Страница:
Виктории рядом с Букингемским дворцом. В сумрачный день вроде сегодняшнего
даже определить, где находится юг, было трудно.
Мойше прошел пару кварталов по Оксфорд-стрит, прежде чем сообразил, где
находится, -- неподалеку располагалась студия Би-би-си. Здание студии
уцелело. Снаружи стоял человек с винтовкой. Сначала Русецки решил, что это
самый обычный солдат из тех, что охраняли студию. Он далеко не сразу
сообразил, что перед ним Эрик Блэр, в железной каске и с нагрудным
патронташем.
Блэру потребовалось даже больше времени, чтобы узнать Русецкого. Когда
Мойше подошел к нему, англичанин угрожающе вскинул винтовку и прицелился. Он
держал ее уверенно и спокойно, и Мойше вспомнил, что Блэр участвовал в
гражданской войне в Испании. И тут Блэр опустил оружие и с сомнением
спросил:
-- Русецки?
-- Точно, -- на своем не слишком уверенном английском ответил Мойше. --
А вы Блэр.
Если назвать его по имени, может быть, он не станет стрелять. Русецки
показал на дверь.
-- А мы все еще здесь работаем?
-- Вряд ли. -- Блэр с такой силой тряхнул головой, что чуть не лишился
каски. -- В Лондоне вот уже две недели нет электричества -- или больше? --
не помню. Я слежу за тем, чтобы никто не стащил наше оборудование. Если бы
мы тут занимались делом, охрана была бы понадежнее. -- Он нахмурился. --
Надеюсь, опытные солдаты еще где-нибудь остались.
Далеко на юге заговорила артиллерия. Ящеры, атаковавшие город с севера,
были разгромлены, бежали или сдались на милость победителя, но на юге
продолжалось сражение.
-- Вы что-нибудь слышали о моей семье? -- спросил Мойше.
-- К сожалению, ничего. -- Блэр снова покачал головой. -- По правде
говоря, я и от своих родственников давно не получал известий, даже не знаю,
живы ли они. Проклятая война! -- Он закашлялся, задержал дыхание и сумел
справиться с приступом. -- Ого! Они меня доконают -- такое впечатление, что
я вдыхаю иприт.
Русецки собрался что-нибудь сказать, но в последний момент передумал.
Тот, кто не видел вблизи, как действует отравляющий газ, не имеет никакого
права о нем рассуждать. С другой стороны, тот, кто не видел, никогда не
поверит, какой это ужас.
-- Я знаю, что не имею права так говорить, -- продолжал Блэр, чем
несказанно удивил Русецкого. -- Газ -- мерзкая штука. То, что мы делаем,
чтобы выжить, удивило бы самого Аттилу [Аттила, вождь гуннов (ум. 453)]. Но
если быть честным до конца, ему не пришлось иметь дело с инопланетными
захватчиками.
-- Да уж, -- пробормотал Русецки. -- Удачи вам. Попытаюсь отыскать свою
семью.
-- И вам удачи, Русецки, -- пожелал Блэр. -- И обзаведитесь
каким-нибудь оружием. Война превратила нас в зверей, некоторые люди стали
опаснее ящеров.
-- Возможно, -- ответил Мойше не слишком искренне.
Блэр был очень хорошим человеком, но ему не довелось побывать в плену у
ящеров -- или, если уж на то пошло, у немцев.
Русецки зашагал на юг по Риджент-стрит в сторону Со-хо. В небе пронесся
самолет ящеров. Мойше, как и все, кто находился на улице, тут же бросился на
землю и откатился к ближайшей яме. Когда самолет улетел, он поднялся на ноги
и отправился дальше. Происшествие не произвело на него никакого впечатления
-- он уже привык.
Сохо отличался от других районов Лондона только многообразием языков,
на которых здесь говорили. "Барселона", любимое кафе Блэра на улице Бик,
продолжало работать, хотя окно было забито деревянными досками. Судя по
дыму, который окутывал заведение, печи здесь топили дровами.
Если в Лондоне больше нет электричества, значит, и подача газа
прекратилась.
Миновав "Барселону", Мойше понял, что дом, где живет его семья, уже
близко. Он зашагал быстрее не в силах сдержать нетерпение -- он ужасно
волновался за свою жену и сына и боялся, что может их не найти.
Он повернул на Лексингтон-стрит, затем вышел на Брод-вик, где находился
его дом, и с облегчением выдохнул -- дом стоял на месте. "Впрочем, это еще
ничего не значит", -- подумал он. Лондон сильно пострадал от налетов авиации
ящеров, и Сохо не исключение. Если Ривка и Рейвен оказались на улице,
когда... Мойше заставил себя не думать о худшем.
На улице, усыпанной осколками кирпича и стекла и обломками бетона,
кипела жизнь. Мальчишки с веселыми воплями играли в футбол. Ворота они
сделали из досок, добытых, скорее всего, в каком-нибудь разрушенном доме.
Они полностью отдавались своему занятию, ничего не замечая вокруг и ничем не
отличаясь от сверстников из других стран. Но пройдет некоторое время, и они
превратятся в спокойных, выдержанных, холодных англичан, казавшихся Мойше
такими странными.
За футбольным матчем наблюдала толпа болельщиков: дети и несколько
взрослых радостными воплями поддерживали свои команды. Мойше вдруг стало
ужасно грустно -- даже в самые тяжелые времена в захваченной немцами Варшаве
работало несколько школ. Дети могли умереть, но невежество им не грозило.
Англичане не обладали неистребимым желанием выжить в отличие от евреев в
гетто.
Одна из команд забила гол, и тут же один из зрителей вытащил из кармана
монетку и отдал ее соседу. Англичане просто обожают пари. Игроки принялись
обнимать героя, поразившего ворота противника.
Мойше тоже выскочил на поле и подхватил на руки мальчишку, который был
слишком мал, чтобы играть в команде. Тот удивленно взвизгнул, а в следующее
мгновение радостно завопил по-английски -- но Мойше было все равно.
-- Папа! -- Рейвен внимательно посмотрел на него, а потом спросил: -- А
что с твоей бородой, папа?
-- Противогаз не надевался так, чтобы сидеть плотно, и мне пришлось ее
сбрить, -- ответил Русецки. Ходить без бороды все-таки лучше, чем глотнуть
иприта. Он видел, как это бывает. С бьющимся от волнения сердцем он спросил:
-- А где мама?
-- Дома, -- спокойно ответил мальчик, словно хотел сказать: "А где еще
ей быть?" -- Ты не мог бы поставить меня на землю? Ребята снова начали
играть, я хочу посмотреть.
-- Извини, -- делая вид, что ему ужасно стыдно, сказал Мойше.
Для него возвращение домой имело огромное значение, но его сын отнесся
к этому совершенно спокойно. Мимо его уха просвистел мяч. Рейвен снова
потребовал, чтобы Мойше его отпустил. Он поставил сына на разбитый тротуар,
а сам начал подниматься по лестнице в свою квартиру.
Из-за двери в противоположном конце коридора доносилась яростная ругань
-- ссорились мистер и миссис Стефанопулос. Мойше не знал греческого и не
понял ни слова из ругательств, которыми они осыпали друг друга, но все равно
остро почувствовал, что вернулся домой. Стефанопулосы очень любили друг
друга, настолько, что не жалели сил на отчаянные крики и ссоры. Англичане
предпочитали молчание, от которого веяло могильным холодом.
Мойше нажал на ручку двери, и она легко поддалась. Ривка шла из
гостиной в кухню. Ее серые глаза широко раскрылись от удивления -- наверное,
Стефанопулосы так шумели, что она не слышала его шагов в коридоре. Или не
сразу узнала мужа в бритом солдате, одетом в военную форму британской армии.
-- Мойше? -- недоверчиво прошептала она и бросилась к нему. Она так
сильно прижала его к себе, что он задохнулся. Уткнувшись ему в плечо, она
прошептала: -- Не могу поверить, что ты здесь.
-- А мне трудно поверить, что _ты_ здесь и Рейвен, -- ответил он. -- Я
молился, чтобы с вами ничего не случилось и мне удалось вас найти, но ты же
знаешь, чего в наше время стоят молитвы. Я видел, что ящеры сотворили с
Лондоном... -- Он покачал головой. -- В этой войне мирным жителям за линией
фронта иногда грозит большая опасность, чем солдатам. Так было, когда
нацисты начали бомбить Варшаву. Я за вас очень волновался.
-- Мы в порядке. -- Ривка попыталась пригладить волосы. -- В кухне
полно сажи, мне приходится готовить на дровяной печи, у нас больше нет газа.
Я чуть с ума не сошла от страха за тебя. Там повсюду летают пули, падают
бомбы и этот ужасный газ... а у тебя даже нет оружия. А бомбежки здесь... --
Она пожала плечами. -- Ужасно, конечно, но ничего нового. Если бомбы не
падают прямо тебе на голову, хорошо. Ну, а когда падают, ты все равно не
успеешь ничего понять. Так что все нормально.
-- Наверное, -- не стал спорить с ней Мойше.
После трех лет голода и болезней в варшавском гетто человек становится
фаталистом. Быстрая и наверняка безболезненная смерть в такой ситуации
казалась благословением.
-- У нас осталось немного... телятины. Может, ты проголодался?
Легкая заминка перед словом "телятина" означала, что, скорее всего, это
свинина, а жена пытается защитить его от сознательного употребления
запретной пищи. В варшавском гетто он делал то же самое для нее. Сделав вид,
что ничего не понял, Мойше сказал:
-- Я всегда хочу есть. Нас не слишком хорошо кормят.
Он прекрасно знал, что мирные жители тоже не едят досыта, и оставил
большую часть своей порции на тарелке. Жена не ждала его и, наверное,
приготовила обед для двоих на несколько дней. Когда он сказал, что больше не
может съесть ни кусочка, она взглянула на него искоса, но ничего не сказала.
До войны она устроила бы ему целое представление.
Ривка налила ему стакан теплой безвкусной воды из ведра, и Мойше сразу
понял, что она кипяченая.
-- Хорошо, что ты следишь за тем, что вы пьете, -- улыбнувшись, сказал
он.
-- Я видела, что случается с теми, кто не кипятит воду, -- совершенно
серьезно ответила она. -- Ты ведь все-таки учился на врача, а я твоя жена --
это кое-что да значит.
-- Хорошо, -- повторил Мойше и отнес тарелку и вилку в раковину,
наполненную мыльной водой.
Он вымыл тарелку и положил ее рядом с раковиной. Ривка удивленно и
немного насмешливо наблюдала за ним, и он, оправдываясь, сказал:
-- Видишь, без тебя мне пришлось кое-чему научиться.
-- Вижу. -- По ее тону он не понял, одобряет она его или возмущена
таким поворотом событий. -- Чему еще ты научился, живя без меня?
-- Тому, что мне не нравится жить без тебя, -- ответил Мойше. С улицы
донеслись радостные крики, кто-то опять забил гол. Мойше задумчиво
проговорил: -- Кажется, Рей-вену очень нравится смотреть футбол.
-- Мы можем рассчитывать на то, что он некоторое время проведет на
улице и нескоро вернется домой, ты это имел в виду? -- спросила Ривка.
Мойше радостно закивал. По тому, как его жена захихикала, он понял, что
выглядит довольно глупо. Впрочем, он не слишком расстроился, в особенности
после того, как она улыбнулась:
-- Думаю, можно. Нужно пользоваться случаем, когда он тебе
представляется.
Мойше попытался вспомнить, когда в последний раз лежал на кровати.
Всего пару раз с тех пор, как его призвали в армию, которая отчаянно
сражалась с инопланетными завоевателями, собравшимися покорить Британию. Ему
дали форму, аптечку, нарукавную повязку, противогаз и отправили на поле боя.
Удобства в список необходимых вещей не входили.
Словно проверяя, что будет, Ривка поцеловала его в бритую щеку.
-- Колется, -- сказала она. -- Борода мне нравится больше -- или тебе
придется гладко бриться.
-- Мне не всегда удается добраться до бритвы, -- ответил он. -- Я бы
никогда не расстался с бородой, но иначе противогаз плохо надевается.
Сейчас, когда он лежал рядом с женой и мог хотя бы ненадолго забыть о
войне, ему совсем не хотелось думать ни о противогазе, ни о том, что может
случиться, если он неплотно прилегает к лицу. И ему удалось забыть обо всем,
кроме Ривки.
Но растянуть счастливые моменты не стоит и пытаться -- они все равно
заканчиваются. Ривка села и начала быстро одеваться. Она так и не смогла
избавиться от воспитанной с детства скромности, а с другой стороны, боялась,
что Рей-вен выберет самый неподходящий момент, чтобы заявиться домой. Мойше
тоже принялся торопливо натягивать одежду.
Ривка застегнула последний крючок на шее и, словно это движение
означало, что прежний мир, полный опасностей, вернулся, спросила:
-- На сколько ты приехал?
-- Всего на один день, -- ответил Мойше. -- Завтра мне придется снова
отправиться на юг, чтобы помогать раненым в боях с ящерами.
-- А как там идут дела? -- спросила Ривка. -- Когда появляется
электричество и газеты, нам сообщают, что мы громим ящеров, как Самсон
палестинцев, но самолеты продолжают бомбить Лондон, артиллерийские орудия
почти не смолкают, нас обстреливают снарядами. Разве я могу верить тому, что
нам говорят?
-- Северная армия ящеров разбита -- _капут_, -- сказал Мойше,
использовав слово, обожаемое немецкими солдатами. -- Насчет южной
группировки я ничего не знаю. Я видел только сражения, в которых участвовал
сам, а это все равно что спрашивать у рыбешки, какова обстановка на Висле.
Впрочем, если бы Британия терпела поражение, ты бы сейчас разговаривала не
со мной, а с каким-нибудь ящером.
-- Наверное, -- задумчиво проговорила Ривка. -- Но после того как люди
проиграли столько сражений, трудно считать победой то, что им удается
удерживать ящеров на месте.
-- Если подумать, сколько армий людей не смогли не только остановить
продвижение ящеров, но и просто его замедлить, можно считать, что мы
одержали огромную победу. Я не знаю ни одного случая, чтобы они оставили
поле боя -- а на северных подступах к Лондону именно это и произошло.
Англичане разбили их наголову. -- Мойше удивленно покачал головой. -- А мы
думали, что они неуязвимы.
Неожиданно открылась и с громким стуком захлопнулась входная дверь.
-- Я голодный! У нас есть что-нибудь? -- крикнул Рейвен. Мойше и Ривка
переглянулись и расхохотались. Рейвен появился на пороге спальни.
-- И что это вы так веселитесь? -- спросил он с возмущенным видом,
какой бывает у ребенка, который не понял шутки.
-- Так, ничего, -- серьезно ответил отец. -- Мы тебя обставили, вот и
все.
-- В каком смысле? -- спросил Рейвен.
Ривка быстро посмотрела на мужа и едва заметно покачала головой. Мойше
снова расхохотался. Он радовался короткому мгновению счастья, которое ему
подарила судьба. Как же хорошо оказаться рядом с женой и сыном! Завтра война
снова примет его в свои костлявые объятия. Но сегодня он может наслаждаться
свободой.
* * *
Внешне серебристый металл ничего особенного собой не представлял.
Казалось даже, будто сотрудникам Метлаба удалось получить совсем маленький
образец. Впрочем, внешний вид не имел никакого значения для генерала Лесли
Гровса. Он знал, что у них в руках: плутоний, которого хватит -- если
прибавить его к металлу, украденному у ящеров немцами и русскими и
доставленному британцами в Америку, -- чтобы сделать настоящую атомную
бомбу.
Он повернулся к Энрико Ферми.
-- Клянусь Богом, мы сделали первый, самый трудный шаг! Дальше будет
легче.
-- Легче, но не намного, генерал, -- ответил итальянец. -- Мы еще не
решили задачу очистки плутония, затем нам необходимо придумать, как мы
сделаем из него бомбу и как доставим ее на место, где хотим взорвать.
-- Это задачки для инженеров, -- ответил Гровс. -- Я инженер; я знаю,
что мы с ними справимся. Меня больше всего беспокоили физики... Я
сомневался, что нам удастся получить необходимое количество металла. -- Он
жестом показал на маленький серебристый комочек.
-- А со мной все ровно наоборот, -- рассмеявшись, заметил Ферми. -- Мы
давно поняли, что физика -- штука простая и бесхитростная, но вот приложить
ее законы к производству бомбы -- это уже проблема совсем другого рода.
-- Мы справимся с любой проблемой, -- заявил Гровс. -- Мы не можем
позволить себе поступить так же, как русские: один выстрел -- и все, патроны
кончились. Мы будем наносить по ящерам удар за ударом, пока они не запросят
пощады.
-- Насколько я разобрался в русской модели, удивительно, что бомба у
них вообще взорвалась, -- сказал Ферми. -- Устройство в виде пушки,
начиненное плутонием... -- Он покачал головой. -- Видимо, они построили
очень большую пушку, и бомба получила огромное ускорение. Иначе реакция
началась бы раньше, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
-- Думаю, им было все равно, какого она размера, -- проговорил Гровс.
-- Они ведь не собирались грузить ее на самолет. -- Он с горечью рассмеялся.
-- Во-первых, у них нет бомбардировщика подходящего размера, в их машины
даже маленькая атомная бомба не поместится. Во-вторых, если бы даже они и
нашли самолет и засунули в него бомбу, ящеры подстрелили бы его, прежде чем
он успел добраться до цели. Так зачем им что-то изобретать, если можно было
построить _очень_ большую установку?
-- Вот именно, -- не стал с ним спорить Ферми. -- Кстати, то же самое
можно сказать и про нас. Мы не сможем перевозить бомбы по воздуху. А
доставить их в нужное место, да еще в нужное время будет совсем не просто.
-- Знаю. -- Гровс потер подбородок рукой. -- Русские сказали, что они
оставили бомбу там, где через несколько часов должны были появиться ящеры.
Потом включили часовой механизм и стали ждать большого _бум_! Нам будет
гораздо труднее отыскать подходящее место.
-- Чикаго, -- едва слышно сказал Ферми.
-- Хм-м-м, может быть, -- согласился с ним Гровс. -- Там нашим ребятам
несладко приходится. Однако я вижу две проблемы: первая -- доставить бомбу,
когда она будет готова, в Чикаго. Кстати, вывезти ее отсюда хоть куда-нибудь
будет нелегко. А вторая трудность состоит в том, чтобы отвести оттуда наших
солдат, иначе они пострадают вместе с ящерами.
-- А что тут сложного? -- спросил физик. -- Они просто отступят,
позволив ящерам продвинуться вперед, -- и тут им крышка!
Лесли Гровс улыбнулся. Всю свою военную карьеру Гровс провел в
инженерных войсках; он никогда не вел за собой солдат в наступление -- и не
хотел бы повести. Но он успел забыть о стратегии гораздо больше, чем Ферми
когда-либо шал. Кстати, приятное напоминание о том, что он тоже кое на что
годится -- а то рядом с гениальными учеными, которыми он командовал, Гровс
уже начал страдать комплексом неполноценности.
-- Профессор, -- как можно терпеливее начал он, -- с тех самых пор, как
ящеры заявились к нам, мы изо всех сил сражались с ними на подступах Чикаго,
а теперь боевые действия переместились на улицы города. Если мы вдруг
возьмем и без всякой причины отступим, как вы думаете, они не заподозрят
неладное? Я бы обязательно подумал, что здесь нечистая игра, будь я их
командующим.
-- Хм-м, -- протянул Ферми. Несмотря на наивность, глупостью он не
отличался ни в коей мере. -- Я вас понял, генерал. Русские тогда
полномасштабно отступали, и потому ящеры ничего особенного не заметили,
когда проходили мимо места, где те спрятали бомбу. Но если мы после упорного
сопротивления неожиданно покинем свои позиции, они сообразят, что происходит
нечто необычное.
-- Именно, -- подтвердил Гровс. -- Вы все правильно поняли. Нам либо
придется убедить их в том, что они нас побеждают и мы драпаем...
-- Не понял? -- перебил его Ферми.
-- Извините, я хотел сказать, быстро отступаем, -- пояснил Гровс. Ферми
разговаривал по-английски с сильным акцентом, но, как правило, все понимал.
Гровсу пришлось напомнить себе, что в присутствии физика ему стоит быть
поосторожнее с разговорными оборотами. -- Либо мы сделаем так, либо отступим
тайно... может быть, ночью. По крайней мере, ничего другого мне в голову не
приходит.
-- Лично я считаю ваш план вполне разумным, -- заявил Ферми. -- Когда
мы будем готовы, как вы думаете, его примут в Чикаго?
-- Должны. Обороной города командуют настоящие профессионалы.
Впрочем, уверенности у Гровса не было. Ферми не слишком хорошо
разбирался в том, как истинные солдаты выполняют свою работу. Да ему и не
следовало. Но ведь генералы, командующие армией в Чикаго, тоже не
представляют себе, на что способна атомная бомба. Расчеты и соображения
кучки ученых с линейками, а не с оружием в руках могут показаться им
бессмысленными.
Гровс решил, что ему следует заняться составлением официального письма.
Не исключено, что его никто не станет читать, но там хотя бы будет стоять
имя и должность: бригадный генерал армии Соединенных Штатов. А вдруг
кто-нибудь все-таки призадумается? Наверняка он знал только одно: если он не
сядет за стол и не напишет такого письма, они просто не поймут, с чем имеют
дело. Человеку действия много знать и не нужно.
-- Извините, профессор Ферми, -- сказал он и поспешил к выходу.
* * *
Его ждала машинистка.
Атвар изучал дисплей компьютера, на котором Тосев-3 медленно двигался
вокруг своего солнца.
-- Равноденствие, -- сказал он так, словно это было оскорблением в
адрес Императора.
-- Да, недосягаемый адмирал. -- Голос Кирела тоже звучал не слишком
радостно. Он облек причину своего неудовольствия в слова: -- В северном
полушарии, где еще осталось много не-империй, которые нам не удалось
покорить, скоро начнется зима.
Оба высокопоставленных самца некоторое время с самым несчастным видом
обдумывали его заявление. Разведывательный зонд, который Раса отправила на
Тосев-3 много веков назад, принес данные о том, что зимой на планете погода
становится исключительно нестабильной. Однако Раса оказалась не готова к
_таким_ климатическим условиям: все единодушно считали, что завоевание мира
завершится до того, как климат сможет как-то повлиять на войска. И никто на
Родине не мог даже предположить, что тосевиты за такое короткое время сумеют
столь далеко продвинуться вперед на пути технологического развития. Кроме
того, тосевиты изобрели устройства, предназначенные для того, чтобы
справляться с возмутительным разнообразием замерзшей грязи и воды,
появляющихся на Тосев-3 зимой, и значительно превосходящие все, что имелось
в распоряжении Расы.
-- Во время прошлой зимы, -- так же мрачно продолжал Кирел, -- мы
потеряли стратегическое преимущество в большом количестве регионов. Когда
наступят холода, Большие Уроды используют против нас множество самого
разного хитроумного оружия, которого у них не было два наших года назад. Все
это не позволяет мне с оптимизмом ждать результата будущих сражений.
-- Уверяю вас, капитан, я расстался с оптимизмом в тот самый момент,
когда узнал, что Большим Уродам известно радио, -- ответил Атвар. -- Однако
должен вам напомнить, что мы все-таки имеем некоторое преимущество перед
тосевитами. Мы нанесли серьезный урон их производственным комплексам, и
теперь они выпускают значительно меньше оружия, чем когда мы прилетели на
планету.
-- Верно, но эффективность наших собственных производственных
комплексов равняется нулю, -- заметил Кирел. -- Мы в состоянии делать больше
боеприпасов, причем весьма неплохих, хотя нам и приходится использовать для
этих целей тосевитские заводы. Но кто в самых немыслимых фантазиях мог
представить себе, что нам потребуются новые танки и истребители взамен тех,
что мы потеряли?
-- Никто, но реальность именно такова. Предвидели мы такой поворот
событий или нет -- теперь не имеет значения, -- проговорил Атвар. -- Мы
значительно ослаблены на обоих материках, а также нам катастрофически не
хватает противоракетных снарядов. Нам повезло, что мы вообще взяли с собой
некоторый запас. Однако он неуклонно иссякает, а необходимость в ракетах не
становится меньше.
-- Дойчевиты -- пусть скорлупа их яиц станет такой тонкой, что у них
никогда не будет птенцов, -- не только забрасывают нас своими ракетами, но
еще и начиняют их газами вместо обычных взрывчатых веществ. Такие ракеты
необходимо сбивать до того, как они достигнут цели, иначе они наносят нам
страшный урон. Но количество наших ракет резко уменьшается, и скоро мы
вообще не сможем ничего противопоставить тосевитским смертоносным снарядам.
-- Нам удалось вывести остров Британия из военных действий против нас
на неограниченное время, -- заявил Атвар.
Это, конечно, правда, но адмирал и сам прекрасно понимал, что несколько
приукрашивает действительность. Кампания против Британии предпринималась с
целью захватить остров, однако, как и большинство планов касательно
То-сев-3, этот тоже не выдержал столкновения с Большими Уродами. Потери в
живой силе и технике оказались просто возмутительными и стоили Расе гораздо
больше, чем могла им дать временная нейтрализация Британии.
После длительных раздумий Кирел все-таки сумел найти кое-что
положительное в сложившейся ситуации.
-- Мы совершенно уверены, благородный адмирал, что СССР имел только
одну атомную бомбу, которую он и использовал против нас. Мы можем
возобновить наши операции на их территории -- по крайней мере пока не
наступит зима.
-- Да, пока в СССР не наступит зима, -- сердито повторил Атвар. -- Но
до холодов там начинаются дожди, которые превращают местные дороги в море
липкой мерзкой грязи. Два года назад осенью, а потом весной, когда вся
замерзшая вода, собравшаяся за зиму, растаяла, болотистая почва доставила
нам немало неприятностей.
-- Вы совершенно правы, благородный адмирал, я об этом забыл. --
Казалось, Кирел сжался под тяжестью собственной ошибки. Но ему удалось
справиться с собой, и он сердито продолжал: -- Большие Уроды в СССР
представляют собой стадо ленивых, некомпетентных кретинов. Ни один разумный
не станет строить дороги, которыми невозможно пользоваться три четверти
года.
-- Я бы очень хотел, чтобы они были стадом ленивых, некомпетентных
кретинов, -- ответил Атвар. -- В этом случае они не смогли бы создать и
взорвать атомную бомбу, пусть и из металла, украденного у нас. На самом деле
-- как нам удалось выяснить у пленных -- дороги находятся в столь плачевном
состоянии из стратегических соображений: чтобы помешать вторжению дойчевитов
с запада. У них имелись все основания опасаться такого вторжения, и принятые
даже определить, где находится юг, было трудно.
Мойше прошел пару кварталов по Оксфорд-стрит, прежде чем сообразил, где
находится, -- неподалеку располагалась студия Би-би-си. Здание студии
уцелело. Снаружи стоял человек с винтовкой. Сначала Русецки решил, что это
самый обычный солдат из тех, что охраняли студию. Он далеко не сразу
сообразил, что перед ним Эрик Блэр, в железной каске и с нагрудным
патронташем.
Блэру потребовалось даже больше времени, чтобы узнать Русецкого. Когда
Мойше подошел к нему, англичанин угрожающе вскинул винтовку и прицелился. Он
держал ее уверенно и спокойно, и Мойше вспомнил, что Блэр участвовал в
гражданской войне в Испании. И тут Блэр опустил оружие и с сомнением
спросил:
-- Русецки?
-- Точно, -- на своем не слишком уверенном английском ответил Мойше. --
А вы Блэр.
Если назвать его по имени, может быть, он не станет стрелять. Русецки
показал на дверь.
-- А мы все еще здесь работаем?
-- Вряд ли. -- Блэр с такой силой тряхнул головой, что чуть не лишился
каски. -- В Лондоне вот уже две недели нет электричества -- или больше? --
не помню. Я слежу за тем, чтобы никто не стащил наше оборудование. Если бы
мы тут занимались делом, охрана была бы понадежнее. -- Он нахмурился. --
Надеюсь, опытные солдаты еще где-нибудь остались.
Далеко на юге заговорила артиллерия. Ящеры, атаковавшие город с севера,
были разгромлены, бежали или сдались на милость победителя, но на юге
продолжалось сражение.
-- Вы что-нибудь слышали о моей семье? -- спросил Мойше.
-- К сожалению, ничего. -- Блэр снова покачал головой. -- По правде
говоря, я и от своих родственников давно не получал известий, даже не знаю,
живы ли они. Проклятая война! -- Он закашлялся, задержал дыхание и сумел
справиться с приступом. -- Ого! Они меня доконают -- такое впечатление, что
я вдыхаю иприт.
Русецки собрался что-нибудь сказать, но в последний момент передумал.
Тот, кто не видел вблизи, как действует отравляющий газ, не имеет никакого
права о нем рассуждать. С другой стороны, тот, кто не видел, никогда не
поверит, какой это ужас.
-- Я знаю, что не имею права так говорить, -- продолжал Блэр, чем
несказанно удивил Русецкого. -- Газ -- мерзкая штука. То, что мы делаем,
чтобы выжить, удивило бы самого Аттилу [Аттила, вождь гуннов (ум. 453)]. Но
если быть честным до конца, ему не пришлось иметь дело с инопланетными
захватчиками.
-- Да уж, -- пробормотал Русецки. -- Удачи вам. Попытаюсь отыскать свою
семью.
-- И вам удачи, Русецки, -- пожелал Блэр. -- И обзаведитесь
каким-нибудь оружием. Война превратила нас в зверей, некоторые люди стали
опаснее ящеров.
-- Возможно, -- ответил Мойше не слишком искренне.
Блэр был очень хорошим человеком, но ему не довелось побывать в плену у
ящеров -- или, если уж на то пошло, у немцев.
Русецки зашагал на юг по Риджент-стрит в сторону Со-хо. В небе пронесся
самолет ящеров. Мойше, как и все, кто находился на улице, тут же бросился на
землю и откатился к ближайшей яме. Когда самолет улетел, он поднялся на ноги
и отправился дальше. Происшествие не произвело на него никакого впечатления
-- он уже привык.
Сохо отличался от других районов Лондона только многообразием языков,
на которых здесь говорили. "Барселона", любимое кафе Блэра на улице Бик,
продолжало работать, хотя окно было забито деревянными досками. Судя по
дыму, который окутывал заведение, печи здесь топили дровами.
Если в Лондоне больше нет электричества, значит, и подача газа
прекратилась.
Миновав "Барселону", Мойше понял, что дом, где живет его семья, уже
близко. Он зашагал быстрее не в силах сдержать нетерпение -- он ужасно
волновался за свою жену и сына и боялся, что может их не найти.
Он повернул на Лексингтон-стрит, затем вышел на Брод-вик, где находился
его дом, и с облегчением выдохнул -- дом стоял на месте. "Впрочем, это еще
ничего не значит", -- подумал он. Лондон сильно пострадал от налетов авиации
ящеров, и Сохо не исключение. Если Ривка и Рейвен оказались на улице,
когда... Мойше заставил себя не думать о худшем.
На улице, усыпанной осколками кирпича и стекла и обломками бетона,
кипела жизнь. Мальчишки с веселыми воплями играли в футбол. Ворота они
сделали из досок, добытых, скорее всего, в каком-нибудь разрушенном доме.
Они полностью отдавались своему занятию, ничего не замечая вокруг и ничем не
отличаясь от сверстников из других стран. Но пройдет некоторое время, и они
превратятся в спокойных, выдержанных, холодных англичан, казавшихся Мойше
такими странными.
За футбольным матчем наблюдала толпа болельщиков: дети и несколько
взрослых радостными воплями поддерживали свои команды. Мойше вдруг стало
ужасно грустно -- даже в самые тяжелые времена в захваченной немцами Варшаве
работало несколько школ. Дети могли умереть, но невежество им не грозило.
Англичане не обладали неистребимым желанием выжить в отличие от евреев в
гетто.
Одна из команд забила гол, и тут же один из зрителей вытащил из кармана
монетку и отдал ее соседу. Англичане просто обожают пари. Игроки принялись
обнимать героя, поразившего ворота противника.
Мойше тоже выскочил на поле и подхватил на руки мальчишку, который был
слишком мал, чтобы играть в команде. Тот удивленно взвизгнул, а в следующее
мгновение радостно завопил по-английски -- но Мойше было все равно.
-- Папа! -- Рейвен внимательно посмотрел на него, а потом спросил: -- А
что с твоей бородой, папа?
-- Противогаз не надевался так, чтобы сидеть плотно, и мне пришлось ее
сбрить, -- ответил Русецки. Ходить без бороды все-таки лучше, чем глотнуть
иприта. Он видел, как это бывает. С бьющимся от волнения сердцем он спросил:
-- А где мама?
-- Дома, -- спокойно ответил мальчик, словно хотел сказать: "А где еще
ей быть?" -- Ты не мог бы поставить меня на землю? Ребята снова начали
играть, я хочу посмотреть.
-- Извини, -- делая вид, что ему ужасно стыдно, сказал Мойше.
Для него возвращение домой имело огромное значение, но его сын отнесся
к этому совершенно спокойно. Мимо его уха просвистел мяч. Рейвен снова
потребовал, чтобы Мойше его отпустил. Он поставил сына на разбитый тротуар,
а сам начал подниматься по лестнице в свою квартиру.
Из-за двери в противоположном конце коридора доносилась яростная ругань
-- ссорились мистер и миссис Стефанопулос. Мойше не знал греческого и не
понял ни слова из ругательств, которыми они осыпали друг друга, но все равно
остро почувствовал, что вернулся домой. Стефанопулосы очень любили друг
друга, настолько, что не жалели сил на отчаянные крики и ссоры. Англичане
предпочитали молчание, от которого веяло могильным холодом.
Мойше нажал на ручку двери, и она легко поддалась. Ривка шла из
гостиной в кухню. Ее серые глаза широко раскрылись от удивления -- наверное,
Стефанопулосы так шумели, что она не слышала его шагов в коридоре. Или не
сразу узнала мужа в бритом солдате, одетом в военную форму британской армии.
-- Мойше? -- недоверчиво прошептала она и бросилась к нему. Она так
сильно прижала его к себе, что он задохнулся. Уткнувшись ему в плечо, она
прошептала: -- Не могу поверить, что ты здесь.
-- А мне трудно поверить, что _ты_ здесь и Рейвен, -- ответил он. -- Я
молился, чтобы с вами ничего не случилось и мне удалось вас найти, но ты же
знаешь, чего в наше время стоят молитвы. Я видел, что ящеры сотворили с
Лондоном... -- Он покачал головой. -- В этой войне мирным жителям за линией
фронта иногда грозит большая опасность, чем солдатам. Так было, когда
нацисты начали бомбить Варшаву. Я за вас очень волновался.
-- Мы в порядке. -- Ривка попыталась пригладить волосы. -- В кухне
полно сажи, мне приходится готовить на дровяной печи, у нас больше нет газа.
Я чуть с ума не сошла от страха за тебя. Там повсюду летают пули, падают
бомбы и этот ужасный газ... а у тебя даже нет оружия. А бомбежки здесь... --
Она пожала плечами. -- Ужасно, конечно, но ничего нового. Если бомбы не
падают прямо тебе на голову, хорошо. Ну, а когда падают, ты все равно не
успеешь ничего понять. Так что все нормально.
-- Наверное, -- не стал спорить с ней Мойше.
После трех лет голода и болезней в варшавском гетто человек становится
фаталистом. Быстрая и наверняка безболезненная смерть в такой ситуации
казалась благословением.
-- У нас осталось немного... телятины. Может, ты проголодался?
Легкая заминка перед словом "телятина" означала, что, скорее всего, это
свинина, а жена пытается защитить его от сознательного употребления
запретной пищи. В варшавском гетто он делал то же самое для нее. Сделав вид,
что ничего не понял, Мойше сказал:
-- Я всегда хочу есть. Нас не слишком хорошо кормят.
Он прекрасно знал, что мирные жители тоже не едят досыта, и оставил
большую часть своей порции на тарелке. Жена не ждала его и, наверное,
приготовила обед для двоих на несколько дней. Когда он сказал, что больше не
может съесть ни кусочка, она взглянула на него искоса, но ничего не сказала.
До войны она устроила бы ему целое представление.
Ривка налила ему стакан теплой безвкусной воды из ведра, и Мойше сразу
понял, что она кипяченая.
-- Хорошо, что ты следишь за тем, что вы пьете, -- улыбнувшись, сказал
он.
-- Я видела, что случается с теми, кто не кипятит воду, -- совершенно
серьезно ответила она. -- Ты ведь все-таки учился на врача, а я твоя жена --
это кое-что да значит.
-- Хорошо, -- повторил Мойше и отнес тарелку и вилку в раковину,
наполненную мыльной водой.
Он вымыл тарелку и положил ее рядом с раковиной. Ривка удивленно и
немного насмешливо наблюдала за ним, и он, оправдываясь, сказал:
-- Видишь, без тебя мне пришлось кое-чему научиться.
-- Вижу. -- По ее тону он не понял, одобряет она его или возмущена
таким поворотом событий. -- Чему еще ты научился, живя без меня?
-- Тому, что мне не нравится жить без тебя, -- ответил Мойше. С улицы
донеслись радостные крики, кто-то опять забил гол. Мойше задумчиво
проговорил: -- Кажется, Рей-вену очень нравится смотреть футбол.
-- Мы можем рассчитывать на то, что он некоторое время проведет на
улице и нескоро вернется домой, ты это имел в виду? -- спросила Ривка.
Мойше радостно закивал. По тому, как его жена захихикала, он понял, что
выглядит довольно глупо. Впрочем, он не слишком расстроился, в особенности
после того, как она улыбнулась:
-- Думаю, можно. Нужно пользоваться случаем, когда он тебе
представляется.
Мойше попытался вспомнить, когда в последний раз лежал на кровати.
Всего пару раз с тех пор, как его призвали в армию, которая отчаянно
сражалась с инопланетными завоевателями, собравшимися покорить Британию. Ему
дали форму, аптечку, нарукавную повязку, противогаз и отправили на поле боя.
Удобства в список необходимых вещей не входили.
Словно проверяя, что будет, Ривка поцеловала его в бритую щеку.
-- Колется, -- сказала она. -- Борода мне нравится больше -- или тебе
придется гладко бриться.
-- Мне не всегда удается добраться до бритвы, -- ответил он. -- Я бы
никогда не расстался с бородой, но иначе противогаз плохо надевается.
Сейчас, когда он лежал рядом с женой и мог хотя бы ненадолго забыть о
войне, ему совсем не хотелось думать ни о противогазе, ни о том, что может
случиться, если он неплотно прилегает к лицу. И ему удалось забыть обо всем,
кроме Ривки.
Но растянуть счастливые моменты не стоит и пытаться -- они все равно
заканчиваются. Ривка села и начала быстро одеваться. Она так и не смогла
избавиться от воспитанной с детства скромности, а с другой стороны, боялась,
что Рей-вен выберет самый неподходящий момент, чтобы заявиться домой. Мойше
тоже принялся торопливо натягивать одежду.
Ривка застегнула последний крючок на шее и, словно это движение
означало, что прежний мир, полный опасностей, вернулся, спросила:
-- На сколько ты приехал?
-- Всего на один день, -- ответил Мойше. -- Завтра мне придется снова
отправиться на юг, чтобы помогать раненым в боях с ящерами.
-- А как там идут дела? -- спросила Ривка. -- Когда появляется
электричество и газеты, нам сообщают, что мы громим ящеров, как Самсон
палестинцев, но самолеты продолжают бомбить Лондон, артиллерийские орудия
почти не смолкают, нас обстреливают снарядами. Разве я могу верить тому, что
нам говорят?
-- Северная армия ящеров разбита -- _капут_, -- сказал Мойше,
использовав слово, обожаемое немецкими солдатами. -- Насчет южной
группировки я ничего не знаю. Я видел только сражения, в которых участвовал
сам, а это все равно что спрашивать у рыбешки, какова обстановка на Висле.
Впрочем, если бы Британия терпела поражение, ты бы сейчас разговаривала не
со мной, а с каким-нибудь ящером.
-- Наверное, -- задумчиво проговорила Ривка. -- Но после того как люди
проиграли столько сражений, трудно считать победой то, что им удается
удерживать ящеров на месте.
-- Если подумать, сколько армий людей не смогли не только остановить
продвижение ящеров, но и просто его замедлить, можно считать, что мы
одержали огромную победу. Я не знаю ни одного случая, чтобы они оставили
поле боя -- а на северных подступах к Лондону именно это и произошло.
Англичане разбили их наголову. -- Мойше удивленно покачал головой. -- А мы
думали, что они неуязвимы.
Неожиданно открылась и с громким стуком захлопнулась входная дверь.
-- Я голодный! У нас есть что-нибудь? -- крикнул Рейвен. Мойше и Ривка
переглянулись и расхохотались. Рейвен появился на пороге спальни.
-- И что это вы так веселитесь? -- спросил он с возмущенным видом,
какой бывает у ребенка, который не понял шутки.
-- Так, ничего, -- серьезно ответил отец. -- Мы тебя обставили, вот и
все.
-- В каком смысле? -- спросил Рейвен.
Ривка быстро посмотрела на мужа и едва заметно покачала головой. Мойше
снова расхохотался. Он радовался короткому мгновению счастья, которое ему
подарила судьба. Как же хорошо оказаться рядом с женой и сыном! Завтра война
снова примет его в свои костлявые объятия. Но сегодня он может наслаждаться
свободой.
* * *
Внешне серебристый металл ничего особенного собой не представлял.
Казалось даже, будто сотрудникам Метлаба удалось получить совсем маленький
образец. Впрочем, внешний вид не имел никакого значения для генерала Лесли
Гровса. Он знал, что у них в руках: плутоний, которого хватит -- если
прибавить его к металлу, украденному у ящеров немцами и русскими и
доставленному британцами в Америку, -- чтобы сделать настоящую атомную
бомбу.
Он повернулся к Энрико Ферми.
-- Клянусь Богом, мы сделали первый, самый трудный шаг! Дальше будет
легче.
-- Легче, но не намного, генерал, -- ответил итальянец. -- Мы еще не
решили задачу очистки плутония, затем нам необходимо придумать, как мы
сделаем из него бомбу и как доставим ее на место, где хотим взорвать.
-- Это задачки для инженеров, -- ответил Гровс. -- Я инженер; я знаю,
что мы с ними справимся. Меня больше всего беспокоили физики... Я
сомневался, что нам удастся получить необходимое количество металла. -- Он
жестом показал на маленький серебристый комочек.
-- А со мной все ровно наоборот, -- рассмеявшись, заметил Ферми. -- Мы
давно поняли, что физика -- штука простая и бесхитростная, но вот приложить
ее законы к производству бомбы -- это уже проблема совсем другого рода.
-- Мы справимся с любой проблемой, -- заявил Гровс. -- Мы не можем
позволить себе поступить так же, как русские: один выстрел -- и все, патроны
кончились. Мы будем наносить по ящерам удар за ударом, пока они не запросят
пощады.
-- Насколько я разобрался в русской модели, удивительно, что бомба у
них вообще взорвалась, -- сказал Ферми. -- Устройство в виде пушки,
начиненное плутонием... -- Он покачал головой. -- Видимо, они построили
очень большую пушку, и бомба получила огромное ускорение. Иначе реакция
началась бы раньше, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
-- Думаю, им было все равно, какого она размера, -- проговорил Гровс.
-- Они ведь не собирались грузить ее на самолет. -- Он с горечью рассмеялся.
-- Во-первых, у них нет бомбардировщика подходящего размера, в их машины
даже маленькая атомная бомба не поместится. Во-вторых, если бы даже они и
нашли самолет и засунули в него бомбу, ящеры подстрелили бы его, прежде чем
он успел добраться до цели. Так зачем им что-то изобретать, если можно было
построить _очень_ большую установку?
-- Вот именно, -- не стал с ним спорить Ферми. -- Кстати, то же самое
можно сказать и про нас. Мы не сможем перевозить бомбы по воздуху. А
доставить их в нужное место, да еще в нужное время будет совсем не просто.
-- Знаю. -- Гровс потер подбородок рукой. -- Русские сказали, что они
оставили бомбу там, где через несколько часов должны были появиться ящеры.
Потом включили часовой механизм и стали ждать большого _бум_! Нам будет
гораздо труднее отыскать подходящее место.
-- Чикаго, -- едва слышно сказал Ферми.
-- Хм-м-м, может быть, -- согласился с ним Гровс. -- Там нашим ребятам
несладко приходится. Однако я вижу две проблемы: первая -- доставить бомбу,
когда она будет готова, в Чикаго. Кстати, вывезти ее отсюда хоть куда-нибудь
будет нелегко. А вторая трудность состоит в том, чтобы отвести оттуда наших
солдат, иначе они пострадают вместе с ящерами.
-- А что тут сложного? -- спросил физик. -- Они просто отступят,
позволив ящерам продвинуться вперед, -- и тут им крышка!
Лесли Гровс улыбнулся. Всю свою военную карьеру Гровс провел в
инженерных войсках; он никогда не вел за собой солдат в наступление -- и не
хотел бы повести. Но он успел забыть о стратегии гораздо больше, чем Ферми
когда-либо шал. Кстати, приятное напоминание о том, что он тоже кое на что
годится -- а то рядом с гениальными учеными, которыми он командовал, Гровс
уже начал страдать комплексом неполноценности.
-- Профессор, -- как можно терпеливее начал он, -- с тех самых пор, как
ящеры заявились к нам, мы изо всех сил сражались с ними на подступах Чикаго,
а теперь боевые действия переместились на улицы города. Если мы вдруг
возьмем и без всякой причины отступим, как вы думаете, они не заподозрят
неладное? Я бы обязательно подумал, что здесь нечистая игра, будь я их
командующим.
-- Хм-м, -- протянул Ферми. Несмотря на наивность, глупостью он не
отличался ни в коей мере. -- Я вас понял, генерал. Русские тогда
полномасштабно отступали, и потому ящеры ничего особенного не заметили,
когда проходили мимо места, где те спрятали бомбу. Но если мы после упорного
сопротивления неожиданно покинем свои позиции, они сообразят, что происходит
нечто необычное.
-- Именно, -- подтвердил Гровс. -- Вы все правильно поняли. Нам либо
придется убедить их в том, что они нас побеждают и мы драпаем...
-- Не понял? -- перебил его Ферми.
-- Извините, я хотел сказать, быстро отступаем, -- пояснил Гровс. Ферми
разговаривал по-английски с сильным акцентом, но, как правило, все понимал.
Гровсу пришлось напомнить себе, что в присутствии физика ему стоит быть
поосторожнее с разговорными оборотами. -- Либо мы сделаем так, либо отступим
тайно... может быть, ночью. По крайней мере, ничего другого мне в голову не
приходит.
-- Лично я считаю ваш план вполне разумным, -- заявил Ферми. -- Когда
мы будем готовы, как вы думаете, его примут в Чикаго?
-- Должны. Обороной города командуют настоящие профессионалы.
Впрочем, уверенности у Гровса не было. Ферми не слишком хорошо
разбирался в том, как истинные солдаты выполняют свою работу. Да ему и не
следовало. Но ведь генералы, командующие армией в Чикаго, тоже не
представляют себе, на что способна атомная бомба. Расчеты и соображения
кучки ученых с линейками, а не с оружием в руках могут показаться им
бессмысленными.
Гровс решил, что ему следует заняться составлением официального письма.
Не исключено, что его никто не станет читать, но там хотя бы будет стоять
имя и должность: бригадный генерал армии Соединенных Штатов. А вдруг
кто-нибудь все-таки призадумается? Наверняка он знал только одно: если он не
сядет за стол и не напишет такого письма, они просто не поймут, с чем имеют
дело. Человеку действия много знать и не нужно.
-- Извините, профессор Ферми, -- сказал он и поспешил к выходу.
* * *
Его ждала машинистка.
Атвар изучал дисплей компьютера, на котором Тосев-3 медленно двигался
вокруг своего солнца.
-- Равноденствие, -- сказал он так, словно это было оскорблением в
адрес Императора.
-- Да, недосягаемый адмирал. -- Голос Кирела тоже звучал не слишком
радостно. Он облек причину своего неудовольствия в слова: -- В северном
полушарии, где еще осталось много не-империй, которые нам не удалось
покорить, скоро начнется зима.
Оба высокопоставленных самца некоторое время с самым несчастным видом
обдумывали его заявление. Разведывательный зонд, который Раса отправила на
Тосев-3 много веков назад, принес данные о том, что зимой на планете погода
становится исключительно нестабильной. Однако Раса оказалась не готова к
_таким_ климатическим условиям: все единодушно считали, что завоевание мира
завершится до того, как климат сможет как-то повлиять на войска. И никто на
Родине не мог даже предположить, что тосевиты за такое короткое время сумеют
столь далеко продвинуться вперед на пути технологического развития. Кроме
того, тосевиты изобрели устройства, предназначенные для того, чтобы
справляться с возмутительным разнообразием замерзшей грязи и воды,
появляющихся на Тосев-3 зимой, и значительно превосходящие все, что имелось
в распоряжении Расы.
-- Во время прошлой зимы, -- так же мрачно продолжал Кирел, -- мы
потеряли стратегическое преимущество в большом количестве регионов. Когда
наступят холода, Большие Уроды используют против нас множество самого
разного хитроумного оружия, которого у них не было два наших года назад. Все
это не позволяет мне с оптимизмом ждать результата будущих сражений.
-- Уверяю вас, капитан, я расстался с оптимизмом в тот самый момент,
когда узнал, что Большим Уродам известно радио, -- ответил Атвар. -- Однако
должен вам напомнить, что мы все-таки имеем некоторое преимущество перед
тосевитами. Мы нанесли серьезный урон их производственным комплексам, и
теперь они выпускают значительно меньше оружия, чем когда мы прилетели на
планету.
-- Верно, но эффективность наших собственных производственных
комплексов равняется нулю, -- заметил Кирел. -- Мы в состоянии делать больше
боеприпасов, причем весьма неплохих, хотя нам и приходится использовать для
этих целей тосевитские заводы. Но кто в самых немыслимых фантазиях мог
представить себе, что нам потребуются новые танки и истребители взамен тех,
что мы потеряли?
-- Никто, но реальность именно такова. Предвидели мы такой поворот
событий или нет -- теперь не имеет значения, -- проговорил Атвар. -- Мы
значительно ослаблены на обоих материках, а также нам катастрофически не
хватает противоракетных снарядов. Нам повезло, что мы вообще взяли с собой
некоторый запас. Однако он неуклонно иссякает, а необходимость в ракетах не
становится меньше.
-- Дойчевиты -- пусть скорлупа их яиц станет такой тонкой, что у них
никогда не будет птенцов, -- не только забрасывают нас своими ракетами, но
еще и начиняют их газами вместо обычных взрывчатых веществ. Такие ракеты
необходимо сбивать до того, как они достигнут цели, иначе они наносят нам
страшный урон. Но количество наших ракет резко уменьшается, и скоро мы
вообще не сможем ничего противопоставить тосевитским смертоносным снарядам.
-- Нам удалось вывести остров Британия из военных действий против нас
на неограниченное время, -- заявил Атвар.
Это, конечно, правда, но адмирал и сам прекрасно понимал, что несколько
приукрашивает действительность. Кампания против Британии предпринималась с
целью захватить остров, однако, как и большинство планов касательно
То-сев-3, этот тоже не выдержал столкновения с Большими Уродами. Потери в
живой силе и технике оказались просто возмутительными и стоили Расе гораздо
больше, чем могла им дать временная нейтрализация Британии.
После длительных раздумий Кирел все-таки сумел найти кое-что
положительное в сложившейся ситуации.
-- Мы совершенно уверены, благородный адмирал, что СССР имел только
одну атомную бомбу, которую он и использовал против нас. Мы можем
возобновить наши операции на их территории -- по крайней мере пока не
наступит зима.
-- Да, пока в СССР не наступит зима, -- сердито повторил Атвар. -- Но
до холодов там начинаются дожди, которые превращают местные дороги в море
липкой мерзкой грязи. Два года назад осенью, а потом весной, когда вся
замерзшая вода, собравшаяся за зиму, растаяла, болотистая почва доставила
нам немало неприятностей.
-- Вы совершенно правы, благородный адмирал, я об этом забыл. --
Казалось, Кирел сжался под тяжестью собственной ошибки. Но ему удалось
справиться с собой, и он сердито продолжал: -- Большие Уроды в СССР
представляют собой стадо ленивых, некомпетентных кретинов. Ни один разумный
не станет строить дороги, которыми невозможно пользоваться три четверти
года.
-- Я бы очень хотел, чтобы они были стадом ленивых, некомпетентных
кретинов, -- ответил Атвар. -- В этом случае они не смогли бы создать и
взорвать атомную бомбу, пусть и из металла, украденного у нас. На самом деле
-- как нам удалось выяснить у пленных -- дороги находятся в столь плачевном
состоянии из стратегических соображений: чтобы помешать вторжению дойчевитов
с запада. У них имелись все основания опасаться такого вторжения, и принятые