Уильямс Тэд. Марш теней

   Мальчик что-то прошептал, но Чет не расслышал.
   – Очень красиво, – сказал фандерлинг. – Ты сможешь рассмотреть все завтра, а сейчас давай догоним Опал, не то она очень рассердится.
   Они поспешили за женщиной по узкой симпатичной улочке. Все дома здесь были вырублены из камня, и за простыми фасадами скрывались великолепные внутренние помещения – результат труда целых поколений. На каждом повороте или перекрестке светились масляные фонари, закрытые тончайшими колпаками из прозрачного камня в форме пузырей. Фонари светили неярко, но их было так много, что улицы Города фандерлингов ночью выглядели так, будто вот-вот взойдет солнце.
   Хотя Чет имел некоторое влияние в обществе, жил он в самом конце Уэдж-роуд, в скромном доме с четырьмя комнатами без особых украшений. Он вспомнил родовое поместье семьи Голубого Кварца, и на миг ему стало стыдно: там, в поместье, огромный главный зал был отделан причудливой каменной резьбой, изображающей сцены из истории фандерлингов. Опал никогда не попрекала Чета скромностью жилища, хотя ее сестры обитали в богатых домах. Чет очень хотел дать жене то, чего она заслуживала, но оставаться более в родовом доме брата Нодула – магистра Голубого Кварца, так брат теперь себя называл, – он не мог, как не мог допрыгнуть до луны. У Нодула росли трое взрослых сыновей, и у Чета не было никаких шансов унаследовать дом.
   – Я здесь счастлива, старый дурачок, – негромко сказала Опал. Она заметила, как Чет смотрит на дом, и догадалась, о чем он думает. – Во всяком случае, буду счастлива, если ты сейчас же уберешь инструменты со стола, чтобы мы могли поесть как приличные люди.
   – Заходи, приятель, и помоги мне, – обратился Чет к маленькому незнакомцу.
   Он старался говорить громко и весело, чтобы сдержать неожиданно заполнившую сердце горячую любовь к жене.
   Ведь Опал – как камнепад. Если не принять во внимание ее первое спокойное замечание, потом придется горько раскаяться.
   Глядя, как мальчик протирает неровную поверхность стола – вернее, как он возит по столу тряпкой, – Чет поинтересовался:
   – Ты не вспомнил, как тебя зовут? Мальчик отрицательно покачал головой.
   – Тогда придется нам придумать тебе имя. – Чет повернулся к Опал, которая мешала суп в котелке на огне. – Может, Камешек? Давай назовем его Камешек…
   Это было обычное имя для четвертого или пятого ребенка, чьи шансы унаследовать титул невелики, и потому не важно, как его называть.
   – Не мели чепухи. У него будет настоящее имя для члена семьи Голубого Кварца, – возразила Опал. – Мы назовем его Кремень. Твой брат не сможет не признать этого имени.
   Чет невольно улыбнулся. Ему совсем не понравилась идея назвать мальчика так, словно они его усыновили и сделали своим наследником. Но потом он представил, как его тщеславный братец изумится тому, что Чет и Опал усыновили ребенка больших людей и дали ему имя скупого дядюшки Кремня, то почувствовал удовлетворение.
   – Пусть будет Кремень, – сказал он, теребя белокурые волосы малыша. – По крайней мере, пока он живет с нами. Чет взял мальчика за руку и провел его через ворота, чем вызвал любопытство и удивление у стражников в черных плащах и высоких шлемах с хохолками: солдатам никогда прежде не приходилось видеть фандерлинга, держащего за руку человеческого ребенка. Впрочем, удивление стражников с гербом Эддонов на груди (серебряный волк и звезды) было не настолько сильным, чтобы им захотелось подняться, взять в руки алебарды и покинуть свое уютное место, прогреваемое теплыми лучами солнца.
 
   Когда принцесса и придворные добрались до королевских покоев, фандерлинги и их подопечный вошли под сводчатую галерею на Маркет-сквер. Они оказались перед храмом Тригона. Теперь Чету была видна вся дорога к Новой стене – за ней располагалась главная часть замка. Множество огней мерцали там, словно светлячки в теплую летнюю ночь. Вороновы ворота внутреннего двора были распахнуты настежь. Десятки слуг с факелами выходили из резиденции навстречу охотникам, принимали у них лошадей и оружие, провожали вельмож в покои, где их ждали горячая еда и теплая постель.
   – А кто здесь правит? – спросил мальчик. Очень странный вопрос. Чет не знал, как на него отвечать.
   – Кто правит в этой стране? – уточнил он. – Ты имеешь в виду, как зовут правителя? Или кто правит на самом деле?
   Мальчик нахмурился, не понимая слов фандерлинга.
   – Кто правит в этом большом доме? – переспросил он. Тоже странный для ребенка вопрос. Но Чет сегодня слышал и не такое.
   – Король Олин, – ответил он. – Но его сейчас нет в замке. Он в плену, на юге.
   Прошло уже почти полгода с тех пор, как король Олин отправился в поход, чтобы убедить мелкие княжества и королевства в центре Эона объединиться в союз против Ксиса. Он намеревался противопоставить этот союз возрастающей угрозе со стороны автарка – короля-бога, желавшего расширить cвoю империю на южном континенте Ксанд за счет прибрежных земель.
 
   Волны разбивались о причал. Несколько морских птиц вяло дрались за добычу. С одной из пришвартованных барж доносилось заунывное пение – старинная песня о лунном свете в открытом океане. В лагуне Скиммеров стояла тишина.
   Со стены послышались крики дозорных, возвещавших наступление полуночи. Их голоса далеко разносились над водой.
   Когда перекличка закончилась, в конце причала загорелся свет. Он вспыхнул, погас, снова зажегся… свет фонаря, направленного в сторону волн. Кажется, ни в замке, ни на стене его не заметили.
   Но это не значит, что света никто не увидел. Небольшой черный ялик бесшумно, почти незаметно пересек лагуну и пришвартовался в конце причала. Человек с фонарем, одетый в темный просторный плащ (он ждал на продуваемом ветром причале не меньше часа), наклонился над лодкой и прошептал что-то на языке, мало кому известном и в Южном Пределе, и на севере вообще. Из лодки ответили на том же языке и так же тихо, а потом передали ожидавшему небольшой предмет, сразу же исчезнувший в кармане темного плаща.
   Не говоря больше ни слова, лодочник развернул ялик и исчез в тумане, опускавшемся на темную лагуну.
   Человек на причале погасил фонарь и направился к замку. Он двигался осторожно, стараясь держаться в тени, словно нес нечто очень ценное или очень опасное.

4. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

   ЛАМПА
 
   Пламя – ее пальцы.
   Бездна – ее глаза, словно песнь сверчка под дождем.
   Все может быть предсказано.

Из «Оракулов падающих костей»

   Пазл печально смотрел на голубя, которого только что достал из рукава. Голова голубя странно свешивалась набок; похоже, птица была мертва.
   – Простите, ваше высочество, – произнес шут, и его худое лицо жалобно сморщилось, отчего стало похожим на мятый носовой платок. Несколько человек в дальнем конце Тронного зала злобно захихикали. Одна из дам издала негромкий взволнованный вздох – пожалела бедного голубя. – Раньше этот фокус прекрасно у меня получался. Возможно, нужна другая птичка, не такая хрупкая…
   Баррик закатил глаза и фыркнул, но старший принц повел себя более дипломатично – ведь Пазл был давним любимцем их отца.
   – Просто несчастный случай, мой добрый Пазл, – сказал Кендрик. – Ты, безусловно, сумеешь это сделать, если немного потренируешься.
   – Ну, угробишь еще дюжину птиц, – шепотом добавил Баррик.
   Его сестра нахмурилась.
   – Но я хотел отплатить вашему высочеству за прекрасно проведенный день, – ответил старик и сунул мертвую птицу за пазуху клетчатого наряда.
   – Теперь мы знаем, что у него на ужин, – шепнул Баррик Бриони, но та шикнула на него.
   – Я попробую развлечь вас другими забавами, – предложил Пазл, бросив обиженный взгляд на переговаривавшихся близнецов. – Может, показать что-нибудь из моих старых трюков? Я давно не жонглировал горящими факелами. С тех самых пор, как случилась неприятная история с сианским гобеленом. Но теперь я использую меньше факелов, и фокус больше не опасен.
   – Не стоит, – негромко возразил Кендрик. – Ты уже достаточно поработал, а нас ожидают важные дела.
   Пазл печально кивнул, поклонился и отошел в дальнюю часть зала. Он так осторожно переставлял длинные ноги, словно ему следовало тренировать именно это умение, а не фокус с голубями. Баррик отметил про себя, что Пазл напоминает кузнечика в шутовском наряде. Придворные исподтишка хихикали и перешептывались, глядя ему вслед.
   «Все мы здесь шуты, – подумал Баррик. К нему вернулось мрачное настроение, слегка развеянное неудачным представлением Пазла. – Многие – еще почище старика».
   В зале были настежь распахнуты окна, но запах человеческих тел вперемешку с благовониями и пылью все равно казался удушающим: слишком много людей собралось здесь. Баррику было тяжело подолгу высиживать на жестких стульях в Тронном зале даже в лучшие времена. Он повернулся к брату. Старший принц беседовал с Найнором, смотрителем замка. Кендрик, видимо, отпустил какую-то шутку, потому что Саммерфильд и остальные расхохотались, а старый Найнор покраснел и замолк.
   «Кендрик притворяется, будто он король, – думал Баррик. – Впрочем, и отец притворялся, ведь он ненавидит все это».
   Король Олин действительно не любил ни самодовольного Гейлона из Саммерфильда, ни его шумного и толстого отца, старого герцога.
   «Может быть, отец позволил пленить себя, чтобы только не видеть всего этого?» Баррик не успел осознать эту неожиданную мысль, потому что Бриони толкнула его локтем в бок.
   – Прекрати! – раздраженно бросил он сестре. Бриони постоянно старалась развеселить его и вывести из мрачной задумчивости. Как же она не видит, что все они в беле – не только семья, но и все королевство? Неужели только он один понимает, насколько плохи дела?
   – Нас зовет Кендрик, – ответила Бриони.
   Баррику пришлось подойти к старшему брату. Настоящий трон – Кресло Волка – после отъезда короля Олина накрыли бархатом, а то кресло, в котором сидел Кендрик, раньше стояло во главе обеденного стола. Близнецы протиснулись сквозь толпу, стараясь не задеть придворных, что сгрудились возле принца-регента. Баррика беспокоила покалеченная рука, ему хотелось вернуться на холмы и скакать там в одиночестве, без людей. Он ненавидел их, все были ему противны… кроме, конечно, брата и сестры… И возможно, Чавена.
   – Лорд Найнор утверждает, что посол Иеросоля не явится сюда до полудня, – сообщил Кендрик, когда близнецы подошли.
   – Он сказал, что плохо себя чувствует после длительного морского путешествия, – пояснил Найнор.
   Старый смотритель выглядел обеспокоенным. Впрочем, так он выглядел всегда. Кончик его бороды вечно был изжеван, и эта привычка казалась Баррику особенно отвратительной.
   – Однако один из слуг донес мне, – продолжил смотритель, – что видел сегодня утром, как посол разговаривал с Шасо. Они о чем-то спорили. Если, конечно, слуге можно верить.
   – Весьма неприятное известие, ваше высочество, – заметил герцог Саммерфильдский. Кендрик вздохнул.
   – Они оба с юга, из одних мест, если судить по цвету кожи, – ровным тоном сказал он. – Здесь, на севере, Шасо редко доводится видеть земляков. У них есть о чем поговорить.
   – И поспорить, ваше высочество? – спросил Саммерфильд.
   – Тот человек – тюремщик нашего отца, – напомнил Кендрик. – Этого достаточно, чтобы Шасо начал с ним спорить, не так ли? – Он повернулся к близнецам: – Я знаю, вам здесь скучно, поэтому отпускаю вас. Когда посол удостоит нас своим присутствием, я вас позову.
   Кендрик говорил непринужденным тоном, но Баррик видел: это дается ему нелегко.
   «У старшего брата, – подумал он, – развивается королевская нетерпимость».
   – Да, ваше высочество, я чуть не забыл. – Найнор щелкнул пальцами, и слуга тут же поднес ему кожаный мешочек. – Посол передал мне письма, которые он привез от вашего отца и от так называемого лорда-протектора.
   – Письмо от отца? – Бриони захлопала в ладоши. – Прочти его вслух!
   Кендрик уже вскрыл красную восковую печать с изображением эддонского волка и полукруга звезд и пробежал письмо глазами. Он покачал головой.
   – Позднее, Бриони.
   – Но, Кендрик!.. – В голосе девушки звучала неподдельная тревога.
   – Довольно.
   Старший брат выглядел растерянным, но спорить с ним было бесполезно. Баррик почувствовал, как напряглась затихшая Бриони.
   – Что это за шум? – спросил через минуту Гейлон Толли, оглядывая покои.
   Что-то происходило в другом конце Тронного зала: там началась суета среди придворных.
   – Посмотри, – шепнула Бриони брату, – это служанка Аниссы.
   Да это была именно она. До родов королевы оставалось совсем мало времени, и мачеха близнецов редко покидала свои покои в башне Весны. Селия, ее служанка, стала посланницей Аниссы, ее ушами и глазами. Когда Селия подошла ближе, даже Баррик не мог не отметить, что эти глаза весьма привлекательны.
   – Только погляди, как она ходит. – Бриони не скрывала своего отвращения. – Будто сзади у нее сыпь и ей хочется почесаться обо что-нибудь.
   – Прошу тебя, Бриони, – остановил ее принц-регент. Столь грубым замечанием Бриони смутила герцога Саммерфильдского, но самого Кендрика эти слова позабавили. Он отвлекся от письма и с интересом, как и все остальные, наблюдал за приближавшейся служанкой.
   Селия была очень юной, но вполне сформировавшейся девушкой. Она уложила черные волосы в высокую прическу, как это делали женщины Девониса, откуда были родом и Селия, и ее хозяйка. Девушка не поднимала длинных ресниц, но все равно очень мало походила на скромную крестьянскую девушку. Баррик смотрел на нее с болезненной жадностью. Но Селия видела только принца-регента.
   «Естественно, – подумал Баррик. – С чего бы ей быть не такой, как все?»
   – Если позволите, ваше высочество. – Селия прожила в Пределе лишь несколько месяцев и говорила с сильным акцентом. – Моя госпожа, ваша мачеха, передает вам наилучшие пожелания и просит послать к ней врача.
   – Она снова плохо себя чувствует? – с тревогой спросил принц.
   Кендрик был по-настоящему добрым, и, хотя вторая жена отца никому не нравилась, Баррик не сомневался: брат искренне волнуется о ее здоровье.
   – Небольшое недомогание, ваше высочество. – Конечно, мы сейчас же найдем врача. Вас не затруднит отнести ему записку?
   – Я пока не очень хорошо знаю замок, – ответила Селия, и на ее лице появился очаровательный румянец.
   Бриони раздраженно фыркнула, но Баррик вызвался помочь:
   – Я сам отведу ее, Кендрик.
   – Думаю, для бедной девушки это будет слишком обременительно, – громко заявила Бриони. – До покоев Чавена далеко, так что пусть она возвращается к больной, а мы с Барриком передадим записку.
   Баррик злобно посмотрел на сестру и на миг пожалел о том, что внес ее в список людей, к которым не испытывает антипатии.
   – Я могу сделать это один, – возразил он.
   – Отправляйтесь оба и спорьте в другом месте, – распорядился Кендрик и жестом отпустил их. – Мне необходимо дочитать письма. Передайте Чавену, чтобы он сразу же шел к королеве. А вы свободны до полудня.
   «Только послушайте его, – подумал Баррик. – Он и вправду возомнил себя королем».
   Даже компания милой Селии не могла развеять мрачного настроения Баррика, хотя он постарался прикрыть плащом покалеченную руку и повернуться к девушке другим боком. Они прошли Тронный зал и оказались на залитой осенним светом улице. На ступенях перед мрачной замковой площадью к ним присоединились четыре стражника, на ходу дожевывая неоконченный завтрак. Баррик поймал взгляд Селии, и она смущенно улыбнулась принцу. Он едва удержался, чтобы не оглянуться – нет ли за спиной кого-то другого, кому предназначалась эта улыбка.
   – Спасибо, принц Баррик, вы очень добры, – сказала Селия.
   – Да, – ответила за принца сестра, – он очень добрый.
   – И принцесса Бриони тоже. Вы оба удивительно добры. Улыбка девушки стала чуть-чуть более напряженной, но даже если Селия и уловила раздражение в голосе Бриони, она никак этого не показала.
 
   Они миновали Вороновы ворота, ответили на приветствие стражников, и Селия остановилась.
   – Отсюда я могу свернуть в покои королевы. Вы уверены, что я вам не нужна?
   – Да, – за себя и за брата заверила ее Бриони. – Абсолютно уверены.
   Девушка еще раз наклонила головку и направилась к башне Весны, что находилась в стене внешнего двора. Баррик провожал ее взглядом.
   – Ах! – вдруг вскрикнул он и повернулся к сестре. – Не толкайся!
   – У тебя сейчас глаза вывалятся, – ответила Бриони и ускорила шаг.
   Она свернула на длинную улицу, тянувшуюся вдоль стены двора. Люди почтительно уступали дорогу королевским детям, но вокруг царили толкотня и шум, и многие прохожие их просто не замечали. Или делали вид, что не замечают. Этикет при дворе короля Олина был не таким строгим, как у его покойного отца, и горожане привыкли видеть юных принцев разгуливающими без свиты, в сопровождении лишь нескольких стражников.
   – Ты разговариваешь слишком грубо, – упрекнул ее Баррик. – Ведешь себя как простолюдинка.
   – Кстати о простолюдинках, – перебила его Бриони. – Все вы, мужчины, одинаковы. Едва увидите девицу, хлопающую глазами и вертящую бедрами, как у вас сразу текут слюни.
   – Некоторым девушкам нравится, когда мужчины смотрят на них.
   Гнев Баррика перерос в безнадежное отчаяние. О чем тут говорить? Разве найдется женщина, способная полюбить человека с его бедами… с его покалеченной рукой и с его… странностями? Конечно, он легко найдет себе жену, и она будет обожать его – он ведь принц. Но это лишь вежливый обман. «И я никогда не узнаю, – сокрушался он, – по крайней мере пока принадлежу к этой семье, что люди думают на самом деле о принце-калеке. Никто не решится открыто насмехаться над королевским сыном».
   – «Некоторые девушки любят, когда на них смотрят мужчины». Так ты сказал? А откуда тебе это известно? – Бриони отвернулась, а это значило, что она очень сердится. – Иногда мужчины просто отвратительны, и у них такой мерзкий взгляд.
   – Для тебя все мужчины мерзкие, – ответил Баррик. Он прекрасно понимал, что ему лучше остановиться, но был крайне зол и несчастен. – Ты ненавидишь их. Отец говорил, что не может представить себе человека, за которого ты согласилась бы выйти замуж и который смирился бы с твоей бессердечностью и твоими мужскими повадками.
   Бриони громко вздохнула, и наступила мертвая тишина. Теперь девушка вообще не хотела разговаривать с братом. Баррик ощутил острый укол совести, но решил, что Бриони сама виновата. К тому же это правда: Бриони ко всем придворным дамам относится презрительно, а к мужчинам – и того хуже.
   Сестра молчала еще шагов пятьдесят, и Баррик забеспокоился. Близнецы были очень близки, и, несмотря на природную вспыльчивость, обидеть друг друга для них означало обидеть себя. Словесные бои часто переходили в потасовки, но потом брат с сестрой обнимались, не дожидаясь, пока раны затянутся сами.
   – Извини, – буркнул принц. В его интонации пока не чувствовалось раскаяния. – Зачем тебе брать в голову, что думают Саммерфильд, Блушо и другие придурки? Они ничтожные людишки, лгуны и хвастуны. Начнется война с автарком, и все они сгорят, как прошлогодняя трава на поле.
   – Какие страшные вещи ты говоришь! – бросила в ответ Бриони. На ее бледных щеках появился румянец.
   – Ну и что? Мне на них наплевать, – запальчиво отозвался Баррик. – По правде говоря, я зря повторил слова отца. Он сказал это в шутку.
   – А мне не до шуток!
   Бриони еще сердилась, но принцу было ясно, что гроза миновала.
   – Баррик, – вдруг сказала девушка, – ты еще увидишь, как за тобой будут бегать толпы женщин. Ты принц, и даже незаконно рожденный от тебя ребенок стал бы для них великим счастьем. Ты понятия не имеешь, что собой представляют девушки, о чем они думают, на что способны…
   Баррика удивила пугающая искренность Бриони. Значит, она хочет защитить его от коварных женщин! С одной стороны, это его огорчило, а с другой – позабавило.
   «Она, кажется, даже не замечает, – подумал он, – что у прекрасного пола пока нет никаких проблем со мной».
   Они уже подошли к невысокому холму, где располагалась обсерватория Чавена. Подножие холма находилось у Новой стены, а вершина возвышалась над всеми постройками, кроме четырех главных башен, самой высокой из которых была башня Волчий Клык. Близнецы взбирались вверх по ступенькам, и дистанция между ними и тяжеловооруженными охранниками увеличивалась.
   – Эй! – крикнул Баррик солдатам. – Лентяи! А если наверху нас поджидают убийцы?
   – Не будь таким жестоким, – укорила брата Бриони, еле сдерживая смех.
 
   В лучах яркого света, льющегося сквозь крышу обсерватории, они увидели Чавена. Наверное, у него имелось и другое имя – с улозийскими «ас» и «ос», но близнецам никто его не называл, а они не спрашивали. Купол обсерватории был открыт, хотя небо заволокли темные тучи и первые капли дождя падали на каменный пол. Помощник Чавена, высокий угрюмый юноша, удерживал сложное приспособление из веревок и деревянных рукояток. Сам врач стоял на коленях перед огромным Деревянным ящиком, изнутри обитым бархатом и наполненным чем-то вроде тарелок различного размера. Заслышав шаги, Чавен поднял голову.
   Он был маленького роста, толстый, с большими проворными руками. Глядя на него, близнецы часто шутили над непредсказуемостью провидения: высокий костлявый Пазл, вечно угрюмый и задумчивый, отлично подошел бы на роль королевского астролога и врача, а веселый, живой, сообразительный Чавен стал бы великолепным шутом.
   И, без сомнений, Чавен был очень умным – когда ему этого хотелось.
   – Ну? – нетерпеливо обратился он к гостям, едва взглянув на них. – Вы что-то хотели?
   Близнецам это было знакомо.
   – Это мы, Чавен, – произнесла Бриони. Лицо врача осветилось улыбкой.
   – Ваши высочества! Прошу прощения! – воскликнул он. – Я сейчас очень занят: только что привезли инструмент, с помощью которого можно с одинаковой легкостью разглядеть и звезду, и пылинку. – Он осторожно поднял одну из тарелок. Оказалось, что она сделана из толстого стекла, прозрачного, как вода. – Конечно, вы можете считать правителей Иеросоля ужасными людьми, но никто в Эоне не делает линз лучше, чем шлифовщики этого края. – Живое лицо Чавена помрачнело. – Простите, я сказал, не подумав, – ведь ваш отец томится там в плену…
   Бриони присела около ящика и потянулась к одному из стеклянных дисков, блестевших в лучах солнца.
   – Мы получили известие с тем кораблем… Письмо от отца. Но Кендрик не позволил нам его прочитать.
   – Умоляю, госпожа! – почти закричал Чавен. – Не трогайте линзы! Мельчайшая царапина испортит их безвозвратно.
   Бриони отдернула руку и задела край ящика. Она вскрикнула и подняла палец: красная капля скатилась на ладонь.
   – Какой ужас! – встревожился врач. – Простите меня. Я виноват, испугал вас…
   Чавен порылся в карманах своего просторного одеяния. Он вытащил оттуда горсть черных кубиков, потом изогнутую стеклянную трубку, затем пригоршню перьев и, наконец, платок, выглядевший так, словно им начищали старую медь.
   Бриони поблагодарила его, рассеянно положила грязную тряпку в карман и принялась высасывать кровь из ранки.
   – Значит, у вас пока нет новостей? – спросил Чавен. – Посол не объявится до полудня, – ответила Бриони. Баррик снова почувствовал раздражение и неловкость. Его беспокоило, что сестра поранила палец.
   – Мы пришли с поручением, – напомнил он. – Вы нужны нашей мачехе.
   – Ах вот в чем дело. – Врач начал оглядываться, словно не понимал, куда подевался его платок. Потом закрыл ящик с линзами. – Ну конечно. Я сейчас же отправлюсь к ней. А вы пойдете со мной? Я хочу услышать про охоту на виверну. Ваш брат обещал мне ее для изучения и препарирования, но тушу до сих пор не доставили. Говорят, что он раздает ее на трофеи, и этот слух меня беспокоит. – Он решительно направился к двери, бросив по пути помощнику: – Закрой навес, Тоби. Я передумал. Боюсь, сегодня слишком пасмурно, чтобы наблюдать за небом.
   С видом отчаянной безнадежности молодой человек взялся за одно из огромных колес. Со скрипом, напоминавшим предсмертный стон сказочного зверя, створки купола начали медленно, дюйм за дюймом, сходиться.
   Между тем стражники, отставшие от Бриони и Баррика, только подошли к дверям обсерватории. Едва они остановились перевести дыхание, как трио уже прошло мимо них – по направлению к башне Весны.
 
   Девочка не старше шести лет открыла дверь в покои Аниссы, вежливо поклонилась и отступила в сторону. Комната была на удивление ярко освещена. Десятки свечей горели перед усыпанным цветами святилищем богини материнства Мади Суразем. В углах стояли свежие снопы пшеницы – они усиливали благотворное влияние Ярило, божества урожая. Шесть фрейлин молча бродили вокруг огромной кровати, словно крокодилы в одном из крепостных рвов Ксиса. Пожилая женщина, похожая на повитуху или знахарку, угрюмо поглядела на Баррика и сказала, что ему нельзя входить к Аниссе, так как это женская половина.