Страница:
Но в том–то и дело, что перечисленные вещи изобретены племенами и народами во всех уголках Земли и независимо друг от друга. Что видно даже по австралийским аборигенам, до англичан–каторжан не видевшим себе подобных особей. Мало того, так и не принявшим из
культурных местностей«необходимость» жить в комфортных домах даже тогда, когда эта
культурапрививалась им насильственно. И даже сегодня, спустя столетия.
Упомянутое является предметами труда, вещами, но есть и технологии, о которых не догадываются гораздо более развитые люди. Например, калифорнийские индейцы, самые отсталые из всех аборигенов, повстречавшихся человеку разумномуиз Европы, самостоятельно придумали, умудрились отваривать, поливая кипятком в земляной ямке желуди, слишком горькие для употребления в пищу в необработанном виде. И даже гарпун с кожаной веревкой придуман эскимосами и чукчами для забоя тюленей и китов, а европейцы только и добавили к этому изобретению, что начали выстреливать гарпуном из пушки, а кожаную веревку заменили нейлоновой.
Я могу таких примеров приводить десятки и даже сотни, а потом спрошу вновь: так куда и откуда движется научно–технический прогресс, и вообще – культура? И вы вынужденно согласитесь вместе с покойным величайшим исследователем, что в этом вопросе он был неправ, а почему неправ – другое дело. Это «другое дело» состоит в том, что глаза и ум зашорены назойливой пропагандой, и я настаиваю, что пропагандой, а не ошибкой. Ибо все то, что я сказал, совершенно очевидно, стоит только раза два шевельнуть мозгами.
Культура движется в обе стороны, примерно как при диссоциации, в доказательство я опираюсь на так называемую бионику, то есть развитие техники и технологии копированием природных, независимых от человека, простейших систем, ибо сложные системы копировать пока не научились, мозгов пока еще не хватает. Обратно же культура в живую природу идет методом клонирования овечки Долли, выращиванием антибиотиков на питательной среде и потом уже их химическим синтезом. Только и это пока получается плохо, ибо недаром вся реклама ныне направлена по единственному пути: ребята, это – не химия, это – природное вещество, из сорока, сто сорока трав, вытяжек из акульих плавников, маральих рогов и так далее до бесконечности. А более веского доказательства, чем реклама, в природе тоже не существует, ибо она изощренна больше всего на Земле. Так что фантасты и создатели умозрительных теорий могут отдыхать.
Доказав, что элементарные частицы культуры диссоциируют туда – сюда вопреки Морозову, перейду к плодородным долинамвообще и к нильской долине в частности. Междуречье Тигра и Евфрата не менее плодородно, чем нильская долина, долины Сырдарьи и Амударьи – тоже. И вообще на Земле столь много таких мест , что голова пойдет кругом, если мы будем привязывать к ним единственный источник всеобщей земной культуры. А мы ведь с вами остановились только на долинах мировых рек, пренебрегая небольшими реками и горными долинами, коих вообще не перечесть, причем климатические пояса в каждой из каковых изменяются от арктических до тропических. Что, в свою очередь, дает такое разнообразие зачатков культуры, что нильская долина может спать спокойно вечным сном в ожидании очередной порции туристов. Примерно как сегодня. Замечу только, что нильскую долину задолго до Морозова назначили пупом Земли и его вина только в том, что он этой дури верит. В доказательство я рекомендую покопать землю в любом другом месте столько, сколько копали ее в Египте, и я уверен, накопают – больше. Такие места мной перечислены в других моих работах, только копнули в них всего раза три лопатой, а не так, как все перевернули все вверх дном в Египте и отчасти в Месопотамии. Притом надо еще учесть, что копать в тайге, нынешних болотах и джунглях намного сложнее, чем в открытом всем ветрам песочке. Хотя и песочек не весь перекопали, например, в Йемене, который раньше понимался не в границах нынешнего государства, а как вся прибрежная, океанская линия Аравии плюс примыкающие высокогорные плато Саудовской Аравии.
Сами видите, что я автоматически перешел к самым неблагоприятным местам на Земле для жизни и размножения рода человеческого. Таких мест на Земле тоже предостаточно, только заметьте, во всех таких местах есть следы пребывания человека, надо только как следует покопать. Но какой дурак тут будет копать, когда издавна принято совмещать науку с так называемым активным отдыхом на лоне дикой природы.
Доказательство того, что люди в таких местах достаточно надежно жили и размножались, я приведу из животного мира. Это будет нагляднее. Например в африканской пустыне Калахари, в каковой никто никогда не отметил ни одного дождя, о реках, озерах и родниках в таких условиях даже и говорить не стоит, прекрасно чувствуют себя некие насекомые. При всем том, что там не только воды нет, и никогда не было, но даже не растет ни единого растения, ни верблюжьей колючки, ни травинки. Так вот, эти насекомые питаются только пыльцой, принесенной в Калахари ветром из более благодатных мест, а воду получают из атмосферы, умудряясь конденсировать ее в ночные часы всеми своими отверстиями, включая дыхательные трубки на теле. Но воды так мало в калахарской атмосфере, что при всей натуге этих насекомых наконденсировать ее достаточное количество для бесперебойной жизни не получается, хоть ложись и помирай. Тогда сии насекомые проявили изобретательность, по–нашему научно–технический прогресс, сиречь часть культуры, и организовали внутри себя оборотный цикл водоснабжения. Вода, она для чего нужна? Для обмена веществ в растворе гемолимфы, так как диссоциация в воде хорошо получается, и для удаления из организма растворенных отбросов, того, что организму уже не нужно. И тратить такую драгоценную воду для канализационных стоков, чего мы, люди никак не можем понять до сих пор, решено нецелесообразным. Поэтому перед самым выходом мочи наружу хитрые насекомые поставили хитроумную мембрану, вода через нее не пропускается и возвращается назад в организм для более важных дел, а растворенные в ней соли – пропускаются совершенно сухими, в виде кристаллов, которые из насекомого вываливаются примерно как фарш из мясорубки. Вот что такое научно–технический прогресс и культура на молекулярном уровне.
Знаменитый Джеймс Джордж Фрезер (иногда русские пишут Фрэзер) собрал столько сведений о жизни первобытных племен по всей нашей планете, что никто более не может тягаться с ним в этом вопросе. На основе собранных данных он же сформулировал аксиому: чем благоприятнее окружающая среда обитания человека, тем он дурнее, меньше развит, и, естественно, наоборот, чем среда неблагоприятнее, тем он – умнее и развитее. Я этот вывод Фрезера неоднократно и специально проверил в других своих работах, на его же материале, например, на австралийских аборигенах и камчатско–курило–японо–сахалинских айнах. Все действительно так, как сказал Фрезер, но я вам все это интерпретировал еще и примером насекомых из Калахари. Чтоб уж наверняка доказать. Этот немаловажный вывод нужен мне, чтоб поискать такое место для зачатка культуры и, главное, сформулировать совершенно неочевидный тезис наподобие того, как «дураки» все же научились ошпаривать кипятком каштаны. У них же почти, как у насекомых в Калахари, больше нечего было жрать.
Но сперва раскритикую кое–что еще у Морозова в его процитированной основополагающей идее, например, связь изрезанной морскими заливами и орошенной многочисленными реками Европы с культурой, как материальной, так и умственной,каковая должна была распространяться в азиатский Восток. Таких мест на земле – пруд пруди, огород городи и еще останется. Например, Дальний Восток или та же Океания, изрезаннееболее нее трудно себе представить. Поэтому Океания должна бы по сравнению с Европой быть более ее приспособленной к культуре.
Во–вторых, так как Морозов уже там, где мы все будем, назовите мне место, где природа за исторический периодрезко бы изменилась, так как он требует, чтобы она резко не изменялась. Тогда его концепция будет действовать. Уверен, не назовете, даже утопающая Голландия не подойдет, значит, и тезис не будет действовать. Кроме того, доподлинно известно, что культура, например, той же Месопотамии и Египта, не говоря уже об азиатской части пролива Босфор, немного древнее европейской. Так что она двинулась сперва в Европу, а потом потихоньку стала возвращаться назад. Но и сегодня еще в пути, окончательно так и не доехала.
В третьих, заумная фраза насчет того, что другие местности по мере того, как развитие техники делало их более благоприятными с точки зрения общественной экономики, глупа как пробка. Ибо откуда там взялась техника? Причем как она только взяласьоткуда–то, так луддиты принялись ее ломать, хотя эта техника вроде бы и служила общественной экономике.
То есть, все это, в общем–то, критичным умом Морозова предоставляется нам с вами с чужих слов, примерно как «от зубов отскакивает» таблица умножения, наизусть, как стихотворение, выученная раз и навсегда.
Но и это еще не все. Рассмотрим три порыва,двигавшие культуру из угла в угол Земли.
1. «Великое переселение народов» в IV – V веках. Традиционные историки понимают его как сплошное переселение, поголовное, примерно как переселяются, двигаясь по семилетнему замкнутому кругу, животноводы–кочевники (например, казахи). У кочевников это переселение– сама их жизнь по тому же самому замкнутому кругу, ибо их стада начисто вытаптывают за неделю всю жалкую траву полупустыни, и следует переселение километров за 20–30 по кругу, и так – каждую неделю. И только через семь лет вытоптанная трава тут вновь отрастет. Только у глупых историков это переселение не по известному кочевникам тысячу лет кругу, а по прямой, в сторону Западной Европы, в совершенную неизвестность, примерно как головой – в омут. Сумасшедшие, конечно, были во все века, но не поголовно же? Глубокому рационалисту Морозову это не нравится и он пошел на компромисс, дескать, не все переселяются. Как будто он не знает, что прежде, чем даже переехать из одной квартиры в другую на той же улице, человек испытывает массу таких чувств, что впору свихнуться. И хотя все знают поговорку, что семь раз отмерь, прежде чем отрезать, тем не менее, например, даже заядлые картежники иногда кончают жизнь самоубийством. Компромисс требует определенного смирения с обстоятельствами, поэтому Морозов смирился с совершенно идиотским вопросом, не отвечая: откуда берутся на берегах Тихого океана люди, начиная с гуннов, столетиями, тысячелетиями, непрерывно, конвейерно поступающие в Европу, и куда они потом деваются? Абзац у меня получился очень уж длинным, но до конца мысли я так и не дошел, отправляю вас за дополнительными справками в другие мои работы. А здесь добавлю только, что «великое переселение» по Морозову не культуру должно принести, а – бескультурье.
2. «Крестовые походы» XI – XII веков. Представьте себе, что Наполеон или Гитлер семь или восемь раз подряд наступал бы на Россию, а потом, добравшись через три–четыре границы к нашей границе, отступал бы назад копить новые силы. Или вы не расхохочетесь? Тогда за подробностями вновь отправлю вас к другим моим работам. Здесь же только скажу, что Константинополь брал единожды Козимо Медичи Старший из Европы, а платил всякому сброду индульгенциями, ибо любому профессиональному военному есть за что индульгенции регулярно иметь, так как профессиональные военные тех времен были простыми грабителями, «вольными» (от слова своя воля) казаками–разбойниками, больше они ничего не умели. Примерно как нынешние российские «контрактники» в Чечне.
3. «Третий порыв начался в конце XVIII века и, вероятно, закончится в половине XX – период общественных революций после которого можно ожидать опять около полутысячелетия плавного, спокойного развития человеческой жизни и мысли», – так сформулировал этот последний порывсам Морозов. Он не дожил, кажется, до второй мировой войны и не знал, что она к общественной революциине имеет никакого отношения. Так же как и знаменитый Карибский кризис, после которого, реализуйся он полномасштабно, жизнь на Земле вообще бы закончилась. В самом расцвете культуры. А что касается 500 лет, то вообще вся более или менее осмысленная история земных цивилизаций в этот срок укладывается. Включая инков и майя.
И вообще, что такое гегемония культуры? Ведь гегемон – человек или группа людей, например не знающий как организовать производство пролетариат у Маркса, равно как и клика Путина в нынешней России. Сатрап от гегемона отличается лишь тем, что он назначен владельцем и правит чужим добром, а гегемон все природные ресурсы,включая население, приватизировал. И если культура умеет делать то же самое, то лучше бы уж не знать, что это такое.
Именно по всему этому, изложенному, мне не нравится основное положение исследованияМорозова, которым обуславливаются все деталиэтого самого его исследования.
Только мне понравилась еще одна цитата из его «Предисловия к шестой книге». Вот она: «И если я вышел первый из этого столбняка и, по неопытности, заговорил на древнееврейском языке косноязычно, то обязанность специалистов по этому предмету не только указать на мое косноязычие, но и дать надлежащий перевод, а не оставаться и не оставлять читателя, отбросив мое объяснение, по–прежнему в пожизненном столбняке. Ведь в такой позе далеко не уйдешь в науке!»
Очень справедливо и доходчиво это сказано, а сказано это в ответ на следующую фразу одного из его оппонентов: «Интереснее же всего тут следующий факт. Вот, например, тот же М. Данан говорит далее: «Я должен категорически заявить, что Дидона не означает по–еврейски «их судья». «Но что же оно в таком случае означает?», – спрашиваю я. Автор молчит, все другие возражатели тоже молчат».
Мне не хочется стоять в столбняке, я тоже желаю из него выйти как Морозов. И даже согласен пострадать от критики, если она будет предметной, а не такой, какой незаслуженно подвергся он сам. И не только по этой причине я продолжаю и привожу мою концепцию. Мне нравится ее приводить, она мне кажется безупречной. Более того, она мне кажется заслуживающей внимания, нет, не историков, они все как один – болваны. Или есть другие историки, не такие, которые учили сами без тени сомнения идиотскую историю, а теперь учат ей же других людей? Думаю, что таких нет. Во всяком случае в историках такие не могут числиться. Лучше всего мою историю поймут и одобрят математики и физики, и вообще ученые, отдавшие свой ум точным наукам, а не описательным, типа сказок, куда входят и антропологи, и археологи и даже исторические геологи, но на этом список не ограничивается.
Итак, я остановился на нескольких, на мой взгляд, доказанных постулатах. Первое: самое ценное изобретение состоит не в изобретении орудия труда, каковое всегда можно подглядеть в природе, а в изобретении умозрительной системы, которой в стандартной природе нет, но она может быть создана и позволит изобретателю лучше жить при тех же условиях окружающей среды. Вывод из этого тот, что только жизненно важные вещи и осуществленные идеологии и технологии (мечты), без которых почти не выжить, не говоря уже о расширенном воспроизводстве, надо учитывать в культуре, понятие которой слишком расплывчато для таких целей.
Второе: человек, как и животное, живущие в неге и без забот, нельзя сказать чтоб умственно деградировал, это не доказано, но уж об умственном совершенствовании надо забыть. Это настолько универсальная и первозданная лень, что для ее преодоления нужны катаклизмы наподобие потопов, землетрясений или засух лет так на пять подряд. И все это должно быть не единично и случайно (тогда лень заставит их не замечать), а должно постоянно висеть над головой как дамоклов меч, ни на минуту не давая передышки. Тогда голова начинает работать наподобие перпетуум мобиле, не остановить. И в результате почти ничто не прячется в подсознание, откуда сведения весьма трудно доставать, а все пишется на «жесткий диск» коры мозга, которая готова немедленно выдать любое сведение по заказу. Поэтому в мозге главное не объем и вес, а площадь коры, которая от недостатка свободного места для записи так быстро разрастается, не помещаясь в более медленно растущей голове, что своими «извилинами» начинает походить на смятую в комок салфетку: площадь огромна, а объем – почти ноль. Поэтому плодородные долины– враг прогресса.
Третье: доказано, что культура в смысле жизненно важных знаний и изобретений движется с равным успехом как из области большей концентрации в меньшую концентрацию, так и из меньшей концентрации в большую. Разница – только в объеме потоков туда и обратно, но это не говорит о том, что обратного потока нет. И это является очень важным, так как противоречит общепринятому понятию закона, вдолбленному в нас теорией газов разной плотности.
Четвертое: внешние порывыи толчки, такие как великие переселения, крестовые походы, походы викингов и Ермака, каковым небезызвестный и истеричный полуисторик–полумаг Лев Гумилев дал идиотское название «пассионарности», а другой полуфизик–полулирик–полуграфоман Валерий Демин присвоил звание «торсионных сил», каковые ничем не измерить, «умом не понять, а можно только верить», надо бы выплюнуть, как откушенный кусок яблока с червяком. Ибо все это всего лишь осуществленные идеи, зародившиеся в одной конкретной голове, например в голове казака–разбойника Александра Македонского. Такие же идеи, осуществленные и полуосуществленные, родились в головах первого Медичи, Наполеона, Гитлера, Ленина и так далее. Главное при осуществлении этих идей – это то, чтоб взвесить логически их осуществимость, ибо, например, Икар с Дедалом с этим делом не справились. Неужто не догадались выбрать для полета пасмурный день, коль скоро эпоксидного клея в ту пору еще не было. Конечно, надо найти и уговорить сотрудников, но это ведь тоже относится к логическому взвешиванию осуществимости идеи.
Плодотворные и неплодотворные идеи – понятие весьма растяжимое. Например, идея автомобиля – априори идиотская по сравнению с лошадью, с любой точки зрения на него. С экологической точки борьба с навозом на дорогах легче и во много раз дешевле (учитывая цену нынешнего лечения). С точки зрения скорости в городе лошадь быстрее. С точки зрения общих затрат труда на лошадь и автомобиль, лошадь раз в сто выгоднее. Точка зрения толчка– порыва–прорыва в научно–технический прогресс слишком сомнительна по сравнению с самолетом (он логичнее), а я даже не начинал еще говорить ни об озоновых дырах, ни о прошлом труде гипертрофированного и однобокого прогресса для преодоления невыносимых технических и технологических проблем в процессе «совершенствования» автомобиля. И так далее. Примерно как об идее обогащения урана для атомной бомбы, о котором знающие люди сказали, что если бы не война, любой здравомыслящий предприниматель посчитал бы трудности не только технически, но и экономически непреодолимыми. Примерно как в 2005 году докопаться до центра Земли.
Но есть идеи настолько простые на наш нынешний взгляд, что мы не можем даже представить себе, что это на самом деле – величайшая и простейшая по осуществлению, но сложнейшая по поддержанию «на плаву», идея. Она потому и величайшая, что – простейшая. И именно поэтому я еще нигде никогда не встречал мнения о том, что идея прибыльной торговли с заранее рассчитанной прибылью является идеей, создавшей наш нынешний мир и прогресс на Земле.
Суть ее состоит в том, что равноценный по согласию сторон обмен продуктами человеческой деятельности между ближайшими племенами–соседями надо заменить на обмен неравноценный по существу, но эту неравноценность нельзя установить, так как продукты обмениваются отныне не с ближайшими соседями–племенами, а, наоборот, с самыми по возможности дальними племенами. Ни то, ни другое племя не знает истинную цену продукта, каковой привезут к ним для обмена. Например, в пустыню привезут вкуснейшую рыбу и скажут, что она стоит верблюда. Назад же к морю из пустыни привезут, например, соли и скажут, что щепотка ее стоит недельного улова рыбы всем племенем. И ни там, ни там никто не позволит себе заподозрить обман, так как для этого нет исходных данных, никто не был в гостях друг у друга никогда.
Для осуществления такой сделки прибыльного обмена нужен всего лишь посредник, который был там и там и знает истинную цену продуктов там и там. Я это уже много раз описал в статике и динамике, поэтому на этом остановлюсь. Обращу ваше внимание лишь на то, что цена обмена в концах торгового пути может быть любая, и никого этим не удивишь. А если и удивятся, можно наговорить столько небылиц, что любой прирожденный скептик из–за незнания обстоятельств добычи продукта не найдет против ни единого аргумента. Доказательства есть даже в наших днях, когда Советский Союз был за железным занавесом, и моток ниток из мохера, привезенный из–за этого занавеса, мог быть продан за 10–ти и даже за 20–кратную цену покупки. Стоит ли говорить о том, что цена обмена быстро превратилась в отвлеченное понятие цена, выражающееся в весовых мерах металлов и вообще во всем том, что занимает малый объем и имеет сравнительно небольшой вес, например, в стеклянных бусах, которые умело делать только торговое племя.
Так как я давно уже все объяснил в других своих работах, остановлюсь здесь на том, что еще недообъяснил или вообще не развил до достаточного для понимания уровня. Например, что «торговля – двигатель прогресса», а вовсе не та ерунда, что изложена в трех выше приведенных пунктах покойным Морозовым. Мы, конечно, все знаем лозунг, взятый мной в кавычки, только не придаем ему должного значения, считая его чем–то вроде почти прибаутки типа «не убий» и «не укради». Тогда как целые государства отправляют весь свой народ на убийства, тогда как эти же самые государства посылают свой народ воровать чужую собственность, вернее даже, грабить. А церковь, у которой оба лозунга написаны в самых «святых» ее книгах, благословляет крестом, либо другими церковными цацками (зеленого цвета), подневольных убийц и грабителей «на подвиги». Кстати, и само слово подвиг – оттуда же, подвинуть соседа с его земли подальше. Но первый лозунг все–таки не прибаутка, он имеет наиглубочайший смысл.
Торговая прибыль, которая, особенно на заре этого процесса, была сколь угодно высокой, дает средства не только на развитие ее самое, но и на преднамеренное создание (производство) товаров. Которое без торговли не имеет смысла, так как данные аборигены удовлетворяют только собственное потребление и разумный запас, все равно остальное все испортится и этого срока не надо долго ждать, так что опыт на разумный запас тут же приобретается. О природной лености я уже говорил.
Мало того, нужно организовать встречное предложение товаров, ибо нечего лошадей, верблюдов и торговые корабли порожняком гонять в обратную сторону. И даже не это главное, а то, что без встречного товара сама торговля в первоначальное отсутствие денег бессмысленна. Не вечно ведь в долг давать.
Когда не один горшок надо слепить, не одну корзину либо циновку сплести в год на собственную потребность, а – как можно больше, на продажу, любой абориген призадумается о производительности труда. Но никакая «потогонная система» не даст качественного ее роста, пока не заработает голова, заменяя, например, лепку сосуда производством горшков на гончарном круге. Пока ручное плетение ткани, как ныне бабушки вяжут носки, не заменится ткацким станком.
Но от торговой сверхприбыли не только сама торговля и производство товаров расширяются. Бешеными темпами от хорошей еды у торговцев поднимается настроение, и не только настроение, а еще кое–что. Так что в торговом племени наступает не только бум рождаемости, но и доживаемости детей до производительного возраста, когда он уже сам начинает заботиться о себе. С одной стороны это очень хорошо, так как способствует прогрессивному самомнению, и торговец начинает вникать в свою самоценность. С другой стороны – очень даже плохо, так как торговцев среди обычных людей во все времена не должно быть больше пяти процентов, ибо они начинают друг другу мешать, толкаться на рынке локтями.
Но и это хорошо, только не для торговцев, а для всего социума, ими обслуживаемого, так как возникает конкуренция и товар дешевеет. Но, главное – возникает дополнительный порыв к научно–техническому прогрессу и даже к «ненужной» большинству и поныне культуре, в смысле музыки, пения, танцев, картинок. Но и любители культуры появляются, готовые немного поголодать ради песен и плясок, и упомянутая часть культуры начинает жить сама в себе как «лосось в собственном соку». Но так как «чистой» культурой на ранней стадии занимается в основном торговое племя, из–за тех же прибылей, конкуренция несколько снижается и сама культура приобретает некие черты товара. Ибо находятся такие сверхлюбители, что готовы ее покупать, например, оду начальнику или симпатичное колечко жене.
Упомянутое является предметами труда, вещами, но есть и технологии, о которых не догадываются гораздо более развитые люди. Например, калифорнийские индейцы, самые отсталые из всех аборигенов, повстречавшихся человеку разумномуиз Европы, самостоятельно придумали, умудрились отваривать, поливая кипятком в земляной ямке желуди, слишком горькие для употребления в пищу в необработанном виде. И даже гарпун с кожаной веревкой придуман эскимосами и чукчами для забоя тюленей и китов, а европейцы только и добавили к этому изобретению, что начали выстреливать гарпуном из пушки, а кожаную веревку заменили нейлоновой.
Я могу таких примеров приводить десятки и даже сотни, а потом спрошу вновь: так куда и откуда движется научно–технический прогресс, и вообще – культура? И вы вынужденно согласитесь вместе с покойным величайшим исследователем, что в этом вопросе он был неправ, а почему неправ – другое дело. Это «другое дело» состоит в том, что глаза и ум зашорены назойливой пропагандой, и я настаиваю, что пропагандой, а не ошибкой. Ибо все то, что я сказал, совершенно очевидно, стоит только раза два шевельнуть мозгами.
Культура движется в обе стороны, примерно как при диссоциации, в доказательство я опираюсь на так называемую бионику, то есть развитие техники и технологии копированием природных, независимых от человека, простейших систем, ибо сложные системы копировать пока не научились, мозгов пока еще не хватает. Обратно же культура в живую природу идет методом клонирования овечки Долли, выращиванием антибиотиков на питательной среде и потом уже их химическим синтезом. Только и это пока получается плохо, ибо недаром вся реклама ныне направлена по единственному пути: ребята, это – не химия, это – природное вещество, из сорока, сто сорока трав, вытяжек из акульих плавников, маральих рогов и так далее до бесконечности. А более веского доказательства, чем реклама, в природе тоже не существует, ибо она изощренна больше всего на Земле. Так что фантасты и создатели умозрительных теорий могут отдыхать.
Доказав, что элементарные частицы культуры диссоциируют туда – сюда вопреки Морозову, перейду к плодородным долинамвообще и к нильской долине в частности. Междуречье Тигра и Евфрата не менее плодородно, чем нильская долина, долины Сырдарьи и Амударьи – тоже. И вообще на Земле столь много таких мест , что голова пойдет кругом, если мы будем привязывать к ним единственный источник всеобщей земной культуры. А мы ведь с вами остановились только на долинах мировых рек, пренебрегая небольшими реками и горными долинами, коих вообще не перечесть, причем климатические пояса в каждой из каковых изменяются от арктических до тропических. Что, в свою очередь, дает такое разнообразие зачатков культуры, что нильская долина может спать спокойно вечным сном в ожидании очередной порции туристов. Примерно как сегодня. Замечу только, что нильскую долину задолго до Морозова назначили пупом Земли и его вина только в том, что он этой дури верит. В доказательство я рекомендую покопать землю в любом другом месте столько, сколько копали ее в Египте, и я уверен, накопают – больше. Такие места мной перечислены в других моих работах, только копнули в них всего раза три лопатой, а не так, как все перевернули все вверх дном в Египте и отчасти в Месопотамии. Притом надо еще учесть, что копать в тайге, нынешних болотах и джунглях намного сложнее, чем в открытом всем ветрам песочке. Хотя и песочек не весь перекопали, например, в Йемене, который раньше понимался не в границах нынешнего государства, а как вся прибрежная, океанская линия Аравии плюс примыкающие высокогорные плато Саудовской Аравии.
Сами видите, что я автоматически перешел к самым неблагоприятным местам на Земле для жизни и размножения рода человеческого. Таких мест на Земле тоже предостаточно, только заметьте, во всех таких местах есть следы пребывания человека, надо только как следует покопать. Но какой дурак тут будет копать, когда издавна принято совмещать науку с так называемым активным отдыхом на лоне дикой природы.
Доказательство того, что люди в таких местах достаточно надежно жили и размножались, я приведу из животного мира. Это будет нагляднее. Например в африканской пустыне Калахари, в каковой никто никогда не отметил ни одного дождя, о реках, озерах и родниках в таких условиях даже и говорить не стоит, прекрасно чувствуют себя некие насекомые. При всем том, что там не только воды нет, и никогда не было, но даже не растет ни единого растения, ни верблюжьей колючки, ни травинки. Так вот, эти насекомые питаются только пыльцой, принесенной в Калахари ветром из более благодатных мест, а воду получают из атмосферы, умудряясь конденсировать ее в ночные часы всеми своими отверстиями, включая дыхательные трубки на теле. Но воды так мало в калахарской атмосфере, что при всей натуге этих насекомых наконденсировать ее достаточное количество для бесперебойной жизни не получается, хоть ложись и помирай. Тогда сии насекомые проявили изобретательность, по–нашему научно–технический прогресс, сиречь часть культуры, и организовали внутри себя оборотный цикл водоснабжения. Вода, она для чего нужна? Для обмена веществ в растворе гемолимфы, так как диссоциация в воде хорошо получается, и для удаления из организма растворенных отбросов, того, что организму уже не нужно. И тратить такую драгоценную воду для канализационных стоков, чего мы, люди никак не можем понять до сих пор, решено нецелесообразным. Поэтому перед самым выходом мочи наружу хитрые насекомые поставили хитроумную мембрану, вода через нее не пропускается и возвращается назад в организм для более важных дел, а растворенные в ней соли – пропускаются совершенно сухими, в виде кристаллов, которые из насекомого вываливаются примерно как фарш из мясорубки. Вот что такое научно–технический прогресс и культура на молекулярном уровне.
Знаменитый Джеймс Джордж Фрезер (иногда русские пишут Фрэзер) собрал столько сведений о жизни первобытных племен по всей нашей планете, что никто более не может тягаться с ним в этом вопросе. На основе собранных данных он же сформулировал аксиому: чем благоприятнее окружающая среда обитания человека, тем он дурнее, меньше развит, и, естественно, наоборот, чем среда неблагоприятнее, тем он – умнее и развитее. Я этот вывод Фрезера неоднократно и специально проверил в других своих работах, на его же материале, например, на австралийских аборигенах и камчатско–курило–японо–сахалинских айнах. Все действительно так, как сказал Фрезер, но я вам все это интерпретировал еще и примером насекомых из Калахари. Чтоб уж наверняка доказать. Этот немаловажный вывод нужен мне, чтоб поискать такое место для зачатка культуры и, главное, сформулировать совершенно неочевидный тезис наподобие того, как «дураки» все же научились ошпаривать кипятком каштаны. У них же почти, как у насекомых в Калахари, больше нечего было жрать.
Но сперва раскритикую кое–что еще у Морозова в его процитированной основополагающей идее, например, связь изрезанной морскими заливами и орошенной многочисленными реками Европы с культурой, как материальной, так и умственной,каковая должна была распространяться в азиатский Восток. Таких мест на земле – пруд пруди, огород городи и еще останется. Например, Дальний Восток или та же Океания, изрезаннееболее нее трудно себе представить. Поэтому Океания должна бы по сравнению с Европой быть более ее приспособленной к культуре.
Во–вторых, так как Морозов уже там, где мы все будем, назовите мне место, где природа за исторический периодрезко бы изменилась, так как он требует, чтобы она резко не изменялась. Тогда его концепция будет действовать. Уверен, не назовете, даже утопающая Голландия не подойдет, значит, и тезис не будет действовать. Кроме того, доподлинно известно, что культура, например, той же Месопотамии и Египта, не говоря уже об азиатской части пролива Босфор, немного древнее европейской. Так что она двинулась сперва в Европу, а потом потихоньку стала возвращаться назад. Но и сегодня еще в пути, окончательно так и не доехала.
В третьих, заумная фраза насчет того, что другие местности по мере того, как развитие техники делало их более благоприятными с точки зрения общественной экономики, глупа как пробка. Ибо откуда там взялась техника? Причем как она только взяласьоткуда–то, так луддиты принялись ее ломать, хотя эта техника вроде бы и служила общественной экономике.
То есть, все это, в общем–то, критичным умом Морозова предоставляется нам с вами с чужих слов, примерно как «от зубов отскакивает» таблица умножения, наизусть, как стихотворение, выученная раз и навсегда.
Но и это еще не все. Рассмотрим три порыва,двигавшие культуру из угла в угол Земли.
1. «Великое переселение народов» в IV – V веках. Традиционные историки понимают его как сплошное переселение, поголовное, примерно как переселяются, двигаясь по семилетнему замкнутому кругу, животноводы–кочевники (например, казахи). У кочевников это переселение– сама их жизнь по тому же самому замкнутому кругу, ибо их стада начисто вытаптывают за неделю всю жалкую траву полупустыни, и следует переселение километров за 20–30 по кругу, и так – каждую неделю. И только через семь лет вытоптанная трава тут вновь отрастет. Только у глупых историков это переселение не по известному кочевникам тысячу лет кругу, а по прямой, в сторону Западной Европы, в совершенную неизвестность, примерно как головой – в омут. Сумасшедшие, конечно, были во все века, но не поголовно же? Глубокому рационалисту Морозову это не нравится и он пошел на компромисс, дескать, не все переселяются. Как будто он не знает, что прежде, чем даже переехать из одной квартиры в другую на той же улице, человек испытывает массу таких чувств, что впору свихнуться. И хотя все знают поговорку, что семь раз отмерь, прежде чем отрезать, тем не менее, например, даже заядлые картежники иногда кончают жизнь самоубийством. Компромисс требует определенного смирения с обстоятельствами, поэтому Морозов смирился с совершенно идиотским вопросом, не отвечая: откуда берутся на берегах Тихого океана люди, начиная с гуннов, столетиями, тысячелетиями, непрерывно, конвейерно поступающие в Европу, и куда они потом деваются? Абзац у меня получился очень уж длинным, но до конца мысли я так и не дошел, отправляю вас за дополнительными справками в другие мои работы. А здесь добавлю только, что «великое переселение» по Морозову не культуру должно принести, а – бескультурье.
2. «Крестовые походы» XI – XII веков. Представьте себе, что Наполеон или Гитлер семь или восемь раз подряд наступал бы на Россию, а потом, добравшись через три–четыре границы к нашей границе, отступал бы назад копить новые силы. Или вы не расхохочетесь? Тогда за подробностями вновь отправлю вас к другим моим работам. Здесь же только скажу, что Константинополь брал единожды Козимо Медичи Старший из Европы, а платил всякому сброду индульгенциями, ибо любому профессиональному военному есть за что индульгенции регулярно иметь, так как профессиональные военные тех времен были простыми грабителями, «вольными» (от слова своя воля) казаками–разбойниками, больше они ничего не умели. Примерно как нынешние российские «контрактники» в Чечне.
3. «Третий порыв начался в конце XVIII века и, вероятно, закончится в половине XX – период общественных революций после которого можно ожидать опять около полутысячелетия плавного, спокойного развития человеческой жизни и мысли», – так сформулировал этот последний порывсам Морозов. Он не дожил, кажется, до второй мировой войны и не знал, что она к общественной революциине имеет никакого отношения. Так же как и знаменитый Карибский кризис, после которого, реализуйся он полномасштабно, жизнь на Земле вообще бы закончилась. В самом расцвете культуры. А что касается 500 лет, то вообще вся более или менее осмысленная история земных цивилизаций в этот срок укладывается. Включая инков и майя.
И вообще, что такое гегемония культуры? Ведь гегемон – человек или группа людей, например не знающий как организовать производство пролетариат у Маркса, равно как и клика Путина в нынешней России. Сатрап от гегемона отличается лишь тем, что он назначен владельцем и правит чужим добром, а гегемон все природные ресурсы,включая население, приватизировал. И если культура умеет делать то же самое, то лучше бы уж не знать, что это такое.
Именно по всему этому, изложенному, мне не нравится основное положение исследованияМорозова, которым обуславливаются все деталиэтого самого его исследования.
Только мне понравилась еще одна цитата из его «Предисловия к шестой книге». Вот она: «И если я вышел первый из этого столбняка и, по неопытности, заговорил на древнееврейском языке косноязычно, то обязанность специалистов по этому предмету не только указать на мое косноязычие, но и дать надлежащий перевод, а не оставаться и не оставлять читателя, отбросив мое объяснение, по–прежнему в пожизненном столбняке. Ведь в такой позе далеко не уйдешь в науке!»
Очень справедливо и доходчиво это сказано, а сказано это в ответ на следующую фразу одного из его оппонентов: «Интереснее же всего тут следующий факт. Вот, например, тот же М. Данан говорит далее: «Я должен категорически заявить, что Дидона не означает по–еврейски «их судья». «Но что же оно в таком случае означает?», – спрашиваю я. Автор молчит, все другие возражатели тоже молчат».
Мне не хочется стоять в столбняке, я тоже желаю из него выйти как Морозов. И даже согласен пострадать от критики, если она будет предметной, а не такой, какой незаслуженно подвергся он сам. И не только по этой причине я продолжаю и привожу мою концепцию. Мне нравится ее приводить, она мне кажется безупречной. Более того, она мне кажется заслуживающей внимания, нет, не историков, они все как один – болваны. Или есть другие историки, не такие, которые учили сами без тени сомнения идиотскую историю, а теперь учат ей же других людей? Думаю, что таких нет. Во всяком случае в историках такие не могут числиться. Лучше всего мою историю поймут и одобрят математики и физики, и вообще ученые, отдавшие свой ум точным наукам, а не описательным, типа сказок, куда входят и антропологи, и археологи и даже исторические геологи, но на этом список не ограничивается.
Итак, я остановился на нескольких, на мой взгляд, доказанных постулатах. Первое: самое ценное изобретение состоит не в изобретении орудия труда, каковое всегда можно подглядеть в природе, а в изобретении умозрительной системы, которой в стандартной природе нет, но она может быть создана и позволит изобретателю лучше жить при тех же условиях окружающей среды. Вывод из этого тот, что только жизненно важные вещи и осуществленные идеологии и технологии (мечты), без которых почти не выжить, не говоря уже о расширенном воспроизводстве, надо учитывать в культуре, понятие которой слишком расплывчато для таких целей.
Второе: человек, как и животное, живущие в неге и без забот, нельзя сказать чтоб умственно деградировал, это не доказано, но уж об умственном совершенствовании надо забыть. Это настолько универсальная и первозданная лень, что для ее преодоления нужны катаклизмы наподобие потопов, землетрясений или засух лет так на пять подряд. И все это должно быть не единично и случайно (тогда лень заставит их не замечать), а должно постоянно висеть над головой как дамоклов меч, ни на минуту не давая передышки. Тогда голова начинает работать наподобие перпетуум мобиле, не остановить. И в результате почти ничто не прячется в подсознание, откуда сведения весьма трудно доставать, а все пишется на «жесткий диск» коры мозга, которая готова немедленно выдать любое сведение по заказу. Поэтому в мозге главное не объем и вес, а площадь коры, которая от недостатка свободного места для записи так быстро разрастается, не помещаясь в более медленно растущей голове, что своими «извилинами» начинает походить на смятую в комок салфетку: площадь огромна, а объем – почти ноль. Поэтому плодородные долины– враг прогресса.
Третье: доказано, что культура в смысле жизненно важных знаний и изобретений движется с равным успехом как из области большей концентрации в меньшую концентрацию, так и из меньшей концентрации в большую. Разница – только в объеме потоков туда и обратно, но это не говорит о том, что обратного потока нет. И это является очень важным, так как противоречит общепринятому понятию закона, вдолбленному в нас теорией газов разной плотности.
Четвертое: внешние порывыи толчки, такие как великие переселения, крестовые походы, походы викингов и Ермака, каковым небезызвестный и истеричный полуисторик–полумаг Лев Гумилев дал идиотское название «пассионарности», а другой полуфизик–полулирик–полуграфоман Валерий Демин присвоил звание «торсионных сил», каковые ничем не измерить, «умом не понять, а можно только верить», надо бы выплюнуть, как откушенный кусок яблока с червяком. Ибо все это всего лишь осуществленные идеи, зародившиеся в одной конкретной голове, например в голове казака–разбойника Александра Македонского. Такие же идеи, осуществленные и полуосуществленные, родились в головах первого Медичи, Наполеона, Гитлера, Ленина и так далее. Главное при осуществлении этих идей – это то, чтоб взвесить логически их осуществимость, ибо, например, Икар с Дедалом с этим делом не справились. Неужто не догадались выбрать для полета пасмурный день, коль скоро эпоксидного клея в ту пору еще не было. Конечно, надо найти и уговорить сотрудников, но это ведь тоже относится к логическому взвешиванию осуществимости идеи.
Плодотворные и неплодотворные идеи – понятие весьма растяжимое. Например, идея автомобиля – априори идиотская по сравнению с лошадью, с любой точки зрения на него. С экологической точки борьба с навозом на дорогах легче и во много раз дешевле (учитывая цену нынешнего лечения). С точки зрения скорости в городе лошадь быстрее. С точки зрения общих затрат труда на лошадь и автомобиль, лошадь раз в сто выгоднее. Точка зрения толчка– порыва–прорыва в научно–технический прогресс слишком сомнительна по сравнению с самолетом (он логичнее), а я даже не начинал еще говорить ни об озоновых дырах, ни о прошлом труде гипертрофированного и однобокого прогресса для преодоления невыносимых технических и технологических проблем в процессе «совершенствования» автомобиля. И так далее. Примерно как об идее обогащения урана для атомной бомбы, о котором знающие люди сказали, что если бы не война, любой здравомыслящий предприниматель посчитал бы трудности не только технически, но и экономически непреодолимыми. Примерно как в 2005 году докопаться до центра Земли.
Но есть идеи настолько простые на наш нынешний взгляд, что мы не можем даже представить себе, что это на самом деле – величайшая и простейшая по осуществлению, но сложнейшая по поддержанию «на плаву», идея. Она потому и величайшая, что – простейшая. И именно поэтому я еще нигде никогда не встречал мнения о том, что идея прибыльной торговли с заранее рассчитанной прибылью является идеей, создавшей наш нынешний мир и прогресс на Земле.
Суть ее состоит в том, что равноценный по согласию сторон обмен продуктами человеческой деятельности между ближайшими племенами–соседями надо заменить на обмен неравноценный по существу, но эту неравноценность нельзя установить, так как продукты обмениваются отныне не с ближайшими соседями–племенами, а, наоборот, с самыми по возможности дальними племенами. Ни то, ни другое племя не знает истинную цену продукта, каковой привезут к ним для обмена. Например, в пустыню привезут вкуснейшую рыбу и скажут, что она стоит верблюда. Назад же к морю из пустыни привезут, например, соли и скажут, что щепотка ее стоит недельного улова рыбы всем племенем. И ни там, ни там никто не позволит себе заподозрить обман, так как для этого нет исходных данных, никто не был в гостях друг у друга никогда.
Для осуществления такой сделки прибыльного обмена нужен всего лишь посредник, который был там и там и знает истинную цену продуктов там и там. Я это уже много раз описал в статике и динамике, поэтому на этом остановлюсь. Обращу ваше внимание лишь на то, что цена обмена в концах торгового пути может быть любая, и никого этим не удивишь. А если и удивятся, можно наговорить столько небылиц, что любой прирожденный скептик из–за незнания обстоятельств добычи продукта не найдет против ни единого аргумента. Доказательства есть даже в наших днях, когда Советский Союз был за железным занавесом, и моток ниток из мохера, привезенный из–за этого занавеса, мог быть продан за 10–ти и даже за 20–кратную цену покупки. Стоит ли говорить о том, что цена обмена быстро превратилась в отвлеченное понятие цена, выражающееся в весовых мерах металлов и вообще во всем том, что занимает малый объем и имеет сравнительно небольшой вес, например, в стеклянных бусах, которые умело делать только торговое племя.
Так как я давно уже все объяснил в других своих работах, остановлюсь здесь на том, что еще недообъяснил или вообще не развил до достаточного для понимания уровня. Например, что «торговля – двигатель прогресса», а вовсе не та ерунда, что изложена в трех выше приведенных пунктах покойным Морозовым. Мы, конечно, все знаем лозунг, взятый мной в кавычки, только не придаем ему должного значения, считая его чем–то вроде почти прибаутки типа «не убий» и «не укради». Тогда как целые государства отправляют весь свой народ на убийства, тогда как эти же самые государства посылают свой народ воровать чужую собственность, вернее даже, грабить. А церковь, у которой оба лозунга написаны в самых «святых» ее книгах, благословляет крестом, либо другими церковными цацками (зеленого цвета), подневольных убийц и грабителей «на подвиги». Кстати, и само слово подвиг – оттуда же, подвинуть соседа с его земли подальше. Но первый лозунг все–таки не прибаутка, он имеет наиглубочайший смысл.
Торговая прибыль, которая, особенно на заре этого процесса, была сколь угодно высокой, дает средства не только на развитие ее самое, но и на преднамеренное создание (производство) товаров. Которое без торговли не имеет смысла, так как данные аборигены удовлетворяют только собственное потребление и разумный запас, все равно остальное все испортится и этого срока не надо долго ждать, так что опыт на разумный запас тут же приобретается. О природной лености я уже говорил.
Мало того, нужно организовать встречное предложение товаров, ибо нечего лошадей, верблюдов и торговые корабли порожняком гонять в обратную сторону. И даже не это главное, а то, что без встречного товара сама торговля в первоначальное отсутствие денег бессмысленна. Не вечно ведь в долг давать.
Когда не один горшок надо слепить, не одну корзину либо циновку сплести в год на собственную потребность, а – как можно больше, на продажу, любой абориген призадумается о производительности труда. Но никакая «потогонная система» не даст качественного ее роста, пока не заработает голова, заменяя, например, лепку сосуда производством горшков на гончарном круге. Пока ручное плетение ткани, как ныне бабушки вяжут носки, не заменится ткацким станком.
Но от торговой сверхприбыли не только сама торговля и производство товаров расширяются. Бешеными темпами от хорошей еды у торговцев поднимается настроение, и не только настроение, а еще кое–что. Так что в торговом племени наступает не только бум рождаемости, но и доживаемости детей до производительного возраста, когда он уже сам начинает заботиться о себе. С одной стороны это очень хорошо, так как способствует прогрессивному самомнению, и торговец начинает вникать в свою самоценность. С другой стороны – очень даже плохо, так как торговцев среди обычных людей во все времена не должно быть больше пяти процентов, ибо они начинают друг другу мешать, толкаться на рынке локтями.
Но и это хорошо, только не для торговцев, а для всего социума, ими обслуживаемого, так как возникает конкуренция и товар дешевеет. Но, главное – возникает дополнительный порыв к научно–техническому прогрессу и даже к «ненужной» большинству и поныне культуре, в смысле музыки, пения, танцев, картинок. Но и любители культуры появляются, готовые немного поголодать ради песен и плясок, и упомянутая часть культуры начинает жить сама в себе как «лосось в собственном соку». Но так как «чистой» культурой на ранней стадии занимается в основном торговое племя, из–за тех же прибылей, конкуренция несколько снижается и сама культура приобретает некие черты товара. Ибо находятся такие сверхлюбители, что готовы ее покупать, например, оду начальнику или симпатичное колечко жене.