Страница:
Еще шаг…
Он начал задыхаться и чуть не упал.
Еще шаг…
«Откуда тебе знать, чего хотят боги? Кто ты такой, маленький человек? Я Чет из клана Голубого Кварца. Я понимаю в камнях. Я выполняю свою работу. Я забочусь… забочусь о своем… о своем собственном…»
Он все-таки споткнулся, упал и долго лежал, тяжело дыша, придавленный телом мальчика. А когда попытался пошевелиться, не смог. Темнота окружила его со всех сторон, лишила зрения и похитила разум.
Чет очнулся. В лицо ему смотрело нечто ужасное.
Оно прикасалось к его подбородку, к щеке: маленькая уродливая морда с раздувавшимися ноздрями, похожими на клыки зубами и черной морщинистой кожей. Чет пискнул – ни на что другое у него не было сил – и попытался сбросить с себя чудовище. Но он лежал на животе, а его руки были чем-то сдавлены.
– Демон! – простонал он, продолжая борьбу.
Чудовище отступило или, во всяком случае, отодвинуло морду. Но Чет чувствовал, что кто-то по-прежнему царапает его шею.
– Возможно, он и не красавец, – произнес чей-то голос, – но меня его лицо устраивает. Хотя для других оно неприятно. Он отлично довез меня.
Чет прекратил бороться. Может быть, он сошел с ума? Может быть, он все еще бродит в туннеле и его преследуют видения?
– Жуколов? – произнес он.
– Ага, – был ответ.
Человечек спустился по его плечу и оказался в поле зрения Чета.
– Почему я не могу двигаться? – спросил фандерлинг. – И что я сейчас видел?
– Ну, что касается движения, то мальчик ваш лежит поверх вас, он придавил вам руки. А то, что видеть довелось вам… Порхающая мышь – так я зову их. На ней сюда вернулся я.
– Порхаю… Летучая мышь?
– Ага, похоже.
Что-то темное промелькнуло у Чета перед глазами.
– Вон она, – сказал Жуколов печально. – Улетела. Испугалась, что вы можете ненароком задавить ее. – Он покачал головой. – Ваши летучие мыши неподатливы и беспокойны, но все-таки их можно приручить.
– Вы добрались на летучей мыши?
– А как еще прикажете добраться до этого вонючего моря? Чет выскользнул из-под тела Кремня как можно осторожнее, мягко опустив ребенка на каменный берег.
– Как поживает ваш мальчик? – спросил Жуколов.
– Пока жив. Больше ничего не знаю. Мне нужно вынести его отсюда, но не хватает сил, – ответил Чет. Он был готов смеяться и плакать одновременно. – Я очень рад вас видеть, но вы мне не сможете, увы, помочь. К тому же вы потеряли свою мышь и, значит, тоже здесь застрянете.
Ситуация казалась совершенно безвыходной. Чет сидел на гальке и смотрел на море.
– Если вы сообщите, как попали сюда, братья храма помогут вам нести мальчика, – сказал Жуколов. – Они последовали за мной.
– Братья храма?
Чет посмотрел наверх. На огромном каменном балконе над берегом ртутного моря он увидел несколько фигур. Сердце его заколотилось.
– Ах, Жуколов, вы привели их сюда! Да благословят вас Старейшие, вы привели их! – Чет сложил руки рупором, попробовал кричать, но закашлялся и попробовал еще раз: – Эй, Никель! Это вы?
До него донесся слабый, но повторенный многократным эхом голос брата:
– Именем Старейших заклинаю, как вы туда попали? Чет начал было отвечать, но остановился. Он не мог скрыть изумления: он был уверен, что пришел тем туннелем, которым пользовались метаморфные братья.
– Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что не знаете?.. – выговорил он.
Но это был не последний сюрприз. Чет умудрился удивить даже самого себя. С трудом добравшись до храма, он добросовестно ответил на вопросы братьев о своем путешествии и о Сияющем человеке. Однако, несмотря на благодарность к спасителям и уважение к их сану, он не стал упоминать ни о зеркале, ни о происхождении Кремня.
«Если я скажу им, откуда взялся мальчик, они не выпустят его из храма», – подумал он.
Он и сам не знал, почему так уверен в этом. Конечно, братья встревожились и даже немного рассердились, что мальчик посмел вторгнуться в Святилище Тайн, но не слишком сильно. Чет понимал, что скрыть истину необходимо, даже если это эгоистично и опасно. Однако на Уэдж-роуд его возвращения ждала Опал, и, конечно, она сейчас очень беспокоилась – не только за мальчика, но и за своего мужа. Чет не мог явиться домой и сообщить ей, что мальчик стал пленником храма.
Братья не пустили Чета дальше наружного помещения – большого зала, высеченного в камне. Его посещали все жители Города фандерлингов, но только по самым большим праздникам. Внимательно выслушав рассказ Чета, братья внимательно осмотрели мальчика и попытались его разбудить. Безуспешно. На теле Кремня не было ни ран, ни ссадин, ни синяков на бледной коже, но никакие ухищрения не могли вывести его из состояния глубокого сна. Братья даже принесли на руках деда Серу – морщинистого старика с дикими глазами, – чтобы тот осмотрел Кремня. В своих вещих снах Сера видел крышевиков и волнение в Глубинном море. Чет заволновался и решил было, что все пропало. Но дряхлый старец сообщил, тряся безволосой головой, что не видит и не чувствует в Кремне ничего необычного.
В конце концов брат Никель сказал Чету:
– Больше нам нечем тебе помочь. Неси его домой.
Чет допил воду из чашки. За последние несколько часов он опустошил целую бадью, и каждая капля приносила ему блаженство.
– Я не донесу его один, – сказал он.
– Мы отправим с вами брата, чтобы помог нести носилки.
– Мне думается, я тоже сяду на носилки, – заявил Жуколов своим тоненьким, писклявым голоском. – Все лучше, чем у вас в кармане, где очень сильно пахнет, прошу прощения, и чем на старой летучей мыши, такой костлявой.
Никель посмотрел на крышевика с суеверным подозрением, словно на говорящее животное, и ушел отдавать распоряжения.
Молодой послушник по имени Антимоний взялся за носилки спереди, а Чет – сзади. Их провожала молчаливая толпа братьев. Чет совершенно обессилел и радовался, что кому-то другому придется находить дорогу и выбирать наиболее удобный путь. Он посмотрел на Кремня – тот лежал бледный и неподвижный, но удивительно спокойный. Сердце Чета переполняла тревога, но он испытывал глубокую благодарность крышевику и метаморфным братьям: он нес домой живого ребенка, пусть даже и больного.
– Вы действительно прибыли верхом на летучей мыши? – спросил он Жуколова.
Крышевик устроился в изголовье носилок, чтобы его случайно не раздавили.
– Я же разведчик желобов. Мы приручаем любых животных для наших целей, – ответил человечек. Он закашлялся, потом усмехнулся. – А крыса оказалась такой медлительной, что я обогнал бы ее пешком.
– Я должен поблагодарить вас, – проговорил Чет.
– Хорошие слова, не следует их стыдиться.
– Вы были очень добры к нам.
– Во славу королевы и всего нашего племени. – Жуколов отдал честь. – И я обнаружил, что ваш мир камня не так однообразен, как мне казалось раньше. Добавить бы немножко ветра и дождя да еще солнца в эти норы – и я с удовольствием пришел бы к вам еще раз.
– Я передам ваши пожелания гильдии, – устало улыбнулся Чет.
Землетрясение перепугало всех жителей замка, но ущерб был невелик. В огромной кухне попадала с полок и разбилась посуда да горничная упала в обморок, когда старинные королевские доспехи в Личной галерее слетели с подставки и рухнули прямо ей под ноги, – в общем, ничего серьезного не случилось. Однако даже без новостей из Марринсвока и землетрясения утро выдалось беспокойным. До полуденного звона колокола Бриони вместе с Найнором и Броуном занималась передвижением и размещением прибывающих войск и жителей окрестных поселений. Замок был уже переполнен людьми и животными. Бриони сумела выкроить часок, чтобы поесть вместе с тетушкой, но ей почти не удалось отдохнуть. Вдовствующая герцогиня, как и Бриони, беспокоилась о Баррике. Кроме того, она воспользовалась моментом, чтобы расспросить племянницу – и поспорить с ней – о том, как разместить в замке семьи знатных лордов. Когда они начинали говорить на повышенных тонах, маленькая горничная Мероланны по имени Эйлис смотрела на них широко открытыми, испуганными глазами, словно в любой момент в этом непредсказуемом и непостоянном мире может произойти что-то ужасное.
День был еще в самом разгаре, но Бриони едва переставляла ноги от усталости. Она возвращалась из покоев Мероланны через Портретный зал, и на этот раз стражникам не нужно было бежать, чтобы не отстать от нее. Бриони уже много раз видела портреты предков в пышных нарядах и давно уже бросала на них лишь беглый взгляд. Но сегодня ей показалось, что они смотрят на нее с осуждением, что в добрых глазах королевы Лили сквозит разочарование и даже скорбящая королева Санасу выглядит более несчастной, чем обычно.
Прошло несколько месяцев после трагической гибели Кендрика и меньше года с того дня, как отец покинул трон. И что же произошло за это время? Королевство пошатнулось – не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Трудно отделаться от мысли, что сегодняшнее землетрясение стало проявлением гнева богов, предупреждением небес. Бриони знала, что доля вины лежит и на ней. Им с Барриком не нравилось, когда их называли детьми, но кто же они на самом деле? Они умудрились выпустить из рук то, что им дано от рождения, и практически оставить страну на произвол судьбы.
Мрачные мысли поглотили Бриони, и при виде женской фигуры в черном, появившейся из бокового коридора, принцесса подумала, что видит кого-то из умерших предков. Возможно, сама Санасу, беспокойная и недовольная, явилась пристыдить ее. Однако мысли стражников оказались более прозаическими, что неудивительно в столь непростые времена. Они окружили Бриони и выставили пики.
– Это вы, принцесса? – прошептала женщина и откинула вуаль.
Суеверный ужас отпустил Бриони, но не полностью, потому что она узнала это лицо.
– Элан? Элан М'Кори? – спросила она.
Свояченица Толли кивнула. Ее молодое лицо выражало безграничную скорбь. Бриони узнала это чувство после смерти собственного брата.
– Умер Гейлон, – сказала Элан.
Бриони жестом велела стражникам отойти. Сначала она хотела произнести что-нибудь вежливо-учтивое: мол, еще неизвестно наверняка, ведь никто из знакомых Гейлона не видел его тела. Но страдальческий взгляд совершенно сухих глаз тронул Бриони – ей была так понятна эта скорбь.
– Да, – ответила принцесса. – Во всяком случае, очень похоже на то.
Элан улыбнулась, слегка раздвинув уголки рта. Судя по ее виду, она переживала нечто большее, чем скорбь по поводу кончины Гейлона Толли. Ей как будто вдруг открылась сама суть человеческой жизни.
– Я знаю, я уже давно знаю, – проговорила она. Ее глаза снова смотрели на Бриони. – Я любила его. Но он не проявлял ко мне интереса.
– Мне жаль…
– Возможно, так даже лучше. Теперь я с полным основанием могу оплакивать его. У меня есть еще вопрос. И вы должны сказать мне правду.
Бриони заморгала. Кем себя воображает эта девочка?
– Я обязана отвечать лишь моему отцу, королю, леди Элан, – напомнила принцесса. – И естественно, богам. Но все равно, спрашивайте.
– Вы его убили, Бриони Эддон? Вы это сделали?
Бриони была потрясена: задать такой вопрос прямо? За несколько секунд, что протекли между вопросом и ответом, она поняла, что успела привыкнуть к почтительности – и больше, чем ей казалось.
– Нет, конечно, я его не убивала, – сказала она. – Богам известно, что мы с Гейлоном не сходились ни по одному вопросу, но я бы никогда…
Она задыхалась и была вынуждена остановиться. Следовало обдумывать каждый жест, каждое слово. Стражники стояли у стены и с трудом скрывали изумление. Она решила, что теперь слишком поздно что-либо предпринимать и нужно говорить правду. Она продолжила:
– Вы можете поставить мне в вину, если пожелаете, леди Элан М'Кори, что Гейлон хотел на мне жениться, но я не пожелала выйти за него замуж.
– Я знаю это. – Голос Элан выдавал холодное удовлетворение. – Вы хотели потешить свое тщеславие.
– Несомненно, вы правы. Но не только из-за этого. Пусть боги будут свидетелями, я никогда не выйду замуж за человека, считающего себя вправе указывать мне, куда идти и что говорить… – Бриони снова остановила себя. Отчего-то она говорила этой девушке больше, чем того хотела. – Довольно. Я не убивала его. И если он действительно убит, мы не знаем, кто это сделал.
Элан кивнула и опустила вуаль.
– Теперь он не достанется ни вам, ни какой-то другой женщине. – Голос ее звучал глухо, словно она сдерживала рыдания. – Да будут милосердны к вам небеса, – тихо добавила она и ушла, не попрощавшись и не сделав реверанса.
День оказался очень длинным. Новость из Марринсвока просочилась в замок. Ее обсуждали, гадая, чьи тела найдены, и время грозило растянуться до бесконечности. Печальное известие лишь отчасти повлияло на ежедневные обязанности Бриони как регента. Вопросы, перешептывания, короткая встреча с командиром новобранцев из Марринсвока (он наслаждался мгновениями известности и вниманием к своей персоне), бесконечные жалобы Найнора – тот никак не мог решить, разместить этих солдат вместе с остальными или отдельно. Каждый, кто проходил через Тронный зал, бросал на принцессу двусмысленные взгляды – так, во всяком случае, казалось самой Бриони. Словно ей недостаточно позорной вспышки ярости перед Хендоном Толли! Все было так ужасно, что появление горничной Аниссы ее почти обрадовало.
– Ты Селия, да? – обратилась к ней принцесса. После отъезда Баррика у нее не было причин недолюбливать девушку. – Как поживает мачеха?
– Неплохо, ваше высочество, учитывая, что ребенок вот-вот родится. Ее беспокоит, что вы совсем к ней не заходите.
У Бриони раскалывалась голова, и она с трудом разбирала неправильное произношение девушки.
– Она просит не беспокоить ее? – уточнила она. Селия очень мило покраснела. Так же мило она делала и все остальное, чем оскорбляла лучшие чувства женщин, не стремившихся понравиться мужчинам. Так, по крайней мере, считала Бриони, чья нелюбовь к девушке постепенно возвращалась.
– Нет-нет, – возразила горничная. – Наверное, я сказала не то. Напротив, она очень хочет с вами встретиться до рождения ребенка.
– Думаю, моей мачехе известно, что я сейчас очень занята… Тогда девушка придвинулась поближе, а Броун и Найнор сделали вид, что не слушают.
– Она беспокоится, что вы на нее сердиты, – зашептала Селия. – А это вредно для нее, для будущего ребенка. Так она считает. Она слишком плохо себя чувствовала и не могла поговорить с вами раньше. А теперь ваш брат ушел на войну. Бедный Баррик.
Селия была искренне опечалена и от этого казалась Бриони еще менее симпатичной.
«Тебя интересует мой брат, красавица», – подумала она, а вслух сказала:
– Я постараюсь.
– Она просит вас пожаловать, чтобы выпить вина на Канун зимы.
«Милостивая Зория! Осталось всего несколько дней, – вспомнила Бриони. – Неужели прошел уже целый год?»
– Постараюсь зайти к ней в ближайшее время, – пообещала она. – Передайте, что я желаю ей всех благ.
– Передам, принцесса.
Девушка сделала изящный реверанс и ушла.
Бриони увидела, какими взглядами Найнор и Броун провожали молодую горничную. Ей стало противно: даже старые мужчины бывают развратниками. Она постаралась скрыть раздражение, и они вернулись к своим занятиям, правда, работа продвигалась не так быстро, как хотелось бы.
Дела все не кончались. Казалось, каждый обитатель замка предстал сегодня перед принцессой с какой-нибудь жалобой, проблемой или требованием – от жизненно важных до смехотворных. Кого она еще не видела, так это Хендона Толли, а также – после памятной встречи в Портретном зале – его свояченицу. Семейство Толли никак не давало о себе знать.
– Скорее всего, они пытаются определить, что может означать это происшествие, – шепотом сказал Броун. – Мне доложили, что утром они, как обычно, расхаживали по замку, но, узнав новость, тотчас скрылись в своих покоях.
– Мне кажется, это вполне разумно. Только вот зачем мы разместили рядом Толли и Дарстина Кроуэла, да и остальных смутьянов?
– Потому что Кроуэл настоял на этом заранее, – ответил Найнор. – В конце лета он сказал мне, что хочет приехать на празднование Дня всех сирот вместе с Толли. Я еще подумал, что он имеет в виду герцога Гейлона и его свиту.
– Неужели они что-то замышляли уже тогда? – нахмурилась Бриони.
– Я не доверяю Толли, но не стоит считать их самой серьезной из наших проблем, – проворчал Броун.
Старый Найнор покачал головой:
– Не исключено, что они что-то задумали, ваше высочество. А может быть, просто планируют устроить торжественный обед. Кстати, раз мы заговорили об этом, стоит подумать о подготовке к празднику.
Бриони не сразу поняла, о чем он говорит.
– К празднику? – переспросила она. – Вы имеете в виду День всех сирот? Вы сошли с ума! У нас же война!
– Тем более следует подумать, – отозвался Найнор.
Стеффанс Найнор бывал иногда очень упрямым. Правда, если бы старик не умел добиваться своего, едва ли он оставался бы смотрителем замка так много лет. Бриони рассердилась. Она собралась сказать «нет» и отослать его прочь, но потом спросила себя, как поступил бы в этом случае отец? Наверное, он сказал бы так: «Если ты хочешь, чтобы люди выполняли твои задания, и если они уже доказали, что могут их выполнять, позволь им это делать и не стой у них над душой. Невозможно давать поручение и не предоставлять свободы действий».
– Зачем, по-вашему, нам следует это сделать? – спросила она Найнора.
– Потому что это святой день. Мы восхваляем богов и полубогов, а сейчас нам больше, чем когда-либо, нужна их помощь.
– Да, но мы можем совершить жертвоприношения и молебны без празднеств и веселья.
– А зачем, по-вашему, люди веселятся, ваше высочество? Чтобы сделать жизнь не такой мрачной. – Старик заморгал слезящимися глазами, но взгляд его был острым и решительным. – Простите, что говорю об этом, принцесса Бриони, но, на мой взгляд, осажденному городу не хватает отваги. А еще людям нужно напоминать, что именно они защищают. Немного счастья, немного обычной жизни – прекрасное подспорье и для того, и для другого.
Бриони поняла мудрость Найнора, но какая-то ее часть продолжала считать, что такое притворство еще хуже, чем страдания.
Авин Броун, казалось, услышал ее мысли, словно она произнесла их вслух.
– Люди никогда не забывают об опасности, ваше высочество, – заметил он. – Думаю, Найнор абсолютно прав. Можно сделать праздник не очень шумным и роскошным. Перед лицом войны, а также в связи со смертью Гейлона и, конечно, вашего брата не стоит сильно предаваться веселью. Но давайте не будем делать эту зиму мрачнее, чем того требуют обстоятельства.
– Хорошо, – согласилась принцесса. – Тогда пусть празднества будут скромными.
Найнор кивнул, поклонился и ушел. Он выглядел вполне довольным, даже благодарным. Бриони засомневалась: а нет ли у Найнора собственных планов, не использует ли он ее в своих тайных личных интересах?
«Вот так всегда, – думала она. – Я не могу сделать самого простого дела без того, чтобы возникли сомнения и подозрения. Как отец справлялся с этим? Наверное, в мирные дни все-таки легче, но все же… Проклятые времена!»
Они еще не достигли людной части города, а Жуколов уже собрался уходить. Он не отвечал на вопросы обеспокоенного Чета.
– Можете не сомневаться, я найду дорогу, – уверял он. – В этих пещерах много медлительных и глупых крыс. Я доберусь домой верхом, будьте уверены.
Чет слишком устал, чтобы спорить, и потому ограничился тем, что еще раз поблагодарил Жуколова. Они так много пережили вместе, но прощание вышло очень коротким.
В эти беспокойные времена их маленькая процессия не стала для жителей Города фандерлингов чем-то особенным, но все же привлекла внимание. Постепенно вокруг собралась целая толпа: много детей и несколько взрослых. Чет старался не обращать внимания на их вопросы и шутки. Он понятия не имел, который сейчас час и какой день недели. Молодой послушник храма, шедший впереди него, сказал, что сегодня небодень, а колокол пробил четыре раза. Чет с изумлением понял: он провел в подземных переходах почти три дня.
«Бедная Опал! Она, наверное, с ума сходит от беспокойства».
Благодаря детям новость распространялась очень быстро, и в начале Уэдж-роуд Чета и его спутников поджидали соседи. Слух достиг и его собственного дома. Опал со смесью радости и страха на лице выскочила на улицу еще до того, как они подошли к дворику.
Чет постарался не обижаться на то, что она первым обняла лежавшего без чувств ребенка, чуть не перевернув при этом носилки. Он был так измучен, что едва мог держать их, и лишь молча кивал в ответ на все вопросы соседей. Обладавший мощным телосложением Антимоний прокладывал дорогу к двери.
– Он не умер? – спросила Опал, вставая на колени у носилок. – Скажи мне, что он не умер.
– Он жив, только… спит.
– Слава Старейшим! Но он такой холодный.
– Тебе придется ухаживать за ним, дорогая женушка. Чет тяжело опустился на скамейку.
Опал помолчала, потом вдруг бросилась к мужу, обняла его за шею и расцеловала.
– Я так рада, что и ты жив, старый дурачок. Исчезнуть на столько дней! Я беспокоилась о вас.
– Я тоже о тебе беспокоился, девочка моя, – ответил Чет. – Пошли в дом. Я расскажу тебе эту необычную историю позже.
Антимоний помог Опал уложить Кремня в кровать, отказался перекусить с хозяевами и вышел из дому, чтобы успокоить толпу и ответить на некоторые не слишком сложные вопросы. Чет подозревал, что послушнику очень приятно поговорить с людьми. Насколько он знал, служители храма, особенно молодые, весьма редко попадали в Город фандерлингов. Походы на рынок и другие дела обычно доверялись более надежным старшим братьям.
Он слышал, как Опал что-то напевает в спальне. Она сняла с ребенка грязные лохмотья, протерла его тело и, так же как метаморфные братья, проверила, нет ли на нем ушибов и порезов. Чет не думал, что свежее белье поможет мальчику проснуться, но Опал необходимо было чем-то заняться.
Чет услышал какое-то шуршание и поднял голову. Только сейчас он осознал, что не один в комнате. У стены на длинной скамье сидела совсем молоденькая девушка из больших людей. Она тоже взглянула на него, но совершенно отстраненно. Темные волосы девушки были растрепаны, а платье казалось слишком большим для ее хрупкой фигурки. Чет никогда раньше не видел ее и не мог предположить, зачем и почему она может находиться в его доме. Это удивило его даже сегодня – в день, когда ему пришлось поплутать по бесконечным туннелям и увидеть так много чудес.
– Кто вы? – спросил он девушку. Опал вышла из спальни.
– Я совсем забыла тебе сказать, потому что занялась мальчиком, – сказала жена с виноватым видом. – Она пришла, когда колокол пробил дважды, и с тех пор ждет. Она сказала, что должна поговорить с тобой, и только с тобой. Я подумала, что это как-то связано с Кремнем…
Странная гостья заерзала на скамейке. Она как будто пребывала в полусне.
– Вы Чет Голубой Кварц? – обратилась она к фандерлингу.
– Да, – подтвердил тот. – А вы кто?
– Меня зовут Уиллоу, но я – никто. – Она встала, почти коснувшись головой потолка, и протянула ему руку. – Идем. Мой хозяин велел привести вас.
35. ШЕЛКОВЫЙ ШНУР
Киннитан почувствовала вокруг себя вибрирующее гудение, похожее на звон кристалла, и огромная рука обхватила ее тело. По руке пробегали глубокие вибрации, словно в ней пульсировала кровь. У Киннитан было такое ощущение, будто ее привязали к колоколу величиной с гору. Невероятных размеров существо подняло ее над землей. Киннитан не видела его лица – существо было затянуто дымкой, которую пронизывали вспышки света, как если бы внутри этого туманного облака разразилась гроза, – но она различала огромную темную дыру – вероятно, рот. Существо подносило ее к дыре все ближе и ближе… Она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но в этом темном пустом месте не раздалось ни звука. Тишина, туман и темная пасть, открывавшаяся все шире и нависавшая над ней, как грозовая туча… Гигантское существо собиралось проглотить девушку. Киннитан перепугалась до полусмерти. Однако было в этом страхе и возбуждение, похожее на то, какое она испытывала в детстве, когда отец подбрасывал ее в воздух или когда она до изнеможения боролась со старшими братьями.
Она проснулась мокрая от пота, сердце ее бешено колотилось, в голове гудело, а кожа зудела так, будто она пролежала в одном из больших ульев храма, покрытая жужжащим ковром из священных пчел. У нее было чувство, что ее использовали – возможно, ее же сны – и вываляли в грязи. Постепенно сердце успокаивалось, по всему телу разливалось тепло, и она испытала если не наслаждение, то, по крайней мере, облегчение.
Киннитан лежала на спине в своей кровати, задыхающаяся и обессиленная. Ее руки блуждали по груди, пока не нащупали под легкой тканью ночной рубашки затвердевшие соски. Киннитан села, потрясенная и взволнованная. Воспоминание о ненасытной темной пасти еще владело ее мыслями. Она вскочила на ноги и отправилась принимать ванну. Вода осталась с прошлой ночи и совсем остыла, но Киннитан не стала звать служанок, чтобы те принесли горячей. Она с радостью села в холодную ванну и, подняв ночную рубашку до шеи, стала омывать тело, пока не задрожала от холода. Не переставая дрожать, она опустила рубашку и полностью погрузилась в неглубокую ванну, прижав подбородок к коленям. Ткань намокла и прилипла к телу, словно образовала второй слой кожи.
Он начал задыхаться и чуть не упал.
Еще шаг…
«Откуда тебе знать, чего хотят боги? Кто ты такой, маленький человек? Я Чет из клана Голубого Кварца. Я понимаю в камнях. Я выполняю свою работу. Я забочусь… забочусь о своем… о своем собственном…»
Он все-таки споткнулся, упал и долго лежал, тяжело дыша, придавленный телом мальчика. А когда попытался пошевелиться, не смог. Темнота окружила его со всех сторон, лишила зрения и похитила разум.
Чет очнулся. В лицо ему смотрело нечто ужасное.
Оно прикасалось к его подбородку, к щеке: маленькая уродливая морда с раздувавшимися ноздрями, похожими на клыки зубами и черной морщинистой кожей. Чет пискнул – ни на что другое у него не было сил – и попытался сбросить с себя чудовище. Но он лежал на животе, а его руки были чем-то сдавлены.
– Демон! – простонал он, продолжая борьбу.
Чудовище отступило или, во всяком случае, отодвинуло морду. Но Чет чувствовал, что кто-то по-прежнему царапает его шею.
– Возможно, он и не красавец, – произнес чей-то голос, – но меня его лицо устраивает. Хотя для других оно неприятно. Он отлично довез меня.
Чет прекратил бороться. Может быть, он сошел с ума? Может быть, он все еще бродит в туннеле и его преследуют видения?
– Жуколов? – произнес он.
– Ага, – был ответ.
Человечек спустился по его плечу и оказался в поле зрения Чета.
– Почему я не могу двигаться? – спросил фандерлинг. – И что я сейчас видел?
– Ну, что касается движения, то мальчик ваш лежит поверх вас, он придавил вам руки. А то, что видеть довелось вам… Порхающая мышь – так я зову их. На ней сюда вернулся я.
– Порхаю… Летучая мышь?
– Ага, похоже.
Что-то темное промелькнуло у Чета перед глазами.
– Вон она, – сказал Жуколов печально. – Улетела. Испугалась, что вы можете ненароком задавить ее. – Он покачал головой. – Ваши летучие мыши неподатливы и беспокойны, но все-таки их можно приручить.
– Вы добрались на летучей мыши?
– А как еще прикажете добраться до этого вонючего моря? Чет выскользнул из-под тела Кремня как можно осторожнее, мягко опустив ребенка на каменный берег.
– Как поживает ваш мальчик? – спросил Жуколов.
– Пока жив. Больше ничего не знаю. Мне нужно вынести его отсюда, но не хватает сил, – ответил Чет. Он был готов смеяться и плакать одновременно. – Я очень рад вас видеть, но вы мне не сможете, увы, помочь. К тому же вы потеряли свою мышь и, значит, тоже здесь застрянете.
Ситуация казалась совершенно безвыходной. Чет сидел на гальке и смотрел на море.
– Если вы сообщите, как попали сюда, братья храма помогут вам нести мальчика, – сказал Жуколов. – Они последовали за мной.
– Братья храма?
Чет посмотрел наверх. На огромном каменном балконе над берегом ртутного моря он увидел несколько фигур. Сердце его заколотилось.
– Ах, Жуколов, вы привели их сюда! Да благословят вас Старейшие, вы привели их! – Чет сложил руки рупором, попробовал кричать, но закашлялся и попробовал еще раз: – Эй, Никель! Это вы?
До него донесся слабый, но повторенный многократным эхом голос брата:
– Именем Старейших заклинаю, как вы туда попали? Чет начал было отвечать, но остановился. Он не мог скрыть изумления: он был уверен, что пришел тем туннелем, которым пользовались метаморфные братья.
– Вы хотите сказать… вы хотите сказать, что не знаете?.. – выговорил он.
Но это был не последний сюрприз. Чет умудрился удивить даже самого себя. С трудом добравшись до храма, он добросовестно ответил на вопросы братьев о своем путешествии и о Сияющем человеке. Однако, несмотря на благодарность к спасителям и уважение к их сану, он не стал упоминать ни о зеркале, ни о происхождении Кремня.
«Если я скажу им, откуда взялся мальчик, они не выпустят его из храма», – подумал он.
Он и сам не знал, почему так уверен в этом. Конечно, братья встревожились и даже немного рассердились, что мальчик посмел вторгнуться в Святилище Тайн, но не слишком сильно. Чет понимал, что скрыть истину необходимо, даже если это эгоистично и опасно. Однако на Уэдж-роуд его возвращения ждала Опал, и, конечно, она сейчас очень беспокоилась – не только за мальчика, но и за своего мужа. Чет не мог явиться домой и сообщить ей, что мальчик стал пленником храма.
Братья не пустили Чета дальше наружного помещения – большого зала, высеченного в камне. Его посещали все жители Города фандерлингов, но только по самым большим праздникам. Внимательно выслушав рассказ Чета, братья внимательно осмотрели мальчика и попытались его разбудить. Безуспешно. На теле Кремня не было ни ран, ни ссадин, ни синяков на бледной коже, но никакие ухищрения не могли вывести его из состояния глубокого сна. Братья даже принесли на руках деда Серу – морщинистого старика с дикими глазами, – чтобы тот осмотрел Кремня. В своих вещих снах Сера видел крышевиков и волнение в Глубинном море. Чет заволновался и решил было, что все пропало. Но дряхлый старец сообщил, тряся безволосой головой, что не видит и не чувствует в Кремне ничего необычного.
В конце концов брат Никель сказал Чету:
– Больше нам нечем тебе помочь. Неси его домой.
Чет допил воду из чашки. За последние несколько часов он опустошил целую бадью, и каждая капля приносила ему блаженство.
– Я не донесу его один, – сказал он.
– Мы отправим с вами брата, чтобы помог нести носилки.
– Мне думается, я тоже сяду на носилки, – заявил Жуколов своим тоненьким, писклявым голоском. – Все лучше, чем у вас в кармане, где очень сильно пахнет, прошу прощения, и чем на старой летучей мыши, такой костлявой.
Никель посмотрел на крышевика с суеверным подозрением, словно на говорящее животное, и ушел отдавать распоряжения.
Молодой послушник по имени Антимоний взялся за носилки спереди, а Чет – сзади. Их провожала молчаливая толпа братьев. Чет совершенно обессилел и радовался, что кому-то другому придется находить дорогу и выбирать наиболее удобный путь. Он посмотрел на Кремня – тот лежал бледный и неподвижный, но удивительно спокойный. Сердце Чета переполняла тревога, но он испытывал глубокую благодарность крышевику и метаморфным братьям: он нес домой живого ребенка, пусть даже и больного.
– Вы действительно прибыли верхом на летучей мыши? – спросил он Жуколова.
Крышевик устроился в изголовье носилок, чтобы его случайно не раздавили.
– Я же разведчик желобов. Мы приручаем любых животных для наших целей, – ответил человечек. Он закашлялся, потом усмехнулся. – А крыса оказалась такой медлительной, что я обогнал бы ее пешком.
– Я должен поблагодарить вас, – проговорил Чет.
– Хорошие слова, не следует их стыдиться.
– Вы были очень добры к нам.
– Во славу королевы и всего нашего племени. – Жуколов отдал честь. – И я обнаружил, что ваш мир камня не так однообразен, как мне казалось раньше. Добавить бы немножко ветра и дождя да еще солнца в эти норы – и я с удовольствием пришел бы к вам еще раз.
– Я передам ваши пожелания гильдии, – устало улыбнулся Чет.
Землетрясение перепугало всех жителей замка, но ущерб был невелик. В огромной кухне попадала с полок и разбилась посуда да горничная упала в обморок, когда старинные королевские доспехи в Личной галерее слетели с подставки и рухнули прямо ей под ноги, – в общем, ничего серьезного не случилось. Однако даже без новостей из Марринсвока и землетрясения утро выдалось беспокойным. До полуденного звона колокола Бриони вместе с Найнором и Броуном занималась передвижением и размещением прибывающих войск и жителей окрестных поселений. Замок был уже переполнен людьми и животными. Бриони сумела выкроить часок, чтобы поесть вместе с тетушкой, но ей почти не удалось отдохнуть. Вдовствующая герцогиня, как и Бриони, беспокоилась о Баррике. Кроме того, она воспользовалась моментом, чтобы расспросить племянницу – и поспорить с ней – о том, как разместить в замке семьи знатных лордов. Когда они начинали говорить на повышенных тонах, маленькая горничная Мероланны по имени Эйлис смотрела на них широко открытыми, испуганными глазами, словно в любой момент в этом непредсказуемом и непостоянном мире может произойти что-то ужасное.
День был еще в самом разгаре, но Бриони едва переставляла ноги от усталости. Она возвращалась из покоев Мероланны через Портретный зал, и на этот раз стражникам не нужно было бежать, чтобы не отстать от нее. Бриони уже много раз видела портреты предков в пышных нарядах и давно уже бросала на них лишь беглый взгляд. Но сегодня ей показалось, что они смотрят на нее с осуждением, что в добрых глазах королевы Лили сквозит разочарование и даже скорбящая королева Санасу выглядит более несчастной, чем обычно.
Прошло несколько месяцев после трагической гибели Кендрика и меньше года с того дня, как отец покинул трон. И что же произошло за это время? Королевство пошатнулось – не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Трудно отделаться от мысли, что сегодняшнее землетрясение стало проявлением гнева богов, предупреждением небес. Бриони знала, что доля вины лежит и на ней. Им с Барриком не нравилось, когда их называли детьми, но кто же они на самом деле? Они умудрились выпустить из рук то, что им дано от рождения, и практически оставить страну на произвол судьбы.
Мрачные мысли поглотили Бриони, и при виде женской фигуры в черном, появившейся из бокового коридора, принцесса подумала, что видит кого-то из умерших предков. Возможно, сама Санасу, беспокойная и недовольная, явилась пристыдить ее. Однако мысли стражников оказались более прозаическими, что неудивительно в столь непростые времена. Они окружили Бриони и выставили пики.
– Это вы, принцесса? – прошептала женщина и откинула вуаль.
Суеверный ужас отпустил Бриони, но не полностью, потому что она узнала это лицо.
– Элан? Элан М'Кори? – спросила она.
Свояченица Толли кивнула. Ее молодое лицо выражало безграничную скорбь. Бриони узнала это чувство после смерти собственного брата.
– Умер Гейлон, – сказала Элан.
Бриони жестом велела стражникам отойти. Сначала она хотела произнести что-нибудь вежливо-учтивое: мол, еще неизвестно наверняка, ведь никто из знакомых Гейлона не видел его тела. Но страдальческий взгляд совершенно сухих глаз тронул Бриони – ей была так понятна эта скорбь.
– Да, – ответила принцесса. – Во всяком случае, очень похоже на то.
Элан улыбнулась, слегка раздвинув уголки рта. Судя по ее виду, она переживала нечто большее, чем скорбь по поводу кончины Гейлона Толли. Ей как будто вдруг открылась сама суть человеческой жизни.
– Я знаю, я уже давно знаю, – проговорила она. Ее глаза снова смотрели на Бриони. – Я любила его. Но он не проявлял ко мне интереса.
– Мне жаль…
– Возможно, так даже лучше. Теперь я с полным основанием могу оплакивать его. У меня есть еще вопрос. И вы должны сказать мне правду.
Бриони заморгала. Кем себя воображает эта девочка?
– Я обязана отвечать лишь моему отцу, королю, леди Элан, – напомнила принцесса. – И естественно, богам. Но все равно, спрашивайте.
– Вы его убили, Бриони Эддон? Вы это сделали?
Бриони была потрясена: задать такой вопрос прямо? За несколько секунд, что протекли между вопросом и ответом, она поняла, что успела привыкнуть к почтительности – и больше, чем ей казалось.
– Нет, конечно, я его не убивала, – сказала она. – Богам известно, что мы с Гейлоном не сходились ни по одному вопросу, но я бы никогда…
Она задыхалась и была вынуждена остановиться. Следовало обдумывать каждый жест, каждое слово. Стражники стояли у стены и с трудом скрывали изумление. Она решила, что теперь слишком поздно что-либо предпринимать и нужно говорить правду. Она продолжила:
– Вы можете поставить мне в вину, если пожелаете, леди Элан М'Кори, что Гейлон хотел на мне жениться, но я не пожелала выйти за него замуж.
– Я знаю это. – Голос Элан выдавал холодное удовлетворение. – Вы хотели потешить свое тщеславие.
– Несомненно, вы правы. Но не только из-за этого. Пусть боги будут свидетелями, я никогда не выйду замуж за человека, считающего себя вправе указывать мне, куда идти и что говорить… – Бриони снова остановила себя. Отчего-то она говорила этой девушке больше, чем того хотела. – Довольно. Я не убивала его. И если он действительно убит, мы не знаем, кто это сделал.
Элан кивнула и опустила вуаль.
– Теперь он не достанется ни вам, ни какой-то другой женщине. – Голос ее звучал глухо, словно она сдерживала рыдания. – Да будут милосердны к вам небеса, – тихо добавила она и ушла, не попрощавшись и не сделав реверанса.
День оказался очень длинным. Новость из Марринсвока просочилась в замок. Ее обсуждали, гадая, чьи тела найдены, и время грозило растянуться до бесконечности. Печальное известие лишь отчасти повлияло на ежедневные обязанности Бриони как регента. Вопросы, перешептывания, короткая встреча с командиром новобранцев из Марринсвока (он наслаждался мгновениями известности и вниманием к своей персоне), бесконечные жалобы Найнора – тот никак не мог решить, разместить этих солдат вместе с остальными или отдельно. Каждый, кто проходил через Тронный зал, бросал на принцессу двусмысленные взгляды – так, во всяком случае, казалось самой Бриони. Словно ей недостаточно позорной вспышки ярости перед Хендоном Толли! Все было так ужасно, что появление горничной Аниссы ее почти обрадовало.
– Ты Селия, да? – обратилась к ней принцесса. После отъезда Баррика у нее не было причин недолюбливать девушку. – Как поживает мачеха?
– Неплохо, ваше высочество, учитывая, что ребенок вот-вот родится. Ее беспокоит, что вы совсем к ней не заходите.
У Бриони раскалывалась голова, и она с трудом разбирала неправильное произношение девушки.
– Она просит не беспокоить ее? – уточнила она. Селия очень мило покраснела. Так же мило она делала и все остальное, чем оскорбляла лучшие чувства женщин, не стремившихся понравиться мужчинам. Так, по крайней мере, считала Бриони, чья нелюбовь к девушке постепенно возвращалась.
– Нет-нет, – возразила горничная. – Наверное, я сказала не то. Напротив, она очень хочет с вами встретиться до рождения ребенка.
– Думаю, моей мачехе известно, что я сейчас очень занята… Тогда девушка придвинулась поближе, а Броун и Найнор сделали вид, что не слушают.
– Она беспокоится, что вы на нее сердиты, – зашептала Селия. – А это вредно для нее, для будущего ребенка. Так она считает. Она слишком плохо себя чувствовала и не могла поговорить с вами раньше. А теперь ваш брат ушел на войну. Бедный Баррик.
Селия была искренне опечалена и от этого казалась Бриони еще менее симпатичной.
«Тебя интересует мой брат, красавица», – подумала она, а вслух сказала:
– Я постараюсь.
– Она просит вас пожаловать, чтобы выпить вина на Канун зимы.
«Милостивая Зория! Осталось всего несколько дней, – вспомнила Бриони. – Неужели прошел уже целый год?»
– Постараюсь зайти к ней в ближайшее время, – пообещала она. – Передайте, что я желаю ей всех благ.
– Передам, принцесса.
Девушка сделала изящный реверанс и ушла.
Бриони увидела, какими взглядами Найнор и Броун провожали молодую горничную. Ей стало противно: даже старые мужчины бывают развратниками. Она постаралась скрыть раздражение, и они вернулись к своим занятиям, правда, работа продвигалась не так быстро, как хотелось бы.
Дела все не кончались. Казалось, каждый обитатель замка предстал сегодня перед принцессой с какой-нибудь жалобой, проблемой или требованием – от жизненно важных до смехотворных. Кого она еще не видела, так это Хендона Толли, а также – после памятной встречи в Портретном зале – его свояченицу. Семейство Толли никак не давало о себе знать.
– Скорее всего, они пытаются определить, что может означать это происшествие, – шепотом сказал Броун. – Мне доложили, что утром они, как обычно, расхаживали по замку, но, узнав новость, тотчас скрылись в своих покоях.
– Мне кажется, это вполне разумно. Только вот зачем мы разместили рядом Толли и Дарстина Кроуэла, да и остальных смутьянов?
– Потому что Кроуэл настоял на этом заранее, – ответил Найнор. – В конце лета он сказал мне, что хочет приехать на празднование Дня всех сирот вместе с Толли. Я еще подумал, что он имеет в виду герцога Гейлона и его свиту.
– Неужели они что-то замышляли уже тогда? – нахмурилась Бриони.
– Я не доверяю Толли, но не стоит считать их самой серьезной из наших проблем, – проворчал Броун.
Старый Найнор покачал головой:
– Не исключено, что они что-то задумали, ваше высочество. А может быть, просто планируют устроить торжественный обед. Кстати, раз мы заговорили об этом, стоит подумать о подготовке к празднику.
Бриони не сразу поняла, о чем он говорит.
– К празднику? – переспросила она. – Вы имеете в виду День всех сирот? Вы сошли с ума! У нас же война!
– Тем более следует подумать, – отозвался Найнор.
Стеффанс Найнор бывал иногда очень упрямым. Правда, если бы старик не умел добиваться своего, едва ли он оставался бы смотрителем замка так много лет. Бриони рассердилась. Она собралась сказать «нет» и отослать его прочь, но потом спросила себя, как поступил бы в этом случае отец? Наверное, он сказал бы так: «Если ты хочешь, чтобы люди выполняли твои задания, и если они уже доказали, что могут их выполнять, позволь им это делать и не стой у них над душой. Невозможно давать поручение и не предоставлять свободы действий».
– Зачем, по-вашему, нам следует это сделать? – спросила она Найнора.
– Потому что это святой день. Мы восхваляем богов и полубогов, а сейчас нам больше, чем когда-либо, нужна их помощь.
– Да, но мы можем совершить жертвоприношения и молебны без празднеств и веселья.
– А зачем, по-вашему, люди веселятся, ваше высочество? Чтобы сделать жизнь не такой мрачной. – Старик заморгал слезящимися глазами, но взгляд его был острым и решительным. – Простите, что говорю об этом, принцесса Бриони, но, на мой взгляд, осажденному городу не хватает отваги. А еще людям нужно напоминать, что именно они защищают. Немного счастья, немного обычной жизни – прекрасное подспорье и для того, и для другого.
Бриони поняла мудрость Найнора, но какая-то ее часть продолжала считать, что такое притворство еще хуже, чем страдания.
Авин Броун, казалось, услышал ее мысли, словно она произнесла их вслух.
– Люди никогда не забывают об опасности, ваше высочество, – заметил он. – Думаю, Найнор абсолютно прав. Можно сделать праздник не очень шумным и роскошным. Перед лицом войны, а также в связи со смертью Гейлона и, конечно, вашего брата не стоит сильно предаваться веселью. Но давайте не будем делать эту зиму мрачнее, чем того требуют обстоятельства.
– Хорошо, – согласилась принцесса. – Тогда пусть празднества будут скромными.
Найнор кивнул, поклонился и ушел. Он выглядел вполне довольным, даже благодарным. Бриони засомневалась: а нет ли у Найнора собственных планов, не использует ли он ее в своих тайных личных интересах?
«Вот так всегда, – думала она. – Я не могу сделать самого простого дела без того, чтобы возникли сомнения и подозрения. Как отец справлялся с этим? Наверное, в мирные дни все-таки легче, но все же… Проклятые времена!»
Они еще не достигли людной части города, а Жуколов уже собрался уходить. Он не отвечал на вопросы обеспокоенного Чета.
– Можете не сомневаться, я найду дорогу, – уверял он. – В этих пещерах много медлительных и глупых крыс. Я доберусь домой верхом, будьте уверены.
Чет слишком устал, чтобы спорить, и потому ограничился тем, что еще раз поблагодарил Жуколова. Они так много пережили вместе, но прощание вышло очень коротким.
В эти беспокойные времена их маленькая процессия не стала для жителей Города фандерлингов чем-то особенным, но все же привлекла внимание. Постепенно вокруг собралась целая толпа: много детей и несколько взрослых. Чет старался не обращать внимания на их вопросы и шутки. Он понятия не имел, который сейчас час и какой день недели. Молодой послушник храма, шедший впереди него, сказал, что сегодня небодень, а колокол пробил четыре раза. Чет с изумлением понял: он провел в подземных переходах почти три дня.
«Бедная Опал! Она, наверное, с ума сходит от беспокойства».
Благодаря детям новость распространялась очень быстро, и в начале Уэдж-роуд Чета и его спутников поджидали соседи. Слух достиг и его собственного дома. Опал со смесью радости и страха на лице выскочила на улицу еще до того, как они подошли к дворику.
Чет постарался не обижаться на то, что она первым обняла лежавшего без чувств ребенка, чуть не перевернув при этом носилки. Он был так измучен, что едва мог держать их, и лишь молча кивал в ответ на все вопросы соседей. Обладавший мощным телосложением Антимоний прокладывал дорогу к двери.
– Он не умер? – спросила Опал, вставая на колени у носилок. – Скажи мне, что он не умер.
– Он жив, только… спит.
– Слава Старейшим! Но он такой холодный.
– Тебе придется ухаживать за ним, дорогая женушка. Чет тяжело опустился на скамейку.
Опал помолчала, потом вдруг бросилась к мужу, обняла его за шею и расцеловала.
– Я так рада, что и ты жив, старый дурачок. Исчезнуть на столько дней! Я беспокоилась о вас.
– Я тоже о тебе беспокоился, девочка моя, – ответил Чет. – Пошли в дом. Я расскажу тебе эту необычную историю позже.
Антимоний помог Опал уложить Кремня в кровать, отказался перекусить с хозяевами и вышел из дому, чтобы успокоить толпу и ответить на некоторые не слишком сложные вопросы. Чет подозревал, что послушнику очень приятно поговорить с людьми. Насколько он знал, служители храма, особенно молодые, весьма редко попадали в Город фандерлингов. Походы на рынок и другие дела обычно доверялись более надежным старшим братьям.
Он слышал, как Опал что-то напевает в спальне. Она сняла с ребенка грязные лохмотья, протерла его тело и, так же как метаморфные братья, проверила, нет ли на нем ушибов и порезов. Чет не думал, что свежее белье поможет мальчику проснуться, но Опал необходимо было чем-то заняться.
Чет услышал какое-то шуршание и поднял голову. Только сейчас он осознал, что не один в комнате. У стены на длинной скамье сидела совсем молоденькая девушка из больших людей. Она тоже взглянула на него, но совершенно отстраненно. Темные волосы девушки были растрепаны, а платье казалось слишком большим для ее хрупкой фигурки. Чет никогда раньше не видел ее и не мог предположить, зачем и почему она может находиться в его доме. Это удивило его даже сегодня – в день, когда ему пришлось поплутать по бесконечным туннелям и увидеть так много чудес.
– Кто вы? – спросил он девушку. Опал вышла из спальни.
– Я совсем забыла тебе сказать, потому что занялась мальчиком, – сказала жена с виноватым видом. – Она пришла, когда колокол пробил дважды, и с тех пор ждет. Она сказала, что должна поговорить с тобой, и только с тобой. Я подумала, что это как-то связано с Кремнем…
Странная гостья заерзала на скамейке. Она как будто пребывала в полусне.
– Вы Чет Голубой Кварц? – обратилась она к фандерлингу.
– Да, – подтвердил тот. – А вы кто?
– Меня зовут Уиллоу, но я – никто. – Она встала, почти коснувшись головой потолка, и протянула ему руку. – Идем. Мой хозяин велел привести вас.
35. ШЕЛКОВЫЙ ШНУР
В КЛЕШНЯХ
Все заплясало,
Луна к земле припала в страхе.
Он увидит нагую Мать Всего Сущего.
Из «Оракулов падающих костей»
Киннитан почувствовала вокруг себя вибрирующее гудение, похожее на звон кристалла, и огромная рука обхватила ее тело. По руке пробегали глубокие вибрации, словно в ней пульсировала кровь. У Киннитан было такое ощущение, будто ее привязали к колоколу величиной с гору. Невероятных размеров существо подняло ее над землей. Киннитан не видела его лица – существо было затянуто дымкой, которую пронизывали вспышки света, как если бы внутри этого туманного облака разразилась гроза, – но она различала огромную темную дыру – вероятно, рот. Существо подносило ее к дыре все ближе и ближе… Она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но в этом темном пустом месте не раздалось ни звука. Тишина, туман и темная пасть, открывавшаяся все шире и нависавшая над ней, как грозовая туча… Гигантское существо собиралось проглотить девушку. Киннитан перепугалась до полусмерти. Однако было в этом страхе и возбуждение, похожее на то, какое она испытывала в детстве, когда отец подбрасывал ее в воздух или когда она до изнеможения боролась со старшими братьями.
Она проснулась мокрая от пота, сердце ее бешено колотилось, в голове гудело, а кожа зудела так, будто она пролежала в одном из больших ульев храма, покрытая жужжащим ковром из священных пчел. У нее было чувство, что ее использовали – возможно, ее же сны – и вываляли в грязи. Постепенно сердце успокаивалось, по всему телу разливалось тепло, и она испытала если не наслаждение, то, по крайней мере, облегчение.
Киннитан лежала на спине в своей кровати, задыхающаяся и обессиленная. Ее руки блуждали по груди, пока не нащупали под легкой тканью ночной рубашки затвердевшие соски. Киннитан села, потрясенная и взволнованная. Воспоминание о ненасытной темной пасти еще владело ее мыслями. Она вскочила на ноги и отправилась принимать ванну. Вода осталась с прошлой ночи и совсем остыла, но Киннитан не стала звать служанок, чтобы те принесли горячей. Она с радостью села в холодную ванну и, подняв ночную рубашку до шеи, стала омывать тело, пока не задрожала от холода. Не переставая дрожать, она опустила рубашку и полностью погрузилась в неглубокую ванну, прижав подбородок к коленям. Ткань намокла и прилипла к телу, словно образовала второй слой кожи.