Страница:
тосевит, которого выгнали из его уютного дома. Да, конечно, он будет
сражаться с захватчиками до последней капли крови.
Дома закончились, и трое самцов оказались на открытом пространстве.
Уссмаку это совсем не понравилось, потому что спрятаться было негде. А враги
-- кто знает, сколько их? -- могут затаиться где угодно, например за живой
изгородью, разделяющей крошечные поля. Уссмак разглядывал ее со смешанным
чувством страха и уважения. Густые заросли появились тут давным-давно, и
даже танк пробирался через них с огромным трудом.
Впрочем, его беспокоила не только живая изгородь. Как он и предполагал,
действие имбиря закончилось, и Неджас начал погружаться в пучину отчаяния
Неожиданно он безвольно повалился на асфальт и простонал:
-- Я больше не могу. Да и какой смысл идти дальше?
-- Вот, недосягаемый господин, примите еще. -- Уссмак достал имбирь.
Он не знал, можно ли давать тому, кто попробовал зелье впервые, новую
порцию так быстро, но зато отлично понимал, что у них есть только одна
альтернатива -- оставить Неджаса на дороге. Кое-кого из своих предыдущих
командиров он с радостью бросил бы на растерзание тосевитам, но Неджас к их
числу не относился.
-- Не хочу, -- сказал Неджас.
Теперь он уже знал, что предлагает ему Уссмак. Но тот понял, что
командир лжет. Неджас не мог отвести глаз от ладони, на которой лежала горка
магического порошка. Когда Уссмак поднес ладонь к его носу, Неджас высунул
язык и быстро слизнул зелье.
-- Нам придется доложить о тебе, когда мы доберемся до расположения
наших сил. Ты понесешь наказание, -- еле слышно сказал Скуб Уссмаку.
-- Делай что хочешь, -- устало ответил Уссмак. -- Проблема в том, чтобы
добраться до расположения наших сил. Что мы будем делать потом, решим
_потом_.
-- Идемте!
Неджас снова вскочил на ноги. Его глаза горели безумным огнем. Уссмак
знал все про этот огонь и ветер, который его разжигает. Он боялся только
одного -- что дал командиру слишком много имбиря.
-- Сюда, -- уверенно заявил Неджас. -- Скоро мы найдем наш отряд,
который удерживает эти земли.
"Если только прежде не встретим Больших Уродов, -- подумал Уссмак. --
Если они засели в Фарнхэме, где гарантия, что их нет здесь, южнее города? У
них такие штуки отлично получаются. В конце концов, они у себя дома".
За время, проведенное на Тосев-3, он успел понять, что это означает.
За живой изгородью возникло какое-то движение. Уссмак не дал себе
времени подумать, что это может быть; как правило, самцы, которые
поддавались сомнениям или раздумьям, уже больше никогда не получали
возможности встать на ноги. Он выпустил короткую очередь, всего на мгновение
опередив Скуба.
Только убрав палец со спускового крючка, он увидел, в кого они со
Скубом стреляли -- небольшое толстое животное с удлиненным носом. Оно лежало
на земле, истекая кровью, крошечные черные глазки уставились на них с немым
укором. Впервые с тех пор, как он проснулся на Тосев-3, Уссмак испытал
чувство вины.
Остолоп Дэниелс скорчился в разрушенном доме и осторожно выглянул в
разбитое окно на усыпанную обломками улицу. Ящеры продолжали наступать,
американцы оказывали им упорное сопротивление, и Чикаго превратился в руины.
В окно со свистом врывался холодный ветер, проникал сквозь дыры в
крыше. Солнце садилось рано, да и увидеть его сквозь тучи и клубы дыма
удавалось далеко не всегда.
-- Не думал, что мне придется оказаться в начале зимы на земле, но,
похоже, на другое рассчитывать не приходится, -- пробормотал он, обращаясь к
самому себе.
Предыдущей зимой американцы надрали ящерам задницы, инопланетяне не
имели ни малейшего представления о том, как следует сражаться, когда
наступают холода. А вот летом... Остолоп не переставал удивляться тому, что
до сих пор жив.
У него за спиной послышался какой-то шум, и он быстро повернулся.
Сержант Герман Малдун, крепыш-ирландец, кивнул ему и сказал:
-- С севера приближается отряд подкрепления, лейтенант. Боже праведный!
Да они, бедняги, с лица спадут, когда увидят, что у нас тут творится!
-- Да, мы тут крепкие орешки, -- ответил Остолоп.
Малдун фыркнул, и Остолоп увидел его кривые зубы, некоторые были
сломаны. Всего на несколько лет моложе самого Дэниелса, Малдун тоже успел
побывать за океаном и принять участие в Первой мировой войне. Они долго это
обсуждали и в конце концов решили, что находились в нескольких милях друг от
друга в Аргонне, хотя им и не довелось встретиться.
Малдун снял старую железную каску британского образца и провел рукой по
спутанным волосам, когда-то рыжим, а сейчас словно присыпанным солью.
-- Пришлось мне видывать таких ребятишек. Боже милосердный, все у них
честь по чести -- винтовки в руках, каски, у некоторых даже форма. Снаружи
-- ну, чисто солдаты, а изнутри... пара недель или даже дней -- и половина
из них мертвецы.
-- Да знаю я, -- мрачно проговорил Остолоп. -- Так всегда и бывает. Те,
что останутся в живых, сумеют из других сделать солдат -- из некоторых.
-- Точно, -- согласился с ним Малдун. -- Жалко парней, но все истинно
так, как вы говорите, лейтенант. Обидно только, что кое-кто из поймавших
пулю мог бы стать хорошим человеком, но... так легла фишка.
-- Угу, -- пробурчал Остолоп и замолчал.
Он не хотел размышлять над подобными вещами, хотя множество раз во
Франции, да и здесь, в Иллинойсе, видел, .как это бывает. Если на поле боя
всем правит случай, а твое умение и ловкость совершенно ни при чем, ты
можешь умереть в любой момент -- и не важно, хороший ты солдат или плохой.
Он это знал. Но знать и размышлять -- далеко не одно и то же.
В нескольких сотнях ярдов левее, со стороны озера Мичиган, донеслась
стрельба. Всего лишь короткая очередь, но Остолоп почти автоматически
пригнулся.
-- Может, наши новенькие? Стоит им оказаться около линии фронта, они
почему-то сразу начинают палить.
Остолоп кивнул. Во Франции было то же самое. Его дед -- проклятье, оба
деда! -- рассказывали, что так же точно новобранцы вели себя и на
Гражданской войне. Так, наверное, было с тех самых пор, как Ууп-младший
отправился с папашей на охоту и метнул камень в первого же динозавра,
который встретился ему на пути.
Позади снова началась стрельба. Но обстрел еще не стал полномасштабным.
Дэниелс рискнул высунуться и посмотреть, что происходит. По разрушенной, а
когда-то милой, тихой улочке спального района ползли шесть или восемь... их
даже еще солдатами назвать было нельзя. Может быть, солдатики?
Далеко не все чумазые лица успели познакомиться с бритвой. На строгий
взгляд Остолопа, они выглядели слишком тощими и бледными. В Миссисипи он
сказал бы, что у них глисты, а здесь... Он похлопал себя по животу. Вот уже
целый год никто не ел досыта -- еще одна причина ненавидеть чешуйчатые шкуры
инопланетных захватчиков.
Малдун отполз назад и, перехватив мальчишек, распределил по домам по
обе стороны от Остолопа. У Дэниелса возникло головокружительное ощущение,
будто он снова оказался на настоящей войне, а не сражается вместе с горсткой
оборванцев за несколько разрушенных домов. Впрочем, оно быстро прошло.
Новички не только не знают, когда следует стрелять, а когда нет, --
сомнительно, что они вообще сумеют в кого-нибудь попасть.
И тут же один из них выпустил длинную очередь из автомата. Когда все
стихло, Дэниелс услышал, как Малдун отчитывает паренька.
-- Если ты, бессмысленная куча навоза, еще раз учинишь что-нибудь
подобное, лейтенант надерет тебе задницу так, что мало не покажется. Мне
лично бояться нечего, а на твоем месте я бы хорошенько подумал, уж можешь
мне поверить, приятель.
Остолоп мрачно фыркнул. Малдун вернулся к нему по развороченной траншее
(в 1918 году во Франции никто не рискнул бы назвать _это_ траншеей -- тогда
умели рыть окопы), а затем пробежал по аккуратной городской лужайке --
точнее, тому, что от нее осталось. Когда Дэниелс был сержантом, он тоже
пугал солдат страшным и опасным для жизни гневом старших офицеров. Теперь он
сам стал офицером, наводящим ужас божеством из низшей лиги. Он нисколько не
изменился, но стоило ему получить золотую нашивку, как окружающие стали
смотреть на него совсем по-другому.
К несчастью, ящеры не дремали на своих постах. Если в них палили, они
всегда отстреливались. Остолоп не знал, как у них обстоят дела с
боеприпасами, но вели они себя так, словно обладали неисчерпаемыми запасами.
Он прижался к земле, решив, что начнет стрелять, когда шум немного уляжется.
Раздался глухой звук -- значит, Мадцун улегся рядом. Сержант знал, как
устроена война.
В доме неподалеку кто-то закричал, тонким жалобным голосом зовя мать.
Остолоп закусил губу. Один из птенцов только что нашел свою судьбу -- или
она его нашла? Он надеялся, что парнишка не слишком серьезно ранен. Впрочем,
любое пулевое ранение, даже самое легкое, причиняет страшную боль, да и
крови бывает много, так что новичок может испугаться до полусмерти.
Он выглянул в дыру в стене и увидел пару ящеров, которые под прикрытием
яростного огня мчались вперед. Он выстрелил в них, и они тут же спрятались
за обломками. Остолоп удовлетворенно кивнул. В каком-то смысле сейчас у него
гораздо больше общего с ящерами, чем с новобранцами, сражающимися рядом.
Он услышал противное жужжание и тут же отскочил от дырки в стене. Он не
сомневался, что ящеры вновь открыли огонь. Когда застучали пулеметы, он
похвалил себя за сообразительность и вознес молитву всем богам, чтобы никто
из молодняка не пострадал.
Но пули, судя по звуку, летели в сторону позиций ящеров. Остолоп
ухмыльнулся: чешуйчатые ублюдки обычно не делают таких ошибок. В небе
пронесся самолет -- неизвестно чей. На ящеров упала бомба. Настолько близко,
что у Дэниелса заложило уши, а под ногами задрожала земля.
Даже самый осторожный человек иногда рискует. Остолоп пополз вперед,
время от времени выглядывая сквозь дырки в стене. И неожиданно рассмеялся,
его хохот на фоне грохота сражения звучал диссонансом.
-- Что такое, черт подери? -- проворчал Малдун.
-- Знаешь, кто остановил ящеров, Малдун? -- Дэниелс поднял руку, словно
клялся, что говорит истинную правду. -- Детский самолетик с парой пулеметов
на каждом крыле. И сумел убраться восвояси. Он пролетел над самыми крышами,
расстрелял ящеров, сбросил на них бомбочку и был таков.
-- Детский самолетик, лейтенант? -- переспросил Мал-дун, не веря своим
ушам. -- Боже праведный, что творится на свете!
-- Понятия не имею, -- ответил Остолоп. -- Только я слышал, что русские
регулярно приводят ящеров в неистовство, обстреливая их из своих дурацких
бипланов, которые летают так низко и так медленно, что заметить их
невозможно, пока такой не подберется совсем близко, -- они проделывают
трюки, которые и не снились настоящим истребителям.
-- Может быть, -- с сомнением проговорил Малдун. -- Но знаете, что я
вам скажу, сэр, меня никто не убедит сесть в эту летающую коробку, даже если
в награду мне пообещают... ну, даже не знаю что. Ящерам ничего не стоит
пристрелить такого пилота, они еще будут выбирать, куда лучше пальнуть. Нет
уж, увольте. Ни за что не соглашусь.
-- Я тоже, -- признался Дэниелс. -- Правда, я ни разу в жизни не летал
на самолете, и, пожалуй, сейчас уже поздненько начинать. С другой стороны,
мы здесь тоже не цветочки собираем.
-- Вот тут вы правы. -- Малдун подполз к Остолопу. -- Но ублюдки, с
которыми мы воюем, все-таки не все время в меня целятся. Они просто
швыряются пулями, и если я поймаю одну, ну что же -- такова жизнь. Но когда
ты сидишь в самолете и какая-нибудь тварь стреляет именно в тебя -- это уже
_личное_, вы меня понимаете?
-- Наверное, -- сказал Остолоп, -- но солдат, в которого попала пуля,
ничем не отличается от парня в самолете.
Малдун промолчал. Он выглядывал в дыру в стене. Остолоп встал на одно
колено и посмотрел в окно. Маленький самолетик нагнал такого страха на
ящеров, что они перестали обстреливать позиции американцев. Дэниелс решил,
что пришла его очередь.
-- Оставайся здесь и прикрой меня, -- приказал он Малдуну. -- Я хочу
посмотреть, не сможем ли мы сдвинуться на юг, что-то мне надоело северное
направление.
Малдун кивнул, и Дэниелс пополз по траншее к соседнему дому. Парни,
которые ее копали, повредили газо- и водопровод, но, поскольку ни то ни
другое не работало вот уже несколько месяцев, это не имело никакого
значения. Какой-то солдат подал ему руку и помог выбраться из траншеи.
Он махнул в южном направлении.
-- Им там прищемили хвосты. Давайте попытаемся отобрать у них парочку
домов, пока они не опомнились.
Молодые солдаты так радостно завопили, что Остолоп одновременно
почувствовал гордость и испугался. Они отдадут все свой силы сражению -- так
неопытный игрок носится по полю за мячом даже тогда, когда тот летит прямо в
ограждение. Иногда ограда оказывается деревянной и слегка поддается, а порой
бетонной -- и тогда паренька уносят с поля на носилках.
Многие из этих ребятишек покинут поле боя на носилках, прежде чем
сражение подойдет к концу. Остолоп старался прогнать грустные мысли. Его
тоже однажды унесли на носилках. Но он вернулся. Он надеялся, что и сейчас
ему повезет и он останется в строю.
-- Давайте, нельзя терять время, -- сказал он. Двоим он приказал идти
вперед вместе с ним, другим -- задержаться и прикрыть их с тыла. Те, кому
выпало остаться, принялись ругаться и спорить, точно избалованные дети,
которым не дали конфетку. Остолоп поднял руку.
-- Перестаньте ворчать, парни. Мы найдем впереди подходящее укрытие,
окопаемся и начнем стрелять по врагу, и тогда вы сможете нас догнать. Не
волнуйтесь, всем дела хватит. Обещаю.
"Всем хватит пробитых черепов, и раздробленных костей, и ран в живот".
От их энтузиазма Остолопу стало не по себе. Он уже давно забыл, что
такое настоящий боевой дух.
Его отряд устремился вперед с дикими воплями, кое-кто принялся стрелять
на ходу, поддерживая американцев, которые не давали ящерам поднять головы.
Остолоп нырнул за сгоревший остов "паккарда". Металлическая обшивка не
слишком надежно защищает от пуль, но, по крайней мере, если ящеры его не
увидят, они и стрелять не станут.
Оба парня упали на землю, один корчился, другой подозрительно замер и
не шевелился. Впрочем, ящеры обстреливали их не так сильно, как прежде.
Дэниелс махнул рукой тем, кто их прикрывал, чтобы они подошли и двигались
дальше, вперед, оставив первый отряд прикрывать наступление. Получилось у
них лучше, чем ожидал Дэниелс. Может быть, ему даже удастся отогнать ящеров
с позиций, которые те занимали.
Однако у одного ящера были совсем иные представления о прекрасном. Он
высунулся из окна, словно чертик из табакерки, выпустил очередь из автомата
и снова скрылся, да так быстро, что никто не успел среагировать. Он оказался
хорошим стрелком. Вот такой храбрый и упрямый солдат -- не важно, человек
или чешуйчатый инопланетянин -- и может остановить наступление.
Остолоп мысленно оценил расстояние от себя до здания, в котором засел
ящер: получилось около сорока ярдов. Ящер стрелял из маленького окошка, что
нисколько не удивило Дэниелса -- инопланетяне, хоть и выглядели диковинно,
дураками не были. Ящер выпустил еще одну очередь. Справа от Остолопа кто-то
дико закричал.
Лейтенант поморщился, покачал головой и вынул из-за пояса гранату.
Когда-то его броски не раз приносили очки команде, за которую он играл. Это
было давно, но за прошедшие годы он своих умений не растерял. Чисто
автоматически он встал в привычную стойку, спрятавшись за кузовом
"паккарда".
Ловким движением Остолоп вытащил чеку, поднял руку (нечаянно сбив с
головы каску, словно она неожиданно превратилась в маску кетчера) и,
размахнувшись, швырнул гранату Прежде чем она влетела в окно, он прижался к
земле за машиной. Раздался звук, не похожий на треск автоматического оружия,
который окружал его со всех сторон
Молодой солдат бросился к окну, но ящер не появился. Паренек заглянул
внутрь (абсолютно идиотский поступок, поскольку ящер мог просто
притворяться) и выпустил длинную очередь из автомата.
-- Здорово, лейтенант! -- заорал он. -- Маленький ублюдок превратился в
отбивную.
Звуки стрельбы перекрыли радостные вопли солдат Остолопа.
Двигайся и стреляй, двигайся и снова стреляй... Ящеры проделывали то же
самое -- перебегали с места на место и стреляли, -- но они отступали.
Остолоп подбежал к дому, в котором прятался смельчак-ящер, и начал
обстреливать его товарищей, вынужденных оставить свои позиции. На некоторое
время один из северных кварталов Чикаго перешел в руки американцев.
По меркам городского боя Остолоп и его отряд одержали победу. Лейтенант
подумал, что недооценил молодняк, они вели себя выше всяких похвал.
* * *
Томалсс постоянно задавал себе один и тот же вопрос: как удается
тосевитам дожить до взрослого возраста? Детенышу, за которого он отвечал,
исполнилось полгода; полтора года он просидел внутри самки, родившей его. Но
по-прежнему оставался совершенно беспомощным. Он так и не научился управлять
своими мерзкими телесными выделениями; комната, где он жил -- и где Томалссу
приходилось проводить большую часть времени, -- отвратительно воняла
застоявшимися тосевитскими отходами.
По нескольку раз в день Томалсс жалел, что не оставил птенца самке
Больших Уродов, из чьего тела он вышел -- до сих пор Томалсс содрогался от
мерзких воспоминаний. Она сражалась, словно дикий зверь, чтобы сохранить
детеныша. Томалсс ни секунды не сомневался в том, что, если бы он отдал его,
сейчас она умоляла бы его забрать.
Детеныш лежал на мягком матрасе, на котором спал -- когда спал. Недавно
Томалссу пришлось сделать проволочную ограду вокруг матраса, потому что у
детеныша -- наконец -- появились простейшие нейромышечные умения, и он
скатился на пол. Птенцы Расы на этом этапе жизни становились агрессивными
маленькими хищниками, и главная задача взрослых самцов заключалась в том,
чтобы помешать им причинить вред себе и окружающим. Тосевитский детеныш мог
навредить себе только одним способом -- упасть и удариться.
Маленький тосевит посмотрел на Томалсса своими черными узкими глазами,
и его подвижное лицо сморщилось -- Томалсс уже знал, что это выражение
дружелюбия. Потом он принялся размахивать руками и ногами, словно хотел
подчеркнуть свое хорошее отношение к Томалссу. Большую часть времени
казалось, будто он не имеет ни малейшего представления о том, что у него
есть конечности. Впрочем, порой у Томалсса возникало ощущение, будто детеныш
учится пользоваться руками.
Птенец издал длинную серию бессмысленных звуков, которые всякий раз,
когда Томалсс их слышал, приводили его в трепет. Малыши Расы никогда не
шумели -- совершенно разумное поведение с точки зрения эволюции. Если ты
помалкиваешь, у тебя больше шансов остаться в живых, чем если ты будешь во
всеуслышание объявлять о своем присутствии.
-- Ты самый мерзкий представитель самой мерзкой планеты, -- сказал
Томалсс.
Детеныш издал новую серию булькающих звуков и принялся дрыгать ногами.
Ему нравилось, когда Томалсс с ним разговаривал. Но уже в следующее
мгновение птенец принялся хныкать. Ящер знал, что это значит: маленький
тосевит хочет, чтобы его взяли на руки.
-- Иди сюда, -- сказал он и, наклонившись, поднял.
Уродливая голова больше не болталась из стороны в сторону, и Томалссу
не нужно было ее поддерживать, как в самом начале. Теперь детеныш мог
вертеться и разглядывать все вокруг. Ему нравилось, когда Томалсс прижимал
его к своей теплой коже. Как только рот птенца коснулся плеча Томалсса, он
принялся сосать, словно оттуда выделялась жидкость. Влажное прикосновение
вызвало у Томалсса чудовищное отвращение. Маленький тосевит сосал все, на
что натыкался его рот, он причмокивал даже во сне.
-- И что мне с тобой делать? -- спросил Томалсс детеныша, словно тот
его понимал.
Самцы Расы часто принимали участие в долгосрочных исследовательских
проектах, но растить детеныша Больших Уродов до тех пор, пока он не
повзрослеет? Сначала Томалсс именно это и собирался сделать, но если
придется так много работать неизвестно сколько лет...
-- Я просто умру, -- сообщил он детенышу. Тот пошевелился, услышав его
голос, -- общительное существо. -- Я умру, -- повторил исследователь.
Казалось, детеныш понял, что Томалсс повторил фразу, и она ему
понравилась, потому что малыш рассмеялся Томалсс уже достаточно хорошо знал
тосевитов, чтобы разбираться в их реакциях.
-- Я умру, -- повторял он снова и снова.
Детенышу это понравилось, и он принялся веселиться. Маленький тосевит
смеялся, дрыгал ногами и визжал, но вскоре шутка ему надоела, и он
раскапризничался
Томалсс дал ему бутылочку с питательной жидкостью, и птенец начал жадно
сосать Значит, снова наглотается воздуха. Когда это происходило, воздух
следовало выпустить из его тела. Он выходил со слегка переваренной
жидкостью, которая воняла хуже, чем то, что выливалось с другого конца
детеныша.
Томалсс радовался тому, что маленький тосевит производит впечатление
здорового существа -- если забыть обо всех его мерзких проявлениях. Раса
по-прежнему очень мало знала про тосевитскую биохимию и патогенез. Однако и
сами Большие Уроды невежественны в этой области, как, впрочем, и во всех
остальных, если не считать военного дела. В некоторых не-империях делали
прививки против часто встречающихся болезней, а кое-кто даже приблизился к
изобретению антибиотиков. Но не более того.
Томалсс не знал, стоит ли ему сделать детенышу прививки, которые
принято делать у Больших Уродов Маленький тосевит ведь обязательно войдет в
контакт со своими сородичами. У Больших Уродов имелось понятие "детские
болезни": они легко протекали в раннем возрасте и приводили к серьезным
последствиям, если ими заражался взрослый. От этих мыслей Томалссу, который
никогда в жизни ничем не болел, становилось не по себе. Впрочем,
исторические исследования показывали, что и Раса пережила нечто подобное --
только в далеком прошлом.
Детеныш начал плакать. Томалсс уже слышал подобный звук раньше и сразу
понял, что маленький тосевит сильно расстроен. Он знал причину: воздух,
который птенец заглотал, опустился в желудок и причиняет маленькому тосевиту
боль. Он взял тряпку для отходов и положил себе на плечо.
-- Давай, выпусти воздух, -- сказал он птенцу и похлопал его по спине.
Тот принялся извиваться и дергаться, испытывая невероятные мучения
из-за того, что сам с собой сотворил. И в очередной раз Томалсс подумал, что
кормление маленьких тосевитов устроено неэффективно и отвратительно.
Детеныш издал слишком громкий и низкий звук для существа его размеров и
перестал дергаться -- значит, ему стало лучше. Кислый запах, который достиг
хеморецепторов Томалсса, указал, что тосевит действительно выплюнул часть
питательной жидкости. Томалсс порадовался, что положил на плечо тряпку:
выделения не только мерзко пахли, они еще и растворяли краску на теле.
Он уже собрался положить птенца на матрас, когда тот издал другой звук,
который Томалсс тоже хорошо знал: хриплое ворчание. И уже в следующее
мгновение ученый почувствовал тепло на руке, поддерживающей нижнюю часть
маленького тосевита. Томалсс устало зашипел, вздохнул, развязал завязки,
которые удерживали на животе маленького тосевита кусок ткани, и швырнул
грязную тряпку в закрытый бак в шкафу, где уже лежало несколько таких же
тряпок, испачканных детенышем за сегодняшний день.
Прежде чем он успел надеть на него новую, тот выпустил длинную струю
жидкости вслед за твердыми (точнее, полужидкими) выделениями, которые
появились первыми. Томалсс вытер детеныша и шкаф, сказав себе, что позже
следует все продезинфицировать. Пока он его протирал, детеныш чуть не
свалился на пол. Томалсс успел поймать его в последний момент.
-- От тебя одни неприятности! -- вскричал он, а детеныш громко завопил
и стал издавать тосевитские звуки, обозначающие смех; видимо, считал, что
Томалсс очень забавно злится.
Неожиданно Томалсс заметил, что кожа детеныша вокруг анального
отверстия и гениталий покраснела и слегка воспалилась. Такое уже и раньше
случалось; к счастью, одно из средств, разработанных Расой, помогало.
Томалсс не переставал удивляться, как организм может страдать от своих
собственных отходов. Его чешуйчатая кожа никогда не знала подобных проблем.
-- Впрочем, -- сказал он, обращаясь к птенцу, -- у меня нет привычки
размазывать по своему телу собственные отходы.
Детеныш громко рассмеялся. Он был вымыт, сыт, справил свои естественные
надобности и чувствовал себя довольным.
Измученный, измазанный отходами детеныша Томалсс не мог сказать того же
про себя.
* * *
День клонился к закату, и небо затянули тяжелые черные тучи. Впрочем,
иногда солнцу удавалось выглянуть ненадолго, но оно тут же пряталось за
темной завесой. Людмила Горбунова с сомнением посмотрела на небо. В любой
момент может начаться осенний дождь, который будет поливать не только Псков,
но и всю западную часть Советского Союза. А дожди означают грязь -- осеннюю
распутицу. Тогда сражаться будет практически невозможно.
Псков по-прежнему оставался в руках людей, и Людмила этим гордилась,
хотя и была вынуждена признать, что немцы сделали немало для защиты от
ящеров старинного русского города. Она тоже внесла свою лепту в то, чтобы
сражаться с захватчиками до последней капли крови.
Дома закончились, и трое самцов оказались на открытом пространстве.
Уссмаку это совсем не понравилось, потому что спрятаться было негде. А враги
-- кто знает, сколько их? -- могут затаиться где угодно, например за живой
изгородью, разделяющей крошечные поля. Уссмак разглядывал ее со смешанным
чувством страха и уважения. Густые заросли появились тут давным-давно, и
даже танк пробирался через них с огромным трудом.
Впрочем, его беспокоила не только живая изгородь. Как он и предполагал,
действие имбиря закончилось, и Неджас начал погружаться в пучину отчаяния
Неожиданно он безвольно повалился на асфальт и простонал:
-- Я больше не могу. Да и какой смысл идти дальше?
-- Вот, недосягаемый господин, примите еще. -- Уссмак достал имбирь.
Он не знал, можно ли давать тому, кто попробовал зелье впервые, новую
порцию так быстро, но зато отлично понимал, что у них есть только одна
альтернатива -- оставить Неджаса на дороге. Кое-кого из своих предыдущих
командиров он с радостью бросил бы на растерзание тосевитам, но Неджас к их
числу не относился.
-- Не хочу, -- сказал Неджас.
Теперь он уже знал, что предлагает ему Уссмак. Но тот понял, что
командир лжет. Неджас не мог отвести глаз от ладони, на которой лежала горка
магического порошка. Когда Уссмак поднес ладонь к его носу, Неджас высунул
язык и быстро слизнул зелье.
-- Нам придется доложить о тебе, когда мы доберемся до расположения
наших сил. Ты понесешь наказание, -- еле слышно сказал Скуб Уссмаку.
-- Делай что хочешь, -- устало ответил Уссмак. -- Проблема в том, чтобы
добраться до расположения наших сил. Что мы будем делать потом, решим
_потом_.
-- Идемте!
Неджас снова вскочил на ноги. Его глаза горели безумным огнем. Уссмак
знал все про этот огонь и ветер, который его разжигает. Он боялся только
одного -- что дал командиру слишком много имбиря.
-- Сюда, -- уверенно заявил Неджас. -- Скоро мы найдем наш отряд,
который удерживает эти земли.
"Если только прежде не встретим Больших Уродов, -- подумал Уссмак. --
Если они засели в Фарнхэме, где гарантия, что их нет здесь, южнее города? У
них такие штуки отлично получаются. В конце концов, они у себя дома".
За время, проведенное на Тосев-3, он успел понять, что это означает.
За живой изгородью возникло какое-то движение. Уссмак не дал себе
времени подумать, что это может быть; как правило, самцы, которые
поддавались сомнениям или раздумьям, уже больше никогда не получали
возможности встать на ноги. Он выпустил короткую очередь, всего на мгновение
опередив Скуба.
Только убрав палец со спускового крючка, он увидел, в кого они со
Скубом стреляли -- небольшое толстое животное с удлиненным носом. Оно лежало
на земле, истекая кровью, крошечные черные глазки уставились на них с немым
укором. Впервые с тех пор, как он проснулся на Тосев-3, Уссмак испытал
чувство вины.
Остолоп Дэниелс скорчился в разрушенном доме и осторожно выглянул в
разбитое окно на усыпанную обломками улицу. Ящеры продолжали наступать,
американцы оказывали им упорное сопротивление, и Чикаго превратился в руины.
В окно со свистом врывался холодный ветер, проникал сквозь дыры в
крыше. Солнце садилось рано, да и увидеть его сквозь тучи и клубы дыма
удавалось далеко не всегда.
-- Не думал, что мне придется оказаться в начале зимы на земле, но,
похоже, на другое рассчитывать не приходится, -- пробормотал он, обращаясь к
самому себе.
Предыдущей зимой американцы надрали ящерам задницы, инопланетяне не
имели ни малейшего представления о том, как следует сражаться, когда
наступают холода. А вот летом... Остолоп не переставал удивляться тому, что
до сих пор жив.
У него за спиной послышался какой-то шум, и он быстро повернулся.
Сержант Герман Малдун, крепыш-ирландец, кивнул ему и сказал:
-- С севера приближается отряд подкрепления, лейтенант. Боже праведный!
Да они, бедняги, с лица спадут, когда увидят, что у нас тут творится!
-- Да, мы тут крепкие орешки, -- ответил Остолоп.
Малдун фыркнул, и Остолоп увидел его кривые зубы, некоторые были
сломаны. Всего на несколько лет моложе самого Дэниелса, Малдун тоже успел
побывать за океаном и принять участие в Первой мировой войне. Они долго это
обсуждали и в конце концов решили, что находились в нескольких милях друг от
друга в Аргонне, хотя им и не довелось встретиться.
Малдун снял старую железную каску британского образца и провел рукой по
спутанным волосам, когда-то рыжим, а сейчас словно присыпанным солью.
-- Пришлось мне видывать таких ребятишек. Боже милосердный, все у них
честь по чести -- винтовки в руках, каски, у некоторых даже форма. Снаружи
-- ну, чисто солдаты, а изнутри... пара недель или даже дней -- и половина
из них мертвецы.
-- Да знаю я, -- мрачно проговорил Остолоп. -- Так всегда и бывает. Те,
что останутся в живых, сумеют из других сделать солдат -- из некоторых.
-- Точно, -- согласился с ним Малдун. -- Жалко парней, но все истинно
так, как вы говорите, лейтенант. Обидно только, что кое-кто из поймавших
пулю мог бы стать хорошим человеком, но... так легла фишка.
-- Угу, -- пробурчал Остолоп и замолчал.
Он не хотел размышлять над подобными вещами, хотя множество раз во
Франции, да и здесь, в Иллинойсе, видел, .как это бывает. Если на поле боя
всем правит случай, а твое умение и ловкость совершенно ни при чем, ты
можешь умереть в любой момент -- и не важно, хороший ты солдат или плохой.
Он это знал. Но знать и размышлять -- далеко не одно и то же.
В нескольких сотнях ярдов левее, со стороны озера Мичиган, донеслась
стрельба. Всего лишь короткая очередь, но Остолоп почти автоматически
пригнулся.
-- Может, наши новенькие? Стоит им оказаться около линии фронта, они
почему-то сразу начинают палить.
Остолоп кивнул. Во Франции было то же самое. Его дед -- проклятье, оба
деда! -- рассказывали, что так же точно новобранцы вели себя и на
Гражданской войне. Так, наверное, было с тех самых пор, как Ууп-младший
отправился с папашей на охоту и метнул камень в первого же динозавра,
который встретился ему на пути.
Позади снова началась стрельба. Но обстрел еще не стал полномасштабным.
Дэниелс рискнул высунуться и посмотреть, что происходит. По разрушенной, а
когда-то милой, тихой улочке спального района ползли шесть или восемь... их
даже еще солдатами назвать было нельзя. Может быть, солдатики?
Далеко не все чумазые лица успели познакомиться с бритвой. На строгий
взгляд Остолопа, они выглядели слишком тощими и бледными. В Миссисипи он
сказал бы, что у них глисты, а здесь... Он похлопал себя по животу. Вот уже
целый год никто не ел досыта -- еще одна причина ненавидеть чешуйчатые шкуры
инопланетных захватчиков.
Малдун отполз назад и, перехватив мальчишек, распределил по домам по
обе стороны от Остолопа. У Дэниелса возникло головокружительное ощущение,
будто он снова оказался на настоящей войне, а не сражается вместе с горсткой
оборванцев за несколько разрушенных домов. Впрочем, оно быстро прошло.
Новички не только не знают, когда следует стрелять, а когда нет, --
сомнительно, что они вообще сумеют в кого-нибудь попасть.
И тут же один из них выпустил длинную очередь из автомата. Когда все
стихло, Дэниелс услышал, как Малдун отчитывает паренька.
-- Если ты, бессмысленная куча навоза, еще раз учинишь что-нибудь
подобное, лейтенант надерет тебе задницу так, что мало не покажется. Мне
лично бояться нечего, а на твоем месте я бы хорошенько подумал, уж можешь
мне поверить, приятель.
Остолоп мрачно фыркнул. Малдун вернулся к нему по развороченной траншее
(в 1918 году во Франции никто не рискнул бы назвать _это_ траншеей -- тогда
умели рыть окопы), а затем пробежал по аккуратной городской лужайке --
точнее, тому, что от нее осталось. Когда Дэниелс был сержантом, он тоже
пугал солдат страшным и опасным для жизни гневом старших офицеров. Теперь он
сам стал офицером, наводящим ужас божеством из низшей лиги. Он нисколько не
изменился, но стоило ему получить золотую нашивку, как окружающие стали
смотреть на него совсем по-другому.
К несчастью, ящеры не дремали на своих постах. Если в них палили, они
всегда отстреливались. Остолоп не знал, как у них обстоят дела с
боеприпасами, но вели они себя так, словно обладали неисчерпаемыми запасами.
Он прижался к земле, решив, что начнет стрелять, когда шум немного уляжется.
Раздался глухой звук -- значит, Мадцун улегся рядом. Сержант знал, как
устроена война.
В доме неподалеку кто-то закричал, тонким жалобным голосом зовя мать.
Остолоп закусил губу. Один из птенцов только что нашел свою судьбу -- или
она его нашла? Он надеялся, что парнишка не слишком серьезно ранен. Впрочем,
любое пулевое ранение, даже самое легкое, причиняет страшную боль, да и
крови бывает много, так что новичок может испугаться до полусмерти.
Он выглянул в дыру в стене и увидел пару ящеров, которые под прикрытием
яростного огня мчались вперед. Он выстрелил в них, и они тут же спрятались
за обломками. Остолоп удовлетворенно кивнул. В каком-то смысле сейчас у него
гораздо больше общего с ящерами, чем с новобранцами, сражающимися рядом.
Он услышал противное жужжание и тут же отскочил от дырки в стене. Он не
сомневался, что ящеры вновь открыли огонь. Когда застучали пулеметы, он
похвалил себя за сообразительность и вознес молитву всем богам, чтобы никто
из молодняка не пострадал.
Но пули, судя по звуку, летели в сторону позиций ящеров. Остолоп
ухмыльнулся: чешуйчатые ублюдки обычно не делают таких ошибок. В небе
пронесся самолет -- неизвестно чей. На ящеров упала бомба. Настолько близко,
что у Дэниелса заложило уши, а под ногами задрожала земля.
Даже самый осторожный человек иногда рискует. Остолоп пополз вперед,
время от времени выглядывая сквозь дырки в стене. И неожиданно рассмеялся,
его хохот на фоне грохота сражения звучал диссонансом.
-- Что такое, черт подери? -- проворчал Малдун.
-- Знаешь, кто остановил ящеров, Малдун? -- Дэниелс поднял руку, словно
клялся, что говорит истинную правду. -- Детский самолетик с парой пулеметов
на каждом крыле. И сумел убраться восвояси. Он пролетел над самыми крышами,
расстрелял ящеров, сбросил на них бомбочку и был таков.
-- Детский самолетик, лейтенант? -- переспросил Мал-дун, не веря своим
ушам. -- Боже праведный, что творится на свете!
-- Понятия не имею, -- ответил Остолоп. -- Только я слышал, что русские
регулярно приводят ящеров в неистовство, обстреливая их из своих дурацких
бипланов, которые летают так низко и так медленно, что заметить их
невозможно, пока такой не подберется совсем близко, -- они проделывают
трюки, которые и не снились настоящим истребителям.
-- Может быть, -- с сомнением проговорил Малдун. -- Но знаете, что я
вам скажу, сэр, меня никто не убедит сесть в эту летающую коробку, даже если
в награду мне пообещают... ну, даже не знаю что. Ящерам ничего не стоит
пристрелить такого пилота, они еще будут выбирать, куда лучше пальнуть. Нет
уж, увольте. Ни за что не соглашусь.
-- Я тоже, -- признался Дэниелс. -- Правда, я ни разу в жизни не летал
на самолете, и, пожалуй, сейчас уже поздненько начинать. С другой стороны,
мы здесь тоже не цветочки собираем.
-- Вот тут вы правы. -- Малдун подполз к Остолопу. -- Но ублюдки, с
которыми мы воюем, все-таки не все время в меня целятся. Они просто
швыряются пулями, и если я поймаю одну, ну что же -- такова жизнь. Но когда
ты сидишь в самолете и какая-нибудь тварь стреляет именно в тебя -- это уже
_личное_, вы меня понимаете?
-- Наверное, -- сказал Остолоп, -- но солдат, в которого попала пуля,
ничем не отличается от парня в самолете.
Малдун промолчал. Он выглядывал в дыру в стене. Остолоп встал на одно
колено и посмотрел в окно. Маленький самолетик нагнал такого страха на
ящеров, что они перестали обстреливать позиции американцев. Дэниелс решил,
что пришла его очередь.
-- Оставайся здесь и прикрой меня, -- приказал он Малдуну. -- Я хочу
посмотреть, не сможем ли мы сдвинуться на юг, что-то мне надоело северное
направление.
Малдун кивнул, и Дэниелс пополз по траншее к соседнему дому. Парни,
которые ее копали, повредили газо- и водопровод, но, поскольку ни то ни
другое не работало вот уже несколько месяцев, это не имело никакого
значения. Какой-то солдат подал ему руку и помог выбраться из траншеи.
Он махнул в южном направлении.
-- Им там прищемили хвосты. Давайте попытаемся отобрать у них парочку
домов, пока они не опомнились.
Молодые солдаты так радостно завопили, что Остолоп одновременно
почувствовал гордость и испугался. Они отдадут все свой силы сражению -- так
неопытный игрок носится по полю за мячом даже тогда, когда тот летит прямо в
ограждение. Иногда ограда оказывается деревянной и слегка поддается, а порой
бетонной -- и тогда паренька уносят с поля на носилках.
Многие из этих ребятишек покинут поле боя на носилках, прежде чем
сражение подойдет к концу. Остолоп старался прогнать грустные мысли. Его
тоже однажды унесли на носилках. Но он вернулся. Он надеялся, что и сейчас
ему повезет и он останется в строю.
-- Давайте, нельзя терять время, -- сказал он. Двоим он приказал идти
вперед вместе с ним, другим -- задержаться и прикрыть их с тыла. Те, кому
выпало остаться, принялись ругаться и спорить, точно избалованные дети,
которым не дали конфетку. Остолоп поднял руку.
-- Перестаньте ворчать, парни. Мы найдем впереди подходящее укрытие,
окопаемся и начнем стрелять по врагу, и тогда вы сможете нас догнать. Не
волнуйтесь, всем дела хватит. Обещаю.
"Всем хватит пробитых черепов, и раздробленных костей, и ран в живот".
От их энтузиазма Остолопу стало не по себе. Он уже давно забыл, что
такое настоящий боевой дух.
Его отряд устремился вперед с дикими воплями, кое-кто принялся стрелять
на ходу, поддерживая американцев, которые не давали ящерам поднять головы.
Остолоп нырнул за сгоревший остов "паккарда". Металлическая обшивка не
слишком надежно защищает от пуль, но, по крайней мере, если ящеры его не
увидят, они и стрелять не станут.
Оба парня упали на землю, один корчился, другой подозрительно замер и
не шевелился. Впрочем, ящеры обстреливали их не так сильно, как прежде.
Дэниелс махнул рукой тем, кто их прикрывал, чтобы они подошли и двигались
дальше, вперед, оставив первый отряд прикрывать наступление. Получилось у
них лучше, чем ожидал Дэниелс. Может быть, ему даже удастся отогнать ящеров
с позиций, которые те занимали.
Однако у одного ящера были совсем иные представления о прекрасном. Он
высунулся из окна, словно чертик из табакерки, выпустил очередь из автомата
и снова скрылся, да так быстро, что никто не успел среагировать. Он оказался
хорошим стрелком. Вот такой храбрый и упрямый солдат -- не важно, человек
или чешуйчатый инопланетянин -- и может остановить наступление.
Остолоп мысленно оценил расстояние от себя до здания, в котором засел
ящер: получилось около сорока ярдов. Ящер стрелял из маленького окошка, что
нисколько не удивило Дэниелса -- инопланетяне, хоть и выглядели диковинно,
дураками не были. Ящер выпустил еще одну очередь. Справа от Остолопа кто-то
дико закричал.
Лейтенант поморщился, покачал головой и вынул из-за пояса гранату.
Когда-то его броски не раз приносили очки команде, за которую он играл. Это
было давно, но за прошедшие годы он своих умений не растерял. Чисто
автоматически он встал в привычную стойку, спрятавшись за кузовом
"паккарда".
Ловким движением Остолоп вытащил чеку, поднял руку (нечаянно сбив с
головы каску, словно она неожиданно превратилась в маску кетчера) и,
размахнувшись, швырнул гранату Прежде чем она влетела в окно, он прижался к
земле за машиной. Раздался звук, не похожий на треск автоматического оружия,
который окружал его со всех сторон
Молодой солдат бросился к окну, но ящер не появился. Паренек заглянул
внутрь (абсолютно идиотский поступок, поскольку ящер мог просто
притворяться) и выпустил длинную очередь из автомата.
-- Здорово, лейтенант! -- заорал он. -- Маленький ублюдок превратился в
отбивную.
Звуки стрельбы перекрыли радостные вопли солдат Остолопа.
Двигайся и стреляй, двигайся и снова стреляй... Ящеры проделывали то же
самое -- перебегали с места на место и стреляли, -- но они отступали.
Остолоп подбежал к дому, в котором прятался смельчак-ящер, и начал
обстреливать его товарищей, вынужденных оставить свои позиции. На некоторое
время один из северных кварталов Чикаго перешел в руки американцев.
По меркам городского боя Остолоп и его отряд одержали победу. Лейтенант
подумал, что недооценил молодняк, они вели себя выше всяких похвал.
* * *
Томалсс постоянно задавал себе один и тот же вопрос: как удается
тосевитам дожить до взрослого возраста? Детенышу, за которого он отвечал,
исполнилось полгода; полтора года он просидел внутри самки, родившей его. Но
по-прежнему оставался совершенно беспомощным. Он так и не научился управлять
своими мерзкими телесными выделениями; комната, где он жил -- и где Томалссу
приходилось проводить большую часть времени, -- отвратительно воняла
застоявшимися тосевитскими отходами.
По нескольку раз в день Томалсс жалел, что не оставил птенца самке
Больших Уродов, из чьего тела он вышел -- до сих пор Томалсс содрогался от
мерзких воспоминаний. Она сражалась, словно дикий зверь, чтобы сохранить
детеныша. Томалсс ни секунды не сомневался в том, что, если бы он отдал его,
сейчас она умоляла бы его забрать.
Детеныш лежал на мягком матрасе, на котором спал -- когда спал. Недавно
Томалссу пришлось сделать проволочную ограду вокруг матраса, потому что у
детеныша -- наконец -- появились простейшие нейромышечные умения, и он
скатился на пол. Птенцы Расы на этом этапе жизни становились агрессивными
маленькими хищниками, и главная задача взрослых самцов заключалась в том,
чтобы помешать им причинить вред себе и окружающим. Тосевитский детеныш мог
навредить себе только одним способом -- упасть и удариться.
Маленький тосевит посмотрел на Томалсса своими черными узкими глазами,
и его подвижное лицо сморщилось -- Томалсс уже знал, что это выражение
дружелюбия. Потом он принялся размахивать руками и ногами, словно хотел
подчеркнуть свое хорошее отношение к Томалссу. Большую часть времени
казалось, будто он не имеет ни малейшего представления о том, что у него
есть конечности. Впрочем, порой у Томалсса возникало ощущение, будто детеныш
учится пользоваться руками.
Птенец издал длинную серию бессмысленных звуков, которые всякий раз,
когда Томалсс их слышал, приводили его в трепет. Малыши Расы никогда не
шумели -- совершенно разумное поведение с точки зрения эволюции. Если ты
помалкиваешь, у тебя больше шансов остаться в живых, чем если ты будешь во
всеуслышание объявлять о своем присутствии.
-- Ты самый мерзкий представитель самой мерзкой планеты, -- сказал
Томалсс.
Детеныш издал новую серию булькающих звуков и принялся дрыгать ногами.
Ему нравилось, когда Томалсс с ним разговаривал. Но уже в следующее
мгновение птенец принялся хныкать. Ящер знал, что это значит: маленький
тосевит хочет, чтобы его взяли на руки.
-- Иди сюда, -- сказал он и, наклонившись, поднял.
Уродливая голова больше не болталась из стороны в сторону, и Томалссу
не нужно было ее поддерживать, как в самом начале. Теперь детеныш мог
вертеться и разглядывать все вокруг. Ему нравилось, когда Томалсс прижимал
его к своей теплой коже. Как только рот птенца коснулся плеча Томалсса, он
принялся сосать, словно оттуда выделялась жидкость. Влажное прикосновение
вызвало у Томалсса чудовищное отвращение. Маленький тосевит сосал все, на
что натыкался его рот, он причмокивал даже во сне.
-- И что мне с тобой делать? -- спросил Томалсс детеныша, словно тот
его понимал.
Самцы Расы часто принимали участие в долгосрочных исследовательских
проектах, но растить детеныша Больших Уродов до тех пор, пока он не
повзрослеет? Сначала Томалсс именно это и собирался сделать, но если
придется так много работать неизвестно сколько лет...
-- Я просто умру, -- сообщил он детенышу. Тот пошевелился, услышав его
голос, -- общительное существо. -- Я умру, -- повторил исследователь.
Казалось, детеныш понял, что Томалсс повторил фразу, и она ему
понравилась, потому что малыш рассмеялся Томалсс уже достаточно хорошо знал
тосевитов, чтобы разбираться в их реакциях.
-- Я умру, -- повторял он снова и снова.
Детенышу это понравилось, и он принялся веселиться. Маленький тосевит
смеялся, дрыгал ногами и визжал, но вскоре шутка ему надоела, и он
раскапризничался
Томалсс дал ему бутылочку с питательной жидкостью, и птенец начал жадно
сосать Значит, снова наглотается воздуха. Когда это происходило, воздух
следовало выпустить из его тела. Он выходил со слегка переваренной
жидкостью, которая воняла хуже, чем то, что выливалось с другого конца
детеныша.
Томалсс радовался тому, что маленький тосевит производит впечатление
здорового существа -- если забыть обо всех его мерзких проявлениях. Раса
по-прежнему очень мало знала про тосевитскую биохимию и патогенез. Однако и
сами Большие Уроды невежественны в этой области, как, впрочем, и во всех
остальных, если не считать военного дела. В некоторых не-империях делали
прививки против часто встречающихся болезней, а кое-кто даже приблизился к
изобретению антибиотиков. Но не более того.
Томалсс не знал, стоит ли ему сделать детенышу прививки, которые
принято делать у Больших Уродов Маленький тосевит ведь обязательно войдет в
контакт со своими сородичами. У Больших Уродов имелось понятие "детские
болезни": они легко протекали в раннем возрасте и приводили к серьезным
последствиям, если ими заражался взрослый. От этих мыслей Томалссу, который
никогда в жизни ничем не болел, становилось не по себе. Впрочем,
исторические исследования показывали, что и Раса пережила нечто подобное --
только в далеком прошлом.
Детеныш начал плакать. Томалсс уже слышал подобный звук раньше и сразу
понял, что маленький тосевит сильно расстроен. Он знал причину: воздух,
который птенец заглотал, опустился в желудок и причиняет маленькому тосевиту
боль. Он взял тряпку для отходов и положил себе на плечо.
-- Давай, выпусти воздух, -- сказал он птенцу и похлопал его по спине.
Тот принялся извиваться и дергаться, испытывая невероятные мучения
из-за того, что сам с собой сотворил. И в очередной раз Томалсс подумал, что
кормление маленьких тосевитов устроено неэффективно и отвратительно.
Детеныш издал слишком громкий и низкий звук для существа его размеров и
перестал дергаться -- значит, ему стало лучше. Кислый запах, который достиг
хеморецепторов Томалсса, указал, что тосевит действительно выплюнул часть
питательной жидкости. Томалсс порадовался, что положил на плечо тряпку:
выделения не только мерзко пахли, они еще и растворяли краску на теле.
Он уже собрался положить птенца на матрас, когда тот издал другой звук,
который Томалсс тоже хорошо знал: хриплое ворчание. И уже в следующее
мгновение ученый почувствовал тепло на руке, поддерживающей нижнюю часть
маленького тосевита. Томалсс устало зашипел, вздохнул, развязал завязки,
которые удерживали на животе маленького тосевита кусок ткани, и швырнул
грязную тряпку в закрытый бак в шкафу, где уже лежало несколько таких же
тряпок, испачканных детенышем за сегодняшний день.
Прежде чем он успел надеть на него новую, тот выпустил длинную струю
жидкости вслед за твердыми (точнее, полужидкими) выделениями, которые
появились первыми. Томалсс вытер детеныша и шкаф, сказав себе, что позже
следует все продезинфицировать. Пока он его протирал, детеныш чуть не
свалился на пол. Томалсс успел поймать его в последний момент.
-- От тебя одни неприятности! -- вскричал он, а детеныш громко завопил
и стал издавать тосевитские звуки, обозначающие смех; видимо, считал, что
Томалсс очень забавно злится.
Неожиданно Томалсс заметил, что кожа детеныша вокруг анального
отверстия и гениталий покраснела и слегка воспалилась. Такое уже и раньше
случалось; к счастью, одно из средств, разработанных Расой, помогало.
Томалсс не переставал удивляться, как организм может страдать от своих
собственных отходов. Его чешуйчатая кожа никогда не знала подобных проблем.
-- Впрочем, -- сказал он, обращаясь к птенцу, -- у меня нет привычки
размазывать по своему телу собственные отходы.
Детеныш громко рассмеялся. Он был вымыт, сыт, справил свои естественные
надобности и чувствовал себя довольным.
Измученный, измазанный отходами детеныша Томалсс не мог сказать того же
про себя.
* * *
День клонился к закату, и небо затянули тяжелые черные тучи. Впрочем,
иногда солнцу удавалось выглянуть ненадолго, но оно тут же пряталось за
темной завесой. Людмила Горбунова с сомнением посмотрела на небо. В любой
момент может начаться осенний дождь, который будет поливать не только Псков,
но и всю западную часть Советского Союза. А дожди означают грязь -- осеннюю
распутицу. Тогда сражаться будет практически невозможно.
Псков по-прежнему оставался в руках людей, и Людмила этим гордилась,
хотя и была вынуждена признать, что немцы сделали немало для защиты от
ящеров старинного русского города. Она тоже внесла свою лепту в то, чтобы