Страница:
рабские знаки уважения. Но не успели они уйти, как Мо увидел бегущего по
дорожке человека лет пятидесяти в похожем на пижамную куртку белом в синюю
полоску коротком халате, на котором не хватало двух пуговиц.
-- Вот и судья Ди вышел на пробежку, -- проговорил Мо дрожащим от
нахлынувшего волнения голосом.
-- Судья Ди? -- спросил истребитель червей у взводного философа. -- Кто
это такой? А халат-то, посмотри -- как будто из психушки сбежал.
-- Ты что, не читал романов голландца? -- возразил философ. -- Судья Ди
-- гениальный сыщик. И никакой на нем не халат, а судейское платье времен
династии Тан.
Довольный собой, он, посмеиваясь, пожал руку Мо, и оба солдата пошли
прочь. Но Мо догнал их:
-- Вы что, издеваетесь? Я жду самого главного судью во всем районе,
человека, который любого может приговорить к смерти. Это он?
-- Он, он! -- подтвердил философ, тайком подмигивая товарищу.
-- Ага, это он, знаменитый судья Ди из Чэнду, гроза преступного мира,
-- добавил истребитель червей.
Мо сел на землю посреди пустыря и издали следил за тем, как движется по
кругу бегун. Обратиться к нему он не решался. Просто сидел и ждал. А тот
двигался так же равномерно, механически, неуклонно, как муравьи, которые
растаскивали кусочки червяка и цепочкой поднимались вверх по стволу дерева.
Вдруг где-то вдалеке прогудел автомобиль. Судья, если это был он, резко
остановился и замер, как на сцене, прислушиваясь. Мо не знал, на что
решиться. Так прошла минута, а потом все произошло одновременно: шум затих,
бегун облегченно вздохнул, муравьи поползли дальше. Мо встал и в полном
смятении, покусывая пересохшую, растрескавшуюся губу, подошел к человеку в
халате.
-- Это вы, господин судья?
Тот, ничего не ответив, внимательно оглядел его. Все же Мо показалось,
что он неопределенно кивнул. Сложная гамма чувств: страха, почтения,
ненависти и презрения -- завладела им при взгляде на бледное, изнуренное
лицо стоявшего перед ним человека. Худой, костлявый -- кожа да кости, -- да
еще этот полосатый халат. Волосы всклокочены. Под глазами огромные черные
круги. Мо вдруг осенило: этот человек болен, его терзают призраки
расстрелянных. И, забыв приготовленную ложь, он протянул несчастному руку и
сказал:
-- Меня зовут Мо, я психоаналитик, учился в Париже. Я могу помочь вам,
господин судья.
-- Помочь мне?
-- Да. Вам, по всей вероятности, необходимо пройти курс психоанализа по
методу Фрейда и Лакана.
Фрейда! Ни в коем случае нельзя было произносить это имя! Но поздно.
Не успел Мо договорить, как мнимый судья впал в буйство и так саданул
его кулаком в лицо, что очки врезались в глазницы. Мо закричал от боли, в
голове его что-то застрекотало, перед глазами вспыхнули искры, и все
потемнело. Он рухнул на землю, но прежде чем потерять сознание, инстинктивно
сорвал очки, жизненно важный для близорукого интеллигента предмет. А безумец
разъяренно бил его ногами: в пах, по голове, по почкам и по печени.
Наконец мнимый судья Ди оставил Мо и пошел прочь. Однако, отойдя на
несколько шагов, остановился и повернул обратно. Нагнувшись над
бесчувственным Мо, он хладнокровно, со злорадно ухмылкой снял с несчастного
куртку, а взамен надел на него свой халат и застегнул на все пуговицы, до
самой шеи. Сам же, в куртке Мо, со всех ног бросился бежать. Совсем близко
взвыла сирена. На пустырь вылетела машина "скорой психиатрической помощи" и
развернулась, описав полный круг, в центре которого оказался Мо. Из машины
вышли двое дюжих санитаров, держа в руках по фотографии, и на цыпочках стали
приближаться к нему.
Мо очнулся, открыл глаза и увидел двух склонившихся над ним и
внимательно изучающих его верзил. Еще он увидел, что на нем надет полосатый
халат напавшего на него сумасшедшего, и почувствовал омерзительный запах.
-- Как воняет этот дурацкий халат! -- пробормотал он и снова потерял
сознание.
Санитары изучали внешность лежащего и тщательно сверяли ее с
фотографией. Без очков Мо стал не похож на себя, тем более что его
физиономию украшали два здоровенных фонаря, а нос был разбит в кровь. В
конце концов санитары решили, что перед ними тот самый тип, который
изображен на фото, -- сумасшедший, бежавший из больницы через выгребную яму.
(Его искали уже два дня и напали на след благодаря сообщению молодой пары из
местных крестьян.) Санитары пару раз хлестнули Мо по щекам, чтобы привести в
сознание, но это ничего не дало.
"Скорая" включила мигалку и тронулась с места казни, увозя лежащего в
наручниках Мо. Ну а настоящий судья Ди в то воскресенье был вынужден
пропустить зарядку -- у него раскалывалась голова после бессонной ночи,
проведенной за игрой в маджонг. Да-да, вот именно! Маджонг! Маджонг!
Может ли один человек внезапно превратиться в другого? (От нашего
специального корреспондента из Чэнду)
С неделю тому назад г-н Ма Цзинь, бежавший из психиатрической
лечебницы, был найден лежащим в коме у подножия Мельничного холма, на
пустыре, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Лицо его было все в
синяках и кровоподтеках. У него обнаружено легкое сотрясение мозга. Когда же
по прибытии обратно в лечебницу он очнулся, то категорически отказался
признать себя тем, кем был раньше, и заявил, что он некто Мо, психоаналитик,
приехавший из Франции, последователь Фрейда, не отвергающий также заслуг
Лакана, которого считает "яркой личностью, человеком большого, оригинального
ума, получавшим от своих парижских пациентов крупные гонорары за
пятиминутные консультации". Обследовать больного был приглашен один из
лучших отечественных психиатров, заместитель директора Пекинского центра
психического здоровья доктор Ван Юй-шэн, а также профессор кафедры
французского языка Шанхайского университета г-н Цю. Ученые провели
тестирование пациента. Он зачитал на чистом французском языке обширные
цитаты из Фрейда, отрывки из трудов Лакана, Фуко, Дерриды, продекламировал
начало поэмы Поля Валери и указал названия улицы, на которой проживал в
Париже, ближайшей станции метро и табачной лавки "Собака с трубкой", а также
кафе, расположенных в его доме, в доме напротив, и т. д. Пациент предложил
экзаменаторам оценить всю красоту слова "amour" и выразительность
непереводимого "helas" (Увы). Испытуемый (Ма Цзинь или Мо?) признан блестяще
владеющим французским языком. Он утверждает, что был избит и ограблен
незнакомым человеком, который бежал по горе босиком. Что касается цели его
собственного пребывания на месте казней, то он не мог ее вспомнить.
Возможно, этот провал в памяти -- следствие шока.
Оба эксперта признали, что столкнулись с уникальнейшим в истории
психиатрии случаем. Это заключение тотчас получило большой резонанс в кругах
образованной публики Чэнду. Исследователи, преподаватели, журналисты,
студенты-филологи и особенно будущие философы, лелеющие мечту заняться
психоанализом, устремились в психиатрическую лечебницу в часы посещений и
заполнили палату беглого франкофона. Заметим, что это отдельная палата
усиленного надзора, оснащенная новейшими средствами безопасности и
охраняемая санитаром, день и ночь наблюдающим за пациентом через глазок. По
поводу загадочного случая строятся самые различные теории. Когда я сам
посетил Ма Цзиня -- Мо, то застал у него специалиста по китайской мифологии
из местного университета, который задавал ему вопросы и заносил ответы в
толстую тетрадь, одновременно беседа записывалась на магнитную пленку.
Маститый филолог пытался установить связь между Ма Цзинем -- Мо и
бессмертным хромым мудрецом, героем популярной легенды1. (Согласно преданию,
душа упомянутого персонажа покинула тело и странствовала в высших сферах,
вернувшись же, обнаружила, что один из учеников по оплошности сжег бренную
оболочку мудреца, неделю остававшуюся безжизненной. Но милостивое божество
чудесным образом устроило так, что неприкаянная душа вселилась в тело
недавно умершего хромого нищего. Что было дальше, нетрудно вообразить:
мертвый воскресает, встает, радуется благополучному исходу и, припадая на
хромую ногу, спешит в монастырь, чтобы помешать удрученному ученику
покончить с собой.) Среди подарков, которыми посетители завалили железную
кровать загадочного пациента, мне попался самодеятельный студенческий
журнал. В нем была помещена статья, отстаивающая особую гипотезу: будто бы
беглец представлял собой реинкарнацию некогда расстрелянного на горе
переводчика с французского. Так или иначе, все, с кем мне довелось
поговорить в лечебнице, сходились на том, что этот человек разительно
отличался от других больных. Не жаловался на дурную пищу и строгие порядки.
По-видимому, ему даже нравилось там, где он очутился; он любил повторять,
причем вполне серьезно, что психбольница -- самый лучший университет. Вел он
себя очень мирно, всегда был учтив и внимателен, все записывал: кто что
кричит по ночам в припадке буйства, как действует на больных электрошок,
кому что приснилось и т. д. "Занятный был тип, -- рассказал мне
приставленный к нему санитар. -- Уж, кажется, пичкали его, пичкали
успокоительными с утра до ночи, а он ничего, бодрый. Байки мне травил
потешные, про китайцев и про иностранцев, одна другой похабней! А просил
только об одном: приноси ему бумагу. Все любовные письма строчил, длинные
такие, как романы, хоть знал, что они никогда не дойдут, эта его женщина в
тюрьме сидит, какое-то, он еще говорил, у нее необычное имя, но никогда не
называл. Это, дескать, секрет!"
1. Имеется в виду Ли Тегуай (Ли Железный посох), один из "восьми
бессмертных" мудрецов (даосов), популярный персонаж старинного китайского
фольклора. Он традиционно изображался в облике хромого нищего с железным
посохом и тыквой-горлянкой; считался покровителем магов.
Вчера по вызову больничной администрации приехала жена Ма Цзиня, бывшая
оперная певица, чтобы опознать личность беглеца. Увидев его, она поначалу
пришла в замешательство. Надо сказать, что ее муж три года назад ушел в
буддийский монастырь. Видимо, внешность его изменилась до неузнаваемости.
Женщина попросила, чтобы ей позволили поговорить с ним наедине. Ей не
отказали. Беседа длилась около часа, а потом она заявила, что это
действительно ее супруг, г-н Ма Цзинь. Выполнила все что требовалось,
заполнила бумаги и забрала его домой. Но в тот же вечер -- новая
неожиданность: Ма Цзинь, настоящий или мнимый, запершись в душе, вылез из
окна по лестнице, сделанной из полотенец и ночных рубашек. И бесследно
исчез.
Наутро бывшая певица сказала журналистам, что очень хотела бы его
вернуть.
Самолетик
Как и говорил адвокат, третий ящик письменного стола судьи Ди был
приоткрыт. Невинная щелка служила сигналом того, что верительные грамоты
посетителей будут благосклонно приняты. Взятку в красном конверте полагалось
опустить именно туда, лицо же, которому она предназначалась, согласно
неписаным правилам, делало вид, что ничего не замечает.
Мо пристально смотрел -- синяки у него еще не прошли, зато чудом
уцелели очки -- на тонюсенькую, не больше сантиметра, щель: так секретный
агент в шпионском фильме впивается глазами в какую-нибудь мелочь, условный
знак, по которому он узнает своего в незнакомом человеке. Сердце героя
колотилось, какой-то чудный хмель разливался по жилам. Помощник судьи Ди
провел его в кабинет и вышел. Мо остался один. Он сел на диван, от которого
исходил слабый запах потертой кожи, сунул руку в портфель и кончиками
пальцев нащупал пухлый конверт -- там лежала туго перетянутая резинкой пачка
новеньких банкнот, сто купюр по сто долларов. Наконец встал и подошел к
секретеру. Ему стало жарко, даже запотели очки. Какое-то неясное чувство
захлестнуло его. Никогда в жизни не был он так близок к совершенному
счастью. Письменный стол окружало сияние, казалось, вот-вот из приоткрытого
третьего ящика вознесется сама Гора Старой Луны. Мо с вожделением глядел на
дивную брешь, которую он наконец-то нашел в броне диктатуры пролетариата.
Его вдруг осенило -- ну конечно! Знаменитый третий ящик никогда не
закрывается. Всегда зеленый свет! Это приглашение относится не к нему
одному, а ко всем. Сколько же красных конвертов достал из ящика
коррумпированный хозяин стола, не зная, кто и за что их ему принес?
Возбуждение Мо несколько улеглось, стол приобрел обыденный вид:
отполированное дерево, пыльная мраморная столешница, на которой стоит
фотография в рамке -- две улыбающиеся девушки (дочери судьи Ди?). Рядом
телевизор, а на нем какой-то странный предмет, весь в черточках световых
бликов из-под венецианской шторы. Единственная вещь в кабинете, которую
можно было счесть украшением. Она была сделана из блестящих штучек, похожих
на медные монетки, -- миниа-
тюрная модель военного самолета, вся целиком из ружейных гильз. Сотни
гильз, и на каждой выгравированы имя и дата.
Послышались шаги, сначала по каменному полу канцелярии, потом по
деревянному паркету кабинета. Мо наконец оторвался от самолетика и встретил
пристальный взгляд пожилого человека в темно-синем кителе с красным гербом
Китая и надписью "Судья" на рукаве.
-- Здравствуйте, -- пробормотал Мо. -- Вы господин Ди?
-- Судья Ди, -- поправил старик с жиденькими усиками и подошел к столу.
От судьи пахло как от усохшего чучела. Ростом он был не выше Мо, хоть
носил черные туфли на довольно высоких каблуках. Сколько ему лет? По
сморщенному личику трудно сказать. Пятьдесят пять? Шестьдесят? Ясно одно: на
того психа, которого я встретил на месте казней, он не походил ничуточки. У
этого не хватило бы силенки меня ударить. Его сила -- другая и куда более
страшная.
У судьи Ди были маленькие глазки, левый -- совсем крошечный и почти
всегда закрытый. Из верхнего ящика стола он достал несколько пузырьков,
высыпал из них по паре таблеток, разложил рядком на мраморном столе и
пересчитал. Их было с десяток. Он сложил все в рот и проглотил, запив чаем
из стакана. Когда Мо представился редактором пекинского научного
издательства, правый глаз судьи устремился на него, а левый прищурился еще
больше -- взгляд снайпера, хладнокровно разглядывающего цель.
Мо начал было объяснять, зачем пришел, но запинался, заикался и отводил
глаза, безуспешно пытаясь вспомнить речь, которую составил для него адвокат,
хотя до этого столько тренировался, что выучил ее наизусть. Произнести
что-то связное он так и не успел -- его прервал звонок мобильного телефона.
Разговор касался Олимпийских игр, которые как раз проходили тогда в
Сиднее. Услышав, что Китай выиграл двадцатую медаль по дзюдо среди женщин и
хоть не догнал США, но оставил позади Россию, судья пришел в возбуждение и
включил телевизор. На экране, завывая и натужно дыша, катались по ковру две
сцепившиеся девушки внушительного роста. Движения их были замедленны. Левый
глаз судьи раскрылся и увлажнился слезами, исторгнутыми гордостью за
торжество великой, горячо любимой родины, а правый умиленно замигал. Все еще
говоря в телефон, он двинулся прямо к Мо. Психоаналитика охватило смятение,
он не знал, как понимать этот неуместный порыв.
"Он что, собирается обнять меня?" -- подумал Мо.
Судья восторженно вскинул руку -- на рукаве которой, повыше локтя, был
пришит красный кружок с китайским гербом -- и будто ждал, что посетитель,
разделяя его эмоции, ответит тем же и они хлопнут друг друга по рукам, как
футбольные болельщики, когда игрок их команды забивает решающий гол. Мо,
окончательно сбитый с толку, пришел к мысли, что это, возможно, еще один
условный жест, о котором адвокат забыл его предупредить.
Поднятая рука судьи к чему-то его призывала. Но к чему? "Может, я
должен сделать то же самое? Ну и рука -- как у привидения, одни пальцы
скрючены так, что и не разглядеть, другие более заметны, особенно толстый
короткий указательный, с грязным ногтем, -- палец элитного стрелка,
привыкший спускать курок! Так что, мне тоже поднять руку?
Нет, Мо, это все испортит. На этот знак надо ответить другим, но каким
же?"
Судья слегка удивился странной реакции посетителя, опустил руку, но
продолжал метаться по кабинету. Теперь во весь экран показывали красное
знамя с пятью золотыми звездами (большая символизирует могучую
Коммунистическую партию, четыре другие, поменьше, -- рабочих, крестьян,
солдат и революционных торговцев), которое развевалось над трибунами во
время вручения золотой медали. Трубы так громко грянули в честь победы
национальный гимн, что миниатюрный военный самолетик на телевизоре задрожал.
Мо глубоко вздохнул, снял очки и протер их полой куртки. Это движение
не укрылось от снайперского взора.
-- Вы плачете от радости? -- спросил он. -- А я-то подумал, вам все
равно.
И судья снова занес руку над головой Мо, чтобы на этот раз получился
дружеский хлопок.
Мо решил действовать наугад и задрал ногу, оставшись стоять на одной
левой, как несчастный инвалид войны.
-- Да нет, руку! -- незлобиво подсказал судья и подмигнул правым
глазом.
Мо понял это по-своему: подхватил согнутую ногу рукой, и, сантиметр за
сантиметром, преодолевая жуткую боль, поднял ее чуть ли не на до плеча, как
балерина у станка. Левый глаз судьи захлопнулся. Правый холодно впился в Мо.
Он отключил телефон.
-- Это что за цирк? Вы где находитесь? Вы в кабинете судьи Ди!
-- Это все адвокат виноват, -- залепетал Мо и отпустил ногу. -- Я...
дело в том, что... Простите... Понимаете, адвокат моей подруги, ее зовут
Гора Старой Луны.
Беспомощное бормотание оборвал смех судьи. От этого хриплого, злобного,
явно не предвещавшего ничего хорошего смеха у Мо по спине побежали мурашки.
Китайская чемпионка в телевизоре пропела, высоко подняв голову, национальный
гимн, и ее сменил на экране хоккейный матч Россия--Канада.
-- Гора Старой Луны? -- переспросил судья, усаживаясь в свое кресло
Великого инквизитора.
-- Да, это моя подруга.
-- Страшная преступница! Она продала снимки в западную прессу...
-- Она не продавала! Не брала за них ни юаня.
Судья снова взял мобильный телефон и стал набирать номер.
-- Постойте, я должен позвонить секретарю райкома.
Услышав это, Мо пришел в ужас и отчаяние. Зачем ему понадобилось
звонить? Наверное, по поводу Горы Старой Луны. Неужели случай такой
серьезный, что судья ничего не может сделать без согласования с партийным
начальством? Рубашка Мо, вспотевшая от акробатических потуг, мгновенно
заледенела.
Телефонный разговор затянулся. Сначала судья Ди говорил об отмене
запрета на петарды, чтобы народ мог отметить победу китайского спорта. Потом
перескочил на меры безопасности, опять увлекся спортивной темой, попытался
выбить прибавку на финансирование правоохранительных органов, упомянул о
строительстве нового Дворца правосудия и, наконец, пригласил собеседника на
партию в маджонг.
Тогда-то и услышал Мо выражение, которое врезалось ему в память:
"...выточенное из слоновой кости запястье юной девственницы".
Ожидание превратилось в пытку. Силы Мо были на исходе, при малейшем
изменении тона, покашливании, неодобрительном слове сердце его начинало
трепыхаться, как перепуганный заяц, и самые страшные предположения рождались
в голове. Ложные понятия о приличиях мешали ему сделать что следовало, то
есть достать из портфеля свое щедрое приношение, открыть третий ящик стола и
положить туда конверт. Вдруг получится как-нибудь не так!
Диктор китайского телевидения отчаянно завывал: на последней минуте
матча русский центрфорвард забил решающий гол. Болельщики бесновались на
трибунах. Над стадионом взвился русский флаг.
Мо неуверенно подошел к столу. Ему казалось, что судья Ди исподтишка
следит за ним. В этот миг он понял, что именно этого хозяин кабинета от него
и ждал. Вся комедия для того и была разыграна -- и разыграна превосходно! --
чтобы он наконец сделал что следует.
Мо чувствовал себя жалкой марионеткой, которую дергают за невидимые
нитки. Взгляд его снова упал на самолетик: теперь на медных гильзах уже не
плясали блики. И вдруг он заметил, что на некоторых гильзах стояла одна и та
же дата. Страшная истина открылась ему: выгравированные имена принадлежали
людям, которых собственноручно расстрелял бывший элитный стрелок, а даты
обозначали день казни. Иногда ему случалось расстреливать за раз по
нескольку человек. Каждая гильза напоминала о смертоносной пуле, которая
вылетела из дула винтовки и вошла в квадратик между пальцами приговоренного,
в самое сердце.
И хотя для Мо не было новостью, чем занимался прежде почтенный судья,
его потрясла эта игрушка, поразило, сколько старания, труда, времени и,
главное, любви было в нее вложено. Ему показалось, что он имеет дело с
кровожадным дьяволом, воплощением ужаса, зла и жестокости. И духи жертв не
требуют мести? Никаких духов не наблюдалось. Мо скептически относился к
Богу, но в духов верил с детства. Духи, духи в час полночный... Духи вольны
бродить повсюду. Духи вершат возмездие. И все это полетело вверх тормашками.
Он, Мо, должен платить дань тирану, которого не смеют потревожить даже духи.
Не смеют припугнуть. Ни одно привидение ему не является, ни один призрак его
не мучит. И почему-то решимость пустить в ход все доступные на этом свете
средства, чтобы вызволить Гору Старой Луны, вмиг растаяла. Он положил
конверт обратно в портфель и пошел к двери.
Судья Ди не понял, что произошло. Услышав, как посетитель пошел, а
потом опрометью побежал по коридору, он выглянул из кабинета и увидел, как,
поравнявшись с секретарем, тот вложил ему что-то в руку. Наверное, купюру в
двадцать юаней. Это вам. Благодарю. До свидания.
По блату
Мертвец. Минуту или две Мо был уверен, что перед ним оживший мертвец.
Он не сразу узнал его из-за огромных синих кругов под глазами. Этот человек
показался ему знакомым, как только его фигура появилась на самом верху
длинного застекленного туннеля, в котором проходил эскала-
тор ультрасовременного торгового центра, скопированного с Центра
Помпиду в Париже. Но где же, где он видел эти грустные глаза? Кому они
принадлежали? Или мне просто почудилось? Довольно неопрятный костюм,
седоватый бобрик, костистое лицо и, главное, две глубокие складки,
пролегающие от носа к уголкам губ, вдоль подбородка и теряющиеся в складках
на шее. Матово-молочные стекла свода приглушали солнечный свет. Эскалаторы
скользили параллельно друг другу, мертвец спускался, Мо поднимался. Вдруг
мертвец, перескакивая через две ступеньки, бросился вверх, догонять Мо. В
этих длиннющих скачках тоже было что-то знакомое. Да кто же это? Мо услышал
свое детское прозвище: "Малыш Мо!" -- и узнал голос. Это был зять мэра,
несколько лет назад его приговорили к смерти и должны были расстрелять.
Эскалатор все поднимался. Но вот рука старого приятеля с клеймом зэка
3519 на тыльной стороне ухватила Мо за плечо, и он медленно, как во сне,
пошел вниз, пробираясь между сумками и тележками едущих вверх людей. Вниз и
вспять, за наваждением.
-- Что ты тут делаешь? -- спросил он, еле соображая, что говорит,
собственный голос казался чужим и далеким.
Вопрос был самый неподходящий, Мо смешался и добавил:
-- Я сбежал из сумасшедшего дома. А ты?
-- Я делаю инспекторский обход.
-- Обход чего?
-- Ресторанов.
-- Ты хозяин ресторанов?
-- Не совсем. Моя тюрьма открыла два ресторана, а я в них управляющий.
Тесть устроил так, чтобы мне заменили высшую меру на пожизненное заключение.
Ну а уж я предложил начальнику тюрьмы завести ресторан и поручить мне
управлять им, пообещал, что это будет прибыльным делом. Так и получилось. Он
был так доволен, что скоро открыл еще один ресторан, здесь, в торговом
центре.
-- По тебе не скажешь, что ты разбогател.
-- Нет. Вся выручка идет тюрьме. Зато я могу дневать на воле.
-- Почему дневать?
-- Ночевать я должен в камере для пожизненных. По соседству со
смертниками. Если наутро назначен расстрел, вечером мимо нашей решетки
топает Вертухай с тарелкой мяса, сворачивает в соседний коридор, а там
останавливается перед камерой того, чей черед подошел, и дает ему тарелку. И
каждый раз я думаю: "А ведь я спасся чудом, я был на волосок от такого
последнего ужина".
Друзья пошли отпраздновать встречу в "Монгольские котлы", тот самый
ресторан тюремного ведомства. Там была система самообслуживания. Люди
толпились и толкались в центре большого зала вокруг подносов со снедью,
каждый набирал себе на тарелку что хотел: угрей, свиных мозгов, креветок,
осьминогов, устриц, улиток, лягушачьих лапок, утиных ножек и т. д.; любое
ассорти с бутылкой местного пива в придачу стоило двадцать восемь юаней. На
столиках -- их было около сотни -- стояли монгольские котлы (кипящая прямо
на столе кастрюля или горшок, в который опускают кусочки мяса, рыбы, овощей
и проч., варят несколько секунд, в результате чего получается крепкий
бульон, которым завершают трапезу), пламя газовых горелок освещало
склоненные лица, посетители окунали кусочки мяса или овощей в кипящий
бульон, крепкий, жирный, пряный, с маслянистой красной пенкой в центре
воронки из тысяч и тысяч поднимающихся со дна пузырьков. От пара, чада,
гомона, смеха и постоянной суеты между столиками и на раздаче у Мо мутилось
в голове. Он плохо соображал, что рассказывает бывшему смертнику. Про место
дорожке человека лет пятидесяти в похожем на пижамную куртку белом в синюю
полоску коротком халате, на котором не хватало двух пуговиц.
-- Вот и судья Ди вышел на пробежку, -- проговорил Мо дрожащим от
нахлынувшего волнения голосом.
-- Судья Ди? -- спросил истребитель червей у взводного философа. -- Кто
это такой? А халат-то, посмотри -- как будто из психушки сбежал.
-- Ты что, не читал романов голландца? -- возразил философ. -- Судья Ди
-- гениальный сыщик. И никакой на нем не халат, а судейское платье времен
династии Тан.
Довольный собой, он, посмеиваясь, пожал руку Мо, и оба солдата пошли
прочь. Но Мо догнал их:
-- Вы что, издеваетесь? Я жду самого главного судью во всем районе,
человека, который любого может приговорить к смерти. Это он?
-- Он, он! -- подтвердил философ, тайком подмигивая товарищу.
-- Ага, это он, знаменитый судья Ди из Чэнду, гроза преступного мира,
-- добавил истребитель червей.
Мо сел на землю посреди пустыря и издали следил за тем, как движется по
кругу бегун. Обратиться к нему он не решался. Просто сидел и ждал. А тот
двигался так же равномерно, механически, неуклонно, как муравьи, которые
растаскивали кусочки червяка и цепочкой поднимались вверх по стволу дерева.
Вдруг где-то вдалеке прогудел автомобиль. Судья, если это был он, резко
остановился и замер, как на сцене, прислушиваясь. Мо не знал, на что
решиться. Так прошла минута, а потом все произошло одновременно: шум затих,
бегун облегченно вздохнул, муравьи поползли дальше. Мо встал и в полном
смятении, покусывая пересохшую, растрескавшуюся губу, подошел к человеку в
халате.
-- Это вы, господин судья?
Тот, ничего не ответив, внимательно оглядел его. Все же Мо показалось,
что он неопределенно кивнул. Сложная гамма чувств: страха, почтения,
ненависти и презрения -- завладела им при взгляде на бледное, изнуренное
лицо стоявшего перед ним человека. Худой, костлявый -- кожа да кости, -- да
еще этот полосатый халат. Волосы всклокочены. Под глазами огромные черные
круги. Мо вдруг осенило: этот человек болен, его терзают призраки
расстрелянных. И, забыв приготовленную ложь, он протянул несчастному руку и
сказал:
-- Меня зовут Мо, я психоаналитик, учился в Париже. Я могу помочь вам,
господин судья.
-- Помочь мне?
-- Да. Вам, по всей вероятности, необходимо пройти курс психоанализа по
методу Фрейда и Лакана.
Фрейда! Ни в коем случае нельзя было произносить это имя! Но поздно.
Не успел Мо договорить, как мнимый судья впал в буйство и так саданул
его кулаком в лицо, что очки врезались в глазницы. Мо закричал от боли, в
голове его что-то застрекотало, перед глазами вспыхнули искры, и все
потемнело. Он рухнул на землю, но прежде чем потерять сознание, инстинктивно
сорвал очки, жизненно важный для близорукого интеллигента предмет. А безумец
разъяренно бил его ногами: в пах, по голове, по почкам и по печени.
Наконец мнимый судья Ди оставил Мо и пошел прочь. Однако, отойдя на
несколько шагов, остановился и повернул обратно. Нагнувшись над
бесчувственным Мо, он хладнокровно, со злорадно ухмылкой снял с несчастного
куртку, а взамен надел на него свой халат и застегнул на все пуговицы, до
самой шеи. Сам же, в куртке Мо, со всех ног бросился бежать. Совсем близко
взвыла сирена. На пустырь вылетела машина "скорой психиатрической помощи" и
развернулась, описав полный круг, в центре которого оказался Мо. Из машины
вышли двое дюжих санитаров, держа в руках по фотографии, и на цыпочках стали
приближаться к нему.
Мо очнулся, открыл глаза и увидел двух склонившихся над ним и
внимательно изучающих его верзил. Еще он увидел, что на нем надет полосатый
халат напавшего на него сумасшедшего, и почувствовал омерзительный запах.
-- Как воняет этот дурацкий халат! -- пробормотал он и снова потерял
сознание.
Санитары изучали внешность лежащего и тщательно сверяли ее с
фотографией. Без очков Мо стал не похож на себя, тем более что его
физиономию украшали два здоровенных фонаря, а нос был разбит в кровь. В
конце концов санитары решили, что перед ними тот самый тип, который
изображен на фото, -- сумасшедший, бежавший из больницы через выгребную яму.
(Его искали уже два дня и напали на след благодаря сообщению молодой пары из
местных крестьян.) Санитары пару раз хлестнули Мо по щекам, чтобы привести в
сознание, но это ничего не дало.
"Скорая" включила мигалку и тронулась с места казни, увозя лежащего в
наручниках Мо. Ну а настоящий судья Ди в то воскресенье был вынужден
пропустить зарядку -- у него раскалывалась голова после бессонной ночи,
проведенной за игрой в маджонг. Да-да, вот именно! Маджонг! Маджонг!
Может ли один человек внезапно превратиться в другого? (От нашего
специального корреспондента из Чэнду)
С неделю тому назад г-н Ма Цзинь, бежавший из психиатрической
лечебницы, был найден лежащим в коме у подножия Мельничного холма, на
пустыре, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Лицо его было все в
синяках и кровоподтеках. У него обнаружено легкое сотрясение мозга. Когда же
по прибытии обратно в лечебницу он очнулся, то категорически отказался
признать себя тем, кем был раньше, и заявил, что он некто Мо, психоаналитик,
приехавший из Франции, последователь Фрейда, не отвергающий также заслуг
Лакана, которого считает "яркой личностью, человеком большого, оригинального
ума, получавшим от своих парижских пациентов крупные гонорары за
пятиминутные консультации". Обследовать больного был приглашен один из
лучших отечественных психиатров, заместитель директора Пекинского центра
психического здоровья доктор Ван Юй-шэн, а также профессор кафедры
французского языка Шанхайского университета г-н Цю. Ученые провели
тестирование пациента. Он зачитал на чистом французском языке обширные
цитаты из Фрейда, отрывки из трудов Лакана, Фуко, Дерриды, продекламировал
начало поэмы Поля Валери и указал названия улицы, на которой проживал в
Париже, ближайшей станции метро и табачной лавки "Собака с трубкой", а также
кафе, расположенных в его доме, в доме напротив, и т. д. Пациент предложил
экзаменаторам оценить всю красоту слова "amour" и выразительность
непереводимого "helas" (Увы). Испытуемый (Ма Цзинь или Мо?) признан блестяще
владеющим французским языком. Он утверждает, что был избит и ограблен
незнакомым человеком, который бежал по горе босиком. Что касается цели его
собственного пребывания на месте казней, то он не мог ее вспомнить.
Возможно, этот провал в памяти -- следствие шока.
Оба эксперта признали, что столкнулись с уникальнейшим в истории
психиатрии случаем. Это заключение тотчас получило большой резонанс в кругах
образованной публики Чэнду. Исследователи, преподаватели, журналисты,
студенты-филологи и особенно будущие философы, лелеющие мечту заняться
психоанализом, устремились в психиатрическую лечебницу в часы посещений и
заполнили палату беглого франкофона. Заметим, что это отдельная палата
усиленного надзора, оснащенная новейшими средствами безопасности и
охраняемая санитаром, день и ночь наблюдающим за пациентом через глазок. По
поводу загадочного случая строятся самые различные теории. Когда я сам
посетил Ма Цзиня -- Мо, то застал у него специалиста по китайской мифологии
из местного университета, который задавал ему вопросы и заносил ответы в
толстую тетрадь, одновременно беседа записывалась на магнитную пленку.
Маститый филолог пытался установить связь между Ма Цзинем -- Мо и
бессмертным хромым мудрецом, героем популярной легенды1. (Согласно преданию,
душа упомянутого персонажа покинула тело и странствовала в высших сферах,
вернувшись же, обнаружила, что один из учеников по оплошности сжег бренную
оболочку мудреца, неделю остававшуюся безжизненной. Но милостивое божество
чудесным образом устроило так, что неприкаянная душа вселилась в тело
недавно умершего хромого нищего. Что было дальше, нетрудно вообразить:
мертвый воскресает, встает, радуется благополучному исходу и, припадая на
хромую ногу, спешит в монастырь, чтобы помешать удрученному ученику
покончить с собой.) Среди подарков, которыми посетители завалили железную
кровать загадочного пациента, мне попался самодеятельный студенческий
журнал. В нем была помещена статья, отстаивающая особую гипотезу: будто бы
беглец представлял собой реинкарнацию некогда расстрелянного на горе
переводчика с французского. Так или иначе, все, с кем мне довелось
поговорить в лечебнице, сходились на том, что этот человек разительно
отличался от других больных. Не жаловался на дурную пищу и строгие порядки.
По-видимому, ему даже нравилось там, где он очутился; он любил повторять,
причем вполне серьезно, что психбольница -- самый лучший университет. Вел он
себя очень мирно, всегда был учтив и внимателен, все записывал: кто что
кричит по ночам в припадке буйства, как действует на больных электрошок,
кому что приснилось и т. д. "Занятный был тип, -- рассказал мне
приставленный к нему санитар. -- Уж, кажется, пичкали его, пичкали
успокоительными с утра до ночи, а он ничего, бодрый. Байки мне травил
потешные, про китайцев и про иностранцев, одна другой похабней! А просил
только об одном: приноси ему бумагу. Все любовные письма строчил, длинные
такие, как романы, хоть знал, что они никогда не дойдут, эта его женщина в
тюрьме сидит, какое-то, он еще говорил, у нее необычное имя, но никогда не
называл. Это, дескать, секрет!"
1. Имеется в виду Ли Тегуай (Ли Железный посох), один из "восьми
бессмертных" мудрецов (даосов), популярный персонаж старинного китайского
фольклора. Он традиционно изображался в облике хромого нищего с железным
посохом и тыквой-горлянкой; считался покровителем магов.
Вчера по вызову больничной администрации приехала жена Ма Цзиня, бывшая
оперная певица, чтобы опознать личность беглеца. Увидев его, она поначалу
пришла в замешательство. Надо сказать, что ее муж три года назад ушел в
буддийский монастырь. Видимо, внешность его изменилась до неузнаваемости.
Женщина попросила, чтобы ей позволили поговорить с ним наедине. Ей не
отказали. Беседа длилась около часа, а потом она заявила, что это
действительно ее супруг, г-н Ма Цзинь. Выполнила все что требовалось,
заполнила бумаги и забрала его домой. Но в тот же вечер -- новая
неожиданность: Ма Цзинь, настоящий или мнимый, запершись в душе, вылез из
окна по лестнице, сделанной из полотенец и ночных рубашек. И бесследно
исчез.
Наутро бывшая певица сказала журналистам, что очень хотела бы его
вернуть.
Самолетик
Как и говорил адвокат, третий ящик письменного стола судьи Ди был
приоткрыт. Невинная щелка служила сигналом того, что верительные грамоты
посетителей будут благосклонно приняты. Взятку в красном конверте полагалось
опустить именно туда, лицо же, которому она предназначалась, согласно
неписаным правилам, делало вид, что ничего не замечает.
Мо пристально смотрел -- синяки у него еще не прошли, зато чудом
уцелели очки -- на тонюсенькую, не больше сантиметра, щель: так секретный
агент в шпионском фильме впивается глазами в какую-нибудь мелочь, условный
знак, по которому он узнает своего в незнакомом человеке. Сердце героя
колотилось, какой-то чудный хмель разливался по жилам. Помощник судьи Ди
провел его в кабинет и вышел. Мо остался один. Он сел на диван, от которого
исходил слабый запах потертой кожи, сунул руку в портфель и кончиками
пальцев нащупал пухлый конверт -- там лежала туго перетянутая резинкой пачка
новеньких банкнот, сто купюр по сто долларов. Наконец встал и подошел к
секретеру. Ему стало жарко, даже запотели очки. Какое-то неясное чувство
захлестнуло его. Никогда в жизни не был он так близок к совершенному
счастью. Письменный стол окружало сияние, казалось, вот-вот из приоткрытого
третьего ящика вознесется сама Гора Старой Луны. Мо с вожделением глядел на
дивную брешь, которую он наконец-то нашел в броне диктатуры пролетариата.
Его вдруг осенило -- ну конечно! Знаменитый третий ящик никогда не
закрывается. Всегда зеленый свет! Это приглашение относится не к нему
одному, а ко всем. Сколько же красных конвертов достал из ящика
коррумпированный хозяин стола, не зная, кто и за что их ему принес?
Возбуждение Мо несколько улеглось, стол приобрел обыденный вид:
отполированное дерево, пыльная мраморная столешница, на которой стоит
фотография в рамке -- две улыбающиеся девушки (дочери судьи Ди?). Рядом
телевизор, а на нем какой-то странный предмет, весь в черточках световых
бликов из-под венецианской шторы. Единственная вещь в кабинете, которую
можно было счесть украшением. Она была сделана из блестящих штучек, похожих
на медные монетки, -- миниа-
тюрная модель военного самолета, вся целиком из ружейных гильз. Сотни
гильз, и на каждой выгравированы имя и дата.
Послышались шаги, сначала по каменному полу канцелярии, потом по
деревянному паркету кабинета. Мо наконец оторвался от самолетика и встретил
пристальный взгляд пожилого человека в темно-синем кителе с красным гербом
Китая и надписью "Судья" на рукаве.
-- Здравствуйте, -- пробормотал Мо. -- Вы господин Ди?
-- Судья Ди, -- поправил старик с жиденькими усиками и подошел к столу.
От судьи пахло как от усохшего чучела. Ростом он был не выше Мо, хоть
носил черные туфли на довольно высоких каблуках. Сколько ему лет? По
сморщенному личику трудно сказать. Пятьдесят пять? Шестьдесят? Ясно одно: на
того психа, которого я встретил на месте казней, он не походил ничуточки. У
этого не хватило бы силенки меня ударить. Его сила -- другая и куда более
страшная.
У судьи Ди были маленькие глазки, левый -- совсем крошечный и почти
всегда закрытый. Из верхнего ящика стола он достал несколько пузырьков,
высыпал из них по паре таблеток, разложил рядком на мраморном столе и
пересчитал. Их было с десяток. Он сложил все в рот и проглотил, запив чаем
из стакана. Когда Мо представился редактором пекинского научного
издательства, правый глаз судьи устремился на него, а левый прищурился еще
больше -- взгляд снайпера, хладнокровно разглядывающего цель.
Мо начал было объяснять, зачем пришел, но запинался, заикался и отводил
глаза, безуспешно пытаясь вспомнить речь, которую составил для него адвокат,
хотя до этого столько тренировался, что выучил ее наизусть. Произнести
что-то связное он так и не успел -- его прервал звонок мобильного телефона.
Разговор касался Олимпийских игр, которые как раз проходили тогда в
Сиднее. Услышав, что Китай выиграл двадцатую медаль по дзюдо среди женщин и
хоть не догнал США, но оставил позади Россию, судья пришел в возбуждение и
включил телевизор. На экране, завывая и натужно дыша, катались по ковру две
сцепившиеся девушки внушительного роста. Движения их были замедленны. Левый
глаз судьи раскрылся и увлажнился слезами, исторгнутыми гордостью за
торжество великой, горячо любимой родины, а правый умиленно замигал. Все еще
говоря в телефон, он двинулся прямо к Мо. Психоаналитика охватило смятение,
он не знал, как понимать этот неуместный порыв.
"Он что, собирается обнять меня?" -- подумал Мо.
Судья восторженно вскинул руку -- на рукаве которой, повыше локтя, был
пришит красный кружок с китайским гербом -- и будто ждал, что посетитель,
разделяя его эмоции, ответит тем же и они хлопнут друг друга по рукам, как
футбольные болельщики, когда игрок их команды забивает решающий гол. Мо,
окончательно сбитый с толку, пришел к мысли, что это, возможно, еще один
условный жест, о котором адвокат забыл его предупредить.
Поднятая рука судьи к чему-то его призывала. Но к чему? "Может, я
должен сделать то же самое? Ну и рука -- как у привидения, одни пальцы
скрючены так, что и не разглядеть, другие более заметны, особенно толстый
короткий указательный, с грязным ногтем, -- палец элитного стрелка,
привыкший спускать курок! Так что, мне тоже поднять руку?
Нет, Мо, это все испортит. На этот знак надо ответить другим, но каким
же?"
Судья слегка удивился странной реакции посетителя, опустил руку, но
продолжал метаться по кабинету. Теперь во весь экран показывали красное
знамя с пятью золотыми звездами (большая символизирует могучую
Коммунистическую партию, четыре другие, поменьше, -- рабочих, крестьян,
солдат и революционных торговцев), которое развевалось над трибунами во
время вручения золотой медали. Трубы так громко грянули в честь победы
национальный гимн, что миниатюрный военный самолетик на телевизоре задрожал.
Мо глубоко вздохнул, снял очки и протер их полой куртки. Это движение
не укрылось от снайперского взора.
-- Вы плачете от радости? -- спросил он. -- А я-то подумал, вам все
равно.
И судья снова занес руку над головой Мо, чтобы на этот раз получился
дружеский хлопок.
Мо решил действовать наугад и задрал ногу, оставшись стоять на одной
левой, как несчастный инвалид войны.
-- Да нет, руку! -- незлобиво подсказал судья и подмигнул правым
глазом.
Мо понял это по-своему: подхватил согнутую ногу рукой, и, сантиметр за
сантиметром, преодолевая жуткую боль, поднял ее чуть ли не на до плеча, как
балерина у станка. Левый глаз судьи захлопнулся. Правый холодно впился в Мо.
Он отключил телефон.
-- Это что за цирк? Вы где находитесь? Вы в кабинете судьи Ди!
-- Это все адвокат виноват, -- залепетал Мо и отпустил ногу. -- Я...
дело в том, что... Простите... Понимаете, адвокат моей подруги, ее зовут
Гора Старой Луны.
Беспомощное бормотание оборвал смех судьи. От этого хриплого, злобного,
явно не предвещавшего ничего хорошего смеха у Мо по спине побежали мурашки.
Китайская чемпионка в телевизоре пропела, высоко подняв голову, национальный
гимн, и ее сменил на экране хоккейный матч Россия--Канада.
-- Гора Старой Луны? -- переспросил судья, усаживаясь в свое кресло
Великого инквизитора.
-- Да, это моя подруга.
-- Страшная преступница! Она продала снимки в западную прессу...
-- Она не продавала! Не брала за них ни юаня.
Судья снова взял мобильный телефон и стал набирать номер.
-- Постойте, я должен позвонить секретарю райкома.
Услышав это, Мо пришел в ужас и отчаяние. Зачем ему понадобилось
звонить? Наверное, по поводу Горы Старой Луны. Неужели случай такой
серьезный, что судья ничего не может сделать без согласования с партийным
начальством? Рубашка Мо, вспотевшая от акробатических потуг, мгновенно
заледенела.
Телефонный разговор затянулся. Сначала судья Ди говорил об отмене
запрета на петарды, чтобы народ мог отметить победу китайского спорта. Потом
перескочил на меры безопасности, опять увлекся спортивной темой, попытался
выбить прибавку на финансирование правоохранительных органов, упомянул о
строительстве нового Дворца правосудия и, наконец, пригласил собеседника на
партию в маджонг.
Тогда-то и услышал Мо выражение, которое врезалось ему в память:
"...выточенное из слоновой кости запястье юной девственницы".
Ожидание превратилось в пытку. Силы Мо были на исходе, при малейшем
изменении тона, покашливании, неодобрительном слове сердце его начинало
трепыхаться, как перепуганный заяц, и самые страшные предположения рождались
в голове. Ложные понятия о приличиях мешали ему сделать что следовало, то
есть достать из портфеля свое щедрое приношение, открыть третий ящик стола и
положить туда конверт. Вдруг получится как-нибудь не так!
Диктор китайского телевидения отчаянно завывал: на последней минуте
матча русский центрфорвард забил решающий гол. Болельщики бесновались на
трибунах. Над стадионом взвился русский флаг.
Мо неуверенно подошел к столу. Ему казалось, что судья Ди исподтишка
следит за ним. В этот миг он понял, что именно этого хозяин кабинета от него
и ждал. Вся комедия для того и была разыграна -- и разыграна превосходно! --
чтобы он наконец сделал что следует.
Мо чувствовал себя жалкой марионеткой, которую дергают за невидимые
нитки. Взгляд его снова упал на самолетик: теперь на медных гильзах уже не
плясали блики. И вдруг он заметил, что на некоторых гильзах стояла одна и та
же дата. Страшная истина открылась ему: выгравированные имена принадлежали
людям, которых собственноручно расстрелял бывший элитный стрелок, а даты
обозначали день казни. Иногда ему случалось расстреливать за раз по
нескольку человек. Каждая гильза напоминала о смертоносной пуле, которая
вылетела из дула винтовки и вошла в квадратик между пальцами приговоренного,
в самое сердце.
И хотя для Мо не было новостью, чем занимался прежде почтенный судья,
его потрясла эта игрушка, поразило, сколько старания, труда, времени и,
главное, любви было в нее вложено. Ему показалось, что он имеет дело с
кровожадным дьяволом, воплощением ужаса, зла и жестокости. И духи жертв не
требуют мести? Никаких духов не наблюдалось. Мо скептически относился к
Богу, но в духов верил с детства. Духи, духи в час полночный... Духи вольны
бродить повсюду. Духи вершат возмездие. И все это полетело вверх тормашками.
Он, Мо, должен платить дань тирану, которого не смеют потревожить даже духи.
Не смеют припугнуть. Ни одно привидение ему не является, ни один призрак его
не мучит. И почему-то решимость пустить в ход все доступные на этом свете
средства, чтобы вызволить Гору Старой Луны, вмиг растаяла. Он положил
конверт обратно в портфель и пошел к двери.
Судья Ди не понял, что произошло. Услышав, как посетитель пошел, а
потом опрометью побежал по коридору, он выглянул из кабинета и увидел, как,
поравнявшись с секретарем, тот вложил ему что-то в руку. Наверное, купюру в
двадцать юаней. Это вам. Благодарю. До свидания.
По блату
Мертвец. Минуту или две Мо был уверен, что перед ним оживший мертвец.
Он не сразу узнал его из-за огромных синих кругов под глазами. Этот человек
показался ему знакомым, как только его фигура появилась на самом верху
длинного застекленного туннеля, в котором проходил эскала-
тор ультрасовременного торгового центра, скопированного с Центра
Помпиду в Париже. Но где же, где он видел эти грустные глаза? Кому они
принадлежали? Или мне просто почудилось? Довольно неопрятный костюм,
седоватый бобрик, костистое лицо и, главное, две глубокие складки,
пролегающие от носа к уголкам губ, вдоль подбородка и теряющиеся в складках
на шее. Матово-молочные стекла свода приглушали солнечный свет. Эскалаторы
скользили параллельно друг другу, мертвец спускался, Мо поднимался. Вдруг
мертвец, перескакивая через две ступеньки, бросился вверх, догонять Мо. В
этих длиннющих скачках тоже было что-то знакомое. Да кто же это? Мо услышал
свое детское прозвище: "Малыш Мо!" -- и узнал голос. Это был зять мэра,
несколько лет назад его приговорили к смерти и должны были расстрелять.
Эскалатор все поднимался. Но вот рука старого приятеля с клеймом зэка
3519 на тыльной стороне ухватила Мо за плечо, и он медленно, как во сне,
пошел вниз, пробираясь между сумками и тележками едущих вверх людей. Вниз и
вспять, за наваждением.
-- Что ты тут делаешь? -- спросил он, еле соображая, что говорит,
собственный голос казался чужим и далеким.
Вопрос был самый неподходящий, Мо смешался и добавил:
-- Я сбежал из сумасшедшего дома. А ты?
-- Я делаю инспекторский обход.
-- Обход чего?
-- Ресторанов.
-- Ты хозяин ресторанов?
-- Не совсем. Моя тюрьма открыла два ресторана, а я в них управляющий.
Тесть устроил так, чтобы мне заменили высшую меру на пожизненное заключение.
Ну а уж я предложил начальнику тюрьмы завести ресторан и поручить мне
управлять им, пообещал, что это будет прибыльным делом. Так и получилось. Он
был так доволен, что скоро открыл еще один ресторан, здесь, в торговом
центре.
-- По тебе не скажешь, что ты разбогател.
-- Нет. Вся выручка идет тюрьме. Зато я могу дневать на воле.
-- Почему дневать?
-- Ночевать я должен в камере для пожизненных. По соседству со
смертниками. Если наутро назначен расстрел, вечером мимо нашей решетки
топает Вертухай с тарелкой мяса, сворачивает в соседний коридор, а там
останавливается перед камерой того, чей черед подошел, и дает ему тарелку. И
каждый раз я думаю: "А ведь я спасся чудом, я был на волосок от такого
последнего ужина".
Друзья пошли отпраздновать встречу в "Монгольские котлы", тот самый
ресторан тюремного ведомства. Там была система самообслуживания. Люди
толпились и толкались в центре большого зала вокруг подносов со снедью,
каждый набирал себе на тарелку что хотел: угрей, свиных мозгов, креветок,
осьминогов, устриц, улиток, лягушачьих лапок, утиных ножек и т. д.; любое
ассорти с бутылкой местного пива в придачу стоило двадцать восемь юаней. На
столиках -- их было около сотни -- стояли монгольские котлы (кипящая прямо
на столе кастрюля или горшок, в который опускают кусочки мяса, рыбы, овощей
и проч., варят несколько секунд, в результате чего получается крепкий
бульон, которым завершают трапезу), пламя газовых горелок освещало
склоненные лица, посетители окунали кусочки мяса или овощей в кипящий
бульон, крепкий, жирный, пряный, с маслянистой красной пенкой в центре
воронки из тысяч и тысяч поднимающихся со дна пузырьков. От пара, чада,
гомона, смеха и постоянной суеты между столиками и на раздаче у Мо мутилось
в голове. Он плохо соображал, что рассказывает бывшему смертнику. Про место