Соловьев Сергей Михайлович. История России с древнейших времен. Том 4

возможность разделения русской митрополии, ибо в Москве не хотели принимать
Киприана и по смерти Алексия; здесь был свой избранник. Был в городе Коломне
священник Михаил-Митяй, человек необыкновенно видный, красивой наружности,
грамотный, с речью легкою и чистою, голосом громким и приятным, превосходил
всех уменьем толковать силу книжную; память имел необыкновенную, знал все
старинные повести, книги и притчи: во всяких делах и судах рассуждал
красноречиво и умно. Такие достоинства обратили на него внимание великого
князя Димитрия, который и взял Митяя к себе в духовники и печатники. Митяй
год от году приобретал все более славы и значения: никто, по словам
летописца, не был в такой чести и славе, как Митяй; от великого князя не
было ему ни в чем отказу, все почитали его, как царя какого, и, что еще
важнее, любили его все.
В Спасском монастыре (внутри Кремля) очистилось архимандричье место;
великому князю и боярам непременно хотелось, чтоб на этом месте был Митяй;
по сам Митяй не хотел; великий князь стал его уговаривать: "Видишь: Алексий
митрополит уже стар, и ты будешь после него митрополитом всея Руси;
постригись только теперь в монахи и будешь архимандритом в Спасском
монастыре и моим отцем духовным по-прежнему". Митяй согласился; до обеда
постригли его в монахи, а после обеда назначили архимандритом. Теперь
надобно было уговорить митрополита, чтоб благословил Митяя себе в преемники;
но св. Алексий не соглашался на это. "Митяй еще недавно в монахах, - говорил
он, - надобно ему еще поискуситься, облечься благими делами и нравами".
Великий князь долго его упрашивал, то сам приходил к нему, то посылал брата
двоюродного, Владимира Андреевича, то бояр - все напрасно. "Кому даст
господь бог, пречистая богородица, патриарх и вселенский собор, того и я
благословлю",- был от него ответ. Несмотря на то, когда св.
Алексий преставился в 1377 г., Митяй вошел на митрополичий двор, стал
ходить в митрополичьем одеянии и начал обращаться с духовенством и
властвовать как митрополит. Сперва он сбирался ехать в Константинополь на
поставление к патриарху, но потом раздумал и начал говорить великому князю:
"В правилах писано, что два или три епископа поставляют епископа; так пусть
и теперь сойдутся епископы русские, пять или шесть, и посвятят меня в
митрополиты".
Великий князь и бояре согласились, и епископы уже собрались. Но что
случилось в XII веке при поставлении митрополита Клима одним собором русских
епископов, то же самое случилось и теперь: как тогда Нифонт новгородский
восстал против неправильного, по его мнению, поставления Климова, так теперь
против поставления Митяева вооружился Дионисий, епископ суздальский.
Сопротивление Дионисия заставило Митяя опять думать о путешествии в
Царьград; туда же начал сбираться и Дионисий, желая сам получить митрополию.
Узнавши об этом, Митяй стал советовать великому князю удержать Дионисия,
который может помешать ему в Константинополе, и великий князь велел держать
суздальского епископа под крепкою стражею.
Дионисий, чтоб избавиться из заключения, дал великому князю обещание не
ездить в Царьград без его позволения и поставил поручителем преподобного
Сергия Радонежского, но не сдержал слова: из Суздаля поехал в Нижний, отсюда
Волгою - в Сарай, а из Сарая - в Константинополь. Митяй и прежде не
соглашался на освобождение Дионисия; ему казалось, что св. Алексий не хотел
благословить его, Митяя, по совету преподобного Сергия, который и теперь
действует против него заодно с Дионисием; когда же он узнал о бегстве
Дионисия в Константинополь, то негодование его достигло высшей степени, и
св. Сергий говорил: "Молю господа бога сокрушенным сердцем, да не попустит
Митяю исполнить свою угрозу - разорить место это святое и изгнать нас без
вины". С другой стороны, явился новый соперник Митяю: Киприан из Киева ехал
в Москву и был уже в Любутске, откуда дал знать св. Сергию, что идет к сыну
своему, великому князю, с миром и благословением. Но великий князь, узнав о
прибытии незваного гостя, разослал всюду заставы, чтоб не пропустить его в
Москву; Киприана схватили и с бесчестием отправили назад.
Движения Дионисия и Киприана должны были ускорить поездку Митяя в
Константинополь, и он отправился наконец с полномочием от великого князя
действовать как заблагорассудит, смотря по обстоятельствам, для чего взял с
собою про запас белые хартии с привешенною к ним великокняжескою печатню
чтоб в случае надобности можно было написать на них кабалу, или вексель:
Димитрий позволил ему занять тысячу рублей серебра, и даже больше, на
великокняжеское имя. Митяй отправился в сопровождении трех архимандритов и
многих других духовных лиц, также большого боярина великокняжеского Юрия
Кочевина и митрополичьих бояр. В степи Митяй был захвачен Мамаем, но
ненадолго задержан; переплыто было уже благополучно и Черное море, как вдруг
в виду Константинополя Митяй разболелся и умер. Между провожавшими его
духовными и боярами встало тогда сильное смятение: одни хотели поставить в
митрополиты Иоанна, архимандрита петровского, из Москвы, а другие - Нимена,
архимандрита горицкого, из Переяславля; наконец бояре, хотевшие Пимена,
пересилили и едва не умертвили Иоанна, который не соглашался. с ними. На
одной из белых хартий написали от имени великого князя грамоту к императору
и патриарху с просьбою о поставлении Пимена в митрополиты. Сперва дело пошло
было дурно: император и патриарх отвечали, что уже давно посвящен и
отправлен в Россию митрополит Киприан и другого не следует ставить; тогда
русские заняли у итальянских и восточных купцов денег в рост, написавши
кабалу на другой белой хартии, раздали повсюду богатые подарки и достигли
своей цели в Константинополе; но не достигли ее в Москве. Когда сюда пришла
весть, что Митяй умер на море и вместо него поставлен Пимен, и когда в то же
время, как обыкновенно бывает, стали носиться слухи, что Митяй умер не своею
смертию, то сильно опечаленный великий князь сказал: "Я не посылал Пимена в
митрополиты, послал я его как слугу при Митяе; что сделалось с Митяем, я не
знаю, один бог знает, один бог и судит, только Пимена я не приму и видеть
его не хочу". Еще Пимен медлил в Константинополе, как великий князь отправил
духовника своего в Киев звать на митрополичий стол Киприана, и тот приехал в
Москву; когда же узнали о приходе Пимена, то остановили его в Коломне, сняли
белый клобук и отправили в заточение.
Но Киприан не долго на этот раз пробыл в Москве, и Пимен не долго
дожидался своей очереди; как прежде присутствие нескольких князей,
предъявляющих права свои на старшинство, давало возможность выбора между
ними, так теперь присутствие двух митрополитов, уже поставленных в
Константинополе, делало возможным выбор и между ними. Мы видели, что во
время Тохтамышева нашествия митрополит Киприан уехал из Москвы в Тверь;
отъезд ли Киприана из Москвы, или отъезд именно в Тверь, которой князь
немедленно после Тохтамышева отступления отправился в Орду искать ярлыка,
или, наконец, какое-нибудь другое обстоятельство было причиною
нерасположения великого князя Димитрия к Киприану, только встречаем
известие, что Димитрий не захотел видеть Киприана в Москве, и тот отправился
в Киев, где сел на свое митрополичье место, принят был от всех с честию и
радостию и стал жить здесь, управляя, по обычаю, делами церковными, а в
Москву был вызван из заточения Пимен, который был также встречен здесь с
честию и вступил в церковное управление. Таким образом, опять для юга и
севера, для Киева и Москвы, явились два отдельных митрополита; этого мало: в
Киев явился из Византии еще третий митрополит, известный уже нам епископ
суздальский Дионисий; но киевский князь Владимир Олгердович велел схватить
Дионисия и посадить в заключение, где этот соперник Митяев и умер через год;
несколько лет спустя умер и Пимен в Халкидоне, на дороге в Константинополь.
Смерть Пимена соединяла снова русскую церковь под одним митрополитом -
Киприаном, для которого не было более препятствий и в Москве: здесь Донской
умер, и сын его Василий встретил с честию Киприана.
Согласие московского князя с митрополитом не прерывалось после этого ни
разу: мы видели, как оба они дружно действовали в делах новгородских. Союз
Василия Димитриевича с тестем Витовтом литовским удерживал и церковную связь
между Русью Литовскою и Московскою: так, когда московский князь ездил в
Смоленск на свидание с тестем, то в то же время ездил туда и митрополит
Киприан, который из Смоленска поехал в Киев и жил там полтора года; потом,
под 1404 годом, встречаем известие о новой поездке Киприана в Литву, к
Витовту, и в Киев: от Витовта и от Ягайла получил он большую честь и много
даров, большую честь видел от всех князей, панов и от всей земли; в Киеве он
велел схватить наместника своего архимандрита Тимофея и слуг своих тамошних
и отвести их в Москву; в это же путешествие Киприан должен был снять сап и
отослать в Москву, в Симонов монастырь, Антония, епископа туровского, по
настоянию Витовта, пред которым Антоний был оклеветан в сношениях с
татарами; главною же причиною ненависти литовских властей к Антонию полагают
ревность этого епископа к православию.
Но вскоре за тем последовал разрыв между князьями московским и
литовским, долженствовавший повлечь за собою и разделение митрополии.
Киприан не дожил до этого события. Когда по его смерти московский великий
князь, не имея своего избранника, послал в Константинополь с просьбою
выслать оттуда митрополита на Русь, Витовт отправил туда же полоцкого
епископа Феодосия; литовский князь просил императора и патриарха: "Поставьте
Феодосия нам в митрополиты, чтобы сидел на столе киевской митрополии по
старине, строил бы церковь божию по-прежнему, как наш, потому что по воле
божией мы обладаем тем городом, Киевом". Но в Константинополе не исполнили
желания Витовтова, а прислали на всероссийскую митрополию Фотия, родом
грека, из Мореи. Нет основания думать чтобы Витовт, желая поставления
Феодосия полоцкого в митрополиты, имел в виду именно разделение митрополии,
чтоб он хотел поставления особого митрополита в Литву: он хотел только,
чтобы митрополит всероссийский жил по старине, в Киеве, в областях литовских
и был бы, таким образом, его митрополитом, хотел перезвать митрополита из
враждебной Москвы, о чем, без сомнения, он уговорился с своим избранником,
Феодосием; положение Витовта было совершенно иное, чем положение Олгерда:
последний, жалуясь патриарху на митрополита Алексия, поборавшего за Москву,
не смел думать, чтобы патриарх по этой жалобе снял сан с Алексия и чтобы в
Москве согласились на это, а потому и просил для Литвы особого митрополита;
тогда как теперь положение дел было иное: общего для юга и севера
митрополита не стало, и Витовт спешил предложить в этот сан своего
избранника, который бы по старине остался жить в Киеве. Почему в
Константинополе не посвятили Феодосия, неизвестно; очень вероятно, что не
хотели, в угоду князю иноверному, сделать неприятность государю московскому,
который незадолго перед тем, в 1398 году, отправил к императору Мануилу
богатое денежное вспоможение; о тогдашних дружеских отношениях между
московским и константинопольским дворами можно судить по тому, что в 1414
году Мануил женил сына своего Иоанна на дочери Василия Димитриевича Анне;
если московский князь оказывал такую учтивость, предоставляя императору и
патриарху по старине выбор митрополита, то странно было бы на эту учтивость
ответить поставлением человека, присланного князем, враждебным Москве;
наконец, очень может быть, что Фотий был посвящен прежде приезда Феодосиева.
Как бы то ни было, когда Фотий приехал в Киев, то Витовт сначала не хотел
было принимать его, но потом принял, взявши с него обещание жить в Киеве. Но
Фотий, пробывши в Киеве около семи месяцев, отправился в Москву и занялся
здесь устройством хозяйственных дел митрополии. "После татар,- говорит
летописец,- и после частых моровых поветрий начало умножаться
народонаселение в Русской земле, после чего и Фотий митрополит стал
обновлять владения и доходы церковные, отыскивать, что где пропало, что
забрано князьями, боярами или другим кем-нибудь - доходы, пошлины, земли,
воды, села и волости; иное что и прикупил". Эти отыскивания захваченного у
церкви вооружили против Фотия сильных людей, которые стали наговаривать на
него великому князю Василию Димитриевичу и успели поссорить последнего с
митрополитом. Фотий писал сначала великому князю, прося утвердить грамотою
принесенное в дар церкви и устроить все ее пошлины; потом в другом послании
просил великого князя не уничижать церкви, обратиться к ней с раскаянием,
восстановить ее права, возвратить данное и утвержденное прародителями.
Чем кончились неприятности Фотия с московским князем, неизвестно;
летописец говорит только, что клеветники, бывшие в числе людей, близких к
митрополиту, принуждены были бежать от него из Москвы к черниговскому
владыке и оттуда в Литву к Витовту; это известие может показывать нам, что
Василий Димитриевич взял наконец сторону митрополита, почему клеветники и
принуждены были бежать из Москвы. Но они бежали к Витовту, сердитому уже на
Фотия за предпочтение Москвы Киеву; теперь враги Фотия стали внушать
литовскому князю, что митрополит переносит из Киева в Москву все узорочье
церковное и сосуды, пустошит Киев и весь юг тяжкими пошлинами и данями. Эти
обвинения были для Витовта желанным предлогом покончить дело с митрополитом,
жившим в Москве, и поставить своего в Киев; он собрал подручных себе князей
русских и решил с ними свергнуть Фотия со стола Киевской митрополии, после
чего послали в Константинополь с жалобою на Фотия и с просьбою поставить на
Киев особого митрополита, Григория Цамблака, родом булгара. Но те же самые
причины, препятствовавшие прежде исполнить желание Витовтово, существовали и
теперь в Константинополе: по-прежнему здесь существовала тесная связь с
единоверным двором московским, уже скрепленная родственным союзом;
по-прежнему здесь не любили чужих избранников и при бедственном состоянии
империи надеялись получить большую помощь от своего Фотия, чем от Витовтова
Григория, болгарина. Просьба литовского князя была отвергнута.
Тогда Витовт, приписывая этот ответ корыстолюбию константинопольского
двора и патриарха, которые хотят ставить своего митрополита по накупу - кто
им больше даст и будет в их воле, будет отсылать к ним русские деньги,
созвал владык и архимандритов и объявил им о необходимости поставить своего
митрополита. "Жаль мне смотреть на все это, - говорил Витовт, - чужие люди
станут толковать: "Вот государь не в той вере, так и церковь оскудела; так
чтоб этих толков не было, а дело явное, что все нестроение и запущение
церкви от митрополита, а не от меня"". Епископы отвечали: "Мы и сами не в
первый раз слышим и видим, что церковь скудеет, а император и патриарх
строителя доброго к нашей церкви не дают". Но по другим известиям, епископы,
по крайней мере некоторые, только по принуждению решились разорвать связь с
Фотием, и потом из самой Витовтовой грамоты видно, что, разрывая с Фотием,
они не хотели разрывать с Константинополем и, подумав, отвечали своему
князю: "Пошлем еще раз в Царьград, к императору и патриарху". Витовт
отправил послов в Константинополь в марте месяце 1415 года с угрозою, что
если там не исполнят его желание, то в Киеве будет поставлен митрополит
своими русскими епископами; срок послам назначен был Ильин день, последний
срок - Успение; но потом императорский и патриарший послы, возвращавшиеся из
Москвы чрез литовские владения, упросили отложить до Филиппова дня. Но когда
и этот срок прошел, то Григорий и был посвящен собором русских епископов.
Фотий, узнавши о замыслах Витовтовых, поспешил отправиться в Киев, чтоб там
помириться с литовским князем, если же это не удастся, ехать в Царьград и
там препятствовать исполнению намерения Витовтова; но на границах литовских
владений митрополит был схвачен, ограблен и принужден возвратиться в Москву.
Чтоб оправдать свой поступок, южнорусские епископы отправили к Фотию
послание, в котором вообще упрекают его в каких-то неправильных поступках,
замеченных ими в самом начале его управления, потом упоминают о какой-то
важной вине, признать которую предоставляют собственной совести Фотия, сами
же объявить ее не хотят, не желая опозорить его. В соборной грамоте об
избрании и посвящении Григория, написанной от имени 8 епископов, говорится,
что епископы, видя церковь киевскую в пренебрежении от митрополита, который,
собирая доходы с нее, относит их в другое место, где живет, по совету
великого князя, всех других князей, бояр, вельмож, архимандритов, игуменов,
иноков и священников поставили в митрополиты Григория, руководствуясь
уставом апостольским, прежним примером русских епископов, которые при
великом князе Изяславе сами поставили митрополита Клима; потом примером
единоплеменных болгар и сербов. "Этим поступком,говорят епископы,- мы не
отделяемся от восточной церкви, продолжаем почитать патриархов восточных,
митрополитов и епископов отцами и братиями, согласно с ними держим
исповедание веры, хотим избежать только насилий и вмешательства мирского
человека, симонии и всех беспорядков, которые происходили недавно, когда
Киприан, Пимен и Дионисий спорили о митрополии". Епископы хотят избежать
симонии, в которой упрекают константинопольский двор; но в 1398 году луцкий
епископ Иоанн обязался дать королю Ягайлу двести гривен и тридцать коней,
если тот поможет ему получить Галицкую митрополию. Витовт с своей стороны
выдал окружную грамоту о поставлении Григория, в которой выставляет те же
самые причины события и, описавши подробно ход дела, заключает: "Пишем вам,
чтоб вы знали и ведали, как дело было. Кто хочет по старине держаться под
властию митрополита киевского - хорошо, а кто не хочет, то как хочет, знайте
одно: мы не вашей веры, и если б мы хотели, чтоб в наших владениях вера ваша
истреблялась и церкви ваши стояли без устройства, то мы бы ни о ком и не
хлопотали; но когда митрополита нет или епископ который умрет, то мы бы
наместника своего держали, а доход церковный, митрополичий и епископский
себе бы брали. Но мы, желая, чтоб ваша вера не истреблялась и церквам вашим
было бы строение, поставили собором митрополита на киевскую митрополию, чтоб
русская честь вся стояла на своей земле". Фотий с своей стороны издал также
окружное послание к православному южнорусскому народонаселению. Не упоминая
о Витовте, митрополит в очень сильных выражениях порицает поступок Григория
Цамблака и епископов, его поставивших. Из послания узнаем, что Григорий
ездил сперва в Константинополь на поставление, но был там лишен
священнического сана патриархом Евфимием и едва спасся бегством от казни.
Этот случай Фотий приводит в доказательство бескорыстия константинопольского
двора, ибо как сам Григорий, так и прежде его Феодосий полоцкий обещали
много золота и серебра за свое поставление, но не получили желаемого. Фотий
требует от православных, чтоб они не сообщались с епископами, замыслившими
разделение митрополии.
Цамблак, славившийся между современниками красноречием, остался верен
правилу, выраженному в послании поставивших его епископов, т. е. остался
верен православию. В наших летописях сохранилось известие, будто бы он задал
вопрос Витовту: зачем тот не в православии? И будто бы Витовт отвечал, что
если Григорий поедет в Рим и оспорит там папу и всех мудрецов его, то он со
всеми своими подданными обратится в православие. Это известие может
указывать только на побуждения, которые заставили Григория отправиться
вместе с посольством Витовтовым на Констанцский собор. Литовское посольство
прибыло в Констанц уже к концу заседания собора, на который оно явилось 18
февраля 1418 года вместе с послами греческого императора Мануила, имевшими
поручение начать переговоры с папою о соединении церквей. Посольство
греческое и литовское были приняты торжественно, получили право отправлять
богослужение по своему обряду, но уехали ни с чем, потому что собор
разошелся, не начавши совещания о соединении церквей.
Григорий жил недолго по возвращении из Констанца; он умер в 1419 году.
В это время вражда к Москве остыла в Витовте, и все внимание его было
поглощено отношениями польскими; вот почему по смерти Цамблака он не
старался об избрании особого митрополита для Киева, и Фотий снова получил в
управление церковь южнорусскую. Извещая об этом событии православных, он
пишет: "Христос, устрояющий всю вселенную, снова древним благолепием и миром
свою церковь украсил и смирение мое в церковь свою ввел, советованием
благородного, славного, великого князя Александра (Витовта)". В 1421 году мы
видим Фотия на юго-западе: во Львове, Владимире, Вильне; а в 1430 году он
был в Троках и в Вильне у Витовта вместе с московским великим князем
Василием Васильевичем, причем литовский князь оказал большую честь
митрополиту; такую же честь оказал ему и преемник Витовта, Свидригайло.
Мы видели, каким важным шагом ознаменовал свою политическую
деятельность Фотий на севере, в Москве, объявивши себя торжественно на
стороне племянника против дяди; при жизни Фотия открытой вражды не было и
Юрий признавал старшинство племянника, но тотчас по смерти митрополита
князья снова заспорили и стали собираться в Орду. Усобицы между Василием и
Юрием происходили, когда митрополита не было в Москве, и мы с уверенностию
можем сказать, что присутствие митрополита дало бы иной характер событиям,
ибо мы видели, как митрополит Иона сильно действовал в пользу Василия
Темного; мы видели, как побежденные князья требуют у победителя, чтоб он не
призывал их в Москву в то время, когда там не будет митрополита, который
один мог дать им ручательство в безопасности.
Московские смуты долго мешали назначению нового митрополита; наконец
был избран рязанский епископ Иона, первый митрополит не только русский, но
рождением и происхождением из Северной Руси, именно из Солигалицкой области.
Но, когда медлили в Москве, спешили в Литве, и, прежде чем Иона успел
собраться ехать в Константинополь, оттуда уже явился митрополитом смоленский
епископ Герасим, который остановился в Смоленске, пережидая здесь, пока в
Москве прекратятся усобицы. Усобицы прекратились, но Москва не видала
Герасима: поссорившись с литовским князем Свидригайлом, митрополит был
схвачен им и сожжен. На этот раз Иона отправился в Константинополь, но опять
был предупрежден: здесь уже поставили Исидора, последнего русского
митрополита из греков и поставленного в Греции, потому что Флорентийский
собор, смуты и падение Византии должны были повести необходимо к
независимости русской митрополии от константинопольского патриарха.
Исидор, приехавши в Москву, стал собираться на собор, созванный в
Италии для соединения церквей. Самое уже место собора в стране
неправославной должно было возбуждать подозрение в Москве. Великому князю не
хотелось, чтобы Исидор ехал в Италию; когда же он не смог отклонить
митрополита от этого путешествия, то сказал ему: "Смотри же, приноси к нам
древнее благочестие, какое мы приняли от прародителя нашего Владимира, а
нового, чужого, не приноси, если же принесешь что-нибудь новое и чужое, то
мы не примем". Исидор обещался крепко стоять в православии, но уже на дороге
православные спутники стали замечать в нем наклонность к латинству: так, в
Юрьеве Ливонском (Дерпте), когда русское народонаселение города вышло к нему
навстречу с священниками и крестами и в то же время вышли навстречу немцы с
своими крестами, то он подошел сначала к последним. На соборе Исидор принял
соединение: между другими побуждениями Исидор мог иметь в виду и большие
средства к поддержанию единства митрополии, большие удобства в положении
русского митрополита, когда князья - московский и литовский - не будут
разниться в вере. Но в Москве не хотели иметь в виду ничего, кроме
поддержания древнего благочестия и когда Исидор, возвратясь в Москву, принес
новое и чужое, когда начал называться легатом папиным и велел носить пред
собою крыж латинский и три палицы серебряные, когда на литургии велел
поминать папу вместо патриархов вселенских, а после литургии велел на амвоне
читать грамоту о соединении церквей, когда услыхали, что дух св. исходит от
отца и сына, что хлеб бесквасный и квасной может одинаково претворяться в
тело Христово и прочие новизны, то великий князь назвал Исидора латинским
ересным прелестником, волком, велел свести его с митрополичьего двора и
посадить в Чудове монастыре под стражу, а сам созвал епископов,
архимандритов, игуменов, монахов и велел им рассмотреть дело. Те нашли, что
все это папино дело, несогласное с божественными правилами и преданиями; а
между тем Исидор успел бежать из заключения. Великий князь не велел догонять
его.
Флорентийский собор заставил наконец решиться на то, что хотел сделать
Митяй на севере, что сделали потом на юге епископы, поставившие Цамблака.
Великий князь отправил в Константинополь грамоту к патриарху. "Прошло уже с