Тырин Михаил Юрьевич. Синдикат «Громовержец»

   На нем висели широкие фиолетовые штаны с отливом, а также оранжевая рубашка, вся в зеленых цветах, и еще — пиджак цвета морской волны с накладными плечами. Глаза были скрыты огромными темными очками в золотистой оправе. Но все равно, в этом клоунском наряде узнавался тот же самый облезлый потрепанный Пакля. Можно оправить золотом картофелину, но каждый скажет, что это именно картофелина, не более того.
   У Пакли в одной руке была необычайная диковинка — сотовый телефон. Никто в Зарыбинске таких не видел, потому что они здесь не работали, не доходил сигнал. Другую руку он то и дело подносил к глазам — на запястье болтались большие блестящие часы.
   Он что-то громко говорил, хохотал, и алкаши тоже заискивающе хихикали, быстро опрокидывая в себя стаканчики с мартини и морщась. Повсюду стояли группки молодежи, все смотрели на эту картину и озадаченно чесали затылки.
   — Да что ж творится… — сокрушенно пробормотал Кирилл, и в этот момент Пакля заметил его и Машку.
   Он взял из-под ног недопитую бутылку, отобрал у алкашей два пластмассовых стаканчика и пошел, поблескивая штанами.
   — Машута! — радостно крикнул он. — У меня день рождения, я наливаю. Держи стакан.
   Машка подалась назад. Никто не знал, когда у Пакли день рождения, всем было глубоко плевать. Он мог объявить его в любой день.
   Он навел глаза на Кирилла.
   — А это что за мальчик с тобой, Машенька? Ему тоже налить? Или он еще маленький?
   — А ну иди отсюда, — набычился Кирилл.
   — Не на-адо так со мной, — ласково предостерег Пакля. — Теперь нельзя-а-а.
   Он полез в карман и достал комок денег. Две бумажки выпали и, кружась, опустились на асфальт.
   — Ну, Машечка, поехали на Узловую? По кабакам, а?
   — Уйди, — Кирилл напрягся. Машка спряталась за него.
   — Ладно, — Пакля махнул рукой. — Тебе тоже налью. Все прощаю. Но сначала Машечку поцелую…
   Он очень ловко схватил Машку за руку и потянул к ней свои блестящие губы, окруженные прыщиками. Машка жалобно вскрикнула. Кирилл почувствовал, что свет меркнет в его глазах.
   Он крепко взял Паклю за шиворот и, уже не контролируя себя, звонко приложил его кулаком в челюсть. Затем, не давая упасть, добавил под дых и, наконец, оттолкнул. Пакля свалился, держась за ушибленные места. Публика загудела. Алкаши у палатки вдруг куда-то исчезли, видимо, боялись, что Пакля призовет их в союзники.
   Но он не собирался звать алкашей. Он, не вставая, вытащил из-под воротничка черный ободок и что-то негромко сказал. Только после этого поднялся, подобрал слетевшие очки и отошел, малость протрезвевший, с жалостной усмешкой глядя на неприятеля.
   Кирилл почувствовал, что Машка вцепилась в его руку. Он глянул на нее и вдруг заметил в глазах девушки такой неподдельный ужас, что самому стало не по себе.
   — Ты что?! — испуганно спросил Кирилл.
   — Пойдем скорее, — прошептала Машка, вжимая голову в плечи. — Нам надо уходить, Кирилл. Обязательно…
   — От кого? От этого?
   — Кирилл, надо уходить, — повторила Машка и вдруг тихо ахнула, заметив что-то. Тут же она с неожиданной силой потянула Кирилла за собой. Казалось, она знает что-то такое, о чем Кирилл не подозревает.
   Он обернулся. Прямо на него шли два высоких плечистых мужика, очень похожих друг на друга. Оба были одеты в простые спортивные костюмы — Пакля, наконец, позаботился.
   — Ну что, Кира? — вздохнул он, — Вот и пришел твой звездец. А счастье было так возможно… Взять его!
   Незнакомцы на удивление проворно ухватили Кирилла за руки, встав по бокам. Кирилл ошалел — он не предполагал, что люди могут так крепко держать. Как тиски — ни на волос не сдвинешь.
   Со всех сторон начали подтягиваться зеваки, предвкушая увлекательный спектакль. Машка всхлипывала, она была напугана так, будто сам Годзилла вторгся на зарыбинские улицы.
   Пакля с кривой усмешкой приблизился и пару раз дал Кириллу по щекам. Несильно, больше для публики. Публика была потрясена — еще никогда в городке не случалось столь удивительной расстановки сил.
   — Сломайте ему руку… левую, — небрежно сказал Пакля и, повернувшись, неторопливо зашагал обратно к палатке, словно утратил интерес к происходящему.
   Секунды вдруг растянулись, как резиновые. Кирилл почувствовал, как на его руке начинают сжиматься твердые, словно механические, пальцы. Сердце зашлось от боли, рука захрустела. Он вдруг увидел, как Машка судорожно ищет что-то в сумочке. На асфальт сыпались карандаши, тюбики помады, монетки…
   — Кирилл, беги! — закричала вдруг она, и тут же хватка на его руке ослабла.
   Что-то произошло. Оба незнакомца отпустили Кирилла, подались в разные стороны, потом снова сошлись, столкнулись, один упал, второй закружился на месте…
   В следующую секунду Машка уже тащила Кирилла прочь, вцепившись в его рукав.
   — Кирилл, пожалуйста, убегай! — сквозь слезы кричала она. — Ты не знаешь, на что они способны…
   Кирилл на этот раз поверил. Он стряхнул оцепенение и побежал. Теперь уже он тащил Машку за собой — она не могла быстро бежать в своих туфельках.
   — Догнать! — раздался визг Пакли. — Догнать их!
   Близнецы сдвинулись с места, но как-то не очень уверенно.
   — Быстрее, Кирилл, — умоляла Машка. — Они сейчас очнутся.
   И действительно, за спиной послышались размеренные тяжелые шаги. Кирилл обернулся — оба незнакомца скачками бежали за ним, неумолимо наращивая скорость. Еще секунда-другая — и они будут рядом…
   И вдруг он увидел, что прямо на их пути стоит, отплевываясь дымом, старенький мотоцикл. В седле сидел Хрящ, он был ни жив ни мертв от страха, но не уезжал. Он махал рукой и что-то кричал, призывая Кирилла прыгать к нему в седло.
   Кирилл подумал, что сама судьба послала ему восьмиклассника, а особенно — его мотоцикл. Сначала он усадил Машку, затем кое-как устроился сам и хлопнул Хряща по плечу.
   Мотоцикл рванулся по улице, которую тут же заволокло густым дымом. Неотлаженный старый двигатель кашлял и стрелял, но, к счастью, не глох, хотя и нес тяжкий груз из трех человек. Кирилл обернулся и не поверил своим глазам: оба близнеца бежали за мотоциклом, не отставая.
   Хрящ тоже видел их в зеркало и тихонько повизгивал от страха. Неожиданно один из преследователей остановился, встал на колено и выхватил из-под спортивной куртки пистолет устрашающих размеров. Он никак не мог выстрелить — за мотоциклом тянулся такой густой дымный след, что нельзя было прицелиться.
   Через минуту город остался за спиной. Впереди лежала асфальтовая дорога, довольно ровная.
   — Держись, сейчас притоплю! — крикнул Хрящ и налег на газ. Мотоцикл так затрясся, что казалось, вот-вот развалится.
   Через десять минут Хрящ остановил утомившегося стального коня в лесочке на другом берегу Подгорки. Погоня отстала. Восьмиклассник плюнул на цилиндр двигателя и послушал, как зашипело.
   — Думал, движок заклинит, — пожаловался он. — Еще бы так пять минут — и все — от-тана попала…
   Было тихо. События в городе уже казались кошмарным сном. Только сейчас Кирилл почувствовал, как болит рука.
   — Дай посмотрю, — сказала Машка. Она осторожно, но со знанием дела ощупала руку. Кирилл затаил дыхание и не поморщился, когда вдруг стало особенно больно.
   — Кости целы, — сказала она. — Может, только трещина…
   — Нормально, — отозвался Кирилл. — Зарастет.
   — Но, надеюсь, ты сегодня не пойдешь, куда собирался?
   Кирилл отвернулся и вздохнул. Не ходить нельзя. Но и идти с покалеченной рукой без толку. Вот и думай…
   — Почему они меня отпустили? — спросил он.
   — Потому что я им сделала больно.
   — Ты? — хмыкнул Кирилл.
   Машка рассеянно кивнула. Ее явно терзали какие-то тяжелые размышления. Она даже отошла от Кирилла и долго смотрела куда-то в пустоту, хмуря брови. Потом вернулась.
   — Кирилл, похоже, мне придется тебе все рассказать. Я не знаю, кому еще довериться. Только вот… — она скосила глаза на Хряща, который что-то подкручивал в мотоцикле, стоя на коленях.
   — Можно, — кивнул Кирилл. — Он нормальный пацан, хоть и мелкий.
   — Да, — сказала Машка. — Хорошо…
   — Хрящ! — позвал Кирилл. — Подваливай, разговор есть.
   Восьмиклассник вытер руки о штаны и подошел. В его глазах светилось любопытство. Машка еще некоторое время что-то обдумывала, кусая губы и хмурясь.
   — Хорошо, — сказала она. — Кирилл, ты обещал мне помочь, помнишь?
   — Конечно. Какой разговор.
   — Все очень серьезно. Мне так не хочется вас вмешивать, ребята, но я одна не справлюсь. Это трудно и может быть опасно.
   — Мы не боимся, — поспешно сообщил Хрящ. Любопытство так и распирало его.
   — Дело в том, что эти двое, которые гнались за нами. .. они как бы не люди…
   — От-тана! — воскликнул Хрящ. — А кто?
   Вновь Машка ответила не сразу. Она обдумывала, как бы объяснить ребятам все то, что она знала.
   — Они… Они искусственные существа. У них внешность людей, но они не имеют самостоятельного сознания. Оно удалено еще до их рождения.
   Кирилл и Хрящ пока помалкивали, хлопая глазами.
   — Помните тот день, когда случилось… Когда погибли мои родители?
   — А, когда сбили самолет с исламцами, — подал голос Хрящ.
   — Не было никаких «исламцев». Я, наверно, должна объяснить, как было на самом деле. Это была учебная высадка. Две боевые группы в посадочных капсулах отрабатывали приземление, и одна из них разбилась. В каждой группе — командир-человек и восемь бойцов. Эти бойцы — те самые искусственные существа, про которых я говорила.
   — Которые за нами гнались? — уточнил Хрящ.
   — Да. Они абсолютно похожи на людей, но на самом деле это, скорее, очень хорошо дрессированные животные. Правильное название — бионетические шасси для доставки вооружения и средств наведения…
   — Машка, ты такая наблатыканная! — с почтением проговорил Хрящ.
   — Ими можно управлять на расстоянии, — продолжала Машка. Все специальные термины она выговаривала тщательно, будто заученный урок. — Командир может стать любым из бойцов — он видит их глазами, слышит их ушами и управляет ими, как самим собой. Все устройства вмонтированы в командирский шлем, и… И, кажется, этот шлем попал к Паклакову.
   — К Пакле? — уточнил Кирилл.
   — Как он мог к нему попасть? — возмутился Хрящ.
   — Я не знаю, — с горечью проронила Машка. — Все очень запутано. Первую капсулу скорее всего сбила ракета ПВО. Бионетики выдержали, а командир ранен, может быть, даже погиб. Но перед этим успел отдать приказ об организации обороны. Поэтому они и захватили здание в городе…
   — От-тана… — завороженно пробормотал Хрящ. Ему — любителю разных военных заморочек — все это было интересно до колик в животе.
   — Вторая группа прибыла позже. Вы видели — они их остановили и забрали с собой. Но не всех. Где-то остались еще двое бойцов-бионетиков…
   — Машка, откуда ты все знаешь? — подозрительно спросил Кирилл. — Я, например, про такое никогда не слышал. Это, наверно, вообще сплошные военные тайны.
   — Дело в том, что… — Машка смутилась. — Да, это, конечно, тайна. Когда дядя Спартак увидел, что случилось с моими, — у девушки чуть заметно задрожали губы, — он взял меня с собой.
   — Дядя Спартак —это кто?
   — Командир второй группы. Вы его видели. Так вот, он взял меня с собой. Они очень помогли мне пережить то, что случилось. Я несколько дней провела у них, и…
   — Да где у них? — не выдержал Кирилл.
   —У них…
   — На базе, — обронил Хрящ.
   — Да, на базе, — ухватилась за эту идею Машка. — Это далеко, очень далеко. И не это важно. Самое худшее, что бионетики остались здесь и слушаются Паклакова. Я все поняла, когда мы ходили в архив, Кирилл. Я посмотрела по старым архитектурным планам — они выбрались из универмага через подвалы. Это не простые бойцы, это инженерная команда. Они запрограммированы на то, чтобы восстанавливать систему обороны, даже если вся группа вышла из игры.
   — Как восстанавливать? Окопы, что ли, копать?
   — Не знаю, — Машка опять почему-то смутилась. Видимо, соврала. — Нужно их остановить. Нужно остановить и Паклакова.
   — А кому нужно? — осторожно поинтересовался Кирилл.
   После небольшого раздумья Машка подняла глаза и смело посмотрела на Кирилла.
   — Мне, — сказала она.
   — Если так — вопросов больше нет, — вздохнул Кирилл.
   — А у меня есть, — встрял Хрящ. — Машка, почему такими делами должна заниматься ты, а не военные.
   — Понимаете… — Машке, похоже, очень не понравился вопрос. — Тем военным нельзя здесь находиться. Они и тогда оказались у нас случайно, из-за аварии…
   — Почему нельзя? Иностранцы, что ли, шпионы?
   — Нет, не шпионы. Ну, просто… не положено проводить операции в населенных районах.
   — Так бы сразу и сказала, — пробормотал Хрящ, хотя, чувствовалось, ничего толком не понял. Да и Кириллу ее слова показались сомнительными. Как это может быть — в городе бесчинствуют два невменяемых десантника, а войскам входить запрещено?
   Кириллу стало совершенно ясно — Машка чего-то недоговаривает. Он надеялся, что рано или поздно обстоятельства вынудят ее выложить все до последнего слова. Поэтому он не стал мучить ее расспросами. Он спросил только одно:
   — Как ты смогла сделать им больно? Нам бы тоже знать не помешало.
   — Теперь уже бесполезно, — она вздохнула и вытащила из сумочки металлическую коробочку, похожую на пудреницу. — Дядя Спартак дал и велел носить с собой. Эта штучка дает сильный импульс и на минуту-другую блокирует биоэлектрические связи. Но она одноразовая, батарейка вылетает в один момент.
   — А дай мне, если уже не нужно, — загорелся Хрящ. — На память дай.
   — Не могу. Я все должна вернуть.
   — А ты уже знаешь, как мы остановим Паклю и его громил? — спросил Кирилл.
   — Нет, — сказала Машка, глядя в сторону. — Пока не знаю. Но я что-нибудь обязательно придумаю.
   Уже вечером, когда Машка давно была дома, а Кирилл убивал время на Гимназии, Хрящ подсел к нему и тихо пробормотал:
   — А все-таки, какую-то чушь нам Машка наговорила. Такого не бывает. Может, у нее крыша прохудилась?
   — Цыц! — пригрозил Кирилл. — Сказано тебе — военная тайна.

* * *

   Неудивительно, что своеобразный военный совет состоялся и на водокачке. Мазутники сидели кружочком и по очереди прихлебывали из трехлитровой банки самогон. Смотреть друг на друга они избегали — лица еще хранили отпечатки столкновения с бойцами Пакли.
   — Паклю надо гасить, — сказал Дрын, передавая банку товарищу. — Как хотите, но что-то надо делать.
   — Как его теперь загасишь… — уныло проговорил
   Рваный, морщась и закусывая самогон листом подорожника. — Теперь никак.
   — Не знаю, — сказал Дрын, — Думать надо.
   — Что это были за мужики? — подал голос Бивень. — Я их вроде никогда в городе не видел.
   — А, думаешь, кто-нибудь видел? — хмыкнул Вано.
   — Может, какие-нибудь братья к нему приехали?
   — Да какие у него братья, — поморщился Дрын. —Он и сам-то, похоже, по ошибке получился — родители черепашку хотели…
   — Ага, — согласился Удот. — А если и братья — чего сразу борзеть-то? Братья не будут за ним всю жизнь ходить. Приехали и уехали, а мы остались.
   — Я вот думаю… — изрек Бивень, кусая свои болячки. — Если всем вместе на такого брата навалиться — удавим?
   — Хорошо бы попробовать, — задумчиво вздохнул Дрын. — Всем вместе, и чтоб у каждого кол или цепь. Тогда можно чего-то сделать.
   — Дрын, ты просто не видел, как эти уроды дерутся, — мрачно заметил Шерсть. — Вообще боли не чувствуют, стоят, как столбы. Я по всем болевым точкам прошел — бесполезно.
   Ни о каких болевых точках Шерсть, разумеется, не имел понятия, поскольку изучал их исключительно по переводным кинобоевикам. Тем не менее, аргумент показался весомым.
   Появился Поршень. Он сел в кружок и обвел соратников внимательным взглядом.
   — Чего киснете? — спросил он.
   — Ничего, — мрачно ответил Бивень. — Тебе на памятнике меньше всех обломилось, вон даже рожа целая.
   — Зато мне по яйцам досталось так, что до сих пор пухнут, — пожаловался Поршень.
   Ему из сочувствия дали банку самогона. Он осторожно понюхал, лишь потом отпил.
   — Хорошая, — похвалил он. — Откуда такая?
   — Брюхо принес, — сказал Вано. — Правда, он половину выпил по дороге…
   Означенный товарищ спал неподалеку под кустом, но услышав свое имя, приподнялся и пробормотал:
   — А мне по хрену…
   — Брюхо! — позвал Поршень. — Чо ты там буровишь? Где «сэм» взял, признавайся.
   — Говорил, что заработал, — сказал Шерсть. — Каких-то зайцев нарисовал.
   — Зайцев?
   — Да, в детском садике стенку расписал, — пояснил Рваный, который был в курсе этой истории. — У него соседка — заведующая. У них стенку битумом облили, стала черная, как в крематории. Она озадачилась, что некрасиво, что надо как-нибудь украсить для детишек…
   — И что, — изумился Поршень, — Брюхо стенку украсил?
   — А я сказал, что могу, — пробормотал Брюхо, не просыпаясь. — Мне по хрену.
   — Художник, блин, — криво усмехнулся Бивень. Брюхо наконец приподнялся, обвел компанию мутным взглядом.
   — А чо ржете? — невнятно проговорил он и зевнул. — Она мне обещала деньги за это выписать. Ну я и нарисовал. Мне по хрену…
   — И получилось? — не поверил Поршень.
   — Ну как… Так как-то… Краска у меня только коричневая была, так что не очень хорошо видно… Но мне-то по хрену.
   — Но деньги-то дала?
   — Не-а… Сказала, нужны зайцы, а не рогатые свиньи. Только банку сивухи дала. Но сказала, еще столько же даст, если я эту стенку белой краской замажу…
   — А тебе — по хрену, — догадался Поршень.
   — Добытчик, — со смехом похвалил Дрын и достал сигареты. — Дайте огня кто-нибудь…
   Поршень полез в карман, и вместе с коробком вывалилось несколько мелких монеток. Бивень тут же начал их собирать.
   — Опа! — радостно воскликнул он. — Опять монетка редкая! Такая же, с кривым гербом…
   И вдруг повисла пауза.
   — Не понял… — проговорил Дрын каким-то странным голосом.
   Бивень сразу спрятал радость. До него, наконец, дошел смысл. Редкую монетку последний раз видели, когда бросали в пакет с Машкиными деньгами.
   — Откуда у тебя? — спросил Дрын, искоса глядя на Поршня.
   Тот покрылся красными пятнами. Он не придумал ничего лучшего, чем пробормотать: «Да вот, как-то завалилась…»
   — Куда завалилась? — тихо произнес Дрын. — Откуда завалилась?
   Поршень часто моргал и беспомощно шевелил губами. На него поглядывали осторожно и смущенно. Образовалась непростая ситуация: Дрыну приходилось уличать своего братка-мазутника в воровстве. И тем самым признавать правоту гимназиста, которого уже объявили вне закона.
   — И Кира говорил, что ты деньги забрал… — вспомнил Дрын.
 
   — Не, — помотал головой Поршень, и его губы по-детски задрожали.
   — Я не понял, — повторил Дрын, потому что уже не знал, что ему говорить и как себя вести. Подобного козлизма среди своих никто на Промзаводе не помнил.
   Неизвестно, чем все могло кончиться. Но тут вдруг раздался громкий треск, и… рухнула часть забора. Все подскочили. Шерсть заботливо удержал банку с выпивкой, которую едва не опрокинули.
   За упавшим забором стоял и развязно усмехался Пакля. Рядом неподвижно высился один из близнецов, только что обрушивший гнилые доски по приказу хозяина. Пакля надеялся на психологический эффект — и он его добился. Мазутники даже позабыли про развенчанного Поршня.
   Клоунский наряд уже был заляпан какой-то грязью и вином, но Пакля в нем по-прежнему бросался в глаза, как пестрая клякса. Пакля был пьян и омерзительно высокомерен. Он не спеша приблизился, лениво поигрывая бесполезным телефоном, и принюхался.
   — «Сэм» жрете? Ничего получше не нашли? Мазутники напряженно молчали. Ничего, кроме враждебных взглядов, они позволить себе не могли.
   — А чего со ствола-то? Стаканов не нашли?
   — Не со ствола, а из шеи, — веско поправил Бивень. — А ствол у тебя между ног болтается. Сам из него пей.
   — Ладно, пацаны, я мириться пришел, — проговорил Пакля с неуклюжим великодушием. Он демонстративно вытащил пачку «Кента», прикурил от золотистой зажигалки, подул на нее и выкинул в лопухи. — Случайно поцапались… бывает, в общем.
   Ему не отвечали. Это было бы противоестественно — мириться с Паклей. Кто он такой, чтобы с ним мириться? Его всегда можно было прогнать пинком или, наоборот, разрешить быть поблизости. Но ругаться и мириться — таких понятий относительно Пакли никогда не существовало.
   Сам Пакля так не считал. Общение с алкашами у палатки быстро его разочаровало, теперь ему требовалось более авторитетное общество.
   — Ладно, пацаны, — сказал он. — У меня ящик «Анапы» стоит и колбаса. Вас дожидается.
   Воцарилась пауза, которую вскоре нарушил Дрын.
   — А чего ж не принес «Анапу» с колбасой? — спросил он, не скрывая презрения.
   — Так ведь… — Пакля даже растерялся. Но тут же вернул себе «фасон». — Я все достал, обеспечил. Я еще и носить вам должен?
   — А почему не принести, если мириться пришел? — спокойно пожал плечами Дрын.
   Все подсознательно понимали: пойти гурьбой за Паклей — значит, признать за ним какой-никакой авторитет. А это было совершенно недопустимо. Никто из уважающих себя пацанов не пошел бы за Паклей, даже пить.
   — Ну что? — Пакля уже встревожился. Ему не хотелось уходить опозоренным. — Кто со мной?
   — У нас тут разговор, — за всех ответил Дрын. — Но если чего принесешь — не прогоним.
   Пакля едва удержался, чтобы не спустить на Дрына своего бойца. Над ним откровенно издевались, хотя спьяну он не очень хорошо это понимал. Однако Пакля еще надеялся на хорошие отношения — не сейчас, так позже.
   — Дело ваше, — сказал он и зашагал прочь. Но, пройдя несколько шагов, обернулся. — Ну так что, никто со мной не пойдет?
   — Я пойду, — раздался вдруг одинокий голос. Все одновременно посмотрели на Поршня.
   — Обожди, — Поршень поспешно отделился от компании и нагнал Паклю. Словно боялся, что схватят за шиворот и не пустят. — Я с тобой.
   — Пошли, — одобрительно сказал Пакля. — Там Пельмень ждет… и вообще.
   Он пока не знал о причине, которая заставила Поршня оторваться от своих. Впрочем, причина роли не играла. Главное — Пакля уходил не в одиночестве, нашелся хоть один пацан, который его признал. И не просто пацан, а Поршень, который на Промзаводе всегда был в авторитете.
   «Сегодня один — завтра другой, — думал Пакля, уводя нового товарища. — Через неделю, глядишь, и семеро. Не так плохо…»
   Дрын долго смотрел вслед уходящим. Потом резко повернулся, уселся на траву и забрал у Шерсти банку.
   — Вот же с-сука, — процедил он.
   — Кто? — спросил Бивень.
   —Оба! — выпалил Дрын и с яростью глотнул самогона.

* * *

   Лишь на второй день Гимназия собрала, наконец, дружину, чтобы идти на Промзавод и «разбирать вопросы». Народу оказалось неожиданно много. Одуревшая от безделья и однообразия молодежь почесала затылки и со вздохами потянулась к месту сбора — хоть какое-то занятие.
   Опасаться, в общем-то, было нечего. В большой толпе ничего не страшно, всегда можно позвать своих и спрятаться за ними.
   Массовое передвижение гимназистов по улицам Зарыбинска было замечено и правильно истолковано. На Промзавод уже бежали десятилетние мальчишки, чтобы предупредить старших о приближении вражеского войска. Впрочем, предупреждение было по большому счету бесполезным — мазутники успели бы только спрятаться. А о том, чтобы дать организованный отпор, и речи идти не могло.
   Вторжение началось с того, что возле бани изловили двоих промзаводских пацанов, суетящихся вокруг заглохшего мопеда, и сыграли ими в «пятый угол». У мопеда прокололи оба колеса, после чего Гимназия двинулась дальше.
   Кирилл шел в арьергарде. Все знали, что он пострадал в конфликте с Паклей, и оберегали его от опасностей. Рука за ночь перестала болеть, однако боль возвращалась при небольшом напряжении мышц.
   Войдя в пределы Промзавода, Гимназия рассеялась по кривым улочкам и принялась прочесывать местность. То тут, то там слышались крики, задорный свист, треск заборов, звон битого стекла и зверские ругательства пойманных мазутников.
   Никто толком не знал, по какому поводу объявлена эта военная операция. Большинство только слышало краем уха, что кто-то у кого-то украл деньги и из-за этого пострадал ряд гимназистов — Кирилл, Утя, Брундуляк и еще несколько человек, избитых мазутниками. Тем не менее, гимназисты были энергичны, деловиты, им нравилось, что они тут не просто так дурака валяют, а восстанавливают справедливость.
   Кирилл то и дело ловил себя на мысли, что и ему хочется сорваться вместе со стайкой приятелей, нагнать какого-нибудь мазутника, свалить в пыль, слегка попинать… Но сегодня он был в другой роли, он олицетворял попранную пацановскую честь, ему важно было просто присутствовать. Да и поврежденная рука не позволяла резвиться, как в старые добрые времена.
   Неожиданно из-под какого-то забора выскользнул Хрящ. Он был взмокший, ошалелый, счастливый. На кончике носа уже краснела свежая царапина.
   — Кира! — закричал он. — Быстрей за мной, они все там…
   Ничего пока не понимая, Кирилл и еще несколько гимназистов устремились за восьмиклассником. Хрящ провел группу какими-то потайными тропками, и неожиданно все оказались на водокачке.
   Два десятка гимназистов прижали в угол нескольких промзаводских, в том числе и Дрына. Дрын единственный выглядел целым, остальные же держались за отбитые бока и вытирали кровь рукавами. Вожака не тронули по неписаному закону о пацановской субординации.