Вайнеры Братья. Визит к Минотавру

   -- Ладно, о пустом поговорили, давай по делу теперь, -- сказал он.
   -- Давай, -- согласился комиссар.
   -- Пусть барышня пишет, -- Мельник кивнул на стенографистку. -- А ты запоминай или там как хочешь. Значит, явился ко мне лет пять назад человек. Стрижка модная -- "под ноль", ясно, с какого курорта. Человек он, видать, немалый -- сразу от нескольких моих клиентов привет передал. И не туфту какую-нибудь, а враз я понял -- с делом пришел.
   -- Он вам предложил что-нибудь? -- спросил я. Мельник покачал головой:
   -- Нет. Передал привет, сказал, что придет еще -- поговорим о делах. Про жизнь мою спросил -- какие заработки. А какие они сейчас, заработки -вы ведь всех воров, какие "в законе" были, переловили, тех, кто инструмент мой пользовал. Шантрапа всякая осталась, так что я не по воле, так по нужде со всеми своими делами завязал -- нет боле спроса на мой товар. Ну, дал мне этот человек двести рублей...
   -- За что? -- заинтересовался я.
   -- Ни за что. В виде временного вспомоществования, мол, ждут нас хорошие будущие дела, это вроде аванца. Я и скумекал, что большой корабль ко мне прибыл, коли ни за что, ни про что две сотняги отвалил -- под одни разговоры.
   -- Значит, вы понимали, что этот человек преступник и планирует противозаконное дело? -- задал я линейный вопрос.
   -- Ну, ясно, что не фининспектор. Ты же мне из своей зарплаты две сотни за знакомство не подаришь. Да, короче, исчез он после этого почти на год, а когда явился вновь -- не узнал его: разнаряжен, как из заграницы. Обустраивался, говорит, дела приводил в ажур. После этого стал регулярно заглядывать -- водки, закуски навезет, анекдоты говорит, о том, о сем расспрашивает, а про дела -- ни гугу. Ну и я его, конечно, не подгоняю -мерин на кучера не "нукает". Пока однажды не приехал он, без водки, весь сурьезный, давай потолкуем про дела -- говорит мне.
   -- Когда это было? -- спросил комиссар.
   -- В первых числах октября.
   -- К этому времени вы что-либо знали о нем -- кто он, как зовут, где живет, чем занимается? -- Мне казалось, что сейчас Мельник говорит правду, и очень хотелось выжать из него информации побольше, пока не передумал.
   -- Ничего я о нем не узнал и посейчас не знаю. Яков Крест он назвался, а имя это его, кликуха ли -- кто знает. У нас ведь тоже отношения, как в кино у шпионов -- за лишние вопросы язык могут отрезать. Да и вообще -- чем меньше знаешь, тем спокойнее.
   -- А что бы ты мог сказать о нем, как о человеке? -- спросил комиссар. -- В "законе" он? Или из приблатненных? Культурный он мужчина или как?
   -- Не знаю, -- пожал плечами Мельник. -- Непонятный он человек. Я ведь мазуриков всяких достаточно повидал, а этого понять трудно. Он как мылом весь намазанный: только чуток прижал, глядь -- уже выскочил. И крутой мужик, жестокий. Ему по глотке полоснуть, я думаю, как тебе сморкнуться.
   -- Ну-ну, -- сказал комиссар. -- Так о чем вы серьезно толковать стали?
   -- Я, говорит мне Крест, считаю тебя человеком обстоятельным, потому не боюсь тебе открыться. Я ведь, говорит, не от себя работаю. Есть один человек, большой хозяин. Ты про него и не спрашивай даже, я скорее под "вышак" пойду, чем назову его. Умнеющий человек. Вот предлагает он одно плевое дело, а деньги посулил за него большие. Какое дело -- спрашиваю. Квартиру открыть. Я ему отвечаю, что сам на кражи не ходил, никогда и не пойду -- боюсь. Я не по этому делу. А Крест смеется -- забудь, Степан Андреевич, всякие уголовные штучки, тут кражей и не пахнет, эти, мол, люди орудуют делами, которые нам и не снились. Тебе надо подобрать ключи, открыть квартиру. Хозяин туда войдет, а тебе и близко подходить нельзя. Хозяин посмотрит в столе какие-то бумаги, и сразу уйдет, заперев дверь. Деньги в зубы -- и катись.
   -- Ну, и вы согласились, -- сказал я.
   -- Не враз. Думал я долго, и чем больше, тем пуще охота разбирала. Мне ведь это действительно плевое дело. А деньги посулил он хорошие, и как раз к лету хотел я кровлю железом перекрывать -- копейка лишняя бы не помешала.
   -- Так, дальше, -- попросил комиссар.
   -- Дальше -- согласился я вскрыть дверь. А Крест снова хохочет -одумайся, говорит, дядя, кто это в наше время ходит замки ломать по ночам. Работа должна быть ювелирной, чтобы никто и не заметил гостей непрошеных. А как же быть? -- спрашиваю. Да Хозяин, говорит, все уже придумал и обеспечил. Придешь ночью в этот подъезд, поднимешься на пятый этаж и загонишь шплинт в замочную скважину. А утром с чемоданчиком -- вроде слесаря жэковского звони в дверь -- пришел краны проверять. Станут они отпирать, а замок-то совсем плохо работает со шплинтом, внутрь загнанным. Для них-то, очкариков, все слесаря едины, очи тебя, как пить дать, попросят замок посмотреть. Вот когда шплинт выймешь, попроси ключи -- замок проверить -- и на мастику отожми их все. А я пока что владельца квартиры по телефону отвлекать буду, чтобы не мешал он тебе. Закончишь работу, дадут тебе там обязательно рублишко-другой на чай. Ты поблагодари и предложи при любой нужде вызывать тебя прямо по телефону. И номер дай. Удивился я тогда сильно -- какой это телефон еще? А Крест говорит -- не твоего это ума дело, ты, смотри, не вздумай самодеятельность только разводить -- запомни номер и скажи. И добавил еще: знай, пока ты будешь слушать и железно выполнять мои указания, все будет нормально. Только от себя ничего не придумывай -- это самое главное.
   -- А какой номер? -- спросил я.
   -- 157-74-62, -- сказал Мельник и горестно покрутил головой.-- Я теперь этот телефон на всю жизнь запомню. Эх, глупость сделал, жадность сгубила...
   -- Это когда согласился? -- спросил комиссар.
   -- Нет, когда Креста не послушал. Всю жизнь я себя умней других считал, вот и перехитрил, самого себя за спину укусил.
   -- А если бы Креста послушал, думаешь, не нашли бы мы тебя?-- сказал я.
   Мельник посмотрел на меня исподлобья, усмехнулся:
   -- Может, и нашли бы. Только навару вам с меня, как с козла молока. Потолковали бы и отпустили. Говорить было бы не о чем.
   -- Может быть, -- сказал я. -- Никто этого не знает. Ну, давай дальше.
   -- А что было дальше, у скрипача у этого, вы и сами знаете. Сделал я ключи, а рядом со мной как будто бес за верстаком стоит и под руку толкает все время -- сделай для себя ключик, сделай, чего тебе стоит! Раз они так в эту квартиру рвутся, значит, имеют к ней ключи цену. И сделал я еще комплект -- ей-богу, в тот момент я еще и не знал, зачем они мне. Приехал Крест к вечеру, я ему ключи отдаю, а он все ухмыляется. Где же ты, говорит, слыхивал, Степан Андреевич, чтобы по такой цене ключи заказывали? Надо, чтобы ты с Хозяином пошел туда, сам ему дверь отворил. Так ключи же я вам даю! А вдруг не будет замок открываться, спрашивает Крест, тебе на месте ключ подогнать -- полминуты, а Хозяин не может с этим возиться. Ему надо только на мгновенье туда зайти, на бумаги взглянуть и уходить сразу. А ты даже в квартиру не заходи -- отопри и жди, пока он выйдет. И сделать это надо с одного раза -- ходить туда сто раз негоже. Хозяин все рассчитает, когда прийти туда можно, чтобы все, как в банке, аккуратно выходило.
   -- А Хозяин не изъявлял пожеланий познакомиться с вами? -- задал вопрос я.
   -- Крест мне сказал, что я увижу Хозяина один раз в жизни, когда квартиру открывать буду. И не только, упаси бог, ему вопросы задавать, но просто разговаривать чтобы не смел. Если что-нибудь Хозяину понадобится, он у меня сам спросит.
   Комиссар усмехнулся:
   -- Видишь, Тихонов, какой у нас корифей под окнами бродит, а мы с тобой спим спокойно и не чешемся. Мельник сказал:
   -- Он не уголовный -- я это точно знаю. Навидался, слава богу. Он из фраеров. Но власть, видать, агромадную имеет, коли перед ним Крест такой шестеркой бегает. Но это, конечно, я опосля разглядел. А 15-го числа в субботу утром встретились мы с Крестом в городе, и сказал он мне, что вечером пойдем на эту квартиру. И дает записочку мне -- чтобы отправил я телеграмму по адресу. Я спрашиваю -- а на кой телеграмму? Он смеется -облысел ты от годов, Мельник, а ума не нажил. Если придем вечером, а телеграмма внизу в ящике лежит -- значит, пуста квартира, иди себе спокойно. Ну, распрощевались мы до ночи, и поехал я к себе, навел порядок, волновался я, конечно, ведь впервой шел на такое дело. Поужинали мы со старухой, и поехал я в двенадцатом часу в Москву. На Маяковской площади встретил меня Крест, сам веселый, злой... "Автомобиль для тебя личный подготовил", -говорит. И показывает мне "козла" -- вездеходик газов-ский. А тут подъезжает такси, выходит человек, и Крест мне говорит-- Хозяин прибыли собственной персоной. Подбежал к нему Крест, извивается, кал пиявка на шее, что-то шепчет на ухо. А тот молчит, стоит, как камень. Потом, не оглядываясь, пошел в подворотню, а Крест мне показывает -- давай за ним. В подъезде Хозяин открывает дверь лифта, подумал чуть и говорит мне: "Поднимайтесь и открывайте дверь. Я пойду пешком". Ну, короче, когда он поднялся, я уже все замки отпер. Вошел он в темную квартиру и, слышу, из передней велит: "Спускайтесь вниз по лестнице, ждите внизу, на улице". Я и пошел с радостью от греха подальше. Минута прошла -- никак не боле -- смотрю, и он выходит из подъезда, и в руках у него ничего нет. Дошли мы до машины, Крест навстречу: как? -- спрашивает у Хозяина. Тот кивнул только -- порядок. Крест протягивает мне деньги и говорит -- чеши отсюда, завтра к тебе приеду. Влезли они оба в "козла" и уехали в сторону Самотеки.
   -- А ты? -- спросил комиссар.
   -- А я пошел в сторону улицы Горького, и стала разбирать меня досада. Стоит фатера отпертая, в парадном ни души, вещей там всяких и денег небось навалом. А самое главное -- забрало меня за живое сомнение: если они мне такую деньгу только за погляд отвалили, то здесь чего-то не просто так. И телефон, который я оставил в этой квартире, покоя не давал -- опасался я, что это мне Крест какую-то пакость учудил, только я не понимаю, какую. Ни один вор никаких телефонов оставлять фраерам не станет. И ключи в кармане звякают, как по сердцу ударяют. Тогда я вернулся...
   -- Ну-у, орел! -- ахнул я.
   -- Да, -- твердо повторил Мельник. -- Понял, что обжали они меня, жулье проклятое. Как зашел в кабинет, так и увидел, что шкаф разворочен, и вспомнил, что Крест у меня брал "фомку". Драгоценностей, наверное, камушков разных набрали и денег да сбежали. Ну ладно, я и сам с усам. Взял чемоданы здесь же, набил их, чем под руку попадя -- а там все доброе, бери любое, не прогадаешь. Вырвал листки из книги телефонной, сжег, а пепел на полу растоптал. И ушел. Вот и вся история, чего знал -- рассказал. А теперя можете судить...
   Комиссар закурил сигарету, щелкнул несколько раз зажигалкой, задумчиво глядя на рвущуюся из форсунки струю голубого пламени, невесело хмыкнул:
   -- Н-да, историйка интересная. Что ж, Тихонов, спрашивай -- тебе и карты в руки...
   -- Как выглядел Хозяин? -- спросил я. Мельник свел морщины на лбу:
   -- Как? Обычный он человек, ничем его и не приметишь особенно. Чуть пониже тебя ростом, не толстый. Кепка на глаза надвинута и воротник поднят. Очки большие на нем были -- не то чтобы черные, а темноватые такие.
   -- При встрече вы его сможете опознать?
   -- Кто его знает? -- развел руками Мельник. -- Видел-то я его совсем чуть, и притом все время в темноте.
   -- А Крест? Креста сможешь описать подробно?
   -- Конечно, смогу. Да толку-то что с этого? Вот стоит он перед глазами моими, а тебе-то в мозги его портрет я же не передам!
   -- Это не страшно! -- успокоил я его. -- Прибор у нас есть хороший, и если стоит он у тебя перед глазами, то ты нам его на приборе нарисуешь, как в фотографии.
   Мельник недоверчиво посмотрел на меня:
   -- А почем же ты знаешь, что я рисовать смогу?
   --Тебе и не надо рисовать. Прибор это сам сделает. Сколько лет Кресту, на твой взгляд?
   -- Под пятьдесят примерно. Но парень он крепкий.
   -- А Хозяину?
   -- Не могу я точно сказать -- плохо видел. Но так, по фигуре судя, он еще не старый.
   -- Скажите, Крест приехал к вам на другой день, как обещал?-- спросил я.
   -- Нет. Я думал, что он пропал насовсем. Да и, чего греха таить, рад я был этому, больше рожу его ехидную не видеть. Хоть и жалко, что такой клиент наваристый ушел. Но только через неделю он объявился снова.
   -- Чего сказал?
   -- Сказал, что, мол, все в порядке. Хозяин доволен. Я и сообразил, что он не знает о том, что я после них там потрудился. Ну, выпили мы, потолковали. Опосля он сел и написал кому-то два письма. Одно с собой забрал, а второе мне дает: смотри, Степан Андреич, говорит, не забудь -отправь его ровно через три дня. Ровно! Я его спрашиваю -- что за письмо такое? А он смеется -- это, говорит, очень важное письмо, смотри не забудь. По этому письму, говорит, вместо нас, грешных, Хозяин заместителя отправит на Петровку оправдываться. Непонятно это мне, конечно, было, а Крест все загадками говорит: ты Хозяина слушай, он человек умнеющий, зря не сделает. Так коли все шито-крыто, то на кой ляд письма эти посылать? -- спрашиваю я его. Он мне объясняет: милиция на розыске по крупному делу если следов не имеет -- прямо сатанеет. Чего хочешь можно ожидать от них, если им совсем зацепиться не за что. Вот им и надо помочь -- пусть и следы будут, и ответчика им подходящего надо подыскать, пусть занимаются всласть. А времечко-то капает, бежит -- и все от них, и все к нам. А как до конца докопают да вместо дела найдут фигу, им дороги назад нет -- начальство им головы поотрывает за такие ошибочки. Вот и наденут они хомут на того дурака, письмецо который получит. У них там тоже бухгалтерия арапская -- план выполнили, галочку поставили, дело можно закрывать...
   Мельник замолчал, перестал скрипеть карандаш стенографистки, комиссар крутил пальцем на столе зажигалку, я пытался изо всех сил сосредоточиться, найти хотя бы микроскопическую щель. Но бесполезно -- вход в лабиринт был фальшивым, за нарисованной дверью пугающе темнела глухая стена и Минотавр был ненастоящим -- нам подсунули его лысое, угрюмое чучело...
   -- "Только один, неизвестный человек, который использовал меня как щит во всей этой истории с кражей скрипки..." -- сказал я негромко.
   -- Чего ты там бормочешь? -- поднял голову комиссар.
   -- Это Иконников написал в последнем письме. Есть во всей этой истории человек, который точно знает, что мы делаем, и ведет активную контригру. А называется он Хозяин.
   -- Может быть, -- пожал плечами комиссар. -- А может быть, и нет.
   -- Вы полагаете, что есть еще закулисная фигура? Комиссар засмеялся:
   -- Можно подумать, что Хозяин и Крест сидят у нас в приемной, и осталось только разыскать какую-то таинственную закулисную фигуру. Сейчас и эти двое пока что только звук. Ну, по Кресту мы сделаем фоторобот. А Хозяин? Даже примет нет толковых...
   -- А может, запросить центральную картотеку на кличку "Крест"?
   Комиссар махнул рукой:
   -- На двести человек список пришлют. Ты знаешь, что на блатном языке значит "Крест"? Я неопределенно хмыкнул.
   -- "Крест" -- значит вор. Мы с проверкой кандидатов на эту кличку два года будем заниматься.
   -- Что же делать? У нас ведь никаких выходов на них нет!
   Комиссар посмотрел на меня поверх стекол очков.
   -- Слушай, Тихонов, а ты никак растерялся? Ц-ц-ц1 -- защелкал он сочувственно языком.
   -- Тут растеряешься! Голова кругом идет!
   -- Ай-яй-яй! Какая у тебя слабая голова-то, оказывается. Это у тебя от нежного, ласкового отношения к себе...
   -- Допустим. Но дальше-то что?
   -- А дальше, друг мой ситный, думать станем. Имеем мы с тобой композицию из трех человек -- Мельник, Крест, Хозяин, Распределение ролей в преступной группе мы себе представляем. Мозговой центр -- Хозяин, администратор -- Крест, техническое исполнение -- Мельник. Это на стадии подготовки и совершения преступления. Такие сообщества для нас не новость. Но затем начинаются вещи, несколько необычные...
   Я понял, куда клонит комиссар. Я вспомнил его знаменитое отборочное "сито" -- сейчас он начнет методично просеивать людей и факты, попавшие в наше поле зрения.
   -- Да-а, значит, стало нам ясно, что кто-то сбивает следствие с толку. Успешно они действовали?
   -- Довольно-таки.
   -- Вот и я о том же. Они отбрыкивались не вслепую, что было бы глупо и только могло привлечь к ним внимание, а действовали совершенно продуманно, точно, я бы сказал, они активно взаимодействовали со следствием, эффективно дезинформируя его. Что следует из этого?
   -- Они были осведомлены о направлении поиска и состоянии его на отдельных этапах.
   -- Каким образом? -- быстро спросил комиссар.
   -- Я вижу только два пути: утечка информации или преступник уже прошел по делу незамеченным. В процессе допроса он мог негативно представить себе положение вещей.
   Комиссар закурил сигарету, помахал рукой перед глазами, отгоняя дым, помолчал, потом спросил:
   -- Для дальнейших наших размышлений какой путь тебе предпочтительней?
   -- Со всех точек зрения я настаиваю на втором.
   -- Спокойнее, меньше пафоса. Я ведь тоже предпочитаю второй. Правда, он требует самого внимательного изучения объекта их атаки. Почему они предприняли генеральное наступление именно на Иконникова?
   -- По-моему, это очевидно. Иконников много лет находится во враждебных отношениях с Поляковым, он имеет репутацию странного человека с приличной сумасшедшинкой. Поведение его в последние годы просто непонятно, а непонятное всегда вызывает подозрение. Это очевидно, -- повторил я.
   -- Вот тебе это очевидно, а мне нет, -- сказал комиссар и развел руками так, будто извинялся за свою непонятливость. -- Мне это не очевидно. Во всяком случае, на месте Хозяина я бы не счел это серьезной базой для атаки.
   -- Почему?
   -- Потому! Этот вор -- умный и бывалый человек, судя по всему. Он-то знает, что, будь Иконников семь раз странный человек, если он не воровал скрипки, то побьемся мы, побьемся с ним и принесем, как говорится, свои извинения.
   -- Допускаю, что большего им и не надо было -- оттянуть то время, что мы будем топать по неправильному пути.
   -- Не-ет! -- качнул твердо головой комиссар. -- Я думаю, что выбор пал на Иконникова по другой причине.
   -- А именно?
   -- Именно? -- комиссар снял очки, покрутил их на пальце, бросил на стол и быстро сказал: -- Иконников, убитый впоследствии преступниками, и был для них источником информации.
   -- Как? -- не сразу понял я.
   -- Иконникова выбрали потому, что один из воров был ему близким человеком, -- комиссар встал из-за стола, прошелся по кабинету, задумчиво сказал: -- После разговоров с тобой Иконников встречался с этим человеком и подробно пересказывал ему все, что тебя интересовало.
   -- Значит, этот человек должен был хорошо знать и Полякова,-- сказал я. -- Только тогда замыкается вся цепь.
   -- Именно так, -- кивнул комиссар. -- Вот и надо начинать сначала -- по всем твоим спискам отобрать людей, которые хорошо знали и Полякова и Иконникова.
   Я стал быстро вспоминать десятки людей, допрошенных по делу,-большинство из них знали и того и другого.
   -- Это должен быть очень близкий человек, -- сказал комиссар. -- Он прекрасно знает биографии, характеры обоих, он предвидел все возможности "игры" на Иконникова.
   -- Завтра начну, -- сказал я, поднимаясь.
   -- Ты сам с этим не справишься, -- сказал комиссар.
   -- То есть как?
   -- А так -- прорехи в твоих сведениях будут велики. Я думаю, надо выбрать какого-нибудь человека из твоих свидетелей, чтобы он помог тебе сориентироваться в этом сонмище людей. Иначе год будешь ковыряться...
   Комиссар посмотрел на блокнот, нажал кнопку, вошел дежурный.
   -- Мне завтра к одиннадцати в министерство на совещание, приготовьте наш отчет за прошлый год по преступности несовершеннолетних. К пятнадцати часам вызовите начальника розыска из Кировского района, В шестнадцать я жду полковника Арапова со всеми материалами по убийству в Дегунине. В семнадцать слушаем группу Бекина...
   -- В семнадцать тридцать у вас выступление на активе народных дружин, товарищ комиссар, в кинотеатре "Енисей", -- сказал дежурный.
   -- Угу, верно. Тогда отложим группу Бекина на послезавтра. А в девятнадцать тридцать пригласите ко мне Колесова, пусть захватит заключение баллистов. Пока все...
   Дежурный вышел, а я взглянул на часы: три ночи. Комиссар устало потянулся, включил приемник. Из динамика рванулась бойкая мелодия и игривый голое предложил послушать по "Маяку" утреннюю передачу "Опять двадцать пять".
   Комиссар засмеялся:
   -- Это, наверное, специально для меня ее прокручивают сначала ночью. Вот когда я начну ее слушать вместе со всеми людьми в семь утра, тогда, значит, в городе все в порядке. Ладно, поехали спать.
   Глава 2 Нельзя злодейство усугублять глупостью
   В 1691 году Антонио Страдивари постиг новый страшный удар: Джузеппе, самый способный из сыновей, работящий, тихий и безропотный, заболел холерой.
   К вечеру молва об этом облетела всю Кремону, и в полночь дом окружила огромная толпа горожан с камнями и факелами в руках. Они требовали отвезти Джузеппе в монастырский барак, а дом вместе с дьявольскими скрипками и колдовскими варевами, которые по ночам варит Страдивари, отравляя округу зловонием, сжечь дотла, чтобы болезнь не перекинулась на весь город.
   Дом был безмолвен, ставни глухо закрыты, ни единого огонька не светило в жилье, и это еще сильнее пугало людей, и от испуга они неистовствовали сильнее. Потом глухо брякнула щеколда и на лестницу вышел Страдивари. В одной руке он держал зажженную свечу, а в другой -- заряженную аркебузу.
   Люди стихли мгновенно, и Страдивари молчал, и над улицей повисла жаркая сердитая тишина, разрезаемая лишь шипением смоляных факелов, и длилось это довольно долго, пока чей-то тонкий визг не взлетел петардой над толпой:
   -- Убейте колдуна! Он всем нам принесет погибель!
   Волной прихлынула толпа к ступеням, свистнул в темноте камень, и с лица мастера цевкой брызнула кровь. Он спокойно отер ее рукавом белой рубахи, и она сразу почернела, будто жадным зубом вырвали из нее клок.
   -- Бей!.. Поджигайте дом!.. Страдивари поднял аркебузу.
   -- Первый, кто сделает шаг по лестнице, умрет, -- сказал негромко Страдивари, и его тихий сипловатый голос перекрыл гам и вопли. Передние остановились, задние продолжали напирать. За спиной Страдивари появился Франческо с мушкетом.
   -- Болезнь моего сына вам ничем не грозит, -- сказал мастер. -- Из этого дома никто не выйдет, пока мой Джузеппе не выздоровеет. Или пока мы все не умрем. Тогда вы сможете прийти и делать здесь все, что вам вздумается. До этого здесь хозяин я, и каждый, кто переступит порог без моего разрешения, умрет...
   Сын лавочника Квадрелли, пьяный, в растерзанной одежде, закричал:
   -- Что вы слушаете колдуна? -- И побежал по лестнице вверх.
   Страдивари, не целясь, вскинул аркебузу, нажал курок. В темноте все увидели желтую дымную вспышку у конца длинного ствола прежде, чем донесся резкий щелчок выстрела. Квадрелли схватился за грудь, на лице его замерло бездумное удивление, потом он медленно осел на ступени и стал съезжать по лестнице вниз, и на каждой ступеньке его голова глухо ударялась о доски, и этот тупой звук будто колышками отделял онемевшую толпу от неподвижно стоявших отца и сына Страдивари.
   Антонио опустил ружье и сказал;
   -- Вы боитесь не болезни, а своего страха, и чтобы избавиться от него, решили убить беззащитного больного человека и уничтожить то, что я искал всю жизнь. Уходите отсюда, иначе вы дорого заплатите...
   Повернулся и вошел в дом. С грохотом захлопнулась дверь, лязгнула щеколда, и все стихло. Толпа очнулась от оцепенения, и люди с криками побежали прочь от проклятого дома...
   Антонио вошел в комнату, где в беспамятстве метался Джузеппе, и сказал жене и детям:
   -- В эту комнату больше не входите, сюда буду входить только я. Ты, мать, молись. Мы ни в чем и никогда не нарушали божьих заповедей. Всю жизнь я только трудился -- мне было некогда грешить. Молись, может быть, он услышит твой глас. А вы, ребята, с завтрашнего утра продолжайте работать в мастерской. Болезнь и слабость охотнее нападают на праздных людей. Пророк Исайя сказал: не бойся, ибо я с тобой.
   Всю ночь Антонио варил что-то в мастерской, запах уксуса и хлора заполонил весь дом. Смердящей жидкостью велел всем домашним вытирать руки, протереть все предметы в комнатах, окна и двери. Еду и питье сыну носил только отец, он же прибирал у него, поил его какими-то травами и снадобьями.
   На сороковой день, высохший как скелет, на неверных дрожащих ногах спустился Джузеппе в мастерскую и хрипло сказал:
   -- Отец, час обетования пробил. Господь оставил мне жизнь для служения ему. Я прошу вас благословить меня -- я должен удалиться от мира...
   Антонио Страдивари в ногах валялся у сына, рыдал, стоя перед ним на коленях, умолял не спешить, подумать еще раз.
   Через месяц Джузеппе Страдивари, еще не окрепший после болезни, облачившись во власяницу, с непокрытой головой, захватив из дома лишь краюху хлеба, ушел в Парму. Вскоре стало известно, что он пострижен и принял послушание.
   Великий мастер потерял еще одного сына...
   С годами Антонио Страдивари охватила не-изъяснимая страсть к любым, пускай самым бессмысленным вычислениям. Часами он сидел с грифельной доской и выводил на ней длинные колонки цифр. Он считал проценты в банках на свой капитал, суммы, которые должны поступить на принятые заказы, он высчитывал кривые, образующие наилучшую форму скрипки, и расходы на еду. В этот горестный год ему исполнилось сорок семь лет, и накануне своего дня рождения он подсчитал, что простоял у верстака ровно десять тысяч дней и сделал свыше четырехсот инструментов. Им овладела навязчивая идея, что надо привести все дела в абсолютный порядок, потому что человек не знает своего часа. С маниакальной настойчивостью он целыми днями считал. Прикидывая однажды, сколько надо будет заплатить за турецкий корабельный лес, который он хотел использовать для скрипок -- эти доски сушились и выдерживались десятилетиями, Страдивари стал прикидывать количество дерева, потребное для одного инструмента. Потом стал считать объем скрипичной коробки, и работа эта была долгая и увлекательная. Дело в том, что сам-то объем незыблем, как собор святого Марка, но образующие его всегда различны. Объем нельзя уменьшить -- скрипка засипит, начнет глухо бубнить. Если увеличить -пронзительно завизжит, басы станут тусклыми и слабыми. А если?..