Страница:
дорогам!
Лучше положиться на милость Господню, чем отдаться в лапы этим
чудовищам. Пропасть крута и глубока, но и в бездне человек сможет остаться
ЧЕЛОВЕКОМ! Прощайте, все! Мина!..
9 мая.
Дорогая Люси!
Прости за столь долгое молчание, но я была просто завалена работой.
Жизнь завуча детской школы подчас ужасно утомительна. Мне так хочется тебя
увидеть, посидеть на нашем месте у моря, где мы сможем болтать и строить
воздушные замки. Я усиленно занимаюсь стенографией, так как хочу
впоследствии помогать Джонатану в его работах. Мы с ним иногда
переписываемся стенографически, и весь дневник о своей поездке за границу
он тоже ведет стенографически. Только что получила несколько торопливых
строчек от Джонатана из Трансильвании. Он, слава Богу, здоров и вернется
приблизительно через неделю. Я жажду узнать от него все новости. Это, должно
быть, очень интересно -- видеть чужие страны. Не думаю, чтобы нам -- я хочу
сказать Джонатану и мне -- удалось когда-- нибудь вместе увидеть их. Вот
часы бьют 10. До свидания!
Любящая тебя
Мина.
P. S. Пиши мне обо всех новостях. Ты мне уже давно ничего не сообщала.
Ходят какие-- то слухи о тебе и особенно о каком-- то высоком красивом
человеке с кудрявыми волосами?!
17 Четам-- стрит. Среда.
Дорогая моя Мина,
ты очень несправедливо обвиняешь меня, называя неаккуратной
корреспонденткой: я дважды писала тебе с тех пор, как мы расстались, а твое
последнее письмо было только вторым. Кроме того, мне нечего тебе сообщить.
Право, ничего нет такого, что могло бы тебя заинтересовать. Теперь город
оживился, мы посещаем картинные галереи, совершаем бесконечные прогулки по
парку и катаемся верхом. Что же касается высокого кудрявого человека, то
это, я думаю, тот самый, который был со мною последний раз на охоте. По--
видимому, кому-- то захотелось посплетничать! Этот молодой человек -- некто
мистер Холмвуд. Он часто бывает у нас, мама и он очень любят беседовать друг
с другом; между ними много общего, и поэтому они находят массу тем для
разговоров... Кстати, недавно мы встретились с одним господином, который был
бы для тебя очень подходящей партией, если бы ты, конечно, не была уже
невестой Джонатана. Он на редкость умен, по профессии -- доктор. Как
странно, что ему всего 29 лет, а между тем под его личным надзором находится
уже громадная больница для душевнобольных. Нам его представил мистер
Холмвуд; он теперь часто бывает у нас. Мне кажется, это чрезвычайно
решительный человек с необыкновенным самообладанием. Он производит
впечатление человека абсолютно непоколебимого; воображаю, какое влияние он
оказывает на своих пациентов. Доктор нашел, что я представляю интересный для
него психологический тип; при всей своей скромности я думаю, что он прав...
Мина! Мы с детства поверяли друг другу все наши секреты; мы вместе спали,
вместе ели, вместе плакали и смеялись; и теперь, раз уж я заговорила, то
хочу открыть тебе свою тайну. Мина! неужели ты не догадываешься? Я люблю
Артура! Я краснею, когда пишу это, хотя надеюсь, что и он меня любит; но он
мне этого еще не говорил. Но, Мина, я-- то люблю его! Я люблю его! Ну вот,
теперь мне стало легче. Как хотелось бы быть теперь с тобою, дорогая моя!
Сидеть полураздетыми у камина, как мы, бывало, сидели; вот когда бы я
подробно рассказала тебе, что я переживаю. Я не понимаю, как у меня хватило
силы написать об этом даже тебе! Я боюсь перечитывать письмо, так как мне
страшно хочется, чтобы ты все узнала. Отвечай мне сейчас же и скажи мне все,
что ты об этом думаешь! Спокойной ночи. Мина! Помяни меня в твоих молитвах;
помолись. Мина, за мое счастье.
Люси.
P. S. Мне, конечно, не нужно говорить тебе, что это тайна. Еще раз
спокойной ночи.
Л.
24 мая.
Дорогая моя Мина!
Благодарю, благодарю, бесконечно благодарю за неожиданное письмо! Так
было приятно, что я посвятила тебя в свои переживания и что ты так сердечно
отнеслась ко мне. Дорогая моя, а ведь правду говорит старая пословица: "не
было ни гроша, а вдруг алтын!" 6 сентября мне минет 20 лет, и до
сегодняшнего дня никто не делал мне предложения, а сегодня сразу три.
Подумай только! Три предложения в один день. Не ужасно ли это! Из них два
предложения меня прямо огорчили, нет, правда, мне положительно жаль этих
двух бедняг. Мина! Дорогая! Я так счастливаЯ расскажу тебе о трех
предложениях, но ты должна держать это в секрете, дорогая моя, от всех,
кроме Джонатана. Ему ты, конечно, скажешь, так как, если бы я была на твоем
месте, то наверное все говорила бы Артуру. Итак, дорогая моя, слушай:
первый пришел как раз перед завтраком. Я уже говорила тебе о нем -- это д--
р Сьюард, главный врач психиатрической клиники. Он казался очень
хладнокровным, но я все-- таки заметила, что он нервничает. Он говорил, как
я ему сделалась дорога, несмотря на короткий срок нашего знакомства;
говорил, что я была бы для него нравственной поддержкой и радостью жизни.
Затем он говорил мне о том, как будет несчастлив, если я не отвечу на его
чувство; но когда увидел мои слезы, то сейчас же прервал разговор на эту
тему, назвав себя животным и сказав, что ни в коем случае не желает меня
больше тревожить. Прервав свои излияния, он спросил, не смогу ли я полюбить
его в будущем; в ответ на это я отрицательно покачала головой; руки его
задрожали; после некоторого колебания он спросил, не люблю ли я кого--
нибудь другого. Я решила, что мой долг сказать ему правду. Услышав ответ,
он встал и взяв обе мои руки в свои, сказал очень торжественным и серьезным
тоном, что надеется, что я буду счастлива; кроме того просил меня запомнить,
что если мне понадобится друг он при любых обстоятельствах будет к моим
услугам. О, дорогая Мина, я не могу удержаться от слез, и ты должна простить
мне, что это письмо испорчено пятнами. Конечно, очень приятно выслушивать
предложения, все это очень мило, но ужасно горько видеть несчастного
человека, который только что сказал тебе прямо и честно, что любит тебя -- и
уходит от тебя с разбитым сердцем. Дорогая моя, я должна прервать письмо,
так как чувствую себя отвратительно, даже несмотря на то, что бесконечно
счастлива.
Вечером.
Только что ушел Артур, и теперь я чувствую себя спокойнее, чем тогда,
когда утром прервала это письмо; так что могу продолжать рассказывать
дальнейшее. Итак, дорогая моя, номер второй пришел после завтрака. Это
американец из Техаса, очень славный малый, причем он до того молодо и свежо
выглядит, что просто не верится его рассказам о путешествиях по стольким
странам и о пережитых им приключениях. Мистер Квинси П. Моррис застал меня
одну. Прежде всего я должна предупредить тебя, что мистер Моррис не всегда
говорит на американском жаргоне -- т.е. он слишком хорошо воспитан и
образован, чтобы так разговаривать с чужими или при посторонних; но когда мы
одни, в своем интимном кругу, то, думая меня этим развлечь, он страшно
забавно болтает на своем потешном жаргоне и употребляет удивительно
курьезные выражения; я думаю, он просто-- напросто их выдумывает и вставляет
во все свои речи; впрочем, это выходит у него очень удачно. Итак, слушай
дальше: мистер Моррис уселся около меня жизнерадостный и веселый как
всегда, но заметно было, что и он нервничает. Он взял мою руку и нежно
заговорил:
"Мисс Люси, я отлично знаю, что недостоин завязывать шнурки на ваших
башмаках, но убежден, что если вы будете ждать, пока найдете достойного вас
мужа, вам придется пойти и присоединиться к семи евангельским невестам со
светильниками. Не хотите ли вы поковылять со мной рядом, пройти долгий
мирской путь и вместе потянуть житейскую лямку?"
При этом он был так юмористически радостно настроен, что мне было
гораздо легче отказать ему, чем д-- ру Сьюарду; я ответила ему так ясно, как
только сумела, что относительно ковыляния ничего не знаю, ничего не
понимаю, вовсе не сокрушена и никаких лямок тянуть не желаю. Тогда он
сказал, что ему все кажется очень ясно. Затем, дорогая моя, не успела я и
слова сказать, как он разразился целым потоком любовных признаний, положив к
моим ногам душу и сердце. На этот раз у него был такой серьезный вид, что я
никогда больше не буду думать, будто беспечные мужчины всегда шутливы --
нет, иногда они бывают и серьезны. Мне кажется, что он заметил что-- то
такое в моем выражении лица, что его задело за живое, так как он на минуту
замолчал, а потом заговорил с еще большим жаром, с таким жаром, что за это
одно я могла бы его полюбить, если бы мое сердце было свободно:
"Люси, вы девушка с чистым сердцем, я это знаю. Я бы не был здесь и не
говорил бы с вами о том, о чем говорю сейчас, если бы не знал, что вы
прямая, смелая и правдивая до глубины души. Поэтому прошу вас сказать мне
прямо, как честный человек сказал бы своему другу -- есть ли у вас кто--
нибудь в сердце, кого вы любите? Если есть, то даю слово никогда больше не
касаться этого вопроса и остаться, если вы позволите, только вашим
искренним другом".
"Да, я люблю другого, хотя он до сих пор еще не признавался мне в
любви..." Я была права, что сказала ему откровенно, так как после моего
признания он как бы преобразился и, протянув руки, взял мои -- кажется, я
сама протянула их, -- и очень сердечно произнес:
"Спасибо, мужественная девушка. Лучше опоздать, сделав предложение вам,
чем вовремя выиграть сердце всякой другой девушки. Не плачьте, дорогая! Не
стоит из-- за меня волноваться, я тверд и не пропаду, и стойко перенесу свою
неудачу. Но если тот малый, не подозревающий о своем счастье, не скоро
догадается о нем, то он будет иметь дело со мною. Маленькая деточка, ваша
искренность и честность сделали меня вашим другом; имейте в виду, это
встречается реже, чем возлюбленный; во всяком случае, друг менее
эгоистичен. Дорогая! мне придется совершить довольно длинное, тоскливое
путешествие, пока я не отправлюсь к праотцам, поэтому очень прошу подарить
мне один поцелуй -- это озарит мою мрачную жизнь; вы имеете право
осчастливить меня им, конечно, если только захотите, дорогая, ведь тот
замечательный малый -- он должен быть замечательным, иначе вы бы его не
полюбили -- еще не делал вам предложения". Этим он меня окончательно
победил. Мина, ведь это было мужественно и нежно и благородно для соперника
-- не правда ли? И при том он был так опечален; я нагнулась к нему и
поцеловала его. Он поднялся, держа мои руки в своих и, когда посмотрел мне
прямо в лицо, я ужасно покраснела; затем он сказал:
"Маленькая деточка, вот я держу ваши ручки, вы меня поцеловали; если
после всего этого мы с вами не станем добрыми друзьями, то больше случая не
представится. Благодарю вас за вашу нежность и честность по отношению ко
мне и... до свидания". Он выпустил мои руки, взял шляпу и, ни разу не
оглянувшись, прямо прошел к двери, без слез, без колебаний и без волнений; а
я вот плачу как ребенок. Дорогая моя, я так взволнована, что не в состоянии
писать о своем счастье сейчас же после того, что сообщила тебе; я не хочу
говорить о номере третьем, пока не будет полного счастья. Вечно любящая тебя
Люси.
P. S. О номере третьем мне, верно, не нужно и сообщать тебе? Все
произошло так беспорядочно; мне показалось, что все произошло в одно
мгновение; по-- моему, не успел он войти в комнату, как руки его схватили
меня, и он покрыл меня поцелуями. Я очень, очень счастлива и положительно
не знаю, чем я заслужила это счастье.
До свидания.
(Записано фонографически)
25 апреля.
Полное отсутствие аппетита. Не могу есть, не могу отдыхать, так что
вместо всего -- дневник. После вчерашнего отказа чувствую какую-- то
пустоту; в моем нынешнем состоянии единственное облегчение -- работа,
поэтому я и отправился к своим больным. Особенно долго провозился с одним
пациентом, который меня глубоко интересует у него очень странные идеи. Он до
того не похож на обыкновенного сумасшедшего, что я твердо решил изучить его
подробнее; сегодня мне удалось подойти ближе чем когда-- либо к сущности
его тайны. Я положительно забросал его вопросами, расспрашивал о всех
причинах его галлюцинации; конечно, это было жестоко с моей стороны. Теперь
я это вижу. Я как бы старался поймать центральную точку его ненормальности
-- вещь, которой я избегаю у других пациентов. Вот его круг жизни:
Р. М. Рэнфилд, 59-- ти лет. -- Сангвинический темперамент; большая
физическая сила; болезненно возбуждающийся; периодически подвергается
припадкам черной меланхолии. Я думаю, сангвинический темперамент доведет
пациента до полного умственного помешательства; возможно, что он опасен;
даже очень вероятно, что это опасный, хотя и бескорыстный человек. Мой
взгляд на это следующий: если "я" -- точка помешательства, то
центростремительная сила уравновешивается центробежною; если дом или дело и
т. п. -- точка помешательства, то последняя сила преобладает и может
уравновеситься лишь каким-- либо случаем или целой серией случаев.
25 мая.
Дорогой мой Арчи!
Мы рассказывали друг другу истории при бивуачном огне в прериях,
перевязывали друг другу раны после попытки высадиться на Маркизах и пили за
наше общее здоровье на берегах Титикака. Теперь у нас найдется еще больше
материала для рассказов, найдутся другие раны, которые нужно залечить, и
есть за чье здоровье выпить. Не хотите ли вы прийти завтра вечером ко мне?
Приглашаю вас, потому что наверное знаю: вы завтра будете свободны, ибо мне
известно, что одна леди приглашена на завтра к обеду. К нам присоединится
только одно лицо наш старый товарищ Джон Сьюард. Он тоже придет, и мы оба
будем пить за здоровье счастливейшего из смертных, который любим
благороднейшим и достойнейшим сердцем. Мы обещаем вам сердечный прием и
любовь и будем пить только за ваше здоровье, в чем клянусь вашей правой
рукой. Кроме того, мы готовы дать вам клятву, что доставим вас домой лично,
если окажется, что вы выпили слишком за некую, известную вам, пару глаз.
Итак, ждем вас.
Вечно и неизменно ваш
Квинси Моррис
26 мая
Рассчитывайте на меня во всяком случае. У меня есть новость которая
заставит вас развесить уши.
Арчи
24 июля Уайтби.
Люси встретила меня на вокзале, откуда мы поехали прямо к ним домой, в
Кресшенд. Прелестная живописная местность. Маленькая речка Эск протекает
здесь по глубокой долине, расширяющейся вблизи гавани. Долина утопает в
зелени, что придает необычайную красоту местности, причем берег реки так
крут, что когда стоишь наверху, то долины совсем не видно. Дома в старом
городе покрыты красными крышами и нагромождены один на другой, как на видах
Нюрнберга. В самом конце над городом виднеются руины аббатства Уайтби,
которое разорили датчане. Между руинами и городом виднеется приходская
церковь, окруженная кладбищенской оградой, внутри которой много могил и
памятников. Я нахожу, что это самое красивое место во всем Уайтби, так как
оно находится как раз над городом, и отсюда прекрасный вид на гавань и
бухту; здесь находится также и мыс Кетлнес, который выдается далеко в море.
Мыс так круто спускается в гавань, что часть берега сползла далеко за
дорогу. В ограде расположены скамьи; здесь гуляет масса народу и просиживает
целыми днями, любуясь живописным видом и наслаждаясь прекрасным воздухом. Я
сама буду очень часто приходить сюда и работать. Вот и сейчас я сижу здесь,
держа свою тетрадь на коленях, и прислушиваюсь к разговору трех стариков,
сидящих около меня. Они, кажется, по целым дням ничего не делают, сидят
здесь и болтают.
Гавань расположена прямо подо мною, причем отдаленная сторона
представляет собой гранитную стену, далеко выступающую в море, загибающуюся
к концу, где находится маяк. Выступ этот с двух сторон окружен тяжелым
водянистым массивом. С внутренней стороны он, изгибаясь, врезается в сушу и
оканчивается у второго маяка. Между этими обоими молами находится узкий
проход в гавань, которая гораздо шире прохода.
С наружной стороны гавани тянется почти на всем ее протяжении большой
утес, длиной около полумили, острый край которого далеко выступает из-- за
южного маяка. У самого утеса находится бакен с колоколом, заунывные звуки
которого разносятся в дурную погоду ветром.
Сюда направляется довольно забавный старик! Он, вероятно, страшно стар,
так как все его лицо испещрено морщинами, как кора дерева. Он сказал мне,
что ему около ста лет и что он был матросом в рыболовном флоте в Гренландии
во времена битвы при Ватерлоо.
Я решила, что от нею можно будет узнать много интересного, поэтому я
спросила его, не захочет ли он рассказать мне что-- нибудь о ловле китов в
былые годы. Только он уселся, чтобы начать рассказ, как часы пробили шесть,
и он немедленно поднялся, чтобы уйти, сказав:
-- Я должен идти домой, мисс. Моя внучка не любит ждать, когда у нее
готов чай, а ведь мне потребуется немало времени, чтобы вскарабкаться по
всем ступеням, их ведь много; да и я люблю, мисс, поесть вовремя.
Он заковылял прочь, и я видела, как он поспешно, насколько ему
позволяли силы, начал спускаться по ступенькам.
Я тоже пойду сейчас домой. Люси с матерью пошли делать визиты, а так
как они все чисто деловые, я с ними не пошла. Теперь-- то они, я думаю,
дома.
1 августа.
Сегодня мы с Люси сидели опять на нашей любимой скамейке на кладбище.
Вскоре к нам присоединился и старик. Он оказался большим скептиком и
рассказал нам, что под могильными плитами кладбища вряд ли похоронены те
лица, имена которых высечены на плитах, так как моряки по большей части
гибнут в море. Люси очень расстроилась при мысли об этом пустом кладбище.
Мы скоро ушли домой.
Я вернулась сюда одна, так как мне очень грустно. Heт никаких писем.
Надеюсь, что ничего не случилось с Джонатаном. Только что пробило 9. Я вижу,
как город освещен рядами огоньков вдоль улиц, а иногда огоньки мелькают в
одиночку. Огоньки бегут прямо вдоль реки Эск и по изгибу долины. По левую
сторону вид как бы скрыт от меня черной линией -- крышей соседнего с
аббатством дома. Позади на полях слышно блеяние овец и ягнят, а внизу на
мощеной дороге раздается топот копыт осла. Оркестр на молу играет какой-- то
жестокий вальс, а немного дальше на берегу армия спасения устроила митинг на
одной из отдаленных улиц. Обе группы друг друга не слышат, я же вижу обе. Не
имею понятия, где Джонатан может быть, и думает ли он обо мне. Как бы я
хотела, чтобы он был здесь!
5 июня.
Ненормальность Рэнфилда становится все интереснее. Некоторые черты
характера у него особенно сильно развиты: эгоизм, скрытность, упрямство.
Хотел бы я понять основу последнего. У него как будто есть свой
собственный, определенный план, но какой -- еще не знаю. Его подкупающие
качества -- это любовь к животным, хотя, в сущности, она у него так странно
выражается, что иногда мне кажется, будто он просто ненормально жесток с
ними. Его ласки очень странного характера. Теперь, например, его конек --
ловля мух. У него их сейчас такая масса, что мне пришлось сделать ему
выговор. К моему изумлению, он не разразился бурею, как я этого ожидал, а
посмотрел на это дело просто и серьезно. Немного подумав, он сказал: "Дайте
мне три дня сроку -- я их тогда уберу". Я согласился.
18 июня.
Теперь у него страсть перешла к паукам; у него в коробке несколько
очень крупных пауков. Он кормит их мухами и число последних очень заметно
уменьшилось, несмотря на то, что он употребляет массу времени для приманки
мух со двора.
1 июля.
Я сказал ему сегодня, что он должен расстаться и с пауками. Так как это
его очень огорчило, то я предложил ему уничтожить хотя бы часть их. Он
радостно согласился с этим, и я дал ему на это опять тот же срок. Теперь,
когда я к нему прихожу, он возбуждает во мне отвращение, так как недавно я
видел, как к нему, жужжа, влетела страшная, жирная муха, наевшаяся,
вероятно, какой-- нибудь падали -- он поймал ее и рассматривал, держа в
пальцах, и раньше, чем я мог опомниться, взял ее в рот и съел. Я начал его
бранить, но он преспокойно возразил мне, что это очень вкусно и здорово и
что это придает ему жизни. Это и навело меня на мысль, или, вернее, это дало
мне толчок следить за тем, каким образом он избавляется от своих пауков. У
него, очевидно, большая задача на уме, так как он всегда держит при себе
маленькую записную книжечку, куда то и дело вносит разные заметки. Целые
страницы испещрены в ней множеством формул, состоящих по большей части из
однозначных чисел, которые складываются, затем суммы их снова складываются,
как будто он подводит какой-- то итог.
8 июля.
Мое основное предположение о какой-- то системе в его сумасшествии
подтверждается. Скоро, по-- видимому, получится целая, стройная концепция. Я
на несколько дней покинул своего пациента, так что теперь снова могу
отметить перемены, которые за это время произошли. Все осталось как было,
кроме разве того, что он отделался от некоторых своих причуд, но зато
пристрастился к новым. Он как-- то умудрился поймать воробья и отчасти уже
приручил его к себе. Его способы приручения просты, так как пауков стало уже
меньше. Оставшиеся, однако, хорошо откормлены, так как он все еще добывает
мух, заманивая их к себе.
19 июля.
Мы прогрессируем. У моего "приятеля" теперь целая колония воробьев, а
от пауков и мух почти что следов не осталось. Когда я вошел в комнату, он
подбежал ко мне и сказал, что у него ко мне большая просьба -- "очень, очень
большая просьба", при этом он ласкался ко мне, как собака. Я спросил его, в
чем дело. Тогда он с каким-- то упоением промолвил: "котенка, маленького,
хорошенького, гладкого, живого, с которым можно играть и учить его и
кормить, и кормить и кормить". Не могу сказать, чтобы я не был подготовлен к
этой просьбе, так как я уже заметил, до чего быстро его причуды
прогрессировали в размере, но я не верил, чтобы целое семейство прирученных
воробьев могло быть уничтожено таким же способом, как мухи и пауки, так что
я обещал ему поискать котенка и спросил, не хочет ли он лучше кошку, чем
котенка. Он выдал себя:
-- О да, конечно, мне хотелось бы кошку, но я просил только котенка,
боясь, что в кошке вы мне откажете.
Я кивнул головою, сказав, что сейчас, пожалуй, не будет возможности
достать кошку, но я поищу. Тут его лицо омрачилось, и в глазах появилось
опасное выражение -- выражение внезапно вспыхнувшего гнева, косой взгляд,
выражавший жажду убийства. Этот человек -- просто человекоубийственный
маньяк.
20 июля.
Посетил Рэнфилда очень рано, до того еще, как служитель сделал обход.
Застал его вставшим и напевающем какую-- то песню. Он сыпал сбереженные им
крошки сахара на окошко и вновь принялся за ловлю мух, причем делают это
весело и добродушно. Я оглянулся в поисках его птиц и, не найдя их нигде,
спросил, где они. Он ответил, не оборачиваясь, что они все улетели. В
комнате было несколько птичьих перьев, а на подушке его виднелась капля
крови. Я ничего не сказал ему и, уходя, поручил служителю донести мне, если
в течение дня с Рэнфилдом произойдет что-- нибудь странное.
11 часов дня.
Служитель только что приходил ко мне сообщить, что Рэнфилд был очень
болен и что его рвало перьями. "По-- моему, доктор, -- сказал он, -- он съел
своих птиц -- просто брал их и глотал живьем".
11 часов вечера.
Я дал Рэнфилду сильную дозу наркотика и забрал у него его записную
книжку, чтобы рассмотреть ее. Мысль, которая меня последнее время занимала,
теперь оправдалась. Мой смертоносный пациент -- маньяк особого типа. Мне
придется придумать новую классификацию и назвать его зоофагус (жизнь
пожирающий маньяк); он жаждет истребить как можно больше жизни, и он решил
выполнить это в восходящем порядке. Он дал несколько мух на съедение одному
пауку, несколько пауков одной птице и потом захотел кошку, чтобы та съела
птиц. Что было бы его последней ступенью? Стоило бы, пожалуй, продолжать
опыт. Это можно было бы, если бы для этого нашлось достаточно оснований.
Люди смеются над вивисекцией, а вот, посмотрите, каких результатов она
достигла. Почему же не подогнать науку и не довести ее до самого трудного в
жизни: до знания мозга. Зная тайну хотя бы одной из этих отраслей, зная
источник фантазии хотя бы одного сумасшедшего, я привел бы всю эту отрасль
знания к такой точке, что сравнительно с нею физиология Берден Сандерсона
или же "о мозге Фельера" казались бы ничтожеством. Лишь бы было достаточно
оснований. По не следует часто предаваться этим мыслям, иначе искушение
будет слишком сильно; хорошее побуждение может победить ко мне здравый
смысл, так как возможно, что и я тоже человек с особенно устроенным мозгом.
Как хорошо этот человек рассуждал! Ненормальный всегда исходит из своей
Лучше положиться на милость Господню, чем отдаться в лапы этим
чудовищам. Пропасть крута и глубока, но и в бездне человек сможет остаться
ЧЕЛОВЕКОМ! Прощайте, все! Мина!..
9 мая.
Дорогая Люси!
Прости за столь долгое молчание, но я была просто завалена работой.
Жизнь завуча детской школы подчас ужасно утомительна. Мне так хочется тебя
увидеть, посидеть на нашем месте у моря, где мы сможем болтать и строить
воздушные замки. Я усиленно занимаюсь стенографией, так как хочу
впоследствии помогать Джонатану в его работах. Мы с ним иногда
переписываемся стенографически, и весь дневник о своей поездке за границу
он тоже ведет стенографически. Только что получила несколько торопливых
строчек от Джонатана из Трансильвании. Он, слава Богу, здоров и вернется
приблизительно через неделю. Я жажду узнать от него все новости. Это, должно
быть, очень интересно -- видеть чужие страны. Не думаю, чтобы нам -- я хочу
сказать Джонатану и мне -- удалось когда-- нибудь вместе увидеть их. Вот
часы бьют 10. До свидания!
Любящая тебя
Мина.
P. S. Пиши мне обо всех новостях. Ты мне уже давно ничего не сообщала.
Ходят какие-- то слухи о тебе и особенно о каком-- то высоком красивом
человеке с кудрявыми волосами?!
17 Четам-- стрит. Среда.
Дорогая моя Мина,
ты очень несправедливо обвиняешь меня, называя неаккуратной
корреспонденткой: я дважды писала тебе с тех пор, как мы расстались, а твое
последнее письмо было только вторым. Кроме того, мне нечего тебе сообщить.
Право, ничего нет такого, что могло бы тебя заинтересовать. Теперь город
оживился, мы посещаем картинные галереи, совершаем бесконечные прогулки по
парку и катаемся верхом. Что же касается высокого кудрявого человека, то
это, я думаю, тот самый, который был со мною последний раз на охоте. По--
видимому, кому-- то захотелось посплетничать! Этот молодой человек -- некто
мистер Холмвуд. Он часто бывает у нас, мама и он очень любят беседовать друг
с другом; между ними много общего, и поэтому они находят массу тем для
разговоров... Кстати, недавно мы встретились с одним господином, который был
бы для тебя очень подходящей партией, если бы ты, конечно, не была уже
невестой Джонатана. Он на редкость умен, по профессии -- доктор. Как
странно, что ему всего 29 лет, а между тем под его личным надзором находится
уже громадная больница для душевнобольных. Нам его представил мистер
Холмвуд; он теперь часто бывает у нас. Мне кажется, это чрезвычайно
решительный человек с необыкновенным самообладанием. Он производит
впечатление человека абсолютно непоколебимого; воображаю, какое влияние он
оказывает на своих пациентов. Доктор нашел, что я представляю интересный для
него психологический тип; при всей своей скромности я думаю, что он прав...
Мина! Мы с детства поверяли друг другу все наши секреты; мы вместе спали,
вместе ели, вместе плакали и смеялись; и теперь, раз уж я заговорила, то
хочу открыть тебе свою тайну. Мина! неужели ты не догадываешься? Я люблю
Артура! Я краснею, когда пишу это, хотя надеюсь, что и он меня любит; но он
мне этого еще не говорил. Но, Мина, я-- то люблю его! Я люблю его! Ну вот,
теперь мне стало легче. Как хотелось бы быть теперь с тобою, дорогая моя!
Сидеть полураздетыми у камина, как мы, бывало, сидели; вот когда бы я
подробно рассказала тебе, что я переживаю. Я не понимаю, как у меня хватило
силы написать об этом даже тебе! Я боюсь перечитывать письмо, так как мне
страшно хочется, чтобы ты все узнала. Отвечай мне сейчас же и скажи мне все,
что ты об этом думаешь! Спокойной ночи. Мина! Помяни меня в твоих молитвах;
помолись. Мина, за мое счастье.
Люси.
P. S. Мне, конечно, не нужно говорить тебе, что это тайна. Еще раз
спокойной ночи.
Л.
24 мая.
Дорогая моя Мина!
Благодарю, благодарю, бесконечно благодарю за неожиданное письмо! Так
было приятно, что я посвятила тебя в свои переживания и что ты так сердечно
отнеслась ко мне. Дорогая моя, а ведь правду говорит старая пословица: "не
было ни гроша, а вдруг алтын!" 6 сентября мне минет 20 лет, и до
сегодняшнего дня никто не делал мне предложения, а сегодня сразу три.
Подумай только! Три предложения в один день. Не ужасно ли это! Из них два
предложения меня прямо огорчили, нет, правда, мне положительно жаль этих
двух бедняг. Мина! Дорогая! Я так счастливаЯ расскажу тебе о трех
предложениях, но ты должна держать это в секрете, дорогая моя, от всех,
кроме Джонатана. Ему ты, конечно, скажешь, так как, если бы я была на твоем
месте, то наверное все говорила бы Артуру. Итак, дорогая моя, слушай:
первый пришел как раз перед завтраком. Я уже говорила тебе о нем -- это д--
р Сьюард, главный врач психиатрической клиники. Он казался очень
хладнокровным, но я все-- таки заметила, что он нервничает. Он говорил, как
я ему сделалась дорога, несмотря на короткий срок нашего знакомства;
говорил, что я была бы для него нравственной поддержкой и радостью жизни.
Затем он говорил мне о том, как будет несчастлив, если я не отвечу на его
чувство; но когда увидел мои слезы, то сейчас же прервал разговор на эту
тему, назвав себя животным и сказав, что ни в коем случае не желает меня
больше тревожить. Прервав свои излияния, он спросил, не смогу ли я полюбить
его в будущем; в ответ на это я отрицательно покачала головой; руки его
задрожали; после некоторого колебания он спросил, не люблю ли я кого--
нибудь другого. Я решила, что мой долг сказать ему правду. Услышав ответ,
он встал и взяв обе мои руки в свои, сказал очень торжественным и серьезным
тоном, что надеется, что я буду счастлива; кроме того просил меня запомнить,
что если мне понадобится друг он при любых обстоятельствах будет к моим
услугам. О, дорогая Мина, я не могу удержаться от слез, и ты должна простить
мне, что это письмо испорчено пятнами. Конечно, очень приятно выслушивать
предложения, все это очень мило, но ужасно горько видеть несчастного
человека, который только что сказал тебе прямо и честно, что любит тебя -- и
уходит от тебя с разбитым сердцем. Дорогая моя, я должна прервать письмо,
так как чувствую себя отвратительно, даже несмотря на то, что бесконечно
счастлива.
Вечером.
Только что ушел Артур, и теперь я чувствую себя спокойнее, чем тогда,
когда утром прервала это письмо; так что могу продолжать рассказывать
дальнейшее. Итак, дорогая моя, номер второй пришел после завтрака. Это
американец из Техаса, очень славный малый, причем он до того молодо и свежо
выглядит, что просто не верится его рассказам о путешествиях по стольким
странам и о пережитых им приключениях. Мистер Квинси П. Моррис застал меня
одну. Прежде всего я должна предупредить тебя, что мистер Моррис не всегда
говорит на американском жаргоне -- т.е. он слишком хорошо воспитан и
образован, чтобы так разговаривать с чужими или при посторонних; но когда мы
одни, в своем интимном кругу, то, думая меня этим развлечь, он страшно
забавно болтает на своем потешном жаргоне и употребляет удивительно
курьезные выражения; я думаю, он просто-- напросто их выдумывает и вставляет
во все свои речи; впрочем, это выходит у него очень удачно. Итак, слушай
дальше: мистер Моррис уселся около меня жизнерадостный и веселый как
всегда, но заметно было, что и он нервничает. Он взял мою руку и нежно
заговорил:
"Мисс Люси, я отлично знаю, что недостоин завязывать шнурки на ваших
башмаках, но убежден, что если вы будете ждать, пока найдете достойного вас
мужа, вам придется пойти и присоединиться к семи евангельским невестам со
светильниками. Не хотите ли вы поковылять со мной рядом, пройти долгий
мирской путь и вместе потянуть житейскую лямку?"
При этом он был так юмористически радостно настроен, что мне было
гораздо легче отказать ему, чем д-- ру Сьюарду; я ответила ему так ясно, как
только сумела, что относительно ковыляния ничего не знаю, ничего не
понимаю, вовсе не сокрушена и никаких лямок тянуть не желаю. Тогда он
сказал, что ему все кажется очень ясно. Затем, дорогая моя, не успела я и
слова сказать, как он разразился целым потоком любовных признаний, положив к
моим ногам душу и сердце. На этот раз у него был такой серьезный вид, что я
никогда больше не буду думать, будто беспечные мужчины всегда шутливы --
нет, иногда они бывают и серьезны. Мне кажется, что он заметил что-- то
такое в моем выражении лица, что его задело за живое, так как он на минуту
замолчал, а потом заговорил с еще большим жаром, с таким жаром, что за это
одно я могла бы его полюбить, если бы мое сердце было свободно:
"Люси, вы девушка с чистым сердцем, я это знаю. Я бы не был здесь и не
говорил бы с вами о том, о чем говорю сейчас, если бы не знал, что вы
прямая, смелая и правдивая до глубины души. Поэтому прошу вас сказать мне
прямо, как честный человек сказал бы своему другу -- есть ли у вас кто--
нибудь в сердце, кого вы любите? Если есть, то даю слово никогда больше не
касаться этого вопроса и остаться, если вы позволите, только вашим
искренним другом".
"Да, я люблю другого, хотя он до сих пор еще не признавался мне в
любви..." Я была права, что сказала ему откровенно, так как после моего
признания он как бы преобразился и, протянув руки, взял мои -- кажется, я
сама протянула их, -- и очень сердечно произнес:
"Спасибо, мужественная девушка. Лучше опоздать, сделав предложение вам,
чем вовремя выиграть сердце всякой другой девушки. Не плачьте, дорогая! Не
стоит из-- за меня волноваться, я тверд и не пропаду, и стойко перенесу свою
неудачу. Но если тот малый, не подозревающий о своем счастье, не скоро
догадается о нем, то он будет иметь дело со мною. Маленькая деточка, ваша
искренность и честность сделали меня вашим другом; имейте в виду, это
встречается реже, чем возлюбленный; во всяком случае, друг менее
эгоистичен. Дорогая! мне придется совершить довольно длинное, тоскливое
путешествие, пока я не отправлюсь к праотцам, поэтому очень прошу подарить
мне один поцелуй -- это озарит мою мрачную жизнь; вы имеете право
осчастливить меня им, конечно, если только захотите, дорогая, ведь тот
замечательный малый -- он должен быть замечательным, иначе вы бы его не
полюбили -- еще не делал вам предложения". Этим он меня окончательно
победил. Мина, ведь это было мужественно и нежно и благородно для соперника
-- не правда ли? И при том он был так опечален; я нагнулась к нему и
поцеловала его. Он поднялся, держа мои руки в своих и, когда посмотрел мне
прямо в лицо, я ужасно покраснела; затем он сказал:
"Маленькая деточка, вот я держу ваши ручки, вы меня поцеловали; если
после всего этого мы с вами не станем добрыми друзьями, то больше случая не
представится. Благодарю вас за вашу нежность и честность по отношению ко
мне и... до свидания". Он выпустил мои руки, взял шляпу и, ни разу не
оглянувшись, прямо прошел к двери, без слез, без колебаний и без волнений; а
я вот плачу как ребенок. Дорогая моя, я так взволнована, что не в состоянии
писать о своем счастье сейчас же после того, что сообщила тебе; я не хочу
говорить о номере третьем, пока не будет полного счастья. Вечно любящая тебя
Люси.
P. S. О номере третьем мне, верно, не нужно и сообщать тебе? Все
произошло так беспорядочно; мне показалось, что все произошло в одно
мгновение; по-- моему, не успел он войти в комнату, как руки его схватили
меня, и он покрыл меня поцелуями. Я очень, очень счастлива и положительно
не знаю, чем я заслужила это счастье.
До свидания.
(Записано фонографически)
25 апреля.
Полное отсутствие аппетита. Не могу есть, не могу отдыхать, так что
вместо всего -- дневник. После вчерашнего отказа чувствую какую-- то
пустоту; в моем нынешнем состоянии единственное облегчение -- работа,
поэтому я и отправился к своим больным. Особенно долго провозился с одним
пациентом, который меня глубоко интересует у него очень странные идеи. Он до
того не похож на обыкновенного сумасшедшего, что я твердо решил изучить его
подробнее; сегодня мне удалось подойти ближе чем когда-- либо к сущности
его тайны. Я положительно забросал его вопросами, расспрашивал о всех
причинах его галлюцинации; конечно, это было жестоко с моей стороны. Теперь
я это вижу. Я как бы старался поймать центральную точку его ненормальности
-- вещь, которой я избегаю у других пациентов. Вот его круг жизни:
Р. М. Рэнфилд, 59-- ти лет. -- Сангвинический темперамент; большая
физическая сила; болезненно возбуждающийся; периодически подвергается
припадкам черной меланхолии. Я думаю, сангвинический темперамент доведет
пациента до полного умственного помешательства; возможно, что он опасен;
даже очень вероятно, что это опасный, хотя и бескорыстный человек. Мой
взгляд на это следующий: если "я" -- точка помешательства, то
центростремительная сила уравновешивается центробежною; если дом или дело и
т. п. -- точка помешательства, то последняя сила преобладает и может
уравновеситься лишь каким-- либо случаем или целой серией случаев.
25 мая.
Дорогой мой Арчи!
Мы рассказывали друг другу истории при бивуачном огне в прериях,
перевязывали друг другу раны после попытки высадиться на Маркизах и пили за
наше общее здоровье на берегах Титикака. Теперь у нас найдется еще больше
материала для рассказов, найдутся другие раны, которые нужно залечить, и
есть за чье здоровье выпить. Не хотите ли вы прийти завтра вечером ко мне?
Приглашаю вас, потому что наверное знаю: вы завтра будете свободны, ибо мне
известно, что одна леди приглашена на завтра к обеду. К нам присоединится
только одно лицо наш старый товарищ Джон Сьюард. Он тоже придет, и мы оба
будем пить за здоровье счастливейшего из смертных, который любим
благороднейшим и достойнейшим сердцем. Мы обещаем вам сердечный прием и
любовь и будем пить только за ваше здоровье, в чем клянусь вашей правой
рукой. Кроме того, мы готовы дать вам клятву, что доставим вас домой лично,
если окажется, что вы выпили слишком за некую, известную вам, пару глаз.
Итак, ждем вас.
Вечно и неизменно ваш
Квинси Моррис
26 мая
Рассчитывайте на меня во всяком случае. У меня есть новость которая
заставит вас развесить уши.
Арчи
24 июля Уайтби.
Люси встретила меня на вокзале, откуда мы поехали прямо к ним домой, в
Кресшенд. Прелестная живописная местность. Маленькая речка Эск протекает
здесь по глубокой долине, расширяющейся вблизи гавани. Долина утопает в
зелени, что придает необычайную красоту местности, причем берег реки так
крут, что когда стоишь наверху, то долины совсем не видно. Дома в старом
городе покрыты красными крышами и нагромождены один на другой, как на видах
Нюрнберга. В самом конце над городом виднеются руины аббатства Уайтби,
которое разорили датчане. Между руинами и городом виднеется приходская
церковь, окруженная кладбищенской оградой, внутри которой много могил и
памятников. Я нахожу, что это самое красивое место во всем Уайтби, так как
оно находится как раз над городом, и отсюда прекрасный вид на гавань и
бухту; здесь находится также и мыс Кетлнес, который выдается далеко в море.
Мыс так круто спускается в гавань, что часть берега сползла далеко за
дорогу. В ограде расположены скамьи; здесь гуляет масса народу и просиживает
целыми днями, любуясь живописным видом и наслаждаясь прекрасным воздухом. Я
сама буду очень часто приходить сюда и работать. Вот и сейчас я сижу здесь,
держа свою тетрадь на коленях, и прислушиваюсь к разговору трех стариков,
сидящих около меня. Они, кажется, по целым дням ничего не делают, сидят
здесь и болтают.
Гавань расположена прямо подо мною, причем отдаленная сторона
представляет собой гранитную стену, далеко выступающую в море, загибающуюся
к концу, где находится маяк. Выступ этот с двух сторон окружен тяжелым
водянистым массивом. С внутренней стороны он, изгибаясь, врезается в сушу и
оканчивается у второго маяка. Между этими обоими молами находится узкий
проход в гавань, которая гораздо шире прохода.
С наружной стороны гавани тянется почти на всем ее протяжении большой
утес, длиной около полумили, острый край которого далеко выступает из-- за
южного маяка. У самого утеса находится бакен с колоколом, заунывные звуки
которого разносятся в дурную погоду ветром.
Сюда направляется довольно забавный старик! Он, вероятно, страшно стар,
так как все его лицо испещрено морщинами, как кора дерева. Он сказал мне,
что ему около ста лет и что он был матросом в рыболовном флоте в Гренландии
во времена битвы при Ватерлоо.
Я решила, что от нею можно будет узнать много интересного, поэтому я
спросила его, не захочет ли он рассказать мне что-- нибудь о ловле китов в
былые годы. Только он уселся, чтобы начать рассказ, как часы пробили шесть,
и он немедленно поднялся, чтобы уйти, сказав:
-- Я должен идти домой, мисс. Моя внучка не любит ждать, когда у нее
готов чай, а ведь мне потребуется немало времени, чтобы вскарабкаться по
всем ступеням, их ведь много; да и я люблю, мисс, поесть вовремя.
Он заковылял прочь, и я видела, как он поспешно, насколько ему
позволяли силы, начал спускаться по ступенькам.
Я тоже пойду сейчас домой. Люси с матерью пошли делать визиты, а так
как они все чисто деловые, я с ними не пошла. Теперь-- то они, я думаю,
дома.
1 августа.
Сегодня мы с Люси сидели опять на нашей любимой скамейке на кладбище.
Вскоре к нам присоединился и старик. Он оказался большим скептиком и
рассказал нам, что под могильными плитами кладбища вряд ли похоронены те
лица, имена которых высечены на плитах, так как моряки по большей части
гибнут в море. Люси очень расстроилась при мысли об этом пустом кладбище.
Мы скоро ушли домой.
Я вернулась сюда одна, так как мне очень грустно. Heт никаких писем.
Надеюсь, что ничего не случилось с Джонатаном. Только что пробило 9. Я вижу,
как город освещен рядами огоньков вдоль улиц, а иногда огоньки мелькают в
одиночку. Огоньки бегут прямо вдоль реки Эск и по изгибу долины. По левую
сторону вид как бы скрыт от меня черной линией -- крышей соседнего с
аббатством дома. Позади на полях слышно блеяние овец и ягнят, а внизу на
мощеной дороге раздается топот копыт осла. Оркестр на молу играет какой-- то
жестокий вальс, а немного дальше на берегу армия спасения устроила митинг на
одной из отдаленных улиц. Обе группы друг друга не слышат, я же вижу обе. Не
имею понятия, где Джонатан может быть, и думает ли он обо мне. Как бы я
хотела, чтобы он был здесь!
5 июня.
Ненормальность Рэнфилда становится все интереснее. Некоторые черты
характера у него особенно сильно развиты: эгоизм, скрытность, упрямство.
Хотел бы я понять основу последнего. У него как будто есть свой
собственный, определенный план, но какой -- еще не знаю. Его подкупающие
качества -- это любовь к животным, хотя, в сущности, она у него так странно
выражается, что иногда мне кажется, будто он просто ненормально жесток с
ними. Его ласки очень странного характера. Теперь, например, его конек --
ловля мух. У него их сейчас такая масса, что мне пришлось сделать ему
выговор. К моему изумлению, он не разразился бурею, как я этого ожидал, а
посмотрел на это дело просто и серьезно. Немного подумав, он сказал: "Дайте
мне три дня сроку -- я их тогда уберу". Я согласился.
18 июня.
Теперь у него страсть перешла к паукам; у него в коробке несколько
очень крупных пауков. Он кормит их мухами и число последних очень заметно
уменьшилось, несмотря на то, что он употребляет массу времени для приманки
мух со двора.
1 июля.
Я сказал ему сегодня, что он должен расстаться и с пауками. Так как это
его очень огорчило, то я предложил ему уничтожить хотя бы часть их. Он
радостно согласился с этим, и я дал ему на это опять тот же срок. Теперь,
когда я к нему прихожу, он возбуждает во мне отвращение, так как недавно я
видел, как к нему, жужжа, влетела страшная, жирная муха, наевшаяся,
вероятно, какой-- нибудь падали -- он поймал ее и рассматривал, держа в
пальцах, и раньше, чем я мог опомниться, взял ее в рот и съел. Я начал его
бранить, но он преспокойно возразил мне, что это очень вкусно и здорово и
что это придает ему жизни. Это и навело меня на мысль, или, вернее, это дало
мне толчок следить за тем, каким образом он избавляется от своих пауков. У
него, очевидно, большая задача на уме, так как он всегда держит при себе
маленькую записную книжечку, куда то и дело вносит разные заметки. Целые
страницы испещрены в ней множеством формул, состоящих по большей части из
однозначных чисел, которые складываются, затем суммы их снова складываются,
как будто он подводит какой-- то итог.
8 июля.
Мое основное предположение о какой-- то системе в его сумасшествии
подтверждается. Скоро, по-- видимому, получится целая, стройная концепция. Я
на несколько дней покинул своего пациента, так что теперь снова могу
отметить перемены, которые за это время произошли. Все осталось как было,
кроме разве того, что он отделался от некоторых своих причуд, но зато
пристрастился к новым. Он как-- то умудрился поймать воробья и отчасти уже
приручил его к себе. Его способы приручения просты, так как пауков стало уже
меньше. Оставшиеся, однако, хорошо откормлены, так как он все еще добывает
мух, заманивая их к себе.
19 июля.
Мы прогрессируем. У моего "приятеля" теперь целая колония воробьев, а
от пауков и мух почти что следов не осталось. Когда я вошел в комнату, он
подбежал ко мне и сказал, что у него ко мне большая просьба -- "очень, очень
большая просьба", при этом он ласкался ко мне, как собака. Я спросил его, в
чем дело. Тогда он с каким-- то упоением промолвил: "котенка, маленького,
хорошенького, гладкого, живого, с которым можно играть и учить его и
кормить, и кормить и кормить". Не могу сказать, чтобы я не был подготовлен к
этой просьбе, так как я уже заметил, до чего быстро его причуды
прогрессировали в размере, но я не верил, чтобы целое семейство прирученных
воробьев могло быть уничтожено таким же способом, как мухи и пауки, так что
я обещал ему поискать котенка и спросил, не хочет ли он лучше кошку, чем
котенка. Он выдал себя:
-- О да, конечно, мне хотелось бы кошку, но я просил только котенка,
боясь, что в кошке вы мне откажете.
Я кивнул головою, сказав, что сейчас, пожалуй, не будет возможности
достать кошку, но я поищу. Тут его лицо омрачилось, и в глазах появилось
опасное выражение -- выражение внезапно вспыхнувшего гнева, косой взгляд,
выражавший жажду убийства. Этот человек -- просто человекоубийственный
маньяк.
20 июля.
Посетил Рэнфилда очень рано, до того еще, как служитель сделал обход.
Застал его вставшим и напевающем какую-- то песню. Он сыпал сбереженные им
крошки сахара на окошко и вновь принялся за ловлю мух, причем делают это
весело и добродушно. Я оглянулся в поисках его птиц и, не найдя их нигде,
спросил, где они. Он ответил, не оборачиваясь, что они все улетели. В
комнате было несколько птичьих перьев, а на подушке его виднелась капля
крови. Я ничего не сказал ему и, уходя, поручил служителю донести мне, если
в течение дня с Рэнфилдом произойдет что-- нибудь странное.
11 часов дня.
Служитель только что приходил ко мне сообщить, что Рэнфилд был очень
болен и что его рвало перьями. "По-- моему, доктор, -- сказал он, -- он съел
своих птиц -- просто брал их и глотал живьем".
11 часов вечера.
Я дал Рэнфилду сильную дозу наркотика и забрал у него его записную
книжку, чтобы рассмотреть ее. Мысль, которая меня последнее время занимала,
теперь оправдалась. Мой смертоносный пациент -- маньяк особого типа. Мне
придется придумать новую классификацию и назвать его зоофагус (жизнь
пожирающий маньяк); он жаждет истребить как можно больше жизни, и он решил
выполнить это в восходящем порядке. Он дал несколько мух на съедение одному
пауку, несколько пауков одной птице и потом захотел кошку, чтобы та съела
птиц. Что было бы его последней ступенью? Стоило бы, пожалуй, продолжать
опыт. Это можно было бы, если бы для этого нашлось достаточно оснований.
Люди смеются над вивисекцией, а вот, посмотрите, каких результатов она
достигла. Почему же не подогнать науку и не довести ее до самого трудного в
жизни: до знания мозга. Зная тайну хотя бы одной из этих отраслей, зная
источник фантазии хотя бы одного сумасшедшего, я привел бы всю эту отрасль
знания к такой точке, что сравнительно с нею физиология Берден Сандерсона
или же "о мозге Фельера" казались бы ничтожеством. Лишь бы было достаточно
оснований. По не следует часто предаваться этим мыслям, иначе искушение
будет слишком сильно; хорошее побуждение может победить ко мне здравый
смысл, так как возможно, что и я тоже человек с особенно устроенным мозгом.
Как хорошо этот человек рассуждал! Ненормальный всегда исходит из своей