткнуть уши. Сначала аналитик подумал, что это объясняется
презрением. Но чем глубже погружались они в дебри Бамбукового леса, куда
едва пробивался солнечный свет и где Наблюдатель должен был буквально
прорубать дорогу, тем понятнее становилось, что сама работа вынуждала его
хранить молчание. Слух заменял здесь зрение. Большие волосатые уши
Наблюдателя были постоянно заняты делом. Вдруг он остановился и сказал, что
панда в сосняке. Они добрались туда через двадцать минут быстрой ходьбы и
нашли свежие следы животного на влажной пружинистой почве, усыпанной рыжими
сосновыми иглами и трухлявыми шишками. Пахло смолой и сыростью. Отпечатки
были шириной с ладонь, большой палец на них далеко отстоял от остальных и
смотрел в другую сторону. На некоторых следах можно было различить очертания
пятки и когтей.
-- И вы услышали, как ходит панда с другой стороны горы, больше чем за
километр?
Старик никак не отозвался на восторженную реплику Мо, и тот прибавил:
-- Я давно знал, что почти ослеп, но сегодня понял, что я еще и глухой!
Старый Наблюдатель не ответил. Он вытащил из своей корзины складной
метр, наклонился и стал по-портновски измерять длину и ширину следов.
Мо снова заговорил:
-- Вы не хотите лечить людей, потому что у вас нет диплома и вы
боитесь, что придется отвечать, если что не так. Но что касается меня,
клянусь и могу дать расписку, что не буду иметь претензий, если вам не
удастся вылечить ногу моей балерине.
Наблюдатель старательно измерял расстояние между отпечатками, как будто
ничего не слышал. Расстояние было небольшим -- похоже, зверь бежал. Старик
распрямился и пошел по следу.
Мо не отставал ни на шаг. Но старик шел быстро, как будто хотел в
наказание оставить его одного в лесу. Он перескакивал через ручьи, скакал с
камня на камень, не уступая в ловкости лоло. Мо с трудом поспевал за ним, а
иногда терял из виду. И тогда ему самому приходилось отыскивать следы панды
на влажной земле. Отпечатки множились, беспорядочно перекрещивались, было
похоже, что панда не то рыскала в разные стороны, гонимая голодом или чем-то
другим, не то на-
рочно запутывала Старого Наблюдателя, издеваясь над своим постоянным
партнером. След раздваивался, делал резкие повороты, петлял, насмешливо
поворачивал вспять и наконец терялся на берегу речки.
Мо нашел Старого Наблюдателя под деревом. Он что-то внимательно изучал
на самой обыкновенной с виду березе. Но вокруг нее висели обрывки лиан,
валялись истоптанные листья. А гладкая серебристая кора на стволе была вся
исцарапана, измочалена, местами содрана и распространяла терпкий запах.
-- От меня не так легко отделаться, -- еле переводя дух, сказал Мо. --
Но не беспокойтесь. Я только скажу вам кое-что и больше не буду приставать.
Не глядя на него, старик приникает к стволу. Ноздри его расширяются, он
впивает кисловатый аромат березового сока.
-- Скажу вам чистую правду...
Мо споткнулся на полуслове и с трудом подавил желание признаться во
всем, объяснить, что от того, как быстро срастется эта нога, зависят судьбы
нескольких людей, в том числе его собственная.
Нет, он не может произнести перед этим бывшим зэком слово "судья", оно
для него ненавистно, мучительно, оно подобно огню, мечу и рекам крови.
-- Я десять лет изучал во Франции психоанализ, -- продолжил он. -- И
предлагаю вам сделку: если вы за десять дней вылечите ногу девушки, я обучу
вас всем тонкостям этой новой науки, которая произвела переворот в умах
людей.
Первый раз за все время старик повернул к нему голову и смерил
оценивающим взглядом.
-- Фрейд, основатель этой науки, открыл тайную пружину мира.
-- И что это за пружина?
-- Секс.
-- Что-что, повторите?
-- СЕКС.
Старик захлебнулся диким, неудержимым смехом. Он ничего не мог с собой
поделать, хохотал, задыхался, сгибался пополам, едва не покатился на землю к
подножию березы.
-- Надо бы позвать сюда вашего господина Фрейда, -- выговорил он,
отдышавшись и показывая на ободранный ствол. -- Пусть бы объяснил, зачем
зверь терся об этот ствол.
-- Наверное, он голоден. Фрейд сказал бы, что он испытывает
материальную фрустрацию.
-- Ничего подобного, молодой человек. Он как раз хотел оторвать себе
яйца.
Потрясенный, взволнованный, онемевший Мо смотрел на это реальное
доказательство самокастрации, феномена, о котором он читал в книгах. Солнце
испещрило леопардовыми бликами безмолвный, сияющий, чудесный ствол. Мо было
обидно, что его интерпретация оказалась ошибочной. Пока он корил себя,
Старый Наблюдатель пошел дальше.
Час спустя Мо представился еще один случай удивиться. С утра им
попадалось в лесу множество самых разнообразных бабочек, одна другой
красивее, но Старый Наблюдатель не проявлял к ним ни малейше-
го интереса. Вдруг он застыл и дал знак Мо остановиться и не шуметь. Мо
увидел, что посреди черной тропы в бамбуковых зарослях порхает над
фиолетовыми васильками и желтой пижмой маленькая неприметная бабочка. Старик
расплылся в довольной улыбке, как энтомолог, нашедший после долгих поисков
редкий вид, и сказал:
-- Сегодня мы вернемся домой не поздно.
Не зная, что еще может выкинуть старый натуралист, Мо сосредоточился,
чтобы проявить себя блестящим и достойным учеником Фрейда. Они молча пошли
вслед за черной с синим отливом и светлыми полосками бабочкой. Она летела
медленно и низко, почти касаясь густой травы и ядовитых грибов, которые
местами перегораживали тропу. Мо по щиколотку утопал в жидкой грязи. Он так
напряженно смотрел на бабочку, что вовсе перестал ее видеть. Ее пятнышки и
полоски сливались с зубчатыми листьями папоротников, раскинувшихся на
узловатых, перекрученных белых корнях бамбука и темно-зеленых лишайниках.
Вдруг бабочка чаще забила крыльями, закружилась, заплясала в воздухе и
словно бы расцвела, похорошела. Что ее прельстило: какой-то особый аромат?
Запах самки? Но как раз в тот миг, когда Мо собрался дать фрейдистский
комментарий поведению бабочки, она, к его разочарованию, опустилась в канаву
и села на кучу помета. Крылышки ее трепетали от возбуждения.
-- Повезло! -- воскликнул старик, спрыгивая в канаву, и тихонько
прибавил, глядя на хрупкое создание: --Приятного аппетита, малышка! Знаю,
знаю, пандино дерьмо -- твое любимое лакомство!
Эта картина потрясла Мо до глубины души: звериные экскременты, бабочка
и старый зэк. В этой непреходящей троице было что-то возвышенное, почти
вечное. Перед ее лицом Мо показались мелочными и суетными вся его жизнь,
словари, тетради, все мысли и треволнения. Так же, как и его неверность,
вранье в горах у лоло и вообще вся эта затея заявиться в Китай и разыгрывать
спасителя.
Из-за висящей в воздухе влаги помет блестел, словно покрытый коричневым
лаком. Бабочка улетела, а Старый Наблюдатель достал свои инструменты, собрал
помет, погрузил в полиэтиленовый пакет и сложил все в корзину.
Они пустились в обратный путь к хижине старца. Там он расстелил перед
домом бамбуковую циновку и разложил на ней помет для просушки на солнце.
Потом принес из хижины еще несколько пакетов с таким же содержимым, на
каждом стояла дата.
-- В доме слишком сыро, -- объяснил он Мо, -- приходится все время
просушивать. Человек из центра приезжает забирать добычу только два раза в
месяц.
Старик вывалил на циновку помет из всех пакетов и разложил в
хронологическом порядке. Катышки не обесцветились, но стали из-за влажности
губчатыми, кое-где были видны полупереваренные кусочки листьев. Закончив
работу, Старый Наблюдатель неожиданно спросил:
-- Вы могли бы прожить всю жизнь с простой крестьянкой?
-- О чем вы? Не понимаю, что вы хотите сказать.
-- Согласны ли вы, если я вылечу ногу вашей балерины за десять дней,
жениться на моей дочери?

5

Морской огурец
Проживая в пекинской четырехзвездочной гостинице "Новая столица", где
проходил съезд китайских юристов и чиновников, судья Ди вел здоровый, почти
аскетический образ жизни и придерживался диеты на основе морских огурцов,
предписанной ему сексологом, -- готовился к празднеству плоти, которое по
приезде устроит ему психоаналитик Мо.
Лишиться ежедневного удовольствия набивать себе брюхо до отвала для
такого закоренелого чревоугодника было страшным испытанием, пыткой на
медленном огне. Он еще в детстве отличался прожорливостью. Бывало, мать
перед каждой едой откладывала то яйцо, то кусочек мяса, то куриную ножку,
чтобы потом, после семейной трапезы, дать его1 хилой сестренке, у которой не
хватало сил бороться за пищу с братом-людоедом и которая из-за этого плохо
росла. Будущий судья Ди уже тогда проявил редкостную ловкость пальцев, а
именно большого и указательного правой руки, виртуозно орудуя палочками
(позднее тот же железный указательный палец будет спускать курок, никогда не
давая промаха). Он мог одним-единственным движением палочек выхватить из
кастрюли целый фунт лапши. Хоп! -- и больше никому ни лапшинки. Одно слово--
гений! Родители его были люди бедные и необразованные, тарелок в доме не
водилось. Мать подавала еду прямо в кастрюлях, котелках и сковородках,
ставила их на стол, и каждый хватал что мог. Когда будущий судья заносил
палочки над жирным закопченным чугунком, братья и сестры принимались изо
всех сил отпихивать его, но перевес был не на их стороне. Повзрослев и
поступив в отборный расстрельный взвод, он сохранил это свое превосходство и
объедал товарищей по казарме -- грубый солдатский харч тоже ели из общей
миски.
В ту пору он любил прогуливаться по городу в одиночку и захаживать в
"Ослиный котел". Проходил прямиком на кухню, где в огромном чане всегда
варилась четверть ослиной туши. Повар уже знал его повадку и, ни слова не
говоря, запускал в котел крюк и подцеплял здоровенный кус жирного, горячего,
дымящегося мяса. Разрезал его тяжелым длинным ножом, клал в миску, заливал
бульоном, приправлял мелко нарубленным луком, перцем и солью. А под конец
задавал непременный вопрос, который стал между ними условным знаком:
-- Добавим сегодня ослиной крови?
Если судья Ди отвечал положительно, это значило, что он в тот день
расстрелял одного или несколько приговоренных. Тогда повар брал миску,
выходил из кухни и, сидя на низком табурете, резал на кусочки комки
свернувшейся крови, которые плавали на поверхности котла как красные
желатиновые кубики. Судья Ди обожал -- обожает и сейчас -- лакомиться этими
нежными, тающими во рту кровяными комочками. Потом он съедал мясо,
проглатывал не жуя, будто страшно оголодал, хрящики, высасывал из кости мозг
и наконец с шумом выхлебывал суп.
Еще несколько лет спустя, когда он надел судейский китель, а жизнь его
озарилась ярким солнцем (не солнцем председателя Мао, как сказано в самой
известной песне, которую миллиард китайцев распевал це-