Ветер Андрей. Под сводами высокой лжи

   -- Деловой разговор?
   -- Нет, нет! Это беседа двух коллег, двух друзей.
   Нахрапистый америкашка. Я таких никогда не любил. Впрочем, я вообще испытывал определённую антипатию к американцам. Вполне возможно, Улллис работал на американскую разведку, там полно таких самодовольных и чрезмерно уверенных в себе мужиков.
   -- Окей, Джордж, -- согласился я, -- у меня сегодня полным-полно времени.
   Уоллис навязывал мне своё общество, и грех было не воспользоваться возможностью завязать ещё один контакт.
   Мы посидели в ресторане, болтая вроде бы ни о чём, но я постоянно чувствовал, что Уоллис как бы прощупывал меня, задавая время от времени вопросы о моих знакомствах, работе, пристрастиях.
   -- Женщины, Джордж, -- засмеялся я. -- Для меня нет ничего более привлекательного, чем женщины.
   -- Тогда вам не следует ездить в США, -- захохотал он в ответ, -- там с женщинами всё хуже и хуже. Феминизм дошёл до предельной точки сумасшествия. Вот здесь, в Испании, с девушками общаться легко. Говорят, в России тоже легко относятся к сексу. Это правда?
   -- Пожалуй.
   -- Я читал вашу статью о любви, Юрий, -- сказал он. -- Мне нравится, как вы мыслите. У вас очень не стандартный подход...
   -- Вы знаете русский?
   -- Нет! И поэтому очень сожалею, что основная масса ваших публикаций для меня недоступна. Я читал только то, что публиковалось в Испании. Пять-шесть разных материалов.
   Это был его первый серьёзный "прокол". На вилле Хименеса он разговаривал с испанцами только на английском языке или же через переводчика.
   -- Мне показалось, Джордж, вы не говорите по-испански.
   Уоллис не смутился и откровенно заявил:
   -- Я люблю, чтобы обо мне знали поменьше, -- он закинул ногу на ногу. -- Понимаете, когда находишься среди посторонних, лучше сойти за простачка. Журналисту всегда лучше иметь дополнительную информацию. Разве вы не согласны со мной? Я всегда здесь, когда появляюсь в новом обществе, прикидываюсь, что не понимаю их языка. Они запросто разговаривают в моём присутствии о некоторых вещах, которые не позволили бы себе, если бы знали, что я понимаю их.
   -- Вы опасный человек, Джордж, -- улыбнулся я. -- Может, вы и по-русски понимаете?
   -- Нет, я говорю прилично по-испански, по-французски и немного по-арабски, -- он явно хотел казаться откровенным.
   -- Мне кажется, вы почему-то заинтересовались мной, коллега, -- я отхлебнул пива.
   -- Почему вы делаете такой вывод, Юрий?
   -- Вы читали все мои здешние публикации. Это странно, вам не кажется? -- я подмигнул ему.
   -- Вы наблюдательны, Юрий, -- кивнул головой американец. -- Мы с вами непременно подружимся... Может, даже будем друг другу полезны.
   -- В какой области?
   -- Как я успел понять, ваши интересы обширны, -- он хитро прищурился. -- Коррида, женщины, литература... Вас манит всё. Меня же интересуют более узкие направления.
   -- Какие, если не секрет?
   Уоллис упомянул на вилле, что его специализация -- религиозные вопросы, но я сделал вид, что пропустил эту информацию мимо ушей. Пусть ещё раз скажет об этом. Или о чём-то другом.
   -- Я занимаюсь религией, -- оживлённо он. -- Всеми её аспектами. В том числе радикальными направлениями.
   -- Выгодная область для журналистики, огромное поле, -- вставил я.
   -- Да, много интересного... У меня широкие связи в религиозных сферах. Но в России я ещё не был, а мне крайне интересно взглянуть на православие изнутри...
   Через пару дней Миша Соколов дал мне прочитать справку на Уоллиса. Как я и предполагал, он был сотрудник ЦРУ, работал в управлении внешней контрразведки.
   -- Любопытный фрукт, -- сказал Миша. -- У него богатый послужной список. Кстати, он бывал дважды в России, но под чужой фамилией.
   -- Вижу, -- я быстро проглядел бумаги, -- но признаться в этом он не захотел... Слушай, а чем он у нас на родине занимался?
   -- Встречался с представителями некоторых религиозных сект. Мосты наводил. Кое с кем из служителей православной церкви тоже завязки сделал, в основном с теми, кто в политике варится.
   -- Понятно. По-русски не говорит?
   -- Нет. Ты сказал, что он был с Морозовым на вилле Хименеса, -- уточнил Миша.
   -- Да.
   -- Морозов в Мадриде совсем недавно, чуть более трёх месяцев. Пока нет никакой информации о том, при каких обстоятельствах он познакомился с Уоллисом и Блэйком. Сейчас этот вопрос прорабатывается. Попытайся выяснить у своей девицы, не упоминал ли кто-нибудь из тех гостей, с кем она общалась на вилле, о Морозове, Уоллисе или Блэйке.
   -- У Моники выяснить? Что ж, прощупаю.
   -- Теперь вот что, Юра, -- Миша сделался подчёркнуто серьёзным. -- Старик распорядился, чтобы никто из наших не появлялся в ближайшее время в Мадриде.
   -- Почему?
   -- У нас там закеросинило.
   -- В каком смысле?
   -- Крот, -- Миша многозначительно причмокнул губами. -- Кто-то из посольских, но вроде не из нашей конторы.
   -- Почему так думаете?
   Миша вздохнул. Похоже, ему не хотелось вдаваться в детали, но он заговорил:
   -- Мы нашли зажигалку. В неё вделан фотоаппарат с микрочипом. Всякая кодировка натыркана, чтобы посторонние не могли вскрыть, но ребята в Центре быстро раскупорили секретку.
   -- И что?
   -- Там отснято много кабинетов, много сотрудников. Но ни одного помещения резидентуры.
   -- То есть фотограф не имел доступа к нашим кабинетам?
   -- Именно так. Возможно, это вообще первое его задание. Слишком уж много там бесполезных кадров, -- сказал Миша. -- Недавно была большая делегация из Москвы. Мог быть кто-то из них. Но не исключаются и сотрудники посольства. Лично у меня Морозов вызывает определённое беспокойство. Эта его поездка на виллу Хименеса в обществе мистера Уоллиса... Так или иначе, крот сейчас обязательно затаится: потерять такую зажигалку -- сам понимаешь. Но Старик велел, чтобы никто из "иногородних" сейчас в Мадрид не приезжал. Что касается Уоллиса, то прокачай, что его сейчас интересует...
   -- Вопросы религии. Это вполне может быть связано с той темой о которой Старик упоминал раньше.
   -- Да, да, религиозные организации, вывод церкви на государственные позиции... Попробуй выдернуть из него что-нибудь поточнее.
 

* * *

 
   Павел Костяков прилетел в Барселону в составе делегации нашей торгово-промышленной палаты. Вместе со мной на встречу с Костяковым поехал Миша Соколов. Павел привёз сообщение из Центра, что из Лондона через Барселону через три дня проездом будет наш агент.
   -- Он готов передать документ особой важности, -- сообщил Павел. -- Осложняющим обстоятельством является то, что он прибудет в Барселону самолётом поздно вечером и уже через пару часов ему надо лететь дальше. Следовательно, передача документов нашему человеку должна пройти именно в этот короткий промежуток времени. Решайте, кого лучше предложить для выполнения этого задания, -- он выжидающе посмотрел сначала на Мишу Соколова, затем на меня.
   -- Можно было бы поручить это Назарову... Или Пепита Ардьенте могла бы справиться с этим. Мы долго ничего не поручали ей, -- неуверенно сказал я.
   -- Пепиту нельзя выдёргивать на это. Никого из испанцев. Надо, чтобы из наших, -- решительно проговорил Костяков. -- Но, принимая во внимание последние события в посольстве, надо послать на встречу кого-нибудь, кто давно не имел контактов с мадридской резидентурой.
   -- Тогда пусть Юрка едет, -- предложил Соколов. -- Он последнее время только через меня связь держит. Ему, пожалуй, удобнее всех... Журналист всё-таки. Мало ли кого он там ждёт, в аэропорту...
   Я отрицательно покачал головой:
   -- Что значит "мало ли кого жду"! Операция, безусловно, не самая сложная, однако какие-либо сбои при её проведении абсолютно недопустимы. Мне не хотелось бы торчать где бы то ни было без причины. Нужно прикрытие. Во-первых, то, что случилось в Мадриде, может "засветить" любого из нас. Во-вторых, после того случая, когда на меня напали, у меня нет оснований считать, что я больше не интересую здешнюю контрразведку.
   -- Это было давно! -- отмахнулся Соколов.
   -- За жопу-то возьмут меня, и не будет никаких "давно" или "не давно". Посудите сами: какого рожна я буду сидеть в аэропорту, а потом просто уеду. Если я никого не встретил, то почему? Кто-то должен был прилететь и не прилетел? Да я это по справочному выяснить могу! Зачем сидеть и ждать-то? Нет, давайте-ка так... Пусть кто-то на самом деле прилетит в Барселону. Но пусть рейс будет позже, чем моя встреча с "транзитником".
   -- А кто может прилететь из Лондона? -- пожал плечами Павел.
   -- Придумайте. Найдите кого-нибудь для отвода глаз. И не обязательно из Лондона. Пусть из Москвы летит. Но я обязательно должен встретить кого-нибудь...
   -- Ладно, я запрошу Центр. Пусть там почешутся.
   -- У нас есть три дня...
   В день операции у меня жутко разболелась голова. Самое омерзительное -- головная боль, когда надо работать; ничто не рассеивает внимание так, как головная боль. Я проглотил сразу четыре таблетки и, запивая их водой из пластиковой бутылочки, сел в машину.
   С самого начала всё шло не так, как хотелось. Самолёт с нашим "транзитником" задерживался почти на тридцать минут; это означало, что время, отведённое для встречи с агентом и получения от него документов, катастрофически сокращалось. А ведь мне нужно было сразу после проведения "моменталки" с "транзитником" встречать некоего господина Спиридонова, прилетавшего рейсом из Москвы и не имевшего ни малейшего отношения к разведывательной деятельности. Спиридонов ехал в Испанию на симпозиум, связанный с сельскохозяйственными вопросами, и его предупредили, что я встречу его и провожу в отель. Спиридонов был своего рода ширмой для меня и мог послужить объяснением моего появления в аэропорту Барселоны.
   Когда голос диспетчера объявил о том, что рейс из Лондона совершил посадку, а через две минуты сообщил о прилёте самолёта из Москвы, я занервничал, головная боль вернулась и сдавила виски с удвоенной силой, мои ладони взмокли. Ситуация стала чудовищной: Спиридонов и "транзитник" прибыли почти одновременно. Вся надежда была на то, что Спиридонов потратит некоторое время на получение багажа...
   "Транзитника" я узнал сразу, его внешность точно соответствовала словесному портрету, полученному от Павла Костякова. Высокий, подтянутый мужчина с седой щёточкой усов, седыми же, коротко остриженными волосами на голове, в затемнённых очках в тонкой золотой оправе на крупном горбатом носе, вышел из дверей зала прилёта. На нём были серые брюки с голубым отливом, длинный тёмно-синий расстёгнутый плащ поверх светло-голубой сорочки и синий галстук с двумя красными полосами. В его руке был светлый кожаный портфель с тиснёной крупной надписью "Алекс".
   Я поспешил к намеченному месту встречи -- небольшому бару близ зала ожидания. Как на зло возле стойки оказалось лишь одно свободное место. Я остановился возле стульчика на высоких ножках, загородив его от других посетителей, и сделал вид, что изучаю ценник. "Транзитник" прошёлся вдоль стойки, подыскивая свободное пространство, и увидел стул передо мной.
   -- Позволите? -- спросил он по-английски.
   -- Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, -- я с готовностью сделал шаг в сторону.
   -- Мне чашечку экспрессо, -- заказал он, усаживаясь на стул и ставя портфель у своих ног.
   Бармен кивнул.
   -- Будьте добры, сеньор, мне тоже, -- поспешил сказать я бармену, стоя слева от "транзитника".
   Бармен занял своё место возле блестящего никелированного аппарата, подставил одну чашку и нажал на кнопку. С громким шипением тёмная струйка потекла из краника.
   Я нетерпеливо потёр поочерёдно оба виска, пытаясь избавиться от головной боли, и с раздражением подумал, что место для встречи выбрано неудачно. Несмотря на поздний час посетителей было много. Если бы возле стойки бара оказалось хотя бы на три человека больше, то я не смог бы оказаться возле "транзитника" и вся задуманная комбинация пошла бы прахом. Впрочем, операция ещё не завершена, праздновать победу было рано.
   Бармен вернулся с двумя порциями кофе. Я с жадностью отхлебнул из моей чашки и ошпарил горло. И всё же я с наслаждением улыбнулся и проговорил вслух по-английски, ни к кому не обращаясь:
   -- Чертовски приятно после долгого пути вот так, в полном спокойствии, выпить чашечку кофе.
   Это условная фраза, предназначенная для "транзитника", была первой частью пароля. Теперь я превратился в слух, ожидая ответные слова.
   -- Обожаю кофе, -- ровным голосом сказал "транзитник", включаясь в беседу. -- Но какая огромная разница во вкусе кофе здесь, на земле, и там, в полёте!
   Всё! Контакт был установлен.
   -- Сеньор, -- позвал "транзитник" бармена, -- я тороплюсь, хочу заплатить сразу. Возьмите, сдачи не надо...
   Он протянул купюру в десять евро. Это была вторая, вещественная часть пароля.
   -- Спасибо, -- бармен широко улыбнулся, радуясь щедрости клиента.
   Я опустил руку в карман, где лежали заготовленные пять монет по два евро, достал их и разместил стопкой перед собой. Затем снял верхнюю монету и с громким щелчком положил её на поверхность стойки.
   -- Получите.
   Я всем телом вслушивался в происходящее, не зная наверняка, каким образом он передаст мне материал...
   В ту же минуту мои глаза остановились на невзрачном мужчине, с тонкими усиками, большими залысинами, карими глазами. Он пристроился на другом конце стойки -- она сильно изгибалась дугой, и все находившиеся клиенты были хорошо видны мне. Этот мужчина рассеянным взглядом смотрел на меня.
   "Чёрт возьми! -- пронеслось у меня в голове. -- Неужели хвост?"
   Я отвёл глаза, поднёс чашку ко рту, неторопливо отпил кофе, поставил чашку, провёл небрежно пальцами по поверхности стойки, будто смахивая крошки, и посмотрел на подозрительного мужчину. Он по-прежнему пялился на меня.
   "Нет, наружка так тупо себя не ведёт. Он же просто буравит меня! Чего он таращится?"
   Краем глаза я заметил, как "транзитник" нагнулся к своему портфелю. В то же мгновение что-то едва заметно коснулось бокового кармана моей куртки.
   "Транзитник" неторопливо пошёл к выходу. Я продолжал сидеть, допивая мой кофе. Поглядев на часы, я демонстративно шлёпнул себя по лбу:
   -- Дьявол! Я так пропущу моего пассажира!
   Поспешно зашагав к двери, из которой густым потоком выходили пассажиры двух последних прилетевших рейсов, я мельком взглянул на мужчину, чьё поведение насторожило меня. Он продолжал неотрывно смотреть в ту же точку. Я с облегчением вздохнул. Это был просто случайный человек, у которого "залип" взгляд. Такое случается иногда у некоторых людей, когда они задумываются о чём-то, останавливают взгляд на какой-то точке и просто не могут отвести его, словно прикипев глазами к увиденному, при этом их вовсе и не интересует точка, за которую они зацепились глазами...
   Я сунул руку в боковой карман и нащупал там микрочип, брошенный туда "транзитником". "Моменталка" прошла успешно.
   Я извлёк из внутреннего кармана сложенный втрое листок с крупными русскими буквами "Спиридонов", развернул листок и поднял его на уровне головы. В ту же минуту ко мне подошёл тучный мужчина и громко сказал по-русски:
   -- Здравствуйте! Вы, должно быть, Юрий? А я Спиридонов. Как хорошо, что мы не разминулись! -- он выглядел приятно возбуждённым.
   -- Добрый вечер, Вадим Игнатьевич, давно ждёте?
   -- Нет, только что вышел сюда, но я заранее нервничал Я, знаете, всегда так беспокоюсь, что какие-то обстоятельства могут что-то напортить. Я страшно нервный и беспокойный. Это ужасно мешает мне в работе...
   -- Как долетели? -- я пожал его руку и почувствовал, что моя ладонь всё ещё оставалась мокрой от волнения. -- У нас сегодня что-то с погодой. Голова просто раскалывается. У вас не болит?
   -- Нет, нет, -- он затряс плечами, -- я себя чудесно чувствую. Такое, знаете, приподнятое настроение... Подумать только! Я в Испании! Всю жизнь мечтал, и вот на сорок третьем году жизни попал сюда! Сбылась, как говорил Бендер, мечта идиота! Ха-ха!
   -- Пойдёмте, у меня машина. Это весь ваш багаж?
   -- Да, только этот чемодан. Да много ли мне надо на неделю?..
   Я поставил его чемодан на тележку, и мы вышли из здания аэропорта.
   На ходу я набрал номер Миши Соколова:
   -- Алло, это я. У меня всё нормально. Встретил, сейчас идём с Вадимом Игнатьевичем к машине, так что минут через тридцать будем в отеле. Подкатывай...
   Я надеялся, что размещу Спиридонова в гостинице и распрощаюсь с ним, но мне пришлось провести с ним почти всю ночь, он никак не хотел оставаться один, всё рассказывал о чём-то, делился впечатлениями. Было очень забавно наблюдать за человеком, всю жизнь проторчавшем в кабинете и не видевшем ничего, кроме своего рабочего стола, бесчисленных писем, отчётов и справок. Теперь его обуревали эмоции. Миша Соколов, дожидавшийся нас в холле, тоже был вынужден провести в обществе Спиридонова пару часов.
   -- Как вы думаете, а на корриду я сумею попасть? А вот я читал, что здесь, в Барселоне, есть парк, который построил Гауди. Это верно? Говорят, просто грандиозный парк. Можно будет взглянуть? Только вот успеть бы, а то ведь симпозиум, выступления, встречи разные... И ещё я слышал, что...
   Он говорил без умолку, и я безмерно устал от его болтовни. Прощаясь, я протянул Спиридонову, исполняя привычный ритуал, мою визитную карточку. Этот жест вежливости меня и сгубил. На автомобильной стоянке я передал Мише то, что получил от "транзитника".
   -- Ну, как ты? -- спросил Миша.
   -- В порядке. Но голова болела жутко, когда ехал в аэропорт. Я уж за плохое предзнаменование принял это. Всё, теперь поеду домой. Что-то у меня сил нет совсем...
   Поспать мне удалось лишь пару часов. Телефонный звонок, вернувший меня в действительность, поверг меня в полное уныние. На проводе был Спиридонов.
   -- Алло, Юрий? Здравствуйте! Как дела? Выспались? А я, знаете ли, совсем не мог заснуть... Кстати, вы не могли бы помочь мне с транспортом? А ещё я хотел просить вас быть моим гидом, вы так славно рассказывали мне вчера про Испанию, пока мы ехали в машине...
   Я согласился довезти его только до того места, где проходил симпозиум, а там с огромным облегчением сдал его на руки руководителю российской делегации. Спиридонову я, сделав печальное лицо, сообщил, что в ближайшие несколько дней меня в Барселоне не будет, так что я, к моему глубочайшему прискорбию, не сумею исполнить роль гида. На том мы расстались.
   Вечером мне позвонила Моника.
   -- Юра, ты слышал про Маррона?
   -- Нет. Что-нибудь случилось?
   -- Сегодня на выступлении его убил бык. Мне только что рассказал об этом подруга, она видела телевизионный репортаж. Журналисты утверждают, что Мигель намеренно подставил себя быку. Почему? Что с ним произошло? Это было самоубийство?
   Я знал, что более полугода назад с Марроном начал работать один из наших агентов, представившийся тореадору как сотрудник Интерпола. Мигель, испуганный перспективой оказаться в тюрьме, сразу пошёл на сотрудничество и сообщил имена некоторых людей, с которыми встречался на шикарных оргиях и которые занимали посты в правительствах европейских стран. Но с первого же дня он впал в уныние, мысль о том, что никакое сотрудничество со спецслужбами не спасёт его, приводила Мигеля в отчаянье. Отважный на арене, где каждую минуту кривой бычий рог мог нанести ему смертельный удар, Маррон оказался беспомощным перед угрозой попасть за решётку. Этот страх был такой же бесконтрольный, как страсть тореро к маленьким девочкам. С каждым днём Маррон чувствовал себя хуже и хуже, весь его облик говорил о том, что в нём не осталось и следа от былой самоуверенности и силы. Должно быть, картины ужасного будущего настолько давили его, что он решил свести счёты с жизнью. Но сделал это не с помощью петли или таблеток, а красиво, как и подобало великому матадору. Он вышел на арену и подставил себя быку, навсегда вписав своё имя в список героев и сохранив его от несмываемого позора.
   -- Что ж, -- сказал я в трубку, -- такова судьба этих отважных парней.
   -- Ужасно, -- упавшим голосом отозвалась Моника. -- Вот и ещё один мой друг погиб на арене. Ужасно, что я никогда не узнаю, почему он покончил собой, если это и впрямь было самоубийство. Никто не узнает...
 

* * *

 
   В Москве я появился в начале марта. После Испании мне стало сразу неуютно в тёмном сером московском воздухе, кишащем мокрым снегом. Солнечная погода всё-таки развращает.
   Таня встречала меня у выхода из "зелёного коридора".
   -- Здравствуй! -- она нежно приложилась губами к моей щеке, и я ощутил, что вот-вот растаю от охватившей меня теплоты.
   -- Здравствуй, дорогая.
   -- У меня хорошие новости, -- она придала своему лицу деловое выражение.
   -- Рассказывай.
   -- Ты сначала скажи, надолго ли прилетел? -- спросила она.
   -- Дали отпуск. В нашем распоряжении целый месяц. Потом, может, ещё на месячишко зависну здесь.
   -- Соскучился по Москве?
   -- По тебе.
   -- Неужели? Почему же звонил редко?
   -- Танюша, побойся Бога! Каждую неделю названивал обязательно.
   -- Не каждую. Случалось, забывал.
   -- Но ведь дела! Ты что? Неужели сцену устраиваешь?
   -- Ещё чего! Много вы о себе возомнили, господин Полётов!
   Она улыбнулась и припала к моим губам.
   Не найти в мире женщины прекраснее...
   По дороге мы болтали всякую чепуху, избегая затрагивать серьёзные темы. Впрочем, таких тем и не было. Может, в глубине души что-то и беспокоило нас, но мы отворачивались от этого беспокойства, предпочитая наслаждаться тем хорошим, чем нас одарила судьба. Мы сидели рядом, видели друг друга, и нам не требовалось ничего больше. Пару раз я спросил Таню, о каких хороших новостях она упомянула, но она лишь сказала:
   -- Позже, не сейчас. Всему своё время.
   Дома мы неторопливо поужинали.
   -- Ты устал? Хочешь заняться любовью?
   -- А ты изменилась, -- хмыкнул я, разглядывая её.
   -- В какую сторону? Надеюсь, в лучшую?
   -- Не знаю, -- я пожал плечами. -- Что-то в тебе появилось такое...
   -- Какое? Говори же, не мнись. Что во мне появилось? Цинизм?
   -- Может...
   -- Ты ведь и сам циник.
   -- Ни в коем случае! Я романтик до мозга костей!
   -- Это в прошлом, милый, в прошлом. Ладно, не будем сейчас об этом...
   Она сидела напротив меня. Я накрыл ладонью её руку.
   -- Малыш, я тебя люблю. Мне очень нехватает тебя
   -- Врёшь и не краснеешь.
   -- Не вру, -- я потянулся вперёд и привлёк её к себе. -- Пошли в кровать...
   Как всегда, её тело околдовывало меня неодолимой возбуждающей силой. Целуя её, я невольно поймал себя на мысли, что мне чертовски приятно ласкать её губы и что это напоминало мне юношеские и подростковые годы, когда самое лёгкое касание девушки приводило в глубочайший трепет. Будь мы постоянно рядом, я бы не испытывал ничего подобного. Самое распрекрасное женское тело становится таким же обычным, как ежедневный вид из кухонного окна. Я знал это по моим отношениям с Моникой. Она была очаровательна, но магия её тела заметно ослабла. Её прикосновения давно уже не приводили меня в состояние нетерпения, поцелуи не будоражили. Моника стала легкодоступной любовницей, привычной, повседневной. Она доставляла физическое удовольствие, но я не мечтал о ней, хотя испытывал по отношению к ней чувство очень близкое к любви. Пожалуй, даже любил, но не так, как Татьяну. С Таней меня связывала не только любовь. В этой женщине я видел спутника жизни, несмотря на разделявшее нас расстояние и редкие встречи. Я мог довериться ей во всём. А Моника была просто моей женщиной. Да, я любил её, но в чувстве этом таился какой-то изъян, и дело было не в моей работе. Просто я знал, что рано или поздно покину Испанию и навсегда расстанусь с моей чудесной черноволосой подругой. Я был готов к этому, настроен на это. Но я не был готов к тому, чтобы однажды потерять Таню...
   Я повернулся на бок и провёл ладонью по обнажённой женской спине. Как же мне нравилась эта спина! Как притягательны были формы, мягкой волной перетекавшие с поясницы на круглые ягодицы.
   Лёжа на животе, Таня смотрела на меня из-под паутины золотистых волос, рассыпавшихся по её лицу. Мягкий жёлтый свет, лившийся из коридора в спальню, жидко мерцал в чёрном зрачке её глаза.
   -- Ну вот, Юрка, теперь слушай новости, -- проговорила она, не отрывая головы от подушки. -- Через две недели состоится презентация твоих книг.
   -- Каких книг? О чём ты? Разве кто-то уже взял их? Я думал, что только разговоры...
   -- Это сюрприз, милый.
   -- Ничего себе сюрприз!
   -- Тебе не нравится? -- Она продолжала лежать, не меняя позы. Её красивые губы снова лениво шевельнулись: -- Разве ты не мечтал об этом?
   -- Подожди, Танюха, подожди немного. О чём ты всё-таки говоришь? -- Меня охватила нервная дрожь. Я сел на кровати, скрестив ноги и в недоумении оглядел комнату, будто в её затопленных мутной тенью углах могло крыться какое-то объяснение. -- Презентация? Это так неожиданно! Книги? Значит, несколько?
   -- Для начала три. "Ведьма", "Пустырь", "Хрупкое утро", -- Таня подняла голову. На её губах появилась победная улыбка.
   -- Вот это номер! -- я развёл руками, не в силах подобрать слова восторга и удивления. -- И уже есть книги?
   -- Я видела сигнальный экземпляр, -- Таня подползла ко мне и потёрлась щекой о моё колено. -- У меня на руках есть также договор на "Бараний поток", несмотря на то, что ты ещё не закончил роман. Мы договорились, что они возьмут его, как только ты завершишь книгу.
   -- Таня! Чёрт возьми! Я не могу поверить! Ты просто чудо, а не женщина!
   -- Больше того. Я -- твой ангел.
   -- Как же ты сумела не рассказать мне ничего? Как удержалась?
   -- Не ты один умеешь хранить тайны.