Скворцов Валериан. Гольф с моджахедами

   В конторе восьмидесятилетний адвокат носил серый костюм, типичный для его профессии дорогостоящий галстук и, направляясь к шкафу с файлами, пользовался тростью, стук которой не заглушал скрип протеза. У Севастьянова вертелся на языке совет смазать шарнир пластиковой ноги хотя бы рапсовым маслом...
   В 1992 году, в ходе ностальгического визита в район Кавказских Минеральных Вод, Ив Пиккель материализовал свои чувства в совместном предприятии "Евроконсалтинг" на улице Буденного в Краснодаре. До представительства, если называть его официально, Чеченской Республики Ичкерия в Краснодарском крае и Республике Адыгея на Гимназической, дом 57, от силы тридцать минут пешком. На полпути между этими точками, потратив на прогулку по четверти часа каждый, и сошлись в арабской закусочной "Ваттарбургер", что на улице Красной, Бекбулак Хасанов, агент "Гуниба", и клерк "Евроконсалтинга" по прозвищу "Пушкин", а по малийскому паспорту Идрис Аг Итипарнене. Ганнибал учился на агронома в Краснодарском университете, вечером подрабатывал кассиром в забегаловке знакомого палестинца, женатого на казачке, а оставшееся время или спал, или выполнял поручения Пиккеля, с которым общался по факсу. До Краснодара "Пушкин" учился в Париже.
   Он и встречал Севастьянова в Адлерском аэропорту из Москвы. Иностранец - иностранца. Передача банкира Макшерипу Тумгоеву и его сестре Заире состоялась на вилле "Гуниба" в Лазаревском, где в конюшне держали не лошадей, а двухместный вертолет "Галс" - московской лицензионной сборки американский "Эксек 162F" фирмы "Ротор Уэй Интернэшнл" с мотором "Порше" и российским регистрационным номером 04134. Разрешения для полетов на таком не требуется, достаточно пилотской лицензии. Заправляясь каждые два часа из цистерн, вкопанных в условленных местах, к исходу ночи Тумгоев, управлявший машиной, посадил её, закрутив смерч из пожухлых листьев, на островок между протокой и обмелевшей рекой у гостевого коттеджа "Гуниба". Он прокричал Севастьянову в ухо, что они на территории природного заповедника близ границы с Грузией и Дагестаном, что река называется Хуландойах, а хребет, виднеющийся на юге, - Сысулкорт. Поселений вокруг тоже много, однако они в развалинах, безлюдные. В общем, смотреть нечего.
   Двигатель Тумгоев не выключил, возможно, торопился, поэтому Лев решил не задавать вопросов. Хотя имелось несколько специальных: почему летели без огней, почему "Черная акула", скажем, не напала, и ПТУРСами с земли не обстреливали?
   Мрачная личность в кожаной куртке и каракулевой папахе отвинтила от лыж "Галса" пластиковый контейнер с надписью "Хелипак", в котором лежали два чемодана Севастьянова. Тумгоев сделал для разминки несколько приседаний, кивнул на прощание и, влезши в вертолет, улетел бреющим над буковыми деревьями вверх по склону горы.
   Севастьянов прошел в коттедж, а личность следом привезла в тачке контейнер. Дав Севастьянову перевести дух в его комнате, личность, не оставляя гостя ни на минуту, попарила его в бане, вкусно покормила и напоила красным вином, расстелила постель и в полночь исчезла. На вахту заступила другая. Поскольку стемнело - с "калашниковым".
   Два или три раза Лев столкнулся с другим постояльцем, жившим на втором этаже, - русским в армейском потертом камуфляже. При первой встрече Севастьянов кивнул ему, однако ответа не приметил и в дальнейшем перестал обращать на постояльца внимание. Вечером Лев увидел в окне, как русский усаживается в "Галс" к Тумгоеву.
   Севастьянова ублажали в гостевом коттедже три с половиной дня.
   Утром второго в комнату без стука вошли двое, не обращая внимания на Севастьянова, задернули шторы и молча просидели около часа. Затем получили сигнал по радиотелефону и ушли. Вели себя тихо, работать с бумагами не помешали...
   После исчезновения парочки Лев раздвинул шторы и увидел, как кольцо автоматчиков отконвоировало вверх по склону человека в стеганом комбинезоне. Замыкающий, видимо, командир, нес нечто круглое, напоминающее антенну...
   Еще в день приезда в выделенной ему просторной комнате Лев нашел на письменном столе возле компьютера с плоским монитором на жидких кристаллах пластиковый портфельчик с дискетами. Портфельчик имел надпись фломастером: "Для г-на Л. Севастьянова". Файлы на дискетах оказались справочным материалом. Их Севастьянов прочел перед тем, как лишний раз пройтись по проекту бизнес-плана, привезенного им из Парижа для финансового холдинга "Гуниб". Как сказал Пиккель, штаб-квартира холдинга из-за войны выведена на территорию заповедника, так что необычному способу доставки в благостную и полезную для здоровья местность удивляться не приходилось. Ну, а тому, что не обстреляли или не перехватили ночной рейс "Галса", объяснения тоже не требовалось: в деловых кругах давно разобрались, что чеченская война совместное предприятие многих формально враждующих сильных мира сего.
   К справочному материалу Лев приступил вечером, выспавшись после баньки и великолепной трапезы. И зачитался почти до утра. Взгляды составителей представлялись, по крайней мере, своеобразными...
   Из бумаг явствовало, что Чечня полтора столетия пребывала под глухим информационным запретом. Императорская цензура позапрошлого века ограничивала письменные свидетельства по истории имамата Шамиля. А в имамате, оказывается, отменили крепостное право и ввели выборность должностных лиц. Для нескольких тысяч царских солдат, пленных и перебежчиков, построили церкви - две православные для русских и костел для поляков. Войска Шамиля обслуживал оркестр перебежчиков... После революции и в советское время информация о чеченцах и процессах внутри чеченского общества вообще становится скудной. После смерти академика И. А. Орбели в 1961 году российское кавказоведение ликвидировали, Академия наук спустила установку на приоритетное изучение Зарубежного Востока. Мотив: незачем изучать этнографию, культуру, языки и традиции Кавказа, поскольку там уже воспитаны национальные партийные кадры.
   Народы, входившие в империю КПСС, отлично знали Россию. Русские такими знаниями в отношении этих народов не располагали. Правоохранительные структуры прозевали появление в Москве и крупных городах РФ передовых отрядов детей и внуков тех, кого во время второй мировой войны объявили пособниками фашистских оккупантов. Завербовать агентов в чеченской среде или внедрить к ним свою агентуру органы России оказались не в состоянии. Безжалостные к чужим, чеченцы столь же жестоки и к своим, которых пытают при тени подозрения, чтобы убедиться в их правдивости. Раскаленные ножи, отрезанные пальцы - нормальное явление...
   В портфель Севастьянову вложили и анализ московского политтехнолога с армянской фамилией из Независимого Центра исследования Кавказа:
   "Для переустройства Чечни у русских не хватило и долго не будет хватать самого главного: авторитета среди населения, с которым обращались плохо, хотя и не настолько, как в других местах, например, с калмыками или чукчами. Военного же авторитета, особо ценимого горцами, вообще не будет. Чеченцы помнят насмешки и повадки советских солдат в 1943 году, а потому презирают нищету, продажность и алчность нынешних российских. Презрение, пожалуй, - глубинное чувство в горном Кавказе по отношению к России и её коренному населению.
   Русские пришли полтора века назад в чужую страну, захватили её, прибавили к её мраку и насилию свое насилие, надсмеялись над законами, изувечили природу, снесли сотни поселений в горах, изнасиловали экономику. Это был империализм, и, главное, это был русский империализм, империализм глупый, то есть не приносивший выгоды самой России, ибо нефтяная и газовая прибыль от Чечни пускалась в распыл...
   Армия явилась в 1996 году на Кавказ, когда у обескровленной революцией, репрессиями, войнами и бестолковой перестройкой России окончательно, на уровне вырождения, искривились не только мысли, но и её физический костяк. В особенности искривленным он оказался у среднего офицерства, открывшего ещё в Афганистане профессиональную неполноценность как командования, так и собственную. Лейтенанты, капитаны и майоры пали жертвой необразованной, лживой и коррумпированной генеральской верхушки, с одной стороны, и оказавшегося у них на руках ослабленного физически и нравственно солдатского материала, за который отвечали, с другой. После первой чеченской войны лучшие офицерские кадры покинули армию и разведку.
   Офицер последнего пополнения привязан к личным удобствам, потому что их у него минимум, вял физически и умственно, плохо образован, несамостоятелен и беспомощен при внезапных событиях. Ценит не ответственность, а личную отвагу на психологическом уровне этнической общности и группового товарищества, обычно показную и не имеющую ничего общего с нравственностью, чувством долга и армейской честью в профессиональном понимании. Офицеры генерального штаба много занимаются научными работами и предпочитают канцелярскую деятельность практической работе в войсках.
   Наименее надежны военные чиновники. Небрежность, если не продажность, интендантов - наихудший враг армии, две трети потерь которой напрямую связаны с этим...
   В Чечне армия как военно-политический организм не ставит перед собой задачу победить в ходе антитеррористической операции. Состояние "ни войны, ни мира" на уровне личностного интереса выгодно генералам, офицерам и большей части солдат. Пребывание войск, в особенности внутренних, имеет целью обеспечение функционирования совместных предприятий генералов МВД, прозванных "конвойными", и чеченской верхушки, как местной, так и московской. Сотрудничество финансовых, сырьевых, а также силовых структур России и чеченского общества развивается на всех уровнях. Именно в горизонтальной структурированности кроется "непотопляемость" образовавшегося масштабного криминального сообщества. Вертикальных связей в этой организованной преступности не существует и потому она не раскрываема даже московской агентурой. Допустимо говорить, что Кавказ покорил Россию и навязал ей нынешнюю стагнацию. По данным Центра, только в Москве ведут активную хозяйственную, финансовую и иную деятельность более миллиона лиц кавказской национальности.
   Что касается московских кавказцев, то они поняли омертвелость идеи сугубо национальных государств. С другой стороны, уходят в прошлое и верхушечные, имперские идеологические представления, не подкрепленные реальными жизненными интересами людей. Если двое россиян, один в Калининграде, другой в Находке, ещё пять лет будут вести дела порознь первый в Европе, второй в Японии, Китае и Корее, уже сейчас им лучше сказать друг другу, что они живут в разных странах..."
   Ничего нового, конечно. Севастьянов читал много подобного и в Европе. Поразила его, однако, рекомендация Центра:
   "Принимая во внимание интеграцию Чехии, Польши, Латвии, Литвы и Эстонии в Общеевропейский союз, разумно сосредоточить усилия на вывозе через Россию скапливающихся на Кавказе инвестиционных авуаров в направлении перечисленных стран. Обстановка переходного периода ещё позволяет внедрять в них капиталы без указания источников происхождения. Образно говоря, "замазанные" деньги поднырнут под интеграционную волну и, омытые ею, превратятся в легальные Новой Европы. В Чечне реальная прибыль заинтересованных сторон - местных и московских чеченцев, армии и её центральных структур, а также других остальных, остается также вне российского и, тем более, международного финансового контроля. Это второй составной элемент, предоставляющий сейчас колоссальную возможность для перекачки авуаров в будущую объединенную Европу и далее на Запад и в Азию..."
   Вот за этим меня и позвали, подумал Севастьянов.
   Он вполне представлял себе душевные муки нанимателей, перед тем как они откроют свои секреты. Перерыв на чаепитие подтверждал это.
   3
   Любые формирования - войсковые, бандитские, финансовые, промышленные, административные, общественные, какие существуют и каким предстоит возникнуть - Хаджи-Хизир Бисултанов подразделял на три вида. Первый обозначался "Муравьиная куча": орава с единой физиологией, где существование в одиночку перестает быть существованием. Нечто в форме кормового общака и совместных испражнений. Второй назывался "Стадо", в котором козлы, коровы, быки и овцы брели под пастушьим кнутом, хотя могли пастись в одиночку. И третий, самый распространенный, - "Пауки в банке", где каждый оказывался засаженным в общий гадюшник - воинскую часть, банду, мэрию, завод, какое другое предприятие, а то и страну, поскольку образовывались и такие...
   Чечня после января 2001 года переходит в состояние третьего вида, победители впихивали и впихивают в неё новых и новых пауков. Пауки жаждут расползтись по просматриваемым за стеклянными стенками просторам, однако не получается, за блокпосты нос не высунешь, и внутри банки разрастается страх. От него одни впадают в агрессивность, это Хаджи-Хизир назвал бегством вперед. Другие бегут назад, то есть сдаются на милость других, покоряются, отдавая себя на съедение.
   Человек по имени Виктор Иванович Желяков, с которым Бисултанов говорил из своего кабинета по высокочастотному телефону, исключающему прослушивание, как раз и прилагал в данную минуту усилия, чтобы превратить начальника контрразведки "Гуниба" в паука. За которым в некую банку, каких у Желякова запас не иссякал, последовали бы и остальные - Хабаев, Тумгоев, скажем...
   Усилия Желякова казались Бисултанову совсем уж глупыми, поскольку Желяков рубил сук, на котором и сам сидел. Делалось это, конечно, по инерции одуревшим от бесконтрольности человеком, у которого командный и хватательный инстинкты пришибли остальные, включая чувство края. Бешир контрразведки "Гуниба" выжидал, когда иссякнет поток плохо стыковавшихся русских слов, включая матерные. Кавказские мусульмане, говорил достопамятный Шамиль, не из обижающихся, они из терпеливых и правоверных.
   В трубке, параллельный отвод которой слушал Саид-Эмин Хабаев, Желяков, выдохнувшись, подвел итог:
   - Переговоры с парижской задницей... как его там... приказываю прекратить! Его допуск внутрь Горы является грубым нарушением утвержденной мною схемы безопасности. В расположении разрешаются только чеченцы! Вы слышите? Только чеченцы... Своих не хватает? Так я вам пришлю из Москвы карманных!
   Бисултанов увидел, как Саид-Эмин помотал головой и пальцем вывел на полированной поверхности письменного стола слово "Нет".
   - Лев Севастьянов тщательно проверен, - ответил Хаджи-Хизир, морщаясь из-за того, что "конвойный" начальник Желяков, то есть из внутренних войск, по сути из тюремной охраны, выламывается под полевого командира. - Мы продержали Парижанина три с лишним дня в гостевом доме, где он работал с документами... Последующий разговор показал, что Севастьянов верно понимает свою задачу и знает собственное место. Он специалист высокого класса. И опыта ему не занимать. Не думаю, что у вас в Москве такие найдутся...
   - Нашлись бы, только доверия у меня ни к кому... Прохвост на прохвосте. Технологи... Финансовые, политические... Ваши в Москве не лучше, эти самые... Один ваш Тумгоев во что мне обходится со своими засранцами... Умники тоже, гуси-лебеди...
   Уступи русским, учил Шамиль, и затащишь склоку в свой дом. Затягивая время и давая на другом конце линии выйти пару, Хаджи-Хизир спросил:
   - Какой Тумгоев?
   - А то не знаешь? Исакуленька ваш...
   - Исса. Тумгоев Исса.
   - Хуисса, - отклинулся Желяков, радуясь рифме. - Он самый!
   - Вот видите, Желяков, мы поступили разумно, что привезли специалиста из Парижа. С семьей... Это надежная гарантия, я проверял. Севастьянов ради жены удержит язык за зубами. Он внушает уважение. И мы решили допустить его в Гору без черного колпака...
   - У меня здесь и не таких хмырей обыскивают и водят с повязкой на глазах! Прямехонько из "Александер-хауза", обрати внимание, из этого... как его... кремлевского мозгового центра. Захочу, любой станет маршировать и приседание с оружием выполнять, только заплати!
   - Ну хорошо, Желяков... Вы что же, предлагаете выпроводить Севастьянова на все четыре стороны после всего, что он видел? Я имею в виду документы, внутренне обустройство Горы и её расположение?
   - Не следовало, Бисултанов, шевелиться без моего разрешения! Свободы захотели? С вашей хотелкой только с мамой Севастьянова разбираться... В чистом виде. Так что растворяйте его в небытии сами. Как вы это делаете, известно... Ха-ха! Не мне подсказывать. Головка в сугробике у обочинки... Или подослать подкрепление? Я там поблизости от вас тоже кое-что имею. Могу передвинуть километров на пятьдесят или, скажем, шестьдесят южнее. А то гаубичные стволы скорректировать по углу... У меня ещё есть... этот... как его... БОВ. Боеприпас объемного взрыва. Могу опустить с небес в случае нужды. Не желаете?
   Предупредительность Желякова походила на крокодилью. Живоглот предлагал, что называется, поплавать вместе в болотной жиже, где царил. Давно стремился.
   Саид-Эмин положил перед Хаджи-Хизиром свой блокнот с запиской: "Желяков дурак. И становится все опасней. Никаких его людей. Сворачивай разговор на эту тему. Переходи ко второй".
   - Нет необходимости, Желяков, спасибо за помощь... Если понадобится, попросим. Теперь наш второй вопрос. Что насчет захваченного моссадовца? Проверили?
   - Никакой это не Моссад! Наш это, отморозок с Лубянки, из экономической контрразведки, и шибко умный! Вола за хвост крутит! Ну, вы как дети... Вы, енть, малые дети! Кто может за границей знать про Гору, если её со спутника не просветишь, а объект известен только мне и вам, а? Смекаете: и вам тоже, а?
   Бисултанов вопросительно посмотрел на Саид-Эмина, который согласно кивнул.
   - Мы консультировались со ставропольским управлением эф-эс-бэ до запроса к вам...
   - С кем именно оттуда?
   Саид-Эмин покачал головой.
   - Сейчас разыщу в блокноте фамилию, - сказал Бисултанов. - Сейчас, сейчас. Ищу... Ну, чтобы не терять время, пока ищу, буду рассказывать... Этот человек сказал, что сотрудников-евреев на Лубянке после шестидесятых вообще не наблюдалось. Захваченный нами иудей никак не может быть эфэсбэшником. В прошлом такие попадались как исключения, но иудеи лишь по имени, эти имена им давались в случае подготовки для работы в Израиле. В конце концов, тот, который нам попался, мог эмигрировать, и мы думали, что действительно Моссад...
   - Вы думали! А этот, который все знает... кто именно вас консультировал?
   Бисултанов взглянул на Хабаева и, увидев, как тот показал на себя пальцем, продолжил приторно:
   - Извините, Желяков, ко мне в кабинет вошел господин Хабаев... Я уступаю трубку.
   Желяков расхохатался.
   - Небось подслушивал рядом...
   - Здравствуйте, Виктор Иванович! - сухо сказал Саид-Эмин.
   - Привет, Эминыч! Как жизнь пенсионерская? Завариваете кашу?
   - Об этом позже, разберетесь с Бисултановым... Я по своему вопросу. Если арендную плату отправлю вам вперед за два квартала?
   - Отчего щедроты?
   - Сверх края черпанул. Хочу снять перенапряжение по наличному кредиту. В патронных цинках на общую сумму за два квартала, может, с некоторым превышением, которое зачтете на третий. Новенькими стодолларовыми. Доставит на "Галсе" Тумгоев, Макшерип Тумгоев. Прикройте с воздуха и на земле. Сдача-приемка в Лазаревском. Назовите дату, когда сможете приехать туда. Хорошо?
   - Еще бы! А куда я запихну столько нала?.. Ха-ха! Нала да кала... Вам назад в задницу?
   Саид-Эмин поднял глаза на Бисултанова. Начальник контрразведки "Гуниба" понял замысел. Он принял трубку у начальника и сказал:
   - Желяков, это опять я, Бисултанов теперь говорит...
   - Говори, Бисултанов... И побыстрее. Меня люди ждут...
   Переход на "ты" означал возврат на дружескую ногу.
   - Я предлагаю так. Моссада мы отпустим, - сказал Хаджи-Хизир. - Но перед тем как дать ему пинка под зад, я хочу знать точно, абсолютно точно, кто он такой ныне и в прошлом, а также кто на Лубянке подослал сюда, на этот Кавказ, ряженого.
   Желяков понял значение нажима в тоне чеченца. "Этот Кавказ". Предполагалось, что подобного рода командировка без утверждения на его уровне не должна была состояться. Партнеры упрекали справедливо, и он сказал примирительно:
   - Ладно, сделаю... Желяков на добро добром отвечает. Люблю вас, обоих! Два дня, товарищ начальник, я имею на подготовку информации по ряженому?
   Саид-Эмин кивнул.
   - Имеете, Желяков, - сказал Хаджи-Хизир. - Пожалуйста, проверку проведите тщательно. Как-никак, мужичок оказался ряженым в натовскую экипировку. Комбинезон с подогревом... Мы таких здесь у ваших не видели... Краснодарские эксперты говорят, что вроде в таких англичане с аргентинцами воевали за какой-то остров в Атлантике лет десять или пятнадцать назад, точно, конечно, не помнят... Ну, с этим ясно... Ждем шифрограмму по перелету Тумгоева и выходу на контакт в Лазаревском.
   На другом конце связи человек, радовавшийся будущим деньгам, прервал раскатистый смех и ответил:
   - Ладно, инкассаторский авто пригоню сам... До скорого!
   И дал сигнал отбоя.
   Саид-Эмин Хабаев отключил свой отвод от переговорного аппарата и положил на стол перед Бисултановым. Спросил:
   - Что скажете, Хаджи-Хизир?
   - Не Желяков прислал нам меченые доллары. И захваченный - не Моссад. Он оттуда же, откуда и банкноты. Желяков дурак, это ясно. Проморгал и меченые доллары, и этого иудея... Кто-то подбирается к нам. Я не исключаю все же, что Моссад. Или, скажем, какой-нибудь венгр из Америки... Желяков все-таки дурак! Контролирует московскую экономическую контрразведку по Кавказу и ничего не знает!
   - Есть новости от Милика из Москвы? - спросил Саид-Эмин Хабаев.
   - Нет. Я прошу разрешения вылететь к нему. Загадку с мечеными деньгами следует разрешить срочно. Пометивший их немедленно вцепится в Желякова, едва тот вытащит первую же сотенную из бумажника в обменном пункте. Эти пункты сами знаете кто держит. Пусть жрут друг друга... Я подстерегу в Москве, когда предатель, который помог пометить электронной царапкой идущие к нам деньги, высунет уши. С ним нужно быть предельно внимательным. Метка его высокой технологии. Это не самодеятельный артист, в любом случае. Это угнездившееся, возможно и здесь, в Горе, предательство, которое дорого обойдется. И я уже начинаю думать, что не российского производства. Слишком тонко и умно. Да и неожиданно. Вспомните, московское предупрждение о метке поступило за день до появления Милика с цинками... И до сих пор неясно, кто же был этот тип в кожаном пальто в Раменском. Нужно ехать, хозяин...
   - Там есть Исса Тумгоев.
   Хаджи-Хизир смолчал. Он хотел, чтобы генеральный управляющий "Гуниба" вспомнил "рулетку" между сводным братом Иссы - Макшерипом - и шефом информационно-шифровальной службы полукровкой Цакаевым. Источников утечки информации с Горы могло быть два - либо он, Петр Цакаев, либо бешир внешней разведки Макшерип Тумгоев. Брат Заиры. Подарок ко дню рождения которой для генерального управляющего "Гуниба" доставал он, Хаджи-Хизир.
   Генуправляющему полагалось бы понять, что Исса Тумгоев, сводный брат Макшерипа и Заиры, подлежал исключению из игры вокруг меченых денег именно поэтому.
   Но мысли хозяина, видимо, блуждали далеко от забот охранного ведомства. Саид-Эмин Хабаев рассеянно всматривался в арабскую пропись на панно, висевшим над тайваньским генератором против письменного стола Хаджи-Хизира. Из восьмой суры "Добыча": "О те, которые уверовали! Когда вы встретите тех, кто не веровал, в движении, то не обращайте к ним тыл".
   - Хорошо, - согласился со странной улыбкой Саид-Эмин, - поезжайте, но после завершения дела с моссадовцем, или кто он там такой, и отправки наличных Желякову.
   - Во имя Аллаха милостивого, милосердного, - ответил по-арабски Хаджи-Хизир.
   В смежной комнате Макшерип Бисултанов задвинул занавеску на просмотровом стекле, замаскированным под панно в кабинете Бисултанова. И повторил услышанное за Хаджи-Хизиром:
   - Во имя Аллаха милостивого, милосердного...
   Выйдя в коридор, он мягко притворил за собой дверь и закрыл её на ключ, которым распоряжался исключительно Хабаев. Вернуть полагалось лично генуправляющему "Гуниба", как только он появится у себя.
   Глава шестая
   "Бизнес-Славяне"
   1
   Пожарный в расхристанной робе и с забралом под каской судорожно привинчивал к цистерне латунный конец кишки. Второй боец с размаху запустил её скатку в сторону сторожевой будки автостоянки. Не докатившись, она завалилась. Мне едва удалось увернуться.
   По крыше сарая-мастерской метались привидения в пластиковых намордниках. Металлические ранцы лоснились на спинах. Привидения сучили крючковатыми бердышами на фоне химического, иначе не скажешь, пламени, густого, медленного и закручивающегося, как кипящий металл. Черный дым сдувало с него и клоками несло сквозным ветром на подкрепления, сыпавшиеся с воющих и мигающих пожарных машин, забивших Астраханский переулок.
   По всем признакам, кремация мадам Зорро и матерщинника Курпатова состоялась. При этом никто не посыпал голову их пеплом и не вопил от горя зеленый УАЗ, экипаж которого деятельно выискивал меня между плавившихся теперь автомобилей, видимо, давно исчез с места происшествия.
   Если память не подводила, патрульная машина не несла на бортах опознавательных милицейских знаков. Прожектор над будкой сторожа явственно высвечивал её однотонный зеленый окрас. Возможно, и регистрационные номера принадлежали армии, скажем, военной комендатуре. Но я их, конечно, не видел.