Страница:
Чет рассердился на себя за то, что сам не додумался до такой простой вещи – видимо, слишком много всего на него навалилось.
Он помог Жуколову закрепить упряжь. На этот раз крыса вела себя спокойнее, чем раньше, но укротить ее все-таки оказалось нелегко. Крышевик проявил завидное терпение, и было видно, что процедура для него не нова. Пока маленький человечек взбирался в седло. Чет удерживал крысу на месте. Когда Чет убрал руку, крыса попыталась сбежать, но отважный Жуколов ловко стукнул ее луком по морде. Крыса взвизгнула и метнулась в другую сторону, но снова была наказана. Она поняла, что бежать куда-то по собственной воле опасно, присела и замерла. Шевелились только ее бока в такт дыханию, да тревожно моргали глаза.
– Она начинает понимать, – заметил довольный Жуколов.
– Возьмите с собой кусочек коралла, – предложил Чет, отламывая краешек поярче. – Он поможет вам не заплутать в темных закоулках. Удачного путешествия, Жуколов. Спасибо вам за помощь и доброту.
Жуколов привязал обломок к одному из ремешков крысиной упряжи.
Чет хотел добавить что-нибудь еще. Он чувствовал, что крошечный человечек стал для него настоящим другом. Но фандерлинг не умел выражать свои чувства словами. К тому же он устал и был сильно напуган.
– Да помогут вам Старейшие, – вымолвил он.
– Пусть Повелитель Вершины хранит вас, Чет Голубой Кварц, – отозвался Жуколов.
Крышевик пришпорил крысу, но та не двинулась с места. Тогда он ткнул ее луком в бок, и «лошадка» побежала. Крышевик подстегивал крысу луком и ловко управлял ею, заставляя поворачивать в нужном направлении. Они постепенно сливались с темнотой ведущего наверх туннеля, и вскоре Чет в последний раз увидел, как мелькнул огонек коралла, привязанного к упряжи.
– Они помогут, если только найдут вас под толщей камней! – крикнул ему в последнюю минуту Жуколов.
Его тоненький голосок, казалось, прозвучал в нескольких милях от Чета.
Далеко растянувшийся арьергард армии, направлявшейся к Сеттлендской дороге и холмам, исчезал за поворотом. На вытоптанном поле осталось лишь несколько сотен провожавших. Бриони понимала, что это неправильно, что такая армия должна выступать в поход под звуки труб и следовать маршем через весь город. Но у них не было времени, чтобы это организовать. И принцессе, надо признаться, этого совсем не хотелось. Хотя она понимала, что многих встревожит почти тайный уход тысячи человек. Ведь воины всегда предпочитали открыто демонстрировать свои силы.
«Возможно, начинается эпоха других войн, – размышляла Бриони, хотя и сама не понимала, что все это значит. – Мир быстро меняется. Неизвестно, так ли уж это плохо. Сейчас не время для парадов и труб. Хотя… как сказать. Может быть, именно теперь они особенно нужны».
Она не могла есть и не переставала плакать.
«Баррик уходил на войну, словно приговоренный на казнь», – твердила она про себя. Его шутки и нарочитая веселость, когда он целовал сестру на прощание, не обманули Бриони.
Роза и Мойна безуспешно пытались уложить принцессу в постель, но она даже думать не могла ни о каком сне, тем более в полдень.
«Ах, Баррик! – мысленно укоряла она брата. – Ты должен был остаться со мной».
Бриони сердито фыркнула, когда горничная предложила ей платок, чтобы вытереть слезы. Она смахнула их рукавом и испытала странное удовольствие от того, как фрейлины застонали при виде столь неподобающего поведения.
– Пойду поговорю с лордом Броуном, – объявила Бриони. – Он сказал, что хочет со мной что-то обсудить. Может быть, подготовку к осаде. Еще нужно дать указания лорду Найнору о снабжении питанием пополнения из Хелмингси.
– Но… разве не они должны явиться к вам? – поинтересовалась Роза.
– Я пойду сама.
Ей сразу стало лучше. Куда приятнее заняться делом, чем праздно сидеть и думать о Баррике и остальных отбывших… Куда?
Фрейлины спешили за ней, как утята за мамой-уткой. Позади следовали озабоченные стражники. На полпути через внутренний двор Бриони вдруг вспомнила, что забыла кое-что сделать вчера или даже позавчера. Она вспомнила слова того дурня-поэта о встрече с загадочным помощником трактирщика и замедлила шаг. Роза и Мойна, старавшиеся не отставать, буквально врезались в нее и чуть не сбили с ног.
– Приведите ко мне помощника трактирщика, – велела она одному из стражников. – Я встречусь с ним в часовне Эривора.
– Его одного, ваше высочество?
Принцесса подумала о его дружке, поэте Тинрайте. Меньше всего ей сейчас хотелось выслушивать глупую лесть.
– Да, только его, – подтвердила она.
После разговора с лордом комендантом Бриони чуть снова не забыла про помощника трактирщика, но запах ладана из святилища Ярило в Фермерском зале напомнил ей о назначенной встрече. Она направилась в часовню.
Странный человек по имени Джил ждал ее с покорным терпением. На вытянутом безумном лице не отражалось ничего, зато охранявшие его стражники проявляли признаки нетерпения. Бриони поняла, что заставила их томиться в ожидании довольно долго.
«Ладно, – сказала она себе. – В конце концов, я принцесса-регент».
Это, конечно, было справедливо, но замок готовится к осаде, и эти солдаты могли бы заняться чем-то другим. Она почувствовала легкий укор совести.
– Ваши люди выглядят усталыми, – обратилась она к сержанту. – Вам пришлось потрудиться, чтобы привести его сюда?
– Нет, ваше высочество. Нам трудно было удержать девушку, которая хотела прийти с ним.
– Девушка? – Бриони ничего не понимала. – Какая девушка?
– Та, что привел с собой капитан Вансен, ваше высочество. Как же ее зовут… Уиллоу! Девушка из долины.
– А почему она вдруг захотела прийти?
Сержант пожал плечами, но потом вспомнил, что с принцессами так себя не ведут.
– Я не знаю, ваше высочество, – ответил он, склонив голову. – Люди в темнице говорят, будто она приходит к нему каждый день, сидит рядом и не сводит с него глаз, как кошка с мышиной норы. Они не разговаривают, но она все время смотрит на него, а он на нее – нет. – Стражник слегка покраснел. – Так мне говорили, ваше высочество.
Бриони сузила глаза и повернулась к помощнику трактирщика.
– Вы слышали? Это правда – про девушку?
Его холодные, прозрачные глаза были пустыми, как у рыбы.
– Там люди, – медленно сказал он. – Я редко смотрю. Я слушаю.
– Что слушаете?
– Голоса. – Он улыбнулся, но как-то неловко, словно еще не научился этому. – Они пытаются говорить… некоторые из них. Они поручили мне рассказать вам про вашего брата – того, что видит сны.
– Какие голоса? – резко спросила принцесса. Очень трудно не рассердиться на человека, если он смотрит на вас как на стул или камень. – И что же они говорят про принца Баррика, вашего господина?
– Точно не знаю. Голоса звучат у меня в голове. Чаще всего во сне, но иногда и наяву. – Пустые глаза закрылись, потом снова медленно открылись. – Они говорят, что ему нельзя покидать замок, нельзя идти на запад.
– Нельзя?.. Почему?.. Но он уже ушел!
Бриони пришла в ярость от того, что он рассказал об этом только сейчас. Но она вспомнила, что сама виновата. Вспышка гнева переросла во что-то совсем другое – леденящий ужас в груди.
– А почему ему нельзя идти? – спросила она.
Джил медленно покачал головой. Бриони вдруг подумала, что ничего не знает об этом человеке. Броун сказал только, что Джил работал в дешевом трактире у лагуны Скиммеров.
– Если он идет на запад, – продолжил Джил, – он должен опасаться глаз дикобраза.
– И что это значит? – не поняла Бриони.
Ее не покидало чувство, что она совершила ужасную ошибку. Но что она могла сделать? Даже если этот человек не врет, вправе ли она отправить курьера к Баррику, чтобы передать это… это предсказание? Принц уже гневался на Джила. Пожалуй, она составит письмо так, чтобы оно позабавило Баррика. Тогда, может быть, сведения застрянут в голове брата и, если в них есть доля правды, пригодятся ему. Она помолилась богам, чтобы ее глупость и небрежность не привели к роковым последствиям.
– Что это значит? – повторила она вопрос.
– Я не знаю, – покачал головой помощник трактирщика. – Голоса мне не сказали. Они говорят, а я слушаю. Они словно по другую сторону стены. – Он сделал невероятно длинный вдох. – Теперь это происходит все чаще, потому что мир меняется.
– Меняется?
– Да. Боги просыпаются. Прямо у нас перед носом.
Он произнес это очень спокойно – как всем известную истину.
31. НОЧНОЙ ГОСТЬ
Ежедневные молебны и ритуалы были особенно мучительны. Теперь Киннитан чувствовала себя больной почти каждый раз, когда Пангиссир давал ей одно из своих снадобий. Иногда после песнопений полуночного богослужения ее часами переполняла неуемная, но совершенно бесполезная энергия. Киннитан не могла и не хотела спать. Лежать в постели, слушая собственное дыхание, ей тоже не нравилось.
Этим утром Киннитан выпила эликсир, приготовленный священником, и ее стошнило так, словно она была тыквой, которую выскабливали с помощью гальки и кипятка. Странное отстраненное состояние с каждым разом длилось все дольше. В такие минуты ей казалось, будто она гость – и не очень желанный – в собственном теле. Еще больше ее пугало другое, и думать об этом было просто невыносимо. Когда Киннитан выпивала «кровь солнца» и проваливалась в кошмарную тьму, подобную смерти, она казалась себе сверчком, что корчится на рыболовном крючке, живой приманкой, висящей над бездонной пропастью. А прямо под ней, принюхиваясь и выжидая, шевелилось что-то огромное…
Что это могло быть? Неужели она и в самом деле видела существо, мысли которого текли медленно и приводили в ужас, как содрогание самой земли? Существовало ли оно на самом деле или снадобье так разрушительно действовало на разум Киннитан? Несколько месяцев назад одна из молодых жен сошла с ума: она то смеялась, то плакала и не могла остановиться. Девушка говорила, что избранные следили за ней даже во сне. Она разорвала все свои платья, бродила взад и вперед по коридорам и напевала детские песенки. А однажды просто исчезла из дворца.
«Что нужно этим людям? – спрашивала себя Киннитан. – Неужели они хотят свести меня с ума? Или медленно убивают? Но зачем?»
Она была одержима идеей, что ее хотят отравить – не только мерзким эликсиром главного жреца. Каждый раз, когда кто-то протягивал ей чашу или когда она получала пищу не с общего стола, Киннитан чувствовала, что находится в шаге от пропасти. Помимо открытой неприязни главной жены, она стала замечать, что другие женщины тоже посматривают на нее странно. Постоянные встречи с Пангиссиром и другими священниками Нушаша они считали проявлениями незаслуженной благосклонности – будто ежедневные муки могли быть наградой для Киннитан! Даже Луан, ее верная союзница, начала сторониться подруги. В их разговорах появилась какая-то неловкость – так беседуют случайно встретившиеся женщины, когда обе знают, что одна из них недавно оговорила другую. Да еще Джеддин с его смехотворной и безрассудной страстью разделял их, как запертая дверь.
Вот и сейчас Киннитан без сна лежала на своей узкой кровати. Мысли беспорядочно кружились у нее в голове, как растревоженные муравьи. Время от времени – именно в тот момент, когда она готова была погрузиться в сон, – за дверью раздавался храп горничных, заставлявший ее вздрагивать. Киннитан вспоминала жизнь в Улье как что-то бесконечно далекое. Все хорошее осталось в прошлом.
Поглощенная тревожными печальными мыслями, она никак не могла уснуть. Вдруг она услышала приглушенный шум от какого-то движения в дальнем конце комнаты. Там кто-то был, и он действовал тихо – как будто знал, что она здесь не одна.
Сердце Киннитан отчаянно заколотилось. Она медленно села, вглядываясь в полумрак, и в слабом свете закрытой перегородкой лампы смутно различила чью-то фигуру. А ведь когда она ложилась в постель, там никого не было!
«Танисса. Ее подослала ко мне главная жена. – Перед мысленным взором Киннитан предстало квадратное лицо избранной с пустым и угрюмым, как у побитой собаки, взглядом. – Даже если я закричу, она убьет меня прежде, чем подоспеет помощь».
А если садовница заодно с Аримоной, можно кричать до хрипоты – никто не откликнется.
Она бесшумно соскользнула с кровати на пол, издав легкий стон, будто потревоженный во сне человек. Она надеялась тем самым приглушить звуки своих шагов и, возможно, вынудить убийцу остановиться из страха разбудить жертву. Сердце готово было разорваться от ужаса, и Киннитан лихорадочно пыталась сообразить, что использовать в качестве оружия. Ножницы, которыми рабы подстригают ей волосы! Но они лежат в шкатулке из слоновой кости, а шкатулка стоит на дне корзинки под ночным столиком – слишком далеко и долго доставать.
Киннитан провела рукой по маленькому столику и коснулась чего-то холодного и твердого. Пальцы сжали длинную булавку с наконечником в виде соловья из золота и эмали – подарок Луан. Она зажала соловья в кулаке и подняла булавку, как кинжал.
«Танисса не убьет меня, не заплатив за это собственной кровью», – решила Киннитан.
Во рту у нее пересохло, а горло сдавило так, словно на шее затянули петлю.
Фигура у дверей двигалась медленно и бесшумно, нащупывая путь вытянутыми руками. Освещенный тусклым светом силуэт едва ли походил на человека. Странно, но у неизвестного гостя оказались слишком тонкие руки и ноги – значит, это не Танисса и не какой-то другой душитель, посланный Аримоной или автарком. Сердце Киннитан едва не остановилось от страха. Может, это привидение? Или демон теней из ночного царства Аргала?
Существо приблизилось к Киннитан. Она видела его едва различимое во мраке лицо и уже хотела воткнуть булавку в глаз незваного гостя, но суеверный ужас сковал ее руку. Существо наткнулось на Киннитан и отпрянуло. Прикосновение прохладной человеческой плоти мгновенно оживило руку Киннитан, и она изо всех сил ударила призрака. Тот отскочил со странным хриплым вздохом, не проронив ни слова и даже не вскрикнув от боли или удивления. Сердце Киннитан снова отчаянно забилось от суеверного ужаса.
– Оставьте меня в покое! – крикнула она, но с губ слетел лишь сдавленный шепот.
Существо съежилось на полу, издавая непонятные животные звуки. Киннитан перепрыгнула через него и побежала к двери, чтобы позвать рослых охранников из числа избранных, но остановилась в дверях. Она услышала всхлипывающие звуки и поняла, что ее поверженный противник плакал.
Киннитан схватила светильник, стоявший за перегородкой, и подняла его над головой. Комнату залил желтый свет, и она увидела: существо, вселявшее в нее ужас, оказалось скорчившимся на полу маленьким темноволосым мальчиком.
– О королева Улья! – воскликнула девушка еле слышно и испугалась еще сильнее.
Она подошла поближе. Мальчик смотрел на нее широко раскрытыми испуганными глазами. Через всю его грудь тянулся кровоточащий след от булавки.
– Кто ты такой? – спросила Киннитан шепотом.
На нее смотрело залитое слезами лицо ребенка. Он открыл рот, но издал лишь мычание. Киннитан вздрогнула, а мальчик поднял руки, защищая лицо.
«Один из избранных-молчальников!»
Скорее всего, это был немой раб, захваченный в плен еще младенцем на какой-нибудь войне. При дворе автарка очень любили окружать себя такими мальчиками. Немые не выдадут секретов, не позовут на помощь, что бы с ними ни вытворяли.
– Бедняжка, – сказала Киннитан, больше для самой себя. Ей казалось, что человек, лишенный способности говорить, не может слышать и понимать. Она осторожно протянула к нему руку, и он весь сжался.
– Я не обижу тебя, – пообещала она, надеясь, что хотя бы звук ее голоса успокоит мальчика.
Она поняла, что говорит слишком громко и может разбудить горничных. Еще минуту назад Киннитан радовалась бы этому, но теперь не желала постороннего вмешательства. Ее следующие слова мог слышать только раненый ребенок:
– Давай я помогу тебе. Ты понимаешь? Я думала, ты… Ты напугал меня.
Мальчик снова всхлипнул, но позволил осмотреть свою рану. Она была длинной, но неглубокой. И все же кровь уже просочилась за пояс его белых полотняных штанов. Киннитан нашла чистую тряпку, наложила ее на порез и обвязала грудь мальчика старым шарфом.
– Рана не опасная, – прошептала она. – Ты понимаешь меня?
Ребенок робко притронулся к повязке, подумал и робко кивнул. Было заметно, что он в любую минуту готов вскочить и пуститься наутек.
– Хорошо. Прости, что поранила тебя. Что ты здесь делаешь? Даже в свете лампы можно было увидеть, как лицо мальчика моментально побледнело. Киннитан даже испугалась: а вдруг рана смертельная? Она попыталась успокоить ребенка, но тот, постанывая, поднялся на ноги и протянул руку к пропитанному кровью поясу штанов, издавая слабые гортанные звуки, похожие на голубиное воркование. Из-за пояса он вытащил мешочек – мокрый и окровавленный. Киннитан не хотелось брать его в Руки, но мальчик всем своим видом выражал такое страдание, что она поняла: он беспокоится за содержимое. Она заставила себя взять мешочек и увидела, что стягивавший его шнурок перевязан серебряной нитью и запечатан воском. Она поднесла лампу поближе, но не сразу узнала оттиск на печати.
Киннитан перевела дух. Ей вдруг расхотелось смотреть, что находится внутри. Но мальчик жалобно заскулил, как собака, которая ждет, чтобы ее выпустили за дверь. Киннитан решительно сломала восковую печать с серебряной нитью и вытряхнула из мешочка пергамент и золотое кольцо. Подпись в конце свитка гласила: «Джеддин». Она беззвучно выругалась.
– Ты передал письмо, – сказала она. – Все в порядке, оно не пострадало. Тебя послал капитан? Капитан «леопардов»?
Мальчик озадаченно покачал головой. Киннитан тоже удивилась. Затем ее осенила другая мысль.
– Луан? – снова спросила она. – Избранная Луан? Она послала?
Теперь он заулыбался, правда улыбка была болезненной и слабой, и закивал головой.
– Очень хорошо. Ты сделал то, что тебе велели. Теперь надо уходить так же бесшумно, как пришел, чтобы не разбудить спящих снаружи. Я искренне сожалею о том, что ударила тебя. Попроси, пусть перевяжут твою рану. Скажи им… скажи, что упал на камень в саду.
Мальчик выглядел неуверенно, но он встал и поправил рукой повязку. Он поклонился Киннитан, и это простое проявление вежливости выглядело так странно – ночью, в желтом свете лампы, среди пятен крови на полу, – что она чуть не расхохоталась. Мгновение спустя ребенок скользнул за занавеску и исчез. Киннитан подождала, прислушиваясь к тишине, затем занялась оттиранием кровавых следов на полу, а потом прикрыла это место одним из ковров. Сама мысль о необходимости читать послание Джеддина наполнила ее смятением. Может быть, это глупые любовные вирши, чуть не стоившие ребенку жизни? Или что-то более опасное – например, назначенная встреча и те же угрозы, какими он принудил Луан к сотрудничеству? Теперь, когда комната снова выглядела так же, как до появления полуночного гостя, Киннитан поставила лампу на ночной столик, села на край кровати поближе к свету, скрестила ноги и приступила к чтению.
«Возлюбленная!» — так начиналось послание, написанное очень четким и изящным почерком.
«По крайней мере, он не указал моего имени», – с облегчением отметила про себя Киннитан.
В следующее мгновение значение этого слова достигло ее сознания, и Киннитан словно ударили. Как это могло случиться? Будто она попала в старую сказку о любви влиятельного человека к юной девушке и о том, как ради этой любви он рискует своей жизнью и жизнью своей любимой, ибо другой, еще более влиятельный человек – наимогущественнейший на земле – уже заявил свои права на нее.
«И это все происходит именно со мной?!» – не могла поверить Киннитан.
Она читала дальше.
«Я поступил глупо, рискнув встретиться с тобой. Ты не ошиблась, указав мне на это. Поползли слухи. Один из моих врагов что-то заподозрил. Должно быть, это главный министр Вэш, но он ничего не сможет доказать».
Киннитан охватил такой сильный ужас, что перехватило дыхание. Читать дальше не хотелось. Но она не бросила письмо.
«Может наступить день, когда он выступит против меня, несмотря на расположение автарка, хвала ему. Он ненавидит меня – я имею в виду Вэша. Как, собственно, и все остальные при дворе. Я должен быть готов к тому дню, когда все может измениться. У меня есть преданные люди, но моя личная безопасность ничего не значит без тебя.
Если такой день наступит, я пошлю к тебе гонца, и он произнесет священное имя Хаббили. И как сошедший с гор сын великого бога избежал опасности и, раненый, добрался в лодке до Ксиса, так и мы поплывем к нашей свободе. В гавани рядом с храмом Хаббили стоит маленькое быстроходное судно «Утренняя звезда Кироса». Я назвал его не в твою честь, моя прекрасная звезда. Парусник у меня с тех пор, как я вознесся столь высоко и стал начальником над «леопардами» автарка. Когда я узнал, что в обители Уединения тебя называют Утренней Звездой, я понял, что богини судьбы предугадали нашу историю. Как только ты доберешься туда, покажи капитану это кольцо. Он узнает его и примет тебя с почестями. После того как я присоединюсь к тебе, мы вместе увидим, как восхитительно скользит по волнам эта «Утренняя звезда».
Я надеюсь, до этого не дойдет, возлюбленная моя. У меня все еще остается шанс взять верх над Пиннимоном Вэшем и другими моими врагами. Я постараюсь сделать так, чтобы наша любовь расцвела в лучах славы Бесценного. Но, как говорится, в змеином гнезде нет покоя даже змеям».
Он подписался цветистым росчерком.
«Глупец, – подумала Киннитан. – О, Джеддин, какой же ты глупец!»
Если бы мальчишка ненароком разбудил охранников или слуг, если бы письмо попало в чужие руки, то она и Джеддин – а с ними, возможно, и Луан – уже стояли бы на коленях перед палачом. Капитан «леопардов» страдает опасной формой безумия, размышляла Киннитан. Он восхваляет автарка и при этом собирается украсть у владыки всей земли избранную невесту.
Киннитан не любила Джеддина, это она знала наверняка, но его безрассудство трогало ее. Внутри могучего тела билось сердце мальчишки – несчастного мальчишки, гоняющегося за другими и вечно остающегося позади. Но он давно уже стал мужчиной, чью красоту она не могла не заметить, – и это тоже было правдой.
Киннитан перевела дух. Что же будет с ними? Может ли она позволить себе поддаться чувствам? Есть ли на самом деле способ, с помощью которого Джеддин вытащит ее из этого жуткого места? Из предосторожности Киннитан сожгла свиток в пламени лампы – он разлетелся черным пеплом. Кольцо она все-таки оставила при себе.
32. ЕЩЕ ПРИ ЭТОЙ ЖИЗНИ
Крупные капли дождя с шумом падали на землю, и улица Мастеровых превратилась в поток грязи. Мэтти Тинрайт осторожно переступал с доски на доску – некоторые из них погрузились в жижу, словно прохудившиеся лодки, и выступали над поверхностью только одним краем. Мэтти прикладывал невероятные усилия, чтобы не испачкать башмаки. Денег, выделенных ему на одежду, не хватило на деревянные сабо. Точнее, в борьбе между сабо и огромным роскошным гофрированным воротником выиграл последний. Мэтти очень заботился о том, чтобы хорошо выглядеть.
Одна из досок утонула в грязи целиком, и старый Пазл застыл, будто превратился в статую, растерянно глядя близорукими глазами на углубление шириной в два ярда, заполненное вязкой жижей. Прямо на него с грохотом ехала воловья повозка, занимавшая всю ширину дороги. Время от времени раздавались громкие крики погонщиков. Люди, спешившие по улице Мастеровых от Скрипучей аллеи – несколько торговцев, промокших подмастерьев и множество солдат-рекрутов из провинции, – отошли под навесы домов и с интересом наблюдали за происходящим. Повозка ехала медленно, но, вероятно, старый шут не видел ее.
Тинрайт раздраженно вздохнул. Ему совершенно не хотелось возвращаться назад по грязи, чтобы спасти товарища, но ведь Пазл был для него единственным близким человеком, почти другом. Мэтти не мог допустить, чтобы повозка его задавила.
– Пазл! – окликнул он старика. – Иди сюда! Эта скотина сейчас наступит на тебя!
Шут, моргая, поднял глаза. На Пазле был самый приличный его наряд: темные рейтузы, плащ с капюшоном, а также замызганная шляпа невероятного размера, из-под которой он мог видеть лишь свои перепачканные грязью ботинки. Наряд был гораздо смешнее любого шутовского костюма. Тинрайт подумал, что Пазлу нужно одеваться именно так, когда он развлекает королевских гостей.
– Эй! – закричал Тинрайт.
На этот раз Пазл, кажется, увидел его знаки и посмотрел на приближавшуюся повозку. Раздраженный вол и его погонщики были поглощены сложными маневрами на раскисшей улице, и Пазла для них словно не существовало. Старый шут заморгал, сглотнул и наконец осознал серьезность надвигающейся опасности. Он поднял длинную, как у журавля, ногу в грязном башмаке и попытался дотянуться ею до слишком далекой доски, однако потерял равновесие и ступил прямо в месиво грязи. Тощая нога оказалась в луже по щиколотку. Пазл завизжал и задергался всем телом.
Он помог Жуколову закрепить упряжь. На этот раз крыса вела себя спокойнее, чем раньше, но укротить ее все-таки оказалось нелегко. Крышевик проявил завидное терпение, и было видно, что процедура для него не нова. Пока маленький человечек взбирался в седло. Чет удерживал крысу на месте. Когда Чет убрал руку, крыса попыталась сбежать, но отважный Жуколов ловко стукнул ее луком по морде. Крыса взвизгнула и метнулась в другую сторону, но снова была наказана. Она поняла, что бежать куда-то по собственной воле опасно, присела и замерла. Шевелились только ее бока в такт дыханию, да тревожно моргали глаза.
– Она начинает понимать, – заметил довольный Жуколов.
– Возьмите с собой кусочек коралла, – предложил Чет, отламывая краешек поярче. – Он поможет вам не заплутать в темных закоулках. Удачного путешествия, Жуколов. Спасибо вам за помощь и доброту.
Жуколов привязал обломок к одному из ремешков крысиной упряжи.
Чет хотел добавить что-нибудь еще. Он чувствовал, что крошечный человечек стал для него настоящим другом. Но фандерлинг не умел выражать свои чувства словами. К тому же он устал и был сильно напуган.
– Да помогут вам Старейшие, – вымолвил он.
– Пусть Повелитель Вершины хранит вас, Чет Голубой Кварц, – отозвался Жуколов.
Крышевик пришпорил крысу, но та не двинулась с места. Тогда он ткнул ее луком в бок, и «лошадка» побежала. Крышевик подстегивал крысу луком и ловко управлял ею, заставляя поворачивать в нужном направлении. Они постепенно сливались с темнотой ведущего наверх туннеля, и вскоре Чет в последний раз увидел, как мелькнул огонек коралла, привязанного к упряжи.
– Они помогут, если только найдут вас под толщей камней! – крикнул ему в последнюю минуту Жуколов.
Его тоненький голосок, казалось, прозвучал в нескольких милях от Чета.
Далеко растянувшийся арьергард армии, направлявшейся к Сеттлендской дороге и холмам, исчезал за поворотом. На вытоптанном поле осталось лишь несколько сотен провожавших. Бриони понимала, что это неправильно, что такая армия должна выступать в поход под звуки труб и следовать маршем через весь город. Но у них не было времени, чтобы это организовать. И принцессе, надо признаться, этого совсем не хотелось. Хотя она понимала, что многих встревожит почти тайный уход тысячи человек. Ведь воины всегда предпочитали открыто демонстрировать свои силы.
«Возможно, начинается эпоха других войн, – размышляла Бриони, хотя и сама не понимала, что все это значит. – Мир быстро меняется. Неизвестно, так ли уж это плохо. Сейчас не время для парадов и труб. Хотя… как сказать. Может быть, именно теперь они особенно нужны».
Она не могла есть и не переставала плакать.
«Баррик уходил на войну, словно приговоренный на казнь», – твердила она про себя. Его шутки и нарочитая веселость, когда он целовал сестру на прощание, не обманули Бриони.
Роза и Мойна безуспешно пытались уложить принцессу в постель, но она даже думать не могла ни о каком сне, тем более в полдень.
«Ах, Баррик! – мысленно укоряла она брата. – Ты должен был остаться со мной».
Бриони сердито фыркнула, когда горничная предложила ей платок, чтобы вытереть слезы. Она смахнула их рукавом и испытала странное удовольствие от того, как фрейлины застонали при виде столь неподобающего поведения.
– Пойду поговорю с лордом Броуном, – объявила Бриони. – Он сказал, что хочет со мной что-то обсудить. Может быть, подготовку к осаде. Еще нужно дать указания лорду Найнору о снабжении питанием пополнения из Хелмингси.
– Но… разве не они должны явиться к вам? – поинтересовалась Роза.
– Я пойду сама.
Ей сразу стало лучше. Куда приятнее заняться делом, чем праздно сидеть и думать о Баррике и остальных отбывших… Куда?
Фрейлины спешили за ней, как утята за мамой-уткой. Позади следовали озабоченные стражники. На полпути через внутренний двор Бриони вдруг вспомнила, что забыла кое-что сделать вчера или даже позавчера. Она вспомнила слова того дурня-поэта о встрече с загадочным помощником трактирщика и замедлила шаг. Роза и Мойна, старавшиеся не отставать, буквально врезались в нее и чуть не сбили с ног.
– Приведите ко мне помощника трактирщика, – велела она одному из стражников. – Я встречусь с ним в часовне Эривора.
– Его одного, ваше высочество?
Принцесса подумала о его дружке, поэте Тинрайте. Меньше всего ей сейчас хотелось выслушивать глупую лесть.
– Да, только его, – подтвердила она.
После разговора с лордом комендантом Бриони чуть снова не забыла про помощника трактирщика, но запах ладана из святилища Ярило в Фермерском зале напомнил ей о назначенной встрече. Она направилась в часовню.
Странный человек по имени Джил ждал ее с покорным терпением. На вытянутом безумном лице не отражалось ничего, зато охранявшие его стражники проявляли признаки нетерпения. Бриони поняла, что заставила их томиться в ожидании довольно долго.
«Ладно, – сказала она себе. – В конце концов, я принцесса-регент».
Это, конечно, было справедливо, но замок готовится к осаде, и эти солдаты могли бы заняться чем-то другим. Она почувствовала легкий укор совести.
– Ваши люди выглядят усталыми, – обратилась она к сержанту. – Вам пришлось потрудиться, чтобы привести его сюда?
– Нет, ваше высочество. Нам трудно было удержать девушку, которая хотела прийти с ним.
– Девушка? – Бриони ничего не понимала. – Какая девушка?
– Та, что привел с собой капитан Вансен, ваше высочество. Как же ее зовут… Уиллоу! Девушка из долины.
– А почему она вдруг захотела прийти?
Сержант пожал плечами, но потом вспомнил, что с принцессами так себя не ведут.
– Я не знаю, ваше высочество, – ответил он, склонив голову. – Люди в темнице говорят, будто она приходит к нему каждый день, сидит рядом и не сводит с него глаз, как кошка с мышиной норы. Они не разговаривают, но она все время смотрит на него, а он на нее – нет. – Стражник слегка покраснел. – Так мне говорили, ваше высочество.
Бриони сузила глаза и повернулась к помощнику трактирщика.
– Вы слышали? Это правда – про девушку?
Его холодные, прозрачные глаза были пустыми, как у рыбы.
– Там люди, – медленно сказал он. – Я редко смотрю. Я слушаю.
– Что слушаете?
– Голоса. – Он улыбнулся, но как-то неловко, словно еще не научился этому. – Они пытаются говорить… некоторые из них. Они поручили мне рассказать вам про вашего брата – того, что видит сны.
– Какие голоса? – резко спросила принцесса. Очень трудно не рассердиться на человека, если он смотрит на вас как на стул или камень. – И что же они говорят про принца Баррика, вашего господина?
– Точно не знаю. Голоса звучат у меня в голове. Чаще всего во сне, но иногда и наяву. – Пустые глаза закрылись, потом снова медленно открылись. – Они говорят, что ему нельзя покидать замок, нельзя идти на запад.
– Нельзя?.. Почему?.. Но он уже ушел!
Бриони пришла в ярость от того, что он рассказал об этом только сейчас. Но она вспомнила, что сама виновата. Вспышка гнева переросла во что-то совсем другое – леденящий ужас в груди.
– А почему ему нельзя идти? – спросила она.
Джил медленно покачал головой. Бриони вдруг подумала, что ничего не знает об этом человеке. Броун сказал только, что Джил работал в дешевом трактире у лагуны Скиммеров.
– Если он идет на запад, – продолжил Джил, – он должен опасаться глаз дикобраза.
– И что это значит? – не поняла Бриони.
Ее не покидало чувство, что она совершила ужасную ошибку. Но что она могла сделать? Даже если этот человек не врет, вправе ли она отправить курьера к Баррику, чтобы передать это… это предсказание? Принц уже гневался на Джила. Пожалуй, она составит письмо так, чтобы оно позабавило Баррика. Тогда, может быть, сведения застрянут в голове брата и, если в них есть доля правды, пригодятся ему. Она помолилась богам, чтобы ее глупость и небрежность не привели к роковым последствиям.
– Что это значит? – повторила она вопрос.
– Я не знаю, – покачал головой помощник трактирщика. – Голоса мне не сказали. Они говорят, а я слушаю. Они словно по другую сторону стены. – Он сделал невероятно длинный вдох. – Теперь это происходит все чаще, потому что мир меняется.
– Меняется?
– Да. Боги просыпаются. Прямо у нас перед носом.
Он произнес это очень спокойно – как всем известную истину.
31. НОЧНОЙ ГОСТЬ
ИСТОРИЯ
Истории, что слышал ты в саду
И в переходах, – это песнь пустая,
Взмах крыльев голубиных.
Из «Оракулов падающих костей»
Ежедневные молебны и ритуалы были особенно мучительны. Теперь Киннитан чувствовала себя больной почти каждый раз, когда Пангиссир давал ей одно из своих снадобий. Иногда после песнопений полуночного богослужения ее часами переполняла неуемная, но совершенно бесполезная энергия. Киннитан не могла и не хотела спать. Лежать в постели, слушая собственное дыхание, ей тоже не нравилось.
Этим утром Киннитан выпила эликсир, приготовленный священником, и ее стошнило так, словно она была тыквой, которую выскабливали с помощью гальки и кипятка. Странное отстраненное состояние с каждым разом длилось все дольше. В такие минуты ей казалось, будто она гость – и не очень желанный – в собственном теле. Еще больше ее пугало другое, и думать об этом было просто невыносимо. Когда Киннитан выпивала «кровь солнца» и проваливалась в кошмарную тьму, подобную смерти, она казалась себе сверчком, что корчится на рыболовном крючке, живой приманкой, висящей над бездонной пропастью. А прямо под ней, принюхиваясь и выжидая, шевелилось что-то огромное…
Что это могло быть? Неужели она и в самом деле видела существо, мысли которого текли медленно и приводили в ужас, как содрогание самой земли? Существовало ли оно на самом деле или снадобье так разрушительно действовало на разум Киннитан? Несколько месяцев назад одна из молодых жен сошла с ума: она то смеялась, то плакала и не могла остановиться. Девушка говорила, что избранные следили за ней даже во сне. Она разорвала все свои платья, бродила взад и вперед по коридорам и напевала детские песенки. А однажды просто исчезла из дворца.
«Что нужно этим людям? – спрашивала себя Киннитан. – Неужели они хотят свести меня с ума? Или медленно убивают? Но зачем?»
Она была одержима идеей, что ее хотят отравить – не только мерзким эликсиром главного жреца. Каждый раз, когда кто-то протягивал ей чашу или когда она получала пищу не с общего стола, Киннитан чувствовала, что находится в шаге от пропасти. Помимо открытой неприязни главной жены, она стала замечать, что другие женщины тоже посматривают на нее странно. Постоянные встречи с Пангиссиром и другими священниками Нушаша они считали проявлениями незаслуженной благосклонности – будто ежедневные муки могли быть наградой для Киннитан! Даже Луан, ее верная союзница, начала сторониться подруги. В их разговорах появилась какая-то неловкость – так беседуют случайно встретившиеся женщины, когда обе знают, что одна из них недавно оговорила другую. Да еще Джеддин с его смехотворной и безрассудной страстью разделял их, как запертая дверь.
Вот и сейчас Киннитан без сна лежала на своей узкой кровати. Мысли беспорядочно кружились у нее в голове, как растревоженные муравьи. Время от времени – именно в тот момент, когда она готова была погрузиться в сон, – за дверью раздавался храп горничных, заставлявший ее вздрагивать. Киннитан вспоминала жизнь в Улье как что-то бесконечно далекое. Все хорошее осталось в прошлом.
Поглощенная тревожными печальными мыслями, она никак не могла уснуть. Вдруг она услышала приглушенный шум от какого-то движения в дальнем конце комнаты. Там кто-то был, и он действовал тихо – как будто знал, что она здесь не одна.
Сердце Киннитан отчаянно заколотилось. Она медленно села, вглядываясь в полумрак, и в слабом свете закрытой перегородкой лампы смутно различила чью-то фигуру. А ведь когда она ложилась в постель, там никого не было!
«Танисса. Ее подослала ко мне главная жена. – Перед мысленным взором Киннитан предстало квадратное лицо избранной с пустым и угрюмым, как у побитой собаки, взглядом. – Даже если я закричу, она убьет меня прежде, чем подоспеет помощь».
А если садовница заодно с Аримоной, можно кричать до хрипоты – никто не откликнется.
Она бесшумно соскользнула с кровати на пол, издав легкий стон, будто потревоженный во сне человек. Она надеялась тем самым приглушить звуки своих шагов и, возможно, вынудить убийцу остановиться из страха разбудить жертву. Сердце готово было разорваться от ужаса, и Киннитан лихорадочно пыталась сообразить, что использовать в качестве оружия. Ножницы, которыми рабы подстригают ей волосы! Но они лежат в шкатулке из слоновой кости, а шкатулка стоит на дне корзинки под ночным столиком – слишком далеко и долго доставать.
Киннитан провела рукой по маленькому столику и коснулась чего-то холодного и твердого. Пальцы сжали длинную булавку с наконечником в виде соловья из золота и эмали – подарок Луан. Она зажала соловья в кулаке и подняла булавку, как кинжал.
«Танисса не убьет меня, не заплатив за это собственной кровью», – решила Киннитан.
Во рту у нее пересохло, а горло сдавило так, словно на шее затянули петлю.
Фигура у дверей двигалась медленно и бесшумно, нащупывая путь вытянутыми руками. Освещенный тусклым светом силуэт едва ли походил на человека. Странно, но у неизвестного гостя оказались слишком тонкие руки и ноги – значит, это не Танисса и не какой-то другой душитель, посланный Аримоной или автарком. Сердце Киннитан едва не остановилось от страха. Может, это привидение? Или демон теней из ночного царства Аргала?
Существо приблизилось к Киннитан. Она видела его едва различимое во мраке лицо и уже хотела воткнуть булавку в глаз незваного гостя, но суеверный ужас сковал ее руку. Существо наткнулось на Киннитан и отпрянуло. Прикосновение прохладной человеческой плоти мгновенно оживило руку Киннитан, и она изо всех сил ударила призрака. Тот отскочил со странным хриплым вздохом, не проронив ни слова и даже не вскрикнув от боли или удивления. Сердце Киннитан снова отчаянно забилось от суеверного ужаса.
– Оставьте меня в покое! – крикнула она, но с губ слетел лишь сдавленный шепот.
Существо съежилось на полу, издавая непонятные животные звуки. Киннитан перепрыгнула через него и побежала к двери, чтобы позвать рослых охранников из числа избранных, но остановилась в дверях. Она услышала всхлипывающие звуки и поняла, что ее поверженный противник плакал.
Киннитан схватила светильник, стоявший за перегородкой, и подняла его над головой. Комнату залил желтый свет, и она увидела: существо, вселявшее в нее ужас, оказалось скорчившимся на полу маленьким темноволосым мальчиком.
– О королева Улья! – воскликнула девушка еле слышно и испугалась еще сильнее.
Она подошла поближе. Мальчик смотрел на нее широко раскрытыми испуганными глазами. Через всю его грудь тянулся кровоточащий след от булавки.
– Кто ты такой? – спросила Киннитан шепотом.
На нее смотрело залитое слезами лицо ребенка. Он открыл рот, но издал лишь мычание. Киннитан вздрогнула, а мальчик поднял руки, защищая лицо.
«Один из избранных-молчальников!»
Скорее всего, это был немой раб, захваченный в плен еще младенцем на какой-нибудь войне. При дворе автарка очень любили окружать себя такими мальчиками. Немые не выдадут секретов, не позовут на помощь, что бы с ними ни вытворяли.
– Бедняжка, – сказала Киннитан, больше для самой себя. Ей казалось, что человек, лишенный способности говорить, не может слышать и понимать. Она осторожно протянула к нему руку, и он весь сжался.
– Я не обижу тебя, – пообещала она, надеясь, что хотя бы звук ее голоса успокоит мальчика.
Она поняла, что говорит слишком громко и может разбудить горничных. Еще минуту назад Киннитан радовалась бы этому, но теперь не желала постороннего вмешательства. Ее следующие слова мог слышать только раненый ребенок:
– Давай я помогу тебе. Ты понимаешь? Я думала, ты… Ты напугал меня.
Мальчик снова всхлипнул, но позволил осмотреть свою рану. Она была длинной, но неглубокой. И все же кровь уже просочилась за пояс его белых полотняных штанов. Киннитан нашла чистую тряпку, наложила ее на порез и обвязала грудь мальчика старым шарфом.
– Рана не опасная, – прошептала она. – Ты понимаешь меня?
Ребенок робко притронулся к повязке, подумал и робко кивнул. Было заметно, что он в любую минуту готов вскочить и пуститься наутек.
– Хорошо. Прости, что поранила тебя. Что ты здесь делаешь? Даже в свете лампы можно было увидеть, как лицо мальчика моментально побледнело. Киннитан даже испугалась: а вдруг рана смертельная? Она попыталась успокоить ребенка, но тот, постанывая, поднялся на ноги и протянул руку к пропитанному кровью поясу штанов, издавая слабые гортанные звуки, похожие на голубиное воркование. Из-за пояса он вытащил мешочек – мокрый и окровавленный. Киннитан не хотелось брать его в Руки, но мальчик всем своим видом выражал такое страдание, что она поняла: он беспокоится за содержимое. Она заставила себя взять мешочек и увидела, что стягивавший его шнурок перевязан серебряной нитью и запечатан воском. Она поднесла лампу поближе, но не сразу узнала оттиск на печати.
Киннитан перевела дух. Ей вдруг расхотелось смотреть, что находится внутри. Но мальчик жалобно заскулил, как собака, которая ждет, чтобы ее выпустили за дверь. Киннитан решительно сломала восковую печать с серебряной нитью и вытряхнула из мешочка пергамент и золотое кольцо. Подпись в конце свитка гласила: «Джеддин». Она беззвучно выругалась.
– Ты передал письмо, – сказала она. – Все в порядке, оно не пострадало. Тебя послал капитан? Капитан «леопардов»?
Мальчик озадаченно покачал головой. Киннитан тоже удивилась. Затем ее осенила другая мысль.
– Луан? – снова спросила она. – Избранная Луан? Она послала?
Теперь он заулыбался, правда улыбка была болезненной и слабой, и закивал головой.
– Очень хорошо. Ты сделал то, что тебе велели. Теперь надо уходить так же бесшумно, как пришел, чтобы не разбудить спящих снаружи. Я искренне сожалею о том, что ударила тебя. Попроси, пусть перевяжут твою рану. Скажи им… скажи, что упал на камень в саду.
Мальчик выглядел неуверенно, но он встал и поправил рукой повязку. Он поклонился Киннитан, и это простое проявление вежливости выглядело так странно – ночью, в желтом свете лампы, среди пятен крови на полу, – что она чуть не расхохоталась. Мгновение спустя ребенок скользнул за занавеску и исчез. Киннитан подождала, прислушиваясь к тишине, затем занялась оттиранием кровавых следов на полу, а потом прикрыла это место одним из ковров. Сама мысль о необходимости читать послание Джеддина наполнила ее смятением. Может быть, это глупые любовные вирши, чуть не стоившие ребенку жизни? Или что-то более опасное – например, назначенная встреча и те же угрозы, какими он принудил Луан к сотрудничеству? Теперь, когда комната снова выглядела так же, как до появления полуночного гостя, Киннитан поставила лампу на ночной столик, села на край кровати поближе к свету, скрестила ноги и приступила к чтению.
«Возлюбленная!» — так начиналось послание, написанное очень четким и изящным почерком.
«По крайней мере, он не указал моего имени», – с облегчением отметила про себя Киннитан.
В следующее мгновение значение этого слова достигло ее сознания, и Киннитан словно ударили. Как это могло случиться? Будто она попала в старую сказку о любви влиятельного человека к юной девушке и о том, как ради этой любви он рискует своей жизнью и жизнью своей любимой, ибо другой, еще более влиятельный человек – наимогущественнейший на земле – уже заявил свои права на нее.
«И это все происходит именно со мной?!» – не могла поверить Киннитан.
Она читала дальше.
«Я поступил глупо, рискнув встретиться с тобой. Ты не ошиблась, указав мне на это. Поползли слухи. Один из моих врагов что-то заподозрил. Должно быть, это главный министр Вэш, но он ничего не сможет доказать».
Киннитан охватил такой сильный ужас, что перехватило дыхание. Читать дальше не хотелось. Но она не бросила письмо.
«Может наступить день, когда он выступит против меня, несмотря на расположение автарка, хвала ему. Он ненавидит меня – я имею в виду Вэша. Как, собственно, и все остальные при дворе. Я должен быть готов к тому дню, когда все может измениться. У меня есть преданные люди, но моя личная безопасность ничего не значит без тебя.
Если такой день наступит, я пошлю к тебе гонца, и он произнесет священное имя Хаббили. И как сошедший с гор сын великого бога избежал опасности и, раненый, добрался в лодке до Ксиса, так и мы поплывем к нашей свободе. В гавани рядом с храмом Хаббили стоит маленькое быстроходное судно «Утренняя звезда Кироса». Я назвал его не в твою честь, моя прекрасная звезда. Парусник у меня с тех пор, как я вознесся столь высоко и стал начальником над «леопардами» автарка. Когда я узнал, что в обители Уединения тебя называют Утренней Звездой, я понял, что богини судьбы предугадали нашу историю. Как только ты доберешься туда, покажи капитану это кольцо. Он узнает его и примет тебя с почестями. После того как я присоединюсь к тебе, мы вместе увидим, как восхитительно скользит по волнам эта «Утренняя звезда».
Я надеюсь, до этого не дойдет, возлюбленная моя. У меня все еще остается шанс взять верх над Пиннимоном Вэшем и другими моими врагами. Я постараюсь сделать так, чтобы наша любовь расцвела в лучах славы Бесценного. Но, как говорится, в змеином гнезде нет покоя даже змеям».
Он подписался цветистым росчерком.
«Глупец, – подумала Киннитан. – О, Джеддин, какой же ты глупец!»
Если бы мальчишка ненароком разбудил охранников или слуг, если бы письмо попало в чужие руки, то она и Джеддин – а с ними, возможно, и Луан – уже стояли бы на коленях перед палачом. Капитан «леопардов» страдает опасной формой безумия, размышляла Киннитан. Он восхваляет автарка и при этом собирается украсть у владыки всей земли избранную невесту.
Киннитан не любила Джеддина, это она знала наверняка, но его безрассудство трогало ее. Внутри могучего тела билось сердце мальчишки – несчастного мальчишки, гоняющегося за другими и вечно остающегося позади. Но он давно уже стал мужчиной, чью красоту она не могла не заметить, – и это тоже было правдой.
Киннитан перевела дух. Что же будет с ними? Может ли она позволить себе поддаться чувствам? Есть ли на самом деле способ, с помощью которого Джеддин вытащит ее из этого жуткого места? Из предосторожности Киннитан сожгла свиток в пламени лампы – он разлетелся черным пеплом. Кольцо она все-таки оставила при себе.
32. ЕЩЕ ПРИ ЭТОЙ ЖИЗНИ
СЛЕЗЫ
«Ликуй и веселись» – Вот что нам говорит
Вой волка на луну.
Из «Оракулов падающих костей»
Крупные капли дождя с шумом падали на землю, и улица Мастеровых превратилась в поток грязи. Мэтти Тинрайт осторожно переступал с доски на доску – некоторые из них погрузились в жижу, словно прохудившиеся лодки, и выступали над поверхностью только одним краем. Мэтти прикладывал невероятные усилия, чтобы не испачкать башмаки. Денег, выделенных ему на одежду, не хватило на деревянные сабо. Точнее, в борьбе между сабо и огромным роскошным гофрированным воротником выиграл последний. Мэтти очень заботился о том, чтобы хорошо выглядеть.
Одна из досок утонула в грязи целиком, и старый Пазл застыл, будто превратился в статую, растерянно глядя близорукими глазами на углубление шириной в два ярда, заполненное вязкой жижей. Прямо на него с грохотом ехала воловья повозка, занимавшая всю ширину дороги. Время от времени раздавались громкие крики погонщиков. Люди, спешившие по улице Мастеровых от Скрипучей аллеи – несколько торговцев, промокших подмастерьев и множество солдат-рекрутов из провинции, – отошли под навесы домов и с интересом наблюдали за происходящим. Повозка ехала медленно, но, вероятно, старый шут не видел ее.
Тинрайт раздраженно вздохнул. Ему совершенно не хотелось возвращаться назад по грязи, чтобы спасти товарища, но ведь Пазл был для него единственным близким человеком, почти другом. Мэтти не мог допустить, чтобы повозка его задавила.
– Пазл! – окликнул он старика. – Иди сюда! Эта скотина сейчас наступит на тебя!
Шут, моргая, поднял глаза. На Пазле был самый приличный его наряд: темные рейтузы, плащ с капюшоном, а также замызганная шляпа невероятного размера, из-под которой он мог видеть лишь свои перепачканные грязью ботинки. Наряд был гораздо смешнее любого шутовского костюма. Тинрайт подумал, что Пазлу нужно одеваться именно так, когда он развлекает королевских гостей.
– Эй! – закричал Тинрайт.
На этот раз Пазл, кажется, увидел его знаки и посмотрел на приближавшуюся повозку. Раздраженный вол и его погонщики были поглощены сложными маневрами на раскисшей улице, и Пазла для них словно не существовало. Старый шут заморгал, сглотнул и наконец осознал серьезность надвигающейся опасности. Он поднял длинную, как у журавля, ногу в грязном башмаке и попытался дотянуться ею до слишком далекой доски, однако потерял равновесие и ступил прямо в месиво грязи. Тощая нога оказалась в луже по щиколотку. Пазл завизжал и задергался всем телом.