Страница:
А гости ничего не знали. Им рекомендовали спасителей человечества, и таковыми оказались советские ученые. Ученых окружили, их поздравляли, им жали руки. Их благодарили за избавление от катастрофы.
— Я ничего не понимаю, — обратился к собравшимся Сапегин. — Мы совершили небольшую прогулку, чтобы нагулять аппетит, и немного задержались. В чем дело?
— Об этом сейчас сообщит маркиз Анака, — сказал Ван-Коорен.
Но маркиза не оказалось, и торжественный обед продолжался без него, без Эмери Скотта и Анны.
Сапегин пригласил Ганса Мантри Удама сесть рядом с ним.
— «Все хорошо, что хорошо кончается» — есть такая русская поговорка, сказал Сапегин. — Вам привет от ваших друзей. Они уже отбыли и сюда не вернутся.
Ганс Мантри Удам на радостях чуть не вскочил.
— А вы? — спросил Сапегин.
— Меня уволили, — сказал Удам, — я возвращаюсь к своей старой профессии фельдшера. Мой старший брат был ученее меня в этой области, и он передал мне многое из своего опыта. Он увлекался ядовитыми растениями. Кстати, у него была очень способная ученица — дочь хозяина этого дома.
— Анна Ван-Коорен? — удивился Сапегин.
— Да. В Индонезии есть множество ядов — и быстро действующих и медлительных. Анна очень увлекалась ядами. Вам это полезно помнить, обедая в ее доме, — многозначительно сказал Ганс Мантри Удам. — А я знаю много народных средств. Их не всегда признает голландская медицина, но народ верит в них и вылечивается.
Дверь открылась, и показался маркиз Анака. Его попросили объявить обещанную сенсацию.
— Международный конгресс по борьбе с вредителями и болезнями закончил свою работу, — объявил маркиз Анака, — и мы не будем докладывать на конгрессе о результатах работы комиссии.
— Все ясно, — негромко сказал Сапегин.
— Советские ученые завтра уезжают, и я предлагаю выпить за их здоровье!
Дверь открылась, и лакеи внесли бокалы с вином. Анна Ван-Коорен подошла к Сапегину.
— Я хочу выпить с вами, — сказала она, — и с вашими молодыми друзьями!
Она взяла с подноса бокал. Там оставалось еще три.
— Нет-нет! — сказала она, когда подошедший де Бризион протянул руку к одному из бокалов. — Сейчас я пью только с советскими учеными.
Сапегин бросил предостерегающий взгляд на Егора и Анатолия, взявших бокалы, и, обращаясь к Анне, сказал:
— Разрешите ваш бокал! — Он взял из рук Анны ее бокал. — У нас, продолжал он, — есть обычай меняться бокалами. Прошу вас взять мой!
Анна растерянно улыбалась. Она взяла бокал и вдруг сказала:
— Я лучше выпью белого вина…
Егор и Анатолий поставили свои бокалы на поднос.
— Тогда и мы тоже выпьем другого вина, — сказал Егор, и они взяли другие бокалы.
Сапегин предложил тост за гостеприимный дом Ван-Кооренов.
— Вы все же попробуйте этого вина, — настойчиво убеждал преподобный Скотт, указывая на поднос.
— Берегу свое здоровье! — негромко ответил Сапегин и многозначительно улыбнулся.
Едва только советские ученые вернулись в гостиницу и вошли в свой номер, как их арестовали. Все их вещи были в беспорядке, полы сорваны, стены исколоты. Тотчас всех троих обыскали. По раздраженным лицам агентов было видно, что они не нашли того, что искали.
Обыск в номере закончили к утру. Старший офицер приказал советским ученым следовать за ним на пароход, чтобы покинуть Индонезию. Их сопровождали еще пять агентов и конвой. Никому из арестованных не позволяли разговаривать и даже подходить друг к другу. Пароход отчалил от пристани. Их не выпускали из отдельных кают до Сингапура. Егор волновался не за себя, а за судьбу сосудов «ЭС».
«Все пропало», — мысленно твердил Анатолий. Он протестовал, требовал, чтобы его выпустили на палубу, но из этого ничего не вышло. В Сингапуре им не позволили сойти в город и препроводили под конвоем на пароход, отправляющийся в Европу. Там их опять обыскали и снова заперли в каюте, на этот раз вместе. Пароход отчалил сразу же. Через пять часов после отплытия дверь каюты отперли.
Сапегин был задумчив и явно расстроен. Теперь они были свободны, но как много они потеряли! Этого не мог себе простить Сапегин. Вряд ли еще представится такой случай помочь разоблачить поджигателей войны.
Наконец советским ученым предложили сойти в Греции или Югославии. Они отказались.
По прибытии в Геную советские ученые вместе со всей толпой пассажиров сошли по сходням на пристань. Таможенники окружили их и повели в особую комнату для осмотра, где обыскивали так, будто искали иголку. Та же история повторилась в таможне аэропорта при посадке на самолет, летевший в Чехословакию. Профессор возмущался и протестовал. У советских ученых почти ничего не осталось из собранной коллекции. У Егора сохранились только записки.
На аэродром в Прагу прибыли днем. Они обрадовались этому городу, с кремлем у реки Влтавы, напоминавшим родную Москву.
— Друже, вы забыли свой багаж, — улыбаясь, сказал летчик, подавая Анатолию саквояж.
— Спасибо, это не наш, — вежливо отказался Анатолий.
— Это ваш, — настойчиво сказал летчик. — Вы загляните в него.
Егор взял из рук Анатолия саквояж и раскрыл его. Сверху лежала фотокарточка. Это было смеющееся лицо Бекки. Надпись на другой стороне гласила: «Анатолию от Бекки в память о Яве». Дальше лежали какие-то свертки, тщательно упакованные. Егор, едва сдерживая нетерпение, вынул нож, быстро разрезал не только веревку, но и резиновую обертку и ножом раздвинул вату. Там в резиновых мешочках были сосуды с «ЭС-6001» и «ЭС».
— Верно, наш багаж! — ликующим голосом закричал Егор и принялся трясти руку летчику.
— Но как вам удалось? — спросил Сапегин.
— Сила на нашей стороне, — ответил летчик улыбаясь. — Если народ захочет, он все может!
Глава XXII
Дрэйк, безмерно уставший с дороги, увидел у себя в кабинете телеграмму Пирсона с требованием позвонить ему сейчас же по прибытии. Дрэйк колебался, но только мгновение. Не без трепета позвонил он Пирсону в Вашингтон. Тот и разговаривать с ним не стал.
— Жду в четыре, — приказал Пирсон и положил трубку.
Голос у Пирсона был спокойный, какой-то безразличный; он не кричал, не сердился, и это больше всего обеспокоило Дрэйка. Как ужаленный, оглянулся он на стук двери, ожидая увидеть дуло пистолета, направленное на него. Но это была Анна. Дрэйк вызвал всех слуг и приказал осмотреть весь дом.
Дрэйк все еще не мог спокойно разговаривать с Анной. Он мысленно проклинал Пирсона и всю его шайку, досадуя на свою медлительность: он должен был в свое время прикончить Пирсона.
Утром Дрэйк позвонил на аэродром и не поверил, что пилоты авиационной компании бастуют.
— Мы поедем на аэродром и там возьмем случайную машину, — предложила Анна.
На аэродроме было полно полиции, джименов, пилотов, самолетов, но ни одна машина не поднималась в воздух.
Луи Дрэйк вызвал «самого старшего», ругался и грозил. Представитель компании, узнав, с кем имеет дело, начал жаловаться на смутьянов, потом на власти, но помочь ничем не мог.
Дрэйк позвонил на военный аэродром и потребовал машину, ссылаясь на вызов Пирсона. Начальник ответил, что готов хоть сейчас предоставить ему машину, но полеты временно прекращены, так как барометр показывает бурю и разрешения на вылет он дать не может. Дрэйк опять грозил, обозвал начальника ослом и бросил трубку.
Он очень обрадовался, увидев Меллона. Тот тоже требовал места в аэроплане или аэроплан целиком и призывал кару господню на авиационную компанию. Маркиз Анака пригрозил. Представитель компании, нервничая, все куда-то звонил и наконец радостно сообщил, что летчик нашелся и поведет шестиместный скоростной самолет.
Вскоре вдали послышались гудки полицейских машин.
— Не выходите! — крикнул Дрэйку представитель компании. — Может быть потасовка.
Полицейская машина высадила пилота-штрейкбрехера прямо в самолет. Потом доставили старика-радиста — тоже штрейкбрехера. Аэроплан оцепили полисмены. Пилоты, штурманы, радисты осыпали бранью скэбов. Дрэйка, Анну и Меллона позвали к самолету, когда винт уже ревел. Их охраняли полисмены.
Винт ревел, возмущенная толпа забастовщиков кричала, полисмены дрались палками; в общем, посадка получилась бурная. Дверца закрылась, аэроплан, промчавшись по аэродрому, взлетел.
Луи Дрэйк мысленно готовился к предстоящей схватке с Пирсоном, Анна пробовала читать. Самолет качало. Меллон первый сунул лицо в большой пакет из непромокаемой бумаги. Затылок его стал пунцовым. В промежутках между ныряньями в конверт он то громко читал молитвы, то стонал.
— Есть лимоны, — вдруг сказал худой старик, сидевший возле радиоаппарата.
Он дал Меллону лимон и бутылку воды. Но Меллона вырвало, как только он выпил воды.
— Обычно их принимают раньше, — пояснил старик.
Дрэйк спросил бутылку кока-кола и предложил Анне; та отказалась. Она еще держалась, хотя то и дело прикладывала платок ко рту и нюхала какие-то соли.
Наконец Дрэйк устал думать и мысленно спорить с Пирсоном; он посмотрел в окно. Внизу он не увидел ни деревьев, ни травы, ни построек. Он вообще ничего не увидел.
— Черти, стекол не моют! — грозно сказал Дрэйк.
— Пыль, — ответил старик-радист.
Дрэйк снова посмотрел и увидел непроглядную мглу. Он посмотрел через окно вверх, но солнца тоже не увидел. Самолет тяжело заурчал.
— Набирает высоту, — пояснил тот же старик-радист.
Пилот что-то крикнул, и радист поспешил к нему. Выслушав, радист сейчас же вернулся на свое место и сосредоточенно стал работать. Дрэйк почувствовал, как самолет уходит из-под ног, и у него вырвалось: «Ух!»
Настоящая болтанка началась только теперь. Аэроплан то падал в воздушную яму, то ревел, карабкаясь вверх, то опять падал. Несколько раз его валило с боку на бок. Старик-радист несколько раз укладывал на место валившиеся чемоданы.
— В чем дело? — заорал Дрэйк, когда старик проходил мимо.
— Пыльная буря, — кратко сказал старик.
Потом рев винтов вдруг прекратился. Настала непривычная и потому жуткая тишина; пассажиры замерли.
Дрэйк пожалел, что полетел.
Винты опять заревели, и самолет перестал падать вниз. Дрэйк вытер вспотевший от испуга лоб и посмотрел на Анну. Она лежала, откинув голову назад, с закрытыми глазами. Дрэйк позавидовал ее спокойствию. Вдруг в окно что-то ударило. Дрэйк в панике вскочил, едва не опрокинув Анну. Удары сыпались во все окна.
— Что это? — спросил Дрэйк у радиста, показывая рукой на окно.
Тот, бледный, с трясущейся челюстью, что-то исправлял в радиоаппарате и невнятно пробормотал:
— Черная буря! Камешки!
— Камни летят так высоко? — недоверчиво спросил Дрэйк и решил, что от него скрывают истинное положение дел.
— Самолет летит очень низко, — объяснил старик и опустил руку почти к полу, чтобы показать, как низко они летят.
Пилот опять потребовал к себе радиста. Было слышно, как радист в чем-то оправдывался. От пилота он вышел красный и сказал:
— Радио не работает, сигналы радиомаяков не принимает. Среди вас нет специалиста?
— А вы кто? — рявкнул Дрэйк.
— Я летал много лет назад, и радиоаппараты были другие, — сознался он.
— Так какого же черта! — заорал Дрэйк, схватил непромокаемый пакет и поднес ко рту, но это оказалось ложной тревогой.
Дрэйк был в ярости. Если так будет продолжаться, недолго до беды.
— Эй, вы! — обратился он к старику. — Живо! Не наладите — прикончу! Живо!
Старик поспешно сел на свое место.
Винты опять перестали реветь. Опять воцарилась гнетущая тишина. К горлу подступала тошнота. Пилот снова позвал старика. Тот вернулся сейчас же.
— Воздушные фильтры забивает пылью, машину надо поднять повыше, где меньше пыли. Надо облегчить машину, поэтому пилот просит выбросить все вещи.
Винты загудели. Старик смотрел то на одного, то на другого.
— Выбрасывай! — приказал Дрэйк.
Старик пошел по проходу и взял самый тяжелый чемодан.
— Не смейте трогать! — крикнул Меллон. — Это мой!
Послышались выхлопы. Моторы стали давать перебои, испуганный Дрэйк вскочил и, выхватив пистолет, крикнул старику:
— Эй, вы, тащите все чемоданы к двери!
Старик поспешно потащил чемодан к двери.
— Открывайте! — приказал Дрэйк.
Дверь со страшной силой отскочила внутрь, и кабина наполнилась пылью. Стало трудно дышать.
— Закройте! — орал Меллон.
— Чемодан вон! — приказал Дрэйк.
Он помог старику выбросить чемоданы. Но все попытки закрыть дверь были напрасны: в кабине бушевала черная буря.
Снова смолк шум пропеллеров, и самолет стал падать вниз. Меллон лег на пол. У Дрэйка была только одна мысль: спастись, спастись любой ценой. Облегчить самолет — и тогда спасение, тогда жизнь.
— Закрывайте дверь! — закричал Дрэйк старику.
Тот что-то ответил. Дрэйк выстрелил в него. Старик упал.
— Семьдесят килограммов долой! — обрадовался Дрэйк. — Помогите! крикнул он Меллону и, схватив за ноги труп старика, потащил к двери.
— Пошевеливайтесь! — кричал Дрэйк. Он ненавидел Меллона за медлительность.
И когда выбрасывали труп и Меллон нагнулся, Дрэйк выстрелил в малиновый затылок Меллона.
— Да помоги же! — крикнул он Анне.
Они еле вытолкали труп Меллона.
В аэроплане осталось их двое и пилот. Дрэйк трясся в нервной лихорадке.
Винты исправно работали. Дверь удалось захлопнуть. В кабине будто стало светлее.
— Это было нашим единственным спасением, — сказал Дрэйк.
В кабине светлело все больше и больше. Лучи невидимого солнца пронизывали пыль, она казалась розовой.
Дрэйк мрачно посмотрел на часы.
— Скоро прилетим на промежуточный аэродром, если не сбились, — сказал он. — Пойду спрошу пилота.
Он пошел в кабину и, наклонившись к уху пилота, спросил:
— Как дела?
— Неважно, — ответил пилот не оборачиваясь. — Воздушные фильтры плохо работают.
— Если хорошо сядете — дам миллион долларов! — обещал Дрэйк.
Пилот удивленно оглянулся, брови его полезли на лоб. Он сказал:
— Кид Смит? Вот так встреча!
— Бен Ред? — пролепетал Дрэйк, чувствуя странную слабость в ногах. — Вы живы?
Бен Ред уже овладел собой и насмешливо сказал:
— А вы разве чувствуете, что попали в рай?
— Руки вверх! — вне себя закричал Дрэйк, выхватывая пистолет и наводя его на голову пилота.
— Если я подниму руки, самолет разобьется, и вам каюк! — сказал Бен Ред.
— Бен Ред, два миллиона долларов, и мы квиты! Идет?
— Отдайте пистолет, — сказал Бен Ред. — У вас нет даже каторжной совести.
— Я отдам, а вы меня пристрелите? — сказал Луи Дрэйк.
— Если он останется у вас, — сказал Бен Ред, — как только мы сядем, мне крышка. Тогда уж лучше отправимся в ад вместе! — И он лег на левое крыло, чтобы попугать Дрэйка.
— Отдаю! — закричал тот. — Но разряжу…
Он вынул обойму, затем патрон из канала ствола и отдал разряженный пистолет Бену Реду.
— Но мы долетим? — спросил Дрэйк.
— Я везучий, — отозвался Бен Ред. — Вы стреляли в меня — я выжил. В Индонезии Бекки Стронг и компания поймали меня и я думал — крышка, но удалось сбежать на аэродром, и один знакомый пилот захватил меня с собой. Я везучий!
Уходя на свое место, Дрэйк сообразил, что заряженный пистолет может оказаться и у Бена Реда.
Мотор опять начал давать перебои. В кабине потемнело. Дрэйк начал ругаться — это его успокаивало. Он проклинал пыль, черные бури и черные смерчи. Он только не ругал себя и себе подобных, вызывавших эти бури.
Вдруг моторы заглохли. Самолет стал проваливаться.
— Падаем! Черный смерч! — закричал Бен Ред, пробегая в хвост самолета, где при падении был шанс остаться в живых.
— Пять миллионов долларов и эту девку! — взывал Дрэйк.
— Черный смерч! Черный смерч! — как одержимый, кричал Бен Ред.
Самолет, управляемый «пилотом-автоматом», еще несколько секунд шел по прямой, а затем, потеряв скорость, начал проваливаться, задирая хвост кверху.
— Воду надо беречь! — то и дело предупреждала женщина. — Черная буря не скоро окончится, а воды мало!
За стеной громко, не переставая ревел скот. Вдруг стекла завешенного окна зазвенели, и ведро подпрыгнуло на дрогнувшей от удара земле.
Сорвало крышу. Издольщик встал и, открыв дверь, быстро захлопнул ее за собой. В сенях было много пыли и трудно было дышать. Но во дворе творилось что-то невообразимое. Земля смешалась с небом. У самой двери крестьянин сразу же наткнулся на оторванное крыло аэроплана. Об этом он рассказал, вернувшись в дом.
— Надо помочь, старуха, — позвал он ее.
Вдвоем, превозмогая удушающий ураган, они извлекли из-под обломков аэроплана труп молодой женщины, труп пилота, судя по одежде, и стонущего мужчину. Его-то они и принесли в дом. У мужчины были сломаны обе ноги, левая рука и была рваная рана на животе. По документам это был маркиз Анака. Ему отдали последнюю воду.
Женщина запричитала:
— Будь проклят этот Луи Дрэйк, делающий черные бури, убивающий и калечащий честных людей! Жаль! Этот маркиз еще не старый, а умрет.
— Утром маркиза отвезем в больницу, — ответил муж.
На другой день Дрэйк лежал на операционном столе. Хирург делал операцию живота. Операционная была наполнена мельчайшей пылью.
— Что толку прикрывать себе ватой рот и нос, — сказал хирург, срывая повязку, — если кругом пыль!
Ночью Дрэйк бредил; он все время кричал: «Черный смерч! Черный смерч!» Через день он умер. В рану попала пыль, вызвавшая заражение крови.
Пирсон, узнав о смерти маркиза Анака, не выразил сожаления. У него не было на это времени. Кроме того, Дрэйк не показал себя способным выполнить любое поручение Пирсона. Гибель Меллона тоже не взволновала «канцлера империи». Этих Меллонов оставалось несколько десятков, и толстяк-ханжа был не лучший из них.
…В день, когда бушевал черный смерч, да и после, у Робина Стилла было много работы. В авторемонтной мастерской то и дело звонил телефон. Автомехаников срочно вызывали на линию. Клиенты, попавшие в аварию, хотели знать мнение постоянно обслуживавшего их механика о годности машины. Гараж и двор были забиты автомашинами, поставленными на ремонт. Робин Стилл работал, по выражению хозяина, как черт. Он мчался на вызов, приезжал, обследовал машины, доставленные в мастерскую, указывал необходимый ремонт и снова уезжал по вызову.
Вдоль обочины шоссе, будто после бомбежки, то здесь, то там стояли и валялись разбитые, попорченные автомашины. В руках Робина Стилла многие машины оживали. Водители в Америке не изучают устройство мотора, а получают право на вождение в расчете, что если машина остановится в пути, можно будет вызвать механика по телефону. Многие удивлялись, как это Робину Стиллу так легко удавалось наладить незаводившуюся машину. А дело было прежде всего в смене воздушного фильтра.
Особенно довольным оказался владелец и водитель автобуса, небольшой, полный и очень подвижной мужчина, не умолкавший ни на секунду. Это был вербовщик. Он предложил Стиллу «шикарный бизнес». Речь шла о вербовке в армию. Робин Стилл отказался. Вербовщик не сдавался, и пока Робин Стилл менял воздушный фильтр, он красноречиво описывал «шикарные возможности» легко разбогатеть за счет населения, гарантировал полную безнаказанность грабежа и насилий. Он даже указал, где открывается такое «золотое дно». Вербовщик прямо назвал Китай. Он расхваливал богатства храмов, музеев и жителей. Робин Стилл пожалел, что взялся исправлять автобус этого торговца пушечным мясом, автобус, в котором уже находилось пять пьяных, горланящих парней.
В город Робин Стилл возвратился злой и угрюмый. Он досадовал на себя и еще на очень многих за то, что американские поджигатели войны могут начать военную провокацию в Китае, а они еще не в силах поднять народ, чтобы остановить войну.
Люди доброй воли понимали, что, даже начав большую войну, поджигатели войны не сумеют скрыть правду от народов. Даже применив самое страшное оружие, они не запугают и не сломят дух свободолюбивых народов, ибо сознание правоты удесятеряет силы.
И надо, чтобы Слово Правды дошло до сознания американского народа.
…И тогда американские матери будут возвращать ордена, полученные за погибших на войне сыновей.
…А мужья и сыновья пусть станут настолько сознательными, чтобы не ввергнуть Америку в беду.
…И трудящиеся, когда они осознают правду, не будут работать на войну, которая обогащает капиталистов.
Велик, огромен фронт сторонников мира, а сочувствующих им еще больше.
И верят народы в силу интернациональной солидарности трудящихся, в силу правого дела.
Робин Стилл, узнав из газет о гибели Дрэйка, сказал так:
— Смерть одного дельца не меняет положения. Империализм остался, и рыцари наживы найдутся. Нам надо готовиться к серьезным боям. А все-таки жаль, что Дрэйк погиб! Какая фигура ускользнула от суда американского народа! Правда, он погиб от дела рук своих — от черной бури, — в этом есть какая-то справедливость. Своими делами они сами роют себе могилу. Но только буря народного гнева очистит мир.
ЭПИЛОГ
Есть два мира земного шара: мир развивающегося социализма и мир загнившего капитализма. Никто не в силах повернуть колесо истории вспять, и закат капиталистического мира неизбежен, как наступление ночи перед рассветом, как бы этому ни противились империалисты.
Взоры всех трудящихся обращены к стране социализма. Рвутся цепи колониального рабства.
…Встает солнце на востоке и озаряет землю многострадальной Кореи. Велик ратный подвиг и труд свободолюбивого корейского народа. И все сердца честных людей — с ними.
Освещает солнце и дым выстрелов во Вьетнаме.
Бегут солнечные лучи по освобожденным землям нового, демократического Китая, согревают они великие просторы Советского Союза и освещают радостный весенний труд хлеборобов на полях стран народной демократии, Германской демократической республики.
Мешают солнечные лучи ночным военным маневрам американских армий в Европе. Тучи дыма из труб Рура — кузницы оружия — стелются над городами…
…В то время, когда американские капиталисты в погоне за наживой превращали пахотные земли и леса Западного полушария в огромные пустыни, а свободных людей — в рабов, советские люди продолжали переделку природы. Вся страна трудилась, чтобы достичь наибольшего изобилия. Народ осушал болота тысячелетней давности, орошал засушливые земли, бедные земли превращал в плодородные, садил леса и сады, создавал новые города и моря, новые породы скота и каналы, заставил атомную энергию работать для созидания.
Даже такая отдаленная проблема, как создание химиками синтетических продуктов, была решена, но экономически целесообразнее было получать продукты от сельского хозяйства. Но каких огромных успехов достигла химия!
И нет такой науки, такой отрасли народного хозяйства, где бы не открывались огромные горизонты.
И это не предел.
Научные работники уже сейчас думают над проблемой использования энергии ветров, дующих над Советским Союзом, а это даст огромное количество электрической энергии, объединенной в единую электрическую сеть.
Борьба за претворение в жизнь мудрых решений партии и есть борьба за счастье трудящихся, за коммунизм.
Прав был Горький. Он писал: «Мы живем в эпоху, когда расстояние от самых безумных фантазий до совершенно реальных действий сокращается с невероятной быстротой».
Вся страна участвовала в строительстве коммунизма.
Машины работали на полях, машины работали на дорогах, машины строили каналы, машины копали, нагружали, возили… И всеми этими машинами управляли советские люди — люди, для которых труд был делом чести, доблести и геройства.
Наши герои тоже принимали участие в великих стройках. Им предстояло выехать в биологическую экспедицию для обследования будущих районов орошения.
Егор Смоленский ехал на такси по Москве и торопил шофера. Заднее сиденье машины было загружено вещами — рюкзаком, ружьем, палаткой и прочим экспедиционным оборудованием. Сбор перед отъездом был назначен у Анатолия, жившего ближе всех к вокзалу. Вечером должны были приехать остальные. Поезд отходил в час ночи.
— Я ничего не понимаю, — обратился к собравшимся Сапегин. — Мы совершили небольшую прогулку, чтобы нагулять аппетит, и немного задержались. В чем дело?
— Об этом сейчас сообщит маркиз Анака, — сказал Ван-Коорен.
Но маркиза не оказалось, и торжественный обед продолжался без него, без Эмери Скотта и Анны.
Сапегин пригласил Ганса Мантри Удама сесть рядом с ним.
— «Все хорошо, что хорошо кончается» — есть такая русская поговорка, сказал Сапегин. — Вам привет от ваших друзей. Они уже отбыли и сюда не вернутся.
Ганс Мантри Удам на радостях чуть не вскочил.
— А вы? — спросил Сапегин.
— Меня уволили, — сказал Удам, — я возвращаюсь к своей старой профессии фельдшера. Мой старший брат был ученее меня в этой области, и он передал мне многое из своего опыта. Он увлекался ядовитыми растениями. Кстати, у него была очень способная ученица — дочь хозяина этого дома.
— Анна Ван-Коорен? — удивился Сапегин.
— Да. В Индонезии есть множество ядов — и быстро действующих и медлительных. Анна очень увлекалась ядами. Вам это полезно помнить, обедая в ее доме, — многозначительно сказал Ганс Мантри Удам. — А я знаю много народных средств. Их не всегда признает голландская медицина, но народ верит в них и вылечивается.
Дверь открылась, и показался маркиз Анака. Его попросили объявить обещанную сенсацию.
— Международный конгресс по борьбе с вредителями и болезнями закончил свою работу, — объявил маркиз Анака, — и мы не будем докладывать на конгрессе о результатах работы комиссии.
— Все ясно, — негромко сказал Сапегин.
— Советские ученые завтра уезжают, и я предлагаю выпить за их здоровье!
Дверь открылась, и лакеи внесли бокалы с вином. Анна Ван-Коорен подошла к Сапегину.
— Я хочу выпить с вами, — сказала она, — и с вашими молодыми друзьями!
Она взяла с подноса бокал. Там оставалось еще три.
— Нет-нет! — сказала она, когда подошедший де Бризион протянул руку к одному из бокалов. — Сейчас я пью только с советскими учеными.
Сапегин бросил предостерегающий взгляд на Егора и Анатолия, взявших бокалы, и, обращаясь к Анне, сказал:
— Разрешите ваш бокал! — Он взял из рук Анны ее бокал. — У нас, продолжал он, — есть обычай меняться бокалами. Прошу вас взять мой!
Анна растерянно улыбалась. Она взяла бокал и вдруг сказала:
— Я лучше выпью белого вина…
Егор и Анатолий поставили свои бокалы на поднос.
— Тогда и мы тоже выпьем другого вина, — сказал Егор, и они взяли другие бокалы.
Сапегин предложил тост за гостеприимный дом Ван-Кооренов.
— Вы все же попробуйте этого вина, — настойчиво убеждал преподобный Скотт, указывая на поднос.
— Берегу свое здоровье! — негромко ответил Сапегин и многозначительно улыбнулся.
Едва только советские ученые вернулись в гостиницу и вошли в свой номер, как их арестовали. Все их вещи были в беспорядке, полы сорваны, стены исколоты. Тотчас всех троих обыскали. По раздраженным лицам агентов было видно, что они не нашли того, что искали.
Обыск в номере закончили к утру. Старший офицер приказал советским ученым следовать за ним на пароход, чтобы покинуть Индонезию. Их сопровождали еще пять агентов и конвой. Никому из арестованных не позволяли разговаривать и даже подходить друг к другу. Пароход отчалил от пристани. Их не выпускали из отдельных кают до Сингапура. Егор волновался не за себя, а за судьбу сосудов «ЭС».
«Все пропало», — мысленно твердил Анатолий. Он протестовал, требовал, чтобы его выпустили на палубу, но из этого ничего не вышло. В Сингапуре им не позволили сойти в город и препроводили под конвоем на пароход, отправляющийся в Европу. Там их опять обыскали и снова заперли в каюте, на этот раз вместе. Пароход отчалил сразу же. Через пять часов после отплытия дверь каюты отперли.
Сапегин был задумчив и явно расстроен. Теперь они были свободны, но как много они потеряли! Этого не мог себе простить Сапегин. Вряд ли еще представится такой случай помочь разоблачить поджигателей войны.
Наконец советским ученым предложили сойти в Греции или Югославии. Они отказались.
По прибытии в Геную советские ученые вместе со всей толпой пассажиров сошли по сходням на пристань. Таможенники окружили их и повели в особую комнату для осмотра, где обыскивали так, будто искали иголку. Та же история повторилась в таможне аэропорта при посадке на самолет, летевший в Чехословакию. Профессор возмущался и протестовал. У советских ученых почти ничего не осталось из собранной коллекции. У Егора сохранились только записки.
На аэродром в Прагу прибыли днем. Они обрадовались этому городу, с кремлем у реки Влтавы, напоминавшим родную Москву.
— Друже, вы забыли свой багаж, — улыбаясь, сказал летчик, подавая Анатолию саквояж.
— Спасибо, это не наш, — вежливо отказался Анатолий.
— Это ваш, — настойчиво сказал летчик. — Вы загляните в него.
Егор взял из рук Анатолия саквояж и раскрыл его. Сверху лежала фотокарточка. Это было смеющееся лицо Бекки. Надпись на другой стороне гласила: «Анатолию от Бекки в память о Яве». Дальше лежали какие-то свертки, тщательно упакованные. Егор, едва сдерживая нетерпение, вынул нож, быстро разрезал не только веревку, но и резиновую обертку и ножом раздвинул вату. Там в резиновых мешочках были сосуды с «ЭС-6001» и «ЭС».
— Верно, наш багаж! — ликующим голосом закричал Егор и принялся трясти руку летчику.
— Но как вам удалось? — спросил Сапегин.
— Сила на нашей стороне, — ответил летчик улыбаясь. — Если народ захочет, он все может!
Глава XXII
Барометр падает
1
«Чайна-клипер» с Формозы прилетел в Сан-Франциско ночью. Автомобиль уже ожидал их, и Луи Дрэйк вместе с Анной Ван-Коорен отправились в свой загородный дом.Дрэйк, безмерно уставший с дороги, увидел у себя в кабинете телеграмму Пирсона с требованием позвонить ему сейчас же по прибытии. Дрэйк колебался, но только мгновение. Не без трепета позвонил он Пирсону в Вашингтон. Тот и разговаривать с ним не стал.
— Жду в четыре, — приказал Пирсон и положил трубку.
Голос у Пирсона был спокойный, какой-то безразличный; он не кричал, не сердился, и это больше всего обеспокоило Дрэйка. Как ужаленный, оглянулся он на стук двери, ожидая увидеть дуло пистолета, направленное на него. Но это была Анна. Дрэйк вызвал всех слуг и приказал осмотреть весь дом.
Дрэйк все еще не мог спокойно разговаривать с Анной. Он мысленно проклинал Пирсона и всю его шайку, досадуя на свою медлительность: он должен был в свое время прикончить Пирсона.
Утром Дрэйк позвонил на аэродром и не поверил, что пилоты авиационной компании бастуют.
— Мы поедем на аэродром и там возьмем случайную машину, — предложила Анна.
На аэродроме было полно полиции, джименов, пилотов, самолетов, но ни одна машина не поднималась в воздух.
Луи Дрэйк вызвал «самого старшего», ругался и грозил. Представитель компании, узнав, с кем имеет дело, начал жаловаться на смутьянов, потом на власти, но помочь ничем не мог.
Дрэйк позвонил на военный аэродром и потребовал машину, ссылаясь на вызов Пирсона. Начальник ответил, что готов хоть сейчас предоставить ему машину, но полеты временно прекращены, так как барометр показывает бурю и разрешения на вылет он дать не может. Дрэйк опять грозил, обозвал начальника ослом и бросил трубку.
Он очень обрадовался, увидев Меллона. Тот тоже требовал места в аэроплане или аэроплан целиком и призывал кару господню на авиационную компанию. Маркиз Анака пригрозил. Представитель компании, нервничая, все куда-то звонил и наконец радостно сообщил, что летчик нашелся и поведет шестиместный скоростной самолет.
Вскоре вдали послышались гудки полицейских машин.
— Не выходите! — крикнул Дрэйку представитель компании. — Может быть потасовка.
Полицейская машина высадила пилота-штрейкбрехера прямо в самолет. Потом доставили старика-радиста — тоже штрейкбрехера. Аэроплан оцепили полисмены. Пилоты, штурманы, радисты осыпали бранью скэбов. Дрэйка, Анну и Меллона позвали к самолету, когда винт уже ревел. Их охраняли полисмены.
Винт ревел, возмущенная толпа забастовщиков кричала, полисмены дрались палками; в общем, посадка получилась бурная. Дверца закрылась, аэроплан, промчавшись по аэродрому, взлетел.
Луи Дрэйк мысленно готовился к предстоящей схватке с Пирсоном, Анна пробовала читать. Самолет качало. Меллон первый сунул лицо в большой пакет из непромокаемой бумаги. Затылок его стал пунцовым. В промежутках между ныряньями в конверт он то громко читал молитвы, то стонал.
— Есть лимоны, — вдруг сказал худой старик, сидевший возле радиоаппарата.
Он дал Меллону лимон и бутылку воды. Но Меллона вырвало, как только он выпил воды.
— Обычно их принимают раньше, — пояснил старик.
Дрэйк спросил бутылку кока-кола и предложил Анне; та отказалась. Она еще держалась, хотя то и дело прикладывала платок ко рту и нюхала какие-то соли.
Наконец Дрэйк устал думать и мысленно спорить с Пирсоном; он посмотрел в окно. Внизу он не увидел ни деревьев, ни травы, ни построек. Он вообще ничего не увидел.
— Черти, стекол не моют! — грозно сказал Дрэйк.
— Пыль, — ответил старик-радист.
Дрэйк снова посмотрел и увидел непроглядную мглу. Он посмотрел через окно вверх, но солнца тоже не увидел. Самолет тяжело заурчал.
— Набирает высоту, — пояснил тот же старик-радист.
Пилот что-то крикнул, и радист поспешил к нему. Выслушав, радист сейчас же вернулся на свое место и сосредоточенно стал работать. Дрэйк почувствовал, как самолет уходит из-под ног, и у него вырвалось: «Ух!»
Настоящая болтанка началась только теперь. Аэроплан то падал в воздушную яму, то ревел, карабкаясь вверх, то опять падал. Несколько раз его валило с боку на бок. Старик-радист несколько раз укладывал на место валившиеся чемоданы.
— В чем дело? — заорал Дрэйк, когда старик проходил мимо.
— Пыльная буря, — кратко сказал старик.
Потом рев винтов вдруг прекратился. Настала непривычная и потому жуткая тишина; пассажиры замерли.
Дрэйк пожалел, что полетел.
Винты опять заревели, и самолет перестал падать вниз. Дрэйк вытер вспотевший от испуга лоб и посмотрел на Анну. Она лежала, откинув голову назад, с закрытыми глазами. Дрэйк позавидовал ее спокойствию. Вдруг в окно что-то ударило. Дрэйк в панике вскочил, едва не опрокинув Анну. Удары сыпались во все окна.
— Что это? — спросил Дрэйк у радиста, показывая рукой на окно.
Тот, бледный, с трясущейся челюстью, что-то исправлял в радиоаппарате и невнятно пробормотал:
— Черная буря! Камешки!
— Камни летят так высоко? — недоверчиво спросил Дрэйк и решил, что от него скрывают истинное положение дел.
— Самолет летит очень низко, — объяснил старик и опустил руку почти к полу, чтобы показать, как низко они летят.
Пилот опять потребовал к себе радиста. Было слышно, как радист в чем-то оправдывался. От пилота он вышел красный и сказал:
— Радио не работает, сигналы радиомаяков не принимает. Среди вас нет специалиста?
— А вы кто? — рявкнул Дрэйк.
— Я летал много лет назад, и радиоаппараты были другие, — сознался он.
— Так какого же черта! — заорал Дрэйк, схватил непромокаемый пакет и поднес ко рту, но это оказалось ложной тревогой.
Дрэйк был в ярости. Если так будет продолжаться, недолго до беды.
— Эй, вы! — обратился он к старику. — Живо! Не наладите — прикончу! Живо!
Старик поспешно сел на свое место.
Винты опять перестали реветь. Опять воцарилась гнетущая тишина. К горлу подступала тошнота. Пилот снова позвал старика. Тот вернулся сейчас же.
— Воздушные фильтры забивает пылью, машину надо поднять повыше, где меньше пыли. Надо облегчить машину, поэтому пилот просит выбросить все вещи.
Винты загудели. Старик смотрел то на одного, то на другого.
— Выбрасывай! — приказал Дрэйк.
Старик пошел по проходу и взял самый тяжелый чемодан.
— Не смейте трогать! — крикнул Меллон. — Это мой!
Послышались выхлопы. Моторы стали давать перебои, испуганный Дрэйк вскочил и, выхватив пистолет, крикнул старику:
— Эй, вы, тащите все чемоданы к двери!
Старик поспешно потащил чемодан к двери.
— Открывайте! — приказал Дрэйк.
Дверь со страшной силой отскочила внутрь, и кабина наполнилась пылью. Стало трудно дышать.
— Закройте! — орал Меллон.
— Чемодан вон! — приказал Дрэйк.
Он помог старику выбросить чемоданы. Но все попытки закрыть дверь были напрасны: в кабине бушевала черная буря.
Снова смолк шум пропеллеров, и самолет стал падать вниз. Меллон лег на пол. У Дрэйка была только одна мысль: спастись, спастись любой ценой. Облегчить самолет — и тогда спасение, тогда жизнь.
— Закрывайте дверь! — закричал Дрэйк старику.
Тот что-то ответил. Дрэйк выстрелил в него. Старик упал.
— Семьдесят килограммов долой! — обрадовался Дрэйк. — Помогите! крикнул он Меллону и, схватив за ноги труп старика, потащил к двери.
— Пошевеливайтесь! — кричал Дрэйк. Он ненавидел Меллона за медлительность.
И когда выбрасывали труп и Меллон нагнулся, Дрэйк выстрелил в малиновый затылок Меллона.
— Да помоги же! — крикнул он Анне.
Они еле вытолкали труп Меллона.
В аэроплане осталось их двое и пилот. Дрэйк трясся в нервной лихорадке.
Винты исправно работали. Дверь удалось захлопнуть. В кабине будто стало светлее.
— Это было нашим единственным спасением, — сказал Дрэйк.
В кабине светлело все больше и больше. Лучи невидимого солнца пронизывали пыль, она казалась розовой.
Дрэйк мрачно посмотрел на часы.
— Скоро прилетим на промежуточный аэродром, если не сбились, — сказал он. — Пойду спрошу пилота.
Он пошел в кабину и, наклонившись к уху пилота, спросил:
— Как дела?
— Неважно, — ответил пилот не оборачиваясь. — Воздушные фильтры плохо работают.
— Если хорошо сядете — дам миллион долларов! — обещал Дрэйк.
Пилот удивленно оглянулся, брови его полезли на лоб. Он сказал:
— Кид Смит? Вот так встреча!
— Бен Ред? — пролепетал Дрэйк, чувствуя странную слабость в ногах. — Вы живы?
Бен Ред уже овладел собой и насмешливо сказал:
— А вы разве чувствуете, что попали в рай?
— Руки вверх! — вне себя закричал Дрэйк, выхватывая пистолет и наводя его на голову пилота.
— Если я подниму руки, самолет разобьется, и вам каюк! — сказал Бен Ред.
— Бен Ред, два миллиона долларов, и мы квиты! Идет?
— Отдайте пистолет, — сказал Бен Ред. — У вас нет даже каторжной совести.
— Я отдам, а вы меня пристрелите? — сказал Луи Дрэйк.
— Если он останется у вас, — сказал Бен Ред, — как только мы сядем, мне крышка. Тогда уж лучше отправимся в ад вместе! — И он лег на левое крыло, чтобы попугать Дрэйка.
— Отдаю! — закричал тот. — Но разряжу…
Он вынул обойму, затем патрон из канала ствола и отдал разряженный пистолет Бену Реду.
— Но мы долетим? — спросил Дрэйк.
— Я везучий, — отозвался Бен Ред. — Вы стреляли в меня — я выжил. В Индонезии Бекки Стронг и компания поймали меня и я думал — крышка, но удалось сбежать на аэродром, и один знакомый пилот захватил меня с собой. Я везучий!
Уходя на свое место, Дрэйк сообразил, что заряженный пистолет может оказаться и у Бена Реда.
Мотор опять начал давать перебои. В кабине потемнело. Дрэйк начал ругаться — это его успокаивало. Он проклинал пыль, черные бури и черные смерчи. Он только не ругал себя и себе подобных, вызывавших эти бури.
Вдруг моторы заглохли. Самолет стал проваливаться.
— Падаем! Черный смерч! — закричал Бен Ред, пробегая в хвост самолета, где при падении был шанс остаться в живых.
— Пять миллионов долларов и эту девку! — взывал Дрэйк.
— Черный смерч! Черный смерч! — как одержимый, кричал Бен Ред.
Самолет, управляемый «пилотом-автоматом», еще несколько секунд шел по прямой, а затем, потеряв скорость, начал проваливаться, задирая хвост кверху.
2
В глинобитной избе, несмотря на день, было темно. Окна были закрыты тряпками. Сам хозяин, кроннер — издольщик, — лежал на глиняном полу. Вся его семья тоже лежала. Рядом стояло ведро с водой. Все время кто-нибудь брал кружку и, зачерпнув воды, жадно пил.— Воду надо беречь! — то и дело предупреждала женщина. — Черная буря не скоро окончится, а воды мало!
За стеной громко, не переставая ревел скот. Вдруг стекла завешенного окна зазвенели, и ведро подпрыгнуло на дрогнувшей от удара земле.
Сорвало крышу. Издольщик встал и, открыв дверь, быстро захлопнул ее за собой. В сенях было много пыли и трудно было дышать. Но во дворе творилось что-то невообразимое. Земля смешалась с небом. У самой двери крестьянин сразу же наткнулся на оторванное крыло аэроплана. Об этом он рассказал, вернувшись в дом.
— Надо помочь, старуха, — позвал он ее.
Вдвоем, превозмогая удушающий ураган, они извлекли из-под обломков аэроплана труп молодой женщины, труп пилота, судя по одежде, и стонущего мужчину. Его-то они и принесли в дом. У мужчины были сломаны обе ноги, левая рука и была рваная рана на животе. По документам это был маркиз Анака. Ему отдали последнюю воду.
Женщина запричитала:
— Будь проклят этот Луи Дрэйк, делающий черные бури, убивающий и калечащий честных людей! Жаль! Этот маркиз еще не старый, а умрет.
— Утром маркиза отвезем в больницу, — ответил муж.
На другой день Дрэйк лежал на операционном столе. Хирург делал операцию живота. Операционная была наполнена мельчайшей пылью.
— Что толку прикрывать себе ватой рот и нос, — сказал хирург, срывая повязку, — если кругом пыль!
Ночью Дрэйк бредил; он все время кричал: «Черный смерч! Черный смерч!» Через день он умер. В рану попала пыль, вызвавшая заражение крови.
Пирсон, узнав о смерти маркиза Анака, не выразил сожаления. У него не было на это времени. Кроме того, Дрэйк не показал себя способным выполнить любое поручение Пирсона. Гибель Меллона тоже не взволновала «канцлера империи». Этих Меллонов оставалось несколько десятков, и толстяк-ханжа был не лучший из них.
…В день, когда бушевал черный смерч, да и после, у Робина Стилла было много работы. В авторемонтной мастерской то и дело звонил телефон. Автомехаников срочно вызывали на линию. Клиенты, попавшие в аварию, хотели знать мнение постоянно обслуживавшего их механика о годности машины. Гараж и двор были забиты автомашинами, поставленными на ремонт. Робин Стилл работал, по выражению хозяина, как черт. Он мчался на вызов, приезжал, обследовал машины, доставленные в мастерскую, указывал необходимый ремонт и снова уезжал по вызову.
Вдоль обочины шоссе, будто после бомбежки, то здесь, то там стояли и валялись разбитые, попорченные автомашины. В руках Робина Стилла многие машины оживали. Водители в Америке не изучают устройство мотора, а получают право на вождение в расчете, что если машина остановится в пути, можно будет вызвать механика по телефону. Многие удивлялись, как это Робину Стиллу так легко удавалось наладить незаводившуюся машину. А дело было прежде всего в смене воздушного фильтра.
Особенно довольным оказался владелец и водитель автобуса, небольшой, полный и очень подвижной мужчина, не умолкавший ни на секунду. Это был вербовщик. Он предложил Стиллу «шикарный бизнес». Речь шла о вербовке в армию. Робин Стилл отказался. Вербовщик не сдавался, и пока Робин Стилл менял воздушный фильтр, он красноречиво описывал «шикарные возможности» легко разбогатеть за счет населения, гарантировал полную безнаказанность грабежа и насилий. Он даже указал, где открывается такое «золотое дно». Вербовщик прямо назвал Китай. Он расхваливал богатства храмов, музеев и жителей. Робин Стилл пожалел, что взялся исправлять автобус этого торговца пушечным мясом, автобус, в котором уже находилось пять пьяных, горланящих парней.
В город Робин Стилл возвратился злой и угрюмый. Он досадовал на себя и еще на очень многих за то, что американские поджигатели войны могут начать военную провокацию в Китае, а они еще не в силах поднять народ, чтобы остановить войну.
Люди доброй воли понимали, что, даже начав большую войну, поджигатели войны не сумеют скрыть правду от народов. Даже применив самое страшное оружие, они не запугают и не сломят дух свободолюбивых народов, ибо сознание правоты удесятеряет силы.
И надо, чтобы Слово Правды дошло до сознания американского народа.
…И тогда американские матери будут возвращать ордена, полученные за погибших на войне сыновей.
…А мужья и сыновья пусть станут настолько сознательными, чтобы не ввергнуть Америку в беду.
…И трудящиеся, когда они осознают правду, не будут работать на войну, которая обогащает капиталистов.
Велик, огромен фронт сторонников мира, а сочувствующих им еще больше.
И верят народы в силу интернациональной солидарности трудящихся, в силу правого дела.
Робин Стилл, узнав из газет о гибели Дрэйка, сказал так:
— Смерть одного дельца не меняет положения. Империализм остался, и рыцари наживы найдутся. Нам надо готовиться к серьезным боям. А все-таки жаль, что Дрэйк погиб! Какая фигура ускользнула от суда американского народа! Правда, он погиб от дела рук своих — от черной бури, — в этом есть какая-то справедливость. Своими делами они сами роют себе могилу. Но только буря народного гнева очистит мир.
ЭПИЛОГ
1
И снова солнце встает на востоке. И сейчас снова, как и прежде, когда в Северном полушарии начинается весна и люди засевают поля, в Южном полушарии наступает осень, пора уборки урожая. Было время, когда для людей, населяющих земной шар, таинственность и неизвестность начинались за горизонтом. Время «белых пятен» давно минуло. Но единый в своем космическом движении земной шар, опутанный телефонной и телеграфной проволокой, железнодорожными линиями, автомобильными шоссе, радиоволнами и авиалиниями, являет собой два мира.Есть два мира земного шара: мир развивающегося социализма и мир загнившего капитализма. Никто не в силах повернуть колесо истории вспять, и закат капиталистического мира неизбежен, как наступление ночи перед рассветом, как бы этому ни противились империалисты.
Взоры всех трудящихся обращены к стране социализма. Рвутся цепи колониального рабства.
…Встает солнце на востоке и озаряет землю многострадальной Кореи. Велик ратный подвиг и труд свободолюбивого корейского народа. И все сердца честных людей — с ними.
Освещает солнце и дым выстрелов во Вьетнаме.
Бегут солнечные лучи по освобожденным землям нового, демократического Китая, согревают они великие просторы Советского Союза и освещают радостный весенний труд хлеборобов на полях стран народной демократии, Германской демократической республики.
Мешают солнечные лучи ночным военным маневрам американских армий в Европе. Тучи дыма из труб Рура — кузницы оружия — стелются над городами…
…В то время, когда американские капиталисты в погоне за наживой превращали пахотные земли и леса Западного полушария в огромные пустыни, а свободных людей — в рабов, советские люди продолжали переделку природы. Вся страна трудилась, чтобы достичь наибольшего изобилия. Народ осушал болота тысячелетней давности, орошал засушливые земли, бедные земли превращал в плодородные, садил леса и сады, создавал новые города и моря, новые породы скота и каналы, заставил атомную энергию работать для созидания.
Даже такая отдаленная проблема, как создание химиками синтетических продуктов, была решена, но экономически целесообразнее было получать продукты от сельского хозяйства. Но каких огромных успехов достигла химия!
И нет такой науки, такой отрасли народного хозяйства, где бы не открывались огромные горизонты.
И это не предел.
Научные работники уже сейчас думают над проблемой использования энергии ветров, дующих над Советским Союзом, а это даст огромное количество электрической энергии, объединенной в единую электрическую сеть.
Борьба за претворение в жизнь мудрых решений партии и есть борьба за счастье трудящихся, за коммунизм.
Прав был Горький. Он писал: «Мы живем в эпоху, когда расстояние от самых безумных фантазий до совершенно реальных действий сокращается с невероятной быстротой».
Вся страна участвовала в строительстве коммунизма.
2
В Советском Союзе была весна. Птицы летели к местам гнездовий. Леса стояли в зеленой дымке. Напоенная весенней влагой земля дышала, и влажный воздух струился маревом над полями, окруженными лесными полосами.Машины работали на полях, машины работали на дорогах, машины строили каналы, машины копали, нагружали, возили… И всеми этими машинами управляли советские люди — люди, для которых труд был делом чести, доблести и геройства.
Наши герои тоже принимали участие в великих стройках. Им предстояло выехать в биологическую экспедицию для обследования будущих районов орошения.
Егор Смоленский ехал на такси по Москве и торопил шофера. Заднее сиденье машины было загружено вещами — рюкзаком, ружьем, палаткой и прочим экспедиционным оборудованием. Сбор перед отъездом был назначен у Анатолия, жившего ближе всех к вокзалу. Вечером должны были приехать остальные. Поезд отходил в час ночи.