Скворцов Валериан. Гольф с моджахедами

   Праус рассудил, что Ксенофонт Хворостинин, играющий на публике показушную роль простачка-деда из гребенских станичников, выберет зал под собственный имидж, и не ошибся. В зальце на пять столиков щуплый старикашка рассчитанно сидел в углу, из которого просматривались вход и все помещение, включая стойку бара и ход под занавеску на кухню. Деревянный складной "этюдник" лежал на соседнем стуле. Воздев очки, старик вчитывался в меню.
   - Здравия желаю, Ксенофонт Глебыч, - сказал Праус Камерон, нависая над теменем, прикрытым седым пушком.
   - Ай? - спросил щуплый старик. И сделал слабоватую попытку привстать. Лицо его казалось слегка тронутым синюшностью. Свет двух лампочек настенного канделябра почти пробивал пергаментные уши. Кисти рук, которыми казачок, растопырив пальцы, упирался в картонные страницы меню, сплошь обсыпали старческие конопушки. К сожалению, цвет ногтей из-за тени, которые отбрасывала голова, не просматривался.
   "Странно, - подумал Праус Камерон. - Не лысеет... Странно. Облысение называлось в числе главных симптомов. И руки не дрожат. Или чуть... Неужели просчет в дозировании? Или мало времени прошло?"
   - Меня зовут Павел Васильевич Камеров, вспомнили? - сказал Праус Камерон. - Здравствуйте, дорогой, здравствуйте... Сколько лет и зим!
   - Ай? - повторил Хворостинин и, спохватившись, сказал невнятное: Будто на мопса взяли... На ходу тюмарю. Вы уж извините, Павел... этот... Василич... Ну как же, как же!
   Праус Камерон сел за столик, и грудастая официантка в черном блейзере и черных слаксах с красными лампасами положила перед ним второе меню.
   - Чего читать? - сказал Праус. - Давайте рассказывайте, милочка.
   - Советую фирменные блюда. Закуска по полной... Селедочка, грибки, огурчики, капустка, вялености... Суп из осетринки, мясо по-станичному... Водочку желаете? Если да, может, "Кубанскую"?
   Хворостинин пробуждался на глазах.
   - Нас зовут... - сказал, растягивая слова, Праус.
   - Зоя, - сказала официантка.
   - Зоечка, я согласен на все. Вам невозможно отказать, детка... Несите! Где у вас руки моют?
   Он уже минут пять находился рядом с "этюдником", не меньше. Правда, излучение включалось после того, как надавливалась правая застежка на крышке, и шло оно направленно под прямым углом от правого же торца, но кто знает, сколь надежен старый дуралей. Мог включить по рассеянности в горах и до сих пор не выключить.
   Дева продолжала топтаться над душой.
   - Как водочку принести? - спросила она.
   - Графинчиками с морозца по триста граммов... С инеем!
   Едва официантка укатилась, Праус, наклонившись через столик, сказал старикашке:
   - Возьмите ваш чемодан и идите в туалет. Я приду через минуту за вами...
   Гребенской поднял тяжелые веки, и Камерон успокоился. Перед ним сидел умирающий человек. Он сказал:
   - А фуг недоданный?
   Русский разговорный язык Праус Камерон понимал хорошо. Однако этот требовал уточнения.
   - Переведите, - попросил он.
   - Деньжата, - ответил Хворостинин.
   - А "мопс" и "тюмарю"?
   - Дурь конопляная. Тюмарить - значит засыпать на ходу...
   - Вернусь из туалета, и сразу расчет, - сказал Камерон.
   - Должно быть две штуки зелеными.
   - Хотите пощупать? Да идите же... Сейчас закуску принесут...
   Дед навесил "этюдник" на плечо и потащился к туалету. Штаны армейские, с карманами на бедрах - наползали на кроссовки с грязными шнурками. Мог бы, на зиму глядя, и утеплиться получше, подумал Камерон.
   Столики стояли почти впритык, но никто не обратил на старика внимания.
   Через три минуты Праус Камерон отстучал дробь в дверь туалета и, едва Хворостинин открыл её, выдернул старика наружу. Прикрикнул:
   - Немедленно за стол!
   "Господи, - помолился он, - помоги мне теперь и в последний раз!"
   Возможно, даже наверняка, он нервничал по причине собственной мнительности. Пребывание до четверти часа в зоне радиации, процарапывающей насквозь массивы денежных купюр каким-то неведомым ему, Праусу Камерону, лучом, считалось, согласно технической инструкции, абсолютно безопасным. Возможно, даже наверняка...
   Господи, старый дурак не удосужился вытащить свои цирковые револьверы!
   Праус Камерон перочинным ножом вспорол подкладку на крышке "этюдника", оборвал зеленый и красный проводки, тянувшиеся от защелки к серому металлическому футляру, прихваченному к деревянной крышке, и вытащил сам футляр. Фигурной отверткой, входившей в инструментальный комплект ножа "Лазерман", Праус вывернул из футляра красный цилиндрик. Он разъединялся на две половинки. Разъяв цилиндрик, Праус уронил в унитаз черный кружок размером с пуговицу от сорочки и спустил воду. Подождал, пока сливной бачок наполнится, и спустил второй раз.
   Когда Праус вернулся к столику, Хворостинина осаждал человек армянского обличья, который рассказывал про стул собственного изобретения, которому никак не могли найти аналог в Париже. Об этом кавказскому человеку сообщил "сам Гиннес, который описывает рекорды и знает Азнавура".
   - Дедушка старенький, он устает от разговоров, - сказал увещевательно Праус, не зная, куда поставить "этюдник". Стул занимал мебельщик-рекордсмен.
   "Эриксон" в кармане пиджака Прауса засигналил. Пришлось поставить "этюдник" на пол у ножки стола. Камерон вспомнил, что уже несколько минут не имеет никакого значения, где и как стоит деревянный ящик, и улыбнулся самому себе.
   - Камеров слушает, - сказал Праус Камерон.
   Приставала улыбнулся.
   Говорил Ортель:
   - Павел Василич, по плану. Партнер посылку получил. Его сотрудники прошлись по точкам. Наше уведомление сработало всюду.
   - Спасибо, Максик, поцелуй маму и скажи, что у папулечки все нормально. Извини, дружок, я с людьми... Перезвоню.
   Два дня назад, после встречи с Желяковым, Филиппар и Ортель уехали из Старопименовского переулка в Звенигород, откуда по дешевым мобильникам, купленным на подставные паспорта, обзвонили ведущие московские банки. "Доброжелатели" предупреждали, что в столицу завезены из Чечни стодолларовые купюры, полностью аутентичные, однако являющиеся носителями радиационной опасности. Определить зараженность легко. Достаточно, помимо рутинных машин для проверки подлинности банкнот, снабдить кассиров обменных пунктов счетчиками Гейгера, обычными бытовыми... "Только для вашего сведения и потому, что мне жаль русских людей", - звучала в ушах ошарашенного новостью менеджера банка последняя фраза "доброжелателя".
   Использованные мобильники, возможно, вскоре и запеленгованные, полетели на лед Москвы-реки напротив Саввино-Сторожевского монастыря.
   Оставалось подождать, пока московская ФСБ и военная контрразведка нацепляют "хвостов" за "подателями купюр".
   Сдачу-передачу картонок, предназначенных на "экспорт" через Камерона, было договорено произвести через неделю. Срок достаточный, чтобы и до этой партии добрались задолго до намеченной отправки.
   Праус представил царящий в Центральном банке шок...
   - Ахиллик, - сказала мебельному Страдивари беременная женщина с усиками под мясистым носом. - Вернись за свой стол. Ты мешаешь людям отдыхать...
   - Да все нормально, - сказал Праус Камерон. - Случается, мы понимаем...
   - Ахиллик, пойдем же, - настаивала женщина - видимо, жена.
   - Я Мхитарян, - сказал приставала радостно и протянул руку Праусу. - С кем имею честь?
   - Камеров Павел Васильевич... Вы знаете, Ахилл, мне с другом поговорить нужно. Может, попозже?
   - Мое имя Ахиллик по паспорту, - уточнил принципиальный мебельщик. Жена кивком подтвердила.
   - Фуг недоданный где? - вопросил гребенской казак.
   - Я вам ничего не должен, - откликнулся Ахиллик за Камерона. - Ничего!
   Жена утянула вдруг поддавшегося Мхитаряна к дальнему столику.
   - Конверт сейчас положу перед вами, - сказал Праус Камерон Хворостинину.
   Приподняв пробку графинчика одной рукой, он другой разлил водку по рюмкам, поставил сосуд на столик, вернул пробку в горлышко и, призывно разведя над яствами ладони, обомлел.
   Женщина с усиками вороватым движением поправила сбившийся на сторону беременный живот, которым опрометчиво зацепилась за край стола.
   Где и когда он или дед приклеили к себе наружное наблюдение? Или парочка явилась вместе с Хворостининым? И если женщина надула пузырь под платьем, чтобы сойти за беременную, значит, уже сталкивалась с ним, Камероном, а стало быть, сменила парик и усики, может, тоже приклеила... Где и когда он встречал её раньше?
   Старый дурак выпил и, ещё не дотянувшись до закуски, спросил опять:
   - Фуг где?
   А ведь в тридцать шестом, когда терцев, простив белогвардейщину, разрешили брать в Красную армию и позволили им носить форму, этот идиот где-то в Ставрополье считался атаманом.
   3
   Виктор Иванович Желяков сочувствовал населению Старопименовского переулка, где в окна домов, видимо, никогда не заглядывало солнце. Сочувствовал он и владельцу недостроенной цементной башни, торчавшей над разномастными строениями в конце переулка. Башню возводил генеральный директор ипотечного банка, заваленный из двух пистолетов возле дверей собственной конторы киллером, вырядившимся под маляра... Киллеру Желяков тоже сочувствовал: он лично устраивал его на пожизненную отсидку.
   Виктор Иванович пребывал в хорошем настрое.
   Стоя у окна номера 426 гостиницы "Мариотт Гранд Отель", он слушал, как Милик и Алексеев П.А., перебрасываясь короткими фразами, ликвидируют "жучки", поставленные для Прауса Камерона. Алексеев, старший по возрасту и званию, ревновал к техническим познаниям Милика, окончившего краснодарское спецучилище на двадцать лет позже. Оба понимали, что начальство подметило разницу в хватке и теоретической подготовке, а потому они ещё больше ненавидели друг друга. И это тоже поднимало настроение Желякова.
   Собственно, демонтировать оборудование могли бы и технари из конторы. Решение использовать парочку ревнивцев он принял по личным соображениям. Развитие событий, которые предстояло обсудить с этими двумя вместе и поврозь, вступало в решающую стадию. Приходилось учитывать любую мелочь, в том числе и рутинное прослушивание внутриконторской контрразведкой в собственном кабинете или в помещении фирмы "Бизнес-Славяне". Тяжки труды наши, Господи... Сексуальную озабоченность секретарши Алексеева П.А., бойкой девы в малиновой юбке, определенно подметили эфэсбэшники, шворят, наверное, по очереди. Они и под него, Желякова, ей велели заползти, енть... Он бы на их месте велел. А будь помоложе, наполз бы сам, и неизвестно еще, кто, эфсэсбэшники или он, Желяков, попользовал бы телочку с большей отдачей.
   - Сделано, Виктор Иванович, - доложил Алексеев П.А.
   - Что есть в печи, на стол мечи, - сказал Желяков и лично вскрыл мини-бар с холодильником. Выгребал какие имелись бутылки и бутылочки, банки с пивом и прохладительным, соки, вакуумные упаковки с колбасой, ветчиной и сыром, пакетики с орешками и сухими фруктами. Алексеев, стоя за спиной на угодливом подхвате, принимал и относил к столу, на котором Милик расставлял выпивку и яства.
   - Его ребята заявятся выселяться завтра, - сказал Желяков. - Что не потребим, унесите со собой... Енть... Зарубежные, так-скать, друзья... э-э-э... оплатят. У них куры, мо-скать... бабок не клюют.
   - В особенности таких, какие нам подпихнули, - сказал Алексеев П.А.
   - Дерзишь начальству? - спросил Желяков. - Разговорчивый ты, Алексеев...
   И подумал: с него беседу и начну, Милик - второй и с глазу на глаз.
   Нравы Виктора Ивановича знали все, поэтому Алексеев П.А., свернув крышку с водочного шкалика, так и поставил его перед ним - только нюхать. Себе слил в стакан из двух, сделав "дважды фронтовые сто граммов". На Милика, сидевшего молча и безучастно, не обратил внимания. Не полагалось по чину.
   - Ты, Милик, что же, брезгуешь?
   - Неудобно, Виктор Иванович. Все-таки мы офицеры... Зачем нам эта халява?
   Алексеев П.А., отставив мизинец, аккуратно выпил водку единым духом и сказал:
   - Трофей. Вот так вот... Мы ломим, значит, и гнутся шведы!
   - Давай, потребляй... Раз такой, енть... мо-скать, честный... то, так-скать... считай, что это я угощаю.
   Виктор Иванович распорол вакуумную упаковку с семужкой. Сказал:
   - Алексеев, ты менеджер фирмы и в этом качестве покатишь на остров в Тихом океане. Адрес простой. Город Фунафути, государство Тувалу. В Джакарту "Аэрофлот" летает, дальше найдешь дорогу, я думаю... На языках говоришь.
   - Через Фиджи, Виктор Иванович... Спасибо. Вы мне отец родной.
   Поскольку пальцы были испачканы семужкой, Алексеев П.А. наклонился и, как ластящийся в рассуждении подачки кот, боднул начальника в плечо.
   "Господи, прости меня", - сказал себе Милик, свернул пробку у коньячного шкалика, запрокинул голову, открыл рот и выпил коньяк одним духом.
   - Гренадер, - одобрил Желяков. И распорядился: - Максимум через три дня, Алексеев, ты должен оказаться на месте. Паспорт имеешь, визы будешь брать транзитные... У тебя связи в Джакарте. Так что обернешься. В Москве все это делать некогда, да и привлекать внимание незачем, енть...
   - Задача, Виктор Иванович?
   - Поедешь домой и соберешь вещички. Деньжата у тебя есть, я знаю. Потом, так-скать... контора тебя, енть... это... рамбурсирует. На острове что хочешь вытворяй, хоть изнасилуй, хоть женись на бабе этого Шемякина, но его отсюда, из России, высвисти. То есть, жена ему должна тревожный, енть... как-скать... в общем, призыв дать. А если семейка вообще растворится в соленых волнах мирового океана, так-скать... Ну, что же... Там, я думаю, никто пальцем не шевельнет. Российская разборка. Под это и спишут.
   - Срок даете?
   - Срок тебе там дадут! Ха-ха...
   - Все-таки, Виктор Иванович?
   Желяков посуровел и сказал:
   - Вчера!
   - Тогда я пошел?
   - Правильно. Топай, дорогой. Связь со мной из Шереметьево перед посадкой в самолет.
   Когда Алексеев П.А. вышел, Милик спросил:
   - Он что, дурак до такой степени?
   Желяков вылил водку из шкалика на ладонь, растер пальцами, вытер их о щеки.
   - Ты, Милик, хочешь спросить другое. Не дурак ли я до такой степени? Верно?
   Милик пожал плечами.
   - Не жеманься, как бабец. Верно, я угадал...
   - Зачем вы мне это говорите? - спросил Милик.
   - Сейчас поймешь. Дело и для тебя есть... Ты ведь сопровождал зацарапанные деньги в Чечню? Ты... Так вот, поскольку они вернулись и вернулись зараженные радиацией...
   - Заражения не производилось, Виктор Иванович, банкноты зацарапали в пределах безопасного...
   - Так вот, поскольку вернулись зараженные радиацией, они подлежат оформлению по акту на списание и уничтожение как опасные для обращения. Это проблема национальной безопасности... Банкиры уже согласились. Собирают по приемным пунктам бумаженции, которые к ним попали, и сдают нам. Картонки с остатками я знаю где лежат... Далее, енть... Ты, так-скать... отправишься на Кавказ и привезешь мне точно такую же сумму долларов, выпущенных, енть... как-скать... ну, допустим махачкалинским казначейством. Именно мне... Поможет с этим Хаджи-Хизир Бисултанов. Этих умельцев в Махачкале он содержит. Они даже молятся, как он. Эти, енть... так-скать... ваххабитцы... Скажешь Бисултанову: я просил. Он поймет... Дальше, я думаю, объяснять не нужно?
   - Не нужно, - сказал Милик. - А мне сколько из настоящих, когда уничтожите фальшивые под акт на списание?
   - Отправишься завтрашним самолетом. Сначала в Ставрополь, потом добирайся через Моздок машинами в Грозный. Город мертвый, но - живой. На центральном рынке в секции золота спросишь прилавок Гургена Карамчяна. За ним реализатор будет стоять. Старикашка плюгавый. Глебыч зовут... Этот тебя и выведет в Гору и далее, енть... так-скать, к казначейству за долларами.
   - Старикашка - не гребенской ли казачок с дуэльными револьверами?
   - Виделся с ним?
   - Тащился следом в прошлый раз, за ослиный хвост держался из-за куриной слепоты... Последние два перехода вместе шли.. Он револьверы и носил. На Горе двое стрелялись. Длинный, Макшерип Тумгоев зовут, и второй, полурусак бородатый, под интеллигента косит... Так сколько отстегнете, Виктор Иванович?
   - Когда вернешься, посмотрим по поведению. Конец беседе, тоже иди... Нет, постой!
   - Слушаюсь, Виктор Иванович, - сказал Милик.
   - Эти пушки у хрыча красивые? Этот, енть... антиквариат?
   - На вид не очень, старье. Чечены их за другое почитают. Считают орудием воли Аллаха, божий суд ими, вроде бы, творится... В этом духе. Поэтому и гребенской хрыч на Гору вхож оказался. Позвали с револьверами, божий суд через стрельбу из них устроили...
   - А чего же не отняли пушки-то?
   - Нельзя, наверное, против воли забирать. Суда тогда из них не сотворится.
   - Ты вот что... Подари гребенскому тысячу зелеными, а он тебе пусть подарит револьверы, ты их от меня как сувенир в знак уважения Хаджи-Хизиру поднесешь. Уяснил?
   - Уяснил, сделаю, - сказал Милик.
   - Давай тогда, одна нога здесь, енть... другая там. Кругом и шагом марш!
   Оставшись в одиночестве, Желяков две или три минуты раздумывал, что же из оставшихся яств забрать с собой, и вдруг улыбнулся. Грустно. Уходила в прошлое половина жизни. Мелочная. С подачками или объедками со стола власть предержащих. Уходила... Наступало время не только быть, но и иметь, привыкать к собственным миллионам.
   Убрав со стола нетронутые деликатесы в холодильник, Желяков опять постоял несколько минут возле окна. Он поймал себе на том, что присматривается к недостроенной башне в конце Старопименовского переулка.
   - Время быть и время иметь, - сказал он громко. - Такое вот время, енть...
   До полного его наступления оставалась малость: убрать Шемякина.
   В вестибюле "Мариотт Гранд Отеля" человек с резкими морщинами от крыльев носа к углам рта на квадратном лице, приметив Желякова, выбрался из мягкого кресла и прошел к вращающейся двери главного входа гостиницы со стороны Старопименовского переулка. Корейский мини-бас уже стоял с открытой задвижной дверью, когда Виктор Иванович выходил в переулок.
   - Отвез вчера? - спросил он водителя.
   Полуобернувшись из-за руля, водитель ответил:
   - Так точно.
   - Разговаривал?
   - Икрой интересовался для пивного бара, который его дружок в Праге держит.
   - Приготовь образцы, Миша, - сказал Желяков.
   - Я полкартонки и для вас оставил, - сказал водитель.
   - Давай рули внимательно, - ответил Желяков. - На Ленинградский проспект, в "Бизнес-славяне", я там в свою пересяду. А что с этим, длинным, которого в холле "Минска" взяли?
   - Раскололся моментально... Щуплый его на смотрины к немцу... или кто он там... вел. Должны были ждать звонка в номере. Немец продинамил, встреча не состоялось. Оба, длинный и щуплый, - ставропольские казачишки. К кому шли, не знали. Им их воротилы велели явиться сюда перед отъездом длинного в Прагу... Ну, вы знаете, они управляющего своей гостиницы меняют.
   - Вот видишь, Миша, енть... Думать нужно всегда. Немец у тебя икорку-то для друга в пражской пивной хотел. И ставропольский станичник в Прагу собирается... Я, Миша, занятый сегодня, скажи своим, что я велел и длинного, и щуплого отпустить... С наклейкой, конечно. За ними наши в Ставрополе глаз не должны спускать.
   - Сделаем, Виктор Иваныч. В ресторане "Президент Клуб", где плешка у крутых терцев, свой официант. И послушает, и посмотрит!
   Желяков вздохнул. Подумав, сказал:
   - Тебе, Миша, майора пора давать... Эх, прибавили бы бюджетик!
   Севастьянов вальсировал вокруг лавки-дивана с мельхиоровым ведерком, из которого торчало черное горлышко марочного "зекта". Нелепая фигура Льва вращалась в полусумраке салона в полнейшей тишине. Музыка, которую он не выносил, не звучала, и танцевал Лев в носках. Споткнувшись, он опустился на одно колено перед Ольгой, сидевшей на лавке-диване, и расплескал воду из ведерка на колени жены. Ему понравилось, как промокшая материя платья облепила её икры.
   - Вот это подставки! Класс!
   Они ещё не отсмеялись, когда Заира вкатила из кухни столик с бокалами.
   - Правильно! - сказал Лев. - Празднуем всухомятку! Никаких пошлых закусок...
   - Сердечно поздравляю вас обоих, - сказала Заира. - Ах, жаль, что не знала, какую новость услышу... Купила бы цветы! Но ничего, Джамалдин сейчас привезет, я отправила его... Найдет и привезет розы.
   - Вы прелесть, Заира!
   - Лев, если я прелесть, сделайте милость, прекратите стоять в рыхлой позе сельского интеллигента и открывайте бутылку...
   - Отчего рыхлой? Я почти красиво завершил последнее па... Заира, а у мусульман существует танец мужского живота? Я бы подучился...
   - Лев, - сказала Ольга, - я тебя прошу. Ты распоясался... Простите его, Заира.
   - Да не за что... Вы его уже станцевали, Лев, как и полагается только перед законной супругой, и не без успеха. Разве не так, будущий гордый папаша?
   - Ужас какой-то, - сказала Ольга. - Мы выглядим просто неприлично с такими разговорами. И вы, Заира, поощряете его изрекать гадости...
   - Я знаю, что вы подумали, - ответила Заира. - Да, я завидую, Ольга... И поэтому ещё больше за вас радуюсь. Действительно, есть чему завидовать... Поздравляю!
   Вино все-таки переохладилось, да и кислило, все поморщились и рассмеялись.
   В салоне стояли фиолетовые сумерки. Притихшее море не слышалось за открытыми окнами. Силуэт здоровенного Жоржика с задранным коротким и тощим хвостом проплыл по балюстраде. Привезенная из Туниса кошка, лежавшая на спинке лавки-дивана, подняла острую мордочку и, поморщив шерстку на крупе, раза два дернула хвостом. Кошка мерзла после Туниса, Заира держала её при себе.
   - Мы ждали этого события пять лет, - сказал Севастьянов важно, будто одолел годовой баланс крупного банка.
   - Я не отравлю вам радостное существование, если мы поговорим о делах? - спросила Заира.
   - Я пойду поглажу Жоржа, - сказала Ольга.
   - Накинь плед, - попросил Севастьянов. И спросил Заиру: - Вы хотите выбросить меня с беременной женой из этого прекрасного дома на улицу?
   - Как вы догадались, Лев?
   - Помните, я уже спрашивал вас об этом утром в конторе? Я приметил сборы, начатые помощниками на Красноармейской. Пакуют бумаги, скачивают базы данных с компьютеров в свои ноутбуки...
   - Макшерип, мой брат, просил передать, что вы со своим штатом перебираетесь в Гору. Работу решено завершать там. Вас перебросят на "Галсе". Остальные с Красноармейской прибудут своим маршрутом. Вас перевезет на место Макшерип, как в прошлый раз...
   Они помолчали. Хрустальный фужер Ольги с недопитым "зектом" стоял на полу между ними. Заира поставила рядом и свой.
   - Лев, - сказала она, - мне кажется, Ольге лучше теперь вернуться в Париж.
   - Здесь весной плохой климат?
   - Вы не разобрались почему ваша жена здесь? - спросила Заира.
   - Заложница моей лояльности Хабаеву?
   Севастьянов не мог разглядеть в сумраке выражение лица чеченки.
   - Вас удивляет моя откровенность? - спросила она.
   - Не знаю, откровенность ли... Звучит, как шантаж по поручению Хабаева. Разве не так, Заира?
   - Хорошо. Поговорим о другом...
   - Пожалуйста, слушаю, - сказал он спокойно.
   Ясность, внесенная по распоряжению босса, или откровение по наитию относительно его статуса - разница значения не имела. Приходилось иметь дело с данностью. Данность усложнялась радостной новостью, сообщенной Ольгой, только и всего. Ответственность за жену возрастала бесконечно.
   - Я хочу попросить вас, Лев, бумаги фирмы "Анапа-Чайка" по коду или "Анапа-Чудо" по реальной регистрации вести лично и отдельно от пакета по холдингу "Гуниб". Оздоев, куратор фирмы, передаст вам документацию сам, без вашей просьбы... Если вы согласны.
   - Я согласен, - сказал Лев.
   Он ждал. "Анапа-Чайка" или "Анапа-Чудо" - конечно, забота для Заиры не первая. Первая - счет в швейцарском банке "Готард".
   Они по-прежнему сумерничали. Ольга, взяв толстого Жоржика на руки, спустилась, видимо, по лестнице, проложенной по склону, на смотровую площадку над морем. Севастьянову ужасно захотелось увязаться за ней.
   - Я жду, - напомнил он.
   - Передайте мне, пожалуйста, мою сумочку, - попросила Заира. - Она с вашей стороны...
   - Ого, - сказал Севастьянов. - Судя по весу, с оружием?
   - С универсальным.
   Заира достала завернутый в шелковую ткань полукилограммовый брусок золота, небольшой фонарик и, разметав на коленях концы шелка, высветила банковские отметины.
   - "Креди Суисс", - сказал Севастьянов. - Ничего лучше быть не может. Почему вы мне его показываете?
   - Предлагаю купить.
   - Да, но...
   - С этим бруском Ольга сможет уехать отсюда. У неё будет повод. Она поедет по моей просьбе реализовывать его за границей...
   - И тогда?
   - И тогда Хабаев лично прикажет, чтобы её выпустили. Конец заложничеству.
   - Что же взамен? - спросил Севастьянов.
   - Золото станет внешним поводом. Взамен - иное. Если вы разрешите, Лев, я сделаю Ольгу своим полномочным представителем для открытия счета в банке "Готард". Об этом будут знать трое. То есть, я, Ольга и вы... Вы сейчас спросите, конечно, достаточно ли чистые суммы я размещу в "Готарде"?
   Она различила, что Севастьянов развел руками и кивнул.
   - Я и сама не знаю определенно, - сказала Заира. - Во всяком случае, это будут деньги со счета, который вы откроете в банке либо Литвы, либо Эстонии, либо Чехии для фирмы "Анапа-Чудо" после вывода её авуаров из холдинга "Гуниб".
   - А дальше? - спросил Севастьянов.
   - Что значит - дальше?
   - После "Готарда"?
   - Два крупных отеля, один сдали в эксплуатацию, второй достраивается... в Тунисе, если страна имеет значение.
   Севастьянов встал и сделал несколько шагов по салону. Кошка перебралась со спинки лавки-дивана на колени Заире.
   - Переходник из чешского, эстонского или литовского банка я бы мог и миновать, - сказал Севастьянов. - Получится экономия на издержках по банковским операциям...