Вайнеры Братья. Визит к Минотавру

   -- Поинтересовался. Но вы Креста не знаете: более хитрого и осторожного негодяя я в жизни не встречал.
   -- А что?
   -- Судя по тому, что этот мужик меня не опознал, он тоже обо мне ничего не знает. Крест сказал: все организовано так, что попасться мы не можем. Но не ровен час, так тебе лучше и не знать его -- человек слаб духом, вдруг захочешь "мусорам" покаяться -- да бог тебя побережет: захочешь, да не сможешь, сказать-то нечего... Тебе так лучше будет...
   -- Понятно, -- сказал комиссар. -- Значит, встретились вы...
   -- Ко мне подошел Крест и объяснил, что все готово -- в квартире никого нет, человек с ключами ждет нас. Предупредил, чтобы я ни в коем случае не вступал с ним ни в какие разговоры. Я поднял воротник, надвинул поглубже козырек кепки и пошел в подворотню... Ну, этот догнал меня в подъезде.
   -- Почему вы велели ему подниматься на лифте, а сами пошли пешком? -спросил я.
   -- В подъезде было сумрачно, а в лифте ярко горела лампа -- он мог меня рассмотреть, А кроме того, я подумал, что к тому времени, когда я поднимусь, он уже откроет замок. Так и получилось...
   -- Вы свет в квартире зажигали? -- задал вопрос комиссар.
   -- Боже упаси! -- с каким-то испугом сказал Белаш. -- Да мне и не надо было -- я бывал там много раз и ориентировался совершенно свободно. Я сразу прошел в кабинет и ломиком, который мне дал Крест, легко открыл секретер...
   -- Как получилось, что вы забыли "фомку"? -- спросил я.
   -- Мне надо было вынуть скрипку из футляра и переложить в заранее приготовленный под пальто мешок. Поэтому я положил ломик на кресло и не заметил в темноте, как он скатился за сиденье. А зажигать свет Крест напрочь запретил. Ну... медлить и искать его я опасался. Я просто притворил дверь шкафа и вышел из квартиры...
   -- Сколько времени заняла вся эта процедура? -- поинтересовался комиссар.
   -- В квартире я находился две-три минуты, не больше. Вышел на улицу, сел в машину, Крест отпустил этого человека, и мы поехали на Курский вокзал. До прихода ереванского поезда еще оставалось несколько минут. На площади перед вокзалом я отдал Кресту мешок со скрипкой, и он спросил меня еще -инструмент не перепутал? Я ничего не ответил, вылез из машины, Крест протянул мне билет и пачку завернутых в газету денег. Сказал, что разыщет меня, дал газ и уехал. А я отправился в Ленинград. Вот и все...
   -- Вот и все... -- повторил комиссар и спросил: -- Вам рассказал Крест об участи Хрюни-Лопакова?
   -- Он сказал, что Хрюня должен скоро выйти, и послал его пока сбить кое-какую копейку для жизни на свободе. Мол, пришла пора расплатиться за старый долг.
   -- Н-да, -- покачал головой комиссар. -- Обманул вас компаньон...
   -- То есть как обманул? -- поднял голову Белаш.
   -- Хрюня умер около четырех лет назад.
   -- Умер? -- повторил побелевшими губами Белаш. -- Умер? Значит, меня преследовал призрак?
   -- Выходит, что так, -- сказал я. -- Но и здесь ошибка, Григорий Петрович. Не призрак Хрюни -- вас преследовал призрак убитой старухи Семыниной.
   Белаш посмотрел на меня, перевел снова взгляд на комиссара и растерянно пробормотал:
   -- И все эти страдания... все это... движение без цели, как... петух с отрубленной головой?
   -- Да, именно так, -- сказал комиссар и почесал в затылке. -- Вот и получилось у вас с Иконниковым, как в молитве: изъязвлен он был за грехи ваши и мучим за беззакония ваши.
   Белаш еще мгновенье смотрел на нас невидящими белыми глазами, потом сказал медленно, и слова раздельно падали, как камни на пол:
   -- Будьте вы все прокляты!.. Комиссар криво усмехнулся и сказал:
   -- Нас-то вы зря проклинаете. Такая уж работа у нас -- раздать всем должное: кесарю -- кэсарево, слесарю -- слесарево. А субъект вы интересный -- эгоизм у вас прямо какой-то болезненный. Все у вас виноваты: и Хрюня, и Крест, и Тихонов, и я. А сами-то вы как себя чувствуете? Никак агнцем безвинным? Так это неправильно...
   -- А что правильно? -- с яростью спросил Белаш.
   -- Человеком надо быть порядочным. Вот это правильно, -- тихо сказал комиссар. -- И это иногда труднее, чем семнадцать лет от закона прятаться. Кресту идею насчет скрипки вы, наверное, подали? Белаш кивнул.
   -- Вот Тихонов думает, что он вас насквозь изучил. А я полагаю, что он заблуждается.
   Мы с Белашом одновременно подняли взгляд на комиссара. Он усмехнулся:
   -- Видите, Белаш, он не меньше вашего изумлен. Но у него это оттого, что никак он не может еще перейти через барьер хорошего отношения к вам. А мне вы очень давно не нравитесь, поскольку я понял вашу человеческую сущность...
   -- Что же вы поняли? -- спросил с мучительной гримасой Белаш.
   -- А то, что вы завистник. Не обычный какой-нибудь ничтожный завида, а завистник-титан, завистник с большой буквы. И правоту мою подтверждает самый характер преступления.
   -- Сейчас вы вправе говорить что угодно, -- пожал плечами Белаш.
   -- Только не стройте из себя казанскую сироту, это стыдно, -- сказал комиссар, закурил сигарету, взмахом руки отогнал от лица дым. -- Вы подошли к самому страшному рубежу своей жизни. Так что соберитесь с мужеством и постарайтесь пройти через это как человек, а не как тварь.
   -- А что ждет меня? -- спросил Белаш. Комиссар пожал плечами:
   -- Я не суд, наказаний не назначаю. Но думаю, что вас ждет много лет тюрьмы или колонии, и от вас зависит, сможете ли вы вернуться еще к нормальной жизни, или ваша жизнь закончилась вчера, во время ареста.
   -- Но почему вы решили, что я завистник?
   -- А вы разве этого не знаете? -- удивился комиссар. -- Кстати говоря. Крест это сразу понял, как только глубже разговорился с вами. Ведь это вы ему рассказали о "Страдивари"?
   -- Ну, предположим...
   -- Тут и предполагать нечего. Я уверен, что вы рассказали ему о скрипке, еще и в мыслях не имея украсть ее...
   При слово "украсть" Белаша всего передернуло, но комиссар спокойно продолжал:
   -- Да, да, украсть. Вы ему просто жаловались -- живут же люди -талант, удача, а один инструмент чего стоит! А уж потом он взял вас за горло именно со скрипкой. Да и сопротивлялись вы не сильно -- грела идея сильно насолить Полякову, который, с вашей точки зрения, был в жизни чересчур удачлив. Вы решили взять на себя роль судьбы и хоть в какой-то мере уравнять шансы Полякова, Иконникова и свои собственные. Правильно я рассуждаю?
   -- Это неправда! -- сказал с придыханием Белаш. -- Это людоедство!
   -- Верно, -- согласился комиссар. -- Но в игре с Иконниковым вы перешли от людоедства морального к физическому. Кто из вас сообразил играть на Иконникова? А-а?
   Белаш сглотнул ком в горле, перехватил дыхание, хотел что-то сказать, потом опустил глаза и чуть слышно сказал:
   -- Крест.
   -- Значит, Крест был бомбардир, а вы корректировщик огня? Так я понял?
   Белаш кивнул -- так.
   -- Красиво, -- пробормотал комиссар.
   Белаш поднял голову, и в глазах у него стояли слезы.
   -- Я этого не хотел. Я этого так не хотел! Я не верил, что так страшно может кончиться, -- прошептал он.
   -- Это хорошо, что вы не хотели, -- сказал комиссар. -- Но все-таки делали?
   Белаш помолчал. Потом хрипло сказал:
   -- То, что вы сейчас со мной делаете... это бесчеловечно. Комиссар надел очки и внимательно посмотрел на него.
   -- Н-да, вопросы мы задаем вам неприятные, -- он задумчиво постучал пальцами по столу. -- Довольно трудно вслух сказать о том, что ты обворовал, предал, опозорил и убил учителя. Труднее, оказывается, чем все это сделать. Ладно, оставим. Скажите-ка, как нам найти Креста?
   -- Не знаю, -- сказал Белаш, и вдруг будто прорвало его, он заговорил быстро, запинаясь, горячо, боясь, что мы не поверим ему: -- Я, честное слово, не знаю. Я вообще о нем ничего не знаю. Когда я был ему нужен, он всегда звонил мне по телефону или приходил. А где он живет, я не знаю...
   -- Что он собирался сделать со скрипкой? Он ничего не говорил на этот счет?
   -- Нет, но мне кажется... я думаю... он хотел ее сбыть по своим каким-то хитрым каналам...
   -- А когда вы с ним виделись в последний раз?
   -- Позавчера.
   Комиссар искоса посмотрел на меня и спросил:
   -- Где?
   -- У меня дома.
   -- Железные у вас нервы, -- засмеялся комиссар. -- Я бы на вашем деле в два счета от страха свихнулся, а вы -- ничего... И зачем он приходил?
   -- Интересовался, о чем Тихонов на допросе расспрашивал.
   -- Уважает он, значит, Тихонова? -- усмехнулся комиссар. -- Считается с его интересами?
   Белаш промолчал, а мне вдруг в голову пришла мысль, но я не успел спросить, потому что комиссар и на этот раз подумал быстрее. Он наклонился к Велашу через стол и спросил негромко, как-то даже задушевно:
   -- Ну а что, Григорий Петрович, вы Тихонова Кресту показали?
   Белаш испуганно отшатнулся от комиссара, будто тот ударил его в лицо, совсем он стал серого цвета, быстро пробормотал:
   -- В каком смысле? То есть как?
   Комиссар легонько, коротко, зло хлопнул ладонью по столу и так же негромко и от этого особенно страшно сказал:
   -- Вы мне тут дурочку не валяйте! В прямом смысле! Крест знает Тихонова в лицо?
   Белаш, загипнотизированно глядя в лицо комиссару, кивнул:
   -- Знает.
   -- Где вы показали Тихонова Кресту?
   -- В кафе "Арарат". Он сидел за два столика от нас,
   -- У Креста оружие есть?
   -- Пистолет у него... Комиссар покачал головой:
   -- Ох, Белаш, рисковый вы человек. Да только не по зубам вы игру с нами затеяли. Ну хорошо, обыск у вас будем делать...
   В однокомнатной квартире Белаша было намусорено, пыльно, на всем лежала печать равнодушия и запустения, и невольно казалось, будто хозяин не ушел отсюда сутки назад, а бросил это жилье давным-давно.
   Обыск производила Лаврова, и когда Белаш смотрел на нее, лицо у него было нехорошее, темное. Я сказал ему:
   -- После обыска вы можете переодеться, взять теплые вещи и курево.
   -- Спасибо. -- И вновь в комнате наступила тишина, нарушаемая только шумом шагов Лавровой и взволнованным сопением понятых. Белаш долго рассматривал грязный паркет под ногами, потом сказал мне: -- Моя беда в том, что я вроде тех футболистов, которые если и дают кому пас, то стараются догнать мяч сами и получить свою же передачу...
   Я неопределенно пожал плечами, Белаш придвинулся ко мне:
   -- Вы не верите? Ведь я, честное слово, не мог представить, что все это развернется в такие драматические коллизии. Во всем виноват Крест.
   Я посмотрел на него в упор, подумав с тоской, что страх убивает человека хуже пули. Белаш искренне, горячо объяснял:
   -- Вы никогда не видели "ведьмино кольцо"? Это такая лысая круглая поляна, вокруг которой растут целые заросли грибов. Своими корнями они душат, убивают все кругом...
   Он уговаривал сам себя, и смотреть на него мне было невыносимо.
   -- Это вы с кем здесь пировали? -- спросила Лаврова, показывая на грязный, заваленный объедками, пустыми бутылками, консервными банками стол.
   -- С Крестом, -- сказал Белаш. Я спросил:
   -- Значит, у вас канала связи с Крестом нет?
   -- Нет. Он всегда появлялся неожиданно.
   -- Он не говорил, когда будет у вас в следующий раз?
   -- Он этого никогда не говорил.
   -- Вы можете установить какую-то периодичность его визитов?
   Белзш покачал головой.
   -- Как вы думаете, Крест живет в Москве?
   -- Скорее всего нет. Вообще разговора об этом не было, но однажды он сказал: "Ты через полчаса в постели, а мне еще пять часов до дома топать".
   -- Номер его машины вы не рассмотрели?
   -- Нет. Но если бы я даже знал его назубок, вам бы это все равно не принесло пользы.
   -- Почему?
   -- Вы еще плохо знаете Креста. Он продумывает все -- до мельчайших деталей. И скорее всего на его машине стоит чужой номер. Во всяком случае, когда он приезжает в Москву.
   -- Каких-нибудь особенностей, необычных вещей на его машине вы не заметили?
   Белаш подумал, развел руками:
   -- Обыкновенный "газик". Разве что никелированные колпаки на колесах -обычно ведь на таких машинах нет колпаков...
   -- Внешняя манера поведения Креста?
   -- Сволочь, -- сказал Белаш. -- Этакий развеселый дядя, бабник типа "скот в сапогах"...
   -- Это что-то новое, -- отозвался я. Сообщение меня заинтересовало, потому что на таких субчиков иной раз можно выйти через шлейф покинутых и потом долго неутешных дам.
   -- Ничего нового, -- презрительно сказал Белаш. -- Бабник-мародер, что ли. Он мне как-то сказал, что ездит отдыхать в Анапу: "Там мамочки с больными детьми, расстроенные они, обиженные судьбой, очень нуждаются в сочувствии".
   -- Н-да, хорошего компаньона вы себе подобрали.
   -- Я его не выбирал. Как и вас...
   -- Что правда, то правда. Мы вас действительно сами нашли. Только с разных сторон. Одно жаль, что Кресту вы оказали гораздо меньшее сопротивление, чем мне...
   Белаш пожал плечами и засмеялся, зло, с повизгиванием:
   -- А что в этом удивительного? Крест отнял у меня только совесть, вы хотели забрать все. Да и забрали...
   -- Да, -- сказал я устало. -- Но вы забыли, что я пришел, когда совести уже не было.
   Пропало у меня почему-то сочувствие к нему -- и в последнем, самом тяжелом испытании Белаш оказался совсем дрянным человеком. И то, что мне удалось остановить поток его жизни и как киноленту пустить его вспять, тоже не радовало, это принесло мне только человеческое разочарование, да и профессионального удовлетворения не было -- скрипки, из-за которой мне пришлось предпринять поход в чужие судьбы, ъ события, отзвучавшие семнадцать лет назад, пройти сквозь вероломство, подлость, обман, -- скрипки не было. Она по-прежнему находилась в цепких жилистых руках человека, который продумывал свои негодяйские дела до мельчайших деталей и твердо гарантировал своим сообщникам, что они никогда не попадутся.
   Я даже приблизительно не представлял себе, где и как мы можем искать Никодимова. Устроить засаду в квартире у Белаша? Но когда снова явится Никодимов, неясно, а Белаша все время придется держать дома, чтобы он ответил на предварительный звонок Креста. Это очень сложно -- может, и месяц пройти, пока он явится вновь. Попробовать съездить в Анапу, навести там справки? Дело громоздкое и неверное. Что же делать? И сколько времени он намерен держать у себя скрипку? А вдруг он ее уже сплавил? От этой мысли меня даже замутило -- неужели все, что произошло за эти два месяца, все это зря? Ведь если я даже поймаю Никодимова -- сейчас, когда у меня лежала его фотография, это было вполне реально, -- а скрипки уже не будет, то наступит только возмездие, а мне нужна скрипка...
   Лаврова спросила у Белаша:
   -- Продукты и выпивка -- из ваших запасов или Крест принес?
   -- Крест принес, -- медленно сказал Белаш. -- А что? И я тоже не понял, почему она спрашивает об этом.
   -- Ничего, -- сказала Лаврова и повернулась ко мне: -- Такую банку, помнится, я видела на кухне у Мельника...
   "Маслята маринованные любительские" -- обычные консервы, мало ли. Мне и в голову не пришло, что обычные маринованные грибы, которые и годятся только на то, чтобы водку закусывать, могут определить судьбу старинной скрипки и поставить точку во всей этой истории, указав логово Минотавра. Минотавра, который предусматривал все до мельчайших деталей, а такой глупости, как пустая банка из-под маринованных грибов, не предусмотрел...
   Я позвонил своему приятелю Гусеву -- следователю из отде-ла автотранспортных происшествий.
   -- Сережа, есть занятная задачка по твоей части. Не интересует?
   -- Нет, -- любознательно ответил Гусев. -- У меня своих задачек полон сейф.
   -- Так те ты обязан решать, это скучно, как на уроке. А моя будет вроде субботнего кроссворда -- ради удовольствия...
   -- Не морочь голову, дорогой товарищ. Говори, чего надо,-- и салют!
   -- Серега, посчитать надо, как далеко могла уехать за пять часов машина.
   -- Какая машина?
   -- ГАЗ-69. Выехала из центра Москвы около полуночи 12 октября, по метеосводке -- моросящий дождь, в Московской области туман, езды около пяти часов. 12 октября, учти, будний день, понедельник... Приехала машина в Москву, скорее всего проделав этот же маршрут, и колесила целый день по городу -- так что не исключено, что по дороге заправлялась бензином...
   -- Подожди, -- сказал Гусев. -- Я посчитаю...
   Он, видимо, сверялся с картой, что-то недовольно бурчал себе под нос, потом сказал:
   -- Думаю, что в радиусе Калининской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской, Смоленской областей. Плечо перегона не более двухсот пятидесяти километров.
   -- Что же это получается -- всего пятьдесят километров в час?
   -- Максимум. Ты ночью сядь в "газон" да в дождь, да при встречном грузовом движении -- попробуй больше проехать.
   -- Обязательно...
   -- Вы себе консервную банку представляете? -- строго спросила меня Лаврова.
   -- А что, похоже, что я уже и этого не соображаю? -- осведомился я.
   -- Нет, кое-какая надежда сохраняется, поэтому спрашиваю. А вы отвечайте.
   -- Хорошо, .-- покорно кивнул я. -- Представляю. Металлический или стеклянный, полый внутри цилиндр, герметически закупоренный, с пищевой начинкой.
   -- А что в цилиндре? Что есть обязательно на этом металлическом или стеклянном цилиндре?
   -- Этикетка, -- сердито сказал я. -- Вы не можете предложить мне вопросов позанимательнее?
   -- Для более занимательных вы еще не готовы, -- спокойно ответила Лаврова. -- А кроме этикетки?
   -- Еще часто бывают грязь, противокоррозийная смазка, пальцевые отпечатки, ценник и надпись "В северных районах на 5 копеек дороже". Все, больше ничего не бывает. И все это нас в данный момент не касается...
   -- Ошибаетесь, -- сказала Лаврова. -- На каждой консервной банке, на крышке или на донышке всегда бывают еще цифры и буквы...
   -- Цифры? -- удивленно переспросил я и вспомнил, что действительно на банках всегда выдавлены рельефные буковки и цифры.
   -- Да, цифры. И я, так же как и вы, никогда не обращала на них внимания. Но ведь они что-то обозначают, раз их ставят... А сегодня я решила поинтересоваться этим всерьез.
   Я понял, куда гнет Лена, но осторожно сказал:
   -- Я думаю, что в каждой партии сотни тысяч банок...
   -- И это возможно, -- спокойно сказала Лаврова. -- Но у нас другого пути нет. Смотрите, что я узнала...
   Она развернула лист бумаги, на котором было крупно написано: "К 2 6 3 0/2 1 1 И 3 4 9".
   -- Ка-две тысячи шестьсот тридцать дробь двести одинна-дцать-И-триста сорок девять, -- вслух прочитал я. -- Тьфу, чертовщина какая! Ничего не понимаю.
   -- Неудивительно, -- усмехнулась Лаврова. -- Это шифр с крышки консервной банки из-под маслят маринованных, которыми закусывали Крест с Белашом. По словам Белаша, банку принес Никодимов.
   -- А как его можно расшифровать -- шифр этот?
   -- Я как раз этим и занималась сегодня в Министерстве пищевой промышленности.
   -- Поделитесь, -- с интересом попросил я.
   -- Пожалуйста. Буква "К" обозначает группу заводов, к которой относится изготовитель этой банки. Всего, оказывается, таких знаков три -- "К", "М" и "Р". "Р" -- это рыбокомбинаты, "М" -- мясо-молочные заводы, а "К" -- все прочие консервные предприятия, в том числе и овощные.
   -- Между прочим, я бы и сам мог догадаться, что маринованные грибы делают не на рыбокомбинате, -- сказал я сварливо. Из ехидства, конечно, и из зависти сказал, потому что понимал, что Лаврову осенила богатая идея.
   Лаврова махнула на меня рукой и продолжала:
   -- Отбрасываем последнюю цифру -- это год изготовления.
   -- Ноль -- это год изготовления?
   -- Не ноль, а семьдесят, -- терпеливо объяснила Лаврова. -- В семидесятом году, сиречь нынешнем, изготовили эти грибы. Семерка опускается и штампуется только ноль.
   -- А может быть, в шестидесятом? Тоже ноль.
   -- Овощные консервы не подлежат таким срокам хранения. Остается цифра 263 -- это индекс завода. Что такое консервный завод No 263? Оказывается, это межколхозный овощной консервный заводик во Владимирской области, Сасовский район, село Котельники. Продукция почти полностью поступает в областную торговую сеть для реализации в основном через магазины облпотребкооперации. Вас эти сведения согревают?
   -- Владимирской области?.. -- пробормотал я. -- Гм, вполне подходит. Просто здорово. Леночка, можно я вас поцелую?
   -- Можно! -- поспешно сказала Лаврова и тут же засмеялась: -- А вас не смущает, что это... в служебном кабинете?
   Я покачал головой и чмокнул Лаврову в щеку. Она подняла на меня глаза и спросила с искренним интересом:
   -- Слушайте, Тихонов, а почему вы решили, что ваш поцелуй может быть для меня формой благодарности?
   -- Ну, вы же мне давно сказали, что я злой и сентиментальный человек, -- обрадовался я возможности "отыграться". -- А они, злые, сентиментальные человеки, всегда так думают. Но при всех обстоятельствах вы сократили объем работы раз в двадцать.
   -- Или в сорок, не будем мелочными, -- снисходительно кивнула Лаврова. -- Тут ведь остались еще цифры и буква. Обозначают они вот что: первая цифра -- номер смены, которая изготовила эту банку. Две следующие -- 11-е число, буква И -- август месяц, а последние цифры -- индекс самих консервов. Правда, это нас не интересует -- и так видим.
   -- А почему И -- это август?
   -- Вы бы мне придумали вопрос полегче. Откуда я знаю -- почему И? Может быть, по порядку. -- А январь, Б -- февраль и так далее.
   -- Может быть. Впрочем, это уже неважно.
   -- Вы со мной поедете в Котельники?
   Лаврова долго, пристально смотрела на меня, и мне показалось, что она хочет сказать что-то очень важное, но она молчала, и мне вдруг показалось необходимым понять, о чем она сейчас думает, да по ее лицу разве что-нибудь прочтешь? Так я и не понял, о чем думала Лаврова, а она, посмотрев на меня еще немного, сказала:
   -- Вызывайте машину...
   -- Одиннадцатым августа интересуетесь? -- спросил начальник цуеха. -Сейчас по журналу производства проверим...
   Он придвинул к себе пухлую засаленную конторскую книгу и стал искать нужную нам запись. Очки при этом он сдвинул на лоб, а книгу поднес к самым глазам, и со стороны казалось, что он вынюхивает нужный ему сорт консервов. От внимания и напряжения серо-седые вислые усы двигались в такт строчкам.
   -- А вот и одиннадцатое, -- сказал он. -- Так, в этот день мы начали изготовление маслят, а вся партия шла до четырнадцатого. В ночь на пятнадцатое варочный котел остановили на промывку, а с утра пятнадцатого пошли грузди. Всего изготовлено в серии 1674 банки консервов...
   -- А движение продукции? -- спросил я.
   -- Сейчас глянем журнал регистрации сбыта, -- он взял со стола другую книгу, и ритуал вынюхивания нужной строчки повторился. -- Ага, вот запись за шестнадцатое -- Колотовскому гормагу отпущено: маслята--1674 банки, грузди -- 965 банок...
   -- Мы только маслята любим, -- сказала Лаврова. -- А Колотово -- это где?
   Начальник цеха с такой силой уцепился за свой ус, что я испугался, как бы он не оторвал его.
   -- Охота пуще неволи. Из-за грибов -- в такую даль, -- сказал он удивленно. -- А Колотово -- это городок, шестнадцать километров отсюда.
   -- Я даже и не слышал про такой, -- сказал я. -- А много жителей в нем?
   -- Откуда? -- отпустив ус, махнул рукой начальник цеха. -- Тысячи полторы-две от силы...
   -- Про нас можно сказать так: что потопает наш заготовитель, то полопает наш потребитель, извиняюсь, конечно, за слово полопает. Но факт -из песни слова не выкидают, -- директор колотовского гормага объяснял нам свои принципы обслуживания покупателей. Вначале он несколько взволновался, приняв нас за работников ОБХСС, но, разобравшись, успокоился, стал много веселее, общительнее и даже остроумнее.
   -- Нынешний крестьянин... -- он делал ударение только на последнем слоге, -- это не прежний сирый земледелец. Это передовой колхозник, требующий от нас заботливого и вдумчивого отношения к его столу питания. И мы стараемся с честью ответить ему на его растущие культурные и материальные потребности. Мы ведь предприятие потребительской кооперации, и то, что мы приобретем от производителя, приходит на стол к труженику села. Поэтому мы стараемся, чтобы этот стол был обильнее и разнообразнее..,
   Я не выдержал и перебил его выступление:
   -- Вы шестнадцатого августа получали консервы с завода в Котельникове. Покажите мне документы.
   Директор вновь дал легкую рябь волнения:
   -- Пожалуйста, вот смотрите. Я ведь, можно сказать, здесь ветеран. Почти два десятка лет работаю. Каждая собака, извините за слово, меня здесь знает, и я у всех на виду. У нас не скроешься -- все друг друга видят,..
   -- Сколько у вас осталось еще маринованных маслят?
   -- Я сейчас посмотрю на полках -- должно быть, самая малость. Очень большим спросом пользуется этот товар, -- он выскочил из конторки.
   Я подошел к Лавровой, курившей у открытой форточки:
   -- Он действительно должен знать здесь всех. Если нет ошибки в принципе, то он нас выведет на Креста.
   -- Не должно быть ошибки, -- сказала Лена. Лицо у нее было осунувшееся, утомленное, синие круги обвели глаза. -- К вечеру областная ГАИ даст сведения о "газиках" с никелированными колпаками.
   Вошел директор и радостно сообщил:
   -- Осталось еще шесть ящиков. Настоятельно рекомендую взять с собой. Знатоки считают, что это исключительно редкий маринад -- богатейший вкусовой букет. Кстати, завтра с утра, извиняюсь за слово, гусей выкинем. Не интересуетесь, к Новому году -- вареничков со шкварками...
   -- В другой раз как-нибудь, -- сказал я. -- Будьте добры... Взгляните на эту фотографию. Личность вам не знакома?
   Директор нацепил очки, завел за уши железные дужки, внимательно вгляделся в фотографию.
   -- Господи, да это никак Петр Семеныч! И не признать сразу -- худой да стриженый!
   -- Так сколько лет пробежало! -- охотно подключился я. -- Сейчас-то что поделывает Петр Семеныч? В начальство, наверное, вышел?
   -- Да нет, заготовитель он наш. Отличнейший работник, должен вам сказать. Вдумчивый. За что Полозов ни возьмется, все делает "на большой", извиняюсь, конечно...