Страница:
Роман решил хитрить, чтобы выиграть время. Ведь не было ни одного случая, чтобы Советская страна не пыталась спасти своего гражданина. Для этого нужно время. Время работало на него.
Но у Дрэйка уже истек срок, отпущенный ему на Крестьянинова. Прокурор требовал выдачи советского парня.
— Я думаю, — спокойно сказал Роман.
— Так-то лучше. Старик Вильям Гильбур тоже вначале все думал, думал и наконец согласился на все мои предложения. Это тот Гильбур, что приглашал всю вашу компанию на обед к себе.
— Помню, — отозвался Роман. — А он разве ваш?
— А как же! У него бы ты и попался мне. Мои ребята ведь давно на тебя нацелились.
— Почему именно на меня?
Дрэйк спохватился, что наговорил лишнего, и насмешливо сказал:
— Глаза понравились… Тут есть одна бумажонка. Ты там черкни внизу и все.
Роман взял отпечатанный на машинке листок. Это было готовое заявление от его имени с просьбой предоставить ему работу в Институте Стронга.
— Подумаю, — обещал Роман и сунул бумажку в карман.
— Сколько же ты будешь думать?
— Завтра скажу.
— Э, нет! Так дело не делается, — возразил Дрэйк. — Ты уже думал, парень, или хитришь?
Дрэйк прошелся по комнате. Он начинал сердиться. Уж не собирается ли этот мальчишка провести его?
— Чтобы твой котелок быстрее варил, — сказал Дрэйк, — мы его подогреем. Посадим тебя в кресло «БЧ» и каждый час будем включать ток на десять секунд. А каждый последующий час будем прибавлять еще десять. Значит, первый час — десять, второй — двадцать, третий — тридцать секунд. Только долго думать не советую — память вышибет. Это хуже петли на шее. Час на размышления! До свиданья, моя прелесть!
Дрэйк ушел.
Через час к Роману вошли «тип» с приплюснутым носом и с ним двое. Роман отказался подписать заявление. Они вывели его во двор. Шумел ветер. Дышать было трудно.
Опять бушевала пыльная буря. Юный Боб ругался. Ветер вихрился и бил пылью в глаза.
Романа ввели в лабораторию. «Тип» молча указал пистолетом на белую табуретку, стоявшую в углу комнаты.
Роман ожидал всяких «сюрпризов». Табуретка казалась самой обыкновенной. Чтобы убедиться в отсутствии скрытой электропроводки, Роман, усаживаясь, намеренно сдвинул табуретку с места. В том месте, где ножки касались пола, не было ничего металлического, что могло бы служить электрическими контактами.
«Тип» сразу же рассеял недоумение Романа. Прежде всего он отослал двух стражей с приказом: «А ну-ка, тащите того сюда!»
А затем обратился к Роману:
— Тебе, парень, дается последний шанс. Прежде чем твои мозги «поджарить», это проделают на одном строптивом индейце. Один раз ты уже это видел, но тот не объяснял, что он чувствует, когда пускают электрический ток, а этот расскажет… Заставим рассказывать! Будем делать паузы. Понимаешь… босс надеется, что ты поумнеешь… Я этого не думаю: ты кремень. Мне наплевать, что ты решишь, а вот боссу не все равно. Ты, парень, понравился боссу. Другой на твоем месте уже давно был бы там…Гангстер для ясности провел пальцем по своей шее и показал вверх.
— А как этот аппарат действует? — вдруг спросил Роман.
Гангстер сел на электрический стул и облокотился на ручку.
— Интересуешься? — насмешливо спросил он. — Мне поручили тебе объяснить, что чувствует человек. А насчет того, как устроен аппарат, какие там импульсы, я сам не знаю. Слыхал, что длина волн под стать тем, которые излучает человеческий мозг. Не люблю я многословия! чертова работа объяснять переживания, а надо… Впрочем, скоро сам узнаешь, если не передумаешь… Значит, так: сначала тебя ударит током, и все поплывет перед глазами. А потом начнет болеть голова, да еще как! Если и была у тебя милая, то ты даже имя ее забудешь. И родных забудешь. И друзей забудешь. Даже как тебя самого звать, забудешь. И все, что было до сих пор, забудешь… Самого себя забудешь! А вот делать детали на станке, это ты сможешь. Тяжести носить тоже сможешь. Даже задачи решать… Так что обдумывать ты сможешь ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы поджарить мозги этому беспокойному индейцу. Его сейчас приведут. А когда его обработают, настанет твой черед!
Долго еще «стращал» Юный Боб, развалившись на электрическом стуле. Роман слушал его и не скрывал усмешки.
Наконец дверь открылась, и те же два гангстера ввели пленника. Он был на голову выше их, широк в плечах и производил впечатление очень сильного, но поразительно спокойного человека. Последнему впечатлению способствовали его прямой взгляд и равномерная поступь. У него были черные волосы, темное от загара продолговатое лицо и тонкие губы.
Руки пленника, как заметил Роман, когда индейца подвели к стулу, были за спиной заключены в стальные кандалы.
— Придется снять кандалы, — неуверенно сказал один из гангстеров.
— Иначе не удастся привязать ремнями каждую из рук к ручкам стула, — с беспокойством в голосе подтвердил второй.
— Ну и снимайте! — приказал «тип» и, поняв беспокойство гангстеров, громко сказал: — А если красный двинется, я всажу ему пулю в правый глаз!
Гангстер стал около Романа.
Все, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Роман даже не смог уловить начала — так это было стремительно. Он видел, как сняли с рук индейца стальные кандалы, в следующую секунду тело одного из гангстеров взметнулось в руках индейца на воздух, сшибло с ног «типа», стоявшего в трех шагах от Романа. Второй гангстер был поражен ножом.
«Тип» вскочил и выстрелил в индейца. У того в руках был нож, видимо выхваченный у одного из гангстеров. Индеец прыгнул вперед, но после второго выстрела упал на колени.
Роман понял, что следующая пуля достанется ему. А разве он, Роман, не имеет права на самозащиту при покушении гангстеров на его жизнь? Конечно, имеет. Решение созрело мгновенно. Роман вскочил, схватил табурет, на котором сидел, за ножку и ударил «типа» по голове. Гангстер рухнул.
Роман подбежал к индейцу. Тот умирал. Путь к двери был свободен. Роман приоткрыл дверь и выглянул.
Черная буря бушевала вовсю. Было плохо видно. Слышались раскаты грома. Роман вышел во двор и пошел в сторону, противоположную воротам. Пыль засыпала глаза. Дышать было трудно. Натыкаясь на деревья, Роман побежал через небольшой парк и очутился перед высокой стеной.
Гладкая бетонная, она была метров шесть высоты. Что же делать? Что делать? Хотя черная буря и загнала сторожей в помещение, но все же вряд ли ему удастся выйти через ворота. Даже пробовать не стоит. Какая насмешка судьбы! Спастись от электрического стула и не суметь перелезть через стену!
Роман бросил взгляд вдоль стены вправо, влево. Ветви деревьев мешали видеть. И вдруг его осенило. Он вспомнил, как однажды в детстве дерево помогло ему с товарищами взобраться на отвесную скалу. Сознание опасности удесятеряет силы, и Роман быстро влез на дерево, ветви которого нависали над стеной. Вскоре он был на стене. Перед ним было поле, темнели деревья; далеко-далеко впереди бежал луч света. «Шоссе!» — решил Роман.
На гребне стены была укрепленная колючая проволока. Раздумывать долго не приходилось, каждую минуту могла начаться погоня. Роман быстро перешагнул проволоку и прыгнул вниз. Брюки зацепились за колючую проволоку, и его рвануло в сторону. Все расчеты прыжка были нарушены. Роман всем телом тяжело упал на землю, а головой ударился о каменный выступ стены так, что потерял сознание.
Очнулся Роман под холодными струями дождя. Вначале он не мог сообразить, где он и что с ним. Затем вспомнил и захотел вскочить, но смог только с трудом подняться. Голова кружилась. Он почувствовал сильную слабость и опустился на землю. Но мысль об опасности и о том, что он владеет секретом «БЧ», придала ему силы. Он с трудом поднялся и пошел от стены в направлении шоссе. Каждый шаг болезненным ударом отдавался в голове. Роман не знал, как долго он шел, а потом бежал… Он споткнулся и упал и потом падал довольно часто. Уже в пути он догадался перевязать голову платком, чтобы остановить кровь, струившуюся из раны над левым ухом. Вскоре он потерял этот платок. Большая потеря крови обессилила его. И все же в период затишья от дождя он вынул записную книжку и в нескольких фразах записал на страничке, что с ним произошло. То же самое он написал на отдельном листке бумаги и сунул в конверт. Этот конверт он спрятал в другой карман. Он боялся, что секрет «БЧ» будет утерян, если он изнеможет и умрет. Но этого не должно случиться! Он обязан вернуться, обязан!
Повеяло прохладой, сверкнула молния, и снова разразилась гроза. Роман опять опомнился. Сквозь дождь он услышал позади далекий лай собак. Он бежал к шоссе; ноги скользили, на ботинки налипла грязь. А сзади все ближе и настойчивее слышался лай собак. Роман, преодолевая быстрые потоки мутной воды, карабкался по размытым оврагам, крутым, как горные склоны. Наконец он увидел дом у шоссе.
— Где телефон, где телефон? — крикнул Роман, вбегая в комнату.
Там стояла девушка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава XV
На этом островном аэродроме стояло много самолетов типа «летающая крепость», а в заливе виднелись военные корабли и гидропланы. Бекки очень хотелось выкупаться в океане, но она ограничилась умыванием из крана в самолете. Затем она снова села на сиденье пилота и увидела своих попутчиков.
Высокий Эрл, плотный круглолицый Франк, худощавый Джим и стройный Викки направлялись к самолету в сопровождении какого-то чиновника в белых трусах, безрукавке и белом тропическом шлеме. Бекки легла в кресло и притворилась спящей.
— Воздушная трасса на Формозу очень оживленная, — услышала она незнакомый голос. — В океане вы встретите три плавающие авиабазы… Значит, прямым сообщением в Индию?
— Наипрямейшим, — подтвердил Эрл.
— Не сядьте случайно у красных в Китае.
— Постараемся! — ответил Эрл.
В наступившей тишине послышался шелест плотной бумаги. «Доллары», подумала Бекки. Чиновник ушел.
Вскоре самолет опять летел над океаном. Темные пятна отмелей остались далеко позади. Под самолетом, сколько видел глаз, потянулись похожие на серый смушек просторы. На горизонте они терялись в голубоватой дымке. Два парохода казались маленькими мухами на просторной темно-синей скатерти.
Джим показал пальцем в окно. Вначале Бекки ничего не заметила.
— Гидроплан «Чайна-клипер» с Формозы! — сказал Джим и показал пальцем.
Под ними летел большой самолет. Второй такой же пролетел левее. Бекки проводила их взглядом. Вид необъятных океанских просторов рождал страх. Бекки подавила невольный вздох и отодвинулась от окна. Она обхватила руками ящик с медикаментами, находившийся на уровне ее головы, и прижалась щекой к шершавой доске.
Вот летит она, Бекки Стронг, в Индонезию… и кто знает, чем все это может кончиться… Немножко страшно… Неведомый путь, неведомый край, предстоящие опасные приключения… Собственно, они уже начались… Но может ли она безоговорочно довериться своим компаньонам? Ведь она знает двух из них только по именам… Бекки даже усмехнулась от сознания нелепости подобного предположения. Она уже летит, значит она доверилась.
«Кто ради блага народов, ради борьбы за вечный мир во всем мире борется с „железной пятой“ финансовых заправил, жаждущих войны?» — задала себе вопрос Бекки. И мысленно ответила: «Конечно, честные люди. И ради этого они отказались от личных удобств, чтобы вершить героические дела». Ну что же, если Бекки знает только Джима и Франка, она узнает и остальных.
Бекки подняла голову и, стараясь не выказать любопытства, молча принялась изучать своих спутников, чтобы составить себе более точное представление о каждом.
Эрл сидел в кабине пилота, и оттуда виднелись только его спина, плечо и профиль. Эрла за поразительное сходство с изображением вождя индейцев в одной из ее любимых детских книг Бекки мысленно прозвала «Эрл — орел прерий». Он был скуп и точен в движениях, без надобности не вступал в разговор, а если говорил, то очень обстоятельно; и что самое странное: у него были почти всегда широко открытые немигающие глаза, он только изредка прищуривался. Все это придавало всей его мускулистой, ширококостной, но подтянутой фигуре выражение настороженности. За время знакомства с Бекки он ни разу не улыбнулся.
Зато Франк был полной противоположностью Эрлу. Рослый, широкий в плечах, с бритой головой и круглым, чисто выбритым обветренным лицом, он оказался очень веселым человеком в путешествии. Франка будто подменили: и следа не осталось от его строгости. Сейчас он шагал взад и вперед в узком проходе меж ящиков, напевая под нос известные мелодии на слова собственной импровизации.
Худощавый Викки, с изящным продолговатым лицом и черными усиками, напоминал киноактера. Викки сидел на месте штурмана с наушниками от радиоаппарата. Бекки все время чувствовала на себе его излишне пристальный и восхищенный взгляд. Она уже несколько раз с немым протестом оглядывалась на него. Викки мгновенно отводил глаза в сторону, делая вид, что очень занят радио.
Зато Джим, всегда казавшийся легкомысленным и веселым, в путешествии держался гораздо серьезнее. Время от времени он окидывал Бекки озабоченным взглядом, словно хотел убедиться, что она жива и здорова. Бекки была немного приятна эта опека, но немного и сердила: она понимала, что Джим боится за нее. Вот и сейчас он подошел и предложил ей поесть.
— Это мое дело — покормить вас! — деловито отозвалась Бекки. — Я изнываю от безделья!
Она приняла из рук Джима картонную коробку. Оттуда Бекки вынула бумажные салфетки и расстелила их на столе. Потом разложила бумажные тарелки. Джима и Викки она заставила открыть банки со свиной тушенкой, сосисками и паштетом. Вместо хлеба были галеты. Ели молча, деловито. Первым закончил Эрл. Дожевывая бутерброд, он ушел в кабину летчика. Франк рассказал веселый анекдот. Все смеялись. На смех вышел Эрл и, выслушав анекдот, улыбнулся, обнажив золотые зубы. Заметив внимательный взгляд девушки, обращенный на его рот, он сказал не без горечи:
— Золотые зубы имени Гитлера.
— Не понимаю, — откликнулась Бекки.
— Мои собственные зубы взяли себе на память молодчики Гитлера.
«Пытали и выбили зубы», — подумала Бекки.
— Гол! — крикнул Франк и швырнул кокосовым орехом в Джима.
Юноша поймал орех на лету и, прижав к груди, срезал ножом верхушку.
— Кокосовое молоко, — объявил Джим, первым запуская ложку в белую массу, напоминавшую молочный кисель.
— Я тоже не зевал на острове, — объявил Викки. — У меня писанг.
Бекки не поняла.
— Писанг — по-малайски «банан», — пояснил Эрл.
— Вот писанги, — сказал Викки и положил перед Бекки связку желтых бананов.
— После завтрака мы займемся малайским языком, — предложил Эрл. — Для Индонезии это наиболее универсальный язык, я бы сказал — язык путешественников. Он очень поэтичен и грациозен. Например: «матта» — это «глаз», «хари» — «день», а «матта-хари» — «глаз дня», то есть солнце. Предрассветный час до зари передается словами: «Белом тарбанг воват» — то есть: «Еще мухи не летают». Восемь часов утра обозначаются словами: «Кринг амбун» — «Роса высохла». Четыре часа дня — «Пукул ампат» — так индонезийцы называют цветок, раскрывающийся в четыре часа пополудни, а к утру закрывающийся.
Бекки посмотрела на свои часы и объявила:
— Кринг амбун!
— Бай (хорошо), — отозвался Эрл.
Пока Эрл объяснял, Франк ушел в кабину летчика, а Викки убрал пустые банки, бумажные тарелки и салфетки. Джим положил перед Бекки на ящик чистый блокнот и свою автоматическую ручку.
— Ругательных слов на малайском языке нет, — сказал Эрл.
— Неужели малайцы никогда не ссорятся? — спросила Бекки и тут же быстро назвала: — «Амок»! — Заметив желание Эрла возразить, она тут же пояснила: — Ну, это когда малаец в гневе вскакивает и, выхватив нож, бросается в исступлении на людей.
— Наглядное влияние американской кинопромышленности, — снисходительно глядя на Бекки, сказал Эрл.
— Верно, Бекки? — спросил Джим.
— Ну да, я видела такой фильм… — Бекки запнулась и покраснела.
— Мне не верит, а кинофильму верит, — продолжал Эрл. — Вы правы только отчасти. — Эрл вынул из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. — «Мачан» — по-явански «тигр» — обычное ругательство яванцев по адресу европейцев. Есть очень сильное ругательство «бодо», что означает «глупый». Сказать без основания «ана тида малу», «как тебе не стыдно», — значит сильно обидеть. А сказать «куранг адьяр», что означает «недостаточно благовоспитанный», значит очень оскорбить, и если это сказали без основания, оскорбленный может отомстить.
Бекки улыбнулась.
— Вы напрасно улыбаетесь. Сейчас я дам вам свои записки по Индонезии, и вы должны будете их прочесть. По этому конспекту я писал статьи для нашей газеты «Дейли Уоркер».
Эрл отошел в угол, где возле ящиков лежали вещи, и, вынув из своего рюкзака две толстые тетради в коленкоровых переплетах, дал их Бекки. Она взяла их и пошла к своему креслу.
Самолет тряхнуло. Эрл поспешил к автопилоту. Бекки побледнела и схватилась за ящики. Из кабины летчика вышел Франк.
— Автопилот капризничает. Виски хочет… Боится тайфуна.
— Не испугаете! — предупредила Бекки.
Франк весело посмотрел на нее и ободряюще засмеялся. Все же Бекки выглянула в окошко. Огромные пространства побелевшей от пены океанской воды испугали ее.
— Мы прилетим сегодня? — овладев собой, спросила она.
— Нет! Мы сделаем еще одну посадочку, — отозвался Викки. — А страшно?
— Ничуть! — вызывающе ответила Бекки. Она села в свое кресло, подобрала ноги и, глядя на Викки, не спускавшего с нее глаз, не без кокетства продекламировала:
— Буду заниматься, — сказала она и раскрыла толстую тетрадь.
Викки вынул из кармана круглое зеркальце и заглянул в него.
На первой странице тетради четким и крупным почерком было написано:
«Из истории малайского, или, как теперь говорят, индонезийского народа.
Выдержки из книги (С-на).
Древнейшим источником для изучения истории страны являются 20 томов „книги королей“ (Пустоко Роджо)».
«Романтично», — решила девушка и принялась читать все подряд.
Сначала она прочитала о древней истории индонезийского народа в первых веках до нашей эры. Постепенно Бекки дошла до создания в 1602 году Ост-Индской компании, которая ставила перед собой задачу монополизировать внешнюю торговлю Индонезии. По этому плану в 1610 году в Индонезию прибыл первый голландский губернатор Питер Бли с армией и флотом, вооруженными огнестрельным оружием, которого не имели феодалы и племена, населявшие архипелаг.
Бекки читала о том, как, разжигая и обостряя внутренние войны, помогая то одной, то другой воюющей стороне, заключая выгодные для себя соглашения, голландская буржуазия в конце концов поработила Индонезию и превратила торговлю в открытый грабеж. Особенно Бекки поразил факт опустошения голландцами крестьянских полей, чтобы уменьшить количество перца и таким образом искусственно поднять на него цену в Европе.
«Значит, — решила Бекки, — американские империалисты, уничтожая продукты, чтобы поднять цену, не изобрели ничего нового, они только стали это делать в большем масштабе. Если на островах уничтожали продуктов на несколько десятков тысяч долларов, то они уничтожают на сотни тысяч и даже миллионы долларов и ввели это в систему. То же самое можно сказать и о голландской „культурсистеме“, когда туземцев в принудительном порядке обязывали сеять вместо продовольственных культур культуры экспортные. Чем это не прообраз той системы сельского хозяйства, которую Международный синдикат Дрэйка старается создать во всем мире под флагом американского типа сельского хозяйства!»
Потрясающими по своей обличительной остроте были строчки из произведения Карла Маркса:
«…Относительно христианской колониальной системы В. Хунт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит: „Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить себе, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, не исключая самых диких, и невежественных, самых безжалостных и бесстыдных“…».
А далее следовала запись Эрла:
«В провинции Явы Баньюванги, насчитывавшей в 1750 году 80 тысяч жителей, в 1811 осталось 8 тысяч».
Из дальнейших записей наибольшее впечатление на Бекки произвело описание крестьянского восстания под руководством Дипо Негоро, в период с 1825 по 1830 год. Индонезийские патриоты разгромили голландские войска. Голландское военное командование подняло белый флаг и пригласило руководителей восстания к себе для «переговоров» о мире. Когда последние, и в том числе народный герой Дипо Негоро, пришли в штаб, их захватили. Восстание было потоплено в крови.
Бекки положила тетрадку на колени. Вспомнился виденный кинофильм о восстании Дипо Негоро. Там все было наоборот. Голландцы были показаны героями. Дипо Негоро был показан, как… словом — ужасно. В этом фильме Бекки запомнился храм Боро-Бадур. Она и сейчас мысленно видела скульптурные группы сидящих женщин на передней части храма и узорчатую, с завитками, роспись стен.
Самолет болтало в воздухе. Бекки старалась не поддаваться слабости, накатывавшейся волнами. Она попыталась опять читать, но сосредоточиться было трудно. В 4 часа болтанка прекратилась. Пообедали. Все по очереди рассказывали об Индонезии. Оказывается, все четверо бывали в Индонезии и хорошо знали страну. Когда стемнело, поужинали. Самолет летел без опознавательных знаков. Бекки прикорнула в кресле.
— Приехали? — спросила Бекки.
— Нет, — ответил Джим. — Придется простоять здесь, пока стемнеет.
Самолет стоял в полузакрытой лагуне. Посередине виднелся большой торговый пароход. Оттуда приплыла моторная лодка и приняла на борт Эрла и Франка. Бекки спросила, что за пароход и почему Эрл и Франк поехали к нему. Викки стал насвистывать песенку из кинофильма, а Джим пустился в длинные рассуждения о степени выносливости человека во время пыток, когда излишняя осведомленность вредит успеху дела. Бекки обиделась: неужели ее можно подозревать в болтливости?
Викки не выдержал характера и намекнул, что это пароход с грузом для индонезийских патриотов. Бекки наградила Викки благодарным взглядом. Джим неодобрительно молчал, и Бекки стало неловко за свое любопытство. Она снова углубилась в тетради Эрла. Она прочитала о хитроумных приемах колонизаторов, захвативших две трети площади плантаций и постепенно превративших крестьян в своих крепостных.
Бекки читала час за часом, и у нее складывалось убеждение, что только с помощью подкупа, предательских убийств и провокаций, организации междоусобных войн, иногда поголовного уничтожения племени колонизаторам удалось сломить железное сопротивление народа, но и сейчас, через триста с лишним лет, некоторые племена сохранили свою независимость.
В тетради были подчеркнуты красным карандашом даты борьбы народа:
«Великая яванская война — с 1815 по 1830 год; восстание Дипо Негоро с 1825 по 1830 год; с 1830 по 1888 год — крестьянские восстания; восстание на Яве и Суматре — с 1926 по 1927 год; восстание на броненосце „Де Севен Провиденс“ — в 1933 году. Восстание против японских оккупантов и колонизаторов и провозглашение Индонезийской республики — в 1946 году. Война с Голландией и Англией, действовавшими по заданию Америки, 1947-1948-1949.
И хотя Индонезия провозглашена Соединенными Штатами Индонезии, Голландия, получая контрибуцию в четыре миллиарда гульденов и имея в Индонезии войска, не собирается предоставлять ей полную свободу. Борьба за независимость продолжается».
Потом Бекки учила малайский язык, и Джим ей помогал.
Они вылетели из лагуны в темноте. «Очень спокойное путешествие», решила Бекки и заснула.
Ночью Бекки проснулась. Кто-то тряс ее за плечо.
— Не пугайтесь, — сказал Джим. — Скоро пойдем на посадку.
Бекки услышала громкие выхлопы — по-видимому, мотор давал перебои. Джим поспешил на свое место штурмана. Девушка быстро встала.
При свете электрического фонарика Франк дрожащими руками вставлял магазин в ручной пулемет.
— Не поднимайтесь, нас обстреливают! — крикнул он.
Джим вышел из кабины и молча подал Бекки автомат. Девушка взяла его, проверила затвор. Он был слишком обильно смазан и пачкал руки маслом.
— Где мы? — спросила Бекки.
— Подлетаем к Суматре. Это голландские сторожевые суда стреляют, сказал Джим. — Мы идем без опознавательных огней.
Но у Дрэйка уже истек срок, отпущенный ему на Крестьянинова. Прокурор требовал выдачи советского парня.
— Я думаю, — спокойно сказал Роман.
— Так-то лучше. Старик Вильям Гильбур тоже вначале все думал, думал и наконец согласился на все мои предложения. Это тот Гильбур, что приглашал всю вашу компанию на обед к себе.
— Помню, — отозвался Роман. — А он разве ваш?
— А как же! У него бы ты и попался мне. Мои ребята ведь давно на тебя нацелились.
— Почему именно на меня?
Дрэйк спохватился, что наговорил лишнего, и насмешливо сказал:
— Глаза понравились… Тут есть одна бумажонка. Ты там черкни внизу и все.
Роман взял отпечатанный на машинке листок. Это было готовое заявление от его имени с просьбой предоставить ему работу в Институте Стронга.
— Подумаю, — обещал Роман и сунул бумажку в карман.
— Сколько же ты будешь думать?
— Завтра скажу.
— Э, нет! Так дело не делается, — возразил Дрэйк. — Ты уже думал, парень, или хитришь?
Дрэйк прошелся по комнате. Он начинал сердиться. Уж не собирается ли этот мальчишка провести его?
— Чтобы твой котелок быстрее варил, — сказал Дрэйк, — мы его подогреем. Посадим тебя в кресло «БЧ» и каждый час будем включать ток на десять секунд. А каждый последующий час будем прибавлять еще десять. Значит, первый час — десять, второй — двадцать, третий — тридцать секунд. Только долго думать не советую — память вышибет. Это хуже петли на шее. Час на размышления! До свиданья, моя прелесть!
Дрэйк ушел.
Через час к Роману вошли «тип» с приплюснутым носом и с ним двое. Роман отказался подписать заявление. Они вывели его во двор. Шумел ветер. Дышать было трудно.
Опять бушевала пыльная буря. Юный Боб ругался. Ветер вихрился и бил пылью в глаза.
Романа ввели в лабораторию. «Тип» молча указал пистолетом на белую табуретку, стоявшую в углу комнаты.
Роман ожидал всяких «сюрпризов». Табуретка казалась самой обыкновенной. Чтобы убедиться в отсутствии скрытой электропроводки, Роман, усаживаясь, намеренно сдвинул табуретку с места. В том месте, где ножки касались пола, не было ничего металлического, что могло бы служить электрическими контактами.
«Тип» сразу же рассеял недоумение Романа. Прежде всего он отослал двух стражей с приказом: «А ну-ка, тащите того сюда!»
А затем обратился к Роману:
— Тебе, парень, дается последний шанс. Прежде чем твои мозги «поджарить», это проделают на одном строптивом индейце. Один раз ты уже это видел, но тот не объяснял, что он чувствует, когда пускают электрический ток, а этот расскажет… Заставим рассказывать! Будем делать паузы. Понимаешь… босс надеется, что ты поумнеешь… Я этого не думаю: ты кремень. Мне наплевать, что ты решишь, а вот боссу не все равно. Ты, парень, понравился боссу. Другой на твоем месте уже давно был бы там…Гангстер для ясности провел пальцем по своей шее и показал вверх.
— А как этот аппарат действует? — вдруг спросил Роман.
Гангстер сел на электрический стул и облокотился на ручку.
— Интересуешься? — насмешливо спросил он. — Мне поручили тебе объяснить, что чувствует человек. А насчет того, как устроен аппарат, какие там импульсы, я сам не знаю. Слыхал, что длина волн под стать тем, которые излучает человеческий мозг. Не люблю я многословия! чертова работа объяснять переживания, а надо… Впрочем, скоро сам узнаешь, если не передумаешь… Значит, так: сначала тебя ударит током, и все поплывет перед глазами. А потом начнет болеть голова, да еще как! Если и была у тебя милая, то ты даже имя ее забудешь. И родных забудешь. И друзей забудешь. Даже как тебя самого звать, забудешь. И все, что было до сих пор, забудешь… Самого себя забудешь! А вот делать детали на станке, это ты сможешь. Тяжести носить тоже сможешь. Даже задачи решать… Так что обдумывать ты сможешь ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы поджарить мозги этому беспокойному индейцу. Его сейчас приведут. А когда его обработают, настанет твой черед!
Долго еще «стращал» Юный Боб, развалившись на электрическом стуле. Роман слушал его и не скрывал усмешки.
Наконец дверь открылась, и те же два гангстера ввели пленника. Он был на голову выше их, широк в плечах и производил впечатление очень сильного, но поразительно спокойного человека. Последнему впечатлению способствовали его прямой взгляд и равномерная поступь. У него были черные волосы, темное от загара продолговатое лицо и тонкие губы.
Руки пленника, как заметил Роман, когда индейца подвели к стулу, были за спиной заключены в стальные кандалы.
— Придется снять кандалы, — неуверенно сказал один из гангстеров.
— Иначе не удастся привязать ремнями каждую из рук к ручкам стула, — с беспокойством в голосе подтвердил второй.
— Ну и снимайте! — приказал «тип» и, поняв беспокойство гангстеров, громко сказал: — А если красный двинется, я всажу ему пулю в правый глаз!
Гангстер стал около Романа.
Все, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Роман даже не смог уловить начала — так это было стремительно. Он видел, как сняли с рук индейца стальные кандалы, в следующую секунду тело одного из гангстеров взметнулось в руках индейца на воздух, сшибло с ног «типа», стоявшего в трех шагах от Романа. Второй гангстер был поражен ножом.
«Тип» вскочил и выстрелил в индейца. У того в руках был нож, видимо выхваченный у одного из гангстеров. Индеец прыгнул вперед, но после второго выстрела упал на колени.
Роман понял, что следующая пуля достанется ему. А разве он, Роман, не имеет права на самозащиту при покушении гангстеров на его жизнь? Конечно, имеет. Решение созрело мгновенно. Роман вскочил, схватил табурет, на котором сидел, за ножку и ударил «типа» по голове. Гангстер рухнул.
Роман подбежал к индейцу. Тот умирал. Путь к двери был свободен. Роман приоткрыл дверь и выглянул.
Черная буря бушевала вовсю. Было плохо видно. Слышались раскаты грома. Роман вышел во двор и пошел в сторону, противоположную воротам. Пыль засыпала глаза. Дышать было трудно. Натыкаясь на деревья, Роман побежал через небольшой парк и очутился перед высокой стеной.
Гладкая бетонная, она была метров шесть высоты. Что же делать? Что делать? Хотя черная буря и загнала сторожей в помещение, но все же вряд ли ему удастся выйти через ворота. Даже пробовать не стоит. Какая насмешка судьбы! Спастись от электрического стула и не суметь перелезть через стену!
Роман бросил взгляд вдоль стены вправо, влево. Ветви деревьев мешали видеть. И вдруг его осенило. Он вспомнил, как однажды в детстве дерево помогло ему с товарищами взобраться на отвесную скалу. Сознание опасности удесятеряет силы, и Роман быстро влез на дерево, ветви которого нависали над стеной. Вскоре он был на стене. Перед ним было поле, темнели деревья; далеко-далеко впереди бежал луч света. «Шоссе!» — решил Роман.
На гребне стены была укрепленная колючая проволока. Раздумывать долго не приходилось, каждую минуту могла начаться погоня. Роман быстро перешагнул проволоку и прыгнул вниз. Брюки зацепились за колючую проволоку, и его рвануло в сторону. Все расчеты прыжка были нарушены. Роман всем телом тяжело упал на землю, а головой ударился о каменный выступ стены так, что потерял сознание.
Очнулся Роман под холодными струями дождя. Вначале он не мог сообразить, где он и что с ним. Затем вспомнил и захотел вскочить, но смог только с трудом подняться. Голова кружилась. Он почувствовал сильную слабость и опустился на землю. Но мысль об опасности и о том, что он владеет секретом «БЧ», придала ему силы. Он с трудом поднялся и пошел от стены в направлении шоссе. Каждый шаг болезненным ударом отдавался в голове. Роман не знал, как долго он шел, а потом бежал… Он споткнулся и упал и потом падал довольно часто. Уже в пути он догадался перевязать голову платком, чтобы остановить кровь, струившуюся из раны над левым ухом. Вскоре он потерял этот платок. Большая потеря крови обессилила его. И все же в период затишья от дождя он вынул записную книжку и в нескольких фразах записал на страничке, что с ним произошло. То же самое он написал на отдельном листке бумаги и сунул в конверт. Этот конверт он спрятал в другой карман. Он боялся, что секрет «БЧ» будет утерян, если он изнеможет и умрет. Но этого не должно случиться! Он обязан вернуться, обязан!
Повеяло прохладой, сверкнула молния, и снова разразилась гроза. Роман опять опомнился. Сквозь дождь он услышал позади далекий лай собак. Он бежал к шоссе; ноги скользили, на ботинки налипла грязь. А сзади все ближе и настойчивее слышался лай собак. Роман, преодолевая быстрые потоки мутной воды, карабкался по размытым оврагам, крутым, как горные склоны. Наконец он увидел дом у шоссе.
— Где телефон, где телефон? — крикнул Роман, вбегая в комнату.
Там стояла девушка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава XV
Римба
1
Бекки проснулась. Было до странности тихо. Она вскочила и открыла дверцу. Струя накаленного солнцем воздуха обдала ее лицо. Самолет стоял на сером бетонном аэродроме. Не далее чем в ста метрах синел океан. Девушка обрадовалась остановке и начала было спускаться по лесенке, но вспомнила напутствие Джима — не выходить из кабины. Она влезла на сиденье летчика и посмотрела вокруг сквозь застекленный нос самолета.На этом островном аэродроме стояло много самолетов типа «летающая крепость», а в заливе виднелись военные корабли и гидропланы. Бекки очень хотелось выкупаться в океане, но она ограничилась умыванием из крана в самолете. Затем она снова села на сиденье пилота и увидела своих попутчиков.
Высокий Эрл, плотный круглолицый Франк, худощавый Джим и стройный Викки направлялись к самолету в сопровождении какого-то чиновника в белых трусах, безрукавке и белом тропическом шлеме. Бекки легла в кресло и притворилась спящей.
— Воздушная трасса на Формозу очень оживленная, — услышала она незнакомый голос. — В океане вы встретите три плавающие авиабазы… Значит, прямым сообщением в Индию?
— Наипрямейшим, — подтвердил Эрл.
— Не сядьте случайно у красных в Китае.
— Постараемся! — ответил Эрл.
В наступившей тишине послышался шелест плотной бумаги. «Доллары», подумала Бекки. Чиновник ушел.
Вскоре самолет опять летел над океаном. Темные пятна отмелей остались далеко позади. Под самолетом, сколько видел глаз, потянулись похожие на серый смушек просторы. На горизонте они терялись в голубоватой дымке. Два парохода казались маленькими мухами на просторной темно-синей скатерти.
Джим показал пальцем в окно. Вначале Бекки ничего не заметила.
— Гидроплан «Чайна-клипер» с Формозы! — сказал Джим и показал пальцем.
Под ними летел большой самолет. Второй такой же пролетел левее. Бекки проводила их взглядом. Вид необъятных океанских просторов рождал страх. Бекки подавила невольный вздох и отодвинулась от окна. Она обхватила руками ящик с медикаментами, находившийся на уровне ее головы, и прижалась щекой к шершавой доске.
Вот летит она, Бекки Стронг, в Индонезию… и кто знает, чем все это может кончиться… Немножко страшно… Неведомый путь, неведомый край, предстоящие опасные приключения… Собственно, они уже начались… Но может ли она безоговорочно довериться своим компаньонам? Ведь она знает двух из них только по именам… Бекки даже усмехнулась от сознания нелепости подобного предположения. Она уже летит, значит она доверилась.
«Кто ради блага народов, ради борьбы за вечный мир во всем мире борется с „железной пятой“ финансовых заправил, жаждущих войны?» — задала себе вопрос Бекки. И мысленно ответила: «Конечно, честные люди. И ради этого они отказались от личных удобств, чтобы вершить героические дела». Ну что же, если Бекки знает только Джима и Франка, она узнает и остальных.
Бекки подняла голову и, стараясь не выказать любопытства, молча принялась изучать своих спутников, чтобы составить себе более точное представление о каждом.
Эрл сидел в кабине пилота, и оттуда виднелись только его спина, плечо и профиль. Эрла за поразительное сходство с изображением вождя индейцев в одной из ее любимых детских книг Бекки мысленно прозвала «Эрл — орел прерий». Он был скуп и точен в движениях, без надобности не вступал в разговор, а если говорил, то очень обстоятельно; и что самое странное: у него были почти всегда широко открытые немигающие глаза, он только изредка прищуривался. Все это придавало всей его мускулистой, ширококостной, но подтянутой фигуре выражение настороженности. За время знакомства с Бекки он ни разу не улыбнулся.
Зато Франк был полной противоположностью Эрлу. Рослый, широкий в плечах, с бритой головой и круглым, чисто выбритым обветренным лицом, он оказался очень веселым человеком в путешествии. Франка будто подменили: и следа не осталось от его строгости. Сейчас он шагал взад и вперед в узком проходе меж ящиков, напевая под нос известные мелодии на слова собственной импровизации.
Худощавый Викки, с изящным продолговатым лицом и черными усиками, напоминал киноактера. Викки сидел на месте штурмана с наушниками от радиоаппарата. Бекки все время чувствовала на себе его излишне пристальный и восхищенный взгляд. Она уже несколько раз с немым протестом оглядывалась на него. Викки мгновенно отводил глаза в сторону, делая вид, что очень занят радио.
Зато Джим, всегда казавшийся легкомысленным и веселым, в путешествии держался гораздо серьезнее. Время от времени он окидывал Бекки озабоченным взглядом, словно хотел убедиться, что она жива и здорова. Бекки была немного приятна эта опека, но немного и сердила: она понимала, что Джим боится за нее. Вот и сейчас он подошел и предложил ей поесть.
— Это мое дело — покормить вас! — деловито отозвалась Бекки. — Я изнываю от безделья!
Она приняла из рук Джима картонную коробку. Оттуда Бекки вынула бумажные салфетки и расстелила их на столе. Потом разложила бумажные тарелки. Джима и Викки она заставила открыть банки со свиной тушенкой, сосисками и паштетом. Вместо хлеба были галеты. Ели молча, деловито. Первым закончил Эрл. Дожевывая бутерброд, он ушел в кабину летчика. Франк рассказал веселый анекдот. Все смеялись. На смех вышел Эрл и, выслушав анекдот, улыбнулся, обнажив золотые зубы. Заметив внимательный взгляд девушки, обращенный на его рот, он сказал не без горечи:
— Золотые зубы имени Гитлера.
— Не понимаю, — откликнулась Бекки.
— Мои собственные зубы взяли себе на память молодчики Гитлера.
«Пытали и выбили зубы», — подумала Бекки.
— Гол! — крикнул Франк и швырнул кокосовым орехом в Джима.
Юноша поймал орех на лету и, прижав к груди, срезал ножом верхушку.
— Кокосовое молоко, — объявил Джим, первым запуская ложку в белую массу, напоминавшую молочный кисель.
— Я тоже не зевал на острове, — объявил Викки. — У меня писанг.
Бекки не поняла.
— Писанг — по-малайски «банан», — пояснил Эрл.
— Вот писанги, — сказал Викки и положил перед Бекки связку желтых бананов.
— После завтрака мы займемся малайским языком, — предложил Эрл. — Для Индонезии это наиболее универсальный язык, я бы сказал — язык путешественников. Он очень поэтичен и грациозен. Например: «матта» — это «глаз», «хари» — «день», а «матта-хари» — «глаз дня», то есть солнце. Предрассветный час до зари передается словами: «Белом тарбанг воват» — то есть: «Еще мухи не летают». Восемь часов утра обозначаются словами: «Кринг амбун» — «Роса высохла». Четыре часа дня — «Пукул ампат» — так индонезийцы называют цветок, раскрывающийся в четыре часа пополудни, а к утру закрывающийся.
Бекки посмотрела на свои часы и объявила:
— Кринг амбун!
— Бай (хорошо), — отозвался Эрл.
Пока Эрл объяснял, Франк ушел в кабину летчика, а Викки убрал пустые банки, бумажные тарелки и салфетки. Джим положил перед Бекки на ящик чистый блокнот и свою автоматическую ручку.
— Ругательных слов на малайском языке нет, — сказал Эрл.
— Неужели малайцы никогда не ссорятся? — спросила Бекки и тут же быстро назвала: — «Амок»! — Заметив желание Эрла возразить, она тут же пояснила: — Ну, это когда малаец в гневе вскакивает и, выхватив нож, бросается в исступлении на людей.
— Наглядное влияние американской кинопромышленности, — снисходительно глядя на Бекки, сказал Эрл.
— Верно, Бекки? — спросил Джим.
— Ну да, я видела такой фильм… — Бекки запнулась и покраснела.
— Мне не верит, а кинофильму верит, — продолжал Эрл. — Вы правы только отчасти. — Эрл вынул из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. — «Мачан» — по-явански «тигр» — обычное ругательство яванцев по адресу европейцев. Есть очень сильное ругательство «бодо», что означает «глупый». Сказать без основания «ана тида малу», «как тебе не стыдно», — значит сильно обидеть. А сказать «куранг адьяр», что означает «недостаточно благовоспитанный», значит очень оскорбить, и если это сказали без основания, оскорбленный может отомстить.
Бекки улыбнулась.
— Вы напрасно улыбаетесь. Сейчас я дам вам свои записки по Индонезии, и вы должны будете их прочесть. По этому конспекту я писал статьи для нашей газеты «Дейли Уоркер».
Эрл отошел в угол, где возле ящиков лежали вещи, и, вынув из своего рюкзака две толстые тетради в коленкоровых переплетах, дал их Бекки. Она взяла их и пошла к своему креслу.
Самолет тряхнуло. Эрл поспешил к автопилоту. Бекки побледнела и схватилась за ящики. Из кабины летчика вышел Франк.
— Автопилот капризничает. Виски хочет… Боится тайфуна.
— Не испугаете! — предупредила Бекки.
Франк весело посмотрел на нее и ободряюще засмеялся. Все же Бекки выглянула в окошко. Огромные пространства побелевшей от пены океанской воды испугали ее.
— Мы прилетим сегодня? — овладев собой, спросила она.
— Нет! Мы сделаем еще одну посадочку, — отозвался Викки. — А страшно?
— Ничуть! — вызывающе ответила Бекки. Она села в свое кресло, подобрала ноги и, глядя на Викки, не спускавшего с нее глаз, не без кокетства продекламировала:
Самолет провалился в воздушную яму, подпрыгнул, и Бекки почувствовала тошноту. Это отбило у нее охоту декламировать.
О, дорога в Менделей,
Где летает рыбок стая
И заря, как гром, приходит
Через море из Китая!
— Буду заниматься, — сказала она и раскрыла толстую тетрадь.
Викки вынул из кармана круглое зеркальце и заглянул в него.
На первой странице тетради четким и крупным почерком было написано:
«Из истории малайского, или, как теперь говорят, индонезийского народа.
Выдержки из книги (С-на).
Древнейшим источником для изучения истории страны являются 20 томов „книги королей“ (Пустоко Роджо)».
«Романтично», — решила девушка и принялась читать все подряд.
Сначала она прочитала о древней истории индонезийского народа в первых веках до нашей эры. Постепенно Бекки дошла до создания в 1602 году Ост-Индской компании, которая ставила перед собой задачу монополизировать внешнюю торговлю Индонезии. По этому плану в 1610 году в Индонезию прибыл первый голландский губернатор Питер Бли с армией и флотом, вооруженными огнестрельным оружием, которого не имели феодалы и племена, населявшие архипелаг.
Бекки читала о том, как, разжигая и обостряя внутренние войны, помогая то одной, то другой воюющей стороне, заключая выгодные для себя соглашения, голландская буржуазия в конце концов поработила Индонезию и превратила торговлю в открытый грабеж. Особенно Бекки поразил факт опустошения голландцами крестьянских полей, чтобы уменьшить количество перца и таким образом искусственно поднять на него цену в Европе.
«Значит, — решила Бекки, — американские империалисты, уничтожая продукты, чтобы поднять цену, не изобрели ничего нового, они только стали это делать в большем масштабе. Если на островах уничтожали продуктов на несколько десятков тысяч долларов, то они уничтожают на сотни тысяч и даже миллионы долларов и ввели это в систему. То же самое можно сказать и о голландской „культурсистеме“, когда туземцев в принудительном порядке обязывали сеять вместо продовольственных культур культуры экспортные. Чем это не прообраз той системы сельского хозяйства, которую Международный синдикат Дрэйка старается создать во всем мире под флагом американского типа сельского хозяйства!»
Потрясающими по своей обличительной остроте были строчки из произведения Карла Маркса:
«…Относительно христианской колониальной системы В. Хунт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит: „Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить себе, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, не исключая самых диких, и невежественных, самых безжалостных и бесстыдных“…».
А далее следовала запись Эрла:
«В провинции Явы Баньюванги, насчитывавшей в 1750 году 80 тысяч жителей, в 1811 осталось 8 тысяч».
Из дальнейших записей наибольшее впечатление на Бекки произвело описание крестьянского восстания под руководством Дипо Негоро, в период с 1825 по 1830 год. Индонезийские патриоты разгромили голландские войска. Голландское военное командование подняло белый флаг и пригласило руководителей восстания к себе для «переговоров» о мире. Когда последние, и в том числе народный герой Дипо Негоро, пришли в штаб, их захватили. Восстание было потоплено в крови.
Бекки положила тетрадку на колени. Вспомнился виденный кинофильм о восстании Дипо Негоро. Там все было наоборот. Голландцы были показаны героями. Дипо Негоро был показан, как… словом — ужасно. В этом фильме Бекки запомнился храм Боро-Бадур. Она и сейчас мысленно видела скульптурные группы сидящих женщин на передней части храма и узорчатую, с завитками, роспись стен.
Самолет болтало в воздухе. Бекки старалась не поддаваться слабости, накатывавшейся волнами. Она попыталась опять читать, но сосредоточиться было трудно. В 4 часа болтанка прекратилась. Пообедали. Все по очереди рассказывали об Индонезии. Оказывается, все четверо бывали в Индонезии и хорошо знали страну. Когда стемнело, поужинали. Самолет летел без опознавательных знаков. Бекки прикорнула в кресле.
2
Проснулась Бекки от толчка. Было раннее утро. Самолет скользил по воде.— Приехали? — спросила Бекки.
— Нет, — ответил Джим. — Придется простоять здесь, пока стемнеет.
Самолет стоял в полузакрытой лагуне. Посередине виднелся большой торговый пароход. Оттуда приплыла моторная лодка и приняла на борт Эрла и Франка. Бекки спросила, что за пароход и почему Эрл и Франк поехали к нему. Викки стал насвистывать песенку из кинофильма, а Джим пустился в длинные рассуждения о степени выносливости человека во время пыток, когда излишняя осведомленность вредит успеху дела. Бекки обиделась: неужели ее можно подозревать в болтливости?
Викки не выдержал характера и намекнул, что это пароход с грузом для индонезийских патриотов. Бекки наградила Викки благодарным взглядом. Джим неодобрительно молчал, и Бекки стало неловко за свое любопытство. Она снова углубилась в тетради Эрла. Она прочитала о хитроумных приемах колонизаторов, захвативших две трети площади плантаций и постепенно превративших крестьян в своих крепостных.
Бекки читала час за часом, и у нее складывалось убеждение, что только с помощью подкупа, предательских убийств и провокаций, организации междоусобных войн, иногда поголовного уничтожения племени колонизаторам удалось сломить железное сопротивление народа, но и сейчас, через триста с лишним лет, некоторые племена сохранили свою независимость.
В тетради были подчеркнуты красным карандашом даты борьбы народа:
«Великая яванская война — с 1815 по 1830 год; восстание Дипо Негоро с 1825 по 1830 год; с 1830 по 1888 год — крестьянские восстания; восстание на Яве и Суматре — с 1926 по 1927 год; восстание на броненосце „Де Севен Провиденс“ — в 1933 году. Восстание против японских оккупантов и колонизаторов и провозглашение Индонезийской республики — в 1946 году. Война с Голландией и Англией, действовавшими по заданию Америки, 1947-1948-1949.
И хотя Индонезия провозглашена Соединенными Штатами Индонезии, Голландия, получая контрибуцию в четыре миллиарда гульденов и имея в Индонезии войска, не собирается предоставлять ей полную свободу. Борьба за независимость продолжается».
Потом Бекки учила малайский язык, и Джим ей помогал.
Они вылетели из лагуны в темноте. «Очень спокойное путешествие», решила Бекки и заснула.
Ночью Бекки проснулась. Кто-то тряс ее за плечо.
— Не пугайтесь, — сказал Джим. — Скоро пойдем на посадку.
Бекки услышала громкие выхлопы — по-видимому, мотор давал перебои. Джим поспешил на свое место штурмана. Девушка быстро встала.
При свете электрического фонарика Франк дрожащими руками вставлял магазин в ручной пулемет.
— Не поднимайтесь, нас обстреливают! — крикнул он.
Джим вышел из кабины и молча подал Бекки автомат. Девушка взяла его, проверила затвор. Он был слишком обильно смазан и пачкал руки маслом.
— Где мы? — спросила Бекки.
— Подлетаем к Суматре. Это голландские сторожевые суда стреляют, сказал Джим. — Мы идем без опознавательных огней.