Страница:
Дани бросила на Киннитан суровый взгляд.
– Ты меня дразнишь, Кин-я. Я не могу в такое поверить. Ведь здешних женщин выбрал сам автарк! Он не допустит, чтобы с ними что-то случилось, да будет благословенно его имя.
– Автарк очень редко заходит сюда, а нас во дворце-саду сотни. Боюсь, он помнит лишь нескольких. Многие невесты выбраны по политическим соображениям – например, они из влиятельных семей в других странах. А некоторые так же, как я. Никто не знает, почему избрали именно нас.
– Зато мы знаем! – возразила Даньяза. – Потому что он тебя полюбил!
Киннитан фыркнула.
– Я же просила тебя не сочинять про меня историй, Дани. Он полюбил меня? Он даже не смотрел на меня, когда говорил с моими родителями. – Лицо Киннитан сделалось обиженным. – Они продали меня. Хотя, наверное, другого выхода не было.
– Продали автарку? Это не продажа, а высокая честь! – Лицо Дани как будто окаменело. – Тебе ничего не будет за такие слова? – шепотом спросила она.
– Поэтому я и привела тебя сюда. Здесь нет высоких стен и густых кустов: шпионам негде спрятаться, – ответила Киннитан. Она словно состарилась на десять лет с тех пор, как попала сюда, и теперь чувствовала себя старшей сестрой Дани. – Видишь того садовника – вон там, у павильона?
– Того, в мешковатом костюме?
– Только не говори при нем «он». Это Танисса, одна из избранных. Почти все они носят женские имена. Ее работа состоит в том, чтобы наблюдать за мной, хотя я не знаю, кто поручил ей это. Куда бы я ни пошла – она тут как тут. Для обычного садовника Танисса слишком свободно перемещается по обители Уединения. Вчера утром она даже явилась в бани под предлогом, что у нее какое-то поручение к мальчику, греющему воду. – Киннитан с отвращением посмотрела на мускулистую садовницу. Та делала вид, будто рассматривает листья фруктового дерева. – Поговаривают, это она убила принцессу с острова Ака-рис, погибшую в прошлом месяце. Выбросила девушку из окна. Нам, естественно, сказали, что та сама упала.
– Кин-я, какой ужас! Киннитан пожала плечами.
– Так они живут. У меня здесь есть подруги – но не такие, конечно, как мы с тобой. Надеюсь, когда-нибудь появятся и настоящие друзья. Они необходимы, если хочешь остаться в живых, а не свалиться замертво, выпив чай перед сном.
Дани долго смотрела на нее, не говоря ни слова, хотя обычно не умела долго молчать.
– Ты очень изменилась, Киннитан, – наконец промолвила она. – Стала сильной. Как те девушки из бродячей труппы, что танцевали на площади Солнечного Пути.
Киннитан рассмеялась – может быть, немного резко. Ее рассердила наивность Дани. Счастливая, она еще могла позволить себе это!
– Ну что ж, может быть, ты права. Здесь все говорят друг другу любезности. Если не принимать во внимание редкие стычки, жизнь в целом мирная и приятная. Тебе нравится мое платье?
Она подняла руку, чтобы Дани могла полюбоваться плиссированным рукавом, изящным и прозрачным, как крыло стрекозы.
– Красивое, – ответила подруга.
– Да, кpacивoe. И, как я уже сказала, на первый взгляд жизнь здесь кажется мирной и уютной. Но если копнуть глубже, обитель Уединения похожа на яму со скорпионами.
– Не говори так, Кин-я. Ты пугаешь меня. – Дани взяла ее за руку. – Ты же королева! Это должно быть замечательно, даже если люди вокруг неприятные. А автарк? Какой он? Ты с ним… у вас?.. – Она покраснела.
Киннитан от удивления вытаращила глаза. Теперь она редко позволяла себе подобным образом открыто проявлять эмоции.
– Дани! Неужели ты не слушала меня? – спросила она. – Я же говорила: автарк почти не бывает здесь. Когда он хочет видеть кого-то из своих жен, ее отводят к нему во дворец. Правда, этот дворец – тоже его, но ты понимаешь, что я имею в виду. Он ни разу не говорил со мной с тех пор, как купил у родителей. Тем более не занимался со мной любовью! Да, если тебя интересует, я по-прежнему девственница. Как ты, наверное, слышала от старших девушек, лишиться девственности можно, только если мужчина и женщина находятся в одной комнате.
– Кин-я! Ты не должна так говорить! – воскликнула Дани, то ли смущенная, то ли просто не желавшая разрушать свои романтические иллюзии. Помолчав немного, она снова спросила: – Но если он не влюблен в тебя и ты не принцесса – ты ведь не принцесса? – тогда… Тогда зачем он на тебе женился?
– Прежде всего он пока на мне не женился, – сообщила Киннитан. – Так мне, по крайней мере, кажется. У меня уже были занятия со священниками. Они учили меня каким-то странным ритуалам. Возможно, это подготовка к свадебной церемонии. Некоторые здешние женщины проходили свадебную церемонию, а некоторые нет… Их взяли сюда, и все. А вот почему он выбрал меня… Знаешь, Дани, я и сама теряюсь в догадках. Думаю, никто в этом змеином гнезде не сможет объяснить мне.
– У меня для тебя большой сюрприз, дорогая, – объявила Луан, когда слегка запыхавшаяся Киннитан вошла к ней в комнату. – Ты должна нарядиться и подготовиться. У нас мало времени.
Луан щелкнула пальцами, и две молчаливые туанские девушки неслышно, словно тени, впорхнули в комнату.
– Но… Луан… Спасибо тебе. А что мы будем делать?..
– Мы отправляемся во дворец, сладкая. Кое-кто особенный хочет тебя видеть.
– Автарк? – Киннитан чуть не задохнулась.
– О нет! – рассмеялась Луан, воздев руки к небу. Девушка-туанка, которая при этом щипцами для завивки волос чуть не обожгла руку своей хозяйке, побледнела. – Если бы сам автарк возжелал тебя видеть, тебя готовили бы целую неделю. Нет, мы отправляемся к моему кузену.
Киннитан не сразу поняла.
– К Джеддину? К «леопарду»?
– Да, моя драгоценная, нас пригласили к прекрасному Джеддину. Он хочет поговорить, вместе вспомнить детство. Я пойду с тобой в качестве компаньонки. Повезло же мне! Я обожаю этого молодого человека.
– Но… – замялась Киннитан. – Разве я могу встречаться с мужчинами?
Луан недовольно поморщилась.
– Он не простой мужчина – он предводитель «леопардов». Джеддина выбрал сам автарк, да благословят его боги. И с тобой буду я, дитя мое. Разве этого недостаточно, чтобы все выглядело пристойно?
Взгляд избранной метнулся на туанскую девушку-рабыню, и Киннитан задумалась, действительно ли подобные встречи являются обычным делом, как утверждает Луан.
Наконец обе были готовы. Избранная Луан в украшенной бахромой и стеклярусом одежде напоминала корабль на параде. Киннитан поверх платья набросила простенький плащ с капюшоном, почти такой же, какой она носила в Улье. Они отправились в путь.
Несмотря на тревогу, девушка была приятно взволнована: впервые за три месяца она выйдет за стены обители Уединения, усть и не дальше дворца-сада. Это был ее первый шанс увидеть кого-то еще, помимо Дани и матери (почти все время, что они провели вместе, мать плакала от счастья и твердила о том, как повезло их семье). К тому же Джеддин станет первым настоящим мужчиной, которого Киннитан увидит после переселения в эту прекрасную благоухающую тюрьму с фонтанами и прохладными каменными переходами.
Избранные, охранявшие ворота обители Уединения, не носили женских одежд. Они были огромными и неуклюжими. Вооружение стражников состояло из церемониальных мечей с плоскими лезвиями – такими широкими, что они годились бы в качестве чайных подносов. Они долго спорили шепотом, прежде чем выпустить Луан, Киннитан и двух молчаливых туанских служанок из ворот и позволить им пройти в большой дворец. Один из стражников направился за ними следом. Он замыкал процессию и напоминал огромную пастушью собаку, сопровождающую стадо овец. Почти час они шли через роскошные, совершенно безлюдные сады, по пустынным переходам и через дворики, украшенные так богато, словно их приготовили к приезду кого-то из членов королевской семьи.
Наконец они достигли маленького уютного двора с фонтаном. В глубине двора, там, где каменные плитки уступали место клумбам и песчаным дорожкам, Киннитан увидела огромный полосатый навес, способный вместить дюжину гостей. Под этим балдахином на горе подушек расположился мускулистый загорелый молодой человек, одетый в белые одежды, словно жених. При приближении Луан и Киннитан он поднялся и на минуту заколебался, выбирая, кому отдать предпочтение. Потом опустился на колено перед девушкой.
– Госпожа, вы так добры, что пришли, – проговорил он, поднялся и повернулся к Луан. – Уважаемая кузина, вы оказываете мне большую честь.
Луан вытащила из кармана веер и раскрыла его со звуком щелкающего клюва.
– Всегда рада услужить, капитан.
Джеддин жестом пригласил гостей расположиться под навесом, потом отправил слугу за прохладительными напитками. После непродолжительного обмена любезностями с Луан, вопросов о ее здоровье и здоровье самых важных персон из обители Уединения он вновь обратился к Киннитан:
– Луан говорила, вы помните меня.
Киннитан покраснела: она помнила только, как другие мальчишки обижали и унижали его. Очень сложно было соединить эти воспоминания с сегодняшней встречей. Мускулы капитана «леопардов» двигались под кожей, как мышцы настоящего леопарда. Киннитан однажды наблюдала это животное в клетке на базарной площади Солнечного Пути. Это был самый опасный зверь, какого ей доводилось встретить в жизни. Но, несмотря на явственно ощутимую силу, на зубы и когти, наводившие ужас, тот леопард выглядел грустным и потерянным, как будто вместо толпы людей он видел вокруг родные тенистые леса – видел, но не мог туда попасть.
В глазах Джеддина Киннитан, как ей показалось, заметила то же выражение, и оно удивило ее. Девушка решила, что придумывает небылицы, уподобляя красивого молодого мужчину плененному зверю.
– Да, капитан, я вас помню. Вы знали моих братьев.
– Верно.
Охотно, как обычно делают в таких случаях добившиеся высокого положения люди, Джеддин стал вспоминать давние дни на улице Кошачьего Глаза и описывать похождения юных сорванцов. Он и себя считал одним из них. Послушать его, так он был равным среди равных, а о бедах, что с ним приключались, он позабыл. Это звучало странно: так, словно Джеддин провел детство за расписной ширмой. Он придумывал собственную историю и вспоминал лишь то, что ему нравилось. Несколько раз Киннитан приходилось прикусывать себе язык – так сильно хотелось ей поправить рассказчика. Но что-то в самом Джедди-не и в его манере говорить не позволяло Киннитан выразить сомнение, что его слова соответствуют действительности. Это оьгло бы так же отвратительно, как поведение ее братьев, когда они толкали его в спину и заставляли бежать, а он спотыкался и падал.
Но вот принесли напитки. Пока слуги разливали чай и раскладывали по тарелкам сласти, Киннитан смотрела на Луан. Та не сводила глаз с Джеддина. В ее глазах горела жадность – с таким выражением она обычно следила, чтобы ей в чашку не забыли положить ложечку розового желе. Удивительно было не то, что Луан считала Джеддина привлекательным. Он действительно был красив: безупречное, как у статуи, тело, благородные черты лица, прямой нос, густые брови и удивительно яркие зеленые глаза. Изумляло другое: то, что Луан, давно вошедшая в зрелый, можно сказать, почтенный возраст и в свое время лишившая себя определенных органов, по-прежнему способна испытывать подобные чувства.
– Подумать только! – воскликнула Луан, прерывая тишину. – Через столько лет мы, соседи, снова встретились!
Теперь изумрудные глаза Джеддина обратились к Киннитан.
– Вы, должно быть, очень счастливы, госпожа. Из нас троих вы взлетели выше всех. Жена Бесценного! – Он опустил взгляд. – Беспримерная честь.
– Да, конечно, – ответила Киннитан.
«С таким же успехом я могла бы выйти замуж за подушку или сандалию», – чуть не вырвалось у нее.
Однако она сдержалась. Джеддин показался ей искренне верящим в автарка. По крайней мере, когда речь заходила о живом боге, в капитане отряда «леопардов» чувствовалось искреннее благоговение перед правителем.
– Я польщена его священным вниманием, – добавила Киннитан.
– Автарк благословлен… – Джеддин сделал паузу и, к удивлению Киннитан, покраснел.
– Он, наш автарк, благословлен самими небесами, особенно своим божественным отцом Нушашем, – неожиданно вклинилась в разговор Луан.
– Да, конечно. Восславим же Бесценного, – подхватил Джеддин.
Киннитан послушно повторила его слова, но никак не могла избавиться от ощущения, будто пропустила что-то очень важное.
– Нам пора идти, кузен, – сказала Луан и подала знак ту-анкам, чтобы те помогли ей встать.
Девушкам пришлось немало потрудиться, поднимая ее тяжелое тело, но они не отступили, как кочевники, устанавливающие переносное жилище на сильном ветру.
– Благодарю тебя за угощение и приятную компанию. – В голосе Луан прозвучала холодноватая нотка.
Джеддин тоже встал.
– Ну что ты, уважаемая кузина. Твой визит – большая честь для меня, – ответил он и поклонился сначала Луан, затем второй гостье. Он сделал это с изяществом, которое, впрочем, не удивило Киннитан: она полагала, что даже для солдата при дворе автарка умение ловко кланяться почти так же важно, как умение владеть мечом или оружием. – Жаль, что вы не можете погостить еще немного.
– Приличия не позволяют нам остаться дольше, – заявила Луан, уже направляясь к двери.
Служанки и Киннитан заспешили вслед за ней. Громадный стражник, ожидавший в коридоре, снова пристроился позади, сонный и угрюмый.
– Я что-то сделала не так? – Киннитан решилась на этот вопрос после продолжительного молчания, когда они уже приближались к воротам обители Уединения.
Луан лишь махнула рукой, то ли из осторожности, то ли от раздражения.
Когда они отошли подальше от высоченных стражников и оказались за стенами обители, Луан наклонилась к ней и сказала хриплым шепотом, чтобы не слышали туанки:
~ Тебе нужно вести себя осторожнее. И Джеддину тоже стоит быть поумнее.
– О чем вы? За что сердитесь на меня?
Луан нахмурилась. Краска на ее губах начала расплываться, смешиваясь с пудрой. Киннитан впервые обратила внимание, как неестественно, даже жутковато выглядит ее покровительница.
– Я вовсе не сержусь, – ответила Луан, – но хочу напомнить, что ты больше не безродная девчонка с аллеи Пухового Плаща. Тебе оказана высокая честь, но ты живешь в опасном мире.
– Я не понимаю.
– Не понимаешь? Ты не видишь того, что яснее ясного? Этот мужчина влюблен в тебя.
Киннитан поразили ее слова. Но она не могла не заметить: страдание, отразившееся на лице Луан, больше напоминало муки отвергнутой возлюбленной, чем заботу о подопечной.
16. БОЛЬШОЙ ПОЧТЕННЫЙ НОС
Коллум Дайер весь день пребывал в хорошем расположении духа. Он острил, шутил, рассказывал байки о жизни в Южном Пределе, и ему удалось вызвать пару слабых улыбок на губах Реймона Бека. Но когда они подъезжали к перекрестку, даже Коллум замолчал. Дайер был родом с востока, из местечка на границе с Бренлендом, и никогда раньше не видел старую дорогу в Северный Предел. Зато Феррас Вансен ездил по ней множество раз. Тем не менее, оказавшись здесь, он всегда испытывал беспокойство.
– О боги! – воскликнул Коллум. – Какая широкая! Три груженые повозки проедут по ней в один ряд.
– Она не намного шире Сеттлендской дороги, – возразил Феррас.
Ему вдруг захотелось защитить эту знакомую дорогу: она манила его в юности и она когда-то привела его в Южный Предел, к нынешней жизни.
~ Взгляните, капитан, – сказал один из пеших солдат, показывая на широкую, пугающе пустую колею, исчезающую в тумане. – Почва тут понижается с обеих сторон, а дорога возвышается над ней.
– Так ее построили, – ответил ему Вансен, – потому что дальше к северу в зимние месяцы бывает очень сыро. Создали насыпь из камней и бревен, чтобы дорога была выше болота. В те времена люди поступали мудро. В старину повозки и всадники каждый день с утра до ночи передвигались по этому пути из Южного Предела в Северный и обратно. А вон там, за холмами, сюда сворачивает и Западная дорога.
Он показал направление, но холмов не было видно из-за густого тумана, который, словно белое одеяло, опустился на заросшие лесом окрестности. Казалось невероятным, что когда-то здесь кипела жизнь, ездили купцы, принцы со свитами и путешественники всех мастей. Сейчас местность лежала в абсолютном запустении.
В его голове мелькнула мысль – быстрая и пугающая, как летучая мышь:
«О молот Перина, как бы нас не накрыл туман! Не то мы в поисках каравана рискуем пересечь Границу Теней и попасть… в никуда».
Что их ждет тогда? За свою жизнь Вансен встречал лишь шестерых, осмеливавшихся утверждать, будто они вернулись с той стороны. Он не поверил ни одному из них. Единственный человек из их деревни, который на самом деле переходил Границу Теней и вернулся, никогда ничего не рассказывал про это. По правде сказать, после возвращения он вообще не мог разговаривать и бродил вокруг деревни, словно бездомная собака, пока не умер от холода зимой. Ребенком Феррас видел этого человека и навсегда запомнил застывшее на его лице выражение ужаса: казалось, что случившееся с ним за Границей преследует его и здесь – каждый день, каждую минуту. Люди говорили о нем с сочувствием и жалостью, но когда сумасшедший старик умер, все вздохнули с облегчением.
Коллум вернул Вансена к реальности.
– И далеко тянется эта дорога? – спросил он. Феррас покачал головой.
– Замок Северного Предела находился в четырех-пяти днях пути отсюда. Так говорили старики в нашей деревне, хотя уже за сто лет до их рождения туда никто не ездил. Когда-то земли и города людей простирались намного дальше к северу.
Коллум Дайер прищелкнул языком:
– Клянусь сосками Мезии, теперь там ничего нет. Вансен глядел на широкую дорогу, разрезающую холмистую местность, – туда, где ее проглатывал туман.
– Это ты так считаешь, – сказал он. – Возможно. Но сейчас нам лучше сменить тему. Мне здесь не нравится.
Коллум покосился на Реймона Бека. Тот, едва удерживаясь в седле, смотрел на юг, и лицо его было бледным, как рыбье брюхо.
– И ему тоже, – заметил Дайер.
Сердце Ферраса Вансена сжала тоска, когда он проезжал по Сеттлендской дороге мимо городов и деревень Далер-Трота: Малого Стелла, Свечного города, Дейл-Хауса – резиденции герцога Рорика Лонгаррена, жениха молодой женщины, что путешествовала с караваном Реймона Бека. Вансен не появлялся в этих местах с тех времен, когда был зеленым новобранцем. Он не мог не думать о том, что скажут о нем в Большом Стелле, в таверне «Криди», когда он проедет мимо во главе отряда. Ведь он выполняет поручение самой принцессы-регента.
«Поручение, почти равное изгнанию», – подумал Феррас.
Особой радости от этих мыслей он не испытывал. Мать Ферраса умерла год назад, оборвав последние нити, связывавшие его с родной землей. Сестры перебрались в город к своим мужьям. Люди, которых он помнил, наверняка забыли его. Чему ему радоваться? Тому, что люди еще острее почувствуют, как тяжела их жизнь? А вот сынков из богатых фермерских семей, что смеялись над его плохонькой одежонкой и над вуттским выговором отца, ему хотелось бы унизить. Но если те унаследовали земли родителей, то теперь, безусловно, они гораздо богаче капитана гвардейцев. Даже капитана королевских гвардейцев.
«Здесь не осталось ничего моего, – с некоторым удивлением подумал он. – Лишь могилы родителей, но до них надо полдня скакать».
Начал накрапывать дождик, и среди набросивших капюшоны всадников Вансен не сразу отыскал Реймона Бека. Он подъехал к молодому купцу.
– Ты, кажется, говорил, что у тебя есть жена и дети, – обратился он к Беку. Тот кивнул с насупленным видом, как ребенок, готовый вот-вот расплакаться. – И как их зовут?
Молодой человек с подозрением посмотрел на него. Коллум Дайер уже не раз потешался над ним, поэтому Бек ожидал чего-то подобного и от Вансена.
– Дерла. Мою жену зовут Дерла. И у меня двое сыновей. – Он вдохнул и со свистом выдохнул воздух. – Маленький Реймон – старший. И Филтон. Он еще… еще в пеленках…
Бек отвернулся.
– Я завидую тебе, – сказал Феррас.
– Завидуете? Я не видел их уже два месяца! А теперь…
– А теперь тебе придется подождать еще несколько недель. Я понимаю тебя. Мы послали им весточку, что с тобой все в порядке, что ты уехал по поручению королевской семьи.
– Недель? – Бек нервно рассмеялся. – Вы говорите глупости, капитан. Вы не видели того, что видел я. Они заберут вас всех, и меня в придачу. Я больше не увижу свою семью.
– Возможно. Возможно, боги жаждут нашей смерти. У них свои планы, свои расчеты, – Феррас пожал плечами. – Наверное, я боялся бы больше, если бы мне было что терять. Я искренне надеюсь, что ты вернешься к жене и детям, Бек. Я постараюсь, чтобы так и было.
Молодой купец смотрел на шею своего коня. Вансен пригляделся к нему: приятное лицо, красивой формы нос, ясные глаза… Подбородок, пожалуй, маловат.
«Интересно, как выглядит его жена? – подумал Феррас. – Впрочем, это зависит и от процветания семьи, – решил он. – Благодаря богатым родственникам человек становится выше и красивее».
– А вы… женаты? – неожиданно спросил Бек.
– На королевской гвардии! – вдруг выкрикнул Коллум Дайер, ехавший чуть позади. – Удачный брак. Каждый раз в день получения жалованья гвардия дарит нам любовь!
Феррас фыркнул.
– Нет, не женат, – признался он. – И пока не собираюсь. Наверное, Коллум прав: я женат на королевской гвардии.
За годы жизни в замке ему попадались такие девушки, на ком он мог бы жениться. Например, дочь купца, что он встретил на базаре. Они понравились друг другу, даже несколько раз встречались, но она была помолвлена и собиралась выйти замуж по расчету за сына скорняка из Марринсвока, чьи родственники жили в Бренленде. Другие девушки оказывались либо слишком высокого, либо слишком низкого происхождения. Встречался он и с дочерью трактирщика: очень милая, но дважды вдова и на пять лет старше его. Еще он знавал не слишком родовитую аристократку, к которой охладел муж.
«Слишком высокое происхождение?.. – подумал он. – Нет, не слишком. Особенно по сравнению с тем, на что ты замахнулся теперь».
Он вдруг ясно увидел лицо Бриони, каким оно было во время прощания на плацу. Принцесса смотрела на него тогда не так, как обычно: казалось, она перестала ненавидеть его.
«Уже год, как я чувствую эту ужасную, мучительную боль. Нет более высокого устремления. И более глупого. Зачем мне теперь жениться? Только чтобы не жить в одиночестве? Но как другая женщина заинтересует меня, если я постоянно думаю только о принцессе? Ладно. Может быть, ее пожелание сбудется: боги ниспошлют мне благородную смерть, и все будут довольны».
Нет, все довольны не будут. Он это знал. Да и сам Феррас Вансен хотел жить – по возможности честно и счастливо. Он желал жениться на принцессе. Но такая мечта недостижима в этом мире, как, впрочем, и в любом другом, ему известном.
Они должны были встретиться возле покоев Мероланны в дальнем конце Волчьего зала – там почти всю южную стену занимал выцветший гобелен с изображением фамильного герба. Множество звезд и загадочный полумесяц были вытканы над изображением оскаленной волчьей пасти в память о прошлых поколениях Эддонов. Никто не знал, сколько времени провисел гобелен на этой стене.
Близнецы пообещали Мероланне явиться туда без пажей и стражников. Бриони с трудом удалось убедить Мойну и Розу остаться. Фрейлины опасались, что она идет на свидание с Даветом. Их сопротивление до того рассердило принцессу, что она не стала их разубеждать.
Баррик неспешно шел в лучах осеннего солнца, лившегося в окна. В неровном свете казалось, будто коридор заполнен водой, а ведро и щетка, забытые кем-то на широком столе перед маленьким жертвенником Зорин, напоминали остатки скарба с потонувшего корабля. Брат прижимал к телу ноющую руку. Заметив это, Бриони на миг представила, что они снова стали детьми и сбежали от учителей, чтобы порезвиться в коридорах замка.
Но в Баррике что-то изменилось. Видно было, что он чувствовал себя лучше. Принц уже не походил на умирающего, с трудом волочащего ноги, но не был и прежним Барриком Эддоном – высокомерным и несчастным, кого Бриони знала так же хорошо, как себя. Походка юноши стала упругой, незнакомой, а когда он подошел поближе, сестра увидела, как горят его глаза.
– Наконец хоть кто-то в нашей семье согласился с нами поговорить, – заявил Баррик.
Он не остановился, чтобы поцеловать Бриони, а прошел прямо к двери Мероланны. Словно не сестра, а он ждал ее.
– После отказа мачехи я начинаю думать, что они боятся заразиться от меня чумой, – бросил он на ходу.
– Анисса сказала только, что плохо себя чувствует, – возразила принцесса. – Все-таки она беременна.
– Ей внезапно стало плохо за час до нашего прихода? Возможно, так оно и есть… Возможно…
– Ты меня дразнишь, Кин-я. Я не могу в такое поверить. Ведь здешних женщин выбрал сам автарк! Он не допустит, чтобы с ними что-то случилось, да будет благословенно его имя.
– Автарк очень редко заходит сюда, а нас во дворце-саду сотни. Боюсь, он помнит лишь нескольких. Многие невесты выбраны по политическим соображениям – например, они из влиятельных семей в других странах. А некоторые так же, как я. Никто не знает, почему избрали именно нас.
– Зато мы знаем! – возразила Даньяза. – Потому что он тебя полюбил!
Киннитан фыркнула.
– Я же просила тебя не сочинять про меня историй, Дани. Он полюбил меня? Он даже не смотрел на меня, когда говорил с моими родителями. – Лицо Киннитан сделалось обиженным. – Они продали меня. Хотя, наверное, другого выхода не было.
– Продали автарку? Это не продажа, а высокая честь! – Лицо Дани как будто окаменело. – Тебе ничего не будет за такие слова? – шепотом спросила она.
– Поэтому я и привела тебя сюда. Здесь нет высоких стен и густых кустов: шпионам негде спрятаться, – ответила Киннитан. Она словно состарилась на десять лет с тех пор, как попала сюда, и теперь чувствовала себя старшей сестрой Дани. – Видишь того садовника – вон там, у павильона?
– Того, в мешковатом костюме?
– Только не говори при нем «он». Это Танисса, одна из избранных. Почти все они носят женские имена. Ее работа состоит в том, чтобы наблюдать за мной, хотя я не знаю, кто поручил ей это. Куда бы я ни пошла – она тут как тут. Для обычного садовника Танисса слишком свободно перемещается по обители Уединения. Вчера утром она даже явилась в бани под предлогом, что у нее какое-то поручение к мальчику, греющему воду. – Киннитан с отвращением посмотрела на мускулистую садовницу. Та делала вид, будто рассматривает листья фруктового дерева. – Поговаривают, это она убила принцессу с острова Ака-рис, погибшую в прошлом месяце. Выбросила девушку из окна. Нам, естественно, сказали, что та сама упала.
– Кин-я, какой ужас! Киннитан пожала плечами.
– Так они живут. У меня здесь есть подруги – но не такие, конечно, как мы с тобой. Надеюсь, когда-нибудь появятся и настоящие друзья. Они необходимы, если хочешь остаться в живых, а не свалиться замертво, выпив чай перед сном.
Дани долго смотрела на нее, не говоря ни слова, хотя обычно не умела долго молчать.
– Ты очень изменилась, Киннитан, – наконец промолвила она. – Стала сильной. Как те девушки из бродячей труппы, что танцевали на площади Солнечного Пути.
Киннитан рассмеялась – может быть, немного резко. Ее рассердила наивность Дани. Счастливая, она еще могла позволить себе это!
– Ну что ж, может быть, ты права. Здесь все говорят друг другу любезности. Если не принимать во внимание редкие стычки, жизнь в целом мирная и приятная. Тебе нравится мое платье?
Она подняла руку, чтобы Дани могла полюбоваться плиссированным рукавом, изящным и прозрачным, как крыло стрекозы.
– Красивое, – ответила подруга.
– Да, кpacивoe. И, как я уже сказала, на первый взгляд жизнь здесь кажется мирной и уютной. Но если копнуть глубже, обитель Уединения похожа на яму со скорпионами.
– Не говори так, Кин-я. Ты пугаешь меня. – Дани взяла ее за руку. – Ты же королева! Это должно быть замечательно, даже если люди вокруг неприятные. А автарк? Какой он? Ты с ним… у вас?.. – Она покраснела.
Киннитан от удивления вытаращила глаза. Теперь она редко позволяла себе подобным образом открыто проявлять эмоции.
– Дани! Неужели ты не слушала меня? – спросила она. – Я же говорила: автарк почти не бывает здесь. Когда он хочет видеть кого-то из своих жен, ее отводят к нему во дворец. Правда, этот дворец – тоже его, но ты понимаешь, что я имею в виду. Он ни разу не говорил со мной с тех пор, как купил у родителей. Тем более не занимался со мной любовью! Да, если тебя интересует, я по-прежнему девственница. Как ты, наверное, слышала от старших девушек, лишиться девственности можно, только если мужчина и женщина находятся в одной комнате.
– Кин-я! Ты не должна так говорить! – воскликнула Дани, то ли смущенная, то ли просто не желавшая разрушать свои романтические иллюзии. Помолчав немного, она снова спросила: – Но если он не влюблен в тебя и ты не принцесса – ты ведь не принцесса? – тогда… Тогда зачем он на тебе женился?
– Прежде всего он пока на мне не женился, – сообщила Киннитан. – Так мне, по крайней мере, кажется. У меня уже были занятия со священниками. Они учили меня каким-то странным ритуалам. Возможно, это подготовка к свадебной церемонии. Некоторые здешние женщины проходили свадебную церемонию, а некоторые нет… Их взяли сюда, и все. А вот почему он выбрал меня… Знаешь, Дани, я и сама теряюсь в догадках. Думаю, никто в этом змеином гнезде не сможет объяснить мне.
– У меня для тебя большой сюрприз, дорогая, – объявила Луан, когда слегка запыхавшаяся Киннитан вошла к ней в комнату. – Ты должна нарядиться и подготовиться. У нас мало времени.
Луан щелкнула пальцами, и две молчаливые туанские девушки неслышно, словно тени, впорхнули в комнату.
– Но… Луан… Спасибо тебе. А что мы будем делать?..
– Мы отправляемся во дворец, сладкая. Кое-кто особенный хочет тебя видеть.
– Автарк? – Киннитан чуть не задохнулась.
– О нет! – рассмеялась Луан, воздев руки к небу. Девушка-туанка, которая при этом щипцами для завивки волос чуть не обожгла руку своей хозяйке, побледнела. – Если бы сам автарк возжелал тебя видеть, тебя готовили бы целую неделю. Нет, мы отправляемся к моему кузену.
Киннитан не сразу поняла.
– К Джеддину? К «леопарду»?
– Да, моя драгоценная, нас пригласили к прекрасному Джеддину. Он хочет поговорить, вместе вспомнить детство. Я пойду с тобой в качестве компаньонки. Повезло же мне! Я обожаю этого молодого человека.
– Но… – замялась Киннитан. – Разве я могу встречаться с мужчинами?
Луан недовольно поморщилась.
– Он не простой мужчина – он предводитель «леопардов». Джеддина выбрал сам автарк, да благословят его боги. И с тобой буду я, дитя мое. Разве этого недостаточно, чтобы все выглядело пристойно?
Взгляд избранной метнулся на туанскую девушку-рабыню, и Киннитан задумалась, действительно ли подобные встречи являются обычным делом, как утверждает Луан.
Наконец обе были готовы. Избранная Луан в украшенной бахромой и стеклярусом одежде напоминала корабль на параде. Киннитан поверх платья набросила простенький плащ с капюшоном, почти такой же, какой она носила в Улье. Они отправились в путь.
Несмотря на тревогу, девушка была приятно взволнована: впервые за три месяца она выйдет за стены обители Уединения, усть и не дальше дворца-сада. Это был ее первый шанс увидеть кого-то еще, помимо Дани и матери (почти все время, что они провели вместе, мать плакала от счастья и твердила о том, как повезло их семье). К тому же Джеддин станет первым настоящим мужчиной, которого Киннитан увидит после переселения в эту прекрасную благоухающую тюрьму с фонтанами и прохладными каменными переходами.
Избранные, охранявшие ворота обители Уединения, не носили женских одежд. Они были огромными и неуклюжими. Вооружение стражников состояло из церемониальных мечей с плоскими лезвиями – такими широкими, что они годились бы в качестве чайных подносов. Они долго спорили шепотом, прежде чем выпустить Луан, Киннитан и двух молчаливых туанских служанок из ворот и позволить им пройти в большой дворец. Один из стражников направился за ними следом. Он замыкал процессию и напоминал огромную пастушью собаку, сопровождающую стадо овец. Почти час они шли через роскошные, совершенно безлюдные сады, по пустынным переходам и через дворики, украшенные так богато, словно их приготовили к приезду кого-то из членов королевской семьи.
Наконец они достигли маленького уютного двора с фонтаном. В глубине двора, там, где каменные плитки уступали место клумбам и песчаным дорожкам, Киннитан увидела огромный полосатый навес, способный вместить дюжину гостей. Под этим балдахином на горе подушек расположился мускулистый загорелый молодой человек, одетый в белые одежды, словно жених. При приближении Луан и Киннитан он поднялся и на минуту заколебался, выбирая, кому отдать предпочтение. Потом опустился на колено перед девушкой.
– Госпожа, вы так добры, что пришли, – проговорил он, поднялся и повернулся к Луан. – Уважаемая кузина, вы оказываете мне большую честь.
Луан вытащила из кармана веер и раскрыла его со звуком щелкающего клюва.
– Всегда рада услужить, капитан.
Джеддин жестом пригласил гостей расположиться под навесом, потом отправил слугу за прохладительными напитками. После непродолжительного обмена любезностями с Луан, вопросов о ее здоровье и здоровье самых важных персон из обители Уединения он вновь обратился к Киннитан:
– Луан говорила, вы помните меня.
Киннитан покраснела: она помнила только, как другие мальчишки обижали и унижали его. Очень сложно было соединить эти воспоминания с сегодняшней встречей. Мускулы капитана «леопардов» двигались под кожей, как мышцы настоящего леопарда. Киннитан однажды наблюдала это животное в клетке на базарной площади Солнечного Пути. Это был самый опасный зверь, какого ей доводилось встретить в жизни. Но, несмотря на явственно ощутимую силу, на зубы и когти, наводившие ужас, тот леопард выглядел грустным и потерянным, как будто вместо толпы людей он видел вокруг родные тенистые леса – видел, но не мог туда попасть.
В глазах Джеддина Киннитан, как ей показалось, заметила то же выражение, и оно удивило ее. Девушка решила, что придумывает небылицы, уподобляя красивого молодого мужчину плененному зверю.
– Да, капитан, я вас помню. Вы знали моих братьев.
– Верно.
Охотно, как обычно делают в таких случаях добившиеся высокого положения люди, Джеддин стал вспоминать давние дни на улице Кошачьего Глаза и описывать похождения юных сорванцов. Он и себя считал одним из них. Послушать его, так он был равным среди равных, а о бедах, что с ним приключались, он позабыл. Это звучало странно: так, словно Джеддин провел детство за расписной ширмой. Он придумывал собственную историю и вспоминал лишь то, что ему нравилось. Несколько раз Киннитан приходилось прикусывать себе язык – так сильно хотелось ей поправить рассказчика. Но что-то в самом Джедди-не и в его манере говорить не позволяло Киннитан выразить сомнение, что его слова соответствуют действительности. Это оьгло бы так же отвратительно, как поведение ее братьев, когда они толкали его в спину и заставляли бежать, а он спотыкался и падал.
Но вот принесли напитки. Пока слуги разливали чай и раскладывали по тарелкам сласти, Киннитан смотрела на Луан. Та не сводила глаз с Джеддина. В ее глазах горела жадность – с таким выражением она обычно следила, чтобы ей в чашку не забыли положить ложечку розового желе. Удивительно было не то, что Луан считала Джеддина привлекательным. Он действительно был красив: безупречное, как у статуи, тело, благородные черты лица, прямой нос, густые брови и удивительно яркие зеленые глаза. Изумляло другое: то, что Луан, давно вошедшая в зрелый, можно сказать, почтенный возраст и в свое время лишившая себя определенных органов, по-прежнему способна испытывать подобные чувства.
– Подумать только! – воскликнула Луан, прерывая тишину. – Через столько лет мы, соседи, снова встретились!
Теперь изумрудные глаза Джеддина обратились к Киннитан.
– Вы, должно быть, очень счастливы, госпожа. Из нас троих вы взлетели выше всех. Жена Бесценного! – Он опустил взгляд. – Беспримерная честь.
– Да, конечно, – ответила Киннитан.
«С таким же успехом я могла бы выйти замуж за подушку или сандалию», – чуть не вырвалось у нее.
Однако она сдержалась. Джеддин показался ей искренне верящим в автарка. По крайней мере, когда речь заходила о живом боге, в капитане отряда «леопардов» чувствовалось искреннее благоговение перед правителем.
– Я польщена его священным вниманием, – добавила Киннитан.
– Автарк благословлен… – Джеддин сделал паузу и, к удивлению Киннитан, покраснел.
– Он, наш автарк, благословлен самими небесами, особенно своим божественным отцом Нушашем, – неожиданно вклинилась в разговор Луан.
– Да, конечно. Восславим же Бесценного, – подхватил Джеддин.
Киннитан послушно повторила его слова, но никак не могла избавиться от ощущения, будто пропустила что-то очень важное.
– Нам пора идти, кузен, – сказала Луан и подала знак ту-анкам, чтобы те помогли ей встать.
Девушкам пришлось немало потрудиться, поднимая ее тяжелое тело, но они не отступили, как кочевники, устанавливающие переносное жилище на сильном ветру.
– Благодарю тебя за угощение и приятную компанию. – В голосе Луан прозвучала холодноватая нотка.
Джеддин тоже встал.
– Ну что ты, уважаемая кузина. Твой визит – большая честь для меня, – ответил он и поклонился сначала Луан, затем второй гостье. Он сделал это с изяществом, которое, впрочем, не удивило Киннитан: она полагала, что даже для солдата при дворе автарка умение ловко кланяться почти так же важно, как умение владеть мечом или оружием. – Жаль, что вы не можете погостить еще немного.
– Приличия не позволяют нам остаться дольше, – заявила Луан, уже направляясь к двери.
Служанки и Киннитан заспешили вслед за ней. Громадный стражник, ожидавший в коридоре, снова пристроился позади, сонный и угрюмый.
– Я что-то сделала не так? – Киннитан решилась на этот вопрос после продолжительного молчания, когда они уже приближались к воротам обители Уединения.
Луан лишь махнула рукой, то ли из осторожности, то ли от раздражения.
Когда они отошли подальше от высоченных стражников и оказались за стенами обители, Луан наклонилась к ней и сказала хриплым шепотом, чтобы не слышали туанки:
~ Тебе нужно вести себя осторожнее. И Джеддину тоже стоит быть поумнее.
– О чем вы? За что сердитесь на меня?
Луан нахмурилась. Краска на ее губах начала расплываться, смешиваясь с пудрой. Киннитан впервые обратила внимание, как неестественно, даже жутковато выглядит ее покровительница.
– Я вовсе не сержусь, – ответила Луан, – но хочу напомнить, что ты больше не безродная девчонка с аллеи Пухового Плаща. Тебе оказана высокая честь, но ты живешь в опасном мире.
– Я не понимаю.
– Не понимаешь? Ты не видишь того, что яснее ясного? Этот мужчина влюблен в тебя.
Киннитан поразили ее слова. Но она не могла не заметить: страдание, отразившееся на лице Луан, больше напоминало муки отвергнутой возлюбленной, чем заботу о подопечной.
16. БОЛЬШОЙ ПОЧТЕННЫЙ НОС
ПЛЫВУЩИЙ В ПРОСТРАНСТВЕ
Веревка, узел, дорога.
Здесь, между горами,
Где застыли небеса.
Из «Оракулов падающих костей»
Коллум Дайер весь день пребывал в хорошем расположении духа. Он острил, шутил, рассказывал байки о жизни в Южном Пределе, и ему удалось вызвать пару слабых улыбок на губах Реймона Бека. Но когда они подъезжали к перекрестку, даже Коллум замолчал. Дайер был родом с востока, из местечка на границе с Бренлендом, и никогда раньше не видел старую дорогу в Северный Предел. Зато Феррас Вансен ездил по ней множество раз. Тем не менее, оказавшись здесь, он всегда испытывал беспокойство.
– О боги! – воскликнул Коллум. – Какая широкая! Три груженые повозки проедут по ней в один ряд.
– Она не намного шире Сеттлендской дороги, – возразил Феррас.
Ему вдруг захотелось защитить эту знакомую дорогу: она манила его в юности и она когда-то привела его в Южный Предел, к нынешней жизни.
~ Взгляните, капитан, – сказал один из пеших солдат, показывая на широкую, пугающе пустую колею, исчезающую в тумане. – Почва тут понижается с обеих сторон, а дорога возвышается над ней.
– Так ее построили, – ответил ему Вансен, – потому что дальше к северу в зимние месяцы бывает очень сыро. Создали насыпь из камней и бревен, чтобы дорога была выше болота. В те времена люди поступали мудро. В старину повозки и всадники каждый день с утра до ночи передвигались по этому пути из Южного Предела в Северный и обратно. А вон там, за холмами, сюда сворачивает и Западная дорога.
Он показал направление, но холмов не было видно из-за густого тумана, который, словно белое одеяло, опустился на заросшие лесом окрестности. Казалось невероятным, что когда-то здесь кипела жизнь, ездили купцы, принцы со свитами и путешественники всех мастей. Сейчас местность лежала в абсолютном запустении.
В его голове мелькнула мысль – быстрая и пугающая, как летучая мышь:
«О молот Перина, как бы нас не накрыл туман! Не то мы в поисках каравана рискуем пересечь Границу Теней и попасть… в никуда».
Что их ждет тогда? За свою жизнь Вансен встречал лишь шестерых, осмеливавшихся утверждать, будто они вернулись с той стороны. Он не поверил ни одному из них. Единственный человек из их деревни, который на самом деле переходил Границу Теней и вернулся, никогда ничего не рассказывал про это. По правде сказать, после возвращения он вообще не мог разговаривать и бродил вокруг деревни, словно бездомная собака, пока не умер от холода зимой. Ребенком Феррас видел этого человека и навсегда запомнил застывшее на его лице выражение ужаса: казалось, что случившееся с ним за Границей преследует его и здесь – каждый день, каждую минуту. Люди говорили о нем с сочувствием и жалостью, но когда сумасшедший старик умер, все вздохнули с облегчением.
Коллум вернул Вансена к реальности.
– И далеко тянется эта дорога? – спросил он. Феррас покачал головой.
– Замок Северного Предела находился в четырех-пяти днях пути отсюда. Так говорили старики в нашей деревне, хотя уже за сто лет до их рождения туда никто не ездил. Когда-то земли и города людей простирались намного дальше к северу.
Коллум Дайер прищелкнул языком:
– Клянусь сосками Мезии, теперь там ничего нет. Вансен глядел на широкую дорогу, разрезающую холмистую местность, – туда, где ее проглатывал туман.
– Это ты так считаешь, – сказал он. – Возможно. Но сейчас нам лучше сменить тему. Мне здесь не нравится.
Коллум покосился на Реймона Бека. Тот, едва удерживаясь в седле, смотрел на юг, и лицо его было бледным, как рыбье брюхо.
– И ему тоже, – заметил Дайер.
Сердце Ферраса Вансена сжала тоска, когда он проезжал по Сеттлендской дороге мимо городов и деревень Далер-Трота: Малого Стелла, Свечного города, Дейл-Хауса – резиденции герцога Рорика Лонгаррена, жениха молодой женщины, что путешествовала с караваном Реймона Бека. Вансен не появлялся в этих местах с тех времен, когда был зеленым новобранцем. Он не мог не думать о том, что скажут о нем в Большом Стелле, в таверне «Криди», когда он проедет мимо во главе отряда. Ведь он выполняет поручение самой принцессы-регента.
«Поручение, почти равное изгнанию», – подумал Феррас.
Особой радости от этих мыслей он не испытывал. Мать Ферраса умерла год назад, оборвав последние нити, связывавшие его с родной землей. Сестры перебрались в город к своим мужьям. Люди, которых он помнил, наверняка забыли его. Чему ему радоваться? Тому, что люди еще острее почувствуют, как тяжела их жизнь? А вот сынков из богатых фермерских семей, что смеялись над его плохонькой одежонкой и над вуттским выговором отца, ему хотелось бы унизить. Но если те унаследовали земли родителей, то теперь, безусловно, они гораздо богаче капитана гвардейцев. Даже капитана королевских гвардейцев.
«Здесь не осталось ничего моего, – с некоторым удивлением подумал он. – Лишь могилы родителей, но до них надо полдня скакать».
Начал накрапывать дождик, и среди набросивших капюшоны всадников Вансен не сразу отыскал Реймона Бека. Он подъехал к молодому купцу.
– Ты, кажется, говорил, что у тебя есть жена и дети, – обратился он к Беку. Тот кивнул с насупленным видом, как ребенок, готовый вот-вот расплакаться. – И как их зовут?
Молодой человек с подозрением посмотрел на него. Коллум Дайер уже не раз потешался над ним, поэтому Бек ожидал чего-то подобного и от Вансена.
– Дерла. Мою жену зовут Дерла. И у меня двое сыновей. – Он вдохнул и со свистом выдохнул воздух. – Маленький Реймон – старший. И Филтон. Он еще… еще в пеленках…
Бек отвернулся.
– Я завидую тебе, – сказал Феррас.
– Завидуете? Я не видел их уже два месяца! А теперь…
– А теперь тебе придется подождать еще несколько недель. Я понимаю тебя. Мы послали им весточку, что с тобой все в порядке, что ты уехал по поручению королевской семьи.
– Недель? – Бек нервно рассмеялся. – Вы говорите глупости, капитан. Вы не видели того, что видел я. Они заберут вас всех, и меня в придачу. Я больше не увижу свою семью.
– Возможно. Возможно, боги жаждут нашей смерти. У них свои планы, свои расчеты, – Феррас пожал плечами. – Наверное, я боялся бы больше, если бы мне было что терять. Я искренне надеюсь, что ты вернешься к жене и детям, Бек. Я постараюсь, чтобы так и было.
Молодой купец смотрел на шею своего коня. Вансен пригляделся к нему: приятное лицо, красивой формы нос, ясные глаза… Подбородок, пожалуй, маловат.
«Интересно, как выглядит его жена? – подумал Феррас. – Впрочем, это зависит и от процветания семьи, – решил он. – Благодаря богатым родственникам человек становится выше и красивее».
– А вы… женаты? – неожиданно спросил Бек.
– На королевской гвардии! – вдруг выкрикнул Коллум Дайер, ехавший чуть позади. – Удачный брак. Каждый раз в день получения жалованья гвардия дарит нам любовь!
Феррас фыркнул.
– Нет, не женат, – признался он. – И пока не собираюсь. Наверное, Коллум прав: я женат на королевской гвардии.
За годы жизни в замке ему попадались такие девушки, на ком он мог бы жениться. Например, дочь купца, что он встретил на базаре. Они понравились друг другу, даже несколько раз встречались, но она была помолвлена и собиралась выйти замуж по расчету за сына скорняка из Марринсвока, чьи родственники жили в Бренленде. Другие девушки оказывались либо слишком высокого, либо слишком низкого происхождения. Встречался он и с дочерью трактирщика: очень милая, но дважды вдова и на пять лет старше его. Еще он знавал не слишком родовитую аристократку, к которой охладел муж.
«Слишком высокое происхождение?.. – подумал он. – Нет, не слишком. Особенно по сравнению с тем, на что ты замахнулся теперь».
Он вдруг ясно увидел лицо Бриони, каким оно было во время прощания на плацу. Принцесса смотрела на него тогда не так, как обычно: казалось, она перестала ненавидеть его.
«Уже год, как я чувствую эту ужасную, мучительную боль. Нет более высокого устремления. И более глупого. Зачем мне теперь жениться? Только чтобы не жить в одиночестве? Но как другая женщина заинтересует меня, если я постоянно думаю только о принцессе? Ладно. Может быть, ее пожелание сбудется: боги ниспошлют мне благородную смерть, и все будут довольны».
Нет, все довольны не будут. Он это знал. Да и сам Феррас Вансен хотел жить – по возможности честно и счастливо. Он желал жениться на принцессе. Но такая мечта недостижима в этом мире, как, впрочем, и в любом другом, ему известном.
Они должны были встретиться возле покоев Мероланны в дальнем конце Волчьего зала – там почти всю южную стену занимал выцветший гобелен с изображением фамильного герба. Множество звезд и загадочный полумесяц были вытканы над изображением оскаленной волчьей пасти в память о прошлых поколениях Эддонов. Никто не знал, сколько времени провисел гобелен на этой стене.
Близнецы пообещали Мероланне явиться туда без пажей и стражников. Бриони с трудом удалось убедить Мойну и Розу остаться. Фрейлины опасались, что она идет на свидание с Даветом. Их сопротивление до того рассердило принцессу, что она не стала их разубеждать.
Баррик неспешно шел в лучах осеннего солнца, лившегося в окна. В неровном свете казалось, будто коридор заполнен водой, а ведро и щетка, забытые кем-то на широком столе перед маленьким жертвенником Зорин, напоминали остатки скарба с потонувшего корабля. Брат прижимал к телу ноющую руку. Заметив это, Бриони на миг представила, что они снова стали детьми и сбежали от учителей, чтобы порезвиться в коридорах замка.
Но в Баррике что-то изменилось. Видно было, что он чувствовал себя лучше. Принц уже не походил на умирающего, с трудом волочащего ноги, но не был и прежним Барриком Эддоном – высокомерным и несчастным, кого Бриони знала так же хорошо, как себя. Походка юноши стала упругой, незнакомой, а когда он подошел поближе, сестра увидела, как горят его глаза.
– Наконец хоть кто-то в нашей семье согласился с нами поговорить, – заявил Баррик.
Он не остановился, чтобы поцеловать Бриони, а прошел прямо к двери Мероланны. Словно не сестра, а он ждал ее.
– После отказа мачехи я начинаю думать, что они боятся заразиться от меня чумой, – бросил он на ходу.
– Анисса сказала только, что плохо себя чувствует, – возразила принцесса. – Все-таки она беременна.
– Ей внезапно стало плохо за час до нашего прихода? Возможно, так оно и есть… Возможно…