Страница:
— А тебе и не надо, жирный. Главное, я понял. Они все делают, что я им говорю, ясно? Захочу — обратно тебя унесут, хочешь? А захочу — порвут пополам.
Пельмень едва не расплакался, он сейчас все принимал всерьез.
— Ты что?! — зашептал он. — Ты что говоришь? Они ж тебя самого за такие слова порвут. Тише!
— Чего тише? — развязно сказал Пакля. — Я у них главный, понял?
Однако Пельмень не понимал, как недоделанный Пакля может быть у кого-то главным. Тот вскочил, сжимая шлем под мышкой, и встал между бойцами, как хрупкое божество среди суровых апостолов.
— Эти два болвана будут и прыгать, и плавать, и летать, если я скажу. Вот! — и он с размаху отвесил одному хорошего пинка. Боец даже не сморгнул.
— Понял? — торжествующе расхохотался Пакля. — Они — мои ребята.
— Я бы тебя за такое убил, — сокрушенно вздохнул Пельмень. — Они что, совсем дебилы, да?
— Вообще-то, да, — согласился Пакля и отошел в сторонку, разглядывая «своих ребят» со стороны. — Но по-моему, они какие-то зомби. Сам погляди: стоят, гла-зья лупят… Скажешь идти — идут, нет — стоят.
— Или роботы? — предположил Пельмень. — Видишь, какие похожие?
— Нет, они живые. От них какой-то тухлотой волокет, чуешь? Немножко, но есть. Я вот думаю: может, они и мыться сами не умеют? Может, это тоже им приказать надо?
— Если живые — тогда близнецы. Очень уж одинаковые.
Приятели немного помолчали, продолжая разглядывать бойцов-близнецов. Пельмень, как обычно, пребывал во власти тревожных предчувствий. Больше всего ему хотелось сейчас вернуться к «селедкам» и все забыть.
— Таких дел можем наворочать, — мечтательно проговорил Пакля. — Чего хочешь, то и будет. Чего ты хочешь, Пельмень?
— Не знаю. Ничего не хочу. Все у меня есть.
— Ни хрена у тебя нет! А хочешь машину? Вот прямо сейчас, прикажу — и пригонят. А бабу хочешь? Верку-Отличницу, а? Они приведут.
— Так прямо и приведут? — недоверчиво буркнул Пельмень.
— А что? Но я сейчас хотел опробовать, как эти ребята стреляют, — поделился Пакля. — Давай, может, отойдем в лесочек. Автоматики-то — вот они.
— Ты что? — Пельмень просто переменился в лице. — А если они по нам и опробуют? Слушай, Пакля, откуда они вообще взялись? Может, они нас специально заманивают? Ты хоть спрашивал, кто они? Могут они хоть говорить?
— Говорят они плоховато. Почти ничего не говорят. Мы вот через эту штуку с ними общаемся, — он похлопал по шлему. — Я какую-нибудь мысль напрягу, а они слышат. Даже не надо рот открывать. А откуда они, я так и не понял. Какой-то боевой отряд… Ну, пошли до лесочка. Постреляем…
Пельменя пришлось толкать, поскольку сам он идти боялся. Через несколько шагов он вдруг воскликнул:
— Стой! Там змея!
— Где? — изумился Пакля, выглянув вперед. И тут же его морщинистое лицо еще больше сморщилось от смеха.
— Змея! — выдав ил он, корчась и хватаясь за живот. — Ну ты дал! Иди, понюхай эту змею.
В самом деле, на этот раз Пельмень крупно промахнулся. Впереди лежала, свернувшись кольцами, кучка фекалий. Кто-то навалил ее прямо на тропинке.
— Змея! — продолжал Давиться Пакля. — Кучи говна испугался! Ну ты клоун…
Вдруг он перестал заливаться и придал лицу плутоватое выражение.
— Ты вроде не верил, что они меня слушаются и уважают? А вот смотри… — подозвав одного из близнецов, Пакля указал на кучку. — Жри говно! — приказал он. — И чтоб с улыбкой!
Улыбаться боец не стал, но в остальном послушался. К неизмеримому ужасу Пельменя, он наклонился, влез в кучу пальцами и сунул их себе в рот.
— Вот! — Пакля мелко рассмеялся.
— Меня сейчас вырвет, — безжизненно выдавил Пельмень.
— Ничего не вырвет. Привыкай. А захочу — они и тебя заставят котяхи жрать. Понял? Ну пошли, пошли… Шучу я.
Турники, лестницы, брусья дошли до такого печального состояния, что напоминали скорее следы вымершей цивилизации, нежели символы спорта и здорового образа жизни. Обычно к этим ржавым кособоким конструкциям привязывали пасущихся коров местные жители. И лишь изредка здесь раздавалось человеческое разноголосье.
Сегодня, вопреки традициям, на площадке было оживленно. Несколько школьников, разжившись где-то тремя бутылками портвейна, устроили себе пикник. Не привыкшие к алкоголю, они очень быстро возбудились, завелись и теперь громко кричали, прыгали, затевали какие-то споры. Их звонкие голоса отчетливо доносились до Кирилла, сидевшего в полном одиночестве на другом конце площадки.
Он устроился на трухлявой скамейке под яблонями где его никто не мог видеть. Сегодня он вышел, как всегда, из дома, чтобы поболтаться по городу, и вдруг понял, что уже не может просто и беззаботно ходить туда-сюда.
Он испытал странное чувство, словно все на него смотрят и все про него знают. Кирилл шел по улице и прямо-таки чувствовал взгляды на спине. Вообще-то, на самом деле всем было на него плевать. У всех доставало своих проблем. Но история с деньгами, в которую влип Кирилл, являлась для него такой масштабной катастрофой, что казалось, в нее втянут весь город.
В конце концов, он нашел место, где можно побыть одному, и спрятался там. Школьники его не видели. Они в настоящий момент ползали по спортивным снарядам и демонстрировали физическую форму. Одни подтягивались, другие выполняли подъем-переворот и «склепку», третьи просто кувыркались. Иногда опускались на землю, чтобы принять стопочку, после чего снова лезли заниматься физкультурой. В юном возрасте алкоголь способен какое-то время придавать людям и силы, и бодрость.
В уединении Кирилл чувствовал себя безопасно и отстраненно от всего мира. Поэтому он слегка вздрогнул, когда услышал позади себя шаги. Но это был всего лишь Мося, который, видимо, тоже не искал шумного общества. Иначе пошел бы на Гимназию, а не сюда.
— О, привет, — грустно сказал Мося. — А Хряща нет?
— Нету, — ответил Кирилл. — Иди, не бойся.
— А я и не боюсь. Я так.
Лицо Моей украшал аккуратный по форме, сочный синяк. В прошлый раз на Гимназии он упустил-таки кошку с недописанным словцом на боку. Хрящ так расстроился, что от души сунул однокласснику кулаком. И обещал дать еще.
— Сидишь? — проговорил Мося, устраиваясь рядом. — А они чего?
Вопрос относился к школьникам. Те уже оставили спортивные упражнения и, выпив весь портвейн, с звонкими криками били кого-то из своих.
— Отдыхают люди, — вяло проговорил Кирилл. Они помолчали некоторое время. Мося уловил в coбеседнике какую-то напряженность и даже заерзал на месте.
— Кира, — сказал он, — а как ты будешь от армии косить?
— Не знаю, — Кирилл пожал плечами. — Я вроде не собирался.
— И чего, пойдешь, что ли, в строй?
— А что делать-то?
— Не-е… — Мося вздохнул. — Мне туда не надо. Я косить буду.
— Под дурика?
— Это вряд ли.
— А чего? Давай под дурика. У тебя хорошо получится.
— Не-е… Под дурика — это надо приколы всякие показывать. Слюни там пускать или в трусы налить.
— И налей! Первый раз, что ли?
— Не, там надо конкретно все показывать. Чуть не так — расколят. Надо, чтоб по-настоящему. Ногу, к примеру, сломать. Но ногу жалко.
— Бошку пробей. Не жалко.
— Я думал, ты способы какие-нибудь знаешь, — разочарованно вздохнул Мося. — Мне тут сказали кое-какие способы, но пока не знаю, что пробовать.
— Какие еще способы? — Вообще-то Кирилла это не очень интересовало, но разговор как-то тек и позволял проводить время.
— Способы есть. К примеру, курить чай.
— Чай? Это зачем?
— А от чая весь желтеешь. Как больной. Он на печень как-то действует. Что-то такое от него бывает… на «це». Цитрус?
— А может, цирроз?
— О, точно. Но это ж не страшно? Это ж лучше, чем два года мучиться? Легкая ведь болезнь?
— Ерунда, а не болезнь, — согласился Кирилл. — Только водку пить нельзя. И есть только с ложечки. И в туалет ходить через трубочку. А так — фигня…
— Ну вот. А еще — спичка, знаешь? Надо наточить спичку, поковыряться в зубах и в ногу ее воткнуть. Нога пухнет, а никто не догадается, от чего.
— Это знаю. Бабай рассказывал. У них на поселении один мужик себе так сделал, чтоб на работу не ходить. Подействовало — три месяца мучился, орал по ночам. Потом ногу, кажется, отрезали.
— Отрезали ногу? — Мося задумался. — Может, спичка была плохая?
Школьники тем временем уже закончили драться и теперь в соревновательном порядке отжимались от земли. Один куда-то побежал. Очевидно, наскребли мелочи еще на бутылку.
— Колбасный способ знаешь? — таинственно проговорил Мося. — Берешь кусок вареной колбасы грамм на пятьсот, завязываешь в целлофановый кулек — и на теплую печку. Она за неделю такая становится… ну, как бы зелененькая. Главное, дождаться, чтоб кулек сам лопнул.
— И что потом? — хмыкнул Кирилл. — Жрешь ее — и кишки вылазят?
— Не, жрать нежелательно. Сок из нее выжимаешь и мажешь руки, живот, шею. На коже такие белые пузыри вскакивают. Протыкаешь — гной льется. Но не больно. Вот так придешь на комиссию — и там все охренеют.
— М-да… Если сам раньше не охренеешь, — признался Кирилл. — Лучше б ты, Мося, про другое думал. Тебе до армии еще, как до Северного полюса. Еще не доживешь. Нажрешься какой-нибудь зеленой колбасы — и привет.
В этот момент снова послышались шаги. Мося беспокойно завертел головой и вдруг встал.
— Смотри, — удивленно проронил он. Среди поломанных и изрезанных яблонь гордо вышагивал маленький Бивень, преувеличенно широко размахивая руками. Его узкие глаза бегали по сторонам, в зубах торчала сигарета.
У Кирилла вдруг заколотилось сердце. Он боялся, конечно, не Бивня. Он боялся причины, которая заставила того прийти сюда.
Бивень остановился в нескольких шагах, сурово отшвырнул окурок.
— Кира! — громко сказал он. — Я тебя еле нашел. Дрын забиваеть тебе стрелу. Через час под памятником. Будет разбор вопросов, ну, ты знаешь…
И он замолчал, страшно гордый своей важной дипломатической миссией. Потом, обкусив с руки пару болячек, хитро добавил:
— Подмывайся.
— Ничего себе… — с дрожью в голосе проговорил Мося, когда Бивень величественно удалился. — Чего они, а?
— Ничего, — хмуро ответил Кирилл. Ему ни капли не хотелось ввязывать кого-либо в свои неприятности. Тем более от Моей в этом не было бы никакого толку.
— Бить будут, да?
— Не знаю… Может, и будут.
— И ты пойдешь?
— Нет, блин, колбасы тухлой наемся и скажу, что заболел, — со злостью выпалил Кирилл. Он закурил и в сердцах забросил спичку далеко в траву. — И вообще, отвали…
— Слушай… — Мося был необычайно взволнован. — Может, давай это… Я пацанов позову с Гимназии.
— Мои дела, — покачал головой Кирилл. Но, хорошенько подумав, он добавил: — Вообще, ладно. Дуй на Гимназию, скажи, где я. Но пусть только никто не лезет в разговор. Пусть просто побудут… на всякий случай.
— На какой… какой случай? — Мося часто-часто заморгал.
— На такой, — отрезал Кирилл. — До больницы меня донести, если что. Все, вали к пацанам.
Мося умчался сразу. Кирилл же посидел еще некоторое время, размышляя, не сунуть ли ему под майку какую-нибудь арматурину. Потом сказал себе: «Была не была» — и отправился к памятнику.
Дрын и вся его банда были уже на месте. Они поднялись со скамеек и от нетерпения выдвинулись на несколько шагов навстречу Кириллу.
— Надо же, — сказал Бивень, укусив себя за руку, — один идеть, без бабы. А то опять пришлось бы отпустить.
— Храбрый, наверно, — хмыкнул Поршень, глядя на Кирилла из-за чужих спин. — А ведь я говорил… Он и тогда один был, и сейчас. Я говорил, Гимназия за него не подписалась.
— Что ж ты, козел, делаешь? — проговорил Дрын, по обыкновению ухмыляясь. — Не в падлу было черные бабки ныкать? На покойников собрали, а ты, сука, хапнул.
— Я ничего не хапнул, — тихо, но напряженно произнес Кирилл. Но его пока не собирались выслушивать.
— Ты нас кинуть хотел, да? — продолжал Дрын. — Молодец, классно кинул. Пацаны, между прочим, последнее отдавали. Вано колеса от мопеда продал. Шерсть — из бабкиной пенсии принес… А ты, ублюдок, пришел такой с честными глазами… Девочке бедной помочь… Хорошо хапнул, молодец.
— Умный… — многозначительно похвалили из толпы.
— Я не хапал, — процедил Кирилл, и его кулаки непроизвольно сжались.
— А кто ж тогда? — с издевательским добродушием усмехнулся Дрын. — Большие пацаны отняли, да?
— Нет, не большие. Маленькие… Вот он у меня все забрал, — Кирилл ткнул пальцем в Поршня. — И сказал, что сам отдаст.
— Что-о?! — возмущение Поршня было столь же колоссальным, сколь и неподдельным. — Ты это на меня?.. На меня?..
— Дрын, он наших пацанов парафинит, — злобно воскликнул Бивень, подпрыгнув на месте от нетерпения. — Дай я ему чавку выставлю!
— Обожди. Потом выставишь, еще будет время, — взгляд Дрына стал тяжелым. — У тебя еще хватает хамства на ребят парафин гнать? За это отдельно получишь. За брехню, за кидалово, за деньги — за все получишь.
— Я не брал деньги! — почти закричал Кирилл. — Поршень пришел ко мне домой и все забрал. Сказал, сам отдаст.
— Дрын, я ж говорил, — затараторил Поршень, свирепо вращая глазами. — Такие козлы только на Гимназии бывают. Сам схавал — на других катит…
— Осядь, — с железным спокойствием проговорил Дрын. — Я и сам знаю, что наши такое никогда не сделают. А ты, Кира, обоснуй-ка свой тухлый базар. Докажешь, что Поршень у тебя был?
Кирилл открыл рот, но запнулся. Доказывать было нечем. В принципе, мать видела, как Поршень приходил… Но ее вмешивать нельзя. Последнее дело за мамочкой и папочкой прятаться.
— А ты докажешь, что это я взял? — буркнул он.
— А хрен ли тут доказывать? — ухмыльнулся Дрын, сверкнув зубами. — Деньги ты взял, все видели. И хана. Больше этих денег никто не видел и не слышал. В том числе и Машка.
— Конечно, она не слышала, потому что я ей не говорил, — невпопад пробормотал Кирилл.
— Это точно, не говорил, — прозвучало злорадное шипение Поршня. — Он вообще никому не говорил. Ребята спрашивали — на Гимназии вообще про деньги не слыхали. Он все сам сочинил…
Кирилл готов был взорваться от ненависти и возмущения. Так бы и сорвался с места, снес бы череп этой лживой сволочи Поршню.
— Ну, кажется, разобрали вопрос, — подвел итог Дрын. — Все понятно. Что, Кира? Свое, конечно, получишь, и много. Но если ты пацан, то деньги должен до Машки донести. Не знаю, где ты их брать будешь, твои проблемы… И все равно, всей твоей Гимназии — звездец. Будем долбить всех, кого увидим. По-страшному, понял? До полусмерти.
— За что? — процедил Кирилл.
— За тебя, милый. И всем будем говорить, что за тебя. И Машке дадим раскладочку, какой ты добренький и честный оказался. Чтоб она знала… Сейчас отпускаем, иди… Но по улицам больше не шарься — можешь заболеть.
/
— Я не брал деньги, — с упорством обреченного повторил Кирилл. — Поршень забрал.
— Ну ты достал! — взорвался Поршень. — Дрын, ну сколько он будет на меня эту парашу лить?
— Дайте я ему вломлю! — простонал Бивень, прыгая на месте. — Он и вправду достал.
— Отхреначить его! — раздались крики из толпы.
— Ладно, — Дрын с ухмылкой кивнул. — Гимназиста побуцкать никогда не вредно. Только отведите куда-нибудь, чтоб… Чтоб не здесь.
— А ну пошли, с-сука! — Бивень с силой столкнул Кирилла с места. — Шевели заготовками, иди, коз-зел.
Кирилл понял, что его волокут за столовую. Там был небольшой грязный дворик, почти всегда пустой. А если и не пустой — толстые поварихи вряд ли чем ему помогут.
Толпа промзаводских, обрадованная давно желанным приключением, возбужденно гудела. Все были энергичны и деловиты, словно с хорошим настроением выходили на любимую работу. В основном Кирилла окружал молодняк. Дрын и еще трое ребят постарше остались в скверике, один пошел к баданянской палатке за пивом.
Они будут хлебать пиво, пока Кирилла пинают ногами и возят по пыли. Он сильно пожалел, что не собрал с собой подкрепление. Пяток взрослых гимназистов — и его бы не тронули. Хотя как сказать…
Кирилла втащили во дворик столовой. Тут же кто-то ударил. Перед глазами рассыпался фейерверк белых искр, Кирилл почувствовал, что падает. Он ударился спиной о корявый раздолбанный асфальт, но его сразу втроем подняли за шиворот.
— Ну что? — бесновался Поршень. — Кто деньги брал? Я брал? Говори, я? — И он с размаха залепил Кириллу оплеуху, попав по глазам.
Через мгновение молотили уже со всех сторон, Кирилл задыхался, сердце бешено колотилось. Он закрылся и шаг за шагом отступал, стараясь не упасть.
— Я деньги взял? — в поле зрения опять появилась ненавистная физиономия Поршня. Кирилл, забыв про боль, размахнулся и что есть сил приложил ему ботинком между ног. Даже самому стало больно.
— А-а! — заорал Поршень, сгибаясь пополам. — Су-ука! Убью, гнида!
Кирилл обхватил голову руками, догадываясь, что сейчас из него станут делать холодец. Его наконец повалили, ударив под колено, перед глазами мелькнул оскаленный рот Бивня и его кулачки, все в болячках.
Никто не заметил, как на месте расправы оказался Пакля. Он подскакивал с разных сторон, пытаясь увидеть, кого казнят. Потом сунулся к одному из промзаводских.
— Э, что тут?
— Свали на хрен! — последовал решительный ответ.
— Ну правда, чего? — упорствовал Пакля. Он волновался, как начинающий репортер, случайно оказавшийся в центре потрясающей сенсации.
— Иди в задницу, не лезь! — гнали его, но он не уходил.
И тут кто-то в жаре битвы достал Паклю. Может, случайно, а может, и со злости, но Пакля получил по зубам. Сначала он немного ошалел. Отошел и несколько секунд молча ощупывал челюсть. Глаза его вдруг начали наливаться кровью.
— Ах вы твари! — заорал он.
Это было так необычно, что несколько парней даже остановились и удивленно обернулись. Пакля в этот момент взялся за какой-то ободок на шее и переместил его на голову. Словно надел маленькие наушники. И с невиданной злобой и решимостью заорал:
— Ко мне! Быстро ко мне!
Никто не ожидал, что занюханный Пакля умеет так кричать и злобно сверкать глазами. Но то, что произошло дальше, ожидалось еще меньше.
Через забор перемахнули двое никому не известных мужиков. Оба крепкие, надутые мышцами и совершенно спокойные на лицо. Правда, одежонка на них была плоховата, и это очень бросалось в глаза. Какие-то мятые, заляпанные краской штаны, уродливые рубашки, драные кеды. Все словно с помойки.
Собственно, оно и было с помойки. Само собой, Пакля позаботился, чтобы переодеть своих близнецов-телохранителей в «штатское». Но одевать пришлось с дядькиного чердака.
Разглядеть и обсудить наряды незнакомцев никто не успел. Оба вломились в толпу, словно две молотобойные машины. Пакля отошел в сторонку и с кривой усмешкой наблюдал, как промзаводская «пехота» разлетается в разные стороны.
Все происходило довольно тихо, раздавались лишь приглушенные шлепки да ошалелое вяканье пострадавших. Кирилл, только-только собравшийся с силами и мыслями, понял, что вокруг кипит бойня. Причем непонятно, кто кого бьет.
Он откатился в сторону и укрылся за старой холодильной камерой, выставленной ржаветь на улицу. Все болело — ребра, суставы, голова. Впрочем, лицо, которое Кирилл старательно прикрывал, мало пострадало. Всего лишь разбитая губа и горящая ссадина над глазом.
Он наконец разглядел — промзаводских дубасят два здоровенных мужика со скучными выражениями на лицах. Сначала Кириллу казалось, что на помощь пришла Гимназия, но все оказалось куда непонятнее. Он не знал ни одного из этих мужиков.
— Сваливаем! Сваливаем! — хрипло орал Бивень, держась за расшибленную физиономию.
Дрын, сидевший с пивом в скверике, первый заметил, что его пацаны выбегают один за другим из-за столовой, хромая и роняя кровавые кляксы. Он вскочил.
— Блин! Кира пехоту привел! — прорычал он. — Кто мне говорил, что Гимназия не подпишется?
— Это не Кира! — задыхаясь, выпалил подбежавший Рваный. — Это Пакля!
— Пакля?!! — у Дрына отвисла челюсть.
— Да, да! Пакля позвал двух мужиков, вообще отмороженные. Надо ребят вытаскивать, пока не убили…
Но вытаскивать ребят не пришлось. Все ребята благополучно убрались сами.
— Козлы! — надрывно хрипел Бивень. — Козлы драные! Ответите!
Каким-то чутьем Дрын понял, что сейчас нужно в самом деле сматываться. А не демонстрировать крутизну и стойкость характера. Вся его команда очень быстро исчезла из-под памятника и тихими улочками добралась до водокачки, где занялась зализыванием ран.
Кирилл не знал, стоит ли ему выбираться из-за морозильника. Но Пакля первым его заметил. Он высокомерно ухмыльнулся и сказал:
— Понял, Кира? Вот так теперь…
И с этими загадочными словами он исчез через пролом в заборе. Оба мускулистых мужика безмолвно последовали за ним.
Тем не менее иногда находились желающие на эту тему поспорить. Была, например, такая оптимистическая версия. Лет сто пятьдесят назад один помещик поставил на Подгорке плотину и стал разводить рыб. И сюда стали приезжать за рыбой.
В самом деле, неподалеку от города имелись развалины плотины. И кое-какая рыбешка там плавала, правда, не в таких количествах, чтобы за ней специально ездить.
Поэтому имелась другая версия — реалистическая.
Рыбой действительно торговали, но не здесь, а на Узловой. Там вообще-то всем торговали — станция есть станция. Вполне возможно, туда приезжали и за рыбой. Зарыбинск же находился за Узловой, следовательно — за рыбой.
Неизвестно, кто тут был прав. Но факт оставался фактом: на Узловой испокон веков торговали и рыбой, и мукой, и семенами, и инструментом, и домашним скотом. Жизнь на станции шевелилась куда бодрее, чем в Зарыбинске. Приезжали поезда, шумел рынок, толкался самый разнообразный люд. Работали пивные и несколько подвальчиков, самонадеянно называющих себя «ресторанами». Процветала сдача комнат внаем, в том числе и на час.
Поршню не впервой было приезжать на Узловую, и всякий раз у него в груди что-то радостно трепетало при виде заполненных людьми улиц, набитых товарами ларей, строящихся домов — больших и красивых. После зарыбинского пыльного безлюдья Узловая казалась столицей мира. И крик приходящего поезда звучал торжественно, как фанфара.
Поршень сошел с автобуса, постоял несколько минут на станции, привыкая к местному многоголосью и многоцветью. Затем подтянул шнурки на кроссовках и зашагал по центральной улице, дыша волнующим воздухом цивилизации.
Он свернул за видеозалом, миновал автохозяйство, разрушенную церковь и вздымающийся к облакам элеватор. Перед ним зеленел, заходясь петушиным криком и собачьим перелаем, одноэтажный жилой сектор. На одной из крошечных тесных улочек его с нетерпением ждали.
Приземистый серый домишко, давно забывший, что такое уход и ремонт, прятался в глубине заросшего крапивой двора. Одичавшие яблони и сливы хранили это место от солнечных лучей, здесь всегда было сыро и сумрачно.
Стучать было необязательно. Поршень налег на дверь плечом, и та подалась внутрь, устало заскрипев. На шум выглянул Жека-Терминатор. На нем была застиранная тельняшка и отвислые спортивные штаны.
— А, ты… — проговорил Терминатор, поскребывая небритую щеку. — Заползай, пацан. Ждем давно, хотели уж за тобой ехать.
— Нет-нет, зачем ехать! — испугался Поршень. — Я ж обещал. Я привез.
— Привез — давай. Да зайди ты, не стой. Поршень шагнул в полутемную избу с низким потолком. Воняло кошатиной и испорченной едой. На засаленном костлявом диване сидели двое малознакомых парней и развинчивали зажеванную магнитофонную кассету. Еще один — лысый и очень худой — сутуло сидел за столом. Он ел.
— Садись, пацан, — лениво махнул рукой Терминатор. — Доставай, чего там у тебя…
Поршень устроился на краешке табуретки, почерневшей от грязи, бережно вынул из-под рубашки пакет.
— О-о, и вправду привез, — сразу ожил Терминатор. — А мы уж, пацан, сами к тебе хотели.
— Не, — Поршень покачал головой. — Я привез. Долг же.
— Это да… Долги надо отдавать. Кредитки руки жгут.
Поршень отсчитал из пакета нужную сумму, передал Терминатору. Тот хмыкнул, разложив купюры веером, потом сунул их за резинку штанов.
— Молодец, пацан. Ты как — выпьешь? Поршень неуверенно повел плечами.
—Давай, не меньжуйся…
Терминатор сунул ему мутный жирный стакан, плеснул туда водки.
— Закусывай, закуривай… Отдыхай, в общем. Поршень придвинулся к липкому столу, где громоздились консервные банки, почерневшие чашки, кульки с рыбьими костями, пакеты с закаменевшим хлебом и прочие следы жизнедеятельности.
Худой лысый мужик не обратил на него внимания, продолжая трапезу. Он пихал в рот куски холодной картошки и расплывшегося сала, торопливо запивал их водкой, морщился, кашлял, снова набивал рот… Он спешил, словно канатоходец, который бежит по веревке и боится остановиться.
Неожиданно лысый поднял глаза и встретился с любопытным взглядом Поршня.
— Ну чо бельманы выставил, фуфлошник? — с неожиданной злобностью выдал он. — Хлебай свою ваксу, пока пищик не перетянули…
Пельмень едва не расплакался, он сейчас все принимал всерьез.
— Ты что?! — зашептал он. — Ты что говоришь? Они ж тебя самого за такие слова порвут. Тише!
— Чего тише? — развязно сказал Пакля. — Я у них главный, понял?
Однако Пельмень не понимал, как недоделанный Пакля может быть у кого-то главным. Тот вскочил, сжимая шлем под мышкой, и встал между бойцами, как хрупкое божество среди суровых апостолов.
— Эти два болвана будут и прыгать, и плавать, и летать, если я скажу. Вот! — и он с размаху отвесил одному хорошего пинка. Боец даже не сморгнул.
— Понял? — торжествующе расхохотался Пакля. — Они — мои ребята.
— Я бы тебя за такое убил, — сокрушенно вздохнул Пельмень. — Они что, совсем дебилы, да?
— Вообще-то, да, — согласился Пакля и отошел в сторонку, разглядывая «своих ребят» со стороны. — Но по-моему, они какие-то зомби. Сам погляди: стоят, гла-зья лупят… Скажешь идти — идут, нет — стоят.
— Или роботы? — предположил Пельмень. — Видишь, какие похожие?
— Нет, они живые. От них какой-то тухлотой волокет, чуешь? Немножко, но есть. Я вот думаю: может, они и мыться сами не умеют? Может, это тоже им приказать надо?
— Если живые — тогда близнецы. Очень уж одинаковые.
Приятели немного помолчали, продолжая разглядывать бойцов-близнецов. Пельмень, как обычно, пребывал во власти тревожных предчувствий. Больше всего ему хотелось сейчас вернуться к «селедкам» и все забыть.
— Таких дел можем наворочать, — мечтательно проговорил Пакля. — Чего хочешь, то и будет. Чего ты хочешь, Пельмень?
— Не знаю. Ничего не хочу. Все у меня есть.
— Ни хрена у тебя нет! А хочешь машину? Вот прямо сейчас, прикажу — и пригонят. А бабу хочешь? Верку-Отличницу, а? Они приведут.
— Так прямо и приведут? — недоверчиво буркнул Пельмень.
— А что? Но я сейчас хотел опробовать, как эти ребята стреляют, — поделился Пакля. — Давай, может, отойдем в лесочек. Автоматики-то — вот они.
— Ты что? — Пельмень просто переменился в лице. — А если они по нам и опробуют? Слушай, Пакля, откуда они вообще взялись? Может, они нас специально заманивают? Ты хоть спрашивал, кто они? Могут они хоть говорить?
— Говорят они плоховато. Почти ничего не говорят. Мы вот через эту штуку с ними общаемся, — он похлопал по шлему. — Я какую-нибудь мысль напрягу, а они слышат. Даже не надо рот открывать. А откуда они, я так и не понял. Какой-то боевой отряд… Ну, пошли до лесочка. Постреляем…
Пельменя пришлось толкать, поскольку сам он идти боялся. Через несколько шагов он вдруг воскликнул:
— Стой! Там змея!
— Где? — изумился Пакля, выглянув вперед. И тут же его морщинистое лицо еще больше сморщилось от смеха.
— Змея! — выдав ил он, корчась и хватаясь за живот. — Ну ты дал! Иди, понюхай эту змею.
В самом деле, на этот раз Пельмень крупно промахнулся. Впереди лежала, свернувшись кольцами, кучка фекалий. Кто-то навалил ее прямо на тропинке.
— Змея! — продолжал Давиться Пакля. — Кучи говна испугался! Ну ты клоун…
Вдруг он перестал заливаться и придал лицу плутоватое выражение.
— Ты вроде не верил, что они меня слушаются и уважают? А вот смотри… — подозвав одного из близнецов, Пакля указал на кучку. — Жри говно! — приказал он. — И чтоб с улыбкой!
Улыбаться боец не стал, но в остальном послушался. К неизмеримому ужасу Пельменя, он наклонился, влез в кучу пальцами и сунул их себе в рот.
— Вот! — Пакля мелко рассмеялся.
— Меня сейчас вырвет, — безжизненно выдавил Пельмень.
— Ничего не вырвет. Привыкай. А захочу — они и тебя заставят котяхи жрать. Понял? Ну пошли, пошли… Шучу я.
* * *
На спортплощадке за общежитием училища механизаторов редко бывало многолюдно. Тем более летом, когда занятия по физкультуре проводить не с кем.Турники, лестницы, брусья дошли до такого печального состояния, что напоминали скорее следы вымершей цивилизации, нежели символы спорта и здорового образа жизни. Обычно к этим ржавым кособоким конструкциям привязывали пасущихся коров местные жители. И лишь изредка здесь раздавалось человеческое разноголосье.
Сегодня, вопреки традициям, на площадке было оживленно. Несколько школьников, разжившись где-то тремя бутылками портвейна, устроили себе пикник. Не привыкшие к алкоголю, они очень быстро возбудились, завелись и теперь громко кричали, прыгали, затевали какие-то споры. Их звонкие голоса отчетливо доносились до Кирилла, сидевшего в полном одиночестве на другом конце площадки.
Он устроился на трухлявой скамейке под яблонями где его никто не мог видеть. Сегодня он вышел, как всегда, из дома, чтобы поболтаться по городу, и вдруг понял, что уже не может просто и беззаботно ходить туда-сюда.
Он испытал странное чувство, словно все на него смотрят и все про него знают. Кирилл шел по улице и прямо-таки чувствовал взгляды на спине. Вообще-то, на самом деле всем было на него плевать. У всех доставало своих проблем. Но история с деньгами, в которую влип Кирилл, являлась для него такой масштабной катастрофой, что казалось, в нее втянут весь город.
В конце концов, он нашел место, где можно побыть одному, и спрятался там. Школьники его не видели. Они в настоящий момент ползали по спортивным снарядам и демонстрировали физическую форму. Одни подтягивались, другие выполняли подъем-переворот и «склепку», третьи просто кувыркались. Иногда опускались на землю, чтобы принять стопочку, после чего снова лезли заниматься физкультурой. В юном возрасте алкоголь способен какое-то время придавать людям и силы, и бодрость.
В уединении Кирилл чувствовал себя безопасно и отстраненно от всего мира. Поэтому он слегка вздрогнул, когда услышал позади себя шаги. Но это был всего лишь Мося, который, видимо, тоже не искал шумного общества. Иначе пошел бы на Гимназию, а не сюда.
— О, привет, — грустно сказал Мося. — А Хряща нет?
— Нету, — ответил Кирилл. — Иди, не бойся.
— А я и не боюсь. Я так.
Лицо Моей украшал аккуратный по форме, сочный синяк. В прошлый раз на Гимназии он упустил-таки кошку с недописанным словцом на боку. Хрящ так расстроился, что от души сунул однокласснику кулаком. И обещал дать еще.
— Сидишь? — проговорил Мося, устраиваясь рядом. — А они чего?
Вопрос относился к школьникам. Те уже оставили спортивные упражнения и, выпив весь портвейн, с звонкими криками били кого-то из своих.
— Отдыхают люди, — вяло проговорил Кирилл. Они помолчали некоторое время. Мося уловил в coбеседнике какую-то напряженность и даже заерзал на месте.
— Кира, — сказал он, — а как ты будешь от армии косить?
— Не знаю, — Кирилл пожал плечами. — Я вроде не собирался.
— И чего, пойдешь, что ли, в строй?
— А что делать-то?
— Не-е… — Мося вздохнул. — Мне туда не надо. Я косить буду.
— Под дурика?
— Это вряд ли.
— А чего? Давай под дурика. У тебя хорошо получится.
— Не-е… Под дурика — это надо приколы всякие показывать. Слюни там пускать или в трусы налить.
— И налей! Первый раз, что ли?
— Не, там надо конкретно все показывать. Чуть не так — расколят. Надо, чтоб по-настоящему. Ногу, к примеру, сломать. Но ногу жалко.
— Бошку пробей. Не жалко.
— Я думал, ты способы какие-нибудь знаешь, — разочарованно вздохнул Мося. — Мне тут сказали кое-какие способы, но пока не знаю, что пробовать.
— Какие еще способы? — Вообще-то Кирилла это не очень интересовало, но разговор как-то тек и позволял проводить время.
— Способы есть. К примеру, курить чай.
— Чай? Это зачем?
— А от чая весь желтеешь. Как больной. Он на печень как-то действует. Что-то такое от него бывает… на «це». Цитрус?
— А может, цирроз?
— О, точно. Но это ж не страшно? Это ж лучше, чем два года мучиться? Легкая ведь болезнь?
— Ерунда, а не болезнь, — согласился Кирилл. — Только водку пить нельзя. И есть только с ложечки. И в туалет ходить через трубочку. А так — фигня…
— Ну вот. А еще — спичка, знаешь? Надо наточить спичку, поковыряться в зубах и в ногу ее воткнуть. Нога пухнет, а никто не догадается, от чего.
— Это знаю. Бабай рассказывал. У них на поселении один мужик себе так сделал, чтоб на работу не ходить. Подействовало — три месяца мучился, орал по ночам. Потом ногу, кажется, отрезали.
— Отрезали ногу? — Мося задумался. — Может, спичка была плохая?
Школьники тем временем уже закончили драться и теперь в соревновательном порядке отжимались от земли. Один куда-то побежал. Очевидно, наскребли мелочи еще на бутылку.
— Колбасный способ знаешь? — таинственно проговорил Мося. — Берешь кусок вареной колбасы грамм на пятьсот, завязываешь в целлофановый кулек — и на теплую печку. Она за неделю такая становится… ну, как бы зелененькая. Главное, дождаться, чтоб кулек сам лопнул.
— И что потом? — хмыкнул Кирилл. — Жрешь ее — и кишки вылазят?
— Не, жрать нежелательно. Сок из нее выжимаешь и мажешь руки, живот, шею. На коже такие белые пузыри вскакивают. Протыкаешь — гной льется. Но не больно. Вот так придешь на комиссию — и там все охренеют.
— М-да… Если сам раньше не охренеешь, — признался Кирилл. — Лучше б ты, Мося, про другое думал. Тебе до армии еще, как до Северного полюса. Еще не доживешь. Нажрешься какой-нибудь зеленой колбасы — и привет.
В этот момент снова послышались шаги. Мося беспокойно завертел головой и вдруг встал.
— Смотри, — удивленно проронил он. Среди поломанных и изрезанных яблонь гордо вышагивал маленький Бивень, преувеличенно широко размахивая руками. Его узкие глаза бегали по сторонам, в зубах торчала сигарета.
У Кирилла вдруг заколотилось сердце. Он боялся, конечно, не Бивня. Он боялся причины, которая заставила того прийти сюда.
Бивень остановился в нескольких шагах, сурово отшвырнул окурок.
— Кира! — громко сказал он. — Я тебя еле нашел. Дрын забиваеть тебе стрелу. Через час под памятником. Будет разбор вопросов, ну, ты знаешь…
И он замолчал, страшно гордый своей важной дипломатической миссией. Потом, обкусив с руки пару болячек, хитро добавил:
— Подмывайся.
— Ничего себе… — с дрожью в голосе проговорил Мося, когда Бивень величественно удалился. — Чего они, а?
— Ничего, — хмуро ответил Кирилл. Ему ни капли не хотелось ввязывать кого-либо в свои неприятности. Тем более от Моей в этом не было бы никакого толку.
— Бить будут, да?
— Не знаю… Может, и будут.
— И ты пойдешь?
— Нет, блин, колбасы тухлой наемся и скажу, что заболел, — со злостью выпалил Кирилл. Он закурил и в сердцах забросил спичку далеко в траву. — И вообще, отвали…
— Слушай… — Мося был необычайно взволнован. — Может, давай это… Я пацанов позову с Гимназии.
— Мои дела, — покачал головой Кирилл. Но, хорошенько подумав, он добавил: — Вообще, ладно. Дуй на Гимназию, скажи, где я. Но пусть только никто не лезет в разговор. Пусть просто побудут… на всякий случай.
— На какой… какой случай? — Мося часто-часто заморгал.
— На такой, — отрезал Кирилл. — До больницы меня донести, если что. Все, вали к пацанам.
Мося умчался сразу. Кирилл же посидел еще некоторое время, размышляя, не сунуть ли ему под майку какую-нибудь арматурину. Потом сказал себе: «Была не была» — и отправился к памятнику.
Дрын и вся его банда были уже на месте. Они поднялись со скамеек и от нетерпения выдвинулись на несколько шагов навстречу Кириллу.
— Надо же, — сказал Бивень, укусив себя за руку, — один идеть, без бабы. А то опять пришлось бы отпустить.
— Храбрый, наверно, — хмыкнул Поршень, глядя на Кирилла из-за чужих спин. — А ведь я говорил… Он и тогда один был, и сейчас. Я говорил, Гимназия за него не подписалась.
— Что ж ты, козел, делаешь? — проговорил Дрын, по обыкновению ухмыляясь. — Не в падлу было черные бабки ныкать? На покойников собрали, а ты, сука, хапнул.
— Я ничего не хапнул, — тихо, но напряженно произнес Кирилл. Но его пока не собирались выслушивать.
— Ты нас кинуть хотел, да? — продолжал Дрын. — Молодец, классно кинул. Пацаны, между прочим, последнее отдавали. Вано колеса от мопеда продал. Шерсть — из бабкиной пенсии принес… А ты, ублюдок, пришел такой с честными глазами… Девочке бедной помочь… Хорошо хапнул, молодец.
— Умный… — многозначительно похвалили из толпы.
— Я не хапал, — процедил Кирилл, и его кулаки непроизвольно сжались.
— А кто ж тогда? — с издевательским добродушием усмехнулся Дрын. — Большие пацаны отняли, да?
— Нет, не большие. Маленькие… Вот он у меня все забрал, — Кирилл ткнул пальцем в Поршня. — И сказал, что сам отдаст.
— Что-о?! — возмущение Поршня было столь же колоссальным, сколь и неподдельным. — Ты это на меня?.. На меня?..
— Дрын, он наших пацанов парафинит, — злобно воскликнул Бивень, подпрыгнув на месте от нетерпения. — Дай я ему чавку выставлю!
— Обожди. Потом выставишь, еще будет время, — взгляд Дрына стал тяжелым. — У тебя еще хватает хамства на ребят парафин гнать? За это отдельно получишь. За брехню, за кидалово, за деньги — за все получишь.
— Я не брал деньги! — почти закричал Кирилл. — Поршень пришел ко мне домой и все забрал. Сказал, сам отдаст.
— Дрын, я ж говорил, — затараторил Поршень, свирепо вращая глазами. — Такие козлы только на Гимназии бывают. Сам схавал — на других катит…
— Осядь, — с железным спокойствием проговорил Дрын. — Я и сам знаю, что наши такое никогда не сделают. А ты, Кира, обоснуй-ка свой тухлый базар. Докажешь, что Поршень у тебя был?
Кирилл открыл рот, но запнулся. Доказывать было нечем. В принципе, мать видела, как Поршень приходил… Но ее вмешивать нельзя. Последнее дело за мамочкой и папочкой прятаться.
— А ты докажешь, что это я взял? — буркнул он.
— А хрен ли тут доказывать? — ухмыльнулся Дрын, сверкнув зубами. — Деньги ты взял, все видели. И хана. Больше этих денег никто не видел и не слышал. В том числе и Машка.
— Конечно, она не слышала, потому что я ей не говорил, — невпопад пробормотал Кирилл.
— Это точно, не говорил, — прозвучало злорадное шипение Поршня. — Он вообще никому не говорил. Ребята спрашивали — на Гимназии вообще про деньги не слыхали. Он все сам сочинил…
Кирилл готов был взорваться от ненависти и возмущения. Так бы и сорвался с места, снес бы череп этой лживой сволочи Поршню.
— Ну, кажется, разобрали вопрос, — подвел итог Дрын. — Все понятно. Что, Кира? Свое, конечно, получишь, и много. Но если ты пацан, то деньги должен до Машки донести. Не знаю, где ты их брать будешь, твои проблемы… И все равно, всей твоей Гимназии — звездец. Будем долбить всех, кого увидим. По-страшному, понял? До полусмерти.
— За что? — процедил Кирилл.
— За тебя, милый. И всем будем говорить, что за тебя. И Машке дадим раскладочку, какой ты добренький и честный оказался. Чтоб она знала… Сейчас отпускаем, иди… Но по улицам больше не шарься — можешь заболеть.
/
— Я не брал деньги, — с упорством обреченного повторил Кирилл. — Поршень забрал.
— Ну ты достал! — взорвался Поршень. — Дрын, ну сколько он будет на меня эту парашу лить?
— Дайте я ему вломлю! — простонал Бивень, прыгая на месте. — Он и вправду достал.
— Отхреначить его! — раздались крики из толпы.
— Ладно, — Дрын с ухмылкой кивнул. — Гимназиста побуцкать никогда не вредно. Только отведите куда-нибудь, чтоб… Чтоб не здесь.
— А ну пошли, с-сука! — Бивень с силой столкнул Кирилла с места. — Шевели заготовками, иди, коз-зел.
Кирилл понял, что его волокут за столовую. Там был небольшой грязный дворик, почти всегда пустой. А если и не пустой — толстые поварихи вряд ли чем ему помогут.
Толпа промзаводских, обрадованная давно желанным приключением, возбужденно гудела. Все были энергичны и деловиты, словно с хорошим настроением выходили на любимую работу. В основном Кирилла окружал молодняк. Дрын и еще трое ребят постарше остались в скверике, один пошел к баданянской палатке за пивом.
Они будут хлебать пиво, пока Кирилла пинают ногами и возят по пыли. Он сильно пожалел, что не собрал с собой подкрепление. Пяток взрослых гимназистов — и его бы не тронули. Хотя как сказать…
Кирилла втащили во дворик столовой. Тут же кто-то ударил. Перед глазами рассыпался фейерверк белых искр, Кирилл почувствовал, что падает. Он ударился спиной о корявый раздолбанный асфальт, но его сразу втроем подняли за шиворот.
— Ну что? — бесновался Поршень. — Кто деньги брал? Я брал? Говори, я? — И он с размаха залепил Кириллу оплеуху, попав по глазам.
Через мгновение молотили уже со всех сторон, Кирилл задыхался, сердце бешено колотилось. Он закрылся и шаг за шагом отступал, стараясь не упасть.
— Я деньги взял? — в поле зрения опять появилась ненавистная физиономия Поршня. Кирилл, забыв про боль, размахнулся и что есть сил приложил ему ботинком между ног. Даже самому стало больно.
— А-а! — заорал Поршень, сгибаясь пополам. — Су-ука! Убью, гнида!
Кирилл обхватил голову руками, догадываясь, что сейчас из него станут делать холодец. Его наконец повалили, ударив под колено, перед глазами мелькнул оскаленный рот Бивня и его кулачки, все в болячках.
Никто не заметил, как на месте расправы оказался Пакля. Он подскакивал с разных сторон, пытаясь увидеть, кого казнят. Потом сунулся к одному из промзаводских.
— Э, что тут?
— Свали на хрен! — последовал решительный ответ.
— Ну правда, чего? — упорствовал Пакля. Он волновался, как начинающий репортер, случайно оказавшийся в центре потрясающей сенсации.
— Иди в задницу, не лезь! — гнали его, но он не уходил.
И тут кто-то в жаре битвы достал Паклю. Может, случайно, а может, и со злости, но Пакля получил по зубам. Сначала он немного ошалел. Отошел и несколько секунд молча ощупывал челюсть. Глаза его вдруг начали наливаться кровью.
— Ах вы твари! — заорал он.
Это было так необычно, что несколько парней даже остановились и удивленно обернулись. Пакля в этот момент взялся за какой-то ободок на шее и переместил его на голову. Словно надел маленькие наушники. И с невиданной злобой и решимостью заорал:
— Ко мне! Быстро ко мне!
Никто не ожидал, что занюханный Пакля умеет так кричать и злобно сверкать глазами. Но то, что произошло дальше, ожидалось еще меньше.
Через забор перемахнули двое никому не известных мужиков. Оба крепкие, надутые мышцами и совершенно спокойные на лицо. Правда, одежонка на них была плоховата, и это очень бросалось в глаза. Какие-то мятые, заляпанные краской штаны, уродливые рубашки, драные кеды. Все словно с помойки.
Собственно, оно и было с помойки. Само собой, Пакля позаботился, чтобы переодеть своих близнецов-телохранителей в «штатское». Но одевать пришлось с дядькиного чердака.
Разглядеть и обсудить наряды незнакомцев никто не успел. Оба вломились в толпу, словно две молотобойные машины. Пакля отошел в сторонку и с кривой усмешкой наблюдал, как промзаводская «пехота» разлетается в разные стороны.
Все происходило довольно тихо, раздавались лишь приглушенные шлепки да ошалелое вяканье пострадавших. Кирилл, только-только собравшийся с силами и мыслями, понял, что вокруг кипит бойня. Причем непонятно, кто кого бьет.
Он откатился в сторону и укрылся за старой холодильной камерой, выставленной ржаветь на улицу. Все болело — ребра, суставы, голова. Впрочем, лицо, которое Кирилл старательно прикрывал, мало пострадало. Всего лишь разбитая губа и горящая ссадина над глазом.
Он наконец разглядел — промзаводских дубасят два здоровенных мужика со скучными выражениями на лицах. Сначала Кириллу казалось, что на помощь пришла Гимназия, но все оказалось куда непонятнее. Он не знал ни одного из этих мужиков.
— Сваливаем! Сваливаем! — хрипло орал Бивень, держась за расшибленную физиономию.
Дрын, сидевший с пивом в скверике, первый заметил, что его пацаны выбегают один за другим из-за столовой, хромая и роняя кровавые кляксы. Он вскочил.
— Блин! Кира пехоту привел! — прорычал он. — Кто мне говорил, что Гимназия не подпишется?
— Это не Кира! — задыхаясь, выпалил подбежавший Рваный. — Это Пакля!
— Пакля?!! — у Дрына отвисла челюсть.
— Да, да! Пакля позвал двух мужиков, вообще отмороженные. Надо ребят вытаскивать, пока не убили…
Но вытаскивать ребят не пришлось. Все ребята благополучно убрались сами.
— Козлы! — надрывно хрипел Бивень. — Козлы драные! Ответите!
Каким-то чутьем Дрын понял, что сейчас нужно в самом деле сматываться. А не демонстрировать крутизну и стойкость характера. Вся его команда очень быстро исчезла из-под памятника и тихими улочками добралась до водокачки, где занялась зализыванием ран.
Кирилл не знал, стоит ли ему выбираться из-за морозильника. Но Пакля первым его заметил. Он высокомерно ухмыльнулся и сказал:
— Понял, Кира? Вот так теперь…
И с этими загадочными словами он исчез через пролом в заборе. Оба мускулистых мужика безмолвно последовали за ним.
* * *
Жителям Зарыбинска было совершенно наплевать, почему их город так назвали. Зарыбинск — ну и пусть. Могли и чего похуже придумать.Тем не менее иногда находились желающие на эту тему поспорить. Была, например, такая оптимистическая версия. Лет сто пятьдесят назад один помещик поставил на Подгорке плотину и стал разводить рыб. И сюда стали приезжать за рыбой.
В самом деле, неподалеку от города имелись развалины плотины. И кое-какая рыбешка там плавала, правда, не в таких количествах, чтобы за ней специально ездить.
Поэтому имелась другая версия — реалистическая.
Рыбой действительно торговали, но не здесь, а на Узловой. Там вообще-то всем торговали — станция есть станция. Вполне возможно, туда приезжали и за рыбой. Зарыбинск же находился за Узловой, следовательно — за рыбой.
Неизвестно, кто тут был прав. Но факт оставался фактом: на Узловой испокон веков торговали и рыбой, и мукой, и семенами, и инструментом, и домашним скотом. Жизнь на станции шевелилась куда бодрее, чем в Зарыбинске. Приезжали поезда, шумел рынок, толкался самый разнообразный люд. Работали пивные и несколько подвальчиков, самонадеянно называющих себя «ресторанами». Процветала сдача комнат внаем, в том числе и на час.
Поршню не впервой было приезжать на Узловую, и всякий раз у него в груди что-то радостно трепетало при виде заполненных людьми улиц, набитых товарами ларей, строящихся домов — больших и красивых. После зарыбинского пыльного безлюдья Узловая казалась столицей мира. И крик приходящего поезда звучал торжественно, как фанфара.
Поршень сошел с автобуса, постоял несколько минут на станции, привыкая к местному многоголосью и многоцветью. Затем подтянул шнурки на кроссовках и зашагал по центральной улице, дыша волнующим воздухом цивилизации.
Он свернул за видеозалом, миновал автохозяйство, разрушенную церковь и вздымающийся к облакам элеватор. Перед ним зеленел, заходясь петушиным криком и собачьим перелаем, одноэтажный жилой сектор. На одной из крошечных тесных улочек его с нетерпением ждали.
Приземистый серый домишко, давно забывший, что такое уход и ремонт, прятался в глубине заросшего крапивой двора. Одичавшие яблони и сливы хранили это место от солнечных лучей, здесь всегда было сыро и сумрачно.
Стучать было необязательно. Поршень налег на дверь плечом, и та подалась внутрь, устало заскрипев. На шум выглянул Жека-Терминатор. На нем была застиранная тельняшка и отвислые спортивные штаны.
— А, ты… — проговорил Терминатор, поскребывая небритую щеку. — Заползай, пацан. Ждем давно, хотели уж за тобой ехать.
— Нет-нет, зачем ехать! — испугался Поршень. — Я ж обещал. Я привез.
— Привез — давай. Да зайди ты, не стой. Поршень шагнул в полутемную избу с низким потолком. Воняло кошатиной и испорченной едой. На засаленном костлявом диване сидели двое малознакомых парней и развинчивали зажеванную магнитофонную кассету. Еще один — лысый и очень худой — сутуло сидел за столом. Он ел.
— Садись, пацан, — лениво махнул рукой Терминатор. — Доставай, чего там у тебя…
Поршень устроился на краешке табуретки, почерневшей от грязи, бережно вынул из-под рубашки пакет.
— О-о, и вправду привез, — сразу ожил Терминатор. — А мы уж, пацан, сами к тебе хотели.
— Не, — Поршень покачал головой. — Я привез. Долг же.
— Это да… Долги надо отдавать. Кредитки руки жгут.
Поршень отсчитал из пакета нужную сумму, передал Терминатору. Тот хмыкнул, разложив купюры веером, потом сунул их за резинку штанов.
— Молодец, пацан. Ты как — выпьешь? Поршень неуверенно повел плечами.
—Давай, не меньжуйся…
Терминатор сунул ему мутный жирный стакан, плеснул туда водки.
— Закусывай, закуривай… Отдыхай, в общем. Поршень придвинулся к липкому столу, где громоздились консервные банки, почерневшие чашки, кульки с рыбьими костями, пакеты с закаменевшим хлебом и прочие следы жизнедеятельности.
Худой лысый мужик не обратил на него внимания, продолжая трапезу. Он пихал в рот куски холодной картошки и расплывшегося сала, торопливо запивал их водкой, морщился, кашлял, снова набивал рот… Он спешил, словно канатоходец, который бежит по веревке и боится остановиться.
Неожиданно лысый поднял глаза и встретился с любопытным взглядом Поршня.
— Ну чо бельманы выставил, фуфлошник? — с неожиданной злобностью выдал он. — Хлебай свою ваксу, пока пищик не перетянули…