Страница:
хозяйстве. Я не могу согласиться с Лысенко, который представляет дело так,
что основное у Мичурина вегетативная гибридизация...
Т. Д. Лысенко. Кто и где это говорил, где я это писал?
Голос с места. Вчера как раз обвиняли в обратном!
С. И. Алиханян. Вы все время говорите, что учение о вегетативной
гибридизации составляет основное ядро сочинений Мичурина.
Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно утверждаете
неправду!
С. И. Алиханян. Я никогда ничего плохого не делаю умышленно, я все
всегда делаю искренне.
Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно все время ставите
так вопрос, что Лысенко взял у Мичурина только вегетативную гибридизацию. Вы
можете где угодно встретить, что основное в учении Мичурина (и это должен,
наконец, понять каждый менделист) -- это роль внешней среды. Вот о чем идет
речь.
Голос с места. Поняли? (В зале движение.)
С. И. Алиханян. Вы меня прервали там, где я как раз это собирался
сделать. Я постараюсь, насколько позволяют мне мои знания, ответить на этот
вопрос.
Я привык, как преподаватель университета, ответы оценивать отметкой. Я
уверен, что тов. Лысенко за мой ответ, конечно, поставит мне двойку.
Я не прохожу мимо учения Мичурина о вегетативном сближении, о роли
внешней среды в деле выведения новых сортов растений. Это чрезвычайно
существенная глава в учении Мичурина, и слеп тот, кто этого не видит. (Шум.)
Я, к сожалению, не подготовил нужной выдержки... (В зале движение.)
Товарищи, я эти выдержки через 30 минут после моего выступления могу
представить президиуму. Из них будет видно, что по Лысенко Мичурин ставил
знак равенства между половой и вегетативной гибридизации. Вот, например,
статья Поповского в журнале "Новый мир", где он, излагая учение Мичурина,
хотя бы один раз употребил слово "скрещивание". Он все время повторяет слово
"сращивание", тем самым подчеркивая, что Мичурин занимался только
вегетативной гибридизацией.
Голос с места. Так вы Поповскому об этом и скажите.
С. И. Алиханян. Я хочу остановиться на тех резких выступлениях, которые
имели место у Мичурина против учения Грелля и других предшественников и
современников Мичурина.
Основное положение Грелля, что дело акклиматизации находится в строгой
зависимости от подвоя.
Развивая мысль Грелля, некто Гурьев писал так: "Главное условие
акклиматизации: дать стойкий подвой плодовому дереву южного сорта" ("Русское
садоводство, No24, 1900 г.).
Для того чтобы не было сомнений, что Грелль имел в виду явления
вегетативной гибридизации при создании новых сортов, хотя этот метод тогда
назывался теорией "привоя-подвоя", необходимо привести следующую цитату: "В
конце-концов, характерное влияние подвоя на привой ясно выражается на
потомстве, т. е. при получении новой разновидности через посев семячек из
плода, взятого с привитого дерева данного сорта" ("Русское садоводство"
No209, 1907 г.).
Вот что по этому поводу писал Черабаев:
"Влияние соков подвоя на зародыш семячка вполне подтверждается тем, что
плоды дерева, выращенного из семячка плода, взятого с привитого дерева, в
большинстве случаев подходят или мало разнятся по своему вкусу от дичков или
леснины".
Основные научные положения этой теории печатались во всех русских
журналах по вопросам плодоводства и садоводства с 1860 по 1914 г. в работах
Грелля и его последователей.
Чтоб изменить наследственность плодового растения, переделать его, т.
е. для того, чтобы акклиматизировать плодовые растения и перенести на север
южные сорта, нужно привить южные сорта на северные сорта. Привитый сорт
путем морозостойкого подвоя становится морозостойким, сохраняя вкусовые
качества. Мало того, эти особенности передаются семенному материалу. Такова
теория акклиматизации Грелля.
Всем известно, что писал Мичурин об этих измышлениях Грелля и о своих
увлечениях работами Грелля. Всем известно, что Мичурин начинает ожесточенную
борьбу со школой Грелля, разоблачая ее, как беспредметную и неэффективную.
Позже Мичурин писал об этой своей борьбе с Греллем следующее:
"К сожалению, на первых порах, я увлекся тогдашними греллевскими идеями
акклиматизации лучших иностранных сортов плодовых деревьев путем подставки
выносливых подвоев. Немало пропало труда и времени на выполнение опытов
этого ошибочного способа, пока я наконец убедился в полной непригодности
его" (Собр. соч., т. I, стр. 90).
Для того чтобы, товарищи, не осталось сомнения в отрицательном
отношении Мичурина к методу "подвоя и привоя", приведу его высказывание об
одном из учеников Грелля -- Черабаеве.
"Вникните, пожалуйста, ведь в ней (Мичурин имеет в виду статью
Черабаева), что-то уж очень несообразное. По его мнению, подвой почему-то
влияет решительно на все части привитого на него сорта: на рост, на
плодоношение, на побеги, на выносливость и, наконец, на формировку семени,
-- и вдруг неожиданно исключение, что на качество плода этого влияния он не
признает. Воля ваша, -- с этим трудно согласиться. Тем более, что на деле-то
выходит не так" (Собр. соч., т. I, стр. 143).
После этого я спрашиваю вас, Трофим Денисович: как связать ваше
утверждение, что "собирая семена с привоя или подвоя и высевая их, можно
получать потомство растений, отдельные представители которых будут обладать
свойствами не только той породы, из плодов которой взяты семена, но и
другой, с которой первая была объединена путем прививки" (Т. Д. Лысенко.
Агробиология, 1948 г., стр. 432).
Я хочу просто понять и прошу вас мне разъяснить. Мне кажется, что в
этом вашем выражении и в понимании этого вопроса Мичуриным несомненно
имеется противоречие.
Голос с места. Вам и здесь нужно поставить двойку.
С. И. Алиханян. Ну, я вам тоже больше двойки не поставлю за ваше плохое
поведение. (Смех.)
Что говорит Мичурин?
"...я пытался с помощью прививки перенести юг на север, полагая, что,
будучи привитыми на наши холодостойкие дички, южане лучше и быстрее
приспособятся к нашему климату, а полученные от их плодов семена дадут такие
сеянцы, которые, под влиянием воздействия различных факторов, позволят
отобрать новые, более лучшие сорта. Но, увы, -- и здесь меня постигла
неудача, так как полученные от посева сеянцы вымерзли в первую зиму" (Собр.
соч., т. I, стр. 429).
Вот почему я считаю, что вполне правильно говорить о влиянии подвоя на
привой в том смысле, в каком Мичурин развивал свои идеи о менторе, о
вегетативном сближении. Вот почему я думаю, что неправильно говорить, будто
Мичурин повторял греллевские идеи. Выдержка, которую я прочитал из Мичурина,
совершенно четко и ясно говорит об этом.
И в самом деле, большинство сортов Ивана Владимировича получено именно
половой гибридизацией и отбором, и только в отдельных случаях ментор был
применен для выявления тех признаков, которые заранее были в гибриде
совмещены Иваном Владимировичем при половой гибридизации.
В заключение я хотел бы сказать следующее. Огульное отбрасывание
фактов, накопленных нашей наукой, неправильно не только в интересах развития
науки, но и в интересах нашей практики. Я имею в виду сельское хозяйство и
медицину. В. В. Сахаров, который долго работал и работает над проблемой
гена, теперь очень успешно работает над выведением нового сорта
тетраплоидной гречихи. М. С. Навашин уже дал на больших площадях
тетраплоидный кок-сагыз. Известный своими цитогенетическими исследованиями
Хаджинов успешно разрабатывает проблему использования инцухт-гибридных семян
кукурузы. Известны блестящие работы Астаурова по тутовому шелкопряду,
отдаленные пшеничные гибриды академика Цицина, Писарева, Хижняка и очень
много других работ советских ученых генетиков, успешно работающих в практике
народного хозяйства. Я могу назвать целый ряд имен наших крупнейших
селекционеров, сортами которых засеяны миллионы гектаров социалистических
полей. Я могу назвать Шехурдина, чьими сортами яровой пшеницы засеяно свыше
10 миллионов гектаров социалистических полей, академика Константинова, чьи
15 сортов пшеницы, ячменя, кукурузы, проса занимают свыше 5 миллионов
гектаров, покойного академика Лисицына, чьими сортами занято свыше 5
миллионов гектаров колхозных полей, академика Юрьева, профессора Успенского
и многих других, чьими сортами заняты миллионы гектаров нашей земли. Все они
специально не разрабатывали теоретических вопросов генетики, но вместе с тем
успешно использовали данные нашей науки. Я очень сожалею, что здесь не
присутствует целый ряд генетиков, которые могли бы рассказать о своих
успехах в переделке природы растений и животных. Я могу назвать целый ряд
имен и фамилий, чье присутствие здесь помогло бы познакомить участников
сессии с их работами.
Я хотел бы в заключение сказать несколько слов о выступлении академика
Беленького по моему адресу. Вы заявили, что, вот, мол, Алиханян обещал в
1939 г. вывести новую породу кур и обманул всех, не вывел породы, и не вывел
потому, что он опирался на неверную научную основу. Нет, тов. Беленький,
прежде чем делать такие заявления, нужно знать факты. Я, после трех лет
работы по выведению новой породы кур, в 1941 г. взял оружие и защищал
Родину. Спустя пять лет, я, потеряв на фронте ногу, вернулся, но продолжать,
к сожалению, работу с курами не мог по состоянию здоровья. Да и при
возможности работать я не смог бы этого сделать, ибо весь мой исходный
племенной материал (100 голов птицы) был потеря. А то, что я вместо работы с
курами воевал на фронтах Отечественной войны, думаю, тов. Беленький
согласится, что я неплохо сделал, так поступив. Но если мне дадут
возможность, то я в течение 5-7 лет сумел бы повторить всю мою работу с
леггорнами.
Зиновий Яковлевич Белецкий! Меня удивило ваше выступление. Вы неверно
изложили все дело. Трудно даже поверить, как можно так дезориентировать
присутствующих здесь товарищей. К вам в Московском университете отнеслись
неплохо. Вашу просьбу о том, чтобы вам, ввиду отсутствия у вас ученой
степени, дали возможность работать над диссертацией, и ректорат и партийная
организация университета удовлетворили, предоставив вам двухмесячный
творческий отпуск. Нельзя, Зиновий Яковлевич, так клеветать на свой
университет.
Очистив нашу науку от идеалистической шелухи, от неверных
идеалистических концепций буржуазных генетиков и некоторых наших собственных
генетиков, мы, советские ученые, должны в здоровой атмосфере творческих
споров и содружестве смелее двигать развитие советской науки и использовать
все творческие работы в нашей науке на благо нашей Родины.
Мы должны далее с возмущением отметить, что выступления различных
дарлингтонов в Англии и саксов в Америке по адресу советской науки не носят
на себе и следа научности. Наша прекрасная Родина стоит как могучий оплот
мира, как гордость и надежда всего прогрессивного человечества, и мы,
советские ученые, один из отрядов всего советского народа, можем спорить
между собой, ибо только в творческих спорах наука двигается вперед. Но эти
споры должны вестись на базе морально-политического единства, на базе
единственно передового учения Ленина-Сталина. Вот это нас объединяет, это
нам дорого и это служит порукой тому, что советская наука добьется новых
больших побед на благо нашей Родины. (Аплодисменты.)
Академик П. П. Лобанов. Объявляется перерыв на 15 минут.
Голос с места. Там записки есть.
С. И. Алиханян. Их очень много, и мне нужно время, чтобы их прочесть.
(Объявляется перерыв.)
Академик П. П. Лобанов. Работа сессии продолжается. Слово для ответа на
записки имеет тов. Алиханян. Тов. Алиханян есть? Нет. Тогда слово имеет
профессор Поляков.
Профессор И. М. Поляков (член-корреспондент Академии наук УССР). В
современной биологической науке идет напряженная борьба прогрессивного и
реакционного, старого и нового, материализма и идеализма. И в этой борьбе
передовая научная идеология Советского Союза противостоит гнилой идеологии
капиталистического мира. Та борьба, которая происходит в биологической
науке, является отражением острой, напряженной классовой борьбы.
В чем конкретно выражается эта борьба в области эволюционной теории и
генетики?
Если говорить о внешней стороне дела, то мы видим, что на Западе и в
Америке возникают и плодятся во множестве различные антидарвинистские теории
и теорийки, всевозможные аристогенезы, протерогенезы и пр. О всех этих
"генезах" и "измах" можно сказать то же, что говорил Ленин о гелертерской
игре в новые словечки, в мудреные термины и хитрые измы. Вся эта лжеученость
должна прикрыть враждебную нам философскую линию, линию идеализма и
метафизики.
В области эволюционной теории и генетики основное направление атак на
дарвинизм идет в настоящее время со стороны неодарвинизма, со стороны
вейсманизма.
Неодарвинизм оказался не в состоянии разрешить такие основные вопросы
эволюционной теории, как соотношение внешних и внутренних факторов в
изменчивости и эволюции, соотношение части и целого в эволюции организмов и
т. д. Вейсманизм-неодарвинизм построил метафизическую теорию эволюции,
отрицающую творческую роль естественного отбора, неверно трактующую роль
наследственной изменчивости, значение мутаций в эволюции и ряд других
вопросов.
Морган, Симпсон, Григс, Шелл, Майер и другие, хотя все они или многие
из них считают себя дарвинистами, но по существу мы имеем дело с
вейсманизмом, неодарвинистической реакцией. И совершенно правильно и
своевременно поставлен вопрос о том, что многие современные авторы,
именующие себя дарвинистами, являются в сущности метафизиками,
неодарвинистами, являются -- если взять старый тимирязевский термин
мендельянство -- неомендельянцами.
В трактовке процессов эволюции неодарвинисты стоят на позициях
довлеющей роли мутаций, отрицания влияния внешней среды на процессы
развития. Если взять Вейсмана, Моргана, Шелла и других, то все они
рассматривают организм в отрыве от среды, подменяют творческое действие
отбора фактором изоляции (примером того является Майер), допускают в
условиях изоляции, путем выщепления, мутации не только низших
систематических категорий, но и высших. Результат этой идеалистической,
метафизической концепции, которая вытекает не из дарвинизма, а из
современного вейсманизма, из неверной оценки роли мутаций в эволюции, из
неверного понимания взаимоотношений организма и среды в эволюции, является
то, что все эти авторы смыкаются с автогенетиками. С другой стороны, к
антидарвинистам примыкают ламаркисты, которые упрощенчески понимают
взаимоотношение организма и среды, стоят на позиции вульгарной теории
равновесия и не могут дать научного материалистического объяснения проблеме
органической целесообразности.
Не случайно многие буржуазные генетики пришли к позициям вейсманизма и
неодарвинизма в области эволюционной теории, стали сторонниками учения о
преадаптации, утверждающего, что приспособительные черты организма
зарождаются заблаговременно, задолго до того, как организм попадает в данные
условия среды, и только в соответствующих условиях изоляции эти черты
выявляются.
Не случайно Морган, Шелл и другие стоят на позициях преадаптации. Не
случайно Пеннет попытался не так давно воскресить бэтсонианство, а Григс,
Нэбор и другие воскрешают лотсианство, что может показаться чудовищным в
наше время.
Это связано с рядом серьезных теоретических ошибок в самой генетике. В
чем заключаются эти ошибки? Эти ошибки, на мой взгляд, заключаются прежде
всего в учении об автогенезе, в непонимании физиологической природы процесса
наследственной изменчивости. Эти ошибки связаны с метафизической концепцией
гена, с непониманием организма как целого в индивидуальном и историческом
развитии. Это неминуемо привело к тому абстрактному и глубоко
абиологическому подходу к проблеме видообразования, который характерен для
названных ученых. Отсюда неверная трактовка мутаций, преадаптационизм и все
прочие понятия антидарвинизма.
Отсюда и вытекает, что многие современные зарубежные генетики,
именующие себя дарвинистами, в сущности дарвинистами не являются, а являются
неодарвинистами, вейсманистами, т. е. метафизиками, антидарвинистами.
У нас все эти вопросы стоят очень остро, так как они являются не
абстрактными теоретическими вопросами, вокруг которых можно говорить много
хороших и ученых слов; все эти вопросы тесно связаны с жизнью, с практикой
создания новых форм, в которых особенно заинтересована наша Родина. Наша
Родина уверенно идет по пути построения коммунистического общества, и,
естественно, задача ученых -- использовать в науке все то, что способствует
продвижению по этому славному пути, и беспощадно отбрасывать все то, что в
той или иной степени мешает, что не обеспечивает движения по наиболее
плодотворному, продуктивному пути. Отсюда необходимость борьбы за четкие и
ясные позиции в науке, позиции, которые соответствуют фактам, а тем самым
соответствуют и диалектико-материалистическому пониманию живой природы.
Мне хочется кратко высказать свою точку зрения по некоторым основным
вопросам, затронутым в дискуссии.
Наша позиция в области эволюционной теории должна быть позицией
дарвинизма. Я не употребляю выражения "ортодоксальный дарвинизм", как мне
это приписывают. Я всегда писал, что дарвинизм в той форме, в какой его
сформулировал Дарвин, имеет ряд положений, нуждающихся в пересмотре; в
учении Дарвина имеются отдельные ошибочные положения, и именовать себя
ортодоксальными дарвинистами нам незачем. Но мы -- дарвинисты, потому что мы
согласны с материалистическим ядром учения Дарвина, с глубоко творческой,
глубоко правильной теорией естественного отбора, без которой невозможно
объяснить основные черты органического мира и приспособленности организмов к
среде, то, что именуется органической целесообразностью. И если мы
категорически отвергаем ламаркизм, то, конечно, не потому (это нужно ясно
сказать), что ламаркизм ставит вопрос о роли факторов среды в изменчивости,
а прежде всего потому, что ламаркисты разрешают с ненаучных позиций основную
проблему эволюционной теории. Ламаркисты неверно разрешают вопрос о
соотношении организма и среды. Ламаркизм -- это в сущности вульгарная теория
равновесия, и для самого Ламарка и последующих ламаркистов чрезвычайно
характерно неумение научно-материалистически объяснить явление
целесообразности.
Не случайно поэтому для ламаркизма характерно учение об изначальной
целесообразности. Характерно для ламаркизма и учение о внутреннем стремлении
организмов к прогрессу, о принципе градации. Все эти идеалистические понятия
вытекают из чрезвычайного упрощенчества, неправильной общей концепции
ламаркизма, из концепции современных ламаркистов, отрицающих творческую роль
естественного отбора, без которого невозможно объяснить эволюцию.
У нас часто в дискуссиях дело решается таким образом, что основной спор
идет вокруг вопросов о роли среды в эволюции. Это действительно основной
вопрос или один из важнейших основных вопросов.
Среда имеет величайшее значение в эволюции организмов. Это вытекает из
самой сущности организма как такового. Для организма наиболее характерным
свойством является метаболизм -- обмен веществ его с окружающей средой. А
что это значит? Это значит, что организм не может существовать, не впитывая
в себя, не перерабатывая в себе факторов внешней среды. И поэтому внешняя
среда в эволюции организмов играет чрезвычайно существенную роль.
Рассматривать эволюцию организма в отрыве от внешней среды -- это значит
неминуемо скатиться на позиции метафизики и идеализма.
Но мне кажется важным подчеркнуть, что воздействие среды, природа
внешней среды могут быть истолкованы различно, когда мы говорим об эволюции,
индивидуальном развитии организма, изменчивости и т. д. Возьмем
наследственную изменчивость. Наследственная изменчивость организма по
природе своей физиологична. Это утверждение Тимирязева, Мичурина,
утверждение, на котором так настаивает сейчас Т. Д. Лысенко, является
совершенно правильным. Это означает, что изменения организма не могут итти
иным путем, как через изменения материальной структуры плазмы, цитоплазмы,
ядерной плазмы, через изменения специфического для организма обмена веществ,
характерного для каждого вида метаболизма. Это тот реальный путь, через
который внешние факторы включаются в организм.
Эту точку зрения, которую я сейчас сформулировал, я формулирую не
впервые. Я с 1934 г. неоднократно об этом писал и выступал, в частности, на
дискуссии при редакции журнала "Под знаменем марксизма" в 1939 г. В
подтверждение этого я мог бы привести очень много материалов, если бы было
время.
Сейчас сторонники подчас различных направлений в генетике приходят к
тому, чтобы вскрыть физиологическую природу наследственной изменчивости. В
свое время в генетике были популярны многочисленные опыты, с помощью которых
генетики думали доказать, что организм меняется в зависимости от условий
среды. Сюда относятся многочисленные опыты с рентгеном и т. п. На смену этим
опытам идут другие, и с помощью их пытаются, специфическими характерными
воздействиями, включиться глубоко интимно в структуру организма, в его
биохимию, физиологию, и этим путем добиться изменений.
В этом отношении работы по расшифровке наследственной основы организма,
которые мы находим в трудах мичуринского направления, заслуживают большого
внимания. Подходить к этим работам так, как подходят некоторые генетики,
догматически, закрывать глаза, говоря, что этого не может быть, это значит
уклоняться в сторону от поступательного движения науки в этой области.
Но я полагаю, что многочисленные работы, в которых экспериментаторы
путем химических воздействий -- аминокислотами и рядом других веществ --
пытаются подойти к решению этой задачи, работы ряда авторов, которые
пытаются путем иммунологических воздействий, иногда даже адэкватно, изменить
структуру наследственного организма, -- все эти работы (одни прямо, другие
косвенно) направлены к тому, чтобы глубоко включиться в физиологию организма
и изменить его наследственную основу.
В этой связи необходимо затронуть вопрос, который здесь поставлен, --
об унаследовании приобретенных признаков. Очень часто многие авторы
связывают это представление об унаследовании приобретенных признаков с
ламаркизмом.
Это правильно в том смысле, что для ламаркизма допущение наследования
приобретенных признаков является совершенно обязательным. Однако было бы
совершенно бессмысленно и неверно всякого исследователя, утверждающего, что
приобретенные изменения могут унаследоваться, зачислять по этому признаку в
разряд ламаркистов, ибо ламаркизм -- это целая эволюционная концепция,
связанная с идеалистическим представлением об изначальной целесообразности,
уводящая к автогенезу, а вопрос, о котором сейчас речь, это вопрос
конкретный.
Как нужно разрешать этот вопрос? Как я понимаю разрешение этого
вопроса?
Сейчас распространяется очень широкое понимание о наследовании
приобретенных признаков.
Речь идет о том, что изменения, вызванные в определенных условиях
существования, в определенных условиях среды, изменения, вызванные в
организме (в ряде случаев это вопрос совершенно конкретный), в зависимости
от того, в какой мере эти изменения могут затронуть половые элементы,
повлиять и т. д., могут оказаться и в следующем поколении, т. е.
унаследоваться. В таком очень широком понимании мы признаем, что внешние
факторы включаются в процесс наследственной изменчивости, в таком широком
плане и надо говорить об унаследовании приобретенных признаков.
Но основной спор идет не вокруг этого, а вокруг того, могут ли
признаки, приобретенные какими-либо органами тела, адэкватно изменять
элементы, при помощи которых организм размножается (скажем, половые клетки).
Могут ли эти адэкватные изменения направленно итти, передаваться из
поколения в поколение?
Мне кажется, -- я защищаю это много лет, -- что из самой сущности
понимания развития наследственности вытекает, что для подавляющего
большинства случаев такой путь невозможен. По какой причине? Потому что
условия образования половой клетки, условия образования элементов, при
помощи которых размножается данный организм, и условия, при помощи которых
возникают изменения, например, в коже саламандры в опытах Кеммерера или в
опытах с травматическими повреждениями и т. д., о которых шла речь, -- это
совершенно разные вещи.
Поскольку это так, постольку нельзя представить себе такую адэкватную
переработку в организме тех или иных изменений.
Значит ли это, что такая адэкватность вообще невозможна? Нет, не
значит, потому что вопрос должен стоять очень конкретно: о каких организмах
идет речь, о каких признаках, в какой связи эти признаки находятся с
условиями образования половой клетки, какова биохимическая природа,
биохимическая основа этой клетки.
что основное у Мичурина вегетативная гибридизация...
Т. Д. Лысенко. Кто и где это говорил, где я это писал?
Голос с места. Вчера как раз обвиняли в обратном!
С. И. Алиханян. Вы все время говорите, что учение о вегетативной
гибридизации составляет основное ядро сочинений Мичурина.
Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно утверждаете
неправду!
С. И. Алиханян. Я никогда ничего плохого не делаю умышленно, я все
всегда делаю искренне.
Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно все время ставите
так вопрос, что Лысенко взял у Мичурина только вегетативную гибридизацию. Вы
можете где угодно встретить, что основное в учении Мичурина (и это должен,
наконец, понять каждый менделист) -- это роль внешней среды. Вот о чем идет
речь.
Голос с места. Поняли? (В зале движение.)
С. И. Алиханян. Вы меня прервали там, где я как раз это собирался
сделать. Я постараюсь, насколько позволяют мне мои знания, ответить на этот
вопрос.
Я привык, как преподаватель университета, ответы оценивать отметкой. Я
уверен, что тов. Лысенко за мой ответ, конечно, поставит мне двойку.
Я не прохожу мимо учения Мичурина о вегетативном сближении, о роли
внешней среды в деле выведения новых сортов растений. Это чрезвычайно
существенная глава в учении Мичурина, и слеп тот, кто этого не видит. (Шум.)
Я, к сожалению, не подготовил нужной выдержки... (В зале движение.)
Товарищи, я эти выдержки через 30 минут после моего выступления могу
представить президиуму. Из них будет видно, что по Лысенко Мичурин ставил
знак равенства между половой и вегетативной гибридизации. Вот, например,
статья Поповского в журнале "Новый мир", где он, излагая учение Мичурина,
хотя бы один раз употребил слово "скрещивание". Он все время повторяет слово
"сращивание", тем самым подчеркивая, что Мичурин занимался только
вегетативной гибридизацией.
Голос с места. Так вы Поповскому об этом и скажите.
С. И. Алиханян. Я хочу остановиться на тех резких выступлениях, которые
имели место у Мичурина против учения Грелля и других предшественников и
современников Мичурина.
Основное положение Грелля, что дело акклиматизации находится в строгой
зависимости от подвоя.
Развивая мысль Грелля, некто Гурьев писал так: "Главное условие
акклиматизации: дать стойкий подвой плодовому дереву южного сорта" ("Русское
садоводство, No24, 1900 г.).
Для того чтобы не было сомнений, что Грелль имел в виду явления
вегетативной гибридизации при создании новых сортов, хотя этот метод тогда
назывался теорией "привоя-подвоя", необходимо привести следующую цитату: "В
конце-концов, характерное влияние подвоя на привой ясно выражается на
потомстве, т. е. при получении новой разновидности через посев семячек из
плода, взятого с привитого дерева данного сорта" ("Русское садоводство"
No209, 1907 г.).
Вот что по этому поводу писал Черабаев:
"Влияние соков подвоя на зародыш семячка вполне подтверждается тем, что
плоды дерева, выращенного из семячка плода, взятого с привитого дерева, в
большинстве случаев подходят или мало разнятся по своему вкусу от дичков или
леснины".
Основные научные положения этой теории печатались во всех русских
журналах по вопросам плодоводства и садоводства с 1860 по 1914 г. в работах
Грелля и его последователей.
Чтоб изменить наследственность плодового растения, переделать его, т.
е. для того, чтобы акклиматизировать плодовые растения и перенести на север
южные сорта, нужно привить южные сорта на северные сорта. Привитый сорт
путем морозостойкого подвоя становится морозостойким, сохраняя вкусовые
качества. Мало того, эти особенности передаются семенному материалу. Такова
теория акклиматизации Грелля.
Всем известно, что писал Мичурин об этих измышлениях Грелля и о своих
увлечениях работами Грелля. Всем известно, что Мичурин начинает ожесточенную
борьбу со школой Грелля, разоблачая ее, как беспредметную и неэффективную.
Позже Мичурин писал об этой своей борьбе с Греллем следующее:
"К сожалению, на первых порах, я увлекся тогдашними греллевскими идеями
акклиматизации лучших иностранных сортов плодовых деревьев путем подставки
выносливых подвоев. Немало пропало труда и времени на выполнение опытов
этого ошибочного способа, пока я наконец убедился в полной непригодности
его" (Собр. соч., т. I, стр. 90).
Для того чтобы, товарищи, не осталось сомнения в отрицательном
отношении Мичурина к методу "подвоя и привоя", приведу его высказывание об
одном из учеников Грелля -- Черабаеве.
"Вникните, пожалуйста, ведь в ней (Мичурин имеет в виду статью
Черабаева), что-то уж очень несообразное. По его мнению, подвой почему-то
влияет решительно на все части привитого на него сорта: на рост, на
плодоношение, на побеги, на выносливость и, наконец, на формировку семени,
-- и вдруг неожиданно исключение, что на качество плода этого влияния он не
признает. Воля ваша, -- с этим трудно согласиться. Тем более, что на деле-то
выходит не так" (Собр. соч., т. I, стр. 143).
После этого я спрашиваю вас, Трофим Денисович: как связать ваше
утверждение, что "собирая семена с привоя или подвоя и высевая их, можно
получать потомство растений, отдельные представители которых будут обладать
свойствами не только той породы, из плодов которой взяты семена, но и
другой, с которой первая была объединена путем прививки" (Т. Д. Лысенко.
Агробиология, 1948 г., стр. 432).
Я хочу просто понять и прошу вас мне разъяснить. Мне кажется, что в
этом вашем выражении и в понимании этого вопроса Мичуриным несомненно
имеется противоречие.
Голос с места. Вам и здесь нужно поставить двойку.
С. И. Алиханян. Ну, я вам тоже больше двойки не поставлю за ваше плохое
поведение. (Смех.)
Что говорит Мичурин?
"...я пытался с помощью прививки перенести юг на север, полагая, что,
будучи привитыми на наши холодостойкие дички, южане лучше и быстрее
приспособятся к нашему климату, а полученные от их плодов семена дадут такие
сеянцы, которые, под влиянием воздействия различных факторов, позволят
отобрать новые, более лучшие сорта. Но, увы, -- и здесь меня постигла
неудача, так как полученные от посева сеянцы вымерзли в первую зиму" (Собр.
соч., т. I, стр. 429).
Вот почему я считаю, что вполне правильно говорить о влиянии подвоя на
привой в том смысле, в каком Мичурин развивал свои идеи о менторе, о
вегетативном сближении. Вот почему я думаю, что неправильно говорить, будто
Мичурин повторял греллевские идеи. Выдержка, которую я прочитал из Мичурина,
совершенно четко и ясно говорит об этом.
И в самом деле, большинство сортов Ивана Владимировича получено именно
половой гибридизацией и отбором, и только в отдельных случаях ментор был
применен для выявления тех признаков, которые заранее были в гибриде
совмещены Иваном Владимировичем при половой гибридизации.
В заключение я хотел бы сказать следующее. Огульное отбрасывание
фактов, накопленных нашей наукой, неправильно не только в интересах развития
науки, но и в интересах нашей практики. Я имею в виду сельское хозяйство и
медицину. В. В. Сахаров, который долго работал и работает над проблемой
гена, теперь очень успешно работает над выведением нового сорта
тетраплоидной гречихи. М. С. Навашин уже дал на больших площадях
тетраплоидный кок-сагыз. Известный своими цитогенетическими исследованиями
Хаджинов успешно разрабатывает проблему использования инцухт-гибридных семян
кукурузы. Известны блестящие работы Астаурова по тутовому шелкопряду,
отдаленные пшеничные гибриды академика Цицина, Писарева, Хижняка и очень
много других работ советских ученых генетиков, успешно работающих в практике
народного хозяйства. Я могу назвать целый ряд имен наших крупнейших
селекционеров, сортами которых засеяны миллионы гектаров социалистических
полей. Я могу назвать Шехурдина, чьими сортами яровой пшеницы засеяно свыше
10 миллионов гектаров социалистических полей, академика Константинова, чьи
15 сортов пшеницы, ячменя, кукурузы, проса занимают свыше 5 миллионов
гектаров, покойного академика Лисицына, чьими сортами занято свыше 5
миллионов гектаров колхозных полей, академика Юрьева, профессора Успенского
и многих других, чьими сортами заняты миллионы гектаров нашей земли. Все они
специально не разрабатывали теоретических вопросов генетики, но вместе с тем
успешно использовали данные нашей науки. Я очень сожалею, что здесь не
присутствует целый ряд генетиков, которые могли бы рассказать о своих
успехах в переделке природы растений и животных. Я могу назвать целый ряд
имен и фамилий, чье присутствие здесь помогло бы познакомить участников
сессии с их работами.
Я хотел бы в заключение сказать несколько слов о выступлении академика
Беленького по моему адресу. Вы заявили, что, вот, мол, Алиханян обещал в
1939 г. вывести новую породу кур и обманул всех, не вывел породы, и не вывел
потому, что он опирался на неверную научную основу. Нет, тов. Беленький,
прежде чем делать такие заявления, нужно знать факты. Я, после трех лет
работы по выведению новой породы кур, в 1941 г. взял оружие и защищал
Родину. Спустя пять лет, я, потеряв на фронте ногу, вернулся, но продолжать,
к сожалению, работу с курами не мог по состоянию здоровья. Да и при
возможности работать я не смог бы этого сделать, ибо весь мой исходный
племенной материал (100 голов птицы) был потеря. А то, что я вместо работы с
курами воевал на фронтах Отечественной войны, думаю, тов. Беленький
согласится, что я неплохо сделал, так поступив. Но если мне дадут
возможность, то я в течение 5-7 лет сумел бы повторить всю мою работу с
леггорнами.
Зиновий Яковлевич Белецкий! Меня удивило ваше выступление. Вы неверно
изложили все дело. Трудно даже поверить, как можно так дезориентировать
присутствующих здесь товарищей. К вам в Московском университете отнеслись
неплохо. Вашу просьбу о том, чтобы вам, ввиду отсутствия у вас ученой
степени, дали возможность работать над диссертацией, и ректорат и партийная
организация университета удовлетворили, предоставив вам двухмесячный
творческий отпуск. Нельзя, Зиновий Яковлевич, так клеветать на свой
университет.
Очистив нашу науку от идеалистической шелухи, от неверных
идеалистических концепций буржуазных генетиков и некоторых наших собственных
генетиков, мы, советские ученые, должны в здоровой атмосфере творческих
споров и содружестве смелее двигать развитие советской науки и использовать
все творческие работы в нашей науке на благо нашей Родины.
Мы должны далее с возмущением отметить, что выступления различных
дарлингтонов в Англии и саксов в Америке по адресу советской науки не носят
на себе и следа научности. Наша прекрасная Родина стоит как могучий оплот
мира, как гордость и надежда всего прогрессивного человечества, и мы,
советские ученые, один из отрядов всего советского народа, можем спорить
между собой, ибо только в творческих спорах наука двигается вперед. Но эти
споры должны вестись на базе морально-политического единства, на базе
единственно передового учения Ленина-Сталина. Вот это нас объединяет, это
нам дорого и это служит порукой тому, что советская наука добьется новых
больших побед на благо нашей Родины. (Аплодисменты.)
Академик П. П. Лобанов. Объявляется перерыв на 15 минут.
Голос с места. Там записки есть.
С. И. Алиханян. Их очень много, и мне нужно время, чтобы их прочесть.
(Объявляется перерыв.)
Академик П. П. Лобанов. Работа сессии продолжается. Слово для ответа на
записки имеет тов. Алиханян. Тов. Алиханян есть? Нет. Тогда слово имеет
профессор Поляков.
Профессор И. М. Поляков (член-корреспондент Академии наук УССР). В
современной биологической науке идет напряженная борьба прогрессивного и
реакционного, старого и нового, материализма и идеализма. И в этой борьбе
передовая научная идеология Советского Союза противостоит гнилой идеологии
капиталистического мира. Та борьба, которая происходит в биологической
науке, является отражением острой, напряженной классовой борьбы.
В чем конкретно выражается эта борьба в области эволюционной теории и
генетики?
Если говорить о внешней стороне дела, то мы видим, что на Западе и в
Америке возникают и плодятся во множестве различные антидарвинистские теории
и теорийки, всевозможные аристогенезы, протерогенезы и пр. О всех этих
"генезах" и "измах" можно сказать то же, что говорил Ленин о гелертерской
игре в новые словечки, в мудреные термины и хитрые измы. Вся эта лжеученость
должна прикрыть враждебную нам философскую линию, линию идеализма и
метафизики.
В области эволюционной теории и генетики основное направление атак на
дарвинизм идет в настоящее время со стороны неодарвинизма, со стороны
вейсманизма.
Неодарвинизм оказался не в состоянии разрешить такие основные вопросы
эволюционной теории, как соотношение внешних и внутренних факторов в
изменчивости и эволюции, соотношение части и целого в эволюции организмов и
т. д. Вейсманизм-неодарвинизм построил метафизическую теорию эволюции,
отрицающую творческую роль естественного отбора, неверно трактующую роль
наследственной изменчивости, значение мутаций в эволюции и ряд других
вопросов.
Морган, Симпсон, Григс, Шелл, Майер и другие, хотя все они или многие
из них считают себя дарвинистами, но по существу мы имеем дело с
вейсманизмом, неодарвинистической реакцией. И совершенно правильно и
своевременно поставлен вопрос о том, что многие современные авторы,
именующие себя дарвинистами, являются в сущности метафизиками,
неодарвинистами, являются -- если взять старый тимирязевский термин
мендельянство -- неомендельянцами.
В трактовке процессов эволюции неодарвинисты стоят на позициях
довлеющей роли мутаций, отрицания влияния внешней среды на процессы
развития. Если взять Вейсмана, Моргана, Шелла и других, то все они
рассматривают организм в отрыве от среды, подменяют творческое действие
отбора фактором изоляции (примером того является Майер), допускают в
условиях изоляции, путем выщепления, мутации не только низших
систематических категорий, но и высших. Результат этой идеалистической,
метафизической концепции, которая вытекает не из дарвинизма, а из
современного вейсманизма, из неверной оценки роли мутаций в эволюции, из
неверного понимания взаимоотношений организма и среды в эволюции, является
то, что все эти авторы смыкаются с автогенетиками. С другой стороны, к
антидарвинистам примыкают ламаркисты, которые упрощенчески понимают
взаимоотношение организма и среды, стоят на позиции вульгарной теории
равновесия и не могут дать научного материалистического объяснения проблеме
органической целесообразности.
Не случайно многие буржуазные генетики пришли к позициям вейсманизма и
неодарвинизма в области эволюционной теории, стали сторонниками учения о
преадаптации, утверждающего, что приспособительные черты организма
зарождаются заблаговременно, задолго до того, как организм попадает в данные
условия среды, и только в соответствующих условиях изоляции эти черты
выявляются.
Не случайно Морган, Шелл и другие стоят на позициях преадаптации. Не
случайно Пеннет попытался не так давно воскресить бэтсонианство, а Григс,
Нэбор и другие воскрешают лотсианство, что может показаться чудовищным в
наше время.
Это связано с рядом серьезных теоретических ошибок в самой генетике. В
чем заключаются эти ошибки? Эти ошибки, на мой взгляд, заключаются прежде
всего в учении об автогенезе, в непонимании физиологической природы процесса
наследственной изменчивости. Эти ошибки связаны с метафизической концепцией
гена, с непониманием организма как целого в индивидуальном и историческом
развитии. Это неминуемо привело к тому абстрактному и глубоко
абиологическому подходу к проблеме видообразования, который характерен для
названных ученых. Отсюда неверная трактовка мутаций, преадаптационизм и все
прочие понятия антидарвинизма.
Отсюда и вытекает, что многие современные зарубежные генетики,
именующие себя дарвинистами, в сущности дарвинистами не являются, а являются
неодарвинистами, вейсманистами, т. е. метафизиками, антидарвинистами.
У нас все эти вопросы стоят очень остро, так как они являются не
абстрактными теоретическими вопросами, вокруг которых можно говорить много
хороших и ученых слов; все эти вопросы тесно связаны с жизнью, с практикой
создания новых форм, в которых особенно заинтересована наша Родина. Наша
Родина уверенно идет по пути построения коммунистического общества, и,
естественно, задача ученых -- использовать в науке все то, что способствует
продвижению по этому славному пути, и беспощадно отбрасывать все то, что в
той или иной степени мешает, что не обеспечивает движения по наиболее
плодотворному, продуктивному пути. Отсюда необходимость борьбы за четкие и
ясные позиции в науке, позиции, которые соответствуют фактам, а тем самым
соответствуют и диалектико-материалистическому пониманию живой природы.
Мне хочется кратко высказать свою точку зрения по некоторым основным
вопросам, затронутым в дискуссии.
Наша позиция в области эволюционной теории должна быть позицией
дарвинизма. Я не употребляю выражения "ортодоксальный дарвинизм", как мне
это приписывают. Я всегда писал, что дарвинизм в той форме, в какой его
сформулировал Дарвин, имеет ряд положений, нуждающихся в пересмотре; в
учении Дарвина имеются отдельные ошибочные положения, и именовать себя
ортодоксальными дарвинистами нам незачем. Но мы -- дарвинисты, потому что мы
согласны с материалистическим ядром учения Дарвина, с глубоко творческой,
глубоко правильной теорией естественного отбора, без которой невозможно
объяснить основные черты органического мира и приспособленности организмов к
среде, то, что именуется органической целесообразностью. И если мы
категорически отвергаем ламаркизм, то, конечно, не потому (это нужно ясно
сказать), что ламаркизм ставит вопрос о роли факторов среды в изменчивости,
а прежде всего потому, что ламаркисты разрешают с ненаучных позиций основную
проблему эволюционной теории. Ламаркисты неверно разрешают вопрос о
соотношении организма и среды. Ламаркизм -- это в сущности вульгарная теория
равновесия, и для самого Ламарка и последующих ламаркистов чрезвычайно
характерно неумение научно-материалистически объяснить явление
целесообразности.
Не случайно поэтому для ламаркизма характерно учение об изначальной
целесообразности. Характерно для ламаркизма и учение о внутреннем стремлении
организмов к прогрессу, о принципе градации. Все эти идеалистические понятия
вытекают из чрезвычайного упрощенчества, неправильной общей концепции
ламаркизма, из концепции современных ламаркистов, отрицающих творческую роль
естественного отбора, без которого невозможно объяснить эволюцию.
У нас часто в дискуссиях дело решается таким образом, что основной спор
идет вокруг вопросов о роли среды в эволюции. Это действительно основной
вопрос или один из важнейших основных вопросов.
Среда имеет величайшее значение в эволюции организмов. Это вытекает из
самой сущности организма как такового. Для организма наиболее характерным
свойством является метаболизм -- обмен веществ его с окружающей средой. А
что это значит? Это значит, что организм не может существовать, не впитывая
в себя, не перерабатывая в себе факторов внешней среды. И поэтому внешняя
среда в эволюции организмов играет чрезвычайно существенную роль.
Рассматривать эволюцию организма в отрыве от внешней среды -- это значит
неминуемо скатиться на позиции метафизики и идеализма.
Но мне кажется важным подчеркнуть, что воздействие среды, природа
внешней среды могут быть истолкованы различно, когда мы говорим об эволюции,
индивидуальном развитии организма, изменчивости и т. д. Возьмем
наследственную изменчивость. Наследственная изменчивость организма по
природе своей физиологична. Это утверждение Тимирязева, Мичурина,
утверждение, на котором так настаивает сейчас Т. Д. Лысенко, является
совершенно правильным. Это означает, что изменения организма не могут итти
иным путем, как через изменения материальной структуры плазмы, цитоплазмы,
ядерной плазмы, через изменения специфического для организма обмена веществ,
характерного для каждого вида метаболизма. Это тот реальный путь, через
который внешние факторы включаются в организм.
Эту точку зрения, которую я сейчас сформулировал, я формулирую не
впервые. Я с 1934 г. неоднократно об этом писал и выступал, в частности, на
дискуссии при редакции журнала "Под знаменем марксизма" в 1939 г. В
подтверждение этого я мог бы привести очень много материалов, если бы было
время.
Сейчас сторонники подчас различных направлений в генетике приходят к
тому, чтобы вскрыть физиологическую природу наследственной изменчивости. В
свое время в генетике были популярны многочисленные опыты, с помощью которых
генетики думали доказать, что организм меняется в зависимости от условий
среды. Сюда относятся многочисленные опыты с рентгеном и т. п. На смену этим
опытам идут другие, и с помощью их пытаются, специфическими характерными
воздействиями, включиться глубоко интимно в структуру организма, в его
биохимию, физиологию, и этим путем добиться изменений.
В этом отношении работы по расшифровке наследственной основы организма,
которые мы находим в трудах мичуринского направления, заслуживают большого
внимания. Подходить к этим работам так, как подходят некоторые генетики,
догматически, закрывать глаза, говоря, что этого не может быть, это значит
уклоняться в сторону от поступательного движения науки в этой области.
Но я полагаю, что многочисленные работы, в которых экспериментаторы
путем химических воздействий -- аминокислотами и рядом других веществ --
пытаются подойти к решению этой задачи, работы ряда авторов, которые
пытаются путем иммунологических воздействий, иногда даже адэкватно, изменить
структуру наследственного организма, -- все эти работы (одни прямо, другие
косвенно) направлены к тому, чтобы глубоко включиться в физиологию организма
и изменить его наследственную основу.
В этой связи необходимо затронуть вопрос, который здесь поставлен, --
об унаследовании приобретенных признаков. Очень часто многие авторы
связывают это представление об унаследовании приобретенных признаков с
ламаркизмом.
Это правильно в том смысле, что для ламаркизма допущение наследования
приобретенных признаков является совершенно обязательным. Однако было бы
совершенно бессмысленно и неверно всякого исследователя, утверждающего, что
приобретенные изменения могут унаследоваться, зачислять по этому признаку в
разряд ламаркистов, ибо ламаркизм -- это целая эволюционная концепция,
связанная с идеалистическим представлением об изначальной целесообразности,
уводящая к автогенезу, а вопрос, о котором сейчас речь, это вопрос
конкретный.
Как нужно разрешать этот вопрос? Как я понимаю разрешение этого
вопроса?
Сейчас распространяется очень широкое понимание о наследовании
приобретенных признаков.
Речь идет о том, что изменения, вызванные в определенных условиях
существования, в определенных условиях среды, изменения, вызванные в
организме (в ряде случаев это вопрос совершенно конкретный), в зависимости
от того, в какой мере эти изменения могут затронуть половые элементы,
повлиять и т. д., могут оказаться и в следующем поколении, т. е.
унаследоваться. В таком очень широком понимании мы признаем, что внешние
факторы включаются в процесс наследственной изменчивости, в таком широком
плане и надо говорить об унаследовании приобретенных признаков.
Но основной спор идет не вокруг этого, а вокруг того, могут ли
признаки, приобретенные какими-либо органами тела, адэкватно изменять
элементы, при помощи которых организм размножается (скажем, половые клетки).
Могут ли эти адэкватные изменения направленно итти, передаваться из
поколения в поколение?
Мне кажется, -- я защищаю это много лет, -- что из самой сущности
понимания развития наследственности вытекает, что для подавляющего
большинства случаев такой путь невозможен. По какой причине? Потому что
условия образования половой клетки, условия образования элементов, при
помощи которых размножается данный организм, и условия, при помощи которых
возникают изменения, например, в коже саламандры в опытах Кеммерера или в
опытах с травматическими повреждениями и т. д., о которых шла речь, -- это
совершенно разные вещи.
Поскольку это так, постольку нельзя представить себе такую адэкватную
переработку в организме тех или иных изменений.
Значит ли это, что такая адэкватность вообще невозможна? Нет, не
значит, потому что вопрос должен стоять очень конкретно: о каких организмах
идет речь, о каких признаках, в какой связи эти признаки находятся с
условиями образования половой клетки, какова биохимическая природа,
биохимическая основа этой клетки.