Страница:
дюжин немецких танков, чтобы справиться с одной машиной ящеров. Вот почему
он не хотел вступать с танками ящеров в открытый бой. Нанести удар из засады
и отступить, вновь атаковать с фланга, когда ящеры устремятся вперед, чтобы
занять оставленные тобой позиции, и вновь отступить -- только так удавалось
причинить неприятелю хоть какой-то урон, не потеряв множества машин.
Ягеру ужасно хотелось выкурить сигарету, сигару или трубку. Сейчас он
бы даже согласился на щепотку нюхательного табака, хотя никогда его не
пробовал. Он слышал истории о людях, которые кончали жизнь самоубийством,
когда им становилось нечего курить. Ягер не знал, верить ли им, но ему
ужасно не хватало табака.
В кармане у него имелась небольшая фляжка со шнапсом. Он быстро снял
крышку и сделал глоток. Внутри разлилось тепло -- доктора говорят, что это
иллюзия. "К дьяволу докторов!" -- подумал Ягер.
Что там такое? Он прищурился, вглядываясь в пелену падающего снега.
Нет, это не повозка, которую тащит лошадь: предмет слишком большой, да и
движется значительно быстрее. Затем появился еще один, и еще. Несмотря на
выпитый шнапс, внутри у Ягера все заледенело. Навстречу им шли танки ящеров.
Ягер нырнул обратно в башню и произнес два коротких предложения, одно
стрелку: "Евреи сказали правду", а второе заряжающему: "Бронебойный".
Потом последовала еще одна команда, теперь уже для всей боевой группы:
-- Не открывать огонь, пока они не подойдут на расстояние в пятьсот
метров.
Он вновь вылез на холод и посмотрел в бинокль, чтобы получше разглядеть
противника. К ним приближались не только танки, но и бронетранспортеры.
Хорошая новость и плохая. Немецкие танки в состоянии поджечь
бронетранспортеры, но если ящеры успеют выбраться наружу до того, как
бронетранспортеры будут подорваны, ситуация резко ухудшится. Пехотинцы
ящеров вооружены противотанковыми ракетами, по сравнению с которыми
фаустпатроны выглядят детскими игрушками.
Немецкие бронетанковые войска умели соблюдать огневую дисциплину,
danken Gott dafir [Благодарение Богу за это (нем.)]. Они будут ждать, как им
приказано, позволят ящерам подойти поближе, а затем нанесут мощный удар,
перед тем как отступить. Они...
Возможно, команда одного из "тигров", находившегося в нескольких сотнях
метров, прослушала его приказ. Быть может, у них сломалась рация. Или им
было плевать на дисциплину. Длинное дуло 88-го калибра изрыгнуло пламя,
когда до передних танков ящеров оставалось еще полтора километра.
-- Тупоголовые свиньи! -- закричал Ягер.
Однако "тигру" удалось попасть в бронетранспортер с первого же выстрела
-- он остановился, из него повалил дым. Ягер услышал, как экипаж "тигра"
вопит, точно пьяные идиоты. "Наверное, -- с горечью подумал он, -- они и в
самом деле напились".
Он нырнул в башню.
-- Ящеры знают, что мы здесь, -- тут же сообщил Грилльпарцер.
-- Да. -- Ягер похлопал стрелка по плечу. -- Удачи тебе. Теперь нам
всем она понадобится. -- Затем по внутренней связи он обратился к водителю.
-- Внимательно слушай мои приказы, Иоганнес. Возможно, нам придется быстро
уносить отсюда ноги.
-- Jawohl, Herr Oberst!
У него хороший экипаж, быть может, не такой, как во Франции -- Клаус
Майнеке был гениальным стрелком! -- но Ягер мог на него положиться.
Интересно, поможет ли это на сей раз? Произошло то, чего он больше всего
боялся. Вместо того чтобы спокойно мчаться к Бреслау, подставив фланги под
прицельный огонь немецких танков, ящеры получили возможность атаковать его
группу в лоб. Ни "тигры", ни "пантеры" не могут пробить лобовую броню
вражеских танков, даже если произвести выстрел в упор, не говоря уже о
дистанции в тысячу пятьсот метров.
Бронетранспортеры ящеров между тем начали отходить назад. Ягер передал
приказ по общему каналу связи:
-- Они знают, что мы здесь. Pz-IV, сосредоточьте огонь на
бронетранспортерах. Мы еще сумеем выбраться отсюда живыми, да поможет нам
Бог!
Или хотя бы некоторые из нас.
Многие останутся здесь навсегда.
Pz-IV открыли ураганный огонь, причем они стреляли не только
бронебойными, но и осколочно-фугасными снарядами, чтобы поразить ящеров,
выскакивающих из машин. Приказ Ягера был результатом холодного расчета.
Pz-IV обладали самыми слабыми пушками и самой легкой броней из всех машин
боевой группы. С одной стороны, им по силам справиться с
бронетранспортерами, с другой -- их потеря будет наименее чувствительной.
Ягер рассчитывал, что танки ящеров сразу же пойдут на штурм их позиций,
ведя огонь на ходу. Русские постоянно повторяли эту ошибку, да и с ящерами
такое бывало много раз. Необдуманное наступление позволит "пантерам" и
"тиграм" вести прицельную стрельбу по боковой броне вражеских танков.
Однако ящеры научились делать выводы из своих ошибок. Их экипажи уже
принимали участие в военных действиях и знали, что может принести успех. У
них не было необходимости идти в атаку; они могли вступить в перестрелку с
дальней дистанции. Даже с расстояния в полторы тысячи метров попадание их
огромного снаряда может покончить с немецким танком -- и тут же один из
Pz-IV вспыхнул, как спичка. Ягер сжал кулаки. Оставалось лишь надеяться, что
экипаж танка погиб, не успев понять, что произошло.
К тому же бронетранспортеры ящеров были снабжены не только легкими
пушками, но и ракетами, установленными на специальных салазках. Эти ракеты,
как и те, которыми пользовалась пехота ящеров, легко пробивали танковую
броню.
-- Отступаем! -- приказал Ягер по общему каналу связи. -- Пусть они нас
преследуют.
Двигатель его танка взревел, они покатили назад.
-- Интересно, успеем ли мы занять новую позицию прежде, чем они начнут
нас расстреливать? -- прокричал Грилльпарцер.
"Интересно" -- совсем не то слово, которое употребил бы Ягер, но он не
стал подыскивать другое. Проблема заключалась в том, что танки ящеров не
только имели более мощные пушки и надежную броню, но и двигались заметно
быстрее. Генерал Гудериан не шутил, когда говорил, что двигатель танка --
такое же важное оружие, как его пушка.
"Тигр", находившийся в пятистах метрах к северу, всего за несколько
мгновений до того, как скрыться под защитой соснового леса, получил прямое
попадание. Башня вспыхнула, словно дьявол прикурил сигару, в небо
взметнулись оранжевое пламя и темный дым -- пятеро человек экипажа сгорели
заживо.
Грилльпарцер сумел сделать удачный выстрел в один из танков ящеров,
однако броня выдержала удар. Ягер увидел огненный след, который оставляла за
собой пущенная пехотинцем-ящером ракета, -- через мгновение загорелся Pz-FV.
Один за другим открылись люки, экипаж успел выскочить наружу. Двоим удалось
добежать до леса -- остальных скосил автоматный огонь.
В наушниках Ягера слышались крики:
-- Они обходят нас с фланга, Herr Oberst!
-- Два вражеских танка прорвали линию обороны! Если они зайдут к нам в
тыл, мы покойники!
-- Нельзя ли вызвать подкрепление, господин полковник?
Если ты командуешь боевой группой, не следует рассчитывать на
подкрепление: такие соединения формируются из последних резервов. Однако
люди Ягера были правы: если ящеры зайдут в тыл, им конец. У него не
оставалось другого выбора.
-- Отступаем, -- приказал он по общему каналу связи. -- Мы займем
оборону только в окрестностях Бреслау.
Три линии обороны окружали город, стоящий на берегу Одера. Если ящеры
не сумеют их преодолеть, Бреслау сможет сопротивляться еще долго -- как
Чикаго в Соединенных Штатах. Хотя у Ягера имелись дальние родственники по
другую сторону Атлантики, он придерживался не слишком высокого мнения об
американских солдатах -- Первая мировая война не смогла поколебать его
уверенность. Однако оборона Чикаго заставила его задуматься -- возможно, он
ошибался. Впрочем, Чикаго далеко. А до Бреслау осталось всего несколько
километров пути. В городе множество мостов, и если успеть их взорвать,
ящерам будет непросто форсировать Одер. Тут только Ягер понял: он не верит,
что вермахт сумеет удержать Бреслау. Но если они не остановят врага здесь,
тогда где они сумеют одержать победу?
* * *
-- Итак, вы меня понимаете, генерал Гровс... -- начал Йенс Ларссен.
Прежде чем он успел продолжить, Гровс посмотрел на него, словно толстый
старый бульдог, готовый зарычать на чужака.
-- Я понимаю, профессор, что со мной говорит человек, который ничего не
хочет слушать. Мы не намерены собирать вещи и переезжать в Ханфорд -- все.
Меня тошнит от вашего нытья. Солдат, заткнись и исполняй свой долг. Вам
ясно?
-- О да, я все понял, вы... -- Ларссен захлопнул рот, чувствуя, как
алая пелена ярости застилает ему взор. "Ты проклятый, свиноголовый сукин
сын".
Дальше его мысленные проклятия стали еще более изобретательными. Хотя
ему никогда не приходилось видеть взрыва атомной бомбы, вспышка внутри его
мозга показалась Ларссену почти столь же яркой.
-- Вам платят деньги вовсе не за то, чтобы меня любить, -- продолжал
Гровс. -- Вы должны выполнять приказы. Возвращайтесь к работе. -- Начальник
Металлургической лаборатории поднял руку. -- Нет, считайте, что сегодня у
вас выходной. Поезжайте в Лоури, отдохните и обдумайте ситуацию. А с
завтрашнего дня, надеюсь, вы начнете работать в полную силу. Вы все поняли?
-- Да, понял, -- сквозь стиснутые зубы ответил Ларссен.
Он вышел из кабинета Гровса и спустился вниз. Закинув на плечо
оставленную здесь винтовку, он собрался выйти на улицу, но к нему обратился
стоявший на посту Оскар:
-- Вам вовсе не обязательно таскать эту штуку с собой, сэр. Вы ведь не
служите в армии.
Напарник Оскара, деревенщина с оттопыренными ушами по имени Пит,
расхохотался, и его заостренный кадык заходил взад и вперед.
Йенс ничего не ответил. Подойдя к ряду стоявших велосипедов, он взял
свою машину и собрался ехать в Лоури-Филд, как ему приказал Гровс.
-- Куда вы, сэр? -- долетел до него голос Оскара. -- Реакторы в другом
месте. -- И он показал в сторону стадиона.
"Уж лучше бы ты помалкивал, любопытная задница", -- мысленно огрызнулся
Ларссен.
-- Генерал Гровс приказал мне взять выходной и обдумать ситуацию в
своей комнате, поэтому сейчас я не поеду к реакторам.
-- А, понятно. -- Но вместо того чтобы оставить Ларссена в покое, Оскар
обменялся несколькими репликами с Питом, а потом заявил: -- Пожалуй, я поеду
вместе с вами, сэр, чтобы, не дай бог, ничего не случилось.
"Точнее, чтобы убедиться, что я выполняю приказ". Оскар ему не доверял.
Никто ему не доверял. Начиная с сотрудников Металлургической лаборатории и
кончая полковником Хэксхэмом все объединились, чтобы окончательно испортить
ему жизнь, а теперь еще и не доверяют ему! Ну, как такое можно терпеть?
-- Делай что хочешь, черт бы тебя побрал! -- ответил Ларссен, сел на
велосипед и нажал на педали.
Как и следовало ожидать, Оскар вскочил на свой велосипед и покатил за
ним. По Университетскому бульвару до Аламеды, а потом на восток, в сторону
военно-воздушной базы и здания, где находилась его комната. Йенс не считал
это место подходящим для серьезных раздумий, но он воспользуется выходным,
чтобы хорошенько поразмыслить над происходящим. Возможно, потом он сумеет
взглянуть на вещи иначе.
День выдался холодным, но ясным. Длинная зимняя тень Йенса бежала рядом
с ним, по волнистым сугробам на обочине дороги. Следом мчалась массивная
тень Оскара, а он сам, словно кровосос, вцепился в Йенса и не отставал.
Довольно долго на дороге никого не было. Оскар понимал, что лучше не
приставать к Ларссену с разговорами, поэтому предпочитал помалкивать.
Примерно на половине пути между поворотом на Аламеду и въездом в
Лоури-Филд они встретили велосипедиста, направлявшегося на запад. Он, не
торопясь, крутил педали, словно выехал на прогулку. Ларссен стиснул зубы,
узнав полковника Хэксхэма. К несчастью, полковник тоже его узнал.
-- Вы -- Ларссен! -- стойте! -- крикнул он, останавливаясь сам. --
Почему вы покинули свой пост?
Йенсу ужасно хотелось проигнорировать назойливого ублюдка, но он
понимал, что Оскар ему не позволит. Оскар встал между ними. Конечно, он был
ублюдком, но не дураком и прекрасно понимал, как Ларссен относится к
полковнику Хэксхэму.
-- Почему вы покинули свой пост? -- повторил свой вопрос Хэксхэм.
У него был лающий голос, а на лице, как всегда, застыло выражение
неодобрения. Под подозрительными глазами набрякли мешки, над недовольными
губами протянулась тонкая ниточка черных усов. Волосы были напомажены
какой-то дрянью; должно быть, полковник таскал с собой косметику.
-- Генерал Гровс приказал мне взять выходной, вернуться домой,
отдохнуть и с новыми силами приступить к работе. -- "На что остается совсем
немного шансов, если я буду вынужден иметь дело с такими слизняками, как
ты".
-- Правда? -- Судя по насмешливым интонациям, полковник не поверил ни
единому слову. Он относился к Йенсу с такой же неприязнью, как тот к нему.
Повернувшись к Оскару, он спросил: -- Сержант, он говорит правду?
-- Сэр, мне он сказал то же самое, -- ответил Оскар.
Хэксхэм драматическим жестом -- должно быть, подсмотрел его в
каком-нибудь бездарном фильме -- хлопнул себя по лбу.
-- Боже мой! И ты не спросил у генерала Гровса, говорит ли он правду?
-- Ну... нет, сэр. -- Голос Оскара вдруг утратил всякое выражение.
Казалось, он пытается сделать вид, что его здесь нет. Ларссену уже
приходилось видеть, как военные проделывают этот фокус, когда рядом
возникает начальство.
-- Ну, что же, разберемся; кто тут говорив правду, -- резко заявил
полковник Хэксхэм. -- Вернемся в университет и выясним, что генерал Гровс
сказал профессору Ларссену. Следуйте за мной! -- И он собрался сесть в
седло.
-- Э... сэр... -- начал Оскар, но тут же замолчал. Сержант не может
сказать полковнику, что он идиот.
-- Поехали! -- прорычал Хэксхэм, теперь он смотрел Йенсу прямо в глаза.
-- Мы обязательно выясним, что стоит за твоей наглой симуляцией, и будь я
проклят, если я не разберусь в том, что тут происходит. Шевелись!
И Йенс зашевелился. Сначала ему казалось, будто он смотрит на себя со
стороны. Он сбросил с плеча винтовку, одновременно сняв ее с предохранителя.
Он всегда держал патрон в стволе. Но когда ружье оказалось возле его плеча,
он вернулся в свое тело и принялся решать возникшую проблему, как если бы
работал над вопросом атомного распада.
Тактика... Оскар -- более опасный противник, он не только стоит ближе к
Йенсу, но ему пришлось побывать на фронте в отличие от надутого болвана
полковника. Ларссен выстрелил сержанту в лицо. Оскар так и не понял, что
произошло. Он вылетел из седла, кровь брызнула на землю.
Йенс передернул затвор. Гильза со звоном покатилась по асфальту. Глаза
и рот полковника Хэксхэма округлились.
-- Прощай, полковник, -- весело сказал Ларссен и выстрелил ему в
голову.
Стук второй гильзы об асфальт привел Йенса в чувство. Он испытывал
такое возбуждение, словно только что занимался любовью. У него даже
появилась эрекция. Однако два тела, лежащие на земле в лужах крови,
потребуют объяснений, которые он не сможет дать, хотя оба ублюдка сами
напросились.
-- Теперь я не могу вернуться в свою комнату, нет, сэр, -- сказал Йенс.
Он часто разговаривал сам с собой, когда оставался один на дороге, а
сейчас он был один -- дьявол свидетель.
Да, теперь возвращаться нельзя. И к реактору его больше не пустят.
Ладно, что остается? На секунду ему показалось, что выхода нет вообще.
Однако он просто не хотел смириться с тем, что уже давно бродило в закоулках
его сознания. Он больше не нужен человечеству. Люди суют его носом в дерьмо
с тех самых пор, как Барбара раздвинула ноги для этого паршивого игрока в
бейсбол. Он больше никому не нужен в Денвере. Никого не интересуют его
планы, они обошлись без него и создали бомбу -- даже две.
Ну, тогда к дьяволу человечество. Ящеры с интересом его выслушают. Да,
сэр, они будут внимательны и достойно его наградят, если он расскажет им
все, что ему известно. Но он сделает это не ради награды. О нет. Гораздо
важнее отомстить.
Ларссен аккуратно поставил винтовку на предохранитель, закинул ее за
плечо, сел в седло и покатил на восток. Часовые на въезде в Лоури-Фидд лишь
кивнули ему, когда он проезжал мимо. Они не слышали выстрелов. Ларссену было
все равно.
Он принялся обдумывать ситуацию. Тела найдут. Его бросятся
преследовать. Если они сообразят, что он решил сбежать к ящерам, то придут к
очевидному выводу: Ларссен поедет на восток по шоссе 36. Это самый прямой
маршрут, которым наверняка воспользуется обезумевший физик.
Но он не сошел с ума, ни в малейшей степени. Только не он. Он поедет по
шоссе 6 и 34, будет держаться подальше от тридцать шестого, а потом свернет
на 24 и 40, к югу. После чего воспользуется проселочными дорогами. Очень
скоро он найдет то, что ищет. Где-то неподалеку от границы между штатами
Колорадо и Канзас он выйдет к ящерам. Йенс наклонился вперед и сильнее нажал
на педали. Теперь он ехал под гору.
* * *
-- Да, сэр, -- сказал Остолоп Дэниелс. Его тон ясно говорил, что он
думает о полученном приказе. Потом Дэниелс осторожно добавил: -- В последнее
время мы очень много отступаем, не так ли, сэр?
-- Так. -- Капитан Шимански не скрывал своего неудовольствия.
Заметив это, Остолоп рискнул продолжить:
-- Мне кажется, нет никакой необходимости продолжать отступление, в
особенности если учесть, как отчаянно мы защищали каждый дом. А наше
последнее бегство можно назвать только одним словом -- постыдное. Сэр.
Командир его роты пожал плечами, словно хотел дать понять, что от него
ничего не зависит.
-- Мы с майором Ренфри возмущались, когда получали приказ от
полковника, а он -- когда его доставили от высшего командования. Но он
ничего не в силах изменить. Если верить полковнику, приказ пришел с самого
верха. Вы хотите позвонить ФДР, лейтенант?
-- Все так серьезно? -- Дэниелс вздохнул. -- Хорошо, сэр, я не понимаю,
что происходит. Просто закрою свой проклятый рот и буду делать, что мне
прикажут. И Тогда всякий поймет, что я служу в армии или что-то вроде того.
Шимански расхохотался.
-- Я рад, что ты в армии, Остолоп. Тебе удается делать все вокруг
забавным и нескладным.
-- А я совсем не рад, что нахожусь в армии. Надеюсь, вы понимаете, тут
нет ничего личного, сэр, -- ответил Остолоп. -- Я исполнил свой
патриотический долг еще во время прошлой войны. И только из-за ящеров в
армию стали брать старых пердунов вроде меня. Если бы не эти ублюдки, я бы
сейчас размышлял о начале весенних тренировок, а не пытался отступать, делая
вид, что так и надо.
-- Нам нужно выполнить приказ, -- ответил капитан Шимански. -- Не знаю
почему, но мы должны. И если это не армия, та что же она такое, дьявол ее
побери?
-- Да, сэр.
Если Остолоп показал, что нужно бить, игрок на базе должен попытаться
ударить, нравится ему такая стратегия или нет. Теперь пришел его черед
делать то, что ему совсем не нравится, раз уж те, кто наверху, посчитали это
умным ходом. "Надеюсь, они знают, что делают", -- подумал он, вставая на
ноги.
Недовольный сержант Малдун принес новости.
-- Господи, лейтенант, там строят настоящую стену из мешков с песком,
будто рассчитывают, что ящерам через нее не перебраться. Мы должны сражаться
с ними, а не бегать как зайцы.
-- Ты знаешь об этом, я знаю, капитан знает и даже полковник знает --
но генерал Маршалл не знает, а его мнение стоит больше, чем мы все вместе
взятые, -- ответил Дэниелс. -- Будем надеяться, что генерал имеет
представление о том, что здесь происходит, вот и все. И понимает, почему мы
отступаем.
-- Или почему мы позволяем ящерам нас убивать, когда они и сами не
понимают, почему мы перестали сражаться? -- проворчал Герман Малдун. Он был
достаточно циничным, чтобы быть сержантом. И как всякий хороший сержант,
знал, что воевать с начальством -- дело неблагодарное. -- Ладно, лейтенант,
командуйте!
Остолоп постарался найти подсказку в историях, которые рассказывали ему
деды. Он растянул линию обороны в редкую стрелковую цепь, укрепив опорные
пункты пулеметчиками и базуками.
Чтобы удержать бронетехнику ящеров, у американцев хватало танков и
противотанковых орудий, но тяжелую технику почему-то отвели назад. Остолоп
никак не мог понять, что происходит, -- ему вдруг показалось, что генералы
хотят, чтобы ящеры наступали, впрочем, не слишком быстро. Оставалось
надеяться, что общая картина имеет смысл, поскольку, с его точки зрения,
происходящее было полнейшим абсурдом.
У его подчиненных появилось такое же чувство. Отступление всегда плохо
сказывается на морали; ты начинаешь чувствовать себя разбитым, даже если
физических причин для этого нет. Все понимали, что позиции можно удерживать,
но теперь Дэниелс сомневался в успехе.
Конечно, Чикаго превратился в развалины, одна гора обломков мало чем
отличалась от другой. Даже танкам стало непросто преодолевать груды битого
кирпича и воронки, в которых они могли поместиться вместе с башней.
Дэниелс удивился, когда его отряд во время отступления на север
выбрался на вполне приличную дорогу.
-- Вы можете дальше идти по ней, -- сказал военный полицейский,
руководивший передвижением войск, -- но тогда ящерам будет легче засечь вас
с воздуха.
-- Тогда зачем было расчищать дорогу? -- спросил Остолоп.
Военный полицейский ничего не ответил. Возможно, он и сам не знал.
Возможно, не знал никто. Возможно, армия расчистила дорогу, чтобы люди могли
по ней ходить, а ящерам была удобнее их убивать. Остолоп уже давно привык к
тому, что время от времени происходящее вдруг превращается в абсурд.
Неподалеку от южного конца дороги он заметил отряд солдат, которые
восстанавливали дом. При этом они пытались создать видимость разрушений
вокруг него. Дэниелсу показалось, что они недавно обрушили стену, выходившую
на дорогу. Внутри они построили деревянную времянку. Затем Остолоп понял,
что очень скоро будет практически невозможно ее заметить, потому что солдаты
уже начали восстанавливать разрушенную стену. К тому времени, когда они
закончат, никто не догадается, что внутри велись работы.
-- Что за дьявольщина? -- бросил Малдун, указывая на работающих солдат.
-- Мы сражаемся с ящерами или строим для них дома?
-- Не спрашивай у меня, -- ответил Дэниелс. -- Я уже давно перестал
понимать, что происходит.
-- Может быть, они собираются остаться здесь и защищать этот домик? --
спросил Малдун. Теперь он обращался не к Остолопу, понимая, что у лейтенанта
нет ответов, а ко всему миру -- вдруг кто-нибудь его просветит. Не
дождавшись, Малдун сплюнул в грязь. -- Знаете, иногда мне кажется, что все,
кроме меня, сошли с ума. -- Он бросил косой взгляд на Дэниелса. -- Меня и,
может быть, вас, лейтенант. Так что вы тут не виноваты. -- В устах Малдуна
это был настоящий комплимент.
Остолоп размышлял над словами сержанта. Он уже давно удивлялся тому,
как командование ведет бои в Чикаго. Если бы они продолжали воевать, как
прежде, то уже давно вытеснили бы ящеров в южные районы города или полностью
освободили Чикаго. О, да, потери ожидались большие, но Остолоп провел немало
времени в окопах Первой мировой войны и знал, что если хочешь отнять у
неприятеля территорию, нужно платить кровью.
Однако они отступали. Остолоп повернулся к Малдуну.
-- Ты прав. Наверное, они спятили. Другого разумного объяснения
происходящему я придумать не могу. -- Малдун молча кивнул.
* * *
Генрих Ягер ударил кулаком по броне своей "пантеры", с грохотом
мчавшейся от Элса на запад, в сторону Бреслау. Он был в перчатках. В
противном случае рука примерзла бы к металлу башни. Нет, он не сошел с ума.
А вот относительно своего начальства у него появились серьезные сомнения.
У Гюнтера Грилльпарцера тоже.
-- Какой смысл в нашем стремительном отступлении после трех дней
отчаянной обороны -- словно мы и не сражались за Бреслау?
-- Я бы тебе объяснил, если бы сам знал, -- ответил Ягер. -- Мне
приказы командования тоже кажутся бессмысленными.
Вермахт прекрасно укрепил Эле, часть внешнего кольца обороны Бреслау, и
замок четырнадцатого века, выстроенный на вершине холма, стал прекрасным
наблюдательным пунктом для ведения артиллерийского огня. А теперь они
бросили город, замок (или то, что от него осталось) и всю работу,
проделанную инженерами, позволив ящерам занять ключевые позиции для штурма
Бреслау практически без боя.
Над головой пролетел артиллерийский снаряд, вспахав промерзшую землю
между отступающими танками и Элсом, словно давая понять ящерам: не вздумайте
соваться дальше. "Вот только послушаются ли ящеры?" Во время последних
схваток они сражались с удивительным ожесточением -- инопланетяне вели себя
так уверенно только в самом начале вторжения, когда им повсеместно
сопутствовал успех.
На пушке его "пантеры" было нарисовано два узких кольца и одно широкое
-- два бронетранспортера и один танк. Ящеры, как и прежде, делали
тактические ошибки: пропускали противника во фланги и попадали в ситуации,
которых сумели бы избежать даже русские. Однако примерно в половине случаев
они успешно преодолевали ловушки -- и вовсе не потому, что были прекрасными
солдатами, а благодаря броне своих танков и ракетам. И, как обычно, немецкие
войска несли тяжелые потери.
Даже сейчас артиллерийские снаряды ящеров падали среди отступающих
немецких танков. Ягер опасался их не меньше, чем лобовых танковых атак.
Вражеские снаряды разбрасывали вокруг множество мелких мин -- стоило наехать
он не хотел вступать с танками ящеров в открытый бой. Нанести удар из засады
и отступить, вновь атаковать с фланга, когда ящеры устремятся вперед, чтобы
занять оставленные тобой позиции, и вновь отступить -- только так удавалось
причинить неприятелю хоть какой-то урон, не потеряв множества машин.
Ягеру ужасно хотелось выкурить сигарету, сигару или трубку. Сейчас он
бы даже согласился на щепотку нюхательного табака, хотя никогда его не
пробовал. Он слышал истории о людях, которые кончали жизнь самоубийством,
когда им становилось нечего курить. Ягер не знал, верить ли им, но ему
ужасно не хватало табака.
В кармане у него имелась небольшая фляжка со шнапсом. Он быстро снял
крышку и сделал глоток. Внутри разлилось тепло -- доктора говорят, что это
иллюзия. "К дьяволу докторов!" -- подумал Ягер.
Что там такое? Он прищурился, вглядываясь в пелену падающего снега.
Нет, это не повозка, которую тащит лошадь: предмет слишком большой, да и
движется значительно быстрее. Затем появился еще один, и еще. Несмотря на
выпитый шнапс, внутри у Ягера все заледенело. Навстречу им шли танки ящеров.
Ягер нырнул обратно в башню и произнес два коротких предложения, одно
стрелку: "Евреи сказали правду", а второе заряжающему: "Бронебойный".
Потом последовала еще одна команда, теперь уже для всей боевой группы:
-- Не открывать огонь, пока они не подойдут на расстояние в пятьсот
метров.
Он вновь вылез на холод и посмотрел в бинокль, чтобы получше разглядеть
противника. К ним приближались не только танки, но и бронетранспортеры.
Хорошая новость и плохая. Немецкие танки в состоянии поджечь
бронетранспортеры, но если ящеры успеют выбраться наружу до того, как
бронетранспортеры будут подорваны, ситуация резко ухудшится. Пехотинцы
ящеров вооружены противотанковыми ракетами, по сравнению с которыми
фаустпатроны выглядят детскими игрушками.
Немецкие бронетанковые войска умели соблюдать огневую дисциплину,
danken Gott dafir [Благодарение Богу за это (нем.)]. Они будут ждать, как им
приказано, позволят ящерам подойти поближе, а затем нанесут мощный удар,
перед тем как отступить. Они...
Возможно, команда одного из "тигров", находившегося в нескольких сотнях
метров, прослушала его приказ. Быть может, у них сломалась рация. Или им
было плевать на дисциплину. Длинное дуло 88-го калибра изрыгнуло пламя,
когда до передних танков ящеров оставалось еще полтора километра.
-- Тупоголовые свиньи! -- закричал Ягер.
Однако "тигру" удалось попасть в бронетранспортер с первого же выстрела
-- он остановился, из него повалил дым. Ягер услышал, как экипаж "тигра"
вопит, точно пьяные идиоты. "Наверное, -- с горечью подумал он, -- они и в
самом деле напились".
Он нырнул в башню.
-- Ящеры знают, что мы здесь, -- тут же сообщил Грилльпарцер.
-- Да. -- Ягер похлопал стрелка по плечу. -- Удачи тебе. Теперь нам
всем она понадобится. -- Затем по внутренней связи он обратился к водителю.
-- Внимательно слушай мои приказы, Иоганнес. Возможно, нам придется быстро
уносить отсюда ноги.
-- Jawohl, Herr Oberst!
У него хороший экипаж, быть может, не такой, как во Франции -- Клаус
Майнеке был гениальным стрелком! -- но Ягер мог на него положиться.
Интересно, поможет ли это на сей раз? Произошло то, чего он больше всего
боялся. Вместо того чтобы спокойно мчаться к Бреслау, подставив фланги под
прицельный огонь немецких танков, ящеры получили возможность атаковать его
группу в лоб. Ни "тигры", ни "пантеры" не могут пробить лобовую броню
вражеских танков, даже если произвести выстрел в упор, не говоря уже о
дистанции в тысячу пятьсот метров.
Бронетранспортеры ящеров между тем начали отходить назад. Ягер передал
приказ по общему каналу связи:
-- Они знают, что мы здесь. Pz-IV, сосредоточьте огонь на
бронетранспортерах. Мы еще сумеем выбраться отсюда живыми, да поможет нам
Бог!
Или хотя бы некоторые из нас.
Многие останутся здесь навсегда.
Pz-IV открыли ураганный огонь, причем они стреляли не только
бронебойными, но и осколочно-фугасными снарядами, чтобы поразить ящеров,
выскакивающих из машин. Приказ Ягера был результатом холодного расчета.
Pz-IV обладали самыми слабыми пушками и самой легкой броней из всех машин
боевой группы. С одной стороны, им по силам справиться с
бронетранспортерами, с другой -- их потеря будет наименее чувствительной.
Ягер рассчитывал, что танки ящеров сразу же пойдут на штурм их позиций,
ведя огонь на ходу. Русские постоянно повторяли эту ошибку, да и с ящерами
такое бывало много раз. Необдуманное наступление позволит "пантерам" и
"тиграм" вести прицельную стрельбу по боковой броне вражеских танков.
Однако ящеры научились делать выводы из своих ошибок. Их экипажи уже
принимали участие в военных действиях и знали, что может принести успех. У
них не было необходимости идти в атаку; они могли вступить в перестрелку с
дальней дистанции. Даже с расстояния в полторы тысячи метров попадание их
огромного снаряда может покончить с немецким танком -- и тут же один из
Pz-IV вспыхнул, как спичка. Ягер сжал кулаки. Оставалось лишь надеяться, что
экипаж танка погиб, не успев понять, что произошло.
К тому же бронетранспортеры ящеров были снабжены не только легкими
пушками, но и ракетами, установленными на специальных салазках. Эти ракеты,
как и те, которыми пользовалась пехота ящеров, легко пробивали танковую
броню.
-- Отступаем! -- приказал Ягер по общему каналу связи. -- Пусть они нас
преследуют.
Двигатель его танка взревел, они покатили назад.
-- Интересно, успеем ли мы занять новую позицию прежде, чем они начнут
нас расстреливать? -- прокричал Грилльпарцер.
"Интересно" -- совсем не то слово, которое употребил бы Ягер, но он не
стал подыскивать другое. Проблема заключалась в том, что танки ящеров не
только имели более мощные пушки и надежную броню, но и двигались заметно
быстрее. Генерал Гудериан не шутил, когда говорил, что двигатель танка --
такое же важное оружие, как его пушка.
"Тигр", находившийся в пятистах метрах к северу, всего за несколько
мгновений до того, как скрыться под защитой соснового леса, получил прямое
попадание. Башня вспыхнула, словно дьявол прикурил сигару, в небо
взметнулись оранжевое пламя и темный дым -- пятеро человек экипажа сгорели
заживо.
Грилльпарцер сумел сделать удачный выстрел в один из танков ящеров,
однако броня выдержала удар. Ягер увидел огненный след, который оставляла за
собой пущенная пехотинцем-ящером ракета, -- через мгновение загорелся Pz-FV.
Один за другим открылись люки, экипаж успел выскочить наружу. Двоим удалось
добежать до леса -- остальных скосил автоматный огонь.
В наушниках Ягера слышались крики:
-- Они обходят нас с фланга, Herr Oberst!
-- Два вражеских танка прорвали линию обороны! Если они зайдут к нам в
тыл, мы покойники!
-- Нельзя ли вызвать подкрепление, господин полковник?
Если ты командуешь боевой группой, не следует рассчитывать на
подкрепление: такие соединения формируются из последних резервов. Однако
люди Ягера были правы: если ящеры зайдут в тыл, им конец. У него не
оставалось другого выбора.
-- Отступаем, -- приказал он по общему каналу связи. -- Мы займем
оборону только в окрестностях Бреслау.
Три линии обороны окружали город, стоящий на берегу Одера. Если ящеры
не сумеют их преодолеть, Бреслау сможет сопротивляться еще долго -- как
Чикаго в Соединенных Штатах. Хотя у Ягера имелись дальние родственники по
другую сторону Атлантики, он придерживался не слишком высокого мнения об
американских солдатах -- Первая мировая война не смогла поколебать его
уверенность. Однако оборона Чикаго заставила его задуматься -- возможно, он
ошибался. Впрочем, Чикаго далеко. А до Бреслау осталось всего несколько
километров пути. В городе множество мостов, и если успеть их взорвать,
ящерам будет непросто форсировать Одер. Тут только Ягер понял: он не верит,
что вермахт сумеет удержать Бреслау. Но если они не остановят врага здесь,
тогда где они сумеют одержать победу?
* * *
-- Итак, вы меня понимаете, генерал Гровс... -- начал Йенс Ларссен.
Прежде чем он успел продолжить, Гровс посмотрел на него, словно толстый
старый бульдог, готовый зарычать на чужака.
-- Я понимаю, профессор, что со мной говорит человек, который ничего не
хочет слушать. Мы не намерены собирать вещи и переезжать в Ханфорд -- все.
Меня тошнит от вашего нытья. Солдат, заткнись и исполняй свой долг. Вам
ясно?
-- О да, я все понял, вы... -- Ларссен захлопнул рот, чувствуя, как
алая пелена ярости застилает ему взор. "Ты проклятый, свиноголовый сукин
сын".
Дальше его мысленные проклятия стали еще более изобретательными. Хотя
ему никогда не приходилось видеть взрыва атомной бомбы, вспышка внутри его
мозга показалась Ларссену почти столь же яркой.
-- Вам платят деньги вовсе не за то, чтобы меня любить, -- продолжал
Гровс. -- Вы должны выполнять приказы. Возвращайтесь к работе. -- Начальник
Металлургической лаборатории поднял руку. -- Нет, считайте, что сегодня у
вас выходной. Поезжайте в Лоури, отдохните и обдумайте ситуацию. А с
завтрашнего дня, надеюсь, вы начнете работать в полную силу. Вы все поняли?
-- Да, понял, -- сквозь стиснутые зубы ответил Ларссен.
Он вышел из кабинета Гровса и спустился вниз. Закинув на плечо
оставленную здесь винтовку, он собрался выйти на улицу, но к нему обратился
стоявший на посту Оскар:
-- Вам вовсе не обязательно таскать эту штуку с собой, сэр. Вы ведь не
служите в армии.
Напарник Оскара, деревенщина с оттопыренными ушами по имени Пит,
расхохотался, и его заостренный кадык заходил взад и вперед.
Йенс ничего не ответил. Подойдя к ряду стоявших велосипедов, он взял
свою машину и собрался ехать в Лоури-Филд, как ему приказал Гровс.
-- Куда вы, сэр? -- долетел до него голос Оскара. -- Реакторы в другом
месте. -- И он показал в сторону стадиона.
"Уж лучше бы ты помалкивал, любопытная задница", -- мысленно огрызнулся
Ларссен.
-- Генерал Гровс приказал мне взять выходной и обдумать ситуацию в
своей комнате, поэтому сейчас я не поеду к реакторам.
-- А, понятно. -- Но вместо того чтобы оставить Ларссена в покое, Оскар
обменялся несколькими репликами с Питом, а потом заявил: -- Пожалуй, я поеду
вместе с вами, сэр, чтобы, не дай бог, ничего не случилось.
"Точнее, чтобы убедиться, что я выполняю приказ". Оскар ему не доверял.
Никто ему не доверял. Начиная с сотрудников Металлургической лаборатории и
кончая полковником Хэксхэмом все объединились, чтобы окончательно испортить
ему жизнь, а теперь еще и не доверяют ему! Ну, как такое можно терпеть?
-- Делай что хочешь, черт бы тебя побрал! -- ответил Ларссен, сел на
велосипед и нажал на педали.
Как и следовало ожидать, Оскар вскочил на свой велосипед и покатил за
ним. По Университетскому бульвару до Аламеды, а потом на восток, в сторону
военно-воздушной базы и здания, где находилась его комната. Йенс не считал
это место подходящим для серьезных раздумий, но он воспользуется выходным,
чтобы хорошенько поразмыслить над происходящим. Возможно, потом он сумеет
взглянуть на вещи иначе.
День выдался холодным, но ясным. Длинная зимняя тень Йенса бежала рядом
с ним, по волнистым сугробам на обочине дороги. Следом мчалась массивная
тень Оскара, а он сам, словно кровосос, вцепился в Йенса и не отставал.
Довольно долго на дороге никого не было. Оскар понимал, что лучше не
приставать к Ларссену с разговорами, поэтому предпочитал помалкивать.
Примерно на половине пути между поворотом на Аламеду и въездом в
Лоури-Филд они встретили велосипедиста, направлявшегося на запад. Он, не
торопясь, крутил педали, словно выехал на прогулку. Ларссен стиснул зубы,
узнав полковника Хэксхэма. К несчастью, полковник тоже его узнал.
-- Вы -- Ларссен! -- стойте! -- крикнул он, останавливаясь сам. --
Почему вы покинули свой пост?
Йенсу ужасно хотелось проигнорировать назойливого ублюдка, но он
понимал, что Оскар ему не позволит. Оскар встал между ними. Конечно, он был
ублюдком, но не дураком и прекрасно понимал, как Ларссен относится к
полковнику Хэксхэму.
-- Почему вы покинули свой пост? -- повторил свой вопрос Хэксхэм.
У него был лающий голос, а на лице, как всегда, застыло выражение
неодобрения. Под подозрительными глазами набрякли мешки, над недовольными
губами протянулась тонкая ниточка черных усов. Волосы были напомажены
какой-то дрянью; должно быть, полковник таскал с собой косметику.
-- Генерал Гровс приказал мне взять выходной, вернуться домой,
отдохнуть и с новыми силами приступить к работе. -- "На что остается совсем
немного шансов, если я буду вынужден иметь дело с такими слизняками, как
ты".
-- Правда? -- Судя по насмешливым интонациям, полковник не поверил ни
единому слову. Он относился к Йенсу с такой же неприязнью, как тот к нему.
Повернувшись к Оскару, он спросил: -- Сержант, он говорит правду?
-- Сэр, мне он сказал то же самое, -- ответил Оскар.
Хэксхэм драматическим жестом -- должно быть, подсмотрел его в
каком-нибудь бездарном фильме -- хлопнул себя по лбу.
-- Боже мой! И ты не спросил у генерала Гровса, говорит ли он правду?
-- Ну... нет, сэр. -- Голос Оскара вдруг утратил всякое выражение.
Казалось, он пытается сделать вид, что его здесь нет. Ларссену уже
приходилось видеть, как военные проделывают этот фокус, когда рядом
возникает начальство.
-- Ну, что же, разберемся; кто тут говорив правду, -- резко заявил
полковник Хэксхэм. -- Вернемся в университет и выясним, что генерал Гровс
сказал профессору Ларссену. Следуйте за мной! -- И он собрался сесть в
седло.
-- Э... сэр... -- начал Оскар, но тут же замолчал. Сержант не может
сказать полковнику, что он идиот.
-- Поехали! -- прорычал Хэксхэм, теперь он смотрел Йенсу прямо в глаза.
-- Мы обязательно выясним, что стоит за твоей наглой симуляцией, и будь я
проклят, если я не разберусь в том, что тут происходит. Шевелись!
И Йенс зашевелился. Сначала ему казалось, будто он смотрит на себя со
стороны. Он сбросил с плеча винтовку, одновременно сняв ее с предохранителя.
Он всегда держал патрон в стволе. Но когда ружье оказалось возле его плеча,
он вернулся в свое тело и принялся решать возникшую проблему, как если бы
работал над вопросом атомного распада.
Тактика... Оскар -- более опасный противник, он не только стоит ближе к
Йенсу, но ему пришлось побывать на фронте в отличие от надутого болвана
полковника. Ларссен выстрелил сержанту в лицо. Оскар так и не понял, что
произошло. Он вылетел из седла, кровь брызнула на землю.
Йенс передернул затвор. Гильза со звоном покатилась по асфальту. Глаза
и рот полковника Хэксхэма округлились.
-- Прощай, полковник, -- весело сказал Ларссен и выстрелил ему в
голову.
Стук второй гильзы об асфальт привел Йенса в чувство. Он испытывал
такое возбуждение, словно только что занимался любовью. У него даже
появилась эрекция. Однако два тела, лежащие на земле в лужах крови,
потребуют объяснений, которые он не сможет дать, хотя оба ублюдка сами
напросились.
-- Теперь я не могу вернуться в свою комнату, нет, сэр, -- сказал Йенс.
Он часто разговаривал сам с собой, когда оставался один на дороге, а
сейчас он был один -- дьявол свидетель.
Да, теперь возвращаться нельзя. И к реактору его больше не пустят.
Ладно, что остается? На секунду ему показалось, что выхода нет вообще.
Однако он просто не хотел смириться с тем, что уже давно бродило в закоулках
его сознания. Он больше не нужен человечеству. Люди суют его носом в дерьмо
с тех самых пор, как Барбара раздвинула ноги для этого паршивого игрока в
бейсбол. Он больше никому не нужен в Денвере. Никого не интересуют его
планы, они обошлись без него и создали бомбу -- даже две.
Ну, тогда к дьяволу человечество. Ящеры с интересом его выслушают. Да,
сэр, они будут внимательны и достойно его наградят, если он расскажет им
все, что ему известно. Но он сделает это не ради награды. О нет. Гораздо
важнее отомстить.
Ларссен аккуратно поставил винтовку на предохранитель, закинул ее за
плечо, сел в седло и покатил на восток. Часовые на въезде в Лоури-Фидд лишь
кивнули ему, когда он проезжал мимо. Они не слышали выстрелов. Ларссену было
все равно.
Он принялся обдумывать ситуацию. Тела найдут. Его бросятся
преследовать. Если они сообразят, что он решил сбежать к ящерам, то придут к
очевидному выводу: Ларссен поедет на восток по шоссе 36. Это самый прямой
маршрут, которым наверняка воспользуется обезумевший физик.
Но он не сошел с ума, ни в малейшей степени. Только не он. Он поедет по
шоссе 6 и 34, будет держаться подальше от тридцать шестого, а потом свернет
на 24 и 40, к югу. После чего воспользуется проселочными дорогами. Очень
скоро он найдет то, что ищет. Где-то неподалеку от границы между штатами
Колорадо и Канзас он выйдет к ящерам. Йенс наклонился вперед и сильнее нажал
на педали. Теперь он ехал под гору.
* * *
-- Да, сэр, -- сказал Остолоп Дэниелс. Его тон ясно говорил, что он
думает о полученном приказе. Потом Дэниелс осторожно добавил: -- В последнее
время мы очень много отступаем, не так ли, сэр?
-- Так. -- Капитан Шимански не скрывал своего неудовольствия.
Заметив это, Остолоп рискнул продолжить:
-- Мне кажется, нет никакой необходимости продолжать отступление, в
особенности если учесть, как отчаянно мы защищали каждый дом. А наше
последнее бегство можно назвать только одним словом -- постыдное. Сэр.
Командир его роты пожал плечами, словно хотел дать понять, что от него
ничего не зависит.
-- Мы с майором Ренфри возмущались, когда получали приказ от
полковника, а он -- когда его доставили от высшего командования. Но он
ничего не в силах изменить. Если верить полковнику, приказ пришел с самого
верха. Вы хотите позвонить ФДР, лейтенант?
-- Все так серьезно? -- Дэниелс вздохнул. -- Хорошо, сэр, я не понимаю,
что происходит. Просто закрою свой проклятый рот и буду делать, что мне
прикажут. И Тогда всякий поймет, что я служу в армии или что-то вроде того.
Шимански расхохотался.
-- Я рад, что ты в армии, Остолоп. Тебе удается делать все вокруг
забавным и нескладным.
-- А я совсем не рад, что нахожусь в армии. Надеюсь, вы понимаете, тут
нет ничего личного, сэр, -- ответил Остолоп. -- Я исполнил свой
патриотический долг еще во время прошлой войны. И только из-за ящеров в
армию стали брать старых пердунов вроде меня. Если бы не эти ублюдки, я бы
сейчас размышлял о начале весенних тренировок, а не пытался отступать, делая
вид, что так и надо.
-- Нам нужно выполнить приказ, -- ответил капитан Шимански. -- Не знаю
почему, но мы должны. И если это не армия, та что же она такое, дьявол ее
побери?
-- Да, сэр.
Если Остолоп показал, что нужно бить, игрок на базе должен попытаться
ударить, нравится ему такая стратегия или нет. Теперь пришел его черед
делать то, что ему совсем не нравится, раз уж те, кто наверху, посчитали это
умным ходом. "Надеюсь, они знают, что делают", -- подумал он, вставая на
ноги.
Недовольный сержант Малдун принес новости.
-- Господи, лейтенант, там строят настоящую стену из мешков с песком,
будто рассчитывают, что ящерам через нее не перебраться. Мы должны сражаться
с ними, а не бегать как зайцы.
-- Ты знаешь об этом, я знаю, капитан знает и даже полковник знает --
но генерал Маршалл не знает, а его мнение стоит больше, чем мы все вместе
взятые, -- ответил Дэниелс. -- Будем надеяться, что генерал имеет
представление о том, что здесь происходит, вот и все. И понимает, почему мы
отступаем.
-- Или почему мы позволяем ящерам нас убивать, когда они и сами не
понимают, почему мы перестали сражаться? -- проворчал Герман Малдун. Он был
достаточно циничным, чтобы быть сержантом. И как всякий хороший сержант,
знал, что воевать с начальством -- дело неблагодарное. -- Ладно, лейтенант,
командуйте!
Остолоп постарался найти подсказку в историях, которые рассказывали ему
деды. Он растянул линию обороны в редкую стрелковую цепь, укрепив опорные
пункты пулеметчиками и базуками.
Чтобы удержать бронетехнику ящеров, у американцев хватало танков и
противотанковых орудий, но тяжелую технику почему-то отвели назад. Остолоп
никак не мог понять, что происходит, -- ему вдруг показалось, что генералы
хотят, чтобы ящеры наступали, впрочем, не слишком быстро. Оставалось
надеяться, что общая картина имеет смысл, поскольку, с его точки зрения,
происходящее было полнейшим абсурдом.
У его подчиненных появилось такое же чувство. Отступление всегда плохо
сказывается на морали; ты начинаешь чувствовать себя разбитым, даже если
физических причин для этого нет. Все понимали, что позиции можно удерживать,
но теперь Дэниелс сомневался в успехе.
Конечно, Чикаго превратился в развалины, одна гора обломков мало чем
отличалась от другой. Даже танкам стало непросто преодолевать груды битого
кирпича и воронки, в которых они могли поместиться вместе с башней.
Дэниелс удивился, когда его отряд во время отступления на север
выбрался на вполне приличную дорогу.
-- Вы можете дальше идти по ней, -- сказал военный полицейский,
руководивший передвижением войск, -- но тогда ящерам будет легче засечь вас
с воздуха.
-- Тогда зачем было расчищать дорогу? -- спросил Остолоп.
Военный полицейский ничего не ответил. Возможно, он и сам не знал.
Возможно, не знал никто. Возможно, армия расчистила дорогу, чтобы люди могли
по ней ходить, а ящерам была удобнее их убивать. Остолоп уже давно привык к
тому, что время от времени происходящее вдруг превращается в абсурд.
Неподалеку от южного конца дороги он заметил отряд солдат, которые
восстанавливали дом. При этом они пытались создать видимость разрушений
вокруг него. Дэниелсу показалось, что они недавно обрушили стену, выходившую
на дорогу. Внутри они построили деревянную времянку. Затем Остолоп понял,
что очень скоро будет практически невозможно ее заметить, потому что солдаты
уже начали восстанавливать разрушенную стену. К тому времени, когда они
закончат, никто не догадается, что внутри велись работы.
-- Что за дьявольщина? -- бросил Малдун, указывая на работающих солдат.
-- Мы сражаемся с ящерами или строим для них дома?
-- Не спрашивай у меня, -- ответил Дэниелс. -- Я уже давно перестал
понимать, что происходит.
-- Может быть, они собираются остаться здесь и защищать этот домик? --
спросил Малдун. Теперь он обращался не к Остолопу, понимая, что у лейтенанта
нет ответов, а ко всему миру -- вдруг кто-нибудь его просветит. Не
дождавшись, Малдун сплюнул в грязь. -- Знаете, иногда мне кажется, что все,
кроме меня, сошли с ума. -- Он бросил косой взгляд на Дэниелса. -- Меня и,
может быть, вас, лейтенант. Так что вы тут не виноваты. -- В устах Малдуна
это был настоящий комплимент.
Остолоп размышлял над словами сержанта. Он уже давно удивлялся тому,
как командование ведет бои в Чикаго. Если бы они продолжали воевать, как
прежде, то уже давно вытеснили бы ящеров в южные районы города или полностью
освободили Чикаго. О, да, потери ожидались большие, но Остолоп провел немало
времени в окопах Первой мировой войны и знал, что если хочешь отнять у
неприятеля территорию, нужно платить кровью.
Однако они отступали. Остолоп повернулся к Малдуну.
-- Ты прав. Наверное, они спятили. Другого разумного объяснения
происходящему я придумать не могу. -- Малдун молча кивнул.
* * *
Генрих Ягер ударил кулаком по броне своей "пантеры", с грохотом
мчавшейся от Элса на запад, в сторону Бреслау. Он был в перчатках. В
противном случае рука примерзла бы к металлу башни. Нет, он не сошел с ума.
А вот относительно своего начальства у него появились серьезные сомнения.
У Гюнтера Грилльпарцера тоже.
-- Какой смысл в нашем стремительном отступлении после трех дней
отчаянной обороны -- словно мы и не сражались за Бреслау?
-- Я бы тебе объяснил, если бы сам знал, -- ответил Ягер. -- Мне
приказы командования тоже кажутся бессмысленными.
Вермахт прекрасно укрепил Эле, часть внешнего кольца обороны Бреслау, и
замок четырнадцатого века, выстроенный на вершине холма, стал прекрасным
наблюдательным пунктом для ведения артиллерийского огня. А теперь они
бросили город, замок (или то, что от него осталось) и всю работу,
проделанную инженерами, позволив ящерам занять ключевые позиции для штурма
Бреслау практически без боя.
Над головой пролетел артиллерийский снаряд, вспахав промерзшую землю
между отступающими танками и Элсом, словно давая понять ящерам: не вздумайте
соваться дальше. "Вот только послушаются ли ящеры?" Во время последних
схваток они сражались с удивительным ожесточением -- инопланетяне вели себя
так уверенно только в самом начале вторжения, когда им повсеместно
сопутствовал успех.
На пушке его "пантеры" было нарисовано два узких кольца и одно широкое
-- два бронетранспортера и один танк. Ящеры, как и прежде, делали
тактические ошибки: пропускали противника во фланги и попадали в ситуации,
которых сумели бы избежать даже русские. Однако примерно в половине случаев
они успешно преодолевали ловушки -- и вовсе не потому, что были прекрасными
солдатами, а благодаря броне своих танков и ракетам. И, как обычно, немецкие
войска несли тяжелые потери.
Даже сейчас артиллерийские снаряды ящеров падали среди отступающих
немецких танков. Ягер опасался их не меньше, чем лобовых танковых атак.
Вражеские снаряды разбрасывали вокруг множество мелких мин -- стоило наехать