Страница:
направо. Долго ждать не пришлось. Показалось восемь фашистских солдат с
двумя ищейками и катящиеся за солдатами под уклон две железнодорожные
платформы с балластом. В первую минуту я даже удивился: а если платформы
возьмут разгон, что тогда? Но тут в поле зрения появился тянущийся за
платформой канат, а там и бронепоезд показался, удерживающий платформу на
канате. Вот оно что! Сначала, значит, пускают собак, чтобы вынюхивали тол, и
если собаки идут спокойно, то пропускают платформы (они потяжелей, под
солдатами мина могла не взорваться, а уж под платформой-то рванет наверняка!
), и лишь в случае полной безопасности движется вперед бронепоезд...
Солдаты и собаки остановились внезапно. Тут же и платформы замерли,
удержанные бронепоездом. Донесся лай: ищейка обнаружила "мину", которой,
разумеется, на этом месте не было: заменяли ее несколько неприметных для
человеческого глаза крошек тола. Гитлеровцы засуетились, принялись
устанавливать заряд взрывчатки. Расчет был прост:
подорвать заряд, уничтожив коварную русскую мину. Заряд установлен,
солдаты разбегаются, валятся в снег. Двадцать, тридцать, сорок секунд --
взрыв! Выбит кусок рельса. Солдаты бредут к насыпи, поднимаются на нее,
продолжают путь. Еще три раза ищейка предупреждала об опасности, и еще три
раза гитлеровцы подрывали рельсы и убеждались, что мин нет. Тогда вражеские
саперы решили, видимо, что пройденный участок уже не опасен, сняли с
привезенных ими платформ и положили на выбитые участки дороги так называемые
"рельсовые мостики", и махнули машинисту бронепоезда: можно!
Бронепоезд тяжело, уверенно прополз над нашими минами замедленного
действия в сторону Коростеня, где шел напряженный бой...
Первая не обнаруженная противником мина должна была стать на боевой
взвод примерно в четырнадцать часов, а первый вражеский состав появился со
стороны Коростеня в 11 часов 40 минут. Волочил платформы с подбитыми танками
и орудиями. Через рельсовые мостики состав еле полз. За ним, через двадцать
минут, проследовал к Олевску поезд с классными вагонами и теплушками.
Наверное, везли раненых. За поездом с ранеными появилась вагонетка:
гитлеровцы привезли куски рельсов, сняли "рельсовые мостики" и залатали
поврежденные участки полотна. Следующие поезда, один за другим, бодро
проследовали к Коростеню из Олевска около 13 часов. Потом так же уверенно,
уже на хорошей скорости, проследовали еще три состава: два из Коростеня и
один из Олевска. Противник осмелел. Урочный же час приблизился. Вот и
четырнадцать часов. Первая мина "проснулась".
Очередной вражеский состав, появившийся со стороны Коростеня, толкая
перед собой две платформы с балластом, идет со скоростью не менее пятидесяти
километров в час. Спешит засветло добраться до Сарн. И все вагоны в составе
-- классные, офицерские!
Ну!!!
Мощный взрыв разметал снег, гравий, песок, шпалы и рельсы. Обе
платформы и паровоз, увлекая за собой вагоны, поползли и рухнули под откос.
Скрежет рвущегося железа, треск дерева, пламя... Из неупавших еще вагонов
стали выпрыгивать на нашу сторону гитлеровцы: с противоположной стороны
близко к дороге подходил лес, оккупанты боялись обстрела.
-- Все в порядке. Поехали, товарищ полковник? -- спросил Кальницкий.
-- Поехали, товарищ инженер-майор!
Беспорядочную стрельбу возле места крушения мы слышали еще долго:
оккупанты отчаянно воевали с пустым придорожным лесом.
Пограничная застава... в тылу врага
Часа через два, воротившись к Перге, мы свернули на юго-запад и поехали
вдоль Уборти к Собычину, где размещался штаб П. П. Вершигоры. Кальницкий с
нами не поехал, у него имелись дела под Юрловом и Белокоровичами,
приходилосьруководствоваться картой. На шестом километре пути раздался
негромкий хлопок, и машину повело влево. Володин затормозил, вышел на
дорогу, почесал в затылке:
-- Придется менять скат, товарищи!
Пока он возился возле левого переднего колеса, вышли из леса два
парнишки лет шестнадцати-семнадцати. Из-под облезлых шапок ушанок --
длинные, давно не стриженные льняные волосы, жидкие ватнички стянуты
немецкими ремнями с металлическими пряжками, с готическими надписями "Готт
мит унс". Ребята подтвердили, что едем мы правильно, спросили, не Буйного ли
ищем.
-- А вы откуда его знаете?
-- Мы-то?!
И парнишки наперебой пустились рассказывать, как почти год назад, в
марте, кто-то свалил недалеко от Олевска под откос два железнодорожных
фашистских состава, а потом появился в их деревне партизанский отряд, а в
нем командир и комиссар -- пограничники, и среди бойцов много пограничников,
а комиссар речь говорил, сказал, что это они два эшелона взорвали и что
теперь все время будут рвать, а уйти -- никуда не уйдут, а снова будет вроде
погранзаставы. И еще сказал, чтобы люди от немцев не скрывали^ если те
спрашивать станут, какой отряд здесь действует, кто в нем командир, сколько
людей, как вооружены и куда ушли. Мол, советские партизаны детками и матками
прикрываться не станут. И еще сказал, чтобы к ним на заставу по всем
вопросам обращались, чтобы всех туда направляли, хотя бы полицейских
переодетых: партизаны разберутся...
-- И комиссар действительно сказал, где будет стоять застава? -- не
поверил я.
-- А сказал! В Перге. Да там она и стояла. Володин сменил скат, мы
попрощались с ребятами и двинулись дальше, но странный рассказ их не выходил
из головы.
Ехали медленно: Володин опасался повредить еще один скат. Дорога
свернула в лес. Лапы елей под тяжестью снега опустились до наста, тонкие
березки то тут, то там сгибало дугой. Миновали чащобу, когда до Собычина
оставалось, по нашим подсчетам, не более семи километров. И вдруг...
-- Остановите машину! -- приказал я Володину. Мотор перешел на тихое
урчание, мы распахнули дверцы. Так и есть: слух не подвел: со стороны
Собычина доносились глухие разрывы снарядов и мин.
Проехав еще три километра, снова остановились. На этот раз редкая
артиллерийская стрельба и минометы слышались совершенно отчетливо, резко. А
тут еще отрывистые пулеметные и автоматные очереди. И теперь определенно в
самом Собычине, в расположении штаба Вершигоры. Мы не знали, что и подумать.
Неужели бой?
-- Конные! -- крикнул Валуйкин.
Верно из сероватой мглы, затягивающей собы-чинскую дорогу, вытемнились,
с каждой минутой обретая более четкие контуры, трое всадников. За ними --
санная колонна. В бинокль я разглядел на шапках всадников кумачовые полосы.
Свои!
Вышли на дорогу. Конные оказались походным охранением обоза с ранеными
из Ровенского соединения партизан, которое возглавляли И. Ф. Федоров
и Л. Е. Кизя.
-- Что за стрельба в Собычине? -- спросил кавалеристов Кравчук.
-- Это-то? -- Старший из всадников оглянулся. -- Так ковпаковцы к рейду
ж готовятся, оружие проверяют.
Он произнес эту фразу равнодушно, его, видимо, не удивляло, что
партизаны проверяют тяжелое вооружение всего в двенадцати километрах от
Олевска, где противник держит крупный гарнизон. А ведь всего месяц назад
Ковпак нанес по скоплению вражеских эшелонов в Олевске мощнейший удар,
уничтожил все застрявшие на станции составы. Диверсанты-ковпаковцы и после
этого чуть ли не каждый день пускали под откос фашистские поезда! Казалось
бы, враг должен ответить карательными мерами, бросить против партизан
большие силы, оттеснить их от железной дороги, уничтожить партизанский
лагерь в Собычине. Не тут-то было! Нынче не партизаны, а оккупанты
чувствовали себя находящимися в окружении и держали вокруг Олевска оборону,
не помышляя ни о чем ином.
Как жаль, что два года назад было иначе.
В селе Собычин, у Петра Петровича Вершигоры, мы оставались до утра 5
января нового, 1944 года. Тут и праздник встречали.
Соединение Вершигоры первым из партизанских соединений уходило в
дальний рейд. Затем должны были двинуться М. И. Наумов, С. А. Олексенко, А.
З. Одуха, С. Ф. Маликов, Н. И. Мельник, A. M. Грабчак, И. Ф. Федоров, В. М.
Яремчук, В. П. Чепига и другие
прославленные партизанские командиры. Им предстояло взять под контроль
железнодорожные коммуникации Станиславской, Львовской, Тернопольской,
Черновицкой, Волынской, Ровенской и Дрогобычской областей. Для противника
эти коммуникации имели первостепенное значение: на Юго-западном направлении,
в группе немецко-фашистской армии "Юг" и "А", находилось более половины
пехотных дивизий, сражавшихся на советско-германском фронте.
В Украинском штабе партизанского движения не сомневались, что наши
отряды и соединения нанесут по железным дорогам противника на территории
западных областей Украины удар, не уступающий по силе удару прошлого лета...
Штаб Вершигоры дислоцировался в Собычине, а другие части были
разбросаны по округе. И Верши-гора, и его помощники в последние дни декабря
и первые дни января надолго покидали "главную квартиру", проверяя
обеспеченность батальонов всем необходимым для предстоящего марша, их
вооружение, состояние боевой техники, выучку бойцов и командиров.
В освобожденных партизанами населенных пунктах Олевского, Ракитянского
и других районах ковпаковцы провели огромную работу по мобилизации населения
в Советскую Армию. По призыву ковпаковцев в Собычин повалили толпы
призывников с котомками. Напряженно работала партизанская призывная
комиссия, производилось медицинское обследование призывников, из них
формировались отделения, взводы, роты и батальоны. Они проходили строевую и
даже огневую подготовку, занимались с ними и по тактике. Подготовленную
пятитысячную колонну пополнения направили в Овруч. Вся эта мобилизация и
подготовка пополнения производилась ковпаковцами буквально под носом у
оккупантов, скованных действиями партизан на вражеских коммуникациях,
В Собычине встретился я с Платоном Воронько. Бывший командир
диверсионной группы командовал пятым батальоном соединения. Служебный рост
был налицо, подчиненные (это и невооруженным глазом мы видели! ) уважали
своего командира, да и сам Воронько держался уверенно. Воронько полагал, что
новая должность не помеха для диверсионного призвания.
Мы разговорились о карпатском рейде. Воронько потерял в нем четырех
людей. Одной из первых погибла задорная, золотокосая Лира Никольская. При
минометном обстреле.
Вспомнив товарищей, Платон отошел к оконцу, надолго замолчал...
Провожали ковпаковцев в рейд ранним утром 5 января. Штабная колонна --
кавалеристы головного дозора, боевое охранение, повозки со штабным
имуществом, рота охраны, артиллеристы и минометчики --проходила мимо избы,
где еще вчера размещался штаб. Над крыльцом уже не бился на зимнем ветру
красный флаг. Местные жители стояли вдоль улицы, иные шагали обочь колонны.
Партизаны весело перекликались с провожающими. Вершигора вскочил в седло,
поскакал догонять своих.
Вовремя успел уйти Вершигора, и не зря спешил. Каждый день- приносил
новые известия об успехах партизан и Красной Армии. Вал наступления катился
по пятам движущихся на запад партизанских соединений. Были освобождены
Коростень и Олевск, настал черед городов и сел на Случи и Горыни.
Из Киева, от Строкача, пришел приказ обследовать результаты действий
партизанских отрядов на железной дороге Коростень -- Сарны. Мы приступили к
обследованию: объезжали дорогу, опрашивали местных жителей,
железнодорожников.
Приехав 10 января в Олевск, узнал уж и не помню от кого, что соединение
Вершигоры три дня назад пыталось с ходу форсировать Случь, застать врасплох
и истребить вражеский гарнизон города Столина, но потерпело неудачу,
вынуждено было отойти и форсировать Случь севернее.
-- Вы, кажется, хорошо знали комбата Воронько? -- спросили меня, -- В
бою за Столин его ранило.
-- В каком он госпитале?
-- Кажется, отвезли в Собычин.
-- Да какой же там госпиталь?!
Минут через двадцать мы с Володиным и Валуйки-ным уже катили в Собычин.
По той самой дороге, которую еще не так давно прочно блокировали
ковпа-ковцы.
Платона Воронько разыскали в одной из собычин-ских изб. Военфельдшер
расположившейся тут тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана
кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза уста лые-усталые.
-- Вы? Здравствуйте, -- сказал он. -- Вот, не повезло... В самом
начале...
-- Лежите спокойно. Все будет хорошо... Выйдя с военфельдшером в сени,
я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку.
-- Рана нехорошая, еще бы миллиметр-другой, и конец, -- сказала
военфельдшер. -- Но везти можно. А кто вы?
Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько
часов позаботиться о поэте-диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три
вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов.
-- Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер,
организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев.
-- Все сделаю, товарищ полковник! Все! Она неотлучно просидела возле
постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями
перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в
Киев.
Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного
диверсанта. Очень обидно!
В соединении Грабчака
Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень -- Сарны,
я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба
партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы,
в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения,
изложить соображения о возможности его дальнейшего использования.
-- Стой! Пропуск! -- раздался громкий оклик.
Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от
саней -- нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа -- неподвижный,
склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес.
От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из-под
капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с
козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака.
Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан
сел боком на сани рядом с
повозочным;
-- Вон за той елочкой сворачивай, и в лес! За "той елочкой"
обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой
сани медленно поползли в глубь чащи...
Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира
соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в
меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них
Грабчак.
Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из
военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ,
настороженный, представился:
-- Майор Грабчак. С кем имею честь?..
Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица
командира соединения:
-- Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева
сообщили, что едете.
... 17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубовой
поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах
Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий
в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее
комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на
костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история
партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе
под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки,
которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах.
Первое пополнение в группу поступило из при-озерского села Ляховичи:
жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам
семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе "депутации" стоял
древний ляховичский дед.
-- Ты, командир, не гляди на наши лапти! -- сказал дед Грабчаку. -- Ты
в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста
бить!
"Новобранцам" велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть
как следует ноги, и выдали автоматы:
-- Пройдете обучение -- примете присягу! Потом в отряд влилась группа
диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского.
Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же
смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на
гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит
в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно.
В начале марта отряд Грабчака появился под Олевском, пустил под откос
два фашистских эшелона. В отместку гитлеровцы налетели на село Юрлове,
подожгли его, убили несколько жителей, а остальных собрались угонять в
Германию. Крестьяне сообщили. о беде Грабчаку. Партизаны устроили засаду,
часть карателей перебили, часть обратили в бегство, захваченное у врага
оружие раздали освобожденным юрловчанам, посоветовали им создать собственный
партизанский отряд. Крестьяне так и поступили. Юрловский отряд постепенно
окреп, принимал участие в боях с гитлеровцами, совершили две диверсии.
Эхо взрывов на железных дорогах и пулеметных партизанских очередей
расходилось далеко в лесу, " Грабчаку тянулись и тянулись люди...
К моменту нашего приезда соединение состояло из пяти отдельных отрядов,
организованных наподобие погранзастав, и кавалерийского эскадрона,
державшего под седлом отбитых у гитлеровцев чистокровных скакунов. В отрядах
и эскадроне служили и русские, и узбеки, и белорусы, и туркмены, и казахи,
словом, оно оказалось многонациональным. На счету соединения было 106
пущенных под откос вражеских эшелонов, бронепоезд, немало автомашин
противника с солдатней и грузами, подорванные мосты, в том числе уже
упоминавшийся мост вблизи Олевска, уничтоженный с помощью торпеды.
Я вспомнил пареньков, встреченных по дороге к Перге.
-- Скажите, верно, будто вы советовали жителям Юрлова не скрывать ни
численности вашего отряда, ни путей вашего отхода? -- спросил я Грабчака и
его комиссара Н. М. Подкорытова.
Командир и комиссар переглянулись:
-- Да, было такое... -- весело ответил Подкорытов- Понимаете, важно
было показать людям, что мы сюда пришли надолго и будем хозяевами. Мы ж себя
даже не отрядом, а погранзаставой называли.
-- Тоже не случайно, -- вставил Грабчак- Народ по традиции привык
пограничникам во всем помогать!
-- Точно! -- продолжил комиссар. -- Эту традицию мы и хотели
воскресить! А еще -- хотели показать, что приковали врага к коммуникациям и
не боимся его. Пусть идет по следу. Ему же хуже: в засаду попадет.
-- И все же вы рисковали...
" -- Ничуть, товарищ полковник! -- живо возразил Грабчак. -- Охраняя
дороги да поднимая паровозы, противник не может бросить против партизан
крупные силы. А мелкие подразделения уничтожать не трудно. Мы ж не сидели и
не ждали, когда догонят, мы кое-какие меры предпринимали: профессионалы
все-таки!
-- Значит?..
-- Значит, били немца там, где не ждал. И на мины враг нарывался, и на
засады напарывался, быстро отучился наши следы вынюхивать. Но у нас
претензии к штабу есть, товарищ полковник!
-- В чем?
-- Мало даете тола и мин. Приходится очень много времени и сил тратить
на добывание взрывчатки. Больше, чем на использование! А между прочим, чем
больше мин мы ставим и подрываем эшелонов, тем меньше у фрицев возможностей
для проведения карательных операций! Они тогда дни и ночи, как псы, у
железных дорог сидят, подступы к ним охраняют да завалы из вагонов и
платформ растаскивают. Зато чуть снизишь диверсионную активность -- наглеют,
даже прочесами занимаются!
Николай Михайлович Подкорытов поддержал командира:
-- Без мин и взрывчатки -- беда! Ведь их широко использовать можно!
И, смеясь, рассказал, как применяли они минно-подрывную технику для
устройства разного рода сюрпризов: то денежный ящик заминируют, то "посылку"
пошлют, то, зная пристрастие оккупантов к куриному мясу, пожертвуют
каким-нибудь курятником... Особенно отличался смелостью и умением
применятьминнуютехникукомандиротряда "Красный фугас" В. А. Квитинский.
В городе Городница располагался гарнизон немцев, который часто
беспокоил партизан. Было решено уничтожить этот гарнизон не вступая с ним в
бой. Нашли двух крестьян, которые согласились на площади напротив школы,
превращенной в казармы, продавать кур. Один крестьянин испугался, а второй
поехал. Он с подводой остановился напротив нужного здания.
Солдаты, увидев товар, бросились к подводе. Крестьянин, сказав, что у
него важный заказ, взял несколько клушек и поспешил скрыться. Немцы
на-бросилиь на кур. К ноге одной из них была привязана чека взрывателя.
Сработал 50 килограммовый заряд, от которого пострадало много солдат.
Гарнизон решено было эвакуировать, но пути эвакуации партизаны также успели
заминировать. Таким образом вывозить гарнизон пришлось самолетами.
Рассказали и о подпольной работе в Олевске, где смело действовал
партизан-пограничник Семей Андреевич Апарнев.
Гибель Вали Котика
Кроме соединения A. M. Грабчака, мы посетили в то время и соединения
Каменец-Подольской области, которыми командовали С. А. Олексенко, А. З.
Одуха и Ф. С. Кот. Это происходило уже в середине февраля. Действовали
названные соединения в основном в тактической зоне обороны противника,
оказывали непосредственную помощь частям наступающей Красной Армии, а до
этого удачно проводили операции на железной дороге Шепетовка -- Тарнополь,
которая приобрела исключительно важное значение после того, как гитлеровцев
вышибли из Киева.
Разрушая небольшие мосты, широко применяя мины замедленного действия,
партизаны с сентября сорок третьего года не позволяли гитлеровцам
осуществлять по этой дороге сквозное движение, а при отступлении не дали
оккупантам возможности сильно разрушить ее. После отступления противника на
участке Шепетовка -- Тарнополь остались неподорванными все рельсы,
сохранился ряд мостов и станций. Оккупанты не сумели вывезти, бросили на
станциях горы зерна, сахарной свеклы и других продуктов.
Начиная с лета, партизаны нанесли противнику огромный урон, главным
образом в паровозах, вагонах, платформах, боевой технике и выведенных из
строя во время перевозки солдатах и офицерах. Сами партизаны потерь при этом
почти не понесли.
Зато очень тяжело пришлось партизанским соединениям в открытых боях с
врагом. Мне пришлось стать свидетелем одного такого боя -- за Изяславль.
Утром 16 февраля, когда мы подъезжали к Изяс-лавлю, партизаны двенадцати
отрядов численностью около двух тысяч трехсот человек, действуя совместно со
стрелковым полком Красной Армии, ворвались после артподготовки в город и
вели бой на улицах.
Противник дрался ожесточенно.
Узнал от раненых, где ближайший командный пункт. Добрался до окраины
города, до полуразрушенной хаты, среди командиров сразу узнал Степана
Антоновича Олексенко. Замечательный это был человек, скромный, мужественный
командир и опытный партийный вожак, возглавлявший подпольный
Каменец-Подольский обком партии, обком, который нигде и никогда не
конспирировался, а стоял во главе вооруженной партизанской борьбы и вынуждал
конспирироваться оккупантов и их прислужников. Не виделись мы месяцев
восемь. Олексенко, как мне-показа-лось, осунулся, загорел.
-- Сидайте, сидайте, будь ласка! -- пожал руку Степан Антонович. --
Почекайте одну хвилину. Это ж ни диверсии. Ни!
Разобрался с чем-то на карте, отправил связного к Одухе. поднял глаза:
-- Як армия працуемо! Вот тильки без пушек и танков!
Часа через три противник был выбит из города, но из отрядов донесли о
больших потерях, и Олексенко помрачнел. Тем более что дальнейшее продвижение
стрелкового полка и партизан противник задержал.
-- Почнет контратаковати! -- беспокоился Степан Антонович, --
Непременно почнет! А у нас же одни автоматы да винтовки с пулеметами!
Он отдал приказ окапываться, беречь боеприпасы, по возможности
минировать подступы к передней линии обороны.
Противник действительно предпринял несколько контратак. Они были
отбиты, но с новыми тяжелыми потерями среди партизан. Гибель людей Олексенко
переживал мучительно. Особенно потрясла его смерть четырнадцатилетнего Вали
Котика, пионера из села Хмелевка Шепетовского района Каменец-Подольской
области. Валя Котик выполнял задания подпольщиков и партизан с сорок первого
года, при выполнении заданий был дважды ранен, и Степан Антонович втайне от
мальчика приказал беречь его, но Валя принял участие в бою.
-- Як сына ридного жаль! Як сына! -- восклицал Олексенко. -- Такой
хлопец, а загинув, колы и война закинчуется! Э-эх!
Возвратившись через два дня в Киев, я доложил Т. А. Строкачу, что все
проинспектированные отряды боеспособны, рекомендовал не использовать их в
открытом бою, а довооружить, снабдить в достаточном количестве взрывчаткой и
минами замедленного действия и как можно скорее направить в глубокий
вражеский тыл.
Рекомендации были приняты. Тогда же штаб отклонил ходатайство
командиров некоторых партизанских соединений о передаче их в состав Красной
Армии и преобразовании в стрелковые дивизии: война во вражеском тылу
двумя ищейками и катящиеся за солдатами под уклон две железнодорожные
платформы с балластом. В первую минуту я даже удивился: а если платформы
возьмут разгон, что тогда? Но тут в поле зрения появился тянущийся за
платформой канат, а там и бронепоезд показался, удерживающий платформу на
канате. Вот оно что! Сначала, значит, пускают собак, чтобы вынюхивали тол, и
если собаки идут спокойно, то пропускают платформы (они потяжелей, под
солдатами мина могла не взорваться, а уж под платформой-то рванет наверняка!
), и лишь в случае полной безопасности движется вперед бронепоезд...
Солдаты и собаки остановились внезапно. Тут же и платформы замерли,
удержанные бронепоездом. Донесся лай: ищейка обнаружила "мину", которой,
разумеется, на этом месте не было: заменяли ее несколько неприметных для
человеческого глаза крошек тола. Гитлеровцы засуетились, принялись
устанавливать заряд взрывчатки. Расчет был прост:
подорвать заряд, уничтожив коварную русскую мину. Заряд установлен,
солдаты разбегаются, валятся в снег. Двадцать, тридцать, сорок секунд --
взрыв! Выбит кусок рельса. Солдаты бредут к насыпи, поднимаются на нее,
продолжают путь. Еще три раза ищейка предупреждала об опасности, и еще три
раза гитлеровцы подрывали рельсы и убеждались, что мин нет. Тогда вражеские
саперы решили, видимо, что пройденный участок уже не опасен, сняли с
привезенных ими платформ и положили на выбитые участки дороги так называемые
"рельсовые мостики", и махнули машинисту бронепоезда: можно!
Бронепоезд тяжело, уверенно прополз над нашими минами замедленного
действия в сторону Коростеня, где шел напряженный бой...
Первая не обнаруженная противником мина должна была стать на боевой
взвод примерно в четырнадцать часов, а первый вражеский состав появился со
стороны Коростеня в 11 часов 40 минут. Волочил платформы с подбитыми танками
и орудиями. Через рельсовые мостики состав еле полз. За ним, через двадцать
минут, проследовал к Олевску поезд с классными вагонами и теплушками.
Наверное, везли раненых. За поездом с ранеными появилась вагонетка:
гитлеровцы привезли куски рельсов, сняли "рельсовые мостики" и залатали
поврежденные участки полотна. Следующие поезда, один за другим, бодро
проследовали к Коростеню из Олевска около 13 часов. Потом так же уверенно,
уже на хорошей скорости, проследовали еще три состава: два из Коростеня и
один из Олевска. Противник осмелел. Урочный же час приблизился. Вот и
четырнадцать часов. Первая мина "проснулась".
Очередной вражеский состав, появившийся со стороны Коростеня, толкая
перед собой две платформы с балластом, идет со скоростью не менее пятидесяти
километров в час. Спешит засветло добраться до Сарн. И все вагоны в составе
-- классные, офицерские!
Ну!!!
Мощный взрыв разметал снег, гравий, песок, шпалы и рельсы. Обе
платформы и паровоз, увлекая за собой вагоны, поползли и рухнули под откос.
Скрежет рвущегося железа, треск дерева, пламя... Из неупавших еще вагонов
стали выпрыгивать на нашу сторону гитлеровцы: с противоположной стороны
близко к дороге подходил лес, оккупанты боялись обстрела.
-- Все в порядке. Поехали, товарищ полковник? -- спросил Кальницкий.
-- Поехали, товарищ инженер-майор!
Беспорядочную стрельбу возле места крушения мы слышали еще долго:
оккупанты отчаянно воевали с пустым придорожным лесом.
Пограничная застава... в тылу врага
Часа через два, воротившись к Перге, мы свернули на юго-запад и поехали
вдоль Уборти к Собычину, где размещался штаб П. П. Вершигоры. Кальницкий с
нами не поехал, у него имелись дела под Юрловом и Белокоровичами,
приходилосьруководствоваться картой. На шестом километре пути раздался
негромкий хлопок, и машину повело влево. Володин затормозил, вышел на
дорогу, почесал в затылке:
-- Придется менять скат, товарищи!
Пока он возился возле левого переднего колеса, вышли из леса два
парнишки лет шестнадцати-семнадцати. Из-под облезлых шапок ушанок --
длинные, давно не стриженные льняные волосы, жидкие ватнички стянуты
немецкими ремнями с металлическими пряжками, с готическими надписями "Готт
мит унс". Ребята подтвердили, что едем мы правильно, спросили, не Буйного ли
ищем.
-- А вы откуда его знаете?
-- Мы-то?!
И парнишки наперебой пустились рассказывать, как почти год назад, в
марте, кто-то свалил недалеко от Олевска под откос два железнодорожных
фашистских состава, а потом появился в их деревне партизанский отряд, а в
нем командир и комиссар -- пограничники, и среди бойцов много пограничников,
а комиссар речь говорил, сказал, что это они два эшелона взорвали и что
теперь все время будут рвать, а уйти -- никуда не уйдут, а снова будет вроде
погранзаставы. И еще сказал, чтобы люди от немцев не скрывали^ если те
спрашивать станут, какой отряд здесь действует, кто в нем командир, сколько
людей, как вооружены и куда ушли. Мол, советские партизаны детками и матками
прикрываться не станут. И еще сказал, чтобы к ним на заставу по всем
вопросам обращались, чтобы всех туда направляли, хотя бы полицейских
переодетых: партизаны разберутся...
-- И комиссар действительно сказал, где будет стоять застава? -- не
поверил я.
-- А сказал! В Перге. Да там она и стояла. Володин сменил скат, мы
попрощались с ребятами и двинулись дальше, но странный рассказ их не выходил
из головы.
Ехали медленно: Володин опасался повредить еще один скат. Дорога
свернула в лес. Лапы елей под тяжестью снега опустились до наста, тонкие
березки то тут, то там сгибало дугой. Миновали чащобу, когда до Собычина
оставалось, по нашим подсчетам, не более семи километров. И вдруг...
-- Остановите машину! -- приказал я Володину. Мотор перешел на тихое
урчание, мы распахнули дверцы. Так и есть: слух не подвел: со стороны
Собычина доносились глухие разрывы снарядов и мин.
Проехав еще три километра, снова остановились. На этот раз редкая
артиллерийская стрельба и минометы слышались совершенно отчетливо, резко. А
тут еще отрывистые пулеметные и автоматные очереди. И теперь определенно в
самом Собычине, в расположении штаба Вершигоры. Мы не знали, что и подумать.
Неужели бой?
-- Конные! -- крикнул Валуйкин.
Верно из сероватой мглы, затягивающей собы-чинскую дорогу, вытемнились,
с каждой минутой обретая более четкие контуры, трое всадников. За ними --
санная колонна. В бинокль я разглядел на шапках всадников кумачовые полосы.
Свои!
Вышли на дорогу. Конные оказались походным охранением обоза с ранеными
из Ровенского соединения партизан, которое возглавляли И. Ф. Федоров
и Л. Е. Кизя.
-- Что за стрельба в Собычине? -- спросил кавалеристов Кравчук.
-- Это-то? -- Старший из всадников оглянулся. -- Так ковпаковцы к рейду
ж готовятся, оружие проверяют.
Он произнес эту фразу равнодушно, его, видимо, не удивляло, что
партизаны проверяют тяжелое вооружение всего в двенадцати километрах от
Олевска, где противник держит крупный гарнизон. А ведь всего месяц назад
Ковпак нанес по скоплению вражеских эшелонов в Олевске мощнейший удар,
уничтожил все застрявшие на станции составы. Диверсанты-ковпаковцы и после
этого чуть ли не каждый день пускали под откос фашистские поезда! Казалось
бы, враг должен ответить карательными мерами, бросить против партизан
большие силы, оттеснить их от железной дороги, уничтожить партизанский
лагерь в Собычине. Не тут-то было! Нынче не партизаны, а оккупанты
чувствовали себя находящимися в окружении и держали вокруг Олевска оборону,
не помышляя ни о чем ином.
Как жаль, что два года назад было иначе.
В селе Собычин, у Петра Петровича Вершигоры, мы оставались до утра 5
января нового, 1944 года. Тут и праздник встречали.
Соединение Вершигоры первым из партизанских соединений уходило в
дальний рейд. Затем должны были двинуться М. И. Наумов, С. А. Олексенко, А.
З. Одуха, С. Ф. Маликов, Н. И. Мельник, A. M. Грабчак, И. Ф. Федоров, В. М.
Яремчук, В. П. Чепига и другие
прославленные партизанские командиры. Им предстояло взять под контроль
железнодорожные коммуникации Станиславской, Львовской, Тернопольской,
Черновицкой, Волынской, Ровенской и Дрогобычской областей. Для противника
эти коммуникации имели первостепенное значение: на Юго-западном направлении,
в группе немецко-фашистской армии "Юг" и "А", находилось более половины
пехотных дивизий, сражавшихся на советско-германском фронте.
В Украинском штабе партизанского движения не сомневались, что наши
отряды и соединения нанесут по железным дорогам противника на территории
западных областей Украины удар, не уступающий по силе удару прошлого лета...
Штаб Вершигоры дислоцировался в Собычине, а другие части были
разбросаны по округе. И Верши-гора, и его помощники в последние дни декабря
и первые дни января надолго покидали "главную квартиру", проверяя
обеспеченность батальонов всем необходимым для предстоящего марша, их
вооружение, состояние боевой техники, выучку бойцов и командиров.
В освобожденных партизанами населенных пунктах Олевского, Ракитянского
и других районах ковпаковцы провели огромную работу по мобилизации населения
в Советскую Армию. По призыву ковпаковцев в Собычин повалили толпы
призывников с котомками. Напряженно работала партизанская призывная
комиссия, производилось медицинское обследование призывников, из них
формировались отделения, взводы, роты и батальоны. Они проходили строевую и
даже огневую подготовку, занимались с ними и по тактике. Подготовленную
пятитысячную колонну пополнения направили в Овруч. Вся эта мобилизация и
подготовка пополнения производилась ковпаковцами буквально под носом у
оккупантов, скованных действиями партизан на вражеских коммуникациях,
В Собычине встретился я с Платоном Воронько. Бывший командир
диверсионной группы командовал пятым батальоном соединения. Служебный рост
был налицо, подчиненные (это и невооруженным глазом мы видели! ) уважали
своего командира, да и сам Воронько держался уверенно. Воронько полагал, что
новая должность не помеха для диверсионного призвания.
Мы разговорились о карпатском рейде. Воронько потерял в нем четырех
людей. Одной из первых погибла задорная, золотокосая Лира Никольская. При
минометном обстреле.
Вспомнив товарищей, Платон отошел к оконцу, надолго замолчал...
Провожали ковпаковцев в рейд ранним утром 5 января. Штабная колонна --
кавалеристы головного дозора, боевое охранение, повозки со штабным
имуществом, рота охраны, артиллеристы и минометчики --проходила мимо избы,
где еще вчера размещался штаб. Над крыльцом уже не бился на зимнем ветру
красный флаг. Местные жители стояли вдоль улицы, иные шагали обочь колонны.
Партизаны весело перекликались с провожающими. Вершигора вскочил в седло,
поскакал догонять своих.
Вовремя успел уйти Вершигора, и не зря спешил. Каждый день- приносил
новые известия об успехах партизан и Красной Армии. Вал наступления катился
по пятам движущихся на запад партизанских соединений. Были освобождены
Коростень и Олевск, настал черед городов и сел на Случи и Горыни.
Из Киева, от Строкача, пришел приказ обследовать результаты действий
партизанских отрядов на железной дороге Коростень -- Сарны. Мы приступили к
обследованию: объезжали дорогу, опрашивали местных жителей,
железнодорожников.
Приехав 10 января в Олевск, узнал уж и не помню от кого, что соединение
Вершигоры три дня назад пыталось с ходу форсировать Случь, застать врасплох
и истребить вражеский гарнизон города Столина, но потерпело неудачу,
вынуждено было отойти и форсировать Случь севернее.
-- Вы, кажется, хорошо знали комбата Воронько? -- спросили меня, -- В
бою за Столин его ранило.
-- В каком он госпитале?
-- Кажется, отвезли в Собычин.
-- Да какой же там госпиталь?!
Минут через двадцать мы с Володиным и Валуйки-ным уже катили в Собычин.
По той самой дороге, которую еще не так давно прочно блокировали
ковпа-ковцы.
Платона Воронько разыскали в одной из собычин-ских изб. Военфельдшер
расположившейся тут тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана
кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза уста лые-усталые.
-- Вы? Здравствуйте, -- сказал он. -- Вот, не повезло... В самом
начале...
-- Лежите спокойно. Все будет хорошо... Выйдя с военфельдшером в сени,
я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку.
-- Рана нехорошая, еще бы миллиметр-другой, и конец, -- сказала
военфельдшер. -- Но везти можно. А кто вы?
Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько
часов позаботиться о поэте-диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три
вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов.
-- Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер,
организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев.
-- Все сделаю, товарищ полковник! Все! Она неотлучно просидела возле
постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями
перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в
Киев.
Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного
диверсанта. Очень обидно!
В соединении Грабчака
Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень -- Сарны,
я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба
партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы,
в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения,
изложить соображения о возможности его дальнейшего использования.
-- Стой! Пропуск! -- раздался громкий оклик.
Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от
саней -- нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа -- неподвижный,
склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес.
От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из-под
капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с
козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака.
Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан
сел боком на сани рядом с
повозочным;
-- Вон за той елочкой сворачивай, и в лес! За "той елочкой"
обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой
сани медленно поползли в глубь чащи...
Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира
соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в
меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них
Грабчак.
Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из
военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ,
настороженный, представился:
-- Майор Грабчак. С кем имею честь?..
Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица
командира соединения:
-- Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева
сообщили, что едете.
... 17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубовой
поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах
Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий
в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее
комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на
костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история
партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе
под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки,
которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах.
Первое пополнение в группу поступило из при-озерского села Ляховичи:
жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам
семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе "депутации" стоял
древний ляховичский дед.
-- Ты, командир, не гляди на наши лапти! -- сказал дед Грабчаку. -- Ты
в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста
бить!
"Новобранцам" велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть
как следует ноги, и выдали автоматы:
-- Пройдете обучение -- примете присягу! Потом в отряд влилась группа
диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского.
Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же
смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на
гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит
в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно.
В начале марта отряд Грабчака появился под Олевском, пустил под откос
два фашистских эшелона. В отместку гитлеровцы налетели на село Юрлове,
подожгли его, убили несколько жителей, а остальных собрались угонять в
Германию. Крестьяне сообщили. о беде Грабчаку. Партизаны устроили засаду,
часть карателей перебили, часть обратили в бегство, захваченное у врага
оружие раздали освобожденным юрловчанам, посоветовали им создать собственный
партизанский отряд. Крестьяне так и поступили. Юрловский отряд постепенно
окреп, принимал участие в боях с гитлеровцами, совершили две диверсии.
Эхо взрывов на железных дорогах и пулеметных партизанских очередей
расходилось далеко в лесу, " Грабчаку тянулись и тянулись люди...
К моменту нашего приезда соединение состояло из пяти отдельных отрядов,
организованных наподобие погранзастав, и кавалерийского эскадрона,
державшего под седлом отбитых у гитлеровцев чистокровных скакунов. В отрядах
и эскадроне служили и русские, и узбеки, и белорусы, и туркмены, и казахи,
словом, оно оказалось многонациональным. На счету соединения было 106
пущенных под откос вражеских эшелонов, бронепоезд, немало автомашин
противника с солдатней и грузами, подорванные мосты, в том числе уже
упоминавшийся мост вблизи Олевска, уничтоженный с помощью торпеды.
Я вспомнил пареньков, встреченных по дороге к Перге.
-- Скажите, верно, будто вы советовали жителям Юрлова не скрывать ни
численности вашего отряда, ни путей вашего отхода? -- спросил я Грабчака и
его комиссара Н. М. Подкорытова.
Командир и комиссар переглянулись:
-- Да, было такое... -- весело ответил Подкорытов- Понимаете, важно
было показать людям, что мы сюда пришли надолго и будем хозяевами. Мы ж себя
даже не отрядом, а погранзаставой называли.
-- Тоже не случайно, -- вставил Грабчак- Народ по традиции привык
пограничникам во всем помогать!
-- Точно! -- продолжил комиссар. -- Эту традицию мы и хотели
воскресить! А еще -- хотели показать, что приковали врага к коммуникациям и
не боимся его. Пусть идет по следу. Ему же хуже: в засаду попадет.
-- И все же вы рисковали...
" -- Ничуть, товарищ полковник! -- живо возразил Грабчак. -- Охраняя
дороги да поднимая паровозы, противник не может бросить против партизан
крупные силы. А мелкие подразделения уничтожать не трудно. Мы ж не сидели и
не ждали, когда догонят, мы кое-какие меры предпринимали: профессионалы
все-таки!
-- Значит?..
-- Значит, били немца там, где не ждал. И на мины враг нарывался, и на
засады напарывался, быстро отучился наши следы вынюхивать. Но у нас
претензии к штабу есть, товарищ полковник!
-- В чем?
-- Мало даете тола и мин. Приходится очень много времени и сил тратить
на добывание взрывчатки. Больше, чем на использование! А между прочим, чем
больше мин мы ставим и подрываем эшелонов, тем меньше у фрицев возможностей
для проведения карательных операций! Они тогда дни и ночи, как псы, у
железных дорог сидят, подступы к ним охраняют да завалы из вагонов и
платформ растаскивают. Зато чуть снизишь диверсионную активность -- наглеют,
даже прочесами занимаются!
Николай Михайлович Подкорытов поддержал командира:
-- Без мин и взрывчатки -- беда! Ведь их широко использовать можно!
И, смеясь, рассказал, как применяли они минно-подрывную технику для
устройства разного рода сюрпризов: то денежный ящик заминируют, то "посылку"
пошлют, то, зная пристрастие оккупантов к куриному мясу, пожертвуют
каким-нибудь курятником... Особенно отличался смелостью и умением
применятьминнуютехникукомандиротряда "Красный фугас" В. А. Квитинский.
В городе Городница располагался гарнизон немцев, который часто
беспокоил партизан. Было решено уничтожить этот гарнизон не вступая с ним в
бой. Нашли двух крестьян, которые согласились на площади напротив школы,
превращенной в казармы, продавать кур. Один крестьянин испугался, а второй
поехал. Он с подводой остановился напротив нужного здания.
Солдаты, увидев товар, бросились к подводе. Крестьянин, сказав, что у
него важный заказ, взял несколько клушек и поспешил скрыться. Немцы
на-бросилиь на кур. К ноге одной из них была привязана чека взрывателя.
Сработал 50 килограммовый заряд, от которого пострадало много солдат.
Гарнизон решено было эвакуировать, но пути эвакуации партизаны также успели
заминировать. Таким образом вывозить гарнизон пришлось самолетами.
Рассказали и о подпольной работе в Олевске, где смело действовал
партизан-пограничник Семей Андреевич Апарнев.
Гибель Вали Котика
Кроме соединения A. M. Грабчака, мы посетили в то время и соединения
Каменец-Подольской области, которыми командовали С. А. Олексенко, А. З.
Одуха и Ф. С. Кот. Это происходило уже в середине февраля. Действовали
названные соединения в основном в тактической зоне обороны противника,
оказывали непосредственную помощь частям наступающей Красной Армии, а до
этого удачно проводили операции на железной дороге Шепетовка -- Тарнополь,
которая приобрела исключительно важное значение после того, как гитлеровцев
вышибли из Киева.
Разрушая небольшие мосты, широко применяя мины замедленного действия,
партизаны с сентября сорок третьего года не позволяли гитлеровцам
осуществлять по этой дороге сквозное движение, а при отступлении не дали
оккупантам возможности сильно разрушить ее. После отступления противника на
участке Шепетовка -- Тарнополь остались неподорванными все рельсы,
сохранился ряд мостов и станций. Оккупанты не сумели вывезти, бросили на
станциях горы зерна, сахарной свеклы и других продуктов.
Начиная с лета, партизаны нанесли противнику огромный урон, главным
образом в паровозах, вагонах, платформах, боевой технике и выведенных из
строя во время перевозки солдатах и офицерах. Сами партизаны потерь при этом
почти не понесли.
Зато очень тяжело пришлось партизанским соединениям в открытых боях с
врагом. Мне пришлось стать свидетелем одного такого боя -- за Изяславль.
Утром 16 февраля, когда мы подъезжали к Изяс-лавлю, партизаны двенадцати
отрядов численностью около двух тысяч трехсот человек, действуя совместно со
стрелковым полком Красной Армии, ворвались после артподготовки в город и
вели бой на улицах.
Противник дрался ожесточенно.
Узнал от раненых, где ближайший командный пункт. Добрался до окраины
города, до полуразрушенной хаты, среди командиров сразу узнал Степана
Антоновича Олексенко. Замечательный это был человек, скромный, мужественный
командир и опытный партийный вожак, возглавлявший подпольный
Каменец-Подольский обком партии, обком, который нигде и никогда не
конспирировался, а стоял во главе вооруженной партизанской борьбы и вынуждал
конспирироваться оккупантов и их прислужников. Не виделись мы месяцев
восемь. Олексенко, как мне-показа-лось, осунулся, загорел.
-- Сидайте, сидайте, будь ласка! -- пожал руку Степан Антонович. --
Почекайте одну хвилину. Это ж ни диверсии. Ни!
Разобрался с чем-то на карте, отправил связного к Одухе. поднял глаза:
-- Як армия працуемо! Вот тильки без пушек и танков!
Часа через три противник был выбит из города, но из отрядов донесли о
больших потерях, и Олексенко помрачнел. Тем более что дальнейшее продвижение
стрелкового полка и партизан противник задержал.
-- Почнет контратаковати! -- беспокоился Степан Антонович, --
Непременно почнет! А у нас же одни автоматы да винтовки с пулеметами!
Он отдал приказ окапываться, беречь боеприпасы, по возможности
минировать подступы к передней линии обороны.
Противник действительно предпринял несколько контратак. Они были
отбиты, но с новыми тяжелыми потерями среди партизан. Гибель людей Олексенко
переживал мучительно. Особенно потрясла его смерть четырнадцатилетнего Вали
Котика, пионера из села Хмелевка Шепетовского района Каменец-Подольской
области. Валя Котик выполнял задания подпольщиков и партизан с сорок первого
года, при выполнении заданий был дважды ранен, и Степан Антонович втайне от
мальчика приказал беречь его, но Валя принял участие в бою.
-- Як сына ридного жаль! Як сына! -- восклицал Олексенко. -- Такой
хлопец, а загинув, колы и война закинчуется! Э-эх!
Возвратившись через два дня в Киев, я доложил Т. А. Строкачу, что все
проинспектированные отряды боеспособны, рекомендовал не использовать их в
открытом бою, а довооружить, снабдить в достаточном количестве взрывчаткой и
минами замедленного действия и как можно скорее направить в глубокий
вражеский тыл.
Рекомендации были приняты. Тогда же штаб отклонил ходатайство
командиров некоторых партизанских соединений о передаче их в состав Красной
Армии и преобразовании в стрелковые дивизии: война во вражеском тылу