Страница:
броня выдержала -- иначе он не сидел бы здесь, размышляя над тем, насколько
сильно пострадал танк.
Командир и стрелок определили цель для уничтожения.
-- С вашего позволения, недосягаемый господин... -- сказал Скуб и после
крошечной паузы выстрелил.
Этого короткого мгновения дойчевитам хватило для того, чтобы произвести
еще один выстрел. Бах! И снова Уссмака подбросило на сиденье, но броня опять
выдержала.
Танк раскачивался после залпа, произведенного Скубом.
-- Попал! -- крикнул Уссмак, когда из-за кустов поднялся столб дыма.
Даже самые лучшие орудия тосевитов не могут пробить носовую броню танка
Расы.
-- Вперед, -- приказал Неджас, и Уссмак прибавил скорость.
Уссмак заметил, что еще несколько дойчевитов вооружены пугающими
реактивными минометами. У него на глазах они уничтожили два транспортера и
один подожгли. Мало кому из самцов неприятеля удалось спастись. Вспышки при
запуске ракет показывали, где они находятся, и стрелки безжалостно поливали
эти места огнем -- кроме того, еще несколько водителей танков, последовав
примеру Уссмака, предприняли более решительные меры борьбы с неприятелем.
Они почти добрались до города, обозначенного на карте под названием
Руфах, когда Неджас приказал:
-- Водитель, стоп.
-- Стоп, недосягаемый господин, -- послушно повторил Уссмак, хотя
приказ его озадачил: несмотря на ракетный обстрел, они успешно продвигались
вперед.
-- Приказ командира части, -- сказал Неджас. -- Мы должны вернуться на
прежнюю позицию и возобновить первоначальное наступление.
-- Будет исполнено, -- ответил Уссмак, как и полагалось по уставу. А
затем, не только потому, что ему довелось стать участником большого
количества сражений с разными экипажами, но еще и потому, что смерть
товарищей отдалила его от остальных представителей Расы, проговорил: --
Звучит как-то не слишком разумно, недосягаемый господин. Даже если наши дела
здесь идут успешно, мы еще не подавили сопротивление Больших Уродов. Покинув
предыдущие позиции, мы дали возможность тосевитам у реки немного передохнуть
и укрепить свою оборону. Они и прежде слабостью не отличались, а теперь и
вовсе окажут нам серьезное сопротивление, даже если мы проедем прямо по их
позициям.
Неджас довольно долго молчал. Наконец командир танка вынес свой
вердикт:
-- Водитель, боюсь, вы демонстрируете отсутствие надлежащего
повиновения.
Уссмак знал, что демонстрирует отсутствие надлежащих качеств во многих
отношениях, но ведь командир не сказал, что он не прав.
* * *
-- Сними одежду, -- велел Томалсс.
Маленький дьявол говорил по-китайски с непривычным шипящим акцентом. Лю
Хань к нему уже привыкла и понимала его без затруднений.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответила она на языке
маленького дьявола.
"Интересно, уловил ли он в моих словах тоскливое смирение?" -- подумала
она.
Наверняка нет. Маленькие чешуйчатые дьяволы старались побольше узнать
про людей -- так человек интересовался бы новой породой свиней. То, что у
людей могут быть чувства, даже не приходило им в голову.
Вздохнув, Лю Хань стянула черную хлопчатобумажную тунику, сбросила
мешковатые брюки, а потом и нижнее белье прямо на грязный пол хижины в
лагере переселенцев к западу от Шанхая. Люди на улице болтали, ссорились,
ругали детей, гонялись за домашней птицей. Совсем рядом находился рынок;
шум, доносившийся оттуда, казался Лю Хань бесконечным, как журчание ручья.
Она до того привыкла к нему, что практически не замечала.
Диковинные глаза Томалсса вращались каждый сам по себе, пока он ее
разглядывал. Она стояла неподвижно, давая ему возможность смотреть столько,
сколько он пожелает; год общения с чешуйчатыми тварями научил ее, что
плотского интереса люди у них не вызывают... впрочем, какой интерес может
возникнуть у мужчины, когда у нее такой огромный, раздутый живот -- словно
она проглотила дыню. Лю Хань полагала, что ребенок должен родиться меньше
чем через месяц.
Томалсс подошел и положил ладонь ей на живот. Его кожа была сухой и
чешуйчатой, как у змеи, но теплой, почти горячей. Маленькие дьяволы горячее
людей. Кое-кто из христиан в лагере утверждал: это доказательство того, что
они пришли прямо из христианского ада. Лю Хань отчаянно хотелось, чтобы они
вернулись назад и оставили ее -- и всех людей -- в покое.
Ребенок у нее в животе шевельнулся. Томалсс отдернул руку, отскочил на
несколько шагов и удивленно зашипел.
-- Отвратительно, -- сказал он по-китайски и кашлянул, чтобы
подчеркнуть свою мысль. Лю Хань опустила голову.
-- Да, недосягаемый господин, -- сказала она.
Какой смысл спорить с чешуйчатым дьяволом? Они вылупляются из яиц, как
домашняя птица.
Томалсс опасливо приблизился к ней. Снова протянул руку вперед и
прикоснулся к ее интимному месту.
-- Мы видели, что у вас детеныши выходят из маленькой дырочки. Нам
необходимо изучить этот процесс. Мне кажется, такой процесс невозможен.
-- Возможен, недосягаемый господин.
Лю Хань стояла абсолютно неподвижно и терпела чужую руку, которая
исследовала ее тело. Ее переполняла ненависть, но она не могла выпустить на
свободу свои чувства. После того как японцы напали на родную деревню Лю Хань
и убили ее мужа и сына, маленькие чешуйчатые дьяволы победили японцев -- и
увезли Лю Хань.
У маленьких дьяволов были сезоны спаривания, как у домашних животных.
Обнаружив, что у людей все обстоит иначе, они испытали отвращение и
одновременно изумление. Лю Хань оказалась одной из тех, кого они выбрали,
чтобы побольше узнать про заинтересовавший их процесс -- так люди стали бы
изучать привычки свиней. По сути, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху
-- хотя они, разумеется, ни о чем подобном даже не думали.
В каком-то смысле Лю Хань повезло. Один из мужчин, которых ей навязали,
американец Бобби Фьоре, оказался приличным человеком, они стали жить вместе,
и ей больше не пришлось иметь дело с разными мужчинами. Ребенок Бобби Фьоре
снова пошевелился у нее в животе.
Но Бобби умер. Он бежал из лагеря вместе с китайскими
партизанами-коммунистами. Каким-то образом ему удалось добраться до Шанхая.
Чешуйчатые дьяволы убили его. И принесли ей цветные фотографии, чтобы она
опознала труп.
Томалсс открыл папку и вынул один из поразительных снимков, которые
делали маленькие дьяволы. Лю Хань пару раз рассматривала фотографии в
журналах до того, как появились мерзкие твари. Она даже несколько раз была в
кино. Но ей никогда не доводилось видеть таких ярких цветов и объемных
картинок.
Этот тоже оказался цветным, но яркие краски не имели никакого отношения
ни к чему, что знала Лю Хань: яркие синие, красные и желтые кляксы,
казалось, случайным образом покрывали изображение свернувшегося калачиком
ребенка.
-- Фотография сделана машиной-которая-делает-выводы из результатов
сканирования детеныша, растущего у тебя в животе, -- объявил Томалсс.
-- Машина-которая-делает-выводы глупа, недосягаемый господин, --
сердито ответила Лю Хань. -- У ребенка кожа такого же цвета, что и у меня,
может быть, немного розовее. А над попкой у него будет красное пятно,
которое со временем исчезнет. Он совсем не похож на существо, которое
выпачкалось красками.
Томалсс открыл пасть. Лю Хань не знала, смеется он над ней или его
позабавили ее рассуждения.
-- Цвета не настоящие, -- сказал он. -- Машина-которая-делает-выводы
использует их, чтобы показать разницу температур разных частей тела
детеныша.
-- Машина-которая-делает-выводы глупа, -- повторила Лю Хань.
Она понимала далеко не все, что говорил Томалсс; знала только, что
чешуйчатые дьяволы, несмотря на свою силу, умом не отличаются. Может быть,
за них думают машины?
-- Вы показали мне, что у меня будет сын, -- еще до того, как он
родился. Я вам благодарна. -- Лю Хань поклонилась Томалссу. -- Как может
машина-которая-делает-выводы знать, что находится у меня внутри?
-- При помощи света, который ты не видишь, и звука, который не слышишь,
-- сказал маленький дьявол, но Лю Хань все равно ничего не поняла. Он
протянул ей другие снимки. -- Вот более ранние фотографии детеныша. Видишь,
сейчас он уже больше похож на тебя.
Да, он прав. Если забыть об идиотских красках, изображение на некоторых
картинках не имело ничего общего с человеком. Но Лю Хань разговаривала с
женщинами, у которых случился выкидыш, и помнила их рассказы о том, как из
их тела исторгались куски плоти необычной формы. Ей очень хотелось поверить
Томалссу.
-- Вы будете делать новые картинки, недосягаемый господин, или я могу
одеться? -- спросила она.
-- Я буду снимать тебя, мы хотим посмотреть, как меняется твое тело по
мере того, как в нем растет детеныш.
Томалсс достал какой-то предмет, наверное, фотоаппарат, хотя Лю Хань не
приходилось видеть такого маленького. Томалсс обошел ее со всех сторон,
сфотографировал спереди, сбоку и со спины. А затем сказал:
-- Одевайся. Скоро увидимся снова.
Не дожидаясь ответа, он выскочил за дверь, не забыв прикрыть ее за
собой, за что Лю Хань была ему чрезвычайно признательна.
Вздохнув, она принялась одеваться Ее наверняка снимают другие камеры,
спрятанные в хижине. Маленькие дьяволы ведут за ней постоянное наблюдение с
тех самых пор, как она попала к ним в лапы. А после того как Бобби Фьоре
сумел сбежать из лагеря, они вообще ни на секунду не выпускают ее из поля
зрения.
Однако она все равно умудрялась обманывать маленьких дьяволов. Томалсс
выдал ей полезную информацию. Лю Хань достала пару оккупационных долларов из
надежного места среди горшков и кастрюль и вышла из хижины.
Многие расступались, завидев, как она медленно шагает по грязной дороге
от своего дома: тому, кто так тесно связан с чешуйчатыми дьяволами, нельзя
доверять. Впрочем, дети не разбегались в разные стороны, а принимались ее
дразнить, как и в прежние времена.
На рыночной площади кипела жизнь. Здесь продавали свинину, кур, уток,
щенят, самые разнообразные овощи, нефрит и шелка, хлопок, корзины, горшки и
жаровни -- все, что жителям удавалось сделать, вырастить, найти, обменять
(или украсть) в лагере военнопленных. Женщины в плотно облегающих платьях с
разрезами в самых неожиданных местах и с соблазнительными улыбками на лицах
обещали мужчинам показать свое тело -- эвфемизм, заменяющий слово
"проституция". У них не было отбоя от клиентов. Лю Хань жалела их, она
знала, _что_ им приходится переживать каждый раз.
Она ловко избежала столкновения с торговцем, обвешанным ножами и
мисками, но чуть не перевернула доску из слоновой кости для игры в маджонг,
ее владелец зарабатывал себе на жизнь тем, что соревновался в
сообразительности (а также ловкости рук) с любым прохожим, желающим принять
участие в состязании.
-- Смотри, куда идешь, глупая женщина! -- прикрикнул он на Лю Хань.
Бобби Фьоре прибегал к помощи весьма выразительного жеста в качестве
ответа на подобные крики, он знал его значение, а китайцы -- нет, поэтому он
мог демонстрировать свои чувства, не вызывая их гнева. Лю Хань просто
продолжала шагать вперед. Она остановилась у тележки с соломенными шляпами.
Примеряя одну из них, сказала владельцу телеги:
-- Вы знаете, что у маленьких дьяволов есть камера, которая определяет,
насколько предмет горячий? Правда, удивительно?
-- Наверное, только мне на них наплевать, -- ответил продавец на
диалекте, который Лю Хань понимала с трудом; в лагере собрались жители из
самых разных уголков Китая. -- Будете покупать шляпу или нет?
Немного поторговавшись, Лю Хань пошла дальше. Она рассказала о камере
другим торговцам, стоявшим за прилавками и возле небольших тележек, а потом
купила маленький медный горшок. Лю Хань обошла половину рынка, прежде чем
осмелилась приблизиться к продавцу домашней птицы, устроившемуся рядом с
мясником, торговавшим свининой. Она и ему поведала про камеру, выбирая
цыплячьи ножки и шеи.
-- Правда, удивительно? -- закончила она свой рассказ.
-- Камера, которая видит, насколько предмет горячий? И _правда_
удивительно, -- согласился с ней продавец. -- Ты думаешь, я дам тебе так
_много_ всего за тридцать оккупационных центов? Женщина, ты спятила!
Закончилось тем, что Лю Хань заплатила за кусочки курицы сорок пять
центов -- слишком дорого... но она не стала спорить. Для торговца домашней
птицей фраза "правда, удивительно?" являлась паролем и говорила, что у Лю
Хань появилась интересная информация. Его слова "и _правда_ удивительно"
означали, что он ее понял. Каким-то образом -- она не знала, каким, да и не
хотела знать -- он передаст ее сообщение коммунистам, находящимся за
пределами лагеря.
Лю Хань знала, что чешуйчатые дьяволы внимательно наблюдают за ней. Их
интересовала не только ее беременность. Они не доверяли ей из-за того, что
сделал Бобби Фьоре. Но если она станет разносить сплетни по всему рынку, как
они догадаются, кто является человеком, которому предназначается информация?
Со стороны она казалась глупой женщиной, болтающей со всяким, кто готов
послушать.
Лю Хань мстила чешуйчатым дьяволам -- как могла.
* * *
Когда Мордехай Анелевич взял в руки винтовку, он почувствовал, что
снова приносит пользу. Те месяцы, что он провел в маленьком польском городке
Лешно, оказались самыми приятными с тех пор, как немцы вошли в Польшу в 1939
году. В особенности роман с Зофьей Клопотовской, которая жила по соседству с
людьми, давшими ему приют. Впрочем, воспоминания несколько портило чувство
вины. Вокруг бушевала война, разве имеет он право на удовольствия?
Когда пришли ящеры, он готовил в варшавском гетто восстание против
немцев. Евреи гетто подняли оружие -- против нацистов и на стороне ящеров,
-- и Анелевич возглавил бойцов еврейского Сопротивления в захваченной
ящерами Польше. Он стал одним из самых могущественных людей в стране.
Однако ящеры, не собиравшиеся уничтожать евреев, намеревались
превратить их в рабов -- как, впрочем, русских, немцев, поляков и всех
остальных людей. Присоединившись к ним на короткое время, евреи спасли свой
народ. Но заключение долговременного союза грозило катастрофой для всех
народов.
Очень осторожно Анелевич начал работать против ящеров. Он позволил
немцам тайно вывезти взрывчатый металл на запад, хотя часть драгоценного
вещества досталась американцам и британцам. Кроме того, он способствовал
бегству из страны своего друга Мойше Русецкого, после того как стало ясно,
что тот больше не может выступать по радио с лживыми заявлениями от имени
врага. Однако ящеры стали подозревать Мордехая, вот почему ему пришлось уйти
в лес. Часть партизан были евреями, кроме того, к ним примкнули несколько
поляков и немцев. Немцы, оставшиеся в живых и сражающиеся с ящерами через
год после вторжения инопланетян, оказались крепкими ребятами.
Где-то, чуть впереди, закричала сова. Мордехая это не пугало. Пару
ночей назад он слышал, как выли волки. Вот тогда его охватил атавистический
страх, да такой сильный, что внутри все сжалось.
Чуть ближе дозорный издал тихое шипение, и все застыли на своих местах.
Вскоре Мордехай услышал сообщение, переданное шепотом по цепочке:
-- Иржи нашел шоссе.
Дорога из Люблина в Байала Подляска была асфальтированной, что по
польским стандартам делало ее исключительно ценным объектом. Один из немцев,
рослый блондин по имени Фридрих, хлопнул Анелевича по плечу и сказал:
-- Ладно, Шмуэль, посмотрим, что у нас получится.
-- Один раз похожий план сработал, -- ответил Мордехай на таком
правильном немецком, что ему мог позавидовать его собеседник, представитель
вермахта.
В партизанском отряде пользовались только именами, не фамилиями.
Анелевич взял себе фальшивое -- многие, узнав, кто он на самом деле, не
удержатся от соблазна сдать его ящерам, -- но оно все равно было еврейским,
несмотря на отличный немецкий и польский. Превосходное знание языка не
скрывает некоторых весьма характерных деталей.
-- Хорошо, -- сказал Фридрих. -- Скоро узнаем, сработает ли твой план
еще раз.
В его голосе прозвучала угроза, но Анелевич знал, что еврейская кровь
тут ни при чем. Просто Фридрих не хотел потерпеть неудачу. Это у него
осталось со времен службы в армии. В остальном он ничем не напоминал лощеных
офицеров вермахта, которые превратили в ад жизнь евреев в Варшаве и Лодзи,
да и вообще по всей Польше. Мятая шляпа заменяла немцу металлическую каску,
спутанная желтая борода украшала лицо, а нагрудный патронташ, надетый поверх
крестьянской куртки, придавал вид заправского пирата.
Вздохнув от облегчения, Анелевич снял с плеч ящик, который нес вместе с
рюкзаком. Какой-то ловкач стащил его с базы ящеров в Люблине. Ничего
особенного, обычный контейнер для боеприпасов. Он поставил его на дорогу, и
партизаны сложили туда банки с едой, отчасти позаимствованной у ящеров,
отчасти сделанной людьми.
Стоявший прямо у шоссе Иржи держал в кармане банку с молотым имбирем.
-- Засунь мне в карман, -- шепотом приказал ему Мордехай. -- Еще рано
выставлять приманку на всеобщее обозрение.
-- Это твое представление, -- прошептал Иржи и отдал банку Анелевичу.
Он ухмыльнулся, в темноте зловеще блеснули белые зубы. -- Ну, ты и хитрец!
Настоящий еврейский ублюдок!
-- Да пошел ты, Иржи, -- ответил Мордехай, улыбаясь в ответ.
Анелевич вышел на дорогу и вытряхнул содержимое контейнера на асфальт,
банки покатились в разные стороны. Он оглядел плоды своих трудов и решил,
что этого недостаточно. Тогда он наступил на пару жестянок, разбил несколько
банок.
Затем отошел на несколько шагов, еще раз внимательно изучил место
действия и пришел к выводу, что все просто отлично. Складывалось
впечатление, что ящик с продуктами свалился с грузовика. Затем Мордехай
достал из кармана банку с имбирем, открыл крышку и высыпал половину
содержимого на то, что осталось в ящике. Закончив, поставил банку на дороге
и спрятался в кустах.
-- А теперь будем ждать, -- сказал он Иржи.
Тот кивнул.
-- Вонючие кретины не сообразили вырубить кусты вдоль дороги, --
заметил он.
-- Не сообразили? -- переспросил Анелевич. -- Ну, может быть. Лично я
думаю, им просто не хватает рук, чтобы сделать все необходимое. Хорошо. Если
бы дело обстояло иначе, они бы нас давно победили. Они пытаются захватить
весь мир и потому вынуждены рассредоточить свои силы.
Он нашел отличное местечко за каким-то кустом -- Мордехай вырос в
городе и не особенно разбирался в ботанике. Сняв штык, он выкопал себе
небольшую ямку в мягкой земле. Анелевич прекрасно понимал, что намного лучше
справился бы со своей задачей, если бы у него имелось необходимое снаряжение
для рытья окопов.
Теперь оставалось затаиться и ждать. Прилетел комар и укусил его в
руку. Мордехай согнал его, но другой тут же облюбовал ухо. Сосед прошептал,
что он слишком шумит. Появился еще один комар. Мордехай заставил себя лежать
тихо.
Машины ящеров производили гораздо меньше шума, чем грузовики нацистов.
Порой немецкие танки и машины проезжали по дорогам с таким ревом и грохотом,
что наводили на всех ужас, но зато ты всегда знал, где они находятся.
Ящеры могли подобраться незаметно, а потому следовало быть осторожным.
Мордехай соблюдал осторожность, как и все остальные партизаны. Тот, кто
проявлял беспечность -- впрочем, порой и тот, кто ее не проявлял, -- платил
за это жизнью. Услышав тихий рокот машин, направляющихся на север, Мордехай
прижался к земле, стараясь остаться незамеченным. У ящеров имелись приборы,
позволявшие им видеть в темноте.
Транспортер с солдатами и три грузовика, не останавливаясь, промчались
мимо ящика, валявшегося на дороге. У Анелевича внутри все похолодело. Если
ловушка не сработает, его престиж в отряде упадет. Он руководил еврейским
Сопротивлением, но здесь никто этого не знал. Для них Мордехай Анелевич был
всего лишь новичком, решившим показать, на что он способен.
Последний грузовик остановился, вслед за ним затормозил транспортер с
солдатами охраны. Мордехай лежал, не поднимая головы, только напряженно
вслушивался в звуки, доносившиеся с шоссе. Хлопнула дверь грузовика.
Анелевич не шевелился. Один из ящеров решил подойти к ящику, проверить, что
там такое.
Больше всего Мордехай боялся, что ящеры не тронут приманку, опасаясь,
что она подсоединена к мине или гранате. На самом деле отличная идея, но
Мордехай был тщеславен. Он хотел уничтожить как можно больше ящеров.
Он сразу понял, когда ящер обнаружил имбирь: взволнованное, удивленное
шипение не нуждалось в переводе. Он и сам с удовольствием зашипел бы -- от
облегчения. Не все ящеры употребляли имбирь -- но любителей земной приправы
хватало. Мордехай рассчитывал на то, что среди тех, кто заинтересуется
ящиком, окажется хотя бы один.
Услышав радостное шипение своего товарища, из грузовика выскочил еще
один ящер. Возможно, у него имелся передатчик, потому что в следующее
мгновение люки транспортера начали открываться. Рот Анелевича скривился в
злобном оскале. Произошло как раз то, на что он рассчитывал!
"Осторожно, осторожно... терпение". Он знаками показал своим товарищам,
чтобы они дождались момента, когда можно будет нанести неприятелю
максимальный урон. Если повезет, команда транспортера выберется из машины
вслед за солдатами. Возможно, им хватит сообразительности, и они останутся
внутри, но любители имбиря не отличаются особым умом, когда речь идет о
хорошей дозе. Может быть, они даже забудут об оружии, имеющемся на
транспортере.
Один из партизан не выдержал ожидания и открыл огонь. К нему тут же
присоединились остальные, стараясь за минимальное время прикончить
максимальное количество ящеров.
Анелевич поднял винтовку и, не вставая с земли, начал стрелять в
сторону дороги. Без специальных приборов, как у ящеров, вести прицельный
огонь ночью невозможно. Однако если не жалеть пуль, можно добиться отличных
результатов.
Шипение сменилось криками боли. Ящеры принялись отстреливаться. Вспышки
позволили партизанам, спрятавшимся в кустах, лучше рассмотреть цели. И тут
открыли огонь орудия транспортера. Анелевич выругался -- сначала по-польски,
затем на идиш. Не все ящеры попали в ловушку и забыли о бдительности.
В такой ситуации оставалось только одно.
-- Уходим, -- крикнул Мордехай и откатился подальше от дороги.
Крики раздавались уже не только со стороны ящеров, в темноте леса
стонали и взывали к Деве Марии -- значит, пули неприятеля настигли и бойцов
партизанского отряда.
То, что они засели у самой дороги, имело свое преимущество -- но зато
теперь им требовалось гораздо больше времени, чтобы убраться подальше от
ответного огня. Только после того как Анелевич оказался возле старого дуба с
толстым стволом, он почувствовал себя в некоторой безопасности.
Стрельба у дороги стихла. Анелевич полагал, что партизаны нанесли врагу
не настолько существенный урон, что те посчитают необходимым вызвать
подкрепление с воздуха. Война -- сложная штука. Если ты ведешь себя скромно,
то не причиняешь неприятелю серьезного ущерба. А если перестараешься, он
может разозлиться и раздавить тебя, как жука. Ящерам это не составляет
никакого труда практически в любом уголке мира -- стоит им только захотеть.
Но если их постоянно отвлекать вот такими мелкими маневрами, они не сумеют
сосредоточить свои силы в каком-нибудь одном месте.
Впрочем, на настоящий момент у Мордехая возникли частные проблемы -- он
ударился носом о жесткий ствол, подвернул ногу (правда, не сильно), попав в
темноте в небольшую ямку, и забрел в крошечный ручеек. Партизаны
передвигались по лесу бесшумно, словно рыси, он же шумел, точно пьяный зубр.
Анелевич возблагодарил Бога за то, что ящеры опасаются углубляться в лес.
-- Ты, Шмуэль? -- шепотом спросил кто-то. Кажется, Иржи.
-- Да, я, -- ответил Анелевич по-польски.
Он не предполагал, что рядом с ним находится еще кто-то, пока Иржи не
заговорил. Ну что ж, вот почему Иржи ходит в разведку, в то время как он сам
остается с отрядом.
Впрочем, поляк на него не сердился.
-- Ты придумал отличный план. Ящеров и в самом деле хлебом не корми,
дай засунуть рыло в имбирь, верно?
-- Точно, -- ответил Мордехай. -- Те, кто завяз по уши, готовы шкуру
продать за крошечную порцию. И можешь мне поверить, таких немало.
-- Лучше бы они что-нибудь другое засовывали, Правда?
Из-за дерева появился Фридрих. Он был в два раза крупнее Иржи, но
передвигался так же легко и тихо. Фридрих понимал по-польски и говорил на
этом языке.
И то и другое мешало Мордехаю чувствовать себя спокойно, когда Фридрих
находился рядом.
-- Не думаю, что мозги у них в яйцах в отличие от некоторых людей, чьи
имена я называть не стану, -- сказал Мордехай, стараясь, чтобы голос звучал
весело; впрочем, он сомневался в успехе: рядом с представителем вермахта у
него по коже начинали бегать мурашки.
-- Если кое у кого мозги в яйцах, зачем же евреи добровольно становятся
глупее, отрезая от них кусочки? -- фыркнул Фридрих.
Пустая болтовня -- или за его словами стоит нечто большее? Кто знает,
чем занимался немец в Польше до того, как пришли ящеры? Анелевич заставил
себя успокоиться. Сейчас они на одной стороне -- по крайней мере, так
считается.
-- Пошли, -- сказал Иржи. -- Нам сюда.
Мордехай не имел ни малейшего представления о том, как Иржи узнает,
куда нужно идти и куда они в конце концов придут. Однако поляк почти никогда
не ошибался, а Мордехай все равно не знал, как выбраться из леса. Он
сильно пострадал танк.
Командир и стрелок определили цель для уничтожения.
-- С вашего позволения, недосягаемый господин... -- сказал Скуб и после
крошечной паузы выстрелил.
Этого короткого мгновения дойчевитам хватило для того, чтобы произвести
еще один выстрел. Бах! И снова Уссмака подбросило на сиденье, но броня опять
выдержала.
Танк раскачивался после залпа, произведенного Скубом.
-- Попал! -- крикнул Уссмак, когда из-за кустов поднялся столб дыма.
Даже самые лучшие орудия тосевитов не могут пробить носовую броню танка
Расы.
-- Вперед, -- приказал Неджас, и Уссмак прибавил скорость.
Уссмак заметил, что еще несколько дойчевитов вооружены пугающими
реактивными минометами. У него на глазах они уничтожили два транспортера и
один подожгли. Мало кому из самцов неприятеля удалось спастись. Вспышки при
запуске ракет показывали, где они находятся, и стрелки безжалостно поливали
эти места огнем -- кроме того, еще несколько водителей танков, последовав
примеру Уссмака, предприняли более решительные меры борьбы с неприятелем.
Они почти добрались до города, обозначенного на карте под названием
Руфах, когда Неджас приказал:
-- Водитель, стоп.
-- Стоп, недосягаемый господин, -- послушно повторил Уссмак, хотя
приказ его озадачил: несмотря на ракетный обстрел, они успешно продвигались
вперед.
-- Приказ командира части, -- сказал Неджас. -- Мы должны вернуться на
прежнюю позицию и возобновить первоначальное наступление.
-- Будет исполнено, -- ответил Уссмак, как и полагалось по уставу. А
затем, не только потому, что ему довелось стать участником большого
количества сражений с разными экипажами, но еще и потому, что смерть
товарищей отдалила его от остальных представителей Расы, проговорил: --
Звучит как-то не слишком разумно, недосягаемый господин. Даже если наши дела
здесь идут успешно, мы еще не подавили сопротивление Больших Уродов. Покинув
предыдущие позиции, мы дали возможность тосевитам у реки немного передохнуть
и укрепить свою оборону. Они и прежде слабостью не отличались, а теперь и
вовсе окажут нам серьезное сопротивление, даже если мы проедем прямо по их
позициям.
Неджас довольно долго молчал. Наконец командир танка вынес свой
вердикт:
-- Водитель, боюсь, вы демонстрируете отсутствие надлежащего
повиновения.
Уссмак знал, что демонстрирует отсутствие надлежащих качеств во многих
отношениях, но ведь командир не сказал, что он не прав.
* * *
-- Сними одежду, -- велел Томалсс.
Маленький дьявол говорил по-китайски с непривычным шипящим акцентом. Лю
Хань к нему уже привыкла и понимала его без затруднений.
-- Будет исполнено, недосягаемый господин, -- ответила она на языке
маленького дьявола.
"Интересно, уловил ли он в моих словах тоскливое смирение?" -- подумала
она.
Наверняка нет. Маленькие чешуйчатые дьяволы старались побольше узнать
про людей -- так человек интересовался бы новой породой свиней. То, что у
людей могут быть чувства, даже не приходило им в голову.
Вздохнув, Лю Хань стянула черную хлопчатобумажную тунику, сбросила
мешковатые брюки, а потом и нижнее белье прямо на грязный пол хижины в
лагере переселенцев к западу от Шанхая. Люди на улице болтали, ссорились,
ругали детей, гонялись за домашней птицей. Совсем рядом находился рынок;
шум, доносившийся оттуда, казался Лю Хань бесконечным, как журчание ручья.
Она до того привыкла к нему, что практически не замечала.
Диковинные глаза Томалсса вращались каждый сам по себе, пока он ее
разглядывал. Она стояла неподвижно, давая ему возможность смотреть столько,
сколько он пожелает; год общения с чешуйчатыми тварями научил ее, что
плотского интереса люди у них не вызывают... впрочем, какой интерес может
возникнуть у мужчины, когда у нее такой огромный, раздутый живот -- словно
она проглотила дыню. Лю Хань полагала, что ребенок должен родиться меньше
чем через месяц.
Томалсс подошел и положил ладонь ей на живот. Его кожа была сухой и
чешуйчатой, как у змеи, но теплой, почти горячей. Маленькие дьяволы горячее
людей. Кое-кто из христиан в лагере утверждал: это доказательство того, что
они пришли прямо из христианского ада. Лю Хань отчаянно хотелось, чтобы они
вернулись назад и оставили ее -- и всех людей -- в покое.
Ребенок у нее в животе шевельнулся. Томалсс отдернул руку, отскочил на
несколько шагов и удивленно зашипел.
-- Отвратительно, -- сказал он по-китайски и кашлянул, чтобы
подчеркнуть свою мысль. Лю Хань опустила голову.
-- Да, недосягаемый господин, -- сказала она.
Какой смысл спорить с чешуйчатым дьяволом? Они вылупляются из яиц, как
домашняя птица.
Томалсс опасливо приблизился к ней. Снова протянул руку вперед и
прикоснулся к ее интимному месту.
-- Мы видели, что у вас детеныши выходят из маленькой дырочки. Нам
необходимо изучить этот процесс. Мне кажется, такой процесс невозможен.
-- Возможен, недосягаемый господин.
Лю Хань стояла абсолютно неподвижно и терпела чужую руку, которая
исследовала ее тело. Ее переполняла ненависть, но она не могла выпустить на
свободу свои чувства. После того как японцы напали на родную деревню Лю Хань
и убили ее мужа и сына, маленькие чешуйчатые дьяволы победили японцев -- и
увезли Лю Хань.
У маленьких дьяволов были сезоны спаривания, как у домашних животных.
Обнаружив, что у людей все обстоит иначе, они испытали отвращение и
одновременно изумление. Лю Хань оказалась одной из тех, кого они выбрали,
чтобы побольше узнать про заинтересовавший их процесс -- так люди стали бы
изучать привычки свиней. По сути, чешуйчатые дьяволы превратили ее в шлюху
-- хотя они, разумеется, ни о чем подобном даже не думали.
В каком-то смысле Лю Хань повезло. Один из мужчин, которых ей навязали,
американец Бобби Фьоре, оказался приличным человеком, они стали жить вместе,
и ей больше не пришлось иметь дело с разными мужчинами. Ребенок Бобби Фьоре
снова пошевелился у нее в животе.
Но Бобби умер. Он бежал из лагеря вместе с китайскими
партизанами-коммунистами. Каким-то образом ему удалось добраться до Шанхая.
Чешуйчатые дьяволы убили его. И принесли ей цветные фотографии, чтобы она
опознала труп.
Томалсс открыл папку и вынул один из поразительных снимков, которые
делали маленькие дьяволы. Лю Хань пару раз рассматривала фотографии в
журналах до того, как появились мерзкие твари. Она даже несколько раз была в
кино. Но ей никогда не доводилось видеть таких ярких цветов и объемных
картинок.
Этот тоже оказался цветным, но яркие краски не имели никакого отношения
ни к чему, что знала Лю Хань: яркие синие, красные и желтые кляксы,
казалось, случайным образом покрывали изображение свернувшегося калачиком
ребенка.
-- Фотография сделана машиной-которая-делает-выводы из результатов
сканирования детеныша, растущего у тебя в животе, -- объявил Томалсс.
-- Машина-которая-делает-выводы глупа, недосягаемый господин, --
сердито ответила Лю Хань. -- У ребенка кожа такого же цвета, что и у меня,
может быть, немного розовее. А над попкой у него будет красное пятно,
которое со временем исчезнет. Он совсем не похож на существо, которое
выпачкалось красками.
Томалсс открыл пасть. Лю Хань не знала, смеется он над ней или его
позабавили ее рассуждения.
-- Цвета не настоящие, -- сказал он. -- Машина-которая-делает-выводы
использует их, чтобы показать разницу температур разных частей тела
детеныша.
-- Машина-которая-делает-выводы глупа, -- повторила Лю Хань.
Она понимала далеко не все, что говорил Томалсс; знала только, что
чешуйчатые дьяволы, несмотря на свою силу, умом не отличаются. Может быть,
за них думают машины?
-- Вы показали мне, что у меня будет сын, -- еще до того, как он
родился. Я вам благодарна. -- Лю Хань поклонилась Томалссу. -- Как может
машина-которая-делает-выводы знать, что находится у меня внутри?
-- При помощи света, который ты не видишь, и звука, который не слышишь,
-- сказал маленький дьявол, но Лю Хань все равно ничего не поняла. Он
протянул ей другие снимки. -- Вот более ранние фотографии детеныша. Видишь,
сейчас он уже больше похож на тебя.
Да, он прав. Если забыть об идиотских красках, изображение на некоторых
картинках не имело ничего общего с человеком. Но Лю Хань разговаривала с
женщинами, у которых случился выкидыш, и помнила их рассказы о том, как из
их тела исторгались куски плоти необычной формы. Ей очень хотелось поверить
Томалссу.
-- Вы будете делать новые картинки, недосягаемый господин, или я могу
одеться? -- спросила она.
-- Я буду снимать тебя, мы хотим посмотреть, как меняется твое тело по
мере того, как в нем растет детеныш.
Томалсс достал какой-то предмет, наверное, фотоаппарат, хотя Лю Хань не
приходилось видеть такого маленького. Томалсс обошел ее со всех сторон,
сфотографировал спереди, сбоку и со спины. А затем сказал:
-- Одевайся. Скоро увидимся снова.
Не дожидаясь ответа, он выскочил за дверь, не забыв прикрыть ее за
собой, за что Лю Хань была ему чрезвычайно признательна.
Вздохнув, она принялась одеваться Ее наверняка снимают другие камеры,
спрятанные в хижине. Маленькие дьяволы ведут за ней постоянное наблюдение с
тех самых пор, как она попала к ним в лапы. А после того как Бобби Фьоре
сумел сбежать из лагеря, они вообще ни на секунду не выпускают ее из поля
зрения.
Однако она все равно умудрялась обманывать маленьких дьяволов. Томалсс
выдал ей полезную информацию. Лю Хань достала пару оккупационных долларов из
надежного места среди горшков и кастрюль и вышла из хижины.
Многие расступались, завидев, как она медленно шагает по грязной дороге
от своего дома: тому, кто так тесно связан с чешуйчатыми дьяволами, нельзя
доверять. Впрочем, дети не разбегались в разные стороны, а принимались ее
дразнить, как и в прежние времена.
На рыночной площади кипела жизнь. Здесь продавали свинину, кур, уток,
щенят, самые разнообразные овощи, нефрит и шелка, хлопок, корзины, горшки и
жаровни -- все, что жителям удавалось сделать, вырастить, найти, обменять
(или украсть) в лагере военнопленных. Женщины в плотно облегающих платьях с
разрезами в самых неожиданных местах и с соблазнительными улыбками на лицах
обещали мужчинам показать свое тело -- эвфемизм, заменяющий слово
"проституция". У них не было отбоя от клиентов. Лю Хань жалела их, она
знала, _что_ им приходится переживать каждый раз.
Она ловко избежала столкновения с торговцем, обвешанным ножами и
мисками, но чуть не перевернула доску из слоновой кости для игры в маджонг,
ее владелец зарабатывал себе на жизнь тем, что соревновался в
сообразительности (а также ловкости рук) с любым прохожим, желающим принять
участие в состязании.
-- Смотри, куда идешь, глупая женщина! -- прикрикнул он на Лю Хань.
Бобби Фьоре прибегал к помощи весьма выразительного жеста в качестве
ответа на подобные крики, он знал его значение, а китайцы -- нет, поэтому он
мог демонстрировать свои чувства, не вызывая их гнева. Лю Хань просто
продолжала шагать вперед. Она остановилась у тележки с соломенными шляпами.
Примеряя одну из них, сказала владельцу телеги:
-- Вы знаете, что у маленьких дьяволов есть камера, которая определяет,
насколько предмет горячий? Правда, удивительно?
-- Наверное, только мне на них наплевать, -- ответил продавец на
диалекте, который Лю Хань понимала с трудом; в лагере собрались жители из
самых разных уголков Китая. -- Будете покупать шляпу или нет?
Немного поторговавшись, Лю Хань пошла дальше. Она рассказала о камере
другим торговцам, стоявшим за прилавками и возле небольших тележек, а потом
купила маленький медный горшок. Лю Хань обошла половину рынка, прежде чем
осмелилась приблизиться к продавцу домашней птицы, устроившемуся рядом с
мясником, торговавшим свининой. Она и ему поведала про камеру, выбирая
цыплячьи ножки и шеи.
-- Правда, удивительно? -- закончила она свой рассказ.
-- Камера, которая видит, насколько предмет горячий? И _правда_
удивительно, -- согласился с ней продавец. -- Ты думаешь, я дам тебе так
_много_ всего за тридцать оккупационных центов? Женщина, ты спятила!
Закончилось тем, что Лю Хань заплатила за кусочки курицы сорок пять
центов -- слишком дорого... но она не стала спорить. Для торговца домашней
птицей фраза "правда, удивительно?" являлась паролем и говорила, что у Лю
Хань появилась интересная информация. Его слова "и _правда_ удивительно"
означали, что он ее понял. Каким-то образом -- она не знала, каким, да и не
хотела знать -- он передаст ее сообщение коммунистам, находящимся за
пределами лагеря.
Лю Хань знала, что чешуйчатые дьяволы внимательно наблюдают за ней. Их
интересовала не только ее беременность. Они не доверяли ей из-за того, что
сделал Бобби Фьоре. Но если она станет разносить сплетни по всему рынку, как
они догадаются, кто является человеком, которому предназначается информация?
Со стороны она казалась глупой женщиной, болтающей со всяким, кто готов
послушать.
Лю Хань мстила чешуйчатым дьяволам -- как могла.
* * *
Когда Мордехай Анелевич взял в руки винтовку, он почувствовал, что
снова приносит пользу. Те месяцы, что он провел в маленьком польском городке
Лешно, оказались самыми приятными с тех пор, как немцы вошли в Польшу в 1939
году. В особенности роман с Зофьей Клопотовской, которая жила по соседству с
людьми, давшими ему приют. Впрочем, воспоминания несколько портило чувство
вины. Вокруг бушевала война, разве имеет он право на удовольствия?
Когда пришли ящеры, он готовил в варшавском гетто восстание против
немцев. Евреи гетто подняли оружие -- против нацистов и на стороне ящеров,
-- и Анелевич возглавил бойцов еврейского Сопротивления в захваченной
ящерами Польше. Он стал одним из самых могущественных людей в стране.
Однако ящеры, не собиравшиеся уничтожать евреев, намеревались
превратить их в рабов -- как, впрочем, русских, немцев, поляков и всех
остальных людей. Присоединившись к ним на короткое время, евреи спасли свой
народ. Но заключение долговременного союза грозило катастрофой для всех
народов.
Очень осторожно Анелевич начал работать против ящеров. Он позволил
немцам тайно вывезти взрывчатый металл на запад, хотя часть драгоценного
вещества досталась американцам и британцам. Кроме того, он способствовал
бегству из страны своего друга Мойше Русецкого, после того как стало ясно,
что тот больше не может выступать по радио с лживыми заявлениями от имени
врага. Однако ящеры стали подозревать Мордехая, вот почему ему пришлось уйти
в лес. Часть партизан были евреями, кроме того, к ним примкнули несколько
поляков и немцев. Немцы, оставшиеся в живых и сражающиеся с ящерами через
год после вторжения инопланетян, оказались крепкими ребятами.
Где-то, чуть впереди, закричала сова. Мордехая это не пугало. Пару
ночей назад он слышал, как выли волки. Вот тогда его охватил атавистический
страх, да такой сильный, что внутри все сжалось.
Чуть ближе дозорный издал тихое шипение, и все застыли на своих местах.
Вскоре Мордехай услышал сообщение, переданное шепотом по цепочке:
-- Иржи нашел шоссе.
Дорога из Люблина в Байала Подляска была асфальтированной, что по
польским стандартам делало ее исключительно ценным объектом. Один из немцев,
рослый блондин по имени Фридрих, хлопнул Анелевича по плечу и сказал:
-- Ладно, Шмуэль, посмотрим, что у нас получится.
-- Один раз похожий план сработал, -- ответил Мордехай на таком
правильном немецком, что ему мог позавидовать его собеседник, представитель
вермахта.
В партизанском отряде пользовались только именами, не фамилиями.
Анелевич взял себе фальшивое -- многие, узнав, кто он на самом деле, не
удержатся от соблазна сдать его ящерам, -- но оно все равно было еврейским,
несмотря на отличный немецкий и польский. Превосходное знание языка не
скрывает некоторых весьма характерных деталей.
-- Хорошо, -- сказал Фридрих. -- Скоро узнаем, сработает ли твой план
еще раз.
В его голосе прозвучала угроза, но Анелевич знал, что еврейская кровь
тут ни при чем. Просто Фридрих не хотел потерпеть неудачу. Это у него
осталось со времен службы в армии. В остальном он ничем не напоминал лощеных
офицеров вермахта, которые превратили в ад жизнь евреев в Варшаве и Лодзи,
да и вообще по всей Польше. Мятая шляпа заменяла немцу металлическую каску,
спутанная желтая борода украшала лицо, а нагрудный патронташ, надетый поверх
крестьянской куртки, придавал вид заправского пирата.
Вздохнув от облегчения, Анелевич снял с плеч ящик, который нес вместе с
рюкзаком. Какой-то ловкач стащил его с базы ящеров в Люблине. Ничего
особенного, обычный контейнер для боеприпасов. Он поставил его на дорогу, и
партизаны сложили туда банки с едой, отчасти позаимствованной у ящеров,
отчасти сделанной людьми.
Стоявший прямо у шоссе Иржи держал в кармане банку с молотым имбирем.
-- Засунь мне в карман, -- шепотом приказал ему Мордехай. -- Еще рано
выставлять приманку на всеобщее обозрение.
-- Это твое представление, -- прошептал Иржи и отдал банку Анелевичу.
Он ухмыльнулся, в темноте зловеще блеснули белые зубы. -- Ну, ты и хитрец!
Настоящий еврейский ублюдок!
-- Да пошел ты, Иржи, -- ответил Мордехай, улыбаясь в ответ.
Анелевич вышел на дорогу и вытряхнул содержимое контейнера на асфальт,
банки покатились в разные стороны. Он оглядел плоды своих трудов и решил,
что этого недостаточно. Тогда он наступил на пару жестянок, разбил несколько
банок.
Затем отошел на несколько шагов, еще раз внимательно изучил место
действия и пришел к выводу, что все просто отлично. Складывалось
впечатление, что ящик с продуктами свалился с грузовика. Затем Мордехай
достал из кармана банку с имбирем, открыл крышку и высыпал половину
содержимого на то, что осталось в ящике. Закончив, поставил банку на дороге
и спрятался в кустах.
-- А теперь будем ждать, -- сказал он Иржи.
Тот кивнул.
-- Вонючие кретины не сообразили вырубить кусты вдоль дороги, --
заметил он.
-- Не сообразили? -- переспросил Анелевич. -- Ну, может быть. Лично я
думаю, им просто не хватает рук, чтобы сделать все необходимое. Хорошо. Если
бы дело обстояло иначе, они бы нас давно победили. Они пытаются захватить
весь мир и потому вынуждены рассредоточить свои силы.
Он нашел отличное местечко за каким-то кустом -- Мордехай вырос в
городе и не особенно разбирался в ботанике. Сняв штык, он выкопал себе
небольшую ямку в мягкой земле. Анелевич прекрасно понимал, что намного лучше
справился бы со своей задачей, если бы у него имелось необходимое снаряжение
для рытья окопов.
Теперь оставалось затаиться и ждать. Прилетел комар и укусил его в
руку. Мордехай согнал его, но другой тут же облюбовал ухо. Сосед прошептал,
что он слишком шумит. Появился еще один комар. Мордехай заставил себя лежать
тихо.
Машины ящеров производили гораздо меньше шума, чем грузовики нацистов.
Порой немецкие танки и машины проезжали по дорогам с таким ревом и грохотом,
что наводили на всех ужас, но зато ты всегда знал, где они находятся.
Ящеры могли подобраться незаметно, а потому следовало быть осторожным.
Мордехай соблюдал осторожность, как и все остальные партизаны. Тот, кто
проявлял беспечность -- впрочем, порой и тот, кто ее не проявлял, -- платил
за это жизнью. Услышав тихий рокот машин, направляющихся на север, Мордехай
прижался к земле, стараясь остаться незамеченным. У ящеров имелись приборы,
позволявшие им видеть в темноте.
Транспортер с солдатами и три грузовика, не останавливаясь, промчались
мимо ящика, валявшегося на дороге. У Анелевича внутри все похолодело. Если
ловушка не сработает, его престиж в отряде упадет. Он руководил еврейским
Сопротивлением, но здесь никто этого не знал. Для них Мордехай Анелевич был
всего лишь новичком, решившим показать, на что он способен.
Последний грузовик остановился, вслед за ним затормозил транспортер с
солдатами охраны. Мордехай лежал, не поднимая головы, только напряженно
вслушивался в звуки, доносившиеся с шоссе. Хлопнула дверь грузовика.
Анелевич не шевелился. Один из ящеров решил подойти к ящику, проверить, что
там такое.
Больше всего Мордехай боялся, что ящеры не тронут приманку, опасаясь,
что она подсоединена к мине или гранате. На самом деле отличная идея, но
Мордехай был тщеславен. Он хотел уничтожить как можно больше ящеров.
Он сразу понял, когда ящер обнаружил имбирь: взволнованное, удивленное
шипение не нуждалось в переводе. Он и сам с удовольствием зашипел бы -- от
облегчения. Не все ящеры употребляли имбирь -- но любителей земной приправы
хватало. Мордехай рассчитывал на то, что среди тех, кто заинтересуется
ящиком, окажется хотя бы один.
Услышав радостное шипение своего товарища, из грузовика выскочил еще
один ящер. Возможно, у него имелся передатчик, потому что в следующее
мгновение люки транспортера начали открываться. Рот Анелевича скривился в
злобном оскале. Произошло как раз то, на что он рассчитывал!
"Осторожно, осторожно... терпение". Он знаками показал своим товарищам,
чтобы они дождались момента, когда можно будет нанести неприятелю
максимальный урон. Если повезет, команда транспортера выберется из машины
вслед за солдатами. Возможно, им хватит сообразительности, и они останутся
внутри, но любители имбиря не отличаются особым умом, когда речь идет о
хорошей дозе. Может быть, они даже забудут об оружии, имеющемся на
транспортере.
Один из партизан не выдержал ожидания и открыл огонь. К нему тут же
присоединились остальные, стараясь за минимальное время прикончить
максимальное количество ящеров.
Анелевич поднял винтовку и, не вставая с земли, начал стрелять в
сторону дороги. Без специальных приборов, как у ящеров, вести прицельный
огонь ночью невозможно. Однако если не жалеть пуль, можно добиться отличных
результатов.
Шипение сменилось криками боли. Ящеры принялись отстреливаться. Вспышки
позволили партизанам, спрятавшимся в кустах, лучше рассмотреть цели. И тут
открыли огонь орудия транспортера. Анелевич выругался -- сначала по-польски,
затем на идиш. Не все ящеры попали в ловушку и забыли о бдительности.
В такой ситуации оставалось только одно.
-- Уходим, -- крикнул Мордехай и откатился подальше от дороги.
Крики раздавались уже не только со стороны ящеров, в темноте леса
стонали и взывали к Деве Марии -- значит, пули неприятеля настигли и бойцов
партизанского отряда.
То, что они засели у самой дороги, имело свое преимущество -- но зато
теперь им требовалось гораздо больше времени, чтобы убраться подальше от
ответного огня. Только после того как Анелевич оказался возле старого дуба с
толстым стволом, он почувствовал себя в некоторой безопасности.
Стрельба у дороги стихла. Анелевич полагал, что партизаны нанесли врагу
не настолько существенный урон, что те посчитают необходимым вызвать
подкрепление с воздуха. Война -- сложная штука. Если ты ведешь себя скромно,
то не причиняешь неприятелю серьезного ущерба. А если перестараешься, он
может разозлиться и раздавить тебя, как жука. Ящерам это не составляет
никакого труда практически в любом уголке мира -- стоит им только захотеть.
Но если их постоянно отвлекать вот такими мелкими маневрами, они не сумеют
сосредоточить свои силы в каком-нибудь одном месте.
Впрочем, на настоящий момент у Мордехая возникли частные проблемы -- он
ударился носом о жесткий ствол, подвернул ногу (правда, не сильно), попав в
темноте в небольшую ямку, и забрел в крошечный ручеек. Партизаны
передвигались по лесу бесшумно, словно рыси, он же шумел, точно пьяный зубр.
Анелевич возблагодарил Бога за то, что ящеры опасаются углубляться в лес.
-- Ты, Шмуэль? -- шепотом спросил кто-то. Кажется, Иржи.
-- Да, я, -- ответил Анелевич по-польски.
Он не предполагал, что рядом с ним находится еще кто-то, пока Иржи не
заговорил. Ну что ж, вот почему Иржи ходит в разведку, в то время как он сам
остается с отрядом.
Впрочем, поляк на него не сердился.
-- Ты придумал отличный план. Ящеров и в самом деле хлебом не корми,
дай засунуть рыло в имбирь, верно?
-- Точно, -- ответил Мордехай. -- Те, кто завяз по уши, готовы шкуру
продать за крошечную порцию. И можешь мне поверить, таких немало.
-- Лучше бы они что-нибудь другое засовывали, Правда?
Из-за дерева появился Фридрих. Он был в два раза крупнее Иржи, но
передвигался так же легко и тихо. Фридрих понимал по-польски и говорил на
этом языке.
И то и другое мешало Мордехаю чувствовать себя спокойно, когда Фридрих
находился рядом.
-- Не думаю, что мозги у них в яйцах в отличие от некоторых людей, чьи
имена я называть не стану, -- сказал Мордехай, стараясь, чтобы голос звучал
весело; впрочем, он сомневался в успехе: рядом с представителем вермахта у
него по коже начинали бегать мурашки.
-- Если кое у кого мозги в яйцах, зачем же евреи добровольно становятся
глупее, отрезая от них кусочки? -- фыркнул Фридрих.
Пустая болтовня -- или за его словами стоит нечто большее? Кто знает,
чем занимался немец в Польше до того, как пришли ящеры? Анелевич заставил
себя успокоиться. Сейчас они на одной стороне -- по крайней мере, так
считается.
-- Пошли, -- сказал Иржи. -- Нам сюда.
Мордехай не имел ни малейшего представления о том, как Иржи узнает,
куда нужно идти и куда они в конце концов придут. Однако поляк почти никогда
не ошибался, а Мордехай все равно не знал, как выбраться из леса. Он