Тарасов Александр. Миллионер

Поскольку я сам уроженец этих мест, то мог бы стать прекрасным гидом,
но в данном случае этого было недостаточно. Требовалось нечто
сверхъестественное, соответствующее высоким персонам, на что у меня,
конечно, не хватало ни денег, ни блата. Но сработала предприимчивость,
которая и стала в будущем моей специальностью, и я не упустил свой шанс!
Я немедленно отправился в партийный комитет района и с наглостью
молодого гусара прорвался в кабинет к секретарю коммунистической партии.
- Дело в том, что я из Москвы, - многозначительно сказал я секретарю
райкома. - Сопровождаю на отдыхе дочь Гришина и племянницу Пономарева. Надо
бы организовать их отдых. Вы, надеюсь, ничего не имеете против?
Секретарь среагировал мгновенно и профессионально.
- Давайте составим программу, - сказал он и взял лист бумаги. -
Посещение форелевого хозяйства с обедом. Посещение дачи Сталина на озере
Рица. Концерт органной музыки. Экскурсия в Новоафонскую пещеру -
естественно, без посторонних, в сопровождении директора... Да, еще не забыть
бы посещение дома колхозника...
- А это зачем? - спросил я по наивности.
- Мы всех больших гостей туда водим, не волнуйтесь.
Я встретился с мужем Пономаревой и предложил эту программу. Реакция
Ольги Гришиной была скептической, но скука победила этикет, и она
соблаговолила согласиться.
На следующий день огромная правительственная "Чайка" привезла нас
любоваться форелевым хозяйством. Вокруг не было ни одной живой души, только
рыбы.
Все могло бы провалиться с самого начала. Мы въехали на территорию
хозяйства и оказались совершенно одни. Администрация района задержалась в
пути. Еще несколько минут, и Гришина могла бы вспылить. Положение спасли мои
познания из жизни рыб. Я стал рассказывать о форели, форелевых рыбах мира, о
нагульных прудах и о том, что в отличие от черной икры, для добычи которой
рыбу убивают, красную икру можно получать доением рыбы, как коровы.
Через пятнадцать минут в ворота въехали две черные "Волги". Появились
мой знакомый партийный секретарь, начальник районного КГБ, заведующий
отделом райкома и директор хозяйства. Началась новая экскурсия, которую
проводил директор. Потом все закончилось свежей жареной рыбой, которую нам
тут же приготовили, и мы обедали в беседке, нависшей над горной рекой.
Дальше - больше. Эти поездки казались мне тогда чем-то фантастическим,
а точнее, по-настоящему коммунистическим, так как они были абсолютно
бесплатными и соответствовали любым, самым серьезным человеческим
потребностям и капризам Гришиной.
Ей же иногда вдруг все надоедало. Тогда приходилось сворачивать
программу из-за неожиданной головной боли княгини, не доедать обеды и срочно
возвращаться домой. Разумеется, со мной расставались перед воротами дачи,
куда я так ни разу и не попал.
Особым событием, как было обещано, явилось посещение показательного
дома колхозника. Окруженный виноградным садом и мандариновыми деревьями, дом
был, мягко говоря, не совсем обычный для колхозника: огромный, красивый...
Колхозная семья дня два готовилась к приему гостей: были зарезаны
всевозможные домашние животные и птицы - от теленка и поросенка до индейки,
кур и перепелок. Накрытый стол ломился от яств и вина.
За стол сели Гришина и Пономарева с мужьями, а также я, партийный
секретарь и начальник КГБ района. Самих хозяев дома в комнату, где был
накрыт стол, разумеется, не пустили. Только женщины в национальных одеждах
периодически входили туда, чтобы поменять тарелки и внести новые блюда.
Они появлялись довольно часто, и попробовать все мы были просто не в
состоянии. Я думаю, что после нашего отъезда Деревня питалась остатками
этого обеда еще неделю.
Запомнилось мне особенно одно блюдо. Это был зарезанный за час до
подачи на стол молодой козленок, сваренный в бульоне с травами,
сервированный изысканными кавказскими овощами и приправами, с домашним
красным вином.
Поднимались тосты, один из которых, особенно забавный, был произнесен в
мою честь начальником КГБ района. Конечно, он навел обо мне справки - но,
видно, не получив из своих центральных органов никакой убедительной
информации, так и не понял, как же я сопровождаю таких гостей и в каком я
звании. Тогда он пришел к выводу, что я совершенно засекречен, и зауважал
меня персонально.
Он шепотом спросил у моего приятеля: - Кем работает Артем Михайлович? -
и потом произнес тост: - Хочу выпить за уважаемого Артема Михайловича,
благодаря которому мы можем принимать таких гостей! Мы надеемся и в будущем
на то, что к нам будут приезжать вместе с Артемом Михайловичем разные
уважаемые люди! Мы всегда рады гостям! Я хочу выпить за здоровье Артема
Михайловича, который такой молодой, но уже не просто инженер, а ведущий
инженер!
Из уст начальника КГБ последние слова прозвучали так, будто он присвоил
мне звание не меньше полковника КГБ, в чем он сам, конечно, не сомневался.
Разговоры с Гришиной во время этих встреч ставили меня в неловкое
положение и заставляли о многом задуматься.
- Мы наконец получили новый холодильник, - сказала мне как-то Гришина.
- И пришлось ждать его целую неделю.
- Наверное, финский, "Розенлев", - вставил я, желая блеснуть
осведомленностью о самых модных тогда покупках.
- Нет, холодильник марки "Филипс", спецзаказ, прямо с фирмы, - сказала
Ольга. - Мы собираем всю кухню только этой марки: мебель, кухонный
телевизор, видеомагнитофон, печки всякие... Иногда это обходится так дорого.
К примеру, за холодильник мы заплатили три тысячи!
- Рублей? - поинтересовался я с ужасом.
- Долларов, конечно, - ответила Гришина.
Что такое доллары, я вообще не знал. Слышал, что так называлась
враждебная нам капиталистическая валюта, за которую сажали в тюрьму.
В другой раз я, набравшись наглости, попросил Гришину помочь мне купить
в их специальном, как мне казалось, закрытом для общей публики магазине
такой же костюм, который был на ее муже.
Ответ оказался неожиданным и очень поучительным.
- Знаете, Артем, - сказала Гришина, - я уже лет двадцать не была ни в
одном магазине в Союзе. У нас есть специальная трехсотая секция на
Кутузовском проспекте. Там нам дают разные западные каталоги. Я их листаю и,
если что-нибудь понравится, просто подчеркиваю. А через несколько дней мне
все это приносят...
Я понял, что мы с Гришиной живем на разных планетах и больше мне не
стоит задавать таких вопросов.
Самым главным результатом встречи в Пицунде было то, что я приобрел
блат. Конечно, не в виде знакомства с самой Гришиной - она с тех пор не
общалась со мной ни разу даже по телефону, и больше я никогда ее не видел.
Блат мне достался в лице партийного секретаря Пицунды. С тех пор я
много лет пользовался возможностью просто позвонить ему и пристроить
множество своих друзей с семьями на отдых в летние месяцы, когда путевки
нельзя было купить ни за какие деньги. Мой блат действовал безотказно,
поскольку я был в его глазах молодым, но уже ведущим инженером.
История карьеры самой Гришиной была также показательной. Она в двадцать
восемь лет защитила докторскую диссертацию, ее работа получила сразу же
премию Ленинского комсомола, а сама Гришина - должность заведующей кафедрой
английского языка филологического факультета МГУ.
По ходу дела Ольга несколько раз выходила замуж, разводилась и родила
троих детей - все это в небольших перерывах между научной деятельностью. Ее
третий муж, Александров, будучи до брака мелким сотрудником Министерства
иностранных дел, тут же стал начальником отдела МИДа и был направлен в
Англию вторым секретарем посольства.
Гришиной пришлось на время освободить место завкафедрой. Чтобы она
смогла вновь его занять по возвращении из Англии, на должность была
возвращена пожилая профессорша, занимавшая это место раньше. Так сохранялось
блатное место...
Да, а муж Пономаревой по возвращении в Москву сделал единственный
звонок директору одного химического предприятия - и я был тут же назначен на
должность заведующего отделом!

- - -

Должность заведующего отделом позволила мне в тридцать лет сделать
карьеру. Я через два года успешно защитил кандидатскую диссертацию и начал
получать очень приличную по тем временам заработную плату.
Я продолжал дружить с мужем Пономаревой, который сам делал карьеру и
вскоре стал работать начальником управления Госплана СССР.
Моему дальнейшему продвижению сильно мешал тот факт, что я не был
членом коммунистической партии. Работая в научном химическом институте, я
стоял в очереди на прием в коммунистическую партию, но был в этой очереди за
No 92. А за год по разнарядке принимали не больше пяти человек!
Однако в 1985 году мне удалось достичь в советской системе довольно
высокой номенклатурной должности, выше которой, наверное, вообще нельзя было
подняться нечлену КПСС. Меня друзья по блату рекомендовали на должность
главного инженера Управления капитального строительства Моссовета. Должность
позволяла получать обкомовские продуктовые пайки, покупать товары в
магазинах, еще не открытых для публики, прямо в день их сдачи госкомиссии, и
иметь реальный шанс получить бесплатно шикарную квартиру в центре Москвы.
Правда, за эти блага мне пришлось отвечать за техническое снабжение
более тысячи объектов, одновременно строящихся в Москве, - от новых дорог до
дач членов Политбюро и иностранных представительств.
Строители никогда не выполняли планов или сдавали объекты с ужасающими
недоделками. Всю вину при этом они сваливали, конечно, на несвоевременность
снабжения и недостаток фондов. Крайними всегда оказывалось наше управление и
лично я.
Чтобы не сесть в тюрьму, надо было постоянно выкручиваться. Я это делал
постоянно и очень благодарен той работе, потому что приобрел опыт
предпринимательства на грани фола.
В самых трудных ситуациях меня поддерживала дружеская фраза,
произнесенная одним из моих учителей - это был человек, который занимал
очень высокий пост.
Однажды он сказал мне:
- В России можно решить любые вопросы, надо только захотеть. Можно даже
пробить разрешение на строительство жилого дома на Красной площади в Москве!
Если очень захотеть!
Это действительно было так.
Надо сказать, что коррумпированность чиновников тогда была на очень
низком уровне. Взятки предлагались в лучшем случае в виде подарков. Чаще
всего общение с чиновниками происходило по формуле "вы мне - я вам". Все тот
же блат, которым можно будет воспользоваться в дальнейшем, когда
понадобится.
Моя должность предполагала широкое использование блата. Я мог
по-разному отнестись к строящимся объектам: выделить из фондов необходимые
материалы и продукцию или, наоборот, завернуть ее на другой объект.
Кроме того, у меня была красная книжка с гербом, магическим словом
"Моссовет" и лаконичной записью "Главный инженер" внутри. Это оказывало
блестящее действие, особенно на периферии, так как многие считали меня самым
главным из всех инженеров в Москве и окружали всяческими почестями. К трапу
самолета подгонялись черные "Волги", меня встречали и размещали в номерах
люкс лучших закрытых гостиниц. Для коммунистической элиты, а стоило такое
проживание и питание в них сущие копейки из-за специальных дотаций.
Все владельцы красных книжек очень любили такие командировки, и я не
был исключением.
Существовала продуманная система встреч и ведения переговоров с
периферийными начальниками, дававшая в большинстве случаев нужные
результаты.
Вначале из Москвы отправлялась телеграмма со специальным грифом -
"Правительственная". В ней сообщалось, что едет главный инженер из Моссовета
для решения государственных проблем. Бланки для таких телеграмм всегда
лежали в моем столе.
По приезде я всегда вспоминал историю с Гришиной. Меня встречали
представители местной администрации, я тут же сообщал, что необходима
встреча с первым или вторым секретарем горкома партии, а он уже вызывал в
кабинет директора предприятия, продукцию которого мне надо было получить для
снабжения московских строек.
Дальше разговор состоял из заученных, абсолютно стереотипных фраз,
действовавших на местных чиновников просто магически.
- Вам не надо объяснять, что Москва - столица нашей Родины и только
одна в СССР? - начинал я разговор. - По постановлению Политбюро и личному
приказу товарища Гришина нужно построить такой-то объект. Фондов у нас нет,
поскольку задание срочное, сверхплановое, с красной полосой, но мы вместе с
вами не имеем права его не выполнить! Оно находится под личным контролем...
- Ничем не можем помочь, - пытался возразить директор. - Мы и плановых
заданий выполнить не можем, не хватает материалов, заказчики днем и ночью
сидят на заводе, требуют по законным фондам...
- Минуточку, - перебивал я директора. - Как ваша фамилия? Вы давно в
партии? Я думаю, вы не совсем поняли, зачем я приехал! Кто у вас там первый
на очереди для отгрузки продукции - Казахстан или Минск? Вы захватили с
собой документы?
Местный партийный секретарь хранил коммунистическое молчание, и
директор тщетно ждал от него поддержки.
- А вы получили телеграмму? - спрашивал я секретаря, будто и не
понимая, что иначе бы не сидел в этом кабинете.
- Да, конечно, надо бы помочь Москве, - наконец выдавливал из себя
секретарь...
Дело было сделано. Уже загруженные вагоны разгружались или просто
переадресовывались в Москву. Я уезжал после роскошного обеда с секретарем и
директором, происходившего обычно в закрытом зале лучшего ресторана, куда
входят с черного хода. В итоге все были довольны, кроме, разумеется,
директора завода из Казахстана или Минска, у которого из-за меня срывался
план и конфисковывалась законно принадлежавшая ему продукция.
Я никогда не был по природе зверем, но мне приходилось играть по
правилам, которые диктовала система.
Некоторые истории тех лет остались в памяти на все мои последующие
жизни. Когда была сдача Старого Арбата - первой пешеходной улицы в Москве,
одного из моих объектов, - нужно было повесить большое количество
шаров-фонарей. Высшее руководство решило, что фонари должны быть сделаны под
старинное русское стекло золотистого цвета.
Мне нашли на Царицынском стекольном заводе стеклодува Витю, который
сказал, что знает секрет этого стекла от отца и деда. Витя согласился
изготовить требуемые пятьсот фонарей, но поставил очень конкретные условия.
- Работать я буду только по субботам, воскресеньям и праздникам, -
заявил он. - В выходные дни двойная оплата труда, по праздникам - тройная. И
еще чтоб после каждой смены лично от начальства я получал бутылку водки...
Все его условия пришлось принять безоговорочно: Витя сроду не был
партийным, а разговоры о Москве - столице нашей Родины, его волновали
гораздо меньше, чем регулярная выпивка.
Витя тут же приступил к работе: он изготавливал тридцать шаров за
смену, после чего вдрызг напивался. Я молил Бога, чтобы Витя не сломал ногу,
не стал дебоширить и не попал в вытрезвитель...
Шары вывозились со стекольного завода грузовиками,
по десять-двенадцать штук за рейс. И вот за день до сдачи меня вызвал
начальник объединения. Он нервно ходил из угла в угол, чего раньше за ним не
замечалось, - и я сразу понял, что произошло ЧП.
- Завтра в девять утра товарищ Гришин будет лично разрезать ленточку,
открывая пешеходный Арбат, - мрачно сказал шеф. - Я не знаю, умышленно или
случайно вы сорвали выполнение задания, этим займутся в КГБ. Однако вашу
дальнейшую судьбу предсказать нетрудно прямо сейчас, поскольку именно вы
отвечали за снабжение Арбата, а не я.
Оказалось, именно в том месте, где Гришин должен был разрезать
ленточку, у ресторана "Прага", не хватает двенадцати шаров...
Было шесть часов вечера, я звоню на Царицынский завод: все ушли, Витя в
запое. И тут мне повезло: случайно я поймал девушку-учетчицу, которая уже
собиралась домой.
Выслушав мою беду, она предложила продиктовать по документам, кто и
когда забирал шары. У меня появилась какая-то надежда - ведь заказ был на
500 шаров, а требовалось только 460. Не могли же строители разбить столько
шаров!
Эта девочка оказалась очень аккуратной: она записывала в своих
тетрадках не только номера автомашин, вывозивших шары, но даже фамилии
водителей.
Учетчица стала мне их диктовать - и вдруг обнаруживается несколько
чужих машин, которые вывезли пятьдесят шаров неизвестно куда!
Я срочно связался с начальником объединения, он поставил на ноги
московское ГАИ. В восемь вечера была вычислена организация, похитившая шары,
- "Мосгорсвет"!
Все стало ясно: они отвечали за работу светильников и, видимо, решили,
что шарики будут бить камнями или пойдут трещины от погоды, рано или поздно
их придется менять - вот и надо под шумок умыкнуть некую заначку про запас.
Назавтра была суббота, начальника "Мосгорсвета" дома не оказалось. Он
уехал на именины к тете в Тульскую область.
Через полчаса мой сотрудник уже мчался в автомашине с правительственным
сигналом-кукушкой в деревню к тете начальника... Поздней ночью они
возвратились с ним в Москву.
В шесть утра недостающие шары со склада "Мосгорсвета" под моим личным
наблюдением были погружены на грузовик. В семь часов утра строители
приступили к их установке. В восемь тридцать благополучно закончили.
А в девять Гришин разрезал ленточку и открыл реконструированный Старый
Арбат!
Другая история тоже могла окончиться для меня весьма печально. По долгу
службы каждое утро я должен был подписывать до пятидесяти писем,
подготовленных сотрудниками отделов. Письма были стандартными, и я никогда в
них не вчитывался, доверяя в целом сотрудникам управления, проработавшим там
десятки лет.
И вот как раз перед Новым годом, 29 декабря, меня срочно вызвали к
начальнику объединения, в кабинете которого находился сам начальник главка и
два полковника КГБ.
Все сидели очень довольные, улыбались, шеф показал мне какую-то бумажку
и спрашивает:
- Артем Михайлович, это ваша подпись?
- Наверное, моя, - говорю. - А в чем дело?
Начальник объединения, видимо, ждал, что я буду отказываться, и,
поскольку этого не произошло, он обрадовался еще больше.
- Ну вот мы и нашли, кто виноват! - сказал один из полковников. - Вы
прочтите письмо, товарищ Тарасов, и поедем на Лубянку...
Письмо было подготовлено кем-то из сотрудников отдела и содержало
просьбу подписать акт о приемке объекта "Наука" условно, без аккумулятора,
который будет поставлен позднее. Под таким названием обычно шли стройки,
затеянные КГБ.
- Как вы понимаете, аккумулятор не поставлен и сдача объекта
государственной комиссии сорвана по вашей вине.
- Мне надо прежде разобраться, - сказал я горбачевскую фразу, входившую
в моду. - Четвертый квартал не закончился! До конца года есть еще два дня.
- Не уверен, что этого будет достаточно! - включился другой полковник.
- Посмотрим! - сказал я и выбежал из кабинета.
Дело оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Требовался не простой
аккумулятор, а танковый, выпускаемый на строго засекреченном военном заводе.
Под такие аккумуляторы выдавались специальные фонды с грифом "Секретно".
Проходили эти фонды через первые отделы предприятий, которые были в каждом
учреждении и представляли низовую структуру КГБ на местах.
В нашем первом отделе работал чекист, с которым мне довелось несколько
раз выпивать. Он относился ко мне с симпатией и, поскольку имел
родственников в верхнем эшелоне КГБ, согласился узнать координаты директора
завода, производящего танковые аккумуляторы. Фондов на их поставку, конечно,
не было, и в конце года их просто негде было достать.
Я позвонил директору в Ульяновск. Через два дня начинались новогодние
праздники, и на военном заводе все же несколько часов пили.
- Ничем не могу помочь, - сказал директор. - Вы же сами прекрасно
знаете, что без фондов я отгрузить ничего не имею права! Под трибунал
попаду!
- Ну что же мне делать - прилететь к вам ночью?
- Да что толку? Вас все равно не пустят в зону, а мне встречаться вне
предприятия не положено...
Но, видимо, по моему упавшему голосу директор понял, что этот вопрос
был для меня вопросом жизни и смерти. И говорит:
- Ладно, вы не отчаивайтесь. Тут у нас есть старый снабженец Рабинович,
он что-нибудь придумает! Я сейчас с ним переговорю и вам перезвоню.
Я понимал, что шансов очень мало. Ведь любые советские предприятия не
могли просто так продать даже никому не нужную продукцию. Были специальные
организации, подчиненные Госснабу. Туда нужно было заранее сообщить, что у
вас имеются излишки продукции и вы просите их помощи, чтобы куда-нибудь их
сбыть. Как правило, на такие просьбы никто не реагировал: сотрудники и так
получили зарплату, и лишняя работа была им абсолютно ни к чему. А на
предприятиях образовывались залежи невывезенной продукции и неиспользованных
материальных ценностей, которые назывались неликвидами.
Я знал, к примеру, что на складе нашего управления несколько лет
хранился чуть ли не вагон с хрустальными стаканами, которые были заказаны
кем-то, видимо, для так и не построенного дома отдыха или огромного
ресторана.
Впрочем, стаканы - это так, мелочи. В свое время меня потрясла история
о том, как по контракту с ФРГ было закуплено оборудование для строительства
нового завода.
Пять лет заводы в ФРГ изготавливали заказ, и в конце концов из-за
границы пришли железнодорожные составы с конвейерными линиями, станками и
медеплавильным оборудованием на 90 миллионов долларов США. О контракте
просто забыли. Оказалось, что строить завод передумали, сотрудник, который
подписал контракт, ушел на пенсию три года назад, а деньги были перечислены
вперед. Тогда наш начальник отдал приказ: все, что можно, разрезать на
металлолом, остальное закопать...
Директор военного завода не обманул и позвонил через полчаса.
- Рабинович, кажется, нашел выход, как вас выручить! - сообщил он.
Я не поверил своим ушам.
- Есть одна госснабовская инструкция, которая позволяет меняться
предприятиям друг с другом однотипной продукцией. Так вот: если вышлите мне
аккумулятор для "Волги", я вам взамен хоть вагон танковых отгружу!
- Спасибо! - закричал я. - Только мне нужен всего один аккумулятор, и
только самолетом. Даю честное слово, что завтра же отошлю тоже самолетом
волговский!
Я тут же рванул в наше автохозяйство и за бутылку водки приобрел
аккумулятор. Потом поехал на объект, встретил какого-то полупьяного
рабочего. Говорю ему:
- Выйдете завтра в смену - я вам всем моссоветовские пайки к Новому
году сделаю!
Утром 30 декабря встречаю транспортный военный самолет с огромным
танковым аккумулятором.
К вечеру аккумулятор опускают в шахту. Утром 31 декабря подсоединяют
провода, проводят бетонирование шахты, в восемь вечера вытаскиваю полупьяных
кагэбэшных полковников, и они подписывают окончательный акт о сдаче объекта
"Наука" за четыре часа до Нового года!

Зачем мне это было надо? Не лучше ли все бросить и снова уйти в
научно-исследовательский институт? Я был кандидатом технических наук и мог
засесть за докторскую диссертацию, руководить небольшой лабораторией.
Но только в Моссовете у меня был шанс вступить в члены КПСС, и уже с
такого трамплина я мог рассчитывать на серьезную карьеру. Может быть, даже
пошлют на работу за границу завхозом какого-нибудь посольства. А это был
доступ к чекам магазинов "Березка", в которых избранные члены советского
общества могли беспрепятственно купить любой заграничный дефицит.
Но, кроме перспективы, в моей нынешней работе были и другие
преимущества. Я мог телефонным звонком решить любые проблемы: устроить
друзей в гостиницу, получить билеты в театр, взять продукты из специального
магазина, оформить путевки в закрытые для простой публики дома отдыха
Госплана и Госснаба...
"А если меня посадят в тюрьму? - иногда думал я. Или выгонят с "волчьим
билетом"? Сорвем строительство какого-нибудь важного объекта - отвечать
придется мне... И сама работа словно сумасшедший дом! Но ведь скоро достроят
прекрасные жилые дома в самом центре Москвы, и если я останусь на этой
должности, то смогу получить бесплатную шикарную квартиру..."
Я терзался сомнениями о своей будущей жизни, взвешивал все "за" и
"против", но не находил однозначного ответа.
Тем временем Горбачев заговорил о новой эре. Страна вступала в
ускорение и в эпоху перестройки. Я принял решение и вскоре подал заявление
об уходе с работы из Моссовета по собственному желанию...

- - -

В определенном смысле в поведении Горбачева не было абсолютно ничего
нового. Каждый партийный лидер, приходя к власти, первым делом критиковал
предыдущего и объявлял об изменениях, которые ждут страну.
Хрущев, развенчавший политику Сталина, провозгласил соревнование с
Америкой. В то время всюду висели лозунги типа: "Догоним и перегоним Америку
по мясу и молоку". И действительно, по мясу догнали и перегнали, но при этом
лишились поголовья скота, который сплошь порезали!
Доить стало некого и поэтому молоко пришлось забыть.
Хрущев обещал коммунизм через двадцать лет. Время прошло - увы, ничего
похожего не построили. При коммунизме жили только высшие партийные чины.
Брежнев, осудивший волюнтаризм Хрущева, объявил о строительстве