Страница:
— До губернатора, Азари, мы, возможно, и добрались бы. Но скажи, что можно сделать с тремя дюжинами сторонников, когда против тебя весь мир? Что могут сделать эти три дюжины с городом — любым городом, не говоря уж о такой твердыне, как Зейдабар? Я хочу уничтожить Беретрис со всем её выводком! — Он тряхнул головой, и зловещий красный глаз на конце доски запылал ярче. — Мне нужно как можно больше людей, как можно больше могущества…
— Не могли бы вы обучить искусству черной магии ещё кого-нибудь?
— Это не исключено. Но вот смогу ли я им после этого доверять?
— Вы можете доверять мне, — сказал Азари. — Вы можете доверять Алдасси.
— Согласен, Алдасси я доверять могу. Но он так часто пользовался светлой силой, что силы тьмы ему повиноваться не станут. Что же касается тебя… Так могу ли я тебе доверять? — Он бросил на Азари пронизывающий взгляд.
Олнамец колебался. Всякому другому он принес бы любые заверения в своей преданности, но что касается Назакри…
Он уважал Ребири и одновременно боялся его. Он знал, Ребири, во всяком случае, предпочел бы услышать в ответ правду — особенно на вопрос о доверии.
— Не знаю, — произнес наконец Азари и, пытаясь уйти от скользкой темы, снова выглянул на площадь.
В этот миг его осенила замечательная идея.
— Предположим, — стал излагать он, — вы убьете одного часового. Всего одного. После этого мы уйдем. Назавтра возвращаемся и отправляем на тот свет ещё одного, послезавтра все повторяем снова. Не имеет значения, сколько часовых они выставят. Мы будем истреблять их поодиночке до тех пор, пока солдаты с перепугу не взбунтуются против своих командиров. Так вы получите свою армию!
Ребири, поглаживая бороду, стал размышлять. Азари частенько застигал его за этим занятием. Колдун как-то пояснил, что не столько размышляет, сколько пытается ощутить, отвечает ли предполагаемый план действий его Предназначению.
Назакри любил порассуждать о своем Предназначении и якобы ведущем его Роке. Олнамец подозревал, что эта заумь и отвращает от хозяина потенциальных сторонников: ведь каждому дурню известно, что Рок благоволит Домдару, и только безумец может думать по-иному. Даже десятилетнее молчание оракулов не смогло поколебать эту веру.
— Нет, — наконец произнес Ребири. — Таким образом я не обрету свою армию. Я получу неорганизованную толпу, которую невозможно контролировать. Кроме того, на это уйдет больше времени, чем хотелось бы. Но идея интересная. Очень интересная.
— Так вы можете дать всем понять — происходит нечто ужасное, — убеждал его Азари. — И на это не потребуется много времени. Допустим, вы заставите мертвого солдата пройтись по площади и рухнуть у ног своих товарищей.
Ребири взглянул на площадь — ему показалось, там что-то шевельнулось.
— Очень любопытно, — пробормотал он.
Затем посмотрел в небо, где прямо над их головами сияла большая красная луна, а чуть погодя перевел взгляд снова на площадь. Некоторое время молча взирал на часовых, но потом, видимо, придя к согласию со своим внутренним голосом, шепчущим о Предназначении, бросил:
— Пошли!
Азари понимал, что лишние вопросы сейчас неуместны, и покорно следовал за вождем по лабиринту темных проулков. Свет, пробивающийся сквозь щели ставней, бросал желтые полосы на коричневый кирпич и черное дерево домов. Из множества труб лениво струился дым, хорошо заметный на фоне десятка разноцветных лун. Пока они пробирались по задворкам, их неотступно преследовала гремучая смесь аромата курильниц и вони дерьма.
Ребири Назакри, проведший большую часть жизни в горах в изгнании, с удивительной легкостью освоил самые темные закоулки Пай Шина. Через несколько минут он и Азари уже карабкались по почерневшей каменной стене, замыкающей проулок, который часовые с площади использовали в качестве отхожего места. Азари понял замысел хозяина — они оказались в той единственной точке, где можно застать часового в одиночестве.
Усевшись на вершине стены, как куры на насесте, они начали вглядываться в темноту. Над ними, скрывая многочисленные луны, нависал широкий карниз крыши. На их сторону не выходило ни одно окно, что и позволяло часовым использовать это место по нужде, оставаясь невидимыми и не досаждая обывателям зловонием.
Ребири Назакри завернул светящийся красным кристалл в полу своей черной мантии. Им не оставалось ничего иного, как ждать.
Минут через двадцать, когда вынужденная поза стала причинять неудобство, до них донесся звук шагов. Азари затаил дыхание, пытаясь приглушить даже стук своего сердца.
Назакри же, напротив, был спокоен. Он хладнокровно открыл кристалл, выпустив на волю багровый свет, заливший пространство под стеной. Солдат изумленно уставился на неожиданное сияние, и в этот миг из другого кристалла полилась черная сила.
Эта тьма была похожа на материальный предмет. Обвившись вокруг часового, она потащила его вперед.
— Убей его! — прошипел Ребири сквозь стиснутые губы.
Азари секунду-другую пребывал в нерешительности, но, взглянув на жуткое в мрачном свете лицо колдуна, приступил к действию. Он спрыгнул со стены и, не обращая внимания на разлетающиеся брызги и вонь, бросился к часовому, извлекая на бегу кинжал.
Тьма образовала вокруг солдата своего рода кокон. Служивый боролся, стараясь освободиться, но двинуться смог не более чем на дюйм. Азари не составило ни малейшего труда вонзить кинжал в щель между металлическим нагрудником и броней, прикрывавшей спину. Он заставлял клинок двигаться взад и вперед, не замечая крови, струящейся по доспехам часового и по рукоятке кинжала. Кровь в багровом свете кристалла казалась черной.
Азари почувствовал, как часовой содрогнулся. Клинок нашел его сердце.
Олнамец выдернул кинжал, вытер клинок извлеченной из кармана тряпицей и отступил назад, позволив тяжелому, безжизненному телу опуститься на землю.
К тому времени, когда Азари вернул кинжал в ножны, Ребири уже стоял рядом с ним и сосредоточенно смотрел на мертвеца.
— Так, значит, ты предлагаешь заставить его ходить? — произнес колдун.
— Да, — ответил Азари. — Вы можете это сделать?
— Не знаю. Сейчас выясним.
Ребири поднял накопитель энергии, проверил оба его конца, затем приложил черный кристалл к груди убитого.
Тело напряглось. Ребири отнял кристалл.
Азари подумал, что мертвяк вновь расслабится, но этого не случилось. Он принял сидячее положение, как будто жизнь вовсе не покидала его.
Это изумило и Ребири. Отведя доску в сторону, он уставился на тело.
— Наконец-то! — произнес убитый часовой на грубом матуанском.
Оба олнамца непроизвольно попятились. При виде этого противоестественного феномена волосы на затылке Азари зашевелились и по спине растекся холод. Вот уже три года бывший попрошайка жил бок о бок с черной магией, но то, что открылось его взору сейчас, было совершенно новым и ужасающим.
Ребири держал накопитель энергии перед собой так, чтобы красный свет смешивался с истекающей из второго кристалла смертельной чернотой.
— Кто говорит? — выдохнул он.
Мертвец повернул голову в их сторону, и они увидели, что глаза трупа источают неяркий красноватый свет.
— У меня нет имени, — ответил он.
— Ты тот человек, которого мы только что прикончили? — спросил Азари.
— Нет, — неторопливо и задумчиво ответило создание. — Я обрел его форму и его воспоминания, но мне известно, что я — не он.
— И ты совсем не то, что я хотел создать силой своей магии, — сказал Ребири. — Так кто же ты?
— Я — тьма из недр земли, не та тьма, что означает отсутствие света, а та, что противостоит ему, — ответил труп. — Я — существо из древних легенд, ночное возмездие, заклятый враг богов Домдара. В древнем Домдаре таких, как я, называли Бредущие в нощи.
Олнамцы переглянулись. Они слышали старинные легенды о слоняющихся ночами существах, о нежити, бросающей вызов богам и несущей зло людям.
— Но такие, как ты, давно исчезли, — неуверенно произнес Азари.
— Да, боги заключили нас под землю, — вещал покойник. Создавалось впечатление, будто он больше говорит с собой, нежели с олнамцами. — Мы пребывали там много столетий, вплавленные в скалу и глину, утратившие во тьме свои личности, потерявшие способность мыслить и двигаться.
— Каким же образом ты появился здесь? — спросил Ребири.
— Ты принес меня, — ответила ночная тварь, обратив взгляд мертвых глаз на Назакри. — Ты всосал меня из чрева земли в тот кристалл, что всегда при тебе, принес сюда и переселил в это тело.
Ребири вперился в черный кристалл.
— Неужели? Значит, у меня там скрыты и другие духи тьмы?
— Только это у тебя и есть, старик, — ответила нежить с хохотом, от которого волосы встали дыбом. — Вся та тьма, которую ты таскаешь на себе, — не что иное, как сущность таких, как я.
Ребири посмотрел на ожившего покойника и снова на черный кристалл. С искаженным от злобы лицом, он высоко поднял темный конец доски, и Азари не понял, что намерен совершить хозяин, — обрушить накопитель энергии на голову мертвеца или разбить кристалл о булыжники мостовой.
— Значит, все, что я совершил, я сотворил с помощью таких, как ты? Значит, эта тьма разумна и умеет говорить? В таком случае почему за все те годы, что я размахиваю этой деревяшкой, она не снизошла до беседы со мной?
— Да потому, что сознание наше было давным-давно уничтожено, — ответил Бредущий в нощи. — Нас вырвали из собственной оболочки, заставили все забыть, и мы существовали в бесконечных снах… до тех пор, пока ты не поместил меня в это тело. Обрывки воспоминаний, сохранившиеся в сердце и мозгу, напомнили мне о том, что такое жизнь, и возвратили личность. До этого ты ни разу не прикасался кристаллом к мертвому телу.
Какое-то время все трое молча изучали друг друга. Олнамцы стояли, Бредущий в нощи сидел. Азари переваривал то, что сказал мертвяк, и, глядя в лицо Ребири, пытался понять, как старик воспринял его слова. Увиденное ему крайне не понравилось. Физиономия старика повергала в трепет выражением одержимости, появившимся в те минуты, когда глас его Предназначения звучал особенно громко.
Бредущий в нощи тем временем начал медленно подниматься на ноги.
— Что теперь? — невольно отпрянул Азари. — Ты намерен нас убить?
— Ты считаешь, я должен сделать это? — спокойно ответил вопросом мертвяк. — Разве вы собираетесь причинить мне вред?
— Нет, нет, — поспешно ввернул Ребири, делая шаг ему навстречу. — Совсем напротив. Не хочешь ли ты вступить с нами в сделку, дух тьмы?
Азари передернуло. Ничего хорошего из подобного союза получиться не может.
— Какую сделку? — спросил монстр.
— Ты сказал, что в землю тебя заточили боги — боги Домдара.
В голосе хозяина Азари уловил безумные обертоны, которые ему уже доводилось слышать несколько раз, когда Предназначение толкало Ребири на идиотские поступки в его вечной борьбе с Империей Домдар.
— Разве ты не жаждешь отмщения, ночной дух? — загремел Ребири. — Разве не желаешь, чтобы я освободил твоих сотоварищей, заключенных, как ты утверждаешь, в моем кристалле? Разве не хочешь, чтобы я вернул к жизни и тех, кто страдает до сей поры в недрах земли?
Бредущий в нощи с любопытством уставился на колдуна. Азари в ужасе взирал на обоих. Одной такой твари достаточно, чтобы напугать человека до смерти! Неужели Ребири действительно хочет спустить с цепи ещё многих, ему подобных?
— Все, что ты предлагаешь, доставило бы мне удовольствие, — ответил монстр.
— Поклянись служить мне, и я исполню все, что сказал! — воскликнул Ребири.
— Служить тебе? Вечно? Думаю, лучше… — Он шагнул вперед.
— Ну хорошо, пусть не вечно! — остановил его Назакри. — Пусть только до падения Зейдабара!
— Хозяин, — взмолился Азари, — подумайте, что вы делаете…
— Я думаю, Азари. Я создаю себе армию! Рок на нашей стороне! Разве сможет Домдар нанести поражение войску, состоящему из мертвецов? Каждый погибший солдат Империи пополнит мою армию — армию, которая станет непобедимой!
— Но можно ли им доверять?
— Клянусь, — произнес Бредущий в нощи, — что до падения Зейдабара я буду верно служить тебе и клятвы своей не нарушу.
Азари нервно покосился на него, но все же произнес:
— Но, хозяин, эти ночные твари несут зло.
— Неужели ты полагаешь, что это меня волнует? — напыжился Ребири, а Бредущий в нощи лишь улыбнулся.
— Если верить легендам, они не могут двигаться днем… — напомнил Азари.
Назакри бросил вопросительный взгляд на ожившего жмурика.
— Легенды говорят правду, — признался он. — Солнечный свет богов возвращает нас в небытие.
Ребири помрачнел, но тут же снова повеселел, найдя нужный ответ.
— Мы соберем армию, которая будет их охранять в дневное время, — молвил он. — Когда олнамцы и другие народы увидят, кто выступает на нашей стороне, они толпами ринутся под наши знамена! В ближайшие дни мы сможем предложить всем гораздо больше того, что не совсем уверенно обещаем сейчас. А пока мы станем готовиться к маршу на Зейдабар, Бредущие в нощи выступят в роли убийц, и мне больше не придется таранить охрану. Все стражники в ужасе разбегутся!
— А если они этого не сделают, — хладнокровно прибавил Бредущий в нощи, — мы их убьем.
Азари переводил взгляд с монстра на колдуна и обратно, понимая, что не в силах предотвратить тот ужас, который вот-вот обрушится на людей.
Более того, он вдруг ясно осознал, что против своей воли становится участником этого союза нечестивых. Глядя на Ребири и на оживший труп солдата, он не мог бы сказать, кто из них выглядит менее человечным.
Глава одиннадцатая
— Не могли бы вы обучить искусству черной магии ещё кого-нибудь?
— Это не исключено. Но вот смогу ли я им после этого доверять?
— Вы можете доверять мне, — сказал Азари. — Вы можете доверять Алдасси.
— Согласен, Алдасси я доверять могу. Но он так часто пользовался светлой силой, что силы тьмы ему повиноваться не станут. Что же касается тебя… Так могу ли я тебе доверять? — Он бросил на Азари пронизывающий взгляд.
Олнамец колебался. Всякому другому он принес бы любые заверения в своей преданности, но что касается Назакри…
Он уважал Ребири и одновременно боялся его. Он знал, Ребири, во всяком случае, предпочел бы услышать в ответ правду — особенно на вопрос о доверии.
— Не знаю, — произнес наконец Азари и, пытаясь уйти от скользкой темы, снова выглянул на площадь.
В этот миг его осенила замечательная идея.
— Предположим, — стал излагать он, — вы убьете одного часового. Всего одного. После этого мы уйдем. Назавтра возвращаемся и отправляем на тот свет ещё одного, послезавтра все повторяем снова. Не имеет значения, сколько часовых они выставят. Мы будем истреблять их поодиночке до тех пор, пока солдаты с перепугу не взбунтуются против своих командиров. Так вы получите свою армию!
Ребири, поглаживая бороду, стал размышлять. Азари частенько застигал его за этим занятием. Колдун как-то пояснил, что не столько размышляет, сколько пытается ощутить, отвечает ли предполагаемый план действий его Предназначению.
Назакри любил порассуждать о своем Предназначении и якобы ведущем его Роке. Олнамец подозревал, что эта заумь и отвращает от хозяина потенциальных сторонников: ведь каждому дурню известно, что Рок благоволит Домдару, и только безумец может думать по-иному. Даже десятилетнее молчание оракулов не смогло поколебать эту веру.
— Нет, — наконец произнес Ребири. — Таким образом я не обрету свою армию. Я получу неорганизованную толпу, которую невозможно контролировать. Кроме того, на это уйдет больше времени, чем хотелось бы. Но идея интересная. Очень интересная.
— Так вы можете дать всем понять — происходит нечто ужасное, — убеждал его Азари. — И на это не потребуется много времени. Допустим, вы заставите мертвого солдата пройтись по площади и рухнуть у ног своих товарищей.
Ребири взглянул на площадь — ему показалось, там что-то шевельнулось.
— Очень любопытно, — пробормотал он.
Затем посмотрел в небо, где прямо над их головами сияла большая красная луна, а чуть погодя перевел взгляд снова на площадь. Некоторое время молча взирал на часовых, но потом, видимо, придя к согласию со своим внутренним голосом, шепчущим о Предназначении, бросил:
— Пошли!
Азари понимал, что лишние вопросы сейчас неуместны, и покорно следовал за вождем по лабиринту темных проулков. Свет, пробивающийся сквозь щели ставней, бросал желтые полосы на коричневый кирпич и черное дерево домов. Из множества труб лениво струился дым, хорошо заметный на фоне десятка разноцветных лун. Пока они пробирались по задворкам, их неотступно преследовала гремучая смесь аромата курильниц и вони дерьма.
Ребири Назакри, проведший большую часть жизни в горах в изгнании, с удивительной легкостью освоил самые темные закоулки Пай Шина. Через несколько минут он и Азари уже карабкались по почерневшей каменной стене, замыкающей проулок, который часовые с площади использовали в качестве отхожего места. Азари понял замысел хозяина — они оказались в той единственной точке, где можно застать часового в одиночестве.
Усевшись на вершине стены, как куры на насесте, они начали вглядываться в темноту. Над ними, скрывая многочисленные луны, нависал широкий карниз крыши. На их сторону не выходило ни одно окно, что и позволяло часовым использовать это место по нужде, оставаясь невидимыми и не досаждая обывателям зловонием.
Ребири Назакри завернул светящийся красным кристалл в полу своей черной мантии. Им не оставалось ничего иного, как ждать.
Минут через двадцать, когда вынужденная поза стала причинять неудобство, до них донесся звук шагов. Азари затаил дыхание, пытаясь приглушить даже стук своего сердца.
Назакри же, напротив, был спокоен. Он хладнокровно открыл кристалл, выпустив на волю багровый свет, заливший пространство под стеной. Солдат изумленно уставился на неожиданное сияние, и в этот миг из другого кристалла полилась черная сила.
Эта тьма была похожа на материальный предмет. Обвившись вокруг часового, она потащила его вперед.
— Убей его! — прошипел Ребири сквозь стиснутые губы.
Азари секунду-другую пребывал в нерешительности, но, взглянув на жуткое в мрачном свете лицо колдуна, приступил к действию. Он спрыгнул со стены и, не обращая внимания на разлетающиеся брызги и вонь, бросился к часовому, извлекая на бегу кинжал.
Тьма образовала вокруг солдата своего рода кокон. Служивый боролся, стараясь освободиться, но двинуться смог не более чем на дюйм. Азари не составило ни малейшего труда вонзить кинжал в щель между металлическим нагрудником и броней, прикрывавшей спину. Он заставлял клинок двигаться взад и вперед, не замечая крови, струящейся по доспехам часового и по рукоятке кинжала. Кровь в багровом свете кристалла казалась черной.
Азари почувствовал, как часовой содрогнулся. Клинок нашел его сердце.
Олнамец выдернул кинжал, вытер клинок извлеченной из кармана тряпицей и отступил назад, позволив тяжелому, безжизненному телу опуститься на землю.
К тому времени, когда Азари вернул кинжал в ножны, Ребири уже стоял рядом с ним и сосредоточенно смотрел на мертвеца.
— Так, значит, ты предлагаешь заставить его ходить? — произнес колдун.
— Да, — ответил Азари. — Вы можете это сделать?
— Не знаю. Сейчас выясним.
Ребири поднял накопитель энергии, проверил оба его конца, затем приложил черный кристалл к груди убитого.
Тело напряглось. Ребири отнял кристалл.
Азари подумал, что мертвяк вновь расслабится, но этого не случилось. Он принял сидячее положение, как будто жизнь вовсе не покидала его.
Это изумило и Ребири. Отведя доску в сторону, он уставился на тело.
— Наконец-то! — произнес убитый часовой на грубом матуанском.
Оба олнамца непроизвольно попятились. При виде этого противоестественного феномена волосы на затылке Азари зашевелились и по спине растекся холод. Вот уже три года бывший попрошайка жил бок о бок с черной магией, но то, что открылось его взору сейчас, было совершенно новым и ужасающим.
Ребири держал накопитель энергии перед собой так, чтобы красный свет смешивался с истекающей из второго кристалла смертельной чернотой.
— Кто говорит? — выдохнул он.
Мертвец повернул голову в их сторону, и они увидели, что глаза трупа источают неяркий красноватый свет.
— У меня нет имени, — ответил он.
— Ты тот человек, которого мы только что прикончили? — спросил Азари.
— Нет, — неторопливо и задумчиво ответило создание. — Я обрел его форму и его воспоминания, но мне известно, что я — не он.
— И ты совсем не то, что я хотел создать силой своей магии, — сказал Ребири. — Так кто же ты?
— Я — тьма из недр земли, не та тьма, что означает отсутствие света, а та, что противостоит ему, — ответил труп. — Я — существо из древних легенд, ночное возмездие, заклятый враг богов Домдара. В древнем Домдаре таких, как я, называли Бредущие в нощи.
Олнамцы переглянулись. Они слышали старинные легенды о слоняющихся ночами существах, о нежити, бросающей вызов богам и несущей зло людям.
— Но такие, как ты, давно исчезли, — неуверенно произнес Азари.
— Да, боги заключили нас под землю, — вещал покойник. Создавалось впечатление, будто он больше говорит с собой, нежели с олнамцами. — Мы пребывали там много столетий, вплавленные в скалу и глину, утратившие во тьме свои личности, потерявшие способность мыслить и двигаться.
— Каким же образом ты появился здесь? — спросил Ребири.
— Ты принес меня, — ответила ночная тварь, обратив взгляд мертвых глаз на Назакри. — Ты всосал меня из чрева земли в тот кристалл, что всегда при тебе, принес сюда и переселил в это тело.
Ребири вперился в черный кристалл.
— Неужели? Значит, у меня там скрыты и другие духи тьмы?
— Только это у тебя и есть, старик, — ответила нежить с хохотом, от которого волосы встали дыбом. — Вся та тьма, которую ты таскаешь на себе, — не что иное, как сущность таких, как я.
Ребири посмотрел на ожившего покойника и снова на черный кристалл. С искаженным от злобы лицом, он высоко поднял темный конец доски, и Азари не понял, что намерен совершить хозяин, — обрушить накопитель энергии на голову мертвеца или разбить кристалл о булыжники мостовой.
— Значит, все, что я совершил, я сотворил с помощью таких, как ты? Значит, эта тьма разумна и умеет говорить? В таком случае почему за все те годы, что я размахиваю этой деревяшкой, она не снизошла до беседы со мной?
— Да потому, что сознание наше было давным-давно уничтожено, — ответил Бредущий в нощи. — Нас вырвали из собственной оболочки, заставили все забыть, и мы существовали в бесконечных снах… до тех пор, пока ты не поместил меня в это тело. Обрывки воспоминаний, сохранившиеся в сердце и мозгу, напомнили мне о том, что такое жизнь, и возвратили личность. До этого ты ни разу не прикасался кристаллом к мертвому телу.
Какое-то время все трое молча изучали друг друга. Олнамцы стояли, Бредущий в нощи сидел. Азари переваривал то, что сказал мертвяк, и, глядя в лицо Ребири, пытался понять, как старик воспринял его слова. Увиденное ему крайне не понравилось. Физиономия старика повергала в трепет выражением одержимости, появившимся в те минуты, когда глас его Предназначения звучал особенно громко.
Бредущий в нощи тем временем начал медленно подниматься на ноги.
— Что теперь? — невольно отпрянул Азари. — Ты намерен нас убить?
— Ты считаешь, я должен сделать это? — спокойно ответил вопросом мертвяк. — Разве вы собираетесь причинить мне вред?
— Нет, нет, — поспешно ввернул Ребири, делая шаг ему навстречу. — Совсем напротив. Не хочешь ли ты вступить с нами в сделку, дух тьмы?
Азари передернуло. Ничего хорошего из подобного союза получиться не может.
— Какую сделку? — спросил монстр.
— Ты сказал, что в землю тебя заточили боги — боги Домдара.
В голосе хозяина Азари уловил безумные обертоны, которые ему уже доводилось слышать несколько раз, когда Предназначение толкало Ребири на идиотские поступки в его вечной борьбе с Империей Домдар.
— Разве ты не жаждешь отмщения, ночной дух? — загремел Ребири. — Разве не желаешь, чтобы я освободил твоих сотоварищей, заключенных, как ты утверждаешь, в моем кристалле? Разве не хочешь, чтобы я вернул к жизни и тех, кто страдает до сей поры в недрах земли?
Бредущий в нощи с любопытством уставился на колдуна. Азари в ужасе взирал на обоих. Одной такой твари достаточно, чтобы напугать человека до смерти! Неужели Ребири действительно хочет спустить с цепи ещё многих, ему подобных?
— Все, что ты предлагаешь, доставило бы мне удовольствие, — ответил монстр.
— Поклянись служить мне, и я исполню все, что сказал! — воскликнул Ребири.
— Служить тебе? Вечно? Думаю, лучше… — Он шагнул вперед.
— Ну хорошо, пусть не вечно! — остановил его Назакри. — Пусть только до падения Зейдабара!
— Хозяин, — взмолился Азари, — подумайте, что вы делаете…
— Я думаю, Азари. Я создаю себе армию! Рок на нашей стороне! Разве сможет Домдар нанести поражение войску, состоящему из мертвецов? Каждый погибший солдат Империи пополнит мою армию — армию, которая станет непобедимой!
— Но можно ли им доверять?
— Клянусь, — произнес Бредущий в нощи, — что до падения Зейдабара я буду верно служить тебе и клятвы своей не нарушу.
Азари нервно покосился на него, но все же произнес:
— Но, хозяин, эти ночные твари несут зло.
— Неужели ты полагаешь, что это меня волнует? — напыжился Ребири, а Бредущий в нощи лишь улыбнулся.
— Если верить легендам, они не могут двигаться днем… — напомнил Азари.
Назакри бросил вопросительный взгляд на ожившего жмурика.
— Легенды говорят правду, — признался он. — Солнечный свет богов возвращает нас в небытие.
Ребири помрачнел, но тут же снова повеселел, найдя нужный ответ.
— Мы соберем армию, которая будет их охранять в дневное время, — молвил он. — Когда олнамцы и другие народы увидят, кто выступает на нашей стороне, они толпами ринутся под наши знамена! В ближайшие дни мы сможем предложить всем гораздо больше того, что не совсем уверенно обещаем сейчас. А пока мы станем готовиться к маршу на Зейдабар, Бредущие в нощи выступят в роли убийц, и мне больше не придется таранить охрану. Все стражники в ужасе разбегутся!
— А если они этого не сделают, — хладнокровно прибавил Бредущий в нощи, — мы их убьем.
Азари переводил взгляд с монстра на колдуна и обратно, понимая, что не в силах предотвратить тот ужас, который вот-вот обрушится на людей.
Более того, он вдруг ясно осознал, что против своей воли становится участником этого союза нечестивых. Глядя на Ребири и на оживший труп солдата, он не мог бы сказать, кто из них выглядит менее человечным.
Глава одиннадцатая
Лорд Дузон смахнул невидимую пылинку с бархатного рукава камзола и, приняв изящную, но тем не менее удобную позу, стал наблюдать за тем, что происходит в Палате Совета. Широкополая шляпа в левой руке служила элегантной драпировкой его бедра, а дорогой плюмаж, свисая завитками, обрамлял ногу ниже колена.
Перед восседавшими за дугообразным столом членами Имперского Совета, нервно теребя отвратительную шляпу из крашеной соломы, переминался с ноги на ногу низкорослый матуанец. Несчастный с надеждой поглядывал на своего шефа, Лорда Горнира, избегая встречаться взглядом с Председателем Совета Принцем Гранзером.
Дузон улыбался про себя: матуанец так сильно волновался, потому что знал, Принц Гранзер не только Председатель Совета, но по счастливому стечению обстоятельств и супруг Даризеи — старшей дочери Ее Императорского Величества Беретрис. Таким образом, у Гранзера были все шансы со временем превратиться из обычного Принца в правящего.
Принц Гранзер восседал в центре стола, залитый солнечным светом, в то время как остальные члены Совета оставались в тени; это создавало впечатление, что он — почти небожитель, а не простой смертный. Дузон предположил, будто архитекторы добивались этого эффекта специально, стараясь подчеркнуть значение Председателя. Лорд был уверен, семейные связи Гранзера влияли на поведение маленького матуанца сильнее, чем необходимость отвечать на вопросы Совета. Большинство людей, будь то матуанцы, домдарцы или иные, испытывали суеверный трепет перед членами Императорской семьи, так как те могли, по их мнению, обратить гнев покровительствующих им богов на наглецов, осмелившихся обращаться с просьбами к любимцам небес.
Все это было страшно глупо, поскольку Империей на самом деле управляли шестнадцать членов Совета, а боги не оказывали видимой поддержки Императрице и её близким с того самого момента, как умолкли оракулы. Дузону все это было прекрасно известно, хотя бедный провинциал, топчущийся перед столом, мог пребывать в полном неведении. Зная об истинной роли Совета, Дузон приложил немало сил, чтобы получить разрешение присутствовать на одном из заседаний. К изумлению своих друзей, он ради скучной Сессии пожертвовал возможностью провести время в обществе прекрасной Леди Возуа.
Конечно, при других обстоятельствах он с наслаждением посвятил бы ей много часов, и предпочтительно в уединении. Он до сих пор мысленно представлял зеленый бархатный наряд, в котором видел её последний раз, и ласковую улыбку…
Но получить место наблюдателя в Совете было, пожалуй, труднее, чем право провести ночь с первой красавицей Зейдабара, и Дузон сделал свой выбор. Теперь он здесь, под знаменитым золоченым куполом, с шестнадцатью устремленными в небо окнами, а Леди Возуа как-нибудь переживет один вечер и без него.
Большинство его приятелей решили бы по-иному. Им было ровным счетом наплевать на Совет с его Сессиями, их не интересовали дела государства — всю эту скучищу они перекладывали на плечи богов или Императрицы.
Дузон же был преисполнен решимости избежать общей участи и не превратиться в ещё одного смазливого царедворца, транжирящего лучшие годы на сплетни и интриги, пытаясь добиться расположения девицы из семьи, занимающей более высокое, чем он, положение в придворной иерархии. Молодой человек хотел свершить нечто весомое, значительное, что наполнило бы его жизнь смыслом. Он стремился быть полезным, служить на благо Империи, дабы по возможности сделать счастливее всех, кто обитает под Сотней Лун. И сейчас Лорд Дузон надеялся услышать некое откровение, которое позволит ему помочь Совету делом.
Именно поэтому молодой человек отвоевывал себе право оказаться среди горстки наблюдателей, занимающих кресла в самой глубине зала.
Он не знал, о чем пойдет речь на Сессии, и не предполагал, что Лорд Горнир, Министр Провинций, представит Совету облаченного в парадные одежды матуанца с нафабренными усищами длиной не менее фута. Этот человек с востока вызывал у Дузона искреннее изумление. Ему даже показалось, будто члены Совета поражены не меньше, чем он. От молодого человека не ускользнуло, что Леди Далбиша — эта импозантная, внушительная старая карга, восседающая наполовину под солнцем, наполовину в тени слева от Принца, — положила на стол свою старинную резную трость, с которой никогда не расставалась. Обычно же она непрестанно поглаживала выточенную из слоновой кости рукоятку.
Дузону почудилось, будто до него доносится запах парфюма на усах матуанца — хотя, скорее всего, это был остаточный запах полировки крашеных стен Палаты.
Молодому человеку хотелось, чтобы Принц Гранзер быстрее приступил к делу, положив тем самым конец мучениям провинциала, не говоря уж о нетерпении самого Дузона. Лорду было ужасно любопытно, по какой причине стоит сейчас перед Советом усатый коротышка. Но вот формальные представления закончились, гарольд вернулся на свое место у дверей, и настало время приступить к делу.
Как будто подслушав мысли Дузона, Принц Гранзер не вставая утомленно произнес:
— Ну хорошо, расскажите нам, ради чего вы сюда пришли.
Матуанец уронил шляпу, тут же поднял её, изучил пол с таким видом, словно испугался, что повредил его, и перевел полный ужаса взгляд на Лорда Горнира.
— Я думал… полагал… что я здесь по приглашению Лорда Горнира, Ваше Высочество.
— Вы здесь по настоянию Лорда Горнира, — поправил его Принц. — Мне кажется, он хотел, чтобы вы сделали нам сообщение по какому-то вопросу.
Дузон заметил, что Леди Далбиша нахмурилась и потянулась к своей трости.
Матуанец посмотрел в сторону Лорда Горнира. Рот у него открылся, но никаких звуков не последовало.
В конце концов Лорд Горнир все же сподобился прийти на помощь своему подчиненному. До этого Министр Провинций сидел, откинувшись назад вместе со стулом, теперь же он со стуком вернулся в исходное положение и произнес:
— С позволения Совета я привел этого человека, имя которого правильно произнести я не в состоянии, — кажется, оно звучит Шин Тсай, — чтобы он подтвердил сообщения из Говии и Олнамии. Речь идет о тех донесениях, в достоверность которых большинство из вас отказывается поверить. Я не вправе упрекать вас за это недоверие, поскольку и сам немало сомневался до той поры, пока дело не приняло весьма серьезный оборот. Вам хорошо известно, что в течение последних трех лет на востоке происходят неприятные события. После десятилетий покоя в Матуа, Говии и Олнамии совершаются убийства и акты вандализма, имели место и другие проявления террора. Многие из вас считают, что это не более чем естественная реакция на молчание оракулов и вскоре подобные демарши должны исчезнуть сами собой. Однако я по размышленьи зрелом пришел к убеждению, что мы имеем дело с гораздо более опасными явлениями, и привел сюда этого достойного человека в надежде, что он сумеет убедить вас в моей правоте. Шин Тсай, будучи судьей и следователем по уголовным делам провинции Матуа, являлся свидетелем целой серии зверств, совершенных мятежниками-олнамцами. Уверен, он сможет ответить на все вопросы, которые вы соблаговолите ему задать.
— Есть ли вопросы к нашему гостю? — лениво шевельнув ладошкой, поинтересовался Принц Гранзер.
— Вы называете их мятежниками, Лорд Горнир? — тут же спросил Лорд Кадан, Комиссар Армии.
— Да, — ответил Горнир.
— А вы, как вас там, — продолжал Кадан, поднимаясь со своего места с обращенным к матуанцу лицом, — вы тоже считаете их мятежниками? Вы тоже полагаете, что они бросили серьезный вызов Империи, или считаете их обыкновенными бандитами и хулиганами?
— Меня зовут Хсин Цаи, милорд, — внес поправку матуанец. — И я считаю их мятежниками. Во главе мятежа стоят олнамцы…
Дузон обратил внимание, что матуанец произнес слово “олнамцы” так, как оно произносится на олнамском языке, — с ударением на первом слоге, в то время как по-домдарски в словах “олнамец”, “олнамский” ударение стоит на втором слоге.
— …и они поклялись навеки оторвать Олнамию от Домдара, — продолжал следователь по уголовным делам. — Они похвалялись, что готовы стереть с лица земли даже сам Зейдабар и освободить мир от тирании Домдара.
Лорд Кадан с кривой усмешкой наклонился вперед через стол. Золотая пряжка на его мантии, поймав солнечный луч из окна в куполе, засверкала бриллиантами.
— Вы видели Зейдабар, а они — нет, — заговорщицким тоном произнес Комиссар Армии. — Думаете, они способны его уничтожить?
— Я всего лишь пересказываю их бахвальные речи, милорд, — развел руки Хсин Цаи.
Дузон отметил, что матуанец уже обрел уверенность и говорит самостоятельно, выходя за рамки поставленного вопроса.
Большую роль в этом, конечно, сыграл тот факт, что допрашивает его не Принц Гранзер, а Лорд Кадан, — хоть он и командует всеми армиями под Сотней Лун, но родственником Императрицы не является. Дузон печально улыбнулся. Зная реальное положение дел, лично он предпочел бы беседовать с Принцем Гранзером, нежели с иными членами Совета.
— Меня интересует ваше мнение, судья, — с легким сарказмом произнес Кадан. Он выпрямился, и пряжка, снова попав в тень, погасла, да и сам Лорд словно растворился в этой тени. — Как вы полагаете, способны ли эти отщепенцы уничтожить Зейдабар?
Судья из Матуа не знал, что сказать, и Дузон ему сочувствовал. Никому не хочется сообщать начальникам горькую правду, а матуанцы к тому же славились своей доведенной почти до абсурда вежливостью. Но в то же время гость не желал лгать.
Дузон подумал, что другой человек счел бы молчание матуанца достаточно красноречивым ответом, но Лорд Кадан не сводил со своей жертвы глаз, ожидая внятного изложения собственной позиции.
Когда молчание стало явно неловким, маленький судья произнес:
— Не знаю, милорд. Вне всякого сомнения, крепость, подобная Зейдабару, может успешно противостоять обычным людям, но мятежники используют черную магию. Их предводитель, олнамский военачальник по имени Ребири Назакри, говорят, как никто в современном мире, искушен в черной магии. А может быть, даже он один такой на все времена. Откуда мне знать, на что способен этот могущественный колдун?
Лорд Кадан сел, взглянув на Верховного Жреца Апириса, а затем снова обратил взор на матуанца.
— И вы верите в черную магию?
— Я видел черную магию, милорд.
Он определенно обрел хладнокровие, подумал Дузон. Ему этот человечек с востока был явно по душе.
— Нам внушают, что боги запретили черную магию много столетий назад, — сказал Кадан.
— Боги, милорд, могут и изменить свое мнение. Разве не боги запретили прибегать к магии всем, кроме жрецов? А между тем Врей Буррей и его ученики обитают здесь, в этом городе, обучая своим открытиям в Имперском Колледже Новой Магии. И разве не боги ниспослали нам оракулов, чтобы руководить нами? И вот теперь оракулы перестали вещать языком богов, изъясняясь только на человеческом наречии.
— Ну, и какую же черную магию вы видели? — помрачнел Лорд Кадан.
Матуанец вздрогнул и оглянулся на надежно закрытые двери Палаты и на полдюжины зрителей, среди которых находился и Лорд Дузон.
— Я видел, как ходят и дерутся мертвецы, милорд. Убийца, подосланный к главному секретарю губернатора Матуа, был замечен и заперт в кабинете жертвы. Меня вызвали на место, и я прибыл в тот самый миг, когда дверь рушилась под напором преступника. Я присутствовал там, когда залитый кровью секретаря убийца смеясь вышел из кабинета. Я наблюдал, как он продолжал шагать, несмотря на то, что охрана вонзала ему в грудь мечи, наносила удары по рукам и ногам. Я видел, как ему отрубили правую руку и из раны не пролилось ни капли крови. Эту руку, милорд, я привез с собой в качестве вещественного доказательства, и она хранится в предоставленном мне помещении в запечатанной шкатулке. Самые выдающиеся наши медики и жрецы храма в Ки Яне подтвердили, что тело было мертво по меньшей мере за триаду до того, как убийца нанес удар. Однако, когда я получил руку для изучения, она некоторое время ещё продолжала двигаться.
Перед восседавшими за дугообразным столом членами Имперского Совета, нервно теребя отвратительную шляпу из крашеной соломы, переминался с ноги на ногу низкорослый матуанец. Несчастный с надеждой поглядывал на своего шефа, Лорда Горнира, избегая встречаться взглядом с Председателем Совета Принцем Гранзером.
Дузон улыбался про себя: матуанец так сильно волновался, потому что знал, Принц Гранзер не только Председатель Совета, но по счастливому стечению обстоятельств и супруг Даризеи — старшей дочери Ее Императорского Величества Беретрис. Таким образом, у Гранзера были все шансы со временем превратиться из обычного Принца в правящего.
Принц Гранзер восседал в центре стола, залитый солнечным светом, в то время как остальные члены Совета оставались в тени; это создавало впечатление, что он — почти небожитель, а не простой смертный. Дузон предположил, будто архитекторы добивались этого эффекта специально, стараясь подчеркнуть значение Председателя. Лорд был уверен, семейные связи Гранзера влияли на поведение маленького матуанца сильнее, чем необходимость отвечать на вопросы Совета. Большинство людей, будь то матуанцы, домдарцы или иные, испытывали суеверный трепет перед членами Императорской семьи, так как те могли, по их мнению, обратить гнев покровительствующих им богов на наглецов, осмелившихся обращаться с просьбами к любимцам небес.
Все это было страшно глупо, поскольку Империей на самом деле управляли шестнадцать членов Совета, а боги не оказывали видимой поддержки Императрице и её близким с того самого момента, как умолкли оракулы. Дузону все это было прекрасно известно, хотя бедный провинциал, топчущийся перед столом, мог пребывать в полном неведении. Зная об истинной роли Совета, Дузон приложил немало сил, чтобы получить разрешение присутствовать на одном из заседаний. К изумлению своих друзей, он ради скучной Сессии пожертвовал возможностью провести время в обществе прекрасной Леди Возуа.
Конечно, при других обстоятельствах он с наслаждением посвятил бы ей много часов, и предпочтительно в уединении. Он до сих пор мысленно представлял зеленый бархатный наряд, в котором видел её последний раз, и ласковую улыбку…
Но получить место наблюдателя в Совете было, пожалуй, труднее, чем право провести ночь с первой красавицей Зейдабара, и Дузон сделал свой выбор. Теперь он здесь, под знаменитым золоченым куполом, с шестнадцатью устремленными в небо окнами, а Леди Возуа как-нибудь переживет один вечер и без него.
Большинство его приятелей решили бы по-иному. Им было ровным счетом наплевать на Совет с его Сессиями, их не интересовали дела государства — всю эту скучищу они перекладывали на плечи богов или Императрицы.
Дузон же был преисполнен решимости избежать общей участи и не превратиться в ещё одного смазливого царедворца, транжирящего лучшие годы на сплетни и интриги, пытаясь добиться расположения девицы из семьи, занимающей более высокое, чем он, положение в придворной иерархии. Молодой человек хотел свершить нечто весомое, значительное, что наполнило бы его жизнь смыслом. Он стремился быть полезным, служить на благо Империи, дабы по возможности сделать счастливее всех, кто обитает под Сотней Лун. И сейчас Лорд Дузон надеялся услышать некое откровение, которое позволит ему помочь Совету делом.
Именно поэтому молодой человек отвоевывал себе право оказаться среди горстки наблюдателей, занимающих кресла в самой глубине зала.
Он не знал, о чем пойдет речь на Сессии, и не предполагал, что Лорд Горнир, Министр Провинций, представит Совету облаченного в парадные одежды матуанца с нафабренными усищами длиной не менее фута. Этот человек с востока вызывал у Дузона искреннее изумление. Ему даже показалось, будто члены Совета поражены не меньше, чем он. От молодого человека не ускользнуло, что Леди Далбиша — эта импозантная, внушительная старая карга, восседающая наполовину под солнцем, наполовину в тени слева от Принца, — положила на стол свою старинную резную трость, с которой никогда не расставалась. Обычно же она непрестанно поглаживала выточенную из слоновой кости рукоятку.
Дузону почудилось, будто до него доносится запах парфюма на усах матуанца — хотя, скорее всего, это был остаточный запах полировки крашеных стен Палаты.
Молодому человеку хотелось, чтобы Принц Гранзер быстрее приступил к делу, положив тем самым конец мучениям провинциала, не говоря уж о нетерпении самого Дузона. Лорду было ужасно любопытно, по какой причине стоит сейчас перед Советом усатый коротышка. Но вот формальные представления закончились, гарольд вернулся на свое место у дверей, и настало время приступить к делу.
Как будто подслушав мысли Дузона, Принц Гранзер не вставая утомленно произнес:
— Ну хорошо, расскажите нам, ради чего вы сюда пришли.
Матуанец уронил шляпу, тут же поднял её, изучил пол с таким видом, словно испугался, что повредил его, и перевел полный ужаса взгляд на Лорда Горнира.
— Я думал… полагал… что я здесь по приглашению Лорда Горнира, Ваше Высочество.
— Вы здесь по настоянию Лорда Горнира, — поправил его Принц. — Мне кажется, он хотел, чтобы вы сделали нам сообщение по какому-то вопросу.
Дузон заметил, что Леди Далбиша нахмурилась и потянулась к своей трости.
Матуанец посмотрел в сторону Лорда Горнира. Рот у него открылся, но никаких звуков не последовало.
В конце концов Лорд Горнир все же сподобился прийти на помощь своему подчиненному. До этого Министр Провинций сидел, откинувшись назад вместе со стулом, теперь же он со стуком вернулся в исходное положение и произнес:
— С позволения Совета я привел этого человека, имя которого правильно произнести я не в состоянии, — кажется, оно звучит Шин Тсай, — чтобы он подтвердил сообщения из Говии и Олнамии. Речь идет о тех донесениях, в достоверность которых большинство из вас отказывается поверить. Я не вправе упрекать вас за это недоверие, поскольку и сам немало сомневался до той поры, пока дело не приняло весьма серьезный оборот. Вам хорошо известно, что в течение последних трех лет на востоке происходят неприятные события. После десятилетий покоя в Матуа, Говии и Олнамии совершаются убийства и акты вандализма, имели место и другие проявления террора. Многие из вас считают, что это не более чем естественная реакция на молчание оракулов и вскоре подобные демарши должны исчезнуть сами собой. Однако я по размышленьи зрелом пришел к убеждению, что мы имеем дело с гораздо более опасными явлениями, и привел сюда этого достойного человека в надежде, что он сумеет убедить вас в моей правоте. Шин Тсай, будучи судьей и следователем по уголовным делам провинции Матуа, являлся свидетелем целой серии зверств, совершенных мятежниками-олнамцами. Уверен, он сможет ответить на все вопросы, которые вы соблаговолите ему задать.
— Есть ли вопросы к нашему гостю? — лениво шевельнув ладошкой, поинтересовался Принц Гранзер.
— Вы называете их мятежниками, Лорд Горнир? — тут же спросил Лорд Кадан, Комиссар Армии.
— Да, — ответил Горнир.
— А вы, как вас там, — продолжал Кадан, поднимаясь со своего места с обращенным к матуанцу лицом, — вы тоже считаете их мятежниками? Вы тоже полагаете, что они бросили серьезный вызов Империи, или считаете их обыкновенными бандитами и хулиганами?
— Меня зовут Хсин Цаи, милорд, — внес поправку матуанец. — И я считаю их мятежниками. Во главе мятежа стоят олнамцы…
Дузон обратил внимание, что матуанец произнес слово “олнамцы” так, как оно произносится на олнамском языке, — с ударением на первом слоге, в то время как по-домдарски в словах “олнамец”, “олнамский” ударение стоит на втором слоге.
— …и они поклялись навеки оторвать Олнамию от Домдара, — продолжал следователь по уголовным делам. — Они похвалялись, что готовы стереть с лица земли даже сам Зейдабар и освободить мир от тирании Домдара.
Лорд Кадан с кривой усмешкой наклонился вперед через стол. Золотая пряжка на его мантии, поймав солнечный луч из окна в куполе, засверкала бриллиантами.
— Вы видели Зейдабар, а они — нет, — заговорщицким тоном произнес Комиссар Армии. — Думаете, они способны его уничтожить?
— Я всего лишь пересказываю их бахвальные речи, милорд, — развел руки Хсин Цаи.
Дузон отметил, что матуанец уже обрел уверенность и говорит самостоятельно, выходя за рамки поставленного вопроса.
Большую роль в этом, конечно, сыграл тот факт, что допрашивает его не Принц Гранзер, а Лорд Кадан, — хоть он и командует всеми армиями под Сотней Лун, но родственником Императрицы не является. Дузон печально улыбнулся. Зная реальное положение дел, лично он предпочел бы беседовать с Принцем Гранзером, нежели с иными членами Совета.
— Меня интересует ваше мнение, судья, — с легким сарказмом произнес Кадан. Он выпрямился, и пряжка, снова попав в тень, погасла, да и сам Лорд словно растворился в этой тени. — Как вы полагаете, способны ли эти отщепенцы уничтожить Зейдабар?
Судья из Матуа не знал, что сказать, и Дузон ему сочувствовал. Никому не хочется сообщать начальникам горькую правду, а матуанцы к тому же славились своей доведенной почти до абсурда вежливостью. Но в то же время гость не желал лгать.
Дузон подумал, что другой человек счел бы молчание матуанца достаточно красноречивым ответом, но Лорд Кадан не сводил со своей жертвы глаз, ожидая внятного изложения собственной позиции.
Когда молчание стало явно неловким, маленький судья произнес:
— Не знаю, милорд. Вне всякого сомнения, крепость, подобная Зейдабару, может успешно противостоять обычным людям, но мятежники используют черную магию. Их предводитель, олнамский военачальник по имени Ребири Назакри, говорят, как никто в современном мире, искушен в черной магии. А может быть, даже он один такой на все времена. Откуда мне знать, на что способен этот могущественный колдун?
Лорд Кадан сел, взглянув на Верховного Жреца Апириса, а затем снова обратил взор на матуанца.
— И вы верите в черную магию?
— Я видел черную магию, милорд.
Он определенно обрел хладнокровие, подумал Дузон. Ему этот человечек с востока был явно по душе.
— Нам внушают, что боги запретили черную магию много столетий назад, — сказал Кадан.
— Боги, милорд, могут и изменить свое мнение. Разве не боги запретили прибегать к магии всем, кроме жрецов? А между тем Врей Буррей и его ученики обитают здесь, в этом городе, обучая своим открытиям в Имперском Колледже Новой Магии. И разве не боги ниспослали нам оракулов, чтобы руководить нами? И вот теперь оракулы перестали вещать языком богов, изъясняясь только на человеческом наречии.
— Ну, и какую же черную магию вы видели? — помрачнел Лорд Кадан.
Матуанец вздрогнул и оглянулся на надежно закрытые двери Палаты и на полдюжины зрителей, среди которых находился и Лорд Дузон.
— Я видел, как ходят и дерутся мертвецы, милорд. Убийца, подосланный к главному секретарю губернатора Матуа, был замечен и заперт в кабинете жертвы. Меня вызвали на место, и я прибыл в тот самый миг, когда дверь рушилась под напором преступника. Я присутствовал там, когда залитый кровью секретаря убийца смеясь вышел из кабинета. Я наблюдал, как он продолжал шагать, несмотря на то, что охрана вонзала ему в грудь мечи, наносила удары по рукам и ногам. Я видел, как ему отрубили правую руку и из раны не пролилось ни капли крови. Эту руку, милорд, я привез с собой в качестве вещественного доказательства, и она хранится в предоставленном мне помещении в запечатанной шкатулке. Самые выдающиеся наши медики и жрецы храма в Ки Яне подтвердили, что тело было мертво по меньшей мере за триаду до того, как убийца нанес удар. Однако, когда я получил руку для изучения, она некоторое время ещё продолжала двигаться.