Соловьев Сергей Михайлович. История России с древнейших времен. Том 4

любили биться в чистом поле, на открытых местах; Даниил галицкий во время
похода на ятвягов говорит своему войску: "Разве не знаете, что христианам
пространство есть крепость, а поганым теснота". В северном летописце находим
известие, что когда великий князь Василий Васильевич послал полки свои
против татар к Оке под начальством князя звенигородского, то этот воевода
испугался и возвратился назад; иначе поступили другие воеводы, князь Иван
Васильевич Оболенский-Стрига и Федор Басенок, в войне новгородской:
встретившись в числе двухсот человек с неприятелем, у которого было 5000
человек, они сказали: "Если не вступим в бой, то погибнем от своего государя
великого князя", сразились и одержали победу. На юге сохранялся обычай, по
которому князь должен был ехать впереди войска, потому что он был искуснее
всех в ратном деле и его более всех слушались; так, князья русские и
польские говорили Даниилу Романовичу: "Ты король, голова всем полкам; если
пошлешь кого-нибудь из нас наперед, то войско не будет слушаться, ты знаешь
воинский чин, ратное дело тебе за обычай, и всякий тебя постыдится и
побоится; ступай сам напереди". И Даниил, урядивши полки, сам поехал
напереди с одним дворским и небольшим числом отроков. На севере, по
свидетельству сказаний о Мамаевом побоище, великий князь Димитрий, поездив
немного впереди в сторожевых полках, возвратился в великий полк.
Вооружение на севере состояло из щитов, шлемов, рогатин, сулиц, копий,
сабель, ослопов, топоров. Южный летописец так описывает вооружение полков
Даниила галицкого: "Щиты их были, как заря, шлемы, как солнце восходящее,
копья дрожали в руках их, как трости многие, стрельцы шли по обе стороны и
держали в руках рожанцы свои, наложивши на них стрелы". В другой раз,
вышедши на помощь к королю венгерскому, Даниил вооружил свое войско
по-татарски: лошади были в личинах и коярах кожаных, а люди - в ярыках, сам
же Даниил одет был по обычаю русскому: седло на коне его было из жженого
золота, стрелы и сабля украшены золотом и разными хитростями, кожух из
греческого оловира, обшит кружевами золотыми плоскими, сапоги из зеленого
сафьяна (хза) шиты золотом; когда король попросился у него в стан, то Даниил
ввел его в свою полату (палатку). И на юге между оружием попадается название
рогтичи, или рогатицы, также мечи и сулицы. В духовной волынского князя
Владимира упоминается броня дощатая. Из отнятых у неприятеля коней и оружия
составляли сайгат. По-прежнему на юге употребляются стяги или хоругви, на
севере они уже начинают называться знаменами: так, в сказании о Мамаевом
побоище упоминается черное знамя, которое возили над великим князем. Для
созвания войска на бой употреблялись трубы: Василий Васильевич Темный сам
начал трубить войску, заслышав о приближении Косого.
Относительно характера войн должно заметить, что на севере (включая
сюда область Северскую, Рязанскую и Смоленскую) из девяноста известий о
войнах внутренних, или междоусобных, мы встречаем не более двадцати известий
о битвах, следовательно, семьдесят походов совершено было без битв. Разделив
описываемый период времени в 234 года на две равные половины, увидим, что в
первую половину, до 1345 года, который придется в начале княжения Симеона
Гордого, было только пять битв, остальные же пятнадцать относятся ко второй
половине, и из этих пятнадцати почти половина, именно семь битв, приходятся
на усобицу, происходившую в княжение Василия Темного между этим князем и его
дядею и двоюродными братьями, - доказательство усиленного ожесточения к
концу борьбы. На юге же в продолжение семнадцати лет, от 1228 года до
Ярославской битвы, встречаем двенадцать известий о походах и между ними
четыре известия о битвах, между которыми две были лютые - Звенигородская и
Ярославская. О внешних войнах в описываемое время на севере встречаем около
160 известий, и в том числе около пятидесяти только известий о битвах; из
этого числа битв более тринадцати было выиграно русскими. Из общего числа
известий о войнах сорок пять относятся к войнам с татарами, сорок одно - к
войне с литовцами, тридцать - с немцами ливонскими; остальные относятся к
войне со шведами, болгарами и проч. На юге до литовского владычества
встречаем сорок с чем-нибудь известий о войнах внешних, в том числе
одиннадцать известий о битвах, из которых восемь были выиграны русскими. Во
время междоусобных войн на севере встречаем раз тридцать пять известия о
взятии городов, причем раз пять попадаются осады неудачные; во внешних
войнах раз пятнадцать упоминается о взятии городов русскими, раз семь -
неудачные осады; раз семнадцать русские отбили осаждающих от своих городов,
раз около семидесяти упоминается о взятии русских городов, преимущественно
татарами, во время нашествия Батыева, Тохтамышева, Едигеева. На юге во
внешних войнах раз семь упоминается о взятии городов русскими, раза три -
избавление русских городов от осады, раз неудачная осада русскими, раз
одиннадцать - взятие городов русских неприятелем.
Касательно осад городов в самом начале описываемого периода мы уже
встречаем известия о стенобитных орудиях, пороках, таранах, турах. Во время
осады Чернигова Даниилом Романовичем галицким и Владимиром Рюриковичем
киевским осаждающие поставили таран, который метал камнем на полтора
перестрела, а камень был в подъем четырем мужчинам сильным. Ростислав
Михайлович черниговский во время осады Ярославля галицкого употреблял
пороки, или праки. Вот как описывается взятие приступом города Гостиного
волынского войсками, отправленными на помощь к польскому князю Конраду:
"Когда полки пришли к городу и стали около него, то начали пристроиваться на
взятие города; князь Конрад ездил и говорил русским: "Братья моя милая Русь!
потяните за одно сердце!" - и ратники полезли под забрала, а другие полки
стояли неподвижно, сторожа, чтоб поляки не подкрались внезапно. Когда
ратники прилезли под забрала, то поляки стали пускать на них камни, точно
град сильный, но стрелы осаждающих не давали осажденным выникнуть из забрал;
потом начали колоться копьями; много было раненных в городе от копий и
стрел, и начали мертвые падать из забрал как снопы; таким образом взят был
город и сожжен, жители перебиты и поведены в плен". На севере новгородцы,
собираясь в поход под Раковор, приискали мастеров, которые стали чинить
пороки на владычнем дворе. Во время осады Твери Димитрием Донским осаждающие
окружили город острогом, приставили туры и приметали примет около всего
города; эта осада продолжалась четыре недели, город не был взят, потому что
тверской князь поспешил заключить мир с московским. Первым делом осаждающих
было пожечь посад и все строения около осажденной крепости или города; но
иногда это делали сами осажденные, приготовляясь к осаде. В рассказе об
осаде Москвы Тохтамышем в первый раз упоминаются пушки и тюфяки,
употребленные осажденными; тут же упоминаются и самострелы; осажденные кроме
того, что бросали камни и стрелы, лили на осаждающих также горячую воду.
Московский кремль ни разу не был взят силою, ибо Тохтамыш овладел им
хитростию; Смоленск оба раза был взят Витовтом также хитростию; Тверь после
татарского нашествия с Калитою ни разу не была взята; Новгород не был взят
никогда; Псков выдержал шесть осад от немцев.
Относительно числа войск в описываемое время у нас еще менее точных
известий, чем даже в период предшествовавший. Правда, мы имеем известие о
числе русского войска, сражавшегося на Куликовом поле, но это известие
почерпнуто из украшенных сказаний, и есть еще другие причины сомневаться в
его верности. Когда великий князь Димитрий перевезся через Оку и сосчитал
своих ратников, то нашел, что их более двухсот тысяч, причем великий князь
жалел, что у него мало пехоты, и оставил у Лопасны великого воеводу своего
Тимофея Васильевича, чтоб он провожал по Рязанской земле те пешие и конные
отряды, которые будут приходить после. И действительно, потом сказано, что
пришло к нему много пехоты, много житейских людей и купцов изо всех земель и
городов, так что после их прихода насчиталось уже более 400000 войска. Но
если мы примем в соображение, что Димитрий должен был ограничиться силами
одного Московского и великого княжества с подручными князьями и отрядом двух
Олгердовичей, что известие о приходе новгородцев более чем сомнительно, что
на известии о тверской помощи также нельзя много настаивать, что о полках
нижегородских и суздальских нет и помину, то известие о 400000 войска не
может не показаться преувеличенным. В Суздальском бою с Василием Темным было
только полторы тысячи войска, хотя с ним были тут князья можайский,
верейский и серпуховской, недоставало одного Шемяки, чтоб все силы
Московского княжества были в сборе. Новгородцы выставили против Василия
Томного 5000 войска, и эту рать летописец называет великою вельми.
Разумеется, мы не можем сравнивать похода Василия Темного на казанского хана
с походом деда его Димитрия на Мамая: самые жалобы летописца на чрезмерное
истощение областей Московских после Куликовской битвы показывают напряжение
чрезвычайное.
Таково является, по источникам, состояние дружины и войска вообще. Что
касается до остального народонаселения, городского и сельского, то города
Северо-Восточной Руси в описываемое время представляются нам с другим
значением, чем какое видели мы у городов древней, Юго-Западной Руси. Усобицы
между князьями продолжаются по-прежнему, но города не принимают в них
участия, как прежде, их голоса не слышно; ни один князь не собирает веча для
объявления городовому народонаселению о походе или о каком-нибудь другом
важном деле, ни один князь не уряживается ни о чем с горожанами. За Владимир
и его область борются князья - переяславский и городецкий, московский и
тверской, но расположение владимирцев к тому или другому сопернику никогда
не кладется на весы для решения спора, как некогда расположение киевлян;
ценя важность Владимира и его области, борясь за них, князья, однако,
перестают жить в стольном городе отцов, остаются в своих опричнинах, это
обстоятельство должно было бы дать владимирцам большую независимость при
обнаружении своего расположения в пользу того или другого соперника: но
ничего подобного не видим. Начинается усобица в Московском княжестве между
дядею и племянником; один изгоняет другого из Москвы, как некогда из Киева,
но о голосе москвичей ни слова, ни слова о том, чтоб князья-соперники
прислушивались к этому голосу, спрашивали его; говорится о заговоре многих
москвичей, бояр, гостей и чернецов в пользу Шемяки против Василия Темного,
но ни слова о вече, о гласном выражении народного мнения, о распре сторон
между гражданами, как это мы видели в старину на юге; два раза Москва,
лишенная князей, предоставляется себе самой: во время Тохтамышева нашествия
и после Суздальского боя, и ни в том, ни в другом случае ни слова о вече;
летописец говорит только о волнении, которое в первом случае было утишено
прибытием князя Остея. Три раза упоминаются веча, или восстания: два раза
веча простых людей на бояр - в Костроме, Нижнем, Торжке, один раз - вече в
Ростове на татар; упоминаются и прежде советы на татар в городах, причем
видим и участие князей; но в старых городах, Смоленске, Муроме, Брянске,
жители вмешиваются в княжеские усобицы: смольняне не хотели иметь своим
князем Святослава Мстиславича, и последний должен был силою сесть у них на
столе; брянцы сходятся вечем на князя своего Глеба Святославича; в Муроме
обнаруживаются две стороны, из которых одна стоит за князя Федора Глебовича,
а другая - за Юрия Ярославича.
Но и в описываемое время существовал на севере город, который, несмотря
на усилия Андрея Боголюбского, Всеволода III, сына его Ярослава, внука
Ярослава, правнука Михаила, сохранил прежнее значение старших городов в
областях, значение власти, сохранил прежний обычай, как на думу, на вече
сходиться: то был Новгород Великий. Мы видели, как вследствие родовых
княжеских отношений и усобиц явились ряды, как великие князья рядились с
киевлянами, как после Всеволода Ольговича тиун в Киеве становился выборным
от города; мы видели, что вследствие тех же самых обстоятельств, но еще
более усиленных, явились ряды и в Новгороде, и здесь посадники и тысяцкие
стали выборными. Мы видели, что начало рядов новгородских должно отнести ко
временам Всеволода Мстиславича; но дошедшая до нас самая древняя из
договорных грамот новгородских с великими князьями относится ко временам
Ярослава Ярославича; после этого князя мы имеем целый ряд подобных грамот с
малыми изменениями одна против другой, ибо новгородцы держались старины:
новые отношения, явившиеся на севере, не могли дать им новых льгот; все
старание их долженствовало быть направлено к тому только, чтоб удержать
прежнее.

Так, в начале грамот новгородцы обыкновенно говорят, чтоб князь целовал
крест на том, на чем целовали деды и отцы, держать Новгород в старине, по
пошлине, без обиды; после исчисления всех условий говорится, что так пошло
от дедов и отцов.
В грамотах Ярослава Ярославича говорится только о крестоцеловании
княжеском; но в грамотах сына его Михаила является уже и клятва новгородцев
- держать княжение честно, по пошлине, без обиды; наконец, с того времени,
как младшие, удельные, князья московские начали присягать - держать княжение
старших честно и грозно, новгородцы также должны были внести в свои грамоты:
грозно. Договор заключался от имени владыки, посадника, тысяцкого, соцких,
от всех старейших, от всех меньших, от всего Новгорода. Владыка посылал
князю благословение, остальные сановники и жители поклон.
По условиям, определявшим права князя как правителя, князь держал все
волости новгородские не своими мужами, но мужами новгородскими. Мы не должны
забывать, что под именем волостей разумелось тогда не только то, что мы
теперь разумеем под этим названием, но также должности, доходы. Князь без
посадника не раздавал волостей, не давал грамот. Князь рядил Новгород и
раздавал волости, находясь в Новгороде, но не мог делать этого, находясь в
Суздальской земле; без вины не лишал никого волости. На Немецком дворе князь
торговал посредством купцов новгородских, не мог затворять двора,
приставлять к нему приставов, нарушать договоров, заключенных с городами
немецкими, должен был, по выражению грамот, блюсти новгородскую душу, т. е.
не делать новгородцев клятвопреступниками перед немцами. Из этих условий
видим, что давать грамоты, скреплять ими известные права - принадлежало
князю только при участии посадника; но потом Новгород в этом отношении забыл
старину, и грамоты стали даваться на вече без участия князя; так, дана была
жалованная грамота Троицкому Сергиеву монастырю в следующей форме: "По
благословению господина преосвященного архиепископа богоспасаемого Великого
Новгорода владыки Еуфимия, по старой грамоте жалованной, пожаловали посадник
Великого Новгорода Димитрий Васильевич и все старые посадники, тысяцкий
Михайла Андреевич и все старые тысяцкие, и бояре, и житые люди, и купцы, и
весь господин Великий Новгород на вече, на Ярославле дворе".
Великий князь Василий Васильевич уничтожил эту новизну; в его договоре
с новгородцами читаем условие: "Вечным грамотам не быть" - вместе с другим
условием: "А печати быть князей великих". Понятно, что, присвоивши себе
право давать грамоты от веча, без князя, новгородцы привешивали к этим
грамотам и свою городовую печать.
По условиям, определявшим права князя как судьи, князь не судил суда
без посадника; новгородцы обязываются не отнимать суда у великокняжеских
наместников, исключая двух случаев: во-первых, когда придет весть о
вторжении неприятеля; во-вторых, когда жители будут заняты укреплением
города, и обвиненные или тяжущиеся не будут иметь времени отвечать перед
судом. Сотские и рядовичи без великокняжеского наместника и без посадника не
судят нигде. Зов к суду по волости производится посредством позовников
великокняжеских и новгородских, в городе посредством подвойского
великокняжеского и новгородского.
Если князю донесут на кого бы то ни было, то он не дает веры доносу,
прежде нежели исследуется дело; князь не посуживает грамот, т. е. не
переменяет грамот, данных прежними князьями; не посужает ряду вольного, т.
е. когда соперники полюбовно уладят дело между собою; не замышляет сам суда;
не дает веры наветам холопа или рабы на господина; не судит ни холопа, ни
рабы, ни половника без господаря их; дворяне княжеские из Новгородской
волости за рубеж суда не выводят и не судят, вязчей пошлины не берут. Если
случится суд великокняжескому человеку с новгородцем, то судят от великого
князя боярин и от Великого Новгорода боярин, судят право, по крестному
целованию. Если же заспорят, не смогут решить дела, то, когда великий князь,
или его брат, или сын приедут в Новгород, тогда решат это дело. Судей своих
по волости князь шлет на Петров день.
По условиям, определявшим доходы княжеские, князь получал дар от всех
Новгородских волостей; в Торжке и Волоке держал тиуна в той части этих
городов, которая ему принадлежала, а в Вологде тиуна не держал; на двух
погостах, Имоволожском и Важанском, брал куны; когда князь ехал в Новгород,
то брал дар по станциям (по стояниям), а когда ехал из Новгорода, тогда дара
не брал. Судных пошлин новгородцы обязываются не утаивать, равно как всяких
доходов и оброков княжеских. Пошлины великим князьям и митрополиту от
владыки брать по старине.
Крюк великим князьям по старине на третий год. Князь пользовался в
назначенных местах правом косить сено, ловить зверей, рыбу, варить мед.
Князь собирал дань в Заволоцких владениях Новгорода; но он или продавал
(отдавал на откуп) эту дань Новгороду, или мог посылать и своего мужа, но
только из Новгорода в двух насадах, и никак не с Низу, и потом посланный
должен был возвращаться опять в Новгород, а не прямо к великому князю;
раздавать даней на Низу князь не мог. В Вотскую землю князь посылал
ежегодов. Дворяне княжеские и тиуны его имеют право брать прогоны; но
дворяне не имеют права по селам брать подводы у купцов, разве только в том
случае, когда надобно дать весть о приближении неприятеля. Ни князь, ни
княгиня, ни бояре, ни дворяне их не могли в Новгородской волости держать
сел, покупать их, принимать в дар, также ставить слобод и мытов.
Из всех этих условий видно, что Новгород не платил великому князю дани,
исключая даней заволоцких, о которых упоминается еще под 1133 годом. Но мы
видели, что в 1259 году наложена была на Новгород дань татарская, число;
летописец говорит, что татары переписали дома христианские и что богатым
было легко, а бедным тяжело; из последних слов можно видеть, что количество
платимой суммы было одинаковое для всех жителей, дань была наложена без
соображения с средствами плательщика. Но мы видели также, что татары скоро
перестают сами сбирать дань и поручают это князьям, которые таким образом
получают возможность распорядиться сбором дани по-своему; то же самое делают
и новгородцы: они платят великому князю так называемый черный бор для хана и
вносят в свои договоры условие: "Если приведется князьям великим взять
черный бор, и нам черный бор дать по старине".
Так, когда Димитрий Донской после Тохтамышева нашествия должен был дать
в Орду большой выход, то послал и в Новгород брать черный бор. Как брался
этот черный бор, мы знаем из данной новгородской грамоты великому князю
Василию Васильевичу на черный бор по Новоторжским волостям: "Брать князя
великаго черноборцам на Новоторжских волостях на всех, куда пошло по
старине, с сохи по гривне новой, да писцу княжому мортка с сохи; а в соху
два коня да третье припряжь, да тшан кожевничий за соху (идет), невод за
соху, лавка за соху, плуг за две сохи, кузнец за соху, четыре пешци за соху,
ладья за две сохи, црен за две сохи; а кто сидит на исполовьи, на том взять
за полсохи; где новгородец заехал лодьею или торгует лавкою, или староста,
на том не взять; и кто будет одерноватый, берет месячину, на том также не
брать. Кто, покинув свой двор, вбежит во двор боярский или кто утаит соху и
будет изобличен, тот платит за вину свою вдвое за соху".
Таким образом, мы видим, что дань платилась с промыслов и определялась
величиною средств промышленника, причем все промыслы приравнивались к сохе,
которая выражала определенную величину средств, употребляемых при обработке
земли.
Мы видели, что определение одних только финансовых отношений Новгорода
к великим князьям можно отнести к временам Ярослава I, что определение
остальных отношений, как мы встречаем его в договорных грамотах, должно быть
отнесено ко временам позднейшим, началось не ранее княжения Ярополка
Владимировича в Киеве.
Начавшиеся с этих пор усобицы между Мономаховичами и Ольговичами и
между разными линиями Мономахова потомства, частые перемены великих князей
отразились в Новгороде, который постоянно признавал свою зависимость от
великого князя, брал себе князя из его руки: и здесь начались волнения и
усобицы, смены, изгнание князей, образовались партии, приверженные то к
тому, то к другому из них; если сначала князья сменялись вследствие смен в
Киеве, то потом начали сменяться вследствие торжества той или другой стороны
в самом Новгороде; чиновники княжеские, посадники, тысяцкие стали выборными,
начали сменяться вследствие торжества той или другой стороны, вследствие
смены князей, с которыми стали заключаться договоры, ряды. Князья южные,
занятые своими родовыми счетами и усобицами, смотрели равнодушно на
утверждение такого порядка вещей в Новгороде; если Ольговичи уступали
киевлянам выбор тиуна, то нет ничего удивительного, что другие южные князья
легко соглашались и на новгородские условия; Изяслав Мстиславич одинаково
ведет себя как на киевском, так и на новгородском вече. Но, с тех пор как
приняли первенствующее положение князья северные, мы видим постоянное
враждебное столкновение их с бытом Новгорода, развившимся, по всем
вероятностям, полнее и определившимся точнее, нежели в других старых
городах.
Всеволод III привел было уже Новгород совершенно в свою волю, сын его
Ярослав хотел сделать то же самое, хотел управлять Новгородом из пригорода
Торжка: обоим помешал южный князь Мстислав; Александр Невский шел по следам
предков; брат его Ярослав хотел привести Новгород в свою волю с помощию
татарскою, но был остановлен братом Василием; Димитрий Александрович был
остановлен в подобных же намерениях братом Андреем, Михаил тверской - Юрием
московским. Но московские князья, получивши первенство, изменяют поведение
предшествовавших князей относительно Новгорода: они оставляют в покое его
быт, не допускают только дальнейшего распространения новгородских прав,
например освобождения от митрополичьего суда, и все внимание обращают только
на то, чтоб получить с Новгорода как можно больше денег, овладеть его
главными доходами, получаемыми с Заволочья. Калита сталкивается враждебно с
Новгородом, и всякий раз за деньги, за то, что хочет взять с него больше
положенного; он делает также первую попытку овладеть Заволочьем; сын его
Симеон Гордый начинает княжение походом на Новгород из-за денег, из-за того,
что новгородцы не хотят позволить ему собирать дань на Торжокских волостях.
Димитрий Донской идет на Новгород, когда вследствие Тохтамышева нашествия он
чувствует большую надобность в деньгах; Василий Димитриевич возобновляет
попытку Калиты, хочет овладеть Заволочьем; Темный берет с Новгорода богатые
окупы; но Темный уже сильнее всех своих предшественников, он освободился от
родичей, собрал их уделы, у него нет соперников ни в Твери, ни в Нижнем, он
не боится ни Литвы, ни Орды и потому может думать уже о последнем ударе
Новгороду, об уничтожении его старого быта; он действительно думает об этом,
но смерть мешает исполнению думы.
Уже давно, по всем вероятностям во второй четверти XII века, посадник в
Новгороде стал выборным и занял место подле князя при суде и раздаче
волостей, хотя при этом князь не потерял влияния при избрании посадника и не
лишился права требовать его смены, объявивши только вину его: так, мы видим,
что в 1171 году князь Рюрик Ростиславич отнял посадничество у Жирослава и
выгнал его из города; князь Святослав Мстиславич не мог сделать того же с
посадником Твердиславом, потому что вопреки условию хотел лишить его
должности без вины; в описываемое время Александр Невский настоял на том,
чтоб посадник Анания лишен был должности; брат Невского Ярослав требовал,
чтоб трое бояр были лишены должности; новгородцы упросили его простить этим
людям и удовольствоваться тем, что должность тысяцкого отдана была по его
воле человеку, ему преданному. От начала XV века дошло до нас иностранное
известие (Ланноа), что посадники и тысяцкие менялись ежегодно. Мы видим, что
великие князья посылают в Новгород своих наместников; какое же было значение
этих лиц? Под 1342 годом летописец указывает нам наместника великокняжеского
Бориса, который вместе с владыкою Василием примирил враждующие стороны; под
1375 годом встречаем другое известие о наместнике: новгородцы, желая