Скворцов Валериан. Гольф с моджахедами

   - Много на себя берете, - сказал я. - На самом-то деле я хотел выяснить, как это Шлайн завербовал Цтибора. Да стеснялся при вас... Я понятливый.
   Две кружки с пивом ткнулись в мою.
   Мы разобрались с ситуацией. Вот что это значило...
   Цтибор Бервида, "служащий", отчего и не пользоваться этим термином, международной Специальной комиссии финансовых действий против отмывания денег, внедрившись в охрану какого-то комбината по отстирке грязных денег, сочившихся с Кавказа через Чечню, оказался втянутым в оперативные действия на территории России против агента её спецслужбы Ефима Шлайна. Совершил служебное преступление. Чтобы вылезти из дерьма, он прикрыл захваченного Шлайна наспех придуманной легендой-предположением, что Ефим - из Моссада, и взял у него для передачи мне, его коллеги, послание. Пусть мне рубят руку топором, если оба - Бервида и Камерон - не считают, что я из ефимовской же конторы.
   Старикашка Праус, конечно, не работает с Цтибором в паре. Все-таки возраст. Он - контролер из отдела внутренних расследований Спецкомиссии. Ветеран. Опытный и хитрющий. Его задача - помочь Бервиде выпутаться из сцепления обстоятельств, чтобы избежать квалификации его действий как преступных. Хотя бы потому, что они партнеры по бизнесу в пивной "У Кехера".
   Проще говоря, Цтибору Бервиде, Праусу Камерону и парочке в "Москвиче" с областными номерами плевать с высокой крыши на Ефима Шлайна и Бэзила Шемякина. Их единственная забота - как-нибудь отмыться от соучастия в захвате группой чеченцев агента российской спецслужбы, доказать, что оно случайное, заверить, что это-де ими осознано и они готовы оказать содействие для исправления происшедшего.
   Только от воли Ефима зависело, останется попавшийся с поличным Цтибор Бервида агентом Спецкомиссии, или же Шлайн, которого он взял, будет свидетельствовать, что чех занимался шпионажем и принимал участие в банде, прикрывающей преступную финансовую группу на территории России.
   Я допускал, что Праус Камерон держит в уме и вариант вербовки Бервиды Шлайном. Такие случаи бывают. Действительно, выходило, что попался не захваченный Бервидой Шлайн. Попался именно Бервида, захвативший Шлайна на шлайновской суверенной территории. А европеоиды - законники. В Спецкомиссии, я думаю, от них проходу нет.
   Какие козыри ложились на руки!
   - Мой ход в поддавки, - сказал я. - Сдаю всю партию.
   - Выиграли, значит? - спросил Праус Камерона. - А какая ставка у нас? Что платить?
   - Давайте договариваться, - сказал я.
   - Итак? - спросил Праус.
   - Я отлучусь в туалет, - предложил Бервида.
   - Да бросьте жеманничать, Цтибор, - сказал я. - Если Праус не возражает...
   - Он не возражает, - сказал Праус. - Вы говорите между собой, а я послушаю.
   Он действительно представлял отдел внутренних расследований спецкомиссии. Когда я назову цену за ефимовский захват и расходы по его вызволению, Праус - разумеется, поторговавшись - утвердит согласие Цтибора. Если утвердит.
   - Мои расходы по данному делу - это раз, - сказал я. - Во-вторых, выход на канал к Ефиму Шлайну. В третьих, суть вашей затеи в Чечне - в общих контурах, конечно... Все. Остальное, я думаю, Ефим Шлайн и сам разглядит внутри этой... Горы, как вы её называете.
   - Ваш тариф, детектив? - спросил контролер Спецкомиссии Праус Камерон.
   Спросил на засыпку. Назови я тариф, он решит, что я действительно частный детектив, а не кошу под него, стало быть, не государственный служащий, и тогда Праус попросит, чтобы я вывел их московскую парочку напрямую к шлайновскому начальству. А уж этого Ефим Шлайн совершенно не желал! Иначе написал бы записку не мне, а своим... К тому же я и не знал шлайновского начальства.
   Причин, по которым Ефим не хотел ставить в известность сослуживцев, я видел две: он остерегался крота в Москве, о чем косвенно свидетельствовали усилия Виктора Ивановича, и пустился на Кавказ без санкции, о чем свидетельствовал сигнал в виде развернутых колес "Рено" на подвальной стоянке дома в Крылатском.
   - Оплатите по нормам Спецкомиссии, - ответил я. - Подходит?
   Праус Камерон пришлепнул ладонью по столу между кружками. Представляю, какие командировочные они огребали в своей конторе!
   Мои финансовые дела, кажется, улучшались.
   - По остальным вопросам просветит Цтибор, - сказал Праус. - Вы ведь не видели Праги толком? Отвезу-ка я вас с ним на Карлов мост, пройдитесь там, потом в гостиницу к джинсовому ковбою, да и в аэропорт. Вы торопитесь, Бэзил, я знаю...
   9 марта 1994 года в башкирском городе Дюртюли глава местной администрации и заместитель председателя Верховного Совета Республики Башкортостан толкнул калитку своей усадьбы. Киллер грамотно закрепил растяжку между чекой гранаты Ф-1, заложенной под утрамбованной землей, и засовом. Гранату, как выяснили следователи, продали со склада боеприпасов Уфимского вертолетного училища за пару бутылок водки. Исполнителем заказа оказался прапорщик Уфимского отряда спецназа, оставивший на месте преступления следы крови.
   Несколько недель спустя в Вильно угнали "Лендровер" президента Литвы. В последующие дни машин в городе лишились председатель Национального банка, три члена сейма и несколько высших полицейских чинов.
   2 декабря 1995 года трое фельдъегерей правительственной курьерской службы прибыли из Москвы в Новосибирск. Спецмашина встретила их у трапа самолета. Выйдя из автомобиля с тремя несгораемыми баулами у здания новосибирского отдела правительственной связи, в самом центре города, группа подверглась нападению. Двое бандитов выглядели кавказцами, третий, главарь, был лицом славянского происхождения. Отобрав баулы, троица скрылась на той же машине, которая привезла фельдегерей. С баулами исчезли 500 тысяч немецких марок.
   На постсоветском пространстве происходили в те дни и в тех же местах сотни других преступлений. Но эти три затронули репутацию службы, которая "обид" не прощает, - агентуры БНД, германской внешней разведки. Мэр Дюртули поддерживал особые отношения с деловыми и не только деловыми кругами Лейпцига. Машины литовских полицейских чинов приобретались через друзей в Кельне. Полмиллиона марок шли в Новосибирск прямиком из "Дойче банк", курьеры не ведали, что везли, да и им и не положено было по инструкции.
   Праус Камерон, специальный агент БНД, нашел киллера, который подложил уфимскому правосудию вместо себя прапорщика спецназа. Киллер заранее обзавелся малым количеством крови прапорщика, а судебные эксперты сочли, что прапорщик порезался колючей проволокой над калиткой. Угонщиков в Вильно отловили тоже по следам крови и отпечаткам пальцев. На спецмашине новосибирской фельдегерской службы нашли кровь и отпечатки "авторитета", безвылазно сидевшего в СИЗО уже полтора года.
   Почерк принадлежал "джинсовому ковбою", владельцу нескольких ресторанов в Ставрополе. Праус Камерон переговорил с ним. После этой встречи "джинсовый" покинул Кубань и обосновался в Праге. Запросы об экстрадиции, естественно, не поступили, поскольку любые оперативные или розыскные действия БНД на иностранной территории правовых последствий не имеют. Только информационные. При этом, как на сто процентов законопослушное учреждение, немецкая спецслужба приступает к действиям лишь по рекомендации свыше. Всегда и неизменно.
   "Джинсовый ковбой" понимал, что за покой нужно платить. И платил. Последний раз - обеспечив Бервиде через Ставрополь и Тбилиси контакт с Хаджи-Хизиром, у которого в лапках - Бервида так и сказал "в лапках" - и, конечно, не по вине Цтибора (а что ему на его должности оставалось делать, как не хватать нарушителя горского суверенитета?) теперь оказался Шлайн.
   Пока мы шли по Карлову мосту через Влтаву, Цтибор наставлял меня, как действовать. Для начала - намекнуть "джинсовому", что Цтибор видел, как он гоняется на "фольксе" за его "Ауди" и знает насчет прослушивания. Затем можно надавить посильнее, сказав, что в случае отказа сотрудничать со мной "джинсовый ковбой" в лучшем случае вылетит из Чехии первым же самолетом. В худшем - его привлекут за содержание притона.
   Насчет изгнания Цтибор, конечно, перехватил. Замазанные "контакты" обычно сохраняются до полного "отжатия". Да я и не думал, что шестимесячная служба Бервиды у Хаджи-Хизира осталась без продолжения. Сменщик, наверное, уже на месте. Операция Спецкомиссии вокруг Горы развивается. Ну, а в тюрьму "джинсового ковбоя", конечно, могли спрятать - хотя бы от Бэзила Шемякина, это выглядело вполне реальной возможностью.
   Без Прауса рабочим языком сам по себе стал русский.
   По штормовой темной Влтаве порывы ветра тянули извилистые светлые полосы, сдували под набережную серых взъерошенных лебедей и мелковатых крякв. Скульптуры святых на парапете теряли очертания, превращались в силуэты. К тому же пошел снежок. Мост казался пустынным.
   - Кто ваш святой? - спросил Цтибор.
   - Николай, - сказал я.
   - Вот это святой Николай из Толентино, он раздает хлеб бедным...
   Пришлось повернуться лицом против ветра. Снег и холодные порывы выгоняли слезы.
   - А за ним, вот посмотрите... Сразу за святым Николаем, на балконе здания... на набережной которое... поставлен фонарь, и там есть изображение мадонны с вальком для стирки. Видите?
   Может быть, я и видел. На всякий случай кивнул.
   - Мадонна объявилась в паводок и спасла прачку. Дуреха, когда вода поднялась, чуть не утонула... А фонарь - тоже приметная штуковина. По поверью, если идешь мимо и он вдруг погаснет, не жить тебе больше года с этого самого момента.
   - Ну и убрали бы его, - сказал я.
   Фонарь не горел. Правда, его ещё и не зажигали.
   - Таких бы, как вы, только и слушать, - сказал Цтибор. Ему место нравилось, я видел.
   - Давайте выгребать отсюда. Холодрыга... Как-нибудь в другой раз.
   - Еще несколько шагов, пройдем в арку с моста, повернем и бросим взгляд на средневековое мельничное колесо. Одно из немногих сохранившихся в Европе... Видите? Это немецкая мельница. Праус особо просил показать... Поворачиваем?
   Я увидел канал с холодной серой водой, двухэтажный каменный дом под черепичной крышей с мансардами в два яруса и отблеск оптики над стволом снайперки между лопастями мельничного колеса.
   Всплеск упавшего в канал Цтибора я услышал, когда уже пластался за бордюром мостика. Вторая пуля отрикошетила возле моего колена. Третья отбросила шляпу.
   Стреляли с глушителем. Я слышал, как шумит вода в канале.
   Снайпер караулил в прицеле мой отход, и потому я, прижав руки к бокам, перекатился вперед. Из-за тумбы для защиты мостового въезда от заноса телег я видел, как течение медленно несет тело Бервиды с пузырем воздуха на спине под курткой, разворачивая у каменного амбара к коллектору перед сбросом во Влтаву.
   Там ему и предстояло исчезнуть. Вместе с моей надеждой зацепиться за путеводную ниточку к Шлайну.
   Глава восьмая
   Между шимпанзе и гориллой
   1
   На мостике через канал четвертая пуля меня все-таки достала. Полсантиметра вырванной мякоти на внутренней стороне правой ляжки, разодранные плащ и штанина, потерянная шляпа, плюс контузия. Минуты две я пребывал в шоке. Потом пришла боль, разъедающая словно кислота, и я опомнился. Пятым выстрелом снайпер меня добил бы. Возможно, наблюдатель, корректировавший огонь откуда-то с тыла, из-за моей спины, сообщил про попадание. С расстояния в пятьдесят метров пуля из "винта", даже тронув по касательной, отбрасывает тело. А меня ещё и перевернуло навзничь, я обмяк, как дохлятина.
   Или кто-то спугнул стрелка. Или диспетчер дал команду на отход.
   Судьба прозорлива. В сумку слоновой кожи, которая оставалась со мной, ещё в Москве я положил японский трофей - коробку с медикаментами и перевязочным материалом. Я закатал штанину, примочил рану спиртом, придержал тампон и приклеил его пластиковой нашлепкой. Прикрыв набухшую кровью штанину полой плаща, я, согнувшись и подволакивая ногу, поковылял в арку Малостранских ворот на Карлов мост. Другого пути к отступлению я просто-напросто не знал. Встретившиеся два или три прохожих старались не смотреть в мою сторону.
   Фонарь за святым Николаем из Толентино зажгли. Старческой рысью, разбрасывая негнущиеся ноги в стороны, мимо него трусил с тростью под мышкой Праус Камерон. Господи, хотя теперь-то бы не форсил дорогим набалдашником!
   Не скрываясь, он размахивал штурмовым автоматом в левой руке.
   - Я увидел его в бинокль с той стороны! - сказал Камерон, задыхаясь. Собирался уехать, когда высадил вас, да приметил "Фиат" на набережной, вон там, видите на другом берегу кремовое здание "рококо" с шатровой башенкой? Углом на Влтаву... У волнореза с перепадом. Точно над арочным стоком...
   - Кого увидели? И на что теперь смотреть?
   Суетность Прауса угнетала своей неестественностью.
   - Цтибор убит, - сказал я. - Свалился в канал. Никто и ухом не повел. Удивительно тихий город.
   - Да, всем нравится... Возьмите мое оружие, спрячьте под плащ и осторожно, медленно двигайтесь назад, уходите с моста. По лесенке после святого Николая, напротив фонаря и мадонны, сойдите к воде. Там вязко, но терпимо. Утки плавают... Встаньте в тень. Я посигналю дважды по две вспышки фонариком. Тогда выходите.
   Про Цтибора ни слова. Увидел исход нападения с того берега?
   - Полиция? - спросил я.
   - Вы сами сказали про тихий город. Делайте как прошу... Умеете обращаться со штуковиной?
   Он снабдил меня "машинен-пистоле Хеклер-Кох 5К", или просто МП-5K, двухкилограммовой железкой, будто вросшей рукоятью в разбитую о булыжник ладонь. Такую и прятать не хотелось. Дизайн, которым гордился бы стилист Лучано.
   - Раньше не могли выдать? - буркнул я.
   - Не переживайте, с вас только кровь слили...
   - Что значит, кровь слили?
   - Не хотели убивать. То, что натекло из вашей раны, осталось на мосту против мельницы... Сложится версия, что вы с Цтибором затеяли между собой перестрелку. Он вас ранил, а вы его убили. Больше некому. Подтвердит анализ крови, - сказал Праус из-за плеча, уже на ходу.
   И, разбрасывая негнущиеся ноги, ударился в бега по Карловому мосту в обратном направлении, к Староместской мостовой башне.
   До указанного Праусом бережка я добрался благополучно, если не считать падения в промерзшую грязь с узкой скользкой лестницы. Последняя ступень оказалась слишком высокой: здоровая нога уходила и уходила вниз, не встречая опоры, а раненую я не мог согнуть и кувырнулся вниз. Шляпа пропала ещё при побоище. Вонючий ил, в который я сунулся головой, подсыхая, превращался в коросту. Под ней нестерпимо зудело. Кровь из-под тампона тоже сочилась. Не хватало ещё заражения крови для полноты картины.
   Что делать, если Камерон меня бросит?
   Отмоюсь в февральской Влтаве, подумал я и приметил, что стою на берегу какой-то протоки, скорее всего, по-прежнему неподалеку от злополучной мельницы, а Влтава у меня за спиной.
   Две двойные вспышки мигнули шагах в пятидесяти от меня, а показалось, что до этого места я прошел пол-Праги. Дальше меня практически тащил, подхватив под мышки, Праус, которому я помогал, опираясь на его щегольскую палку левой рукой. Правой я идиотски выставлял "Хеклер-Кох". Сумку навьючил на Камерона.
   Протока, на которой меня подстрелили, называлась Чертовка. Я вычитал на плашке. Мы ковыляли вдоль нее, словно остатки разбитой армии.
   "Ауди" Прауса стоял возле церкви святого Микулаша. Королевский замок на горе светился огнями.
   По дороге мы ни словом не обмолвились о Цтиборе Бервиде. В моей голове вяло ворочались обрывки мыслей о "сливе" моей крови, о "Фиате" "джинсового ковбоя", некстати, скажем так, попавшегося на глаза Прауса, отчего-то не уехавшего после высадки нас с Цтибором возле Карлового моста и решившего постоять, осмотреться... Вспомнил я, что идея прогулки до мельничного колеса исходила от Камерона. Я-то презираю туризм. По мне, любой город поймешь быстрее, просидев полчаса в народной пивной, вместо того чтобы подставлять уши под лапшу, которую вешают в виду архитектурных памятников...
   Странноватым казалось поведение прохожих у арки между Малостранской и Юдитовской башнями. Окровавленный, раненый человек на Карловом мосту, в центре города... Допустим, всем наплевать на все. Но чехи, я слышал, известные доносчики, могли бы и в полицию позвонить. Однако сирен я не слышал.
   Оставалось не ясным, зачем антикварный Джеймс Бонд, проверив исход побоища у мельницы на Чертовке, опять убежал на противоположный берег Влтавы и уже потом занялся моей эвакуацией?
   На крутом подъеме вдоль холма, на верху которого угадывалась крепостная стена, мы приткнулись в тормозном кармане, и Праус Камерон, покрепче затянув стояночный тормоз, вколол мне обезболивающее в предплечье прямо через рубашку. Впадая в дрему, я удивлялся предусмотрительности чешской дорожной полиции, предписывающей набор шприцов с инъекциями в автомобильной аптечке...
   Когда я более или менее привел свои телеса в порядок, за окном жилой половины пивной "У Кехера" уже стояла ночь. После ванны с душистой пеной, из которой я, как примадонна, высовывал ногу, перемотанную выше колена бинтом с пластиковым покрытием, мне выдали великолепное исподнее, отличную сорочку без "лейбла", то есть сшитую на заказ, галстук фирмы "Эндрюс", севший, как на манекене, двубортный костюм "Бернхардт" и короткое пальто от "Авалона", конфекционное, правда, но дареному коню в зубы глядеть невежливо. Носки мне не понравились - фиолетовые, как у папского нунция, однако пара плоских ботинок от "Бати", настоящего чешского, не аргентинского "Бати", с нежным коротким мехом внутри примирила с действительностью.
   Шляпу предстояло покупать за границей. В Праге ночных шляпных магазинов нет, а до утра, сказал Праус Камерон, когда власти раскачаются, заподозрят во мне киллера и разошлют по пограничным пунктам соответствующие оповещения, предпочтительнее очистить территорию страны с непокрытой головой... Клетчатые кепки из набора Камерона наползали мне на уши и глаза.
   Пани Камеронова раскладывала сандвичи с копченой ветчиной по двум пенопластовым термосам, в которых обычно навынос отпускаются полуфабрикаты. Праус рассовывал по карманам документы и деньги. На первый взгляд - слишком много денег, но потом, когда он подсунул мне расписку на десять тысяч долларов, я понял, в чем дело. После перехода германской границы у Розвадова в Нюрнберге, до которого двести шестьдесят километров, мне предстояло существовать уже в одиночку. И отправиться, как сказал щедрый донатор, на все четыре стороны, хотя бы и играть в гольф...
   Трость с дорогим набалдашником помогала мне двигаться.
   Когда мы садились в "Ауди", я обратил внимание на осевшую заднюю подвеску. В багажнике Камерон увозил какие-то тяжести.
   "Машинен-пистоле" он задвинул под свое сиденье. И покрутился по Праге, проверяясь на наружное наблюдение.
   - Вам нравится Кавказ, Бэзил? - спросил он, когда мы выбрались на общеевропейское шоссе номер 50.
   - Кавказ? - переспросил я, не сразу взяв в толк, о чем речь. Не очень-то хорошо я себя чувствовал. Боль вернулась, и слегка подташнивало.
   - Вообще Восток, - уточнил Праус.
   - Не знаю. А что?
   - Мне нравилось там.
   - Где и что именно нравилось? - спросил я из вежливости.
   Вообще-то я терял к нему интерес. И подумывал вернуть десять тысяч долларов аванса. Жаль, конечно, деньжат, но я не представлял, каким образом найду дорогу к Шлайну теперь, после смерти Цтибора.. Канал через "джинсового ковбоя", который грохнул Бервиду и ранил меня, чтобы, как выяснилось, "слить кровь", исключался. Другой не предвиделся. Я ничего не смогу сделать для Прауса Камерона. Да и вообще дело о служебном преступлении Цтибора Бервиды во время кавказской командировки можно считать закрытым окончательно. Зачем я теперь Камерону?
   - На Кавказе - люди и горы, - ответил он. - Все... Я ведь побывал там. Давно, но побывал... Хотите расскажу?
   Я пожал плечами.
   Он рулил и говорил. Я дремал, убаюканный темнотой за боковыми окнами, уютным оранжевым свечением датчиков на приборной доске, мягким заревом ближнего света на ровном шоссе, и слушал. А потом только слушал.
   ...22 августа 1942 года в 5 часов вечера в район Тракторного завод в Сталинграде ворвалось танковое подразделение вермахта. Два часа спустя начался массированный налет авиации на город. Летчики заходили с востока, уклоняясь от огня зениток, поставленных на западной окраине. Боевые развороты перед пикированием они делали за Волгой, над степью, которая тянулась до Сибири.
   Вечером этого дня германская империя достигла своего территориального апогея.
   У пирамид Египта африканский корпус Роммеля строился в боевые порядки для прорыва на Каир, Александрию, в дельту Нила и далее через Суэц. Танки корпуса по прямой находились ближе к Тереку, чем к Риму.
   В воскресенье 30 августа 1942 года в 3 часа пополудни при температуре воздуха выше сорока градусов по Цельсию генерал фон Клейст приказал форсировать Терек, последнее водное препятствие на пути его корпуса к нефти Грозного. А потом Баку и - на соединение с Роммелем.
   Панцергренадеры 394-й Гамбургской дивизии бросились в лодки и устремились к противоположному берегу. Под артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем с южного берега гамбуржцы преодолели двести пятьдесят метров коварного течения и водоворотов. Высадившись, впившись ногтями в землю, они сумели отразить контратаку русских. И вечером навели мост. Практически первый для марша в Закавказье. Его цена: пятнадцать месяцев войны, потерянный счет убитым, раненым, обмороженным в зимних сугробах и сошедшим с ума в весенней и осенней трясине. Но завтра или послезавтра, говорилось в приказе фон Клейста, они наполнят баки своих боевых машин первыми литрами горючего из кавказских скважин...
   Адольф Гитлер лишь дважды нарушал свои бытовые привычки. В марте 1939 года отведал чешской ветчины и пльзеньского пива в Праге, нарушив обет вегетарианца и трезвенника. 30 августа 1942 года он не выехал в назначенный срок в свою прусскую резиденцию в Растенбурге, оставшись на испепеляемой жарой Украине. Не смог оторваться от карт. С горящими глазами, пересохшим ртом он вычерчивал стрелы, по которым передовым отрядам Роммеля и Клейста предстояло выйти на стыковку возле Багдада и двигаться к Индийскому океану, где их должна была поджидать японская армия.
   5 сентября гамбуржцев отбросили на северный берег Терека. Началось отступление, завершившееся разгромом под Курском. В этот же день в Африке танкисты Роммеля развернулись у пирамид и отправились в изнурительный путь, который закончился за колючей проволокой лагерей для военнопленных...
   - Вы знаете, где я находился тогда? - спросил старикашка Праус Камерон.
   - За этой колючей проволокой?
   - Нет... Вы не поверите... Я был рядовым двадцать третьей бронедивизии, только что прибывшей из Франции на юго-восточный фронт. На бортах танков мы несли изображение Эйфелевой башни. Мы ведь брали Париж! А русский с берлинским акцентом кричал в мегафон из-за линии укреплений, что он приветствует доблестных солдат двадцать третьей дивизии, чья прекрасная парижская жизнь позади, и советовал порасспросить ветеранов, что нас ждет на Кавказе...
   Я не люблю воспоминаний про войну, любую. Свои войны я вообще считаю не существующими, мне хватает отвратительных кошмаров и во сне. Я постарался сосредоточиться на планировании собственных действий в ближайшие часы, выключить внимание... Это далось легко. Меня разъедали сомнения насчет действительной причастности Прауса Камерона к персоналу международной Специальной комиссии по финансовым преступлениям или как там её официально называют. Задним числом его поступки представлялись сомнительными даже с правовой, скажем так, точки зрения. Что-то ущербное чувствовалось в том, как он отнесся к гибели Цтибора Бервиды, возможно, агента американской спецслужбы, помимо его работы в Спецкомиссии.
   Кто вы такой, Праус Камерон?
   Он придержал скорость после указателя "Площадка отдыха" и сказал:
   - Недавно я побывал в тех местах. В группе... э-э-э... коллег. По приглашению. В Моздоке и Грозном. Пятьдесят восемь лет - большой срок... Смотришь на вещи иначе, чем в двадцать лет... Хотя то, что мы предвидели, форсируя Терек, свершилось...
   - А что свершилось?
   - Если бы корпус фон Клейста вышел к Баку, на другой стороне Каспийского моря племена принялись бы вырезать русских... Если сейчас не режут, то потому, что практически некого...
   - Племена? - спросил я. - Какие племена?
   - Казахи, таджики, киргизы, курды, афганцы...
   - Вы осведомленный тип, Праус, - сказал я и зевнул.
   Мне действительно было наплевать на эти рассуждения. Меня не интересовал Кавказ. Меня не интересовало, кого собираются резать казахи и остальные племена Золотой Орды по другую сторону Каспийского моря. Мне нужно было выручать Ефима Шлайна. Как говорится, не больше и не меньше. Только это.
   Подавшись ко мне, нарочито всматриваясь в бегущий перед машиной световой веер, Праус, не выпуская руля, сымитировал шепот:
   - Я стремлюсь быть ещё более осведомленным. Не поможете?
   Я насторожился. Возможно, десять тысяч долларов могли ещё и остаться во внутреннем кармане моего пиджака от "Бернхардта".
   - У меня уже немало друзей на Кавказе, - сказал Праус. - Немцы всегда любили Кавказ, и Кавказ платит им тем же.
   - Можете познакомить?
   - В свое время...
   Мы остановились.
   - Откройте вашу дверь, - сказал Праус, - и сидите. Я скажу, когда выходить... Минуту.
   Вытащив из-под моего сиденья порошковый огнетушитель, он открыл свою дверь.