Тартлдав Г. Око за око

ним командир. -- Насколько я понял, мы больше не будем вылетать на задания
по поддержке наших наземных сил в северной части Британии.
-- Понятно, -- медленно проговорил Теэрц.
Он действительно все понял: Раса проиграла сражение за Британию. Очень
скоро истребители перестанут летать и в южные районы острова. Там самцы
наступают, но сказать, что успешно, не может никто. Поддержка с воздуха
очень полезна для них, но цена ее слишком высока -- потери на земле, конечно
же, имеют серьезное значение, но самолеты и пилотов невозможно заменить. А
без них пехота и танковые войска очень быстро станут беспомощны.
-- Вы свободны, командир полета Теэрц, -- сказал Элифрим.
Теэрц вышел из комнаты, уступив место другому измученному самцу со
смазанной раскраской на теле, и направился к двери, которая вела наружу.
После допросов японцев разговор с командиром базы представлялся приятной
беседой. Элифрим не пинал его ногами, не бил, не угрожал раскаленными или
острыми предметами, которые могли причинить страшную боль, не кричал, не
обзывал лжецом и не грозил, что он поплатится за свою ложь. Разве _это_
можно назвать допросом?
Звезда Тосев ярко освещала эту часть своего третьего мира. Погода
показалась Теэрцу вполне приемлемой: не слишком холодно и достаточно тепло
-- значительно лучше, чем в большинстве регионов планеты. Тосев-3 можно было
бы назвать приятным местом... если бы не тосевиты.
Из-за них Раса сражалась не за победу, а за выживание. Из-за них самцы,
отправившиеся в Британию в надежде одержать победу и заставить врага
отказаться от борьбы, вернутся назад с тяжелыми ранениями или в специальных
пластиковых мешках -- а кое-кто не вернется вовсе.
Усилием воли Теэрц заставил себя не думать о поражении, которое Раса
потерпела в Британии. Но когда его глазные бугорки оглядели военно-воздушную
базу, он не нашел ничего такого, что порадовало бы его душу.
Когда Раса прибыла на Тосев-3, самцы открыто оставляли свои самолеты на
посадочных полосах, уверенные в том, что Большие Уроды им не страшны. Теперь
же истребители Расы -- как и самолеты тосевитов! -- прячутся в земляных
укрытиях. Базу по-прежнему окружают противовоздушные зенитные орудия, но им
отчаянно не хватает ракет. "Хорошо, что Большие Уроды не знают, насколько у
нас тяжелое положение", -- подумал Теэрц. Впрочем, рано или поздно они
узнают. Большие Уроды обладают поразительной способностью совать свой нос
куда угодно. Они потратили столько времени и сил, шпионя друг за другом,
что, несмотря на низкий уровень технологического развития, нашли способ
узнавать, что делает Раса и как у нее обстоят дела.
Чтобы хоть как-то компенсировать нехватку ракет, инженеры установили на
французских противовоздушных пушках радары, произведенные Расой. Они стали
наносить более точные удары, но не приобрели убойной силы и радиуса действия
ракет. Большие Уроды скоро узнают про пушки, и тогда окажется, что самцы не
зря прячут свои самолеты.
Комната для докладов находилась почти на самой границе базы. Теэрц
молча наблюдал за двумя тосевитами, которые медленно шли по дороге
неподалеку. Даже учитывая заниженные стандарты, которые Большие Уроды
установили для себя, было видно, что путники очень устали, их одежда (какая
дикость -- это ведь их родная планета, а они нуждаются в защите от плохой
погоды!) порвалась, а шкура испачкалась. Один из Больших Уродов, тот, что
покрупнее, побывал на войне или стал жертвой несчастного случая, потому что
на лице у него остался длинный шрам.
С точки зрения Теэрца от этого он стал еще безобразнее. Пластическая
хирургия на Тосев-3 так же безнадежно отстала, как и другие виды искусства.
Теэрц считал такое положение вещей возмутительным, потому что Тосев-3 --
опасное место, и тот, кого планета застает врасплох, навсегда остается
инвалидом или уродом. Раса привыкла к машинам и системам, которые работают
безупречно и никогда никому не причиняют вреда. А для Больших Уродов главное
-- результат. Им все равно, каким путем он получен.
Раньше, до того, как Теэрц прибыл на Тосев-3 -- точнее, до того, как
его захватили ниппонцы, -- он этого не понимал. Теперь же он испытывал
непреодолимое желание получить имбирь -- желание сродни тем импульсам, что
толкали Больших Уродов вперед. Он хотел получить свою порцию, причем
немедленно, все остальное не имело для него никакого значения.
Впрочем, получить имбирь не составляло никакого труда. Многие самцы,
работающие в наземных командах, жили на базе с тех самых пор, как ее
захватила Раса, и успели завязать отношения с тосевитами, готовыми
поставлять свое зелье Теэрц боялся, что только ниппонцы знают растение, к
которому они его приучили, но оказалось, что оно произрастает по всему
Тосев-3.
Большие Уроды используют имбирь только в качестве приправы. Теэрц
раскрыл пасть. Какая ирония! Тосевиты не в состоянии оценить лучшее, что
может подарить их жалкая планета.
Он заметил рабочего-заправщика и остановил его.
-- Я могу вам чем-нибудь помочь, недосягаемый господин? -- спросил
самец; несмотря на вежливое обращение, в его голосе прозвучали понимание и
легкий намек на циничную насмешку.
-- Мне кажется, двигатель моего самолета необходимо почистить, --
ответил Теэрц.
Глупый пароль, но до сих пор он работал без сбоев, и никто на базе не
попался на употреблении имбиря. Самцы нередко рассказывали жуткие истории о
том, как командование закрывало целые базы, а персонал подвергало наказанию.
Когда кому-то удастся поймать самцов, употребляющих имбирь, на снисхождение
рассчитывать нечего.
-- Я думаю, загрязнилась система подачи воздуха. А вы, недосягаемый
господин? -- проговорил заправщик. -- Ну, компьютерный анализ покажет, в чем
дело. Идемте со мной, мы проверим.
Компьютер, к которому заправщик привел Теэрца, был соединен со всеми
остальными на базе, а также с одним из космических кораблей, приземлившихся
в южной Франции. Код, набранный самцом, не имел никакого отношения к
проверке качества топлива.
-- Каков уровень загрязнения ваших двигателей? -- спросил заправщик.
-- По меньшей мере тридцать процентов, -- ответил Теэрц и внес цифру в
компьютер.
Тридцать процентов платы за последний расчетный период незаметно
перешли с его счета на счет рабочего-заправщика. Никто никогда не задавал
вопросов по поводу переводов -- по крайней мере здесь. Теэрц подозревал, что
в отделе учета работает самец, который ловко скрывает такие операции, чтобы
никто ничего не заподозрил. "Интересно, ему платят деньгами или имбирем?" --
подумал Теэрц. Он знал, что выбрал бы он.
-- Вот, недосягаемый господин. Видите? Анализ показывает, что у вас
совсем пустяковая проблема, -- сказал рабочий-заправщик, продолжая
изъясняться на тайном языке. -- Но я вам дам чистящую добавку, просто на
всякий случай.
Он выключил компьютер и вынул из мешочка на поясе несколько маленьких
пластиковых флаконов с коричневатым порошком, которые быстро передал Теэрцу.
-- Большое спасибо, -- сказал Теэрц и убрал флаконы в свой пояс.
Как только он доберется до надежного места, где его никто не увидит,
эта мерзкая планета получит шанс реабилитироваться.
* * *
Когда Мордехай Анелевич шагал с Фридрихом по улицам Лодзи, ему
казалось, будто он идет рядом с диким зверем, который обожает закусить
человечиной и в любой момент может на него наброситься. Дурацкое сравнение,
но что-то в нем было... Он не знал, чем Фридрих занимался во время войны, а
также в промежутке между вторжением немцев в Польшу и нападением ящеров на
Землю.
Впрочем, Фридриху хватило ума помалкивать о своих прошлых подвигах,
хотя им то и дело попадались на пути евреи. Гетто в Лодзи было меньше
варшавского, но в нем жило много очень голодных людей. По сравнению с тем,
что творилось в нацистском гетто, сейчас здесь царило благоденствие. Но,
кроме благоденствия, у них, собственно, ничего и не было.
Анелевич поморщился, увидев на стенах плакаты, с которых на него
смотрел Мордехай Хаим Румковский. Некоторые из них были совсем старыми и
потрепанными; другие новенькими, словно их повесили только вчера. Румковский
был старостой при фашистах и, судя по всему, остался руководить жизнью гетто
и при ящерах. "Интересно, как ему это удалось?" -- подумал Мордехай.
Фридрих тоже заметил плакаты.
-- Типичный Гитлер, только волос и усиков не хватает, -- проговорил он,
окинув Анелевича хитрым взглядом. -- Что ты чувствуешь, глядя на него,
Шмуэль?
Даже сейчас, оказавшись среди евреев, он не перестал насмешничать.
Анелевич тоже. Впрочем, они переругивались совсем не злобно -- скорее как
два парня, которые болеют за разные футбольные клубы.
-- Меня тошнит, -- ответил Мордехай.
Он сказал чистую правду, потому что до войны не поверил бы, что у
евреев тоже может появиться собственный Гитлер. Но он решил не показывать
Фридриху, _насколько_ ему противно.
-- Только Гитлер гораздо уродливее. -- С его точки зрения -- в прямом и
переносном смысле слова.
-- Чушь, -- заявил Фридрих и весело ткнул еврея локтем в бок.
В последнее время он делал это довольно часто, и Анелевич боялся, что в
какой-нибудь неподходящий момент не сумеет сдержаться. Впрочем, пока Фридрих
не перегибал палку.
Однако неприятности их все равно поджидали. Неожиданно посреди улицы
остановился еврей в тряпичной шляпе и длинном черном пальто и принялся
разглядывать Фридриха. Лицо еврея располосовал толстый уродливый шрам,
похоже, от пулевого ранения.
Он подошел к Анелевичу и наставил на него палец.
-- Ты еврей? -- поинтересовался он на идиш.
-- Да, я еврей, -- ответил ему Мордехай, тоже на идиш.
Он прекрасно понимал причину вопроса. Со своей светло-коричневой
бородкой он скорее походил на поляка, а не на стереотипного еврея --
человека со смуглой кожей и длинным, крючковатым носом.
-- Ты и в самом деле еврей! -- Незнакомец хлопнул себя рукой по лбу,
чудом не сбросив шляпу с головы. Затем он показал на Фридриха. -- А тебе
известно, с кем ты разгуливаешь? Тебе известно, с _чем_ ты разгуливаешь? --
Рука у него предательски задрожала.
-- Я знаю, что если начнется пожар и вот оттуда появится машина, она
раздавит нас, как пару тараканов, -- ответил Анелевич и показал на пожарную
станцию, перед которой они стояли.
На станции в гетто оставалось немного бензина. Анелевич знал, что это
единственная машина в еврейском квартале, которую поддерживают на ходу. Он
осторожно взял еврея за локоть.
-- Давайте уйдем с дороги на тротуар. -- Оглянувшись на Фридриха, он
сказал: -- Не отставай.
-- А куда мне еще идти? -- спросил совершенно спокойно и немного
насмешливо Фридрих.
Совсем не праздный вопрос. На улицах они встретили множество молодых
людей с оружием. Если Фридрих побежит, у него за спиной тут же раздастся
крик: "Фашист!" -- и его почти наверняка поймают, а то и прикончат в одну
секунду.
Казалось, еврей со шрамом на щеке именно это и собирается сделать. Не в
силах скрыть волнение, он повторил свой вопрос:
-- Тебе известно, с кем ты разгуливаешь по улицам, ты же сказал, что ты
еврей?
-- Да, я знаю, что он немец, -- ответил Мордехай. -- Мы из одного
партизанского отряда. Да, он нацистский солдат, но он умеет сражаться. И не
раз надрал ящерам задницу.
-- С немцем можно дружить. Даже с нацистом можно, -- ответил еврей. --
Мир -- странное место, здесь еще и не такое случается. Но находиться рядом с
тем, кто убивает твоих... -- Он плюнул на землю у ног Фридриха.
-- Я сказал, что мы -- товарищи по оружию. И ничего не говорил про
дружбу, -- заявил Анелевич.
Разговор даже ему казался дурацким. Неожиданно его охватили страшные
подозрения, и он покосился на Фридриха. Многие в партизанском отряде
помалкивали о том, что делали до того, как пришли в отряд. Справедливости
ради следует заметить, что он и сам ничего не рассказывал о себе. Но у
немца, наверное, имелась особенно веская причина держать рот на замке.
-- Товарищи по оружию. -- Теперь еврей сплюнул под ноги Мордехаю. --
Послушай меня, "товарищ". -- Он произнес это слово с таким презрением и
ненавистью, которые пристали разве что библейскому пророку. -- Меня зовут
Пинхас Сильверман. Я... был зеленщиком в Липно. Если ты не оттуда, значит,
ты никогда не слышал про наш городок, расположенный к северу от Лодзи. Там и
сотни евреев не набралось бы -- человек пятьдесят, не больше. Мы неплохо
ладили со своими соседями-поляками.
Сильверман замолчал и окинул Фридриха мрачным взглядом.
-- Однажды, после того как немцы захватили Польшу, к нам заявился...
взвод -- кажется, это так называется? -- полицейского батальона. Они собрали
нас, мужчин, женщин и детей... меня, мою Йетту, Арона, Йосселя и маленькую
Голду... и отвели нас в лес. Он, твой драгоценный товарищ, был среди тех
немцев. Я не забуду его лицо до самой смерти.
-- Ты был в Липно? -- спросил Анелевич у Фридриха.
-- Понятия не имею, -- равнодушно ответил тот. -- Я побывал в огромном
количестве польских городов.
-- Услышь глас ангела смерти! -- пронзительно взвизгнул Сильверман. --
"Я побывал в огромном количестве польских городов". Так он говорит. Конечно,
побывал. И убивал евреев. В живых не оставался никто -- разве что по чистой
случайности. Например, я -- такая случайность. Он застрелил мою жену,
застрелил нашу дочь, которую она держала на руках, он застрелил моих
мальчиков, а потом он выстрелил в меня. Я получил тяжелое ранение головы. --
Сильверман прикоснулся рукой к лицу. -- Наверное, поэтому он и его
дружки-убийцы решили, что я умер вместе со своей семьей, имеете со всеми
остальными. Они ушли. Я сумел встать и добраться до Плока, он побольше Липно
и расположен неподалеку. Я почти вылечился, когда немцы начали зачищать
Плок. Там они убивали не всех. Некоторых, тех, кто мог работать, отправляли
сюда, в Лодзь. Я оказался среди несчастных, кому выпала судьба стать их
рабами. Но Бог ко мне добр, и я могу отомстить мерзавцу, уничтожившему мою
семью.
-- _Полицейский_ батальон? -- Анелевич посмотрел на Фридриха с
нескрываемой ненавистью.
Немец всегда вел себя как солдат. Он сражался не хуже любого другого
солдата, и Анелевич решил, что он из вермахта. Плохо, конечно, но он слышал,
да и был знаком с некоторыми приличными парнями из немецкой армии еще до
того, как появились ящеры. Они делали свою работу, и все. Но те, кто служили
в полицейских батальонах...
Самое лучшее, что про них можно сказать, -- это то, что они иногда
убивали не _всех_ евреев в городах и деревнях, в которых побывали. Некоторых
они оставляли в живых и отправляли на тяжелые работы. И он, еврей, сражался
рядом с Фридрихом, спал, делил пищу, бежал из лагеря! Его затошнило.
-- Что ты можешь сказать в свою защиту? -- спросил он.
Из-за того, что он делил с Фридрихом тяготы партизанской жизни, и
потому, что до определенной степени был обязан ему жизнью, Анелевич не
позвал вооруженных парней сразу. Он хотел услышать, как Фридрих будет
оправдываться.
-- Мне сказать, что я сожалею о содеянном? -- пожав плечами, спросил
Фридрих. -- Мне это поможет? -- Он снова пожал плечами, явно не рассчитывая,
что кто-нибудь отнесется серьезно ко второму вопросу. Он помолчал немного.
-- Не могу сказать, что я страшно сожалею о случившемся. Я выполнял приказы.
Офицеры говорили нам, что вы, евреи, враги рейха и вас нужно уничтожать. И
потому... -- Он еще раз пожал плечами.
Анелевич уже слышал подобные слова от нацистов, попавших в плен к
евреям, когда помогал ящерам изгнать немцев из Варшавы. Прежде чем он успел
как-то отреагировать, Пинхус Сильверман зашипел:
-- Моя Йетта, мои мальчики, моя малышка были вашими врагами? Они
представляли опасность для вас, ублюдков? -- Он хотел плюнуть Фридриху в
лицо, но промахнулся, и слюна медленно сползла по кирпичной стене пожарной
станции.
-- Отвечай ему! -- крикнул Анелевич, потому что Фридрих молчал.
-- Яволь, герр генерал-фельдмаршал! -- сказал Фридрих и залихватски
щелкнул каблуками. -- Ты меня поймал. Вы поступите со мной так, как
посчитаете нужным, как это делал я, выполняя приказы своего командования.
Когда Англия сбросила на нас свои бомбы и погибло множество женщин и детей,
английские летчики считали их своими врагами. И еще -- прежде чем вы меня
пристрелите -- должен заметить, что, когда _мы_ сбрасывали бомбы на Англию,
мы тоже убивали мирных жителей. Ну, и чем я отличаюсь от пилота
бомбардировщика, если не считать того, что у меня в руках была винтовка, а
не целый самолет, начиненный бомбами?
-- Но евреи, которых ты убивал, не сделали тебе ничего плохого, --
сказал Мордехай, который уже обсуждал это с Фридрихом раньше. -- Часть
Польши входила в состав Германии, и некоторые евреи сражались на стороне
кайзера в прошлой войне. Зачем же убивать их сейчас?
-- Офицеры говорили нам, что они враги. Если бы я обращался с ними не
как с врагами, кто знает, что было бы со мной сейчас? -- спросил Фридрих. --
И еще один вопрос, Шмуэль... если бы ты мог сделать громадный омлет из всех
яиц ящеров, ты бы его поджарил, чтобы они больше никогда нас не беспокоили?
-- Нам твоя нацистская болтовня ни к чему, -- заявил Сильверман. --
Скажи мне вот что, нацистский подонок, что бы ты стал делать, если бы нашел
человека, убившего твою жену и детей? Что бы ты сделал, если бы оказалось,
что он даже _не помнит_, как убил их?
-- Я бы прикончил ублюдка, -- ответил Фридрих. -- Но я ведь всего лишь
нацистский подонок и в жизни не разбираюсь. Сильверман посмотрел на
Мордехая.
-- Ты его слышал. Он сам себя приговорил -- если бы он этого не сделал,
я бы ему помог.
Фридрих тоже взглянул на него, словно хотел сказать: "Мы вместе
сражались, а теперь ты собираешься меня убить? Ты ведь давно знал, кто я
такой -- по крайней мере частично. Ты же сознательно от себя отталкивал это
знание, чтобы мы не вцепились друг другу в глотки?"
-- Фридрих, -- вздохнув, проговорил Анелевич, -- я думаю, нам нужно
пойти на рыночную площадь Балут.
На площади располагался не только рынок; там находились
административные учреждения лодзинского гетто. Кто-нибудь наверняка узнает
Мордехая Анелевича. Не исключено, что это поможет Фридриху. Впрочем, другим
наверняка захочется открыть его настоящее имя Хаиму Румковскому -- или
ящерам.
-- Значит, ты тоже решил сказать им, что меня нужно повесить? --
поинтересовался Фридрих.
-- Нет, -- ответил Анелевич.
Пинхас Сильверман издал сердитый стон. Не обращая на него внимания,
Анелевич продолжил:
-- Сильверман расскажет о том, чем ты занимался до появления ящеров. А
я -- о том, как ты себя вел после их прихода, точнее все, что мне известно.
Чаша весов должна склониться...
Фридрих рассмеялся ему в лицо.
-- Неужели ты думаешь, что сейчас, когда обстоятельства изменились,
когда евреи смогли поднять голову, меня ждет что-нибудь хорошее?
-- Мы верим в понятие, о котором вы, нацисты, вероятно, никогда не
слышали. Это справедливость, -- ответил Анелевич.
-- Чушь собачья, -- сказал Фридрих. -- Итак, именем справедливости ты
собираешься...
Не договорив, даже не изменив направления взгляда, он ударил Анелевича
в живот и побежал.
-- Уф! -- выдохнул Мордехай и сложился пополам.
"Проклятье", -- подумал он, пытаясь набрать воздуха в непослушные
легкие. Возможно, Фридрих и начинал свою карьеру в полицейском батальоне, но
с тех пор он стал настоящим солдатом и партизаном -- со всеми вытекающими
последствиями. Враг не должен знать, что ты собираешься сделать в следующую
минуту, -- первый пункт в списке необходимых умений хорошего солдата и
партизана.
Однако немец не взял в расчет Пинхаса Сильвермана. Еврей из Липно с
громким криком "нацистский убийца!" бросился вслед за ним. Анелевичу удалось
встать на колени в тот момент, когда Сильверман догнал Фридриха и повалил на
землю. В этой схватке у Сильвермана шансов не было, но раньше чем Фридрих
избил его до потери сознания, появились вооруженные пистолетами люди и
громко приказали им прекратить драку.
Сильверман, задыхаясь, изложил им свою историю. Один из вооруженных
парней задал Фридриху короткий вопрос:
-- Ну?
-- Да, -- так же коротко ответил Фридрих.
Два выстрела прозвучали одновременно. Прохожие, которые не знали, что
происходит, испуганно закричали. Сильверман разрыдался. От радости или
ярости? Или его охватила печаль, оттого что еще одна смерть не вернет его
уничтоженную семью? "Наверное, он и сам не знает", -- подумал Анелевич.
-- Слушай, Арон, давай избавимся от этих отбросов.
Парни схватили Фридриха за ноги и потащили тело прочь. На асфальте
осталась кровавая дорожка.
Мордехай медленно поднялся на ноги. Он еще не мог толком разогнуться;
Фридрих отличался огромной силой, и удар получился безжалостным. Он был
хорошим спутником, но если знать, чем он занимался... Анелевич покачал
головой. Немец, возможно, получил по заслугам, но если бы все люди,
заслужившие смерть за свои поступки во время войны, неожиданно попадали
замертво на землю, в живых осталось бы так мало, что даже Ной не смог бы
снарядить свой ковчег. А мир перешел бы к ящерам, у которых руки тоже по
локоть в крови.
Анелевич покачал головой и медленно, тяжело побрел по улице. Он снова
остался совершенно один. И почему-то чутье ему подсказывало, что его ждут
серьезные проблемы.
* * *
-- Господи, как мне жаль пехоту, -- сказал Генрих Ягер, который с
упрямой целеустремленностью заставлял себя идти вперед. -- Думаю, во время
этого проклятого похода я потерял килограммов десять.
-- Перестань ныть, -- отбрил Отто Скорцени. -- Ты на юге Франции, друг
мой, здесь самые лучшие в мире курорты. Чем тебе не отдых?
-- А теперь спроси меня, как я к этому отношусь. А я отвечу, что мне
плевать, -- сказал. Ягер. -- По мне, так твой "курорт" ничем не отличается
от русских степей. Там тоже было страшно жарко.
Он отер лоб рукавом грязной рубашки. Его простая одежда ни за что не
обманула бы французов, никто из них не принял бы его за своего, но ящеры
такой проницательностью не обладали.
-- Зато здесь не так холодно, как в степях зимой, уж можешь мне
поверить. -- Скорцени демонстративно поежился. -- К тому же тут не такие
уродливые пейзажи. А теперь прибавь-ка шагу. Мы должны добраться до
следующей остановки до захода солнца. -- И он пошел быстрее.
Тяжело вздохнув, Ягер поплелся за ним.
-- Мы вчера прошли мимо базы ящеров, потому что ты так сильно спешишь,
-- проворчал он.
-- Мы прошли мимо базы, и никто к нам не привязался. Так что прекрати
стонать, -- ответил Скорцени. -- Когда имеешь дело с ящерами, лучше всего
действовать напрямую. Они такие расчетливые и осторожные, что не могут себе
представить нахальных идиотов, которые попытаются провернуть что-нибудь
рискованное прямо у них под носом. Сами они никогда в жизни не совершают
глупостей и потому не ожидают ничего подобного от других. Мы уже множество
раз этим пользовались.
-- Ну, хорошо, предположим, ты прав. Только ты ведь не собираешься в
ближайшее время преподнести им свою задницу в подарок, а заодно и мою тоже?
Нас не интересует их база.
-- Ты так думаешь? А какая тебе польза от твоей задницы? -- со смехом
спросил Скорцени и повернулся в сторону базы. -- А ты заметил, с каким
удивлением нас разглядывал их пилот? -- Скорцени попытался изобразить
уставившегося на них ящера.
Ягер невольно расхохотался, но уже в следующую минуту веселье слетело с
него, точно шелуха с лука.
-- А с чего ты взял, что тот ящер пилот?
-- Золотые с синим полосы на груди и животе, желтые на руках и красные
с малиновым пятна на голове. Думаю, он офицер среднего ранга... иначе
малиновых пятен было бы меньше. Я внимательно изучал их раскраску, приятель.
И, можешь не сомневаться, знаю, о чем говорю.
-- А я и не сомневаюсь, -- насмешливо заметил Ягер.
Они шли дальше, справа весело несла свои воды река Тарн, овцы щипали
траву, растущую по берегам, иногда раздавался лай собак. В крошечной
деревушке работал кузнец, и грохот его молота гулким эхом носился по улицам,
совсем как тысячу лет назад.
-- Я скажу тебе, что мне здесь нравится, -- неожиданно проговорил Ягер.
-- Впервые за прошедшие четыре года я попал в края, которых не коснулась
война.
-- Естественно, -- ответил Скорцени. -- А когда мы найдем какое-нибудь
кафе, ты сможешь заказать себе вина.
-- Вина? -- удивленно переспросил Ягер. -- Ах, да. Французы
капитулировали, прежде чем мы сюда добрались, и эта часть Франции так и не
узнала тягот оккупации. Потом заявились ящеры, и французы сдались им. У них
это неплохо получается. -- Он фыркнул. -- В результате многие из них
остались живы, а могли бы погибнуть, если бы оказали сопротивление.
Получается, что они трусы? Или просто умнее нас?
-- И то и другое, -- сказал Скорцени. -- Но лично я предпочитаю стоять
на ногах, а не валяться в пыли, разрешая всем желающим пинать меня ногами.
Впрочем, если бы кому-нибудь и удалось меня свалить, я бы утащил его с
собой.
Ягер задумался над этими словами, а потом медленно кивнул. У него за
спиной раздался звон колокольчика, и он отступил в сторону, пропуская
французского полицейского на велосипеде. Маленькие усики и кепи делали его
похожим на персонаж из фильма. В корзинке, прикрепленной чуть ниже руля, он
вез длинные батоны и бутылку красного вина. Судя по тому, как напряженно он
смотрел на свою поклажу, она интересовала его значительно больше, чем
какие-то грязные путники.
Они миновали деревушку под названием Амбиале. В стародавние времена
владелец этих земель выстроил замок на небольшом холмистом уступе, нависшем
на Тарном. Замок превратился в руины, а деревушка выжила.