Уильямс Тэд. Марш теней

   – Значит, они говорят не с тобой? – настаивал врач. – Это не ты являешься к ним с ужасными предостережениями?
   Светящееся существо безмолвствовало. Оно уже не походило на сову; Чавен видел его, но знал, что никогда не сумеет вспомнить и описать его словами. Существо молчало. Чавен боялся, что оно исчезло, а его отсутствие было подобно смерти. Когда оно заговорило, врач настолько исполнился благодарности, что пропустил часть сказанного.
   То, что долго спало, просыпается – вот что осознал Чавен из их бессловесного сообщения. Светящееся существо внушало ему, что все действует слишком сложно и неуловимо и едва ли врач сумеет понять происходящее.
   Чавен почувствовал, что им недовольны: музыка утратила благозвучность. Он расстроился и попросил прощения, заверив светящееся существо, что хочет лишь верно служить ему. Маленькое недоразумение прояснило мысли врача. Действительно ли служение этой силе – его единственное заветное желание? Разве, впервые соприкоснувшись с зеркалом, он не почувствовал себя ровней тому, кого в нем увидел? Чавен думал, что они просто обмениваются сведениями.
   «Что же оно хотело от меня узнать? Что такое я мог выдать этой… силе?»
   Он ничего не помнил, как не мог вспомнить и того, откуда у него магическое зеркало – источник его болезненного блаженства.
   Светящееся существо дало понять, что готово простить Чавену чрезмерное любопытство, но он должен выполнить задание. Задание было весьма серьезным, можно сказать – священным.
   Чавен колебался очень недолго. Какая-то частичка его души по-прежнему сопротивлялась, словно зеркало было мелким решетом и некая часть Чавена не могла пройти сквозь него в поющий огненный мир. Эта частица как бы стояла в стороне и наблюдала, но не имела сил что-либо изменить.
   – Что я должен сделать? – спросил он.
   Оно сообщило ему, вернее, вложило в него знание. Так же как раньше существо передало Чавену свое недовольство, теперь оно похвалило его. И похвала эта походила на мед, на журчащую музыку, на бесконечный удивительный свет небес.
   – Ты мой добрый и верный слуга, – вещало существо. – Когда все будет сделано, ты получишь вознаграждение: то, что ты хочешь больше всего.
   Молочный свет начал тускнеть. Он отступал назад, как набегающая на берег волна: вот она здесь – и вот уже уходит обратно в море. Чавен остался один в тайной подземной комнате, освещенной лишь тусклым пламенем догоравшей черной свечи.
 
   Чавен колотил в дверь кухни что было сил. Наконец появилась госпожа Дженникин в ночной рубашке и шапочке. Перед собой, словно талисман, она держала зажженную свечу. Распущенные на ночь волосы, седые и поредевшие с годами, сосульками свисали ей на плечи.
   – Это всего лишь я, – сказал Чавен. – Простите, что разбудил вас в такой час, но это необходимо.
   – Доктор? Что случилось? Кто-нибудь заболел? – Госпожа Дженникин смотрела на него круглыми от страха глазами. – Ой, спаси и защити нас, Зория! Неужели еще одно убийство?
   – Нет-нет. Успокойтесь. Я всего лишь должен уехать, но мне нужно отправляться прямо сейчас, не дожидаясь рассвета.
   Она поднесла свечу к лицу врача, желая посмотреть, нет ли на нем признаков безумия или лихорадки.
   – Но, доктор, сейчас… – нерешительно произнесла женщина.
   – Да, сейчас глубокая ночь. Если точнее, до рассвета, как показывают мои часы, осталось два часа. Я знаю это не хуже других и лучше многих. И я прекрасно знаю, что мне следует делать. Вы согласны?
   – Конечно, господин! Но что вы хотите… то есть…
   – Соберите мне хлеба и мяса, чтобы я мог поесть в дороге. Но сначала разбудите Гарри и велите приготовить мою лошадь к путешествию. Больше никто не нужен. Я не хочу никого видеть.
   – Но… Но куда же вы отправляетесь, господин?
   – Вам нет нужды знать, моя дорогая. Пойду уложу вещи. Я оставлю письмо для лорда Найнора, смотрителя замка: сообщу ему, как найти Окроса в Академии. Вы также отправляйте к Окросу всех, кто будет искать меня, если у них срочная нужда.
   Чавен почесал в затылке, размышляя.
   – Еще мне понадобится теплый дорожный плащ. Говорят, будет холодно, может пойти снег, – добавил он.
   – Но… Но, доктор, а как же королева и ее ребенок?
   – Стыдитесь, женщина! – возмутился Чавен. – Неужели я без вас не знаю своих обязанностей?
   Домоправительница отпрянула и прижалась спиной к косяку.
   Чавену стало неловко.
   – Простите, госпожа Дженникин, но я уже подумал обо всем. Я дам подробные указания Найнору. Не волнуйтесь о королеве. У нее все хорошо. К тому же от нее не отходит повитуха. – Он громко вздохнул. – Прошу вас, уберите свечу от моего лица, не то спалите мне волосы.
   – Прошу прощения, господин.
   – Разбудите Гарри. Он медлителен, как застывшая патока, а мне срочно нужна лошадь. – Было видно, что домоправительница хотела еще что-то спросить, но не решалась. Чавен снова вздохнул: – Что еще?
   – Вы вернетесь ко Дню всех сирот? Мясник обещал мне отличную свинину.
   Он опять чуть не раскричался, но ведь такова ее работа. Для нее это важный вопрос, да и для Чавена подобные вещи всегда были небезразличны. Он обожал жареную свинину. Но что поделаешь, сейчас необычное время. Не исключено, что это последний День всех сирот… Нельзя испортить его.
   – Я уверен, что вернусь до праздника, даже до Певческой ночи, если боги не решат иначе. Не беспокойтесь о свинине, госпожа Дженникин. Я уверен: вы, как всегда, великолепно ее приготовите и порадуете меня.
   Женщина немного успокоилась, словно жизнь уже не казалась ей безумной. Чавен этому обрадовался: хоть кому-то стало легче.
 
   Слуга врача хотел побыстрее выпроводить Чета. Пожилой человек выглядел сбитым с толку и виноватым, словно его отвлекли от какого-то неблаговидного, но очень важного занятия и он спешил вернуться к начатому.
   «Спал, не иначе, – догадался Чет. – А ведь давно пора вставать. Значит, поздно лег».
   – Мне нет дела, что он никого не принимает, – заявил он. – Я обязательно должен с ним повидаться. Передайте, что пришел Чет из Города фандерлингов.
   «Если Чавен занят и не принимает посетителей, – подумал Чет, – придется возвращаться назад и идти сюда подземными туннелями: ту дверь он вынужден будет открыть».
   Но тогда он потеряет очень много времени: нужно сначала пройти весь путь обратно, потом вернуться к дому Чавена, но уже под землей. Это возмутительно – потерять целый день, чтобы добраться до врача!
   Прошлая ночь прошла в бесплодных поисках мальчика, и каждый новый час был тяжелее предыдущего. Теперь и того хуже. Кремень постоянно ускользал от Чета – как будто ребенок ехал на повозке или плыл на корабле, а фандерлинг не поспевал за ним пешком.
   Несмотря на яростные протесты Чета, слуга собирался закрыть дверь у него перед носом, и тут появилась пожилая женщина. Она выглянула из-под руки старика и посмотрела на фандерлинга. И женщину, и старика Чет видел и раньше, но только издали, когда Чавен провожал его в обсерваторию. Фандерлинг никак не мог вспомнить их имен.
   – Что вы хотите? – спросила женщина, прищуривая глаза.
   – Хочу встретиться с вашим хозяином. Я понимаю, это неудобно. Возможно, он просил не беспокоить его. Но он меня знает… И знает, что я никогда не прихожу по пустякам.
   Женщина смотрела на него, не скрывая раздражения. Как и у старика, у нее под глазами залегли темные круги, а взгляд был тревожным и отстраненным.
   «В этом доме никто не спал этой ночью», – подумал Чет.
   Он и сам всю ночь бродил по Городу фандерлингов, по Южному Пределу и сейчас чувствовал себя так, словно по нему промчался табун лошадей. Он держался на ногах только потому, что беспокоился о пропавшем мальчике.
   – Это невозможно, – ответила женщина. – Если вам нужен врач, вам надо обратиться в академию к брату Окросу или к городскому цирюльнику.
   – Но… – Чет вздохнул, с трудом подавив желание накричать на упрямую парочку, – У меня… У меня пропал сын. Чавен его знает. Он… необычный мальчик. Я подумал, что Чавен может мне чем-нибудь помочь…
   Лицо женщины смягчилось.
   – Ой, какое горе! Мальчик исчез? А вы, несчастный, наверное, с ума сходите?
   – Да, госпожа.
   Слуга выпучил глаза и исчез за дверью. Зато женщина, напротив, вышла во дворик, вытерла руки о передник и огляделась, словно опасаясь чужих глаз.
   – Я не должна была этого говорить, но хозяина сейчас нет в городе. Ему пришлось срочно уехать утром, еще до рассвета.
   Совпадение породило внезапное подозрение.
   – Один? Он уехал один? – тревожно спросил Чет. Она смотрела на него с удивлением, вскоре сменившимся негодованием.
   – Ну да, один. Мы сами его провожали. Уж не думаете ли вы…
   – Нет, конечно, ничего плохого я точно не думаю, – заверил ее Чет. – Дело в том, что парнишка знает вашего хозяина. Господин Чавен ему понравился, так мне показалось. Он мог увязаться за ним, это случается с мальчишками.
   – Нет, с хозяином никого не было, – покачала головой женщина. – Он уехал за час до восхода, но у меня был светильник в руках, я бы заметила. Он страшно спешил. Я не должна никому об этом рассказывать. Так что не обижайтесь.
   – Я не обижаюсь.
   Но на сердце у Чета стало еще тяжелее. Чавен был его последней надеждой: фандерлинг думал, что врач с его острым умом подскажет, где искать мальчика.
   – Думаю, у вас и без меня много дел, госпожа, – вздохнул он. – Извините, я пойду. Когда он вернется, передайте ему, пожалуйста, что Чет из Города фандерлингов очень хочет его видеть. Хорошо?
   – Конечно. – Госпожа Дженникин ничем не могла ему помочь, и ей было жаль беднягу. – Пусть боги пошлют вам удачу. Уверена, вы найдете вашего парнишку. Не сомневаюсь, что найдете.
   – Спасибо на добром слове, – кивнул на прощание Чет.
 
   От нетерпения Чет дважды чуть не сорвался со стены. Когда он все-таки добрался до крыши, пришлось сесть, чтобы отдышаться и вновь обрести дар речи.
   – Эй! Это Чет из Города фандерлингов!
   Он выкрикнул это не слишком громко, боясь привлечь чье-то внимание внизу. Утро было в разгаре, а значит, даже здесь, на кладбище, могли оказаться люди.
   – Ее величество королева Башенная Летучая Мышь милостиво согласилась встретиться со мной и моим сыном Кремнем, – продолжал он, – Вы помните меня? Эй!
   Ни ответа, ни какого-либо движения, сколько он ни звал. Через некоторое время он так устал, что решил спуститься. Встав на колени, Чет вынул из кармана небольшой молескиновый сверток, развернул его и достал кристалл. Подняв его над головой, фандерлинг поймал солнечный лучик. Кристалл засиял, как маленькая звездочка.
   – Подарок королеве, – громко сказал Чет. – Это яйцо Эд-Ри – прекрасный кристалл, лучший в моей коллекции. Я разыскиваю мальчика по имени Кремень, и мне нужна ваша помощь. Если вы слышите меня и согласны встретиться, я вернусь завтра в это же время.
   Чет попытался придумать подходящее заключение для своей речи, но ничего подходящего не пришло в голову. Он сделал гнездо из молескина и положил туда кристалл.
   «Какое великолепное сияющее чудовище может из него вылупиться», – сказал он себе, но шутка не доставила ему радости.
   Фандерлинг осторожно спустился со стены. Он чувствовал глубокое отчаяние и почти удивился, когда не сорвался вниз, а добрался до земли целым и невредимым.
 
   День начался как обычно: Бриони проснулась рано, услышав колокол часовни Эривора, созывающий священнослужителей и послушников на утреннюю молитву. Но принцесса отчего-то чувствовала мрачную тревогу, словно осужденный накануне казни.
   Роза и Мойна вошли в комнату. Они старались ступать как можно тише, словно принцесса-регент была медведем, которого страшно разбудить неосторожным движением. Но, несмотря на все усилия, они наделали шума не меньше, чем полсотни солдат на площади. Бриони со стоном села на постели и позволила фрейлинам снять с себя ночную рубашку.
   – Не хотите сегодня надеть синее платье? – с умоляющими нотками в голосе спросила Мойна.
   – Лучше коричневое, – предложила Роза. – С разрезами на рукавах. Оно вам так идет…
   – Оденусь так же, как вчера, – ответила Бриони. – Только в чистое. Сорочку – ту, что с золотым шнурком. Юбку для верховой езды. Рейтузы.
   Фрейлины постарались скрыть разочарование, но это плохо им удалось. Роза и Мойна воспринимали мужской костюм принцессы как личное оскорбление. Однако в то утро чувства девушек оставили ее равнодушной. Бриони надоело одеваться для других. Она устала вечно заботиться о собственной привлекательности, из-за которой окружающие не слушали то, что она говорила. Никто не смел открыто пренебрегать мнением принцессы-регента, но она знала наверняка: придворные мечтали о возвращении короля Олина не только потому, что он законный повелитель. Она читала это в их глазах, в их взглядах. Подданные не доверяли ей, потому что она женщина. Хуже того – юная девушка. Бриони возмущало их отношение.
   «Есть ли на свете хоть один человек, не важно, какого пола, кто считал бы женщину равной мужчине, – раздраженно размышляла она. – Боги отдали женщинам величайший дар – саму жизнь. Но нам не доверяют. Считается, что мы не в состоянии взять на себя ответственность лишь потому, что не можем мочиться на стену».
   – Мне все равно, раздражает вас это или нет, – прикрикнула она на Розу, – но не нужно дергать мои волосы.
   Роза выронила щетку и отошла на шаг назад, огорченная резким выговором.
   – Но, моя госпожа, – пролепетала она, – я вовсе не хотела…
   – Знаю. Прости, Роза. У меня сегодня отвратительное настроение.
   Пока девушки причесывали Бриони, та поела фруктов и выпила немного подслащенного вина, которое, как считал Чавен, помогает пищеварению. Фрейлины наконец уложили ее локоны в замысловатое сооружение на макушке и стали прикалывать к нему шляпу, хотя принцесса сгорала от нетерпения поскорее заняться делом.
   В глубине души ее притаился ужас, порожденный рассказом Баррика. Казалось, в любую минуту ее может затянуть в вязкую темную бездну, что скрывалась под обманчиво спокойной поверхностью. Бриони очень боялась за брата, ее душа болела за него. После их разговора он заперся в своих покоях под предлогом вернувшейся вдруг лихорадки, но она догадывалась, что дело не в болезни: ему было стыдно показаться на глаза сестре. Словно она способна перестать его любить! Тем не менее, между близнецами легла тень. Все остальное отошло на второй план.
   Страшнее всего были слова Баррика об отце. Бриони никогда не была наивной девочкой, воображавшей, будто отец не способен сделать ничего дурного. Ей не раз приходилось слышать, как он резко разговаривал с людьми – король Олин всегда был человеком настроения. Но рассказ брата потряс принцессу до глубины души. Неужели на протяжении стольких лет отец нес свою тяжкую ношу и держал все в тайне? Бриони не знала, какое чувство преобладало в ее сердце – сочувствие к страданиям отца или возмущение от того, что он скрывал свою болезнь от любящих родственников.
   Она чувствовала себя так, словно в знакомой комнате появилась дыра в стене – дверь в неизвестный и непонятный мир.
   «Как это возможно? Как могло такое случиться? Почему мне никто ничего не говорил? Почему сам отец не сказал мне? Или, как и Баррик, он думал, что я его возненавижу?»
   Бриони всегда была разумной девушкой – по крайней мере, по сравнению с братом-близнецом. Она не впадала в рассеянность, не отличалась резкими сменами настроения, но открывшаяся правда не умещалась в ее голове. Это было хуже смерти Кендрика, потому что переворачивало все представления о том, что Бриони считала правильным.
   Она снова погрузилась в траур – теперь уже не по умершему брату, а по собственному душевному покою.
 
   «Я устала. Я так устала», – думала принцесса.
   Она сердилась на Баррика: он не должен был взваливать на ее плечи все обязанности по управлению Южным Пределом, как бы его ни угнетали собственные страдания.
   Было лишь десять утра. Тронный зал заполняли люди, и принцесса была вынуждена тратить время на обсуждение неразрешимых вопросов. Вот и сейчас лорд-канцлер Галлиберт Перкин и три его помощника пространно рассуждали о необходимости изыскать средства на содержание правительства Южного Предела. Они даже предложили взять их из выкупа, собранного за короля Олина. Купцы опасались трудностей в будущем году, банкиры придерживали свои запасы, а корона задолжала куда больше, чем следовало, из-за чего самым разумным казалось использовать деньги из отложенных на выкуп. Но поступить так – значило предать не только отца, но и людей, заплативших за освобождение короля, подчас с большой неохотой. Хозяйство Южного Предела поглощало финансы, словно сказочное чудовище, питающееся золотом. Раньше Бриони понятия не имела, как сложно поддерживать порядок в доме, особенно если этот дом – самый большой на севере Зона. Здесь живут не менее пятидесяти тысяч душ, не говоря уж о населении всей страны. Короне давно пора найти новые источники дохода. Лорд-канцлер, как всегда, предложил повысить налоги, но ведь люди уже отдали последние запасы для выкупа короля.
   Заседание продолжалось. Два священнослужителя тригоната представляли суд иерарха Сисела. По их мнению, суд иерарха должен стоять выше городского суда в деле, которое они сейчас рассматривали. Дело тоже касалось денег: местный землевладелец обвинялся в смерти арендатора, причиненной по халатности. Поскольку преступление было серьезным, все пошлины и штрафы, полученные от процесса, назначались суду.
   Когда-то Бриони думала, что обязанности принцессы-регента – это забота о подданных, наказание виновных и защита невинных. Но оказалось, что ее главная задача – выбирать, какая инстанция будет рассматривать иск: городской магистрат, суд иерарха или (что случалось редко, только если дело касалось аристократов) королевская власть Южного Предела.
   Миновал полдень. Просители все прибывали, словно пышная процессия на празднике скуки. Бриони очень хотелось сделать перерыв и отдохнуть, но очередь посетителей вытянулась, казалось, до самого края земли.
   Все, что она не успеет рассмотреть сегодня, придется отложить на завтра, однако на завтра уже назначена встреча с сестрой Уттой. Бриони научилась сражаться за каждую минуту личного времени, поэтому не стала отдыхать, а попросила принести холодного мяса с хлебом. Она поерзала на стуле, чтобы размять уставшие ягодицы. Если целый день сидеть на одном месте, даже подушки не помогают.
   Рассеянно теребя бороду в ожидании, когда принцесса изволит обратить на него внимание, к Бриони наклонился лорд Найнор.
   – Извините, – переспросила она, – что вы говорите? Что-то о Чавене?
   – Он прислал мне очень странное письмо, – произнес смотритель замка.
   Бриони подумала, что этот парад просителей и жалобщиков Найнор видел ежедневно на протяжении всей своей службы в замке – в течение нескольких десятилетий, с тех самых пор, как дедушка Остин сделал его смотрителем замка. Бриони пришла в ужас от этой мысли. Найнор не походил на сумасшедшего, но как он мог на такое согласиться?
   – Врач сообщает, что ему пришлось неожиданно уехать, – продолжил Найнор. – Он предлагает на время его отсутствия пригласить к нам Окроса из Восточного Предела. Вероятно, сам он вернется через несколько дней.
   – Чавен часто уезжает для совещаний с другими учеными, – заметила Бриони. – Что здесь удивительного?
   – Он не сообщил, где его можно найти! И уехал именно сейчас, когда должна рожать королева. Во всяком случае, его письмо показалось мне весьма необычным.
   Веки у Найнора покраснели, глаза слезились. Даже в лучшие времена он выглядел так, словно только что плакал. Но ум его всегда оставался острым, и долгие годы на службе у Эддонов доказали, что к его мнению стоит прислушиваться.
   – Если в письме нет ничего такого, чем следует заняться немедленно, отдайте его мне – и я прочту попозже, – приказала Бриони и взяла у смотрителя свернутый пергамент. Она положила его в мешочек из оленьей кожи, где носила большие печати, перстень с печаткой и другие важные вещи. – Еще что-нибудь?
   – Мне нужно ваше позволение, чтобы вызвать брата Окроса, – ответил Найнор.
   – Оно у вас есть.
   – А тот поэт?..
   – Тинрид? Как его там?
   – Тинрайт. Вы действительно хотите, чтобы он поселился в доме?
   – Да, но устройте его попроще. Выдайте одежду, и, конечно, его нужно кормить…
   Послышался шум: кто-то протискивался сквозь толпу. Казалось, в зал проникло животное – безобидное, но не очень чистое. Через ряды придворных прорвался Мэтти Тинрайт и распростерся на полу перед Бриони.
   – О прекрасная принцесса, вы не забыли свое обещание! Вашу доброту невозможно описать словами, ее надо воспевать, как свет солнца или благодатный дождь.
   – Разрази меня гром! – зарычал Авин Броун.
   Он, словно дрессированный медведь, весь день проторчал у трона, выдворяя тех, кто злоупотреблял временем принцессы.
   Поэт, конечно, казался забавным, но Бриони была не в настроении.
   – Идите с лордом Найнором, он все для вас сделает, Тинрайт, – велела она.
   – Может быть, вы желаете послушать мое последнее стихотворение? Оно родилось сегодня, в этом самом зале.
   Бриони хотела заявить, что не желает ничего слушать, но Тинрайт и не собирался дожидаться ее позволения. Судя по стихам, он давно научился добиваться желаемого.
   – Одетая в наряд столь мужественный, черный, стоит она, как туча грозная в октамене, в разгаре лета, непреклонно. И все-таки за теми облаками мы видим девственную белизну и чистоту, что сладкую прохладу дарят всей земле… – торжественно продекламировал поэт.
   Бриони вполне понимала, почему лорд комендант застонал. Однако ей хотелось, чтобы он делал это не так громко – ведь молодой человек очень старался. Принцесса сама позволила поэту остаться в замке и теперь не хотела, чтобы он чувствовал себя Униженным.
   – Да. Очень мило, – отозвалась она. – Но в данную минуту я занята государственными вопросами. Не могли бы вы записать вашу поэму и передать ее мне – тогда я без помех прочитаю ее и оценю по достоинству.
   – Вы так добры, госпожа! – воскликнул поэт.
   Тинрайт поднялся с колен, улыбаясь придворным и тем самым, как ему казалось, утверждая себя в качестве одного из них. Он поклонился принцессе и скрылся в толпе. Кто-то захихикал.
   – Госпожа чересчур добра, – негромко поправила его Бриони.
   Стеффанс Найнор все еще ожидал чего-то от принцессы и явно нервничал.
   – Я слушаю вас, мой лорд, – обратилась к нему Бриони.
   – Можно мне подойти ближе к трону, ваше высочество? Она кивнула. Броун тоже подвинулся к ним, словно тощий престарелый Найнор представлял собой какую-то угрозу. Скорее всего, комендант просто хотел послушать.
   – Есть еще одно дело, – тихо сообщил смотритель. – Что делать с Толли?
   – С Толли?
   – Разве вам не сказали? Они прибыли в замок два часа назад. Простите, что не сообщил вам раньше: я был уверен, что кто-нибудь другой уже сделал это. – Он пристально посмотрел на Броуна. Эти двое были политическими противниками и недолюбливали друг друга. – Все саммерфильдцы уже здесь. Их возглавляет Хендон Толли. Молодой человек очень обижен и открыто говорит об исчезновении герцога Гейлона.
   – Милосердная Зория, – тяжело вздохнула Бриони. – Какая неприятная новость. Хендон Толли? Здесь?
   – Средний брат Карадон теперь ближайший претендент на герцогский титул, и из осторожности он остался дома, – тихо прокомментировал Броун. – Однако сомневаюсь, чтобы он очень старался остановить младшего. Во всяком случае, он этого не добился. Хендон – дикий, ваше высочество. За ним нужно пристально наблюдать.
   Не успел комендант закончить свою небольшую речь, как у него за плечами появился один из гвардейцев, и Броун повернулся, чтобы поговорить с ним.
   Бриони подумала, что слово «дикий» в данном случае не очень подходит. «Почти сумасшедший» – уже лучше. Молодой Толли был опасен и непредсказуем, как огонь в ветреный день. Она тяжело вздохнула, вспоминая прекрасные времена, когда у них с Барриком была одна серьезная проблема – придумать, как убежать с уроков. Как давно миновали те дни!
   «Проклятье, несносный Баррик снова предоставил все решать мне!»
   Но уже в следующую минуту она испугалась своих мыслей: брат не заслужил проклятий.
   – Обращайтесь с Толли уважительно, – сказала она. – Отведите им покои Гейлона. – Тут она вспомнила, что говорил Броун о саммерфильдском дворе и агентах автарка. – Нет, пожалуй, не стоит. Вдруг там есть какой-нибудь тайник. Определите их в башню Зимы – тогда они не будут путаться у нас под ногами, и им будет сложнее перемещаться незаметно. Лорд Броун, позаботьтесь, чтобы за Толли присмотрели. Лорд Броун?..
   Бриони повернулась к коменданту, раздраженная тем, что тот ее не слушает. Гвардеец уже ушел, а Броун застыл на месте с выражением растерянности на лице.
   – Лорд комендант, что случилось? – встревожилась Бриони.
   Он посмотрел сначала на нее, потом на Найнора и склонился к принцессе.
   – Нужно отослать всех отсюда, – сказал он. – Сейчас же.
   – Но что вам сообщили?
   Броун тряхнул огромной седой головой. Все его движения были странно замедленными, словно во сне.
   – Вернулся Вансен, ваше высочество, – отвечал он. – Феррас Вансен, капитан гвардейцев.
   – В самом деле? И что же он обнаружил? Нашел караван?
   – Нет, он потерял почти весь отряд, более дюжины людей. Но не это главное, госпожа! Вызовите его. Если это правда, необходимо поговорить с ним прямо сейчас.