Скворцов Валериан. Гольф с моджахедами

   Заира взглянула в правый нижний угол экрана. Часы ноутбука "Тосиба" показывали 11.40 утра. Русскую привезут из Адлерского аэропорта в полдень.
   Тумгоева загнала письмо в кодированную базу данных, закрыла паролем и поставила "на уничтожение" в случае несанкционированной "откачки" или постороннего проникновения. Отключилась от сети, прикрыла крышку "Тосибы" и поморщилась: сразу же прошел телефонный звонок. Причем не от своих, потому что свои, когда компьютер сидел на линии, могли переговорить по мобильному.
   - Это Тереха, доброе утро Заира, - сказал Лоовин, потомок белогвардейца, латифундиста и военного преступника. - У вас было занято, так что, я думаю, не рано звоню, а?
   - Не рано. Здравствуйте, Тереха, слушаю.
   - Потрясающее предложение!
   Заира выключила лампу в простенке между огромными окнами, выходившими на серое, искомканное бризом море. С утра штормило, и казалось, что в стальных рамах не пейзаж с волнами в барашках, а кое-как натянутое морщинистое одеяло в прорехах, из которых торчат клоки ваты.
   - Потрясайте, - сказала Заира Терехе и, прикрыв трубку, зевнула. - Две минуты. Больше времени не имею. Ко мне едут гости.
   - Гостья, - нахально похвастался информированностью Лоовин. - Звоню из аэропорта. Ваши усадили в машину потрясающе элегантную леди...
   Старый Тереха Лоовин, выряженный опереточным бонвиваном, толкался в Адлерском аэропорту, когда принимали международный рейс. И на Сочинском морском вокзале, если приходил круизный теплоход с иностранцами. Таращился из ресторанного окна на приезжих и их багаж. Воплощал традиции фарцовского прошлого, а на деле, что называется, стучал по мелкому: кто кого встретил, кто где был и что сказал.... За это контрразведка позволяла ему портить адлерский аэродромный или сочинский портовый пейзаж.
   - Вы желаете, чтобы вас ей представили? - спросила Заира. И усмехнулась, теперь не прикрывая ладонью трубки.
   - Э... да, нет...
   Лоовин считался голубым.
   - Тереха, раскручивайтесь по делу. Зачем вы звоните?
   - Брусочек, пятьсот грамм. Гладенький...
   Заира, толкнувшись ногой, мягко развернула кресло от окна.
   - Конечно, не сертифицированный?
   - Напротив! Безупречный... Три девятки, запятая и после неё ещё девяточка. Номерок называю. Четырнадцать восемьсот восемьдесят. Кредит суисс... Вам сообщаю первой.
   - И последней, Тереха.
   "Черкес" замолк, обдумывал варианты ответа. Соображал он медленно.
   Антрацитового оттенка экран телевизора "Телефункен" со звуковыми колонками, похожими на холодильники, нагонял ещё большую тоску. Еще раз толкнувшись ногой, Заира вернулась с креслом к вяло штормившему морю.
   Зачем Саид-Эмин Хабаев, всемогущий председатель правления и генеральный управляющий "Гуниба", построил виллу над этим жутким обрывом?
   Чеченцы боятся моря. Это в генах. На берег предки попадали для продажи. Традиционная манера трудоустройства сто лет назад воспринималась иначе, чем сейчас. Для некоторых, вырванных из горных аулов, рабство открывало мир и карьеру, случалось, что попадали на трон в Египте или Тунисе... И сейчас дети моджахедов (8), приезжающие на виллу, одни забираются по склону и прячутся за кухонным блоком и конюшней, отсиживаются в самшитовом подлеске, другие - бегут к неспокойной большой воде и пробуют её на вкус.
   Ради детишек, страдающих морской аллергией, Заира навесила на окна, которые, в сущности, считались стенами, глухие портьеры, а для освещения салона прибавила ламп.
   - Когда прикажете прибыть? - спросил Лоовин.
   - С брусочком?
   - Разумеется.
   - Я скажу Карамчяну, он вам позвонит, Тереха.
   Заира вдавила дистанционное управление шторами. Пейзаж с Черным морем исчез, в салоне стемнело, и она реостатом добавила накала в лампах.
   Эффект получился неожиданный. Огромный черно-белый фотографический портрет Заиры, висевший у дверей, высвечивался теперь снизу и не выше подбородка. Она передернулась: как не заметила до сих пор? Лампы вызывающе обозначали высокую, обтянутую платьем грудь, тень отрезала голову...
   Что бы сказала русская парижанка, приметив такое?
   - Карамчяна нет в Сочи, - сказал Лоовин.
   - Здесь он, всезнайка, - ответила Заира и разъединилась.
   Карамчяну, если он двигался по расписанию, полагалось теперь проезжать на своей "Волге" Новороссийск. Он вез подарок Саид-Эмина Хабаева ко дню рождения Заиры, полученный в ставропольской гостинице "Интурист" от связного "Гуниба".
   Генеральный управляющий Горы, огромного финансового имамата, неторопливо и по системе, как делал все в жизни, вел поиск второй жены. Братья, родной - Макшерип и сводный - Исса, относились к проекту со смешанным чувством. Но решать, конечно, сестре. Чеченки своевольны...
   Ритмичное шипение прибоя под обрывом прорывалось теперь даже сквозь шторы. Заира подумала, что следовало бы поставить гардины-дублеры со вторыми такими же. Впрочем, гостье, может, и понравится шумовая близость водной стихии. Русские иначе воспринимают море.
   Пропищал "Эриксон".
   - Хозяйка, - сказал Джамалдин, осетин-водитель, - шоссе скользкое, подморозило ночную мокреть, приеду на десять-пятнадцать минут позже. Или гнать?
   - Положись на свою осторожность, Джамалдин. Гостью везешь, - сказала Заира.
   Осетин исповедовал православие, иначе бы она сказала: положись на Аллаха.
   Могущественный Саид-Эмин Хабаев любил осетин. Отец этого, Джамалдина, спас ему жизнь - спрятал в семье, когда в прошлом веке, 23 февраля 1944 года, 479400 чеченцев депортировали в Казахстан. Женщин с детьми и стариков отделили, везли другими эшелонами. Стояли морозы, Хабаевы вымерли. Трехлетнего Саид-Эмина вытянул из-под мертвяков сцепщик. За такое расстреливали на месте, как за помощь при побеге.
   Неведомы пути человеческие, но судьба каждого предопределена...
   Прав Исса, с ней не играют. Перед смертью каяться за совершенное зло, как принято у христиан, будет поздно. Пророк Мухаммед, да благославит его Аллах и приветствует, говорил: не делал добра, не помогал людям в беде - не надейся на рай, будешь пить кипяток в аду, добро совершай, когда просят нуждающиеся...
   Стареющий и бездетный Саид-Эмин нуждается в добре и любви. Могущественные чаще других лишены этого...
   А что чувствует она, Заира?
   Махачкалинская поэтесса Аминова в такой, наверное, пасмурный день и написала свое задушевное:
   Снова море штормит.
   Я слежу за прибоем.
   Разбиваются волны, грозясь потопить.
   Мое сердце не спит,
   И за сердце другое
   Шепчут губы молитву, прося защитить...
   Много лет назад Заира так же молилась, но судьба не защитила "другое сердце". А тело, наверное, смыло прибоем с гальки сухумского пляжа. Жених, нанявшийся к абхазцам, воевал против "гоги". И противник-то считался ничтожным. Судьба...
   В защиту Саид-Эмина Хабаева молитв не требовалось. О спасении обычно молились его враги.
   Уважение, благодарность за поддержку, восхищение благородством, дружба, наверное... Что ещё она может чувствовать? Что может быть еще, если тебе, Заира, тридцать шесть и ты считаешься старой девой без детей, а это само по себе большой грех?
   "Эриксон" запищал опять.
   - Хозяйка, мы перед воротами, въезжаем, - сказал Джамалдин.
   - К центральному входу, - приказала Заира.
   Она прошла в просторные сени, выходившие на лужайку, подобрала с мраморной доски перед зеркалом шелковый черный шарф, накинула на голову, концы обернула вокруг шеи, привычно прикрыв одним лицо до глаз. Взглянула в зеркало. Огромные глазищи, высокая переносица...
   Полномочный представитель президента Масхадова в Краснодаре, дальний родственник, называл её по-есенински - "моя Гайянэ".
   Русская успела, упредив охранника, открыть дверь "Бэ-Эм-Вэ Икс-5 Ле Ман" и выйти. Полпред, до краснодарского назначения представлявший Чечню в Лондоне, назвал бы её, наверное, Одри Хепберн. Невысокая, стройная шатенка, на кавказский вкус - тощая. Твидовый спенсер, черная юбка немного выше колен, темные чулки, приплюснутые туфли на плоской подошве. Единственное светлое пятно в костюме - горчичного оттенка шарф, по-матросски увязанный жгутом на груди. Поражала прическа: густые космы, которых хватило бы на двоих, в беспорядке ниспадали, раздваиваясь на темени, чтобы прикрыть вроде бы случайно отставшей прядью высокий лоб...
   Семисотсильный внедорожник укатил к гаражу. Русская не знала, как реагировать на появление чеченки с полузакрытым лицом, и вопросительно взглянула на охранника.
   - Добро пожаловать, госпожа Севастьянова, - сказала Заира, отнимая шарф от губ. - Я Тумгоева, зовите меня, пожалуйста, Заира. Я хозяйка дома и...
   - Ох, извините... Так необычно все, - сказала Севастьянова. Здравствуйте! Спасибо за встречу в аэропорту... И такая здоровенная машинища! Я - Ольга, просто Оля... Пожалуйста, будем по имени...
   - Я не поехала в Адлер, - сказала Заира. - Вы понимаете, конечно, почему... Ваш муж и его партнер, которого я представляю, ведут предварительные переговоры, а пока дело не слажено, не стоит привлекать внимание...
   - Да уж, - ответила Ольга. - С супермощным "бэ-эм-вэ" суперпоследней модели и парнями при агентурном параде, которые выхватили меня из толпы пассажиров на трапе и протащили мимо таможни, на ходу отметили паспорт у пограничников, - конечно же, никто и ухом не повел!
   Они рассмеялись. Не от веселья. Каждую немного отпустило затяжное одиночество. Одиночество женщины без других женщин. В окружении мужчин, от которых невозможно дождаться ухаживания.
   - Чемоданы появятся позже, - сказала Заира. - Их все-таки проверяют... Пойдемте, я покажу дом... Оля... - добавила она с удовольствием обращение. - Пойдемте. Сразу предупреждаю, что это чеченский дом.
   - Это типичный миллиардерский дом, Заира. Представляю, во что обошлись котлован и расчистка под сад на таком обрыве!
   - Ни во что. Разложили с десяток, кажется, снарядов. Или бомб... Привезли из Моздока. Какой-то генерал с полковником приезжали. Саперный капитан, облазивший окрестности, доложил о порядке взрывов... Расставили спецназовское оцепление, ну и рванули. Потом приехали бульдозеры. Убрались спецназовцы - появились срочники с лопатами. Отъелись немного. Я перевела их на нашу кухню - мясо и зелень... В море покупались. Милые юноши, совсем дети. Некоторые просили разрешения позвонить домой... А строили и вели отделку сербы. Своих мы не подпускали, они отвыкли, гордые и ленивые, предпочитают блочные шестиэтажки складывать или в охране служить...
   Светлорозовый потолок обширных сеней, отражаясь в лакированных досках пола, красил их в странный лазоревый цвет. Начиная от двери, пол набирал синеватую густоту, терялось ощущение его материальности, и он словно бы утекал в небо сквозь промытые до невидимости стены из бронестекла, расчерченные планками жалюзи. Полка розоватого мрамора, перечеркивавшая зеркало, была единственной мебелью.
   - Как мило, - сказала Севастьянова. - Даже в хмурый день, как сегодня...
   - Нет вещей, вот и все, - ответила Заира. - В следующей комнате нас ждет хмурое море.
   Она вошла в салон первой, чтобы запустить механизм раздвижки штор. Лампы не выключила, и на дневном свету они превратились в желтые шары, сами по себе залетевшие в помещение откуда-то с моря, открывшегося за стеклянными стенами. Только теперь Заира поняла замысел дизайнера, исповедовавшего, как он сказал, минимализм.
   Для оформления внутреннего убранства дизайнера привозили из Сухуми. Он же предложил сделать её фотопортрет "ретро" - черно-белый, на толстом картоне, с использованием древней проявочной технологии.
   - Влюбился, - сказал, посмотрев на портрет, Саид-Эмин Хабаев и, вопреки протестам дизайнера-фотографа, толково защищавшего минимализм и глуповато отрицавшего свое чувство, попросил Заиру повесить огромный картон в салоне.
   Помещение перечеркивала мягкая двусторонняя лавка с антрацитовой обивкой - под цвет экрану "Телефункена" - на кубических подставках в тон с половыми досками. Оранжевые подушки всяких размеров, разбросанные в беспорядке, потому и были оранжевыми, что гармонировали со светом ламп.
   Потребовалось приехать русской парижанке, чтобы Заира все это разглядела.
   - Наверное, вам кажется, что здесь пустовато? - спросила она.
   Ольга улыбнулась. Заире нравилась, как она это делает.
   - Когда ехала к вам, то, насмотревшись на другие строения, ожидала помпезные колонны у входа и арки между помещениями, задушенными коврами, заставленными антиквариатом и хрусталем... Вы не обижаетесь, что я так откровенно?
   - Если замыкаешься на колоннах и арках, на этажности, на грудах вещей - это стагнация, изобилие же антиквариата и мелочей высасывает энергетику, - сказала Заира выспренно. И надула щеки, изображая эксперта. - Человеку присуще куда-нибудь стремиться, лететь... Минимизировать земное притяжение. Это отвечает взглядам и образу жизни... А вот кого, не могу вспомнить! Дизайнер говорил, да я забыла... Придется позвонить, попросить, чтобы повторил...
   - Э-э-э... взглядам и образу жизни людей, которым принадлежит будущее, хозяевам своей судьбы? - спросила Ольга.
   - Ну, да... в этом роде.
   Они расхохотались и пошли смотреть спальню. Толкнув мягко раскрывшуюся дверь, Заира спросила:
   - Ваша парижская прическа...
   Ольга изобразила фырканье посвященной и, подражая Заире, важно сообщила:
   - Называется "Наполеон на Аркольском мосту"!
   Покрывало на двуспальной кровати вспучилось, из-под него вылез рыжий кот размером с лисицу, потревоженный смехом. Он зевнул, обнажив сабельные клыки, потянулся и, дергая хвостом, уселся на меховые шлепанцы. Вытаращенные желтые глазищи с черными полосками зрачков смотрели, не мигая.
   - Зовут Жоржик, - представила Заира. - Его любят все, а он никого. Как вы относитесь к животным?
   - Разве не ясно? Посмотрите-ка на него! Пришел черед страдать. Он влюбился с первого взгляда!
   "Пришел черед страдать", - повторила про себя Заира. Словно спохватилась.
   Она увлеклась гостьей. А пришельцы, пусть милые и с прической "Наполеон на Аркольском мосту", никому на Кавказе, включая кошек, никогда не сулили удачи. Русские - тем более.
   Заира вспомнила тисненую золотом английскую надпись на еженедельнике Хабаева, подарке иранского партнера: "Американец, первым открывший Колумба, сделал скверное открытие".
   Севастьяновых, явившихся на Кавказ, открывала Заира. Муж Ольги, Лев, в этом же доме начинал путь на Гору. Это про них сводный брат Исса написал из Москвы: "Новые для России люди, к таким ещё привыкать..."
   Заира снова подумала: "Скверное открытие?"
   - Хозяйка! - подал из сеней голос Джамалдин. - Багаж здесь...
   - Занеси гостье в спальню, - распорядилась Заира.
   И внезапно поняла причину душевного дискомфорта: оба Севастьяновы остались равнодушными к богатству, они словно бы знали про него что-то еще, неизвестное ей, Заире. И если всемогущий Саид-Эмин Хабаев призвал таких людей, значит, и он про богатство знает не все и нуждается в их помощи?
   2
   Лев Севастьянов сообразил, к какому американцу относится девиз на обложке еженедельника Хабаева, и рассмеялся.
   Приличия ради, генеральный управляющий "Гуниба" улыбнулся в ответ. Встречаясь с западниками, он тяготился их сортом вежливости, которая на Кавказе воспринимается чем-то вроде обещания не держать тебя за гориллу. Русские, конечно, меньше кичились, но этот, развалившийся в кресле, говорил по-английски. Сказал, как отрезал, что сподручнее обсуждать предмет переговоров в терминах этого языка, исключающего двусмысленность.
   Слово "переговоры" коробило. Богатства и власть Саид-Эмина Хабаева никогда не приснятся французскому банкиру с российским паспортом, и в Париже адвокат хабаевского агента Бекбулака Хасанова, Ив Пиккель, без обиняков обсуждал с Севастьяновым условия найма, а вовсе не сотрудничества. Впрочем, на Западе и наем - не наем, а соглашение по контракту...
   Слава Аллаху, что сидящий в другом кресле с омертвелым лицом под надвинутой каракулевой папахой Хаджи-Хизир не знает английского. Отношения с людьми вне своего клана начальник контрразведки финансового имамата сводил к средневековым трансакциям: отобрать - отдать, купить - продать, обмануть - поверить, убить - защитить, похитить - освободить... Русским близка эта сторона горского характера. Как единственная понятная. Севастьянов, по всем признакам выпавший из национального стереотипа, явно не подходил в кунаки Хаджи-Хизиру. Может, и к лучшему. Задачу, на выполнение которой подряжали банкира, не решить примитивными трансакциями. По идеологии она, пожалуй, подпадала под надпись на еженедельнике. Америке - не краснокожей, конечно, а нынешней - предстояло открыть кавказского финансового Колумба.
   От этой задачи, а не от её оформительской двусмысленности, и рассмеялся Лев Севастьянов, предвкушая удовольствие от предстоящей сложной работы.
   Проницательный Хабаев почувствовал это. И понял, что насчет вежливости, во всяком случае севастьяновской, переборщил в мыслях. Пойди пойми очерствевшую по-западному русскую душу во французском прикиде!
   - Деловой курс холдинга "Гуниб", с которым вы меня ознакомили, не представляется мне рабочим направлением, господин Хабаев, - развязно сказал всезнайка. - Что у вас есть? Коктейль из олигархических денег, накоплений коррупционеров и общаков организованной преступности, который лишается инвестиционной подвижности. Авуаров, в особенности из бюджетных московских отчислений, через край, а как с ними поступать - неизвестно. Их трудно размещать даже в банках офшорных зон, не говоря о полнокровных легальных финансовых учреждениях... Так ведь? Причина? Вы, разумеется, хотите откровенного разговора?
   Хабаев развел руки, упиравшиеся локтями в письменный стол, и кивнул.
   Хаджи-Хизир кивнул тоже. По интонации он понял, что русский вежливо спрашивает какое-то разрешение. В любом случае, беседа записывалась через микрофон во внутреннем кармане его пиджака на магнитофон в шифровальной комнате, где перевод делался, как говорится, с колес. Слова есть слова, это ещё не решение, а когда для решения придет время, он, Хаджи-Хизир, будет знать слова и сможет взвесить смысл сказанного бойким русачком.
   Севастьянов перебросил лист своего блокнота и продолжил:
   - Предварительный анализ показал, что... этот коктейль перенасыщен преступлениями. Я имею в виду элементы насилия, не более, и, Боже упаси, не смену форм собственности или переход её из рук в руки. Некоторые детали мне неизвестны, могу привести примеры... Но вот, например, мясной комбинат в Сызрани приобретен в результате нелегального изъятия акций у его работников с помощью... скажем, группы силового давления. Не важно какой, бандитской или милицейской. Этого достаточно, чтобы последующие легальные трансакции мясокомбината так же были признаны нелегальными в случае следственных действий. Мировое финансовое сообщество через собственные информационные структуры, проще говоря - с помощью экономической разведки, постоянно ведет подобные следственные действия на российских просторах, включая Северный Кавказ... Сообществу известно, что около восьмидесяти процентов прибылей от такого рода предприятий вывозятся за границу. Их, конечно, принимают в офшорах, а стоит деньгам появиться вне их - замораживают счета под предлогом начатых или только кажущихся расследований... Это пропавшие деньги. Худший случай. В лучшем, деньги просто не принимают, с ними не связываются... Таким образом, с финансами "Гуниба" происходит то, что называется утратой гидрогенности, то есть текучести... Застой.
   Хабаев приметил, что Хаджи-Хизир дважды переставил раскоряченные ноги, казавшиеся для огромного, непомерной толщины тела необыкновенно тощими в старинного кроя шевровых сапогах. Боролся с подступившей сонливостью.
   А русский бил в точку.
   - В финансовой практике существуют приемы преодоления такой болезни ? - спросил Хабаев.
   - Как временная мера? Как временная мера, думаю, их можно найти... Скажем, ещё работающие короткие деньги превратить в длинные... Но в целом следует срочно, весьма срочно приступить к кардинальной перестройке финансовой стратегии "Гуниба". Превращение коротких денег в длинные даст только временный эффект.
   - Что значит - короткие и длинные?
   - Поясню на примере одной вашей операции... Но договоримся, что вы не спросите, откуда я о ней знаю. Условие принимается?
   Аллах всемогущий, подумал Хабаев, ты справедливо лишил Хаджи-Хизира знания иностранных языков. Русский, которым начальник контрразведки владел лучше чеченского, давно уже считался своим в горном Кавказе.
   Залетный финансист, предусмотрительно выбравший для переговоров английский, более не представлялся самоуверенным и развязным. Смекнул, кто третий лишний в их компании профессионалов.
   Хабаев кивнул.
   - Хорошо, - удовлетворенно сказал Севастьянов. - Я имею в виду операцию "Кавказская Лолита". Масштаб отличный. Восемнадцать тысяч юных российских, украинских, приднестровских и молдавских курортниц вывозятся из Сочи, Туапсе и Новороссийска, отчасти через Одессу, Кипр, а также Стамбул... в общем, разными путями - в Югославию. Многотысячный аппарат международных чиновников и миротворцев вокруг Косово нуждается в женщинах. Вы передаете их чешским посредникам на берегу, где и заканчивается ваш бизнес... Насколько я знаю, от тысячи до тысячи двухсот долларов прибыли за единицу... э-э-э... поставляемого оборудования, назовем это так. Мне известно также, что из ста тридцати тысяч "наташек", ежегодно вывозимых в Западную Европу из Восточной, ваша подконтрольная доля составляет две трети... Большие вложения! Но какая ничтожная прибыль! Из-за обрыва операции. То есть, эти операции искусственно укорочены. "Наташки" вывозятся и сдаются посредникам, которые и эксплуатируют... э-э-э... оборудование. Таким образом, ваши вложения в данный бизнес - короткие.
   - А если бы они стали, пользуясь вашей формулой, длинными? - спросил Хабаев.
   Типа недооценили, подумал он, во всяком случае, его информированности. Однако, обещание дано, про источник сведений о прибыльности "Каваказской Лолиты" теперь не спросишь. Конечно, операцию такого размаха не упрячешь, но прибыль засекречивалась строго.
   Хаджи-Хизир, заскрипев креслом, переставил ступни и вздохнул, не скрываясь. Заскучал окончательно. Хабаев и сам бы вздохнул, но по другой причине.
   - Не думаю, что среди офицеров и сержантов-контрактников российского батальона в Косово у вас не найдется контактов, - сказал Севастьянов. - По моему, остальное вам ясно?
   - Полный контроль над предприятием, то есть от поставки... как вы говорите, оборудования до запуска производства, затем управление им и, стало быть, многократная максимализация прибыли?
   - Вот это и есть длинные деньги! Вы радуете меня, господин Хабаев!
   - А вы меня, господин Севастьянов, - лицемерно ответил Саид-Эмин.
   Всемогущий хозяин "Гуниба" с возрастом отвык общаться с людьми, которые считают себя вправе соваться в не свои дела. А этот и знал о не своих делах почти все.
   Севастьянов уловил иронию в голосе президента и генерального директора.
   В огромном кабинете повисла тишина.
   Ни один из них не отвел глаза.
   Севастьянов вдруг осознал, что дикари могут и не выпустить его живым. С ещё большим беспокойством он подумал, что на лазаревской вилле "Гуниба" Оля несколько дней пользуется гостеприимством женщины по имени Заира, возможно, любовницы архаичного толстяка в папахе и сталинских сапогах, на которых для полноты картины не хватает только галош.
   Хабаеву же предстоял тяжелый выбор: верить или не верить русскому? Он почти сожалел теперь, что Хаджи-Хизир не знает английского. И сказал по-русски:
   - Час просидели. Предлагаю небольшой перерыв... Разойдемся на чай.
   Теперь Севастьянов развел руками. Его время оплачивалось генеральным управляющим "Гуниба". Ему и распоряжаться им.
   Для Льва эта история началась в Париже - со звонка адвоката Ива Пиккеля, о котором знакомые или партнеры в финансовом мире какими-либо сведениями не располагали. Поэтому на встречу с человеком, отличавшемся кудрявой бородкой, красной "бабочкой" на ковбойке под зеленым плащом и черной шерстяной панамой - опознавательные признаки давались по телефону детальные, - он отправился, что называется, втемную. И только увидев рядом с адвокатом, как теперь говорили в Москве, лицо кавказской национальности, - встреча происходила в кафе "Фуке" на Елисейских полях - он догадался о предмете предстоящего разговора.
   Севастьянов уже отслеживал кавказские дела для Специальной комиссии финансовых действий против отмывания денег, образованной Европейским парламентом. Некоторые материалы заказывал американский Центр изучения международной организованной преступности и коррупции. Справки, хотя и основывались на агентурных сведениях, публиковались в деловой прессе. Так что вопрос - почему именно он интересен Пиккелю с кавказцем - отпадал сразу. Если Льва и мучило любопытство, то, принимая во внимание попугайский вкус адвоката, лишь касательно цвета его брюк под столешницей. Узнать это Льву было не суждено, поскольку со свидания он ушел первым. А в конторе Пиккеля в пригороде Бобиньи на второй встрече он увидел, что восьмидесятилетний адвокат - одноногий.
   Случился и другой сюрприз: француз получал пенсию из Германии. Будучи эльзасцем, он покорял Эльбрус в спецгруппе горных егерей дивизии "Эдельвейс". Правую конечность рядовой Вермахта Пиккель отморозил - до гангрены и последующей ампутации - в пещере, где его отделение закупорило оползнем.