Страница:
война заканчивалась. А я... -- Он покачал головой.
Негр сочувственно кивнул.
-- Боюсь, вы правы, лейтенант. Вас починят и отправят обратно. -- Он
повернулся к своему белому напарнику. -- Давай, Джимми. Отнесем его на
медицинский пункт.
-- Хорошо, док. -- Джимми взялся за свой конец носилок.
-- Док? -- переспросил Остолоп. Теперь понятно, почему с ним
разговаривал чернокожий парень. -- Врач? -- Лишь невероятным усилием воли он
удержался, чтобы не добавить "парень". -- Вы?
-- Верно. -- Негр не смотрел на Дэниелса. В первый раз в его голосе
появилось напряжение. -- Вас это беспокоит, Алабама? Если я недостаточно
белый, чтобы позаботиться о вас, оставайтесь здесь, -- сказал он совершенно
серьезно.
-- Я с Миссисипи, -- автоматически поправил его Остолоп. Потом
сообразил, что не ответил на вопрос. -- И уже довольно давно оттуда уехал.
Если ты американец настолько, что готов починить мою задницу, то я
американец настолько, чтобы сказать тебе спасибо.
Он ждал ответа; Остолопу приходилось встречать образованных негров, у
которых ненависти было не меньше, чем у белых расистов.
Несколько шагов доктор ничего не отвечал, а потом кивнул.
-- Ладно, Миссисипи. Звучит честно.
"Так-то лучше, -- подумал Дэниелс. -- И ты не услышишь от меня ничего
другого".
Однако он ничего не сказал вслух. Цветной врач делал свою работу.
Учитывая положение, в котором оказался Остолоп, на большее он и не мог
рассчитывать.
Перед медицинским пунктом, большим четырехугольным кирпичным зданием,
расположенным неподалеку от озера Мичиган, развевался большой флаг с красным
крестом. Еще несколько флагов находилось на крыше.
-- Эй, Миссисипи, знаете, что находилось в этом здании до войны?
-- Нет, но вы ведь все равно мне сейчас расскажете, -- ответил Остолоп.
-- Точно, -- кивнул негр. -- Вас мало что тревожит, не так ли? Здесь
был -- да и сейчас остается -- Центр Авраама Линкольна.
-- Еще один проклятый янки, -- проворчал Дэниелс с таким невозмутимым
видом, что цветной врач не удержался и бросил на него внимательный взгляд,
после чего рассмеялся. -- Док, я сражаюсь уже во второй войне, а между ними,
лет сто, работал менеджером бейсбольной команды. Так что умники, даже если
они врачи, меня не слишком тревожат. А вот то, что мне прострелили задницу,
беспокоит довольно сильно.
-- Вижу, день у вас безнадежно испорчен, сэр, -- заявил Джимми,
напарник черного врача.
Мимо них в сторону фронта пробежал взвод пехоты. Примерно половину
отряда составляли мрачные ветераны вроде Остолопа, а остальные -- совсем
молоденькие парни. Некоторые с испугом смотрели на раненого. Остолопу было
все равно. Когда он в первый раз увидел раненых во Франции, он вел себя
точно так же. Война отвратительна, и с этим ничего не поделаешь.
Однако ему совсем не понравилось то, что каждый четвертый солдат был
черным. Как и любое учреждение, достойное уважения, армия всегда гордилась
сегрегацией. Белые и черные солдаты в одном взводе беспокоили Остолопа не
меньше, чем игроки с разным цветом кожи в одной команде.
Доктор больше не бросал на Остолопа внимательных взглядов, он прекрасно
понимал, о чем думает Дэниелс.
-- Когда сражаешься за свободу, ты становишься свободнее.
Остолоп ничего не ответил.
Док и Джимми внесли его внутрь здания. Остолоп наморщил нос -- воняло
здесь отвратительно.
-- Ранение серьезное? -- спросил кто-то.
-- Не слишком, -- ответил док. -- Нужно сделать укол от столбняка, если
у нас остался антитоксин, а потом наложить швы. С ним все будет в порядке.
-- Антитоксин у нас еще есть, -- послышался чей-то усталый голос. --
Сейчас у нас относительно спокойно, наложи ему швы, пока не принесли
полдюжины тяжелых.
-- Ладно. -- Док и Джимми поставили носилки с Остолопом чуть в стороне,
чтобы они не мешали на дороге.
Вскоре врач вернулся со шприцом, наполненным прозрачной маслянистой
жидкостью, и чистым тампоном и ловким движением вонзил иглу в зад Остолопа.
-- Ой! -- сказал Остолоп. -- А почему без эфира?
-- Миссисипи, если ты жалуешься на иглу после того, как получил в
задницу пулю, значит, ты обязательно выживешь, -- заявил цветной врач.
Он открыл флакон, намочил тампон и поднес его к лицу Остолопа.
От резкого запаха Остолоп закашлялся, попытался отодвинуться, но рука
доктора помешала ему повернуть голову, все перед глазами поплыло и исчезло
-- как в кино.
Когда он пришел в себя, во рту у него все пересохло, а вкус был такой,
словно там устроили отхожее место. Однако для Остолопа это было мелочью; у
него ужасно болела голова и казалось, будто аллигатор отгрыз ему половину
задницы.
-- Док? -- прохрипел Остолоп.
-- Доктора заняты, -- сказал санитар. -- Вам принести воды?
-- О боже, как я хочу пить, -- пробормотал Остолоп.
Голос санитара показался ему педерастическим, но если санитар принесет
воды, плевать на то, чем он занимается в свободное время. Негр -- врач,
гомик -- санитар, черные сражаются плечом к плечу с белыми... куда катится
мир?
Санитар принес не только воды, но и пару маленьких белых таблеток с
надписью "Байер".
-- Я нашел немного аспирина, -- сказал он. -- От него должна пройти
головная боль. Сейчас вы наверняка плохо себя чувствуете.
-- Приятель, кажется, ты не шутишь, -- простонал Остолоп и дрожащей
рукой потянулся за таблетками. Недовольно нахмурившись, он продолжал: --
Неужели ты думаешь...
-- Вам плохо после анестезии, -- прервал его санитар. -- Так бывает со
всеми, а не...
Он замолчал и протянул Дэниелсу стакан с водой.
"А не только с такими старикашками, как ты" -- Остолоп мог и сам
продолжить фразу. Ему было все равно; головная боль и зияющая рана в заднице
-- он чувствовал себя дряхлым стариком. Положив таблетки на язык, он запил
их водой. Наверное, воду брали прямо из озера Мичиган; в Чикаго уже давно не
работал водопровод, и с чистой водой возникали перебои. Но человек не может
обходиться без воды, даже если она и не прошла через фильтры.
-- Спасибо, друг, -- со вздохом сказал Остолоп. -- Ты очень добр, хотя
я бы предпочел сейчас бутылочку пива.
-- О, я бы тоже не отказался! -- воскликнул санитар, что заставило
Остолопа заморгать; когда он размышлял о гомиках -- что случалось с ним не
слишком часто, -- он представлял себе, что они потягивают вино, а не пьют
пиво.
Санитар внимательно посмотрел на повязки Остолопа, и тот смущенно
заерзал. Из того, что он лежит на животе, вовсе не следует...
-- Вероятно, вы один из тех немногих людей, которые не станут
переживать из-за того, что туалеты не работают. С таким, ранением лучше
опуститься на корточки над ведром, чем садиться на стульчак.
-- Точно, -- согласился Дэниелс. -- Я еще не успел подумать на эту
тему, но ты совершенно прав.
Постепенно Остолоп начинал приходить в себя. Быть может, начал
действовать аспирин или выветриваться эфир.
-- Если вам станет хуже или потребуется помощь, позовите меня, --
сказал санитар. -- Меня зовут Арчи. И не нужно стесняться, я здесь именно
для этого.
"Не сомневаюсь". Однако Остолоп промолчал. Как и цветной врач, парень
выполнял свою работу. И будет ее выполнять -- с удовольствием или без -- до
тех пор, пока не совершит фатальной ошибки. Остолоп вздохнул. С каждым днем
мир становится все безумнее. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы ему не
стреляли в задницу.
-- Спасибо, Арчи. Если потребуется, я обращусь к тебе за помощью.
* * *
По лицу Джорджа Бэгнолла ручьями стекал пот. Когда лето наконец
доползало до Пскова, оно бралось за дело всерьез. Трава на склонах холмов за
городом быстро пожелтела от солнца. Лишь хвойные леса к востоку и югу от
города оставались такими же темными и мрачными, как и в другие времена года.
Многие немецкие солдаты ходили голыми по пояс, чтобы загореть. Русские
не раздевались. Те, кто не носили военную форму и имели смену одежды,
перешли на более легкие куртки и штаны. Военная форма Бэгнолла уже давно
превратилась в лохмотья, и он обзавелся русской гражданской одеждой, оставил
только офицерскую фуражку, которая придавала ему некоторое подобие власти.
К нему подошли и что-то спросили по-русски. Он понял смысл вопроса --
где находятся новые конюшни? -- и объяснил на своем плохом русском.
-- О, -- спросил его русский, -- вы немец?
-- Нет, -- покачал головой Бэгнолл. -- Англичанин.
С русскими лучше не шутить -- никто не знает, как они себя поведут,
если примут тебя за немца.
-- Ага, англичанин. Хорошо, -- сказал русский.
Он что-то добавил, наверное, благодарил за указания, после чего
торопливо зашагал в сторону конюшен.
Бэгнолл направился на рыночную площадь. Как и всякий сражающийся
солдат, он получал большую порцию черного хлеба, суп из капусты, который
назывался _щи_ или _борщ_, в котором иногда плавали куски курицы, баранины
или свинины. Русские ели и нахваливали, немцы ели и не жаловались -- зимой,
до прихода ящеров, им приходилось питаться мороженой кониной. Бэгноллу
хотелось чего-нибудь получше или хотя бы разнообразия; он шел на рынок,
чтобы выяснить, не продает ли какая-нибудь _бабушка_ яйца.
Старые и среднего возраста женщины сидели за рядами дощатых столов или
прямо на одеялах, где были разложены товары на продажу. Их массивные,
угловатые тела с головами, покрытыми платками, напоминали Бэгноллу
деревянные русские куклы, которые так ловко вставляются одна в другую. То,
как неподвижно они сидели, лишь увеличивало сходство.
Никто не продавал яйца, но это еще ничего не значило. Он уже знал, что
торговки часто прячут самые хорошие товары для какого-то определенного
покупателя или чтобы их не утащили воришки. Он подошел к одной из бабушек и
сказал:
-- Добрый день. -- Женщина равнодушно посмотрела на него. -- Яичница?
Она не ответила на его приветствие, даже не нахмурила брови; просто
смотрела мимо, словно он был пустым местом. Пожалуй, его еще никто не
воспринимал так презрительно. Она давала ему понять, что у нее нет яиц -- а
даже если бы и были, она не продала бы их немцу.
До прихода ящеров, пока партизаны не вышли из леса, чтобы предъявить
свои права на часть Пскова, она бы не осмелилась так себя вести по отношению
к немцу. Если бы у нее были яйца, она бы тут же с ними рассталась или
спрятала так, чтобы нацисты их никогда не нашли. А сейчас он решил, что она
его просто дразнит.
-- Нет немец, -- сказал он. -- Англичанин.
-- Англичанин? -- И она быстро заговорила по-русски.
Бэгнолл почти ничего не понял.
Вытащив из корзинки несколько гнилых картофелин -- нужно голодать
несколько дней, чтобы согласиться их съесть, -- она показала, что на донышке
лежит несколько яиц.
-- Сколько? -- спросил он.
Она хотела 500 рублей за яйцо, или 750 марок. С того момента, как
Бэгнолл появился в Пскове, немецкая валюта относительно рубля постоянно
падала. Советский Союз и Германия продолжали сохранять государственность, но
ящеры в Польше и с юга от Пскова полностью перекрыли все контакты местных
немецких сил с вермахтом. А вот советское присутствие постоянно росло.
Придет день, и возникнут неприятности, словно у красных и нацистов
недостаточно было их в прошлом.
-- Боже мой! -- вскричал Бэгнолл так громко, что на них стали
посматривать бабушки, сидящие неподалеку.
Он уже давно понял, что следует забыть о британском хладнокровии, если
хочешь торговаться с русскими. Вежливость здесь воспринималась как слабость
-- и горе тому, кто ее выказывал.
Он знал, что путает слова и числа -- его наказали бы за такие ошибки в
шестом классе. Однако здесь не школа, а реальный мир. И хотя его русский не
блистал совершенством, знаний вполне хватало, к тому же бабушке было далеко
до Пушкина. В конце концов он купил три яйца за семьсот рублей, иными
словами, совершил чрезвычайно удачную сделку.
-- Ты не англичанин, -- сказала бабушка. -- Ты _жид_.
Бэгнолл вспомнил старого, прекрасно одетого еврея, которого встретил на
парижской улице. На кармане его пиджака была нашита шестиконечная звезда со
словом _Juif_. На лице еврея застыло выражение достоинства и печали --
Бэгнолл не сомневался, что он унесет это выражение в могилу. Но насмешка в
голосе бабушки в очередной раз показала ему, почему многие согласились с
нацистами, когда те приказали евреям носить желтые звезды.
-- _Жид_? -- негромко переспросил Бэгнолл. -- Спасибо.
Серые глаза бабушки стали пустыми и бессмысленными, как пара камушков
на дороге. Бэгнолл взял яйца и направился к домику, в котором жил вместе с
Кеном Эмбри и Джеромом Джоунзом. Оставалось надеяться, что он не встретит
снайпера Татьяну.
Гудение в небе заставило Бэгнолла поднять глаза вверх. Он как раз
проходил мимо парка, где под внимательным присмотром русских и немецких
солдат паслись овцы. Через несколько мгновений он узнал приближающийся
самолет: не истребитель ящеров, удлиненный и изящный, точно акула, и в
миллион раз более опасный, -- а аппарат, построенный людьми, впрочем, такой
уродливый, что он не имел никакого права подниматься в одно небо с
самолетами ящеров или англичан.
Тем не менее это был самолет, причем без пушек, предназначенных для
того, чтобы делать в людях дырки. Уже одно это заметно улучшило настроение
Бэгнолла. Солдаты Красной Армии закричали "ура", увидев на крыльях, фюзеляже
и хвосте красные звезды.
Русский самолет приближался к Пскову на бреющем полете. Сначала Бэгнолл
подумал, что самолет жмется к земле, чтобы помешать ящерам его засечь. Затем
он сообразил, что маленький уродец собирается совершить посадку прямо в
парке.
-- Он окончательно спятил, -- пробормотал Бэгнолл.
Но он ошибся. Биплан летел не слишком быстро, к тому же был довольно
легким; самолет остановился в ста ярдах от края луга. Пилот даже умудрился
не задеть овец. Бэгнолл поспешил к самолету, чтобы поздравить смельчака с
мастерской посадкой.
Первым из самолета выбрался высокий худой человек с густой рыжей
бородой и в серой гимнастерке. Бэгнолл сразу понял, что это немец -- у него
было слишком удлиненное и носатое лицо для русского.
Как и следовало ожидать, он тут же принялся кричать по-немецки:
-- Идите сюда, болваны, нужно побыстрее спрятать самолет, пока ящеры
его не обнаружили и не взорвали к чертовой матери.
Затем появился пилот и заорал по-русски, явно поддержав немца. Бэгнолл
понял не все, но слово "маскировка" уловил. Однако он продолжал стоять и
смотреть на пилота совсем по другой причине. Бэгнолл слышал, что у русских
есть женщины-пилоты, но до сих пор не слишком в это верил.
Теперь у него не осталось ни малейших сомнений. Девушка сняла кожаный
шлем, и по плечам рассыпались волосы цвета спелой пшеницы. Лицо оказалось
широкоскулым, кожа гладкой и загорелой, если не считать белого ободка вокруг
глаз -- следа от очков. Сами глаза были голубыми.
Она заметила Бэгнолла и офицерскую фуражку, которую он носил, быстро
выбралась из самолета и подошла к нему. Отдав честь, она доложила:
-- Товарищ, я старший лейтенант Людмила Горбунова, прибыла в Псков
вместе с немцем сержантом Георгом Шульцем, стрелком, танкистом и прекрасным
механиком.
С трудом подбирая слова, Бэгнолл объяснил, что не является офицером
Красной Армии, и в двух словах рассказал о себе. Потом без особой надежды
спросил:
-- Вы говорите по-английски?
-- Нет, я не знаю английского, -- ответила она и тут же перешла на
немецкий: -- Вы говорите по-немецки?
-- Да, немного. Впрочем, теперь значительно лучше, -- ответил он.
Услышав немецкую речь, Георг Шульц подошел к ним и вскинул руку в
приветствии.
-- Хайль Гитлер!
"Черт бы побрал твоего Гитлера", -- чуть не ответил Бэгнолл. Если бы не
ящеры, они с Шульцем -- а также Шульц и Людмила Горбунова -- сейчас
перерезали бы друг другу глотку. Союз с немцами давался ему еще труднее, чем
с русскими.
На лице старшего лейтенанта Людмилы Горбуновой появилось озабоченное
выражение.
-- Он рьяный фашист, как вы видите. Однако Шульц очень хорошо поработал
для Красной Армии. С инструментами в руках он настоящий гений.
Бэгнолл посмотрел на Шульца.
-- Должно быть, вы правы, -- медленно проговорил он.
Если бы нацист не был отличным механиком, коммунисты избавились бы от
него из принципа. То, что Шульц до сих пор жив, говорило также о тяжести
положения, в котором находились русские.
Подбежавшие солдаты утащили самолет под деревья. Другие накинули сверху
маскировочную сеть.
-- Неплохая работа, -- сказала Людмила, бросив взгляд на свой самолет,
и повернулась к Джорджу Бэгноллу. -- Рада встрече с вами. Англичане
выполняют в Пскове роль .. -- Она добавила несколько слов по-русски, смысла
которых Бэгнолл не уловил.
Потом он сообразил, что она имеет в виду арбитров.
-- Да, вы правы, -- по-немецки ответил Бэгнолл. -- Когда командир сил
вермахта и партизанские лидеры не могут договориться, они предлагают нам
принять решение.
-- А если им не нравится ваше решение? -- спросил Георг Шульц. -- С
какой стати они согласились слушать свору проклятых англичан? -- Он
посмотрел на Бэгнолла с хорошо рассчитанной дерзостью.
-- Потому что они убивали друг друга, пока не начали прислушиваться к
нам, -- ответил Бэгнолл. Похоже, Шульц будет трудным союзником, но придется
найти с ним общий язык. Бортинженер продолжал: -- Вы же понимаете, что нам
необходимо объединиться против ящеров?
-- Это одна из причин, по которым нас сюда прислали, -- сказала Людмила
Горбунова. -- Я русская, а он немец, но мы неплохо работали вместе.
Шульц бросил на нее плотоядный взгляд Неужели они любовники? Бэгнолл
надеялся, что нет. Людмила не так уж красива, но она нравилась ему гораздо
больше, чем Татьяна. Тут русская летчица заметила взгляд Шульца, и на лице у
нее появилось неприступное выражение, которым могла бы гордиться любая
англичанка.
Мир сразу стал для Джорджа Бэгнолла более приятным местом
-- Пойдемте со мной, -- сказал он. -- Я отведу вас в Кром, где
находятся оба штаба -- Людмила Горбунова улыбнулась и кивнула ему.
Бэгноллу хотелось запеть.
-- Ты знаешь, что является главной трудностью, когда общаешься с
Большими Уродами? -- спросил Атвар у переводчика с английского, когда они в
зале переговоров дожидались посла Соединенных Штатов.
-- Трудностей слишком много, благородный адмирал, -- ответил
переводчик. -- Что вы имеете в виду?
-- Они беспорядочные существа, -- с отвращением ответил Атвар. --
Одежда висит на них, как отслоившаяся кожа, пучки, которые они отращивают на
голове, или болтаются в разные стороны, или так сильно смазаны маслом, что
его хватило бы на двигатель танка, а когда им жарко, на теле у них
появляется вода. Они даже не знают, что в таких случаях следует чаще дышать
-- как положено порядочным существам. Они отвратительны.
-- Вы совершенно правы, благородный адмирал, -- мрачно согласился
переводчик
Пшинг, адъютант Атвара, подошел к монитору связи.
-- Благородный адмирал, тосевит из Соединенных Штатов здесь. Напоминаю
вам, что его зовут Корделл Халл; он носит титул государственного секретаря.
До нашего появления он являлся главным советником своего вождя не-императора
по связям с империями других Больших Уродов.
-- Пусть войдет, -- сказал Атвар.
Корделл Халл не лучшим образом чувствовал себя в невесомости, но
довольно успешно делал вид, что с ним все в порядке. Даже для Большого Урода
он оказался очень длинным, хотя и не слишком широким. Пучок у него на голове
был практически белым. Атвар знал, что это признак старения. Как и складки
на наружном покрове. Красотой посол не отличался, но Атвар всех тосевитов
считал Большими Уродами.
После обмена вежливыми приветствиями, принятыми даже среди врагов,
Атвар перешел к делу.
-- Я требую, чтобы вы немедленно вернули нам предателя по имени Страха,
капитана одного из наших кораблей, который сбежал к вам, нарушив все законы.
-- Нет, -- коротко ответил Корделл Халл.
Переводчик показал, что посол ответил категорическим отказом; Атвар и
сам это понял.
-- Соединенные Штаты не выдают тех, кто просит у них убежища, -- после
долгой паузы пояснил Корделл Халл. -- Моя страна создана людьми, мечтавшими
о свободе. Мы приветствуем беженцев; у нас не принято возвращать их обратно.
-- Вы приветствуете преступников? -- спросил Атвар, а потом добавил,
обращаясь непосредственно к переводчику: -- Меня это совсем не удивляет.
Переводить не нужно.
-- Да, -- вызывающе ответил Халл. -- Очень часто выясняется, что их так
называемые преступления состоят лишь в том, что они не согласны с лидерами
стран, которые покинули. -- Глубоко посаженные, как и у всех тосевитов,
глаза проницательно смотрели на Атвара.
-- Вы не считаете кражу корабля преступлением? -- удивился Атвар. --
Страха не только предатель, но и вор. Значит, ваша не-империя имеет привычку
укрывать краденое! Мы требуем вернуть корабль.
-- Что ж, продолжайте требовать, -- ответил Халл. -- Если во время
войны одна из сторон оказывается настолько щедрой, что помогает противнику,
она не должна рассчитывать, что получит свои игрушки обратно.
-- Во время войны та сторона, которая проигрывает, обычно старается
вежливо вести переговоры с побеждающей стороной, -- заявил Атвар. -- Во
всяком случае, так написано в древних летописях Расы; а мы еще ни разу не
проиграли ни одной войны.
-- Если вы полагаете, что мы проигрываем, взгляните на Чикаго, --
ответил Халл.
В своем роде он оказался таким же трудным противником, как Молотов из
СССР. Тот Большой Урод поражал полным отсутствием гибкости и механически,
словно плохо спрограммированная машина, отвергал все предложения Атвара. А
Халл пытался их всячески исказить.
-- Нет, это вы взгляните на Чикаго. Наши силы продолжают наступление.
Крупные заводы, которые вы так долго обороняли, практически очищены от
тосевитов, очень скоро наши победоносные самцы доберутся до берега озера,
возле которого расположен город.
-- Браво, -- ответил Халл, что заставило переводчика усомниться в своих
знаниях. После того как все разъяснилось, государственный секретарь
Соединенных Штатов сказал: -- Да, некоторые из ваших самцов доберутся до
озера Мичиган, но сколько из них погибнет? И сколько уже погибло -- их тела
сотнями валяются на улицах Чикаго.
-- Их гораздо меньше, чем ваших самцов, с которыми вы расстаетесь без
малейших сожалений в безнадежных попытках остановить нас, -- резко возразил
Атвар.
Ему совсем не понравилось упоминание о потерях, которые понесла Раса,
пытаясь захватить Чикаго.
Лицо Корделла Халла исказила усмешка -- так Большие Уроды выражают
некоторые свои эмоции. ("Веселье и иронию", -- объяснил переводчик перед
переговорами.)
-- У нас гораздо больше людей, чем у вас, да и ресурсов тоже. Очень
скоро при необходимости ввести подкрепления вам придется забирать у Питера,
чтобы заплатить Полу [Английская идиома -- поддерживать одно в ущерб
другому].
Переводчику пришлось углубиться в языковые тонкости и задать Халлу
несколько уточняющих вопросов, прежде чем Атвар уяснил, что Халл имел в
виду. Самым страшным было то, что тосевит сказал правду. Всякий раз, когда
новые самцы отправлялись в Чикаго, приходилось сворачивать наступательные
операции в других районах Тосев-3. Или, еще того хуже, из регионов,
считавшихся благополучно покоренными, вдруг начинали поступать сообщения о
волнениях и диверсиях.
Стараясь говорить так же иронично, Атвар заявил:
-- И что же вы предлагаете нам делать, недосягаемый тосевит?
-- Кто, я? Я всего лишь удачливый адвокат из Теннесси, -- ответил Халл,
что опять вызвало трудности у переводчика. Когда они были разрешены, Халл
продолжил: -- В Соединенных Штатах не питают пристрастия к витиеватым
титулам -- их никогда не любили и не будут любить. Мы считаем, что быть
свободным -- значит избавиться от подобной чепухи раз и навсегда.
Атвар с полнейшим недоумением посмотрел на Халла. Всякое общество,
построенное разумными существами, основано на иерархии -- как может быть
иначе?
Но сейчас у него не было времени на размышления, Халл продолжал
говорить:
-- Если вас и в самом деле интересует мое мнение, я скажу, чего хочет
от вас народ Соединенных Штатов: прекратите убивать людей и возвращайтесь на
свою планету.
Атвар попытался представить себе, какой прием его ждет, если он
вернется на родину с разбитой армией, погруженной в холодный сон, с
известием, что победившие Расу существа сейчас работают над постройкой
космических кораблей и очень скоро (по меркам Расы) доберутся до Империи.
-- Исключено, -- быстро ответил он.
-- Ну, честно говоря, я и не ждал другого ответа, -- признался Корделл
Халл. -- Тогда, если вы останетесь здесь... возможно, мы сможем выделить вам
земли -- и заключить мир?
-- Вы не можете диктовать нам условия мира, -- гневно ответил Атвар. --
Мы намерены покорить вашу планету. Скоро вы станете частью Империи, и мы
будем продолжать сражаться до тех пор, пока не одержим полной победы -- в
Чикаго и в других местах.
-- Если вы собираетесь продолжать в том же духе, то зачем пригласили
меня на свой космический корабль? -- спросил Халл. -- Для пожилого человека
полет сюда -- довольно неприятная процедура.
-- Мы призвали вас для того, чтобы потребовать возвращения предателя, в
чем вы нам дерзко отказали, а также передать предупреждение вашему
императору, -- сказал Атвар.
-- У нас нет императора, и он нам не нужен, -- возразил Халл.
-- Ну, тогда вашему вождю -- уж не знаю, как вы его называете, --
раздраженно прошипел Атвар. -- Вот наше предупреждение: если вы не оставите
Негр сочувственно кивнул.
-- Боюсь, вы правы, лейтенант. Вас починят и отправят обратно. -- Он
повернулся к своему белому напарнику. -- Давай, Джимми. Отнесем его на
медицинский пункт.
-- Хорошо, док. -- Джимми взялся за свой конец носилок.
-- Док? -- переспросил Остолоп. Теперь понятно, почему с ним
разговаривал чернокожий парень. -- Врач? -- Лишь невероятным усилием воли он
удержался, чтобы не добавить "парень". -- Вы?
-- Верно. -- Негр не смотрел на Дэниелса. В первый раз в его голосе
появилось напряжение. -- Вас это беспокоит, Алабама? Если я недостаточно
белый, чтобы позаботиться о вас, оставайтесь здесь, -- сказал он совершенно
серьезно.
-- Я с Миссисипи, -- автоматически поправил его Остолоп. Потом
сообразил, что не ответил на вопрос. -- И уже довольно давно оттуда уехал.
Если ты американец настолько, что готов починить мою задницу, то я
американец настолько, чтобы сказать тебе спасибо.
Он ждал ответа; Остолопу приходилось встречать образованных негров, у
которых ненависти было не меньше, чем у белых расистов.
Несколько шагов доктор ничего не отвечал, а потом кивнул.
-- Ладно, Миссисипи. Звучит честно.
"Так-то лучше, -- подумал Дэниелс. -- И ты не услышишь от меня ничего
другого".
Однако он ничего не сказал вслух. Цветной врач делал свою работу.
Учитывая положение, в котором оказался Остолоп, на большее он и не мог
рассчитывать.
Перед медицинским пунктом, большим четырехугольным кирпичным зданием,
расположенным неподалеку от озера Мичиган, развевался большой флаг с красным
крестом. Еще несколько флагов находилось на крыше.
-- Эй, Миссисипи, знаете, что находилось в этом здании до войны?
-- Нет, но вы ведь все равно мне сейчас расскажете, -- ответил Остолоп.
-- Точно, -- кивнул негр. -- Вас мало что тревожит, не так ли? Здесь
был -- да и сейчас остается -- Центр Авраама Линкольна.
-- Еще один проклятый янки, -- проворчал Дэниелс с таким невозмутимым
видом, что цветной врач не удержался и бросил на него внимательный взгляд,
после чего рассмеялся. -- Док, я сражаюсь уже во второй войне, а между ними,
лет сто, работал менеджером бейсбольной команды. Так что умники, даже если
они врачи, меня не слишком тревожат. А вот то, что мне прострелили задницу,
беспокоит довольно сильно.
-- Вижу, день у вас безнадежно испорчен, сэр, -- заявил Джимми,
напарник черного врача.
Мимо них в сторону фронта пробежал взвод пехоты. Примерно половину
отряда составляли мрачные ветераны вроде Остолопа, а остальные -- совсем
молоденькие парни. Некоторые с испугом смотрели на раненого. Остолопу было
все равно. Когда он в первый раз увидел раненых во Франции, он вел себя
точно так же. Война отвратительна, и с этим ничего не поделаешь.
Однако ему совсем не понравилось то, что каждый четвертый солдат был
черным. Как и любое учреждение, достойное уважения, армия всегда гордилась
сегрегацией. Белые и черные солдаты в одном взводе беспокоили Остолопа не
меньше, чем игроки с разным цветом кожи в одной команде.
Доктор больше не бросал на Остолопа внимательных взглядов, он прекрасно
понимал, о чем думает Дэниелс.
-- Когда сражаешься за свободу, ты становишься свободнее.
Остолоп ничего не ответил.
Док и Джимми внесли его внутрь здания. Остолоп наморщил нос -- воняло
здесь отвратительно.
-- Ранение серьезное? -- спросил кто-то.
-- Не слишком, -- ответил док. -- Нужно сделать укол от столбняка, если
у нас остался антитоксин, а потом наложить швы. С ним все будет в порядке.
-- Антитоксин у нас еще есть, -- послышался чей-то усталый голос. --
Сейчас у нас относительно спокойно, наложи ему швы, пока не принесли
полдюжины тяжелых.
-- Ладно. -- Док и Джимми поставили носилки с Остолопом чуть в стороне,
чтобы они не мешали на дороге.
Вскоре врач вернулся со шприцом, наполненным прозрачной маслянистой
жидкостью, и чистым тампоном и ловким движением вонзил иглу в зад Остолопа.
-- Ой! -- сказал Остолоп. -- А почему без эфира?
-- Миссисипи, если ты жалуешься на иглу после того, как получил в
задницу пулю, значит, ты обязательно выживешь, -- заявил цветной врач.
Он открыл флакон, намочил тампон и поднес его к лицу Остолопа.
От резкого запаха Остолоп закашлялся, попытался отодвинуться, но рука
доктора помешала ему повернуть голову, все перед глазами поплыло и исчезло
-- как в кино.
Когда он пришел в себя, во рту у него все пересохло, а вкус был такой,
словно там устроили отхожее место. Однако для Остолопа это было мелочью; у
него ужасно болела голова и казалось, будто аллигатор отгрыз ему половину
задницы.
-- Док? -- прохрипел Остолоп.
-- Доктора заняты, -- сказал санитар. -- Вам принести воды?
-- О боже, как я хочу пить, -- пробормотал Остолоп.
Голос санитара показался ему педерастическим, но если санитар принесет
воды, плевать на то, чем он занимается в свободное время. Негр -- врач,
гомик -- санитар, черные сражаются плечом к плечу с белыми... куда катится
мир?
Санитар принес не только воды, но и пару маленьких белых таблеток с
надписью "Байер".
-- Я нашел немного аспирина, -- сказал он. -- От него должна пройти
головная боль. Сейчас вы наверняка плохо себя чувствуете.
-- Приятель, кажется, ты не шутишь, -- простонал Остолоп и дрожащей
рукой потянулся за таблетками. Недовольно нахмурившись, он продолжал: --
Неужели ты думаешь...
-- Вам плохо после анестезии, -- прервал его санитар. -- Так бывает со
всеми, а не...
Он замолчал и протянул Дэниелсу стакан с водой.
"А не только с такими старикашками, как ты" -- Остолоп мог и сам
продолжить фразу. Ему было все равно; головная боль и зияющая рана в заднице
-- он чувствовал себя дряхлым стариком. Положив таблетки на язык, он запил
их водой. Наверное, воду брали прямо из озера Мичиган; в Чикаго уже давно не
работал водопровод, и с чистой водой возникали перебои. Но человек не может
обходиться без воды, даже если она и не прошла через фильтры.
-- Спасибо, друг, -- со вздохом сказал Остолоп. -- Ты очень добр, хотя
я бы предпочел сейчас бутылочку пива.
-- О, я бы тоже не отказался! -- воскликнул санитар, что заставило
Остолопа заморгать; когда он размышлял о гомиках -- что случалось с ним не
слишком часто, -- он представлял себе, что они потягивают вино, а не пьют
пиво.
Санитар внимательно посмотрел на повязки Остолопа, и тот смущенно
заерзал. Из того, что он лежит на животе, вовсе не следует...
-- Вероятно, вы один из тех немногих людей, которые не станут
переживать из-за того, что туалеты не работают. С таким, ранением лучше
опуститься на корточки над ведром, чем садиться на стульчак.
-- Точно, -- согласился Дэниелс. -- Я еще не успел подумать на эту
тему, но ты совершенно прав.
Постепенно Остолоп начинал приходить в себя. Быть может, начал
действовать аспирин или выветриваться эфир.
-- Если вам станет хуже или потребуется помощь, позовите меня, --
сказал санитар. -- Меня зовут Арчи. И не нужно стесняться, я здесь именно
для этого.
"Не сомневаюсь". Однако Остолоп промолчал. Как и цветной врач, парень
выполнял свою работу. И будет ее выполнять -- с удовольствием или без -- до
тех пор, пока не совершит фатальной ошибки. Остолоп вздохнул. С каждым днем
мир становится все безумнее. Впрочем, было бы гораздо лучше, если бы ему не
стреляли в задницу.
-- Спасибо, Арчи. Если потребуется, я обращусь к тебе за помощью.
* * *
По лицу Джорджа Бэгнолла ручьями стекал пот. Когда лето наконец
доползало до Пскова, оно бралось за дело всерьез. Трава на склонах холмов за
городом быстро пожелтела от солнца. Лишь хвойные леса к востоку и югу от
города оставались такими же темными и мрачными, как и в другие времена года.
Многие немецкие солдаты ходили голыми по пояс, чтобы загореть. Русские
не раздевались. Те, кто не носили военную форму и имели смену одежды,
перешли на более легкие куртки и штаны. Военная форма Бэгнолла уже давно
превратилась в лохмотья, и он обзавелся русской гражданской одеждой, оставил
только офицерскую фуражку, которая придавала ему некоторое подобие власти.
К нему подошли и что-то спросили по-русски. Он понял смысл вопроса --
где находятся новые конюшни? -- и объяснил на своем плохом русском.
-- О, -- спросил его русский, -- вы немец?
-- Нет, -- покачал головой Бэгнолл. -- Англичанин.
С русскими лучше не шутить -- никто не знает, как они себя поведут,
если примут тебя за немца.
-- Ага, англичанин. Хорошо, -- сказал русский.
Он что-то добавил, наверное, благодарил за указания, после чего
торопливо зашагал в сторону конюшен.
Бэгнолл направился на рыночную площадь. Как и всякий сражающийся
солдат, он получал большую порцию черного хлеба, суп из капусты, который
назывался _щи_ или _борщ_, в котором иногда плавали куски курицы, баранины
или свинины. Русские ели и нахваливали, немцы ели и не жаловались -- зимой,
до прихода ящеров, им приходилось питаться мороженой кониной. Бэгноллу
хотелось чего-нибудь получше или хотя бы разнообразия; он шел на рынок,
чтобы выяснить, не продает ли какая-нибудь _бабушка_ яйца.
Старые и среднего возраста женщины сидели за рядами дощатых столов или
прямо на одеялах, где были разложены товары на продажу. Их массивные,
угловатые тела с головами, покрытыми платками, напоминали Бэгноллу
деревянные русские куклы, которые так ловко вставляются одна в другую. То,
как неподвижно они сидели, лишь увеличивало сходство.
Никто не продавал яйца, но это еще ничего не значило. Он уже знал, что
торговки часто прячут самые хорошие товары для какого-то определенного
покупателя или чтобы их не утащили воришки. Он подошел к одной из бабушек и
сказал:
-- Добрый день. -- Женщина равнодушно посмотрела на него. -- Яичница?
Она не ответила на его приветствие, даже не нахмурила брови; просто
смотрела мимо, словно он был пустым местом. Пожалуй, его еще никто не
воспринимал так презрительно. Она давала ему понять, что у нее нет яиц -- а
даже если бы и были, она не продала бы их немцу.
До прихода ящеров, пока партизаны не вышли из леса, чтобы предъявить
свои права на часть Пскова, она бы не осмелилась так себя вести по отношению
к немцу. Если бы у нее были яйца, она бы тут же с ними рассталась или
спрятала так, чтобы нацисты их никогда не нашли. А сейчас он решил, что она
его просто дразнит.
-- Нет немец, -- сказал он. -- Англичанин.
-- Англичанин? -- И она быстро заговорила по-русски.
Бэгнолл почти ничего не понял.
Вытащив из корзинки несколько гнилых картофелин -- нужно голодать
несколько дней, чтобы согласиться их съесть, -- она показала, что на донышке
лежит несколько яиц.
-- Сколько? -- спросил он.
Она хотела 500 рублей за яйцо, или 750 марок. С того момента, как
Бэгнолл появился в Пскове, немецкая валюта относительно рубля постоянно
падала. Советский Союз и Германия продолжали сохранять государственность, но
ящеры в Польше и с юга от Пскова полностью перекрыли все контакты местных
немецких сил с вермахтом. А вот советское присутствие постоянно росло.
Придет день, и возникнут неприятности, словно у красных и нацистов
недостаточно было их в прошлом.
-- Боже мой! -- вскричал Бэгнолл так громко, что на них стали
посматривать бабушки, сидящие неподалеку.
Он уже давно понял, что следует забыть о британском хладнокровии, если
хочешь торговаться с русскими. Вежливость здесь воспринималась как слабость
-- и горе тому, кто ее выказывал.
Он знал, что путает слова и числа -- его наказали бы за такие ошибки в
шестом классе. Однако здесь не школа, а реальный мир. И хотя его русский не
блистал совершенством, знаний вполне хватало, к тому же бабушке было далеко
до Пушкина. В конце концов он купил три яйца за семьсот рублей, иными
словами, совершил чрезвычайно удачную сделку.
-- Ты не англичанин, -- сказала бабушка. -- Ты _жид_.
Бэгнолл вспомнил старого, прекрасно одетого еврея, которого встретил на
парижской улице. На кармане его пиджака была нашита шестиконечная звезда со
словом _Juif_. На лице еврея застыло выражение достоинства и печали --
Бэгнолл не сомневался, что он унесет это выражение в могилу. Но насмешка в
голосе бабушки в очередной раз показала ему, почему многие согласились с
нацистами, когда те приказали евреям носить желтые звезды.
-- _Жид_? -- негромко переспросил Бэгнолл. -- Спасибо.
Серые глаза бабушки стали пустыми и бессмысленными, как пара камушков
на дороге. Бэгнолл взял яйца и направился к домику, в котором жил вместе с
Кеном Эмбри и Джеромом Джоунзом. Оставалось надеяться, что он не встретит
снайпера Татьяну.
Гудение в небе заставило Бэгнолла поднять глаза вверх. Он как раз
проходил мимо парка, где под внимательным присмотром русских и немецких
солдат паслись овцы. Через несколько мгновений он узнал приближающийся
самолет: не истребитель ящеров, удлиненный и изящный, точно акула, и в
миллион раз более опасный, -- а аппарат, построенный людьми, впрочем, такой
уродливый, что он не имел никакого права подниматься в одно небо с
самолетами ящеров или англичан.
Тем не менее это был самолет, причем без пушек, предназначенных для
того, чтобы делать в людях дырки. Уже одно это заметно улучшило настроение
Бэгнолла. Солдаты Красной Армии закричали "ура", увидев на крыльях, фюзеляже
и хвосте красные звезды.
Русский самолет приближался к Пскову на бреющем полете. Сначала Бэгнолл
подумал, что самолет жмется к земле, чтобы помешать ящерам его засечь. Затем
он сообразил, что маленький уродец собирается совершить посадку прямо в
парке.
-- Он окончательно спятил, -- пробормотал Бэгнолл.
Но он ошибся. Биплан летел не слишком быстро, к тому же был довольно
легким; самолет остановился в ста ярдах от края луга. Пилот даже умудрился
не задеть овец. Бэгнолл поспешил к самолету, чтобы поздравить смельчака с
мастерской посадкой.
Первым из самолета выбрался высокий худой человек с густой рыжей
бородой и в серой гимнастерке. Бэгнолл сразу понял, что это немец -- у него
было слишком удлиненное и носатое лицо для русского.
Как и следовало ожидать, он тут же принялся кричать по-немецки:
-- Идите сюда, болваны, нужно побыстрее спрятать самолет, пока ящеры
его не обнаружили и не взорвали к чертовой матери.
Затем появился пилот и заорал по-русски, явно поддержав немца. Бэгнолл
понял не все, но слово "маскировка" уловил. Однако он продолжал стоять и
смотреть на пилота совсем по другой причине. Бэгнолл слышал, что у русских
есть женщины-пилоты, но до сих пор не слишком в это верил.
Теперь у него не осталось ни малейших сомнений. Девушка сняла кожаный
шлем, и по плечам рассыпались волосы цвета спелой пшеницы. Лицо оказалось
широкоскулым, кожа гладкой и загорелой, если не считать белого ободка вокруг
глаз -- следа от очков. Сами глаза были голубыми.
Она заметила Бэгнолла и офицерскую фуражку, которую он носил, быстро
выбралась из самолета и подошла к нему. Отдав честь, она доложила:
-- Товарищ, я старший лейтенант Людмила Горбунова, прибыла в Псков
вместе с немцем сержантом Георгом Шульцем, стрелком, танкистом и прекрасным
механиком.
С трудом подбирая слова, Бэгнолл объяснил, что не является офицером
Красной Армии, и в двух словах рассказал о себе. Потом без особой надежды
спросил:
-- Вы говорите по-английски?
-- Нет, я не знаю английского, -- ответила она и тут же перешла на
немецкий: -- Вы говорите по-немецки?
-- Да, немного. Впрочем, теперь значительно лучше, -- ответил он.
Услышав немецкую речь, Георг Шульц подошел к ним и вскинул руку в
приветствии.
-- Хайль Гитлер!
"Черт бы побрал твоего Гитлера", -- чуть не ответил Бэгнолл. Если бы не
ящеры, они с Шульцем -- а также Шульц и Людмила Горбунова -- сейчас
перерезали бы друг другу глотку. Союз с немцами давался ему еще труднее, чем
с русскими.
На лице старшего лейтенанта Людмилы Горбуновой появилось озабоченное
выражение.
-- Он рьяный фашист, как вы видите. Однако Шульц очень хорошо поработал
для Красной Армии. С инструментами в руках он настоящий гений.
Бэгнолл посмотрел на Шульца.
-- Должно быть, вы правы, -- медленно проговорил он.
Если бы нацист не был отличным механиком, коммунисты избавились бы от
него из принципа. То, что Шульц до сих пор жив, говорило также о тяжести
положения, в котором находились русские.
Подбежавшие солдаты утащили самолет под деревья. Другие накинули сверху
маскировочную сеть.
-- Неплохая работа, -- сказала Людмила, бросив взгляд на свой самолет,
и повернулась к Джорджу Бэгноллу. -- Рада встрече с вами. Англичане
выполняют в Пскове роль .. -- Она добавила несколько слов по-русски, смысла
которых Бэгнолл не уловил.
Потом он сообразил, что она имеет в виду арбитров.
-- Да, вы правы, -- по-немецки ответил Бэгнолл. -- Когда командир сил
вермахта и партизанские лидеры не могут договориться, они предлагают нам
принять решение.
-- А если им не нравится ваше решение? -- спросил Георг Шульц. -- С
какой стати они согласились слушать свору проклятых англичан? -- Он
посмотрел на Бэгнолла с хорошо рассчитанной дерзостью.
-- Потому что они убивали друг друга, пока не начали прислушиваться к
нам, -- ответил Бэгнолл. Похоже, Шульц будет трудным союзником, но придется
найти с ним общий язык. Бортинженер продолжал: -- Вы же понимаете, что нам
необходимо объединиться против ящеров?
-- Это одна из причин, по которым нас сюда прислали, -- сказала Людмила
Горбунова. -- Я русская, а он немец, но мы неплохо работали вместе.
Шульц бросил на нее плотоядный взгляд Неужели они любовники? Бэгнолл
надеялся, что нет. Людмила не так уж красива, но она нравилась ему гораздо
больше, чем Татьяна. Тут русская летчица заметила взгляд Шульца, и на лице у
нее появилось неприступное выражение, которым могла бы гордиться любая
англичанка.
Мир сразу стал для Джорджа Бэгнолла более приятным местом
-- Пойдемте со мной, -- сказал он. -- Я отведу вас в Кром, где
находятся оба штаба -- Людмила Горбунова улыбнулась и кивнула ему.
Бэгноллу хотелось запеть.
-- Ты знаешь, что является главной трудностью, когда общаешься с
Большими Уродами? -- спросил Атвар у переводчика с английского, когда они в
зале переговоров дожидались посла Соединенных Штатов.
-- Трудностей слишком много, благородный адмирал, -- ответил
переводчик. -- Что вы имеете в виду?
-- Они беспорядочные существа, -- с отвращением ответил Атвар. --
Одежда висит на них, как отслоившаяся кожа, пучки, которые они отращивают на
голове, или болтаются в разные стороны, или так сильно смазаны маслом, что
его хватило бы на двигатель танка, а когда им жарко, на теле у них
появляется вода. Они даже не знают, что в таких случаях следует чаще дышать
-- как положено порядочным существам. Они отвратительны.
-- Вы совершенно правы, благородный адмирал, -- мрачно согласился
переводчик
Пшинг, адъютант Атвара, подошел к монитору связи.
-- Благородный адмирал, тосевит из Соединенных Штатов здесь. Напоминаю
вам, что его зовут Корделл Халл; он носит титул государственного секретаря.
До нашего появления он являлся главным советником своего вождя не-императора
по связям с империями других Больших Уродов.
-- Пусть войдет, -- сказал Атвар.
Корделл Халл не лучшим образом чувствовал себя в невесомости, но
довольно успешно делал вид, что с ним все в порядке. Даже для Большого Урода
он оказался очень длинным, хотя и не слишком широким. Пучок у него на голове
был практически белым. Атвар знал, что это признак старения. Как и складки
на наружном покрове. Красотой посол не отличался, но Атвар всех тосевитов
считал Большими Уродами.
После обмена вежливыми приветствиями, принятыми даже среди врагов,
Атвар перешел к делу.
-- Я требую, чтобы вы немедленно вернули нам предателя по имени Страха,
капитана одного из наших кораблей, который сбежал к вам, нарушив все законы.
-- Нет, -- коротко ответил Корделл Халл.
Переводчик показал, что посол ответил категорическим отказом; Атвар и
сам это понял.
-- Соединенные Штаты не выдают тех, кто просит у них убежища, -- после
долгой паузы пояснил Корделл Халл. -- Моя страна создана людьми, мечтавшими
о свободе. Мы приветствуем беженцев; у нас не принято возвращать их обратно.
-- Вы приветствуете преступников? -- спросил Атвар, а потом добавил,
обращаясь непосредственно к переводчику: -- Меня это совсем не удивляет.
Переводить не нужно.
-- Да, -- вызывающе ответил Халл. -- Очень часто выясняется, что их так
называемые преступления состоят лишь в том, что они не согласны с лидерами
стран, которые покинули. -- Глубоко посаженные, как и у всех тосевитов,
глаза проницательно смотрели на Атвара.
-- Вы не считаете кражу корабля преступлением? -- удивился Атвар. --
Страха не только предатель, но и вор. Значит, ваша не-империя имеет привычку
укрывать краденое! Мы требуем вернуть корабль.
-- Что ж, продолжайте требовать, -- ответил Халл. -- Если во время
войны одна из сторон оказывается настолько щедрой, что помогает противнику,
она не должна рассчитывать, что получит свои игрушки обратно.
-- Во время войны та сторона, которая проигрывает, обычно старается
вежливо вести переговоры с побеждающей стороной, -- заявил Атвар. -- Во
всяком случае, так написано в древних летописях Расы; а мы еще ни разу не
проиграли ни одной войны.
-- Если вы полагаете, что мы проигрываем, взгляните на Чикаго, --
ответил Халл.
В своем роде он оказался таким же трудным противником, как Молотов из
СССР. Тот Большой Урод поражал полным отсутствием гибкости и механически,
словно плохо спрограммированная машина, отвергал все предложения Атвара. А
Халл пытался их всячески исказить.
-- Нет, это вы взгляните на Чикаго. Наши силы продолжают наступление.
Крупные заводы, которые вы так долго обороняли, практически очищены от
тосевитов, очень скоро наши победоносные самцы доберутся до берега озера,
возле которого расположен город.
-- Браво, -- ответил Халл, что заставило переводчика усомниться в своих
знаниях. После того как все разъяснилось, государственный секретарь
Соединенных Штатов сказал: -- Да, некоторые из ваших самцов доберутся до
озера Мичиган, но сколько из них погибнет? И сколько уже погибло -- их тела
сотнями валяются на улицах Чикаго.
-- Их гораздо меньше, чем ваших самцов, с которыми вы расстаетесь без
малейших сожалений в безнадежных попытках остановить нас, -- резко возразил
Атвар.
Ему совсем не понравилось упоминание о потерях, которые понесла Раса,
пытаясь захватить Чикаго.
Лицо Корделла Халла исказила усмешка -- так Большие Уроды выражают
некоторые свои эмоции. ("Веселье и иронию", -- объяснил переводчик перед
переговорами.)
-- У нас гораздо больше людей, чем у вас, да и ресурсов тоже. Очень
скоро при необходимости ввести подкрепления вам придется забирать у Питера,
чтобы заплатить Полу [Английская идиома -- поддерживать одно в ущерб
другому].
Переводчику пришлось углубиться в языковые тонкости и задать Халлу
несколько уточняющих вопросов, прежде чем Атвар уяснил, что Халл имел в
виду. Самым страшным было то, что тосевит сказал правду. Всякий раз, когда
новые самцы отправлялись в Чикаго, приходилось сворачивать наступательные
операции в других районах Тосев-3. Или, еще того хуже, из регионов,
считавшихся благополучно покоренными, вдруг начинали поступать сообщения о
волнениях и диверсиях.
Стараясь говорить так же иронично, Атвар заявил:
-- И что же вы предлагаете нам делать, недосягаемый тосевит?
-- Кто, я? Я всего лишь удачливый адвокат из Теннесси, -- ответил Халл,
что опять вызвало трудности у переводчика. Когда они были разрешены, Халл
продолжил: -- В Соединенных Штатах не питают пристрастия к витиеватым
титулам -- их никогда не любили и не будут любить. Мы считаем, что быть
свободным -- значит избавиться от подобной чепухи раз и навсегда.
Атвар с полнейшим недоумением посмотрел на Халла. Всякое общество,
построенное разумными существами, основано на иерархии -- как может быть
иначе?
Но сейчас у него не было времени на размышления, Халл продолжал
говорить:
-- Если вас и в самом деле интересует мое мнение, я скажу, чего хочет
от вас народ Соединенных Штатов: прекратите убивать людей и возвращайтесь на
свою планету.
Атвар попытался представить себе, какой прием его ждет, если он
вернется на родину с разбитой армией, погруженной в холодный сон, с
известием, что победившие Расу существа сейчас работают над постройкой
космических кораблей и очень скоро (по меркам Расы) доберутся до Империи.
-- Исключено, -- быстро ответил он.
-- Ну, честно говоря, я и не ждал другого ответа, -- признался Корделл
Халл. -- Тогда, если вы останетесь здесь... возможно, мы сможем выделить вам
земли -- и заключить мир?
-- Вы не можете диктовать нам условия мира, -- гневно ответил Атвар. --
Мы намерены покорить вашу планету. Скоро вы станете частью Империи, и мы
будем продолжать сражаться до тех пор, пока не одержим полной победы -- в
Чикаго и в других местах.
-- Если вы собираетесь продолжать в том же духе, то зачем пригласили
меня на свой космический корабль? -- спросил Халл. -- Для пожилого человека
полет сюда -- довольно неприятная процедура.
-- Мы призвали вас для того, чтобы потребовать возвращения предателя, в
чем вы нам дерзко отказали, а также передать предупреждение вашему
императору, -- сказал Атвар.
-- У нас нет императора, и он нам не нужен, -- возразил Халл.
-- Ну, тогда вашему вождю -- уж не знаю, как вы его называете, --
раздраженно прошипел Атвар. -- Вот наше предупреждение: если вы не оставите