Ветер Андрей. Под сводами высокой лжи

   Она негромко хохотнула, запрокинув голову, и отмахнулась. Вильнув оттопыренным задом, она ушла в боковую дверь. Через две минуты появился низенький мужичок, помятое лицо которого украшалось громадным носом.
   -- День добрый, сеньор Суарес. Не могли бы вы уделить мне минуту-другую?
   -- Что вам угодно, сеньор?
   -- Видите ли, я приехал из Франции, -- сказал Полётов, -- мне много приходится фотографировать, так как я работаю журналистом. Я хотел просить вас обратить особое внимание на мои плёнки. Мне очень важно, чтобы они были проявлены и отпечатаны качественно.
   -- В моей мастерской всё делается качественно! -- В голосе хозяина прозвучал вызов. Его свесившийся над губами нос шумно шмыгнул.
   Полётов ожидал такой реакции, поэтому продолжил как можно более доброжелательным тоном, отведя Суареса под локоть чуть в сторонку и отвернувшись от девушки:
   -- У меня не было желания обидеть вас, сеньор Суарес. Просто я готов заплатить вам дополнительно за то, чтобы вы проследили за работой. Иногда фотографии бывают нужны мне в этот же день. Такая уж специфика моей деятельности. Я должен знать, что получилось, и успеть переснять, если что-то мне не нравится. -- Юрий понизил голос. -- Сколько я должен вам сверх нормы?
   Услышав про дополнительный заработок, хозяин сразу подобрел.
   -- Конечно, я готов помочь вам, сеньор. Вы гость в нашей стране. Я буду польщён оказать вам эту маленькую услугу. Ваши плёнки и отпечатанные снимки будут готовы сегодня же... Ох, сегодня уже поздно. Но утром ваш заказ будет ждать вас... Как вас зовут?
   -- Антуан Полье, -- ответил Юрий и положил в его ладонь сумму, которая оплатила бы проявку целого ящика фотоплёнок.
   -- Это слишком много! -- Суарес вытаращил глаза.
   -- Я буду часто заходить к вам, мой друг, -- объяснил Юрий. -- Иногда на меня обваливается целая лавина работы. Кроме того, -- Юрий придвинулся к его уху, -- на моих плёнках могут быть снимки совсем не служебные, а с некоторыми моими подругами. А женщины, вы понимаете, не любят, когда некоторые их, скажем так, откровенные снимки попадают в чужие руки...
   -- Я всё отлично понимаю, сеньор Полье. -- Суарес многозначительно приложил указательный палец к своим губам. Затем он взвесил на ладони кассеты с плёнками с проговорил с заметной грустью: -- Нынче всё меньше людей пользуется фотоплёнкой, предпочитают цифровые аппараты.
   -- Вам не нравится цифровая съёмка?
   -- А что в ней хорошего? Только необыкновенная чёткость. Но разве в качестве фотографии чёткость играет главную роль? Нет, сеньор, сама плёнка придаёт снимку свой вкус, свою прелесть... Фотоплёнками пользуются всё меньше и меньше. Многие вообще ничего не печатают, рассматривают снимки прямо в компьютере! Это ужасно, сеньор, по-настоящему ужасно! В погоне за новыми технологиями народ потерял чувство прекрасного...
   Полётов покинул ателье, довольный тем, что удалось завязать отношения с его владельцем. Юрию нужно было найти несколько мест, которые могли бы в будущем служить так называемыми "почтовыми ящиками", где агенты могли бы оставлять важную информацию для Юрия и его коллег. Мастерская Суареса вполне могла бы служить такой точкой. Надо было лишь приучить хозяина к мысли, что он будет регулярно получать деньги за эту услугу. Не за внимательное отношение к заказам, разумеется, а за хранение пакетов, которые ему будут передавать для журналиста Антуана Полье его друзья. Но всему своё время. Пока Юрий лишь бросил Суаресу наживку. Тот проглотил её.
   Деньги! Как легко они цепляют на свой крючок людей, особенно когда они даются без труда...
   В "Арагоне" Юрий направился в бар и увидел там Монику.
   -- Как коррида? Понравилась? -- спросила она, ставя стаканы с пивом на поднос.
   -- Одним словом не ответить, впечатлений много.
   -- Сейчас я вернусь, -- прервала она Юрия и выпорхнула из-за стойки с подносом в руках.
   -- Скажи, у тебя есть друзья среди этих людей? -- заговорил Полётов, едва она вернулась.
   -- Каких людей?
   -- Среди тореадоров.
   -- Да, но я практически не вижусь с ними.
   -- Моника, я бы хотел познакомиться с ними, -- настаивал он, -- это очень интересный материал.
   -- Понимаю. Ты журналист, у тебя ко всему глубокий интерес. Но я не хочу никаких разговоров на эту тему.
   На следующий день Полётов приехал к ней домой и принялся упрашивать её с новой силой. Угощая Монику дорогим красным вином, он подкрадывался к ней с разных сторон, с чувством рассказывал о пробудившемся в его душе интересе к этой профессии, пытался внедрить в сердце девушке уверенность в том, что её роль в таком знакомстве имела бы первостепенное значение.
   -- Помоги мне, любимая, пожалуйста. Ты даже не догадываешься, насколько твоя помощь важна мне. Представь меня кому-нибудь, введи в их круг. Ты знаешь испанцев! Если я появлюсь там как человек от прессы, со мной никто не будет достаточно откровенен. А ты сможешь ввести меня в самую сердцевину.
   -- Я тебе уже рассказывала, что у меня был парень, тореро, он погиб, -- Моника замолчала, уставившись куда-то в угол потолка. -- С тех пор я никогда не ходила на корриду. И никогда не общалась с его друзьями. Я вычеркнула тот мир из моей жизни.
   -- Но...
   -- Не хочу никаких "но"!
   -- Моника, милая, мы же с тобой прекрасно ладим. Я не прошу тебя ни о чём сложном, мне не нужны никакие рекомендации. Я просто прошу познакомить меня с этими людьми. Так или иначе, но я сделаю это. Сам сделаю, просто у меня это займёт много времени.
   Она молчала.
   -- Дорогая, -- снова заговорил он, -- я очень прошу тебя... Я познакомился уже со многими испанцами, чтобы понять кое-что... Вы -- народ сложный, не любите чужаков. Но когда кто-то приводит в компанию нового человека в качестве своего друга, то навстречу этому чужаку открываются дружеские объятия. Я понимаю, что ты не хочешь ворошить прошлого, но сделай мне одолжение...
   -- Ладно, -- Моника вздохнула, -- я познакомлю тебя с Мигелем Марроном.
   -- Кажется, я видел его на арене.
   -- Он один из самых популярных сегодня матадоров. У него очень хорошая команда. Он был лучшим другом моего Маноло... А теперь пойди и смой с себя запах стадиона. Я терпеть его не могу.
   -- Я был на стадионе вчера, дорогая. Я принимал душ и вчера и сегодня утром.
   -- После этого ужаса трудно отмыться. Иди в душ.
   -- Ладно.
   Когда он вернулся в комнату, Моника стояла у задёрнутого шторами окна. Платье лежало пёстрым ворохом у её ног вместе со скомканными белыми трусиками.
   -- Иди ко мне, -- сказала она и стиснула руками свои груди.
   Моника была на редкость хороша в тот день, просто дьявольски хороша. Она никогда ещё не выглядела так чудесно. Юрию казалось, что её тело словно наполнилось чудотворной силой...
   До чего прекрасно предчувствие любви! Взбудораженная кровь рвётся наружу, это ожидание не сравнится ни с чем... Но как ничтожно то, что следует за этим ожиданием... Как это Моника сказала однажды: "Когда получаю удовольствие, то получаю его лишь наполовину, ибо слышу, как оно вот-вот закончится"...
   -- Милая, славная девочка! -- прошептал он, отодвигаясь от её пахнущего вином рта. -- Нам бы следовало растянуть ожидание по возможности дольше, дабы удовлетворение наступило как можно позже.
   -- Я и не тороплюсь, -- проворковала она в ответ. -- Я буду подкрадываться к удовлетворению долго-долго, -- она откинулась на спину и с грустью посмотрела вверх, где по потолку ползли расплывчатые тени. -- Если бы вся жизнь была для нас радостью, то мы бы не ждали с таким восторгом вот этих коротких мгновений.
   -- Похоже, ты жалуешься.
   -- Нет. Пою песню. Песню печали.
   -- Зачем тебе печалиться сейчас, когда ты вполне счастлива?
   -- Я начинаю бояться завтрашнего дня. Вдруг он принесёт боль?
   -- Глупо! -- Юрий поднялся с кровати. -- Глупо! Жизнь полна чудесных мгновений. Откуда в тебе берётся пессимизм? Ты же молода, красива, у тебя всё впереди!
   -- Что у меня впереди, милый? Эти бесконечные дни в "Арагоне"? -- она медленно отвернулась.
   Юрий обнял её за плечи. Это был идеальный момент, чтобы поднять вопрос об учёбе.
   -- Послушай, -- заговорил он после некоторой паузы, -- я разговаривал кое с кем из моих друзей. У них есть связи... Не так чтобы в очень высоких сферах, но всё же серьёзные...
   -- И что?
   -- Иногда они помогают материально людям, которых сочтут перспективными. Я просил, чтобы с ними поговорили о тебе.
   -- Обо мне? -- она взглянула на него из-под упавшей со лба пряди волос.
   -- Чтобы оказали тебе содействие. Если всё будет в порядке, то ты сможешь учиться и в конце концов станешь историком. Разве это не прекрасно?
   Моника с недоверием посмотрела на Юрия.
   -- Ты говоришь серьёзно? Такое и впрямь возможно?
   -- Ты даже не представляешь, насколько это серьёзный разговор, -- ответил он без улыбки. -- Если всё решится положительно, то у тебя не будет нужды тревожиться за твоё будущее.
   -- Пречистая Дева, -- зашептала девушка и сложила руки на груди, -- неужели это свершится?
   -- Свершится. На днях мне сообщат, к кому из профессоров мы должны сходить в университет, чтобы он мог побеседовать с тобой. Так что ты подготовься к разговору.
   -- Я готова хоть сейчас!
   -- Сейчас уже вечер. Сейчас мы будем заниматься любовью...
 

* * *

 
   Познакомившись с Мигелем Марроном, Юрий стал часто появляться в компании знаменитого тореро, сошёлся с множеством поклонников и вскоре был приглашён в "Клаусуру" -- закрытый клуб, который года полтора назад создали очень богатые почитатели Маррона, так называемые марронисты. Приведя Полётова в "Клаусуру", Мигель прежде всего представил русского журналиста барону Хименесу.
   -- Дон Эстебан -- мой самый надёжный друг, -- сказал тореро чуть позже, отведя Юрия в сторону и указывая глазами на Хименеса. -- Он не раз оказывал мне серьёзную поддержку. Признаюсь, если бы не дон Эстебан, я мог бы сейчас и не разговаривать с тобой.
   -- Почему? Что за таинственное прошлое у тебя, Мигель? -- Юрий приподнял брови, подчёркивая удивление и наивное любопытство.
   -- Была у меня неприятная история, примерно год тому... Не хочу вспоминать о ней...
   -- Что-нибудь противозаконное?
   -- Да, к сожалению, -- неохотно кивнул Маррон. -- Хорошо, что у Хименеса обширные связи. Но если бы история вышла наружу, то непоздоровилось бы не только мне, но и ему. Ты ведь журналист, сам знаешь, какой вес приобрело сейчас общественное мнение.
   -- Ладно, оставим эту тему, -- сказал Юрий. -- Не будем растревоживать больные места минувшего, -- он прикоснулся своим бокалом к бокалу Маррона. -- Да и мне, дружище, не следует знать того, что не следует, дабы избежать соблазна состряпать лёгонькую статью.
   -- Нет, нет, Юрий, я тебе верю! -- воскликнул с жаром тореро. -- Моника сказала, что ты не имеешь никакого отношения к "жёлтой" прессе, ты -- серьёзный журналист и исследователь. Если хочешь, я расскажу тебе обо всём! -- Маррона заметно развезло от выпитого. Его тянуло на откровения.
   -- Спасибо, Мигель, спасибо, что ты доверяешь мне. Но не нужно... Зачем мне знать чужие тайны? Тем более, что это не только твоя тайна, как ты сказал, но и сеньора Хименеса.
   -- Да, конечно, ты прав...
   Уже на следующий день Полётов передал отчёт о встрече в "Клаусуре", подробно изложив беседу с Марроном, и особо обратил внимание на тот факт, что барон Эстебан Мария Хименес был покровителем Мигеля Маррона и что он примерно год тому назад каким-то образом вызволил Маррона из "неприятной истории", которая сулила тореадору тюремным заключением. Сообщение Полётова было проанализировано, сделаны соответствующие выводы, даны конкретные распоряжения, агентурная сеть получила задания добраться до информации, связанной с "неприятной историей". Через три месяца на столе у Старика в Мадриде лежала справка на Маррона и Хименеса. Оказалось, что знаменитый тореро Маррон, этот сильный мужчина с эффектной внешностью, страдал безудержным влечением к малолетним девочкам. Источник сообщал, что в присутствии двенадцатилетних девчушек тореро буквально терял над собой контроль. Год назад пагубная страсть едва не привела его на скамью подсудимых, но барон Хименес сумел надавить на следователя и замял дело.
   -- Любопытно, любопытно, -- читал документы Старик, -- полезные бумаги. Похоже, нам есть чем надёжно привязать к себе сеньора Хименеса. Человек он влиятельный, вхож в Национальное Законодательное собрание. И вот тебе на -- такой серьёзный человек покрывает педофила! С нашей стороны будет недопустимой оплошностью не воспользоваться этой информацией. В Европе существует международный клуб педофилов, куда входят высокопоставленные правительственные чиновники из разных стран. Закрытый, разумеется, клуб, подпольный. Думаю, у нас появился шанс подобраться к этим ублюдкам через Маррона и Хименеса...
   Шифровка ушла в Центр.
   Полётов продолжал заниматься своей журналистской работой. Ежемесячно в журнале "Поколение-7" появлялись его статьи, чаще этнографического толка, иногда -- экономические, были и политические. Будучи умелым рассказчиком, он без труда излагал свои впечатления об увиденном и услышанном, пропитывая информацию своими сугубо личными, почти интимными мыслями, что придавало его статьям неповторимый вкус. Мало-помалу его имя стало появляться и в других журналах; корреспонденты российского телевидения искали с ним встреч, брали интервью.
   -- Юрка, -- радостно крикнула однажды Таня в телефонную трубку, -- а ведь ты у нас известным стал! Некоторые издательства заинтересовались твоими книгами!
   -- Правда?
   -- Правда, правда! -- засмеялась она. -- Так что будь добр, возьмись за то, что у тебя лежит незавершённое.
   -- Тань, я сейчас не могу, дел по горло... А о каких книгах речь-то?
   -- "Ведьма", "Пустырь" "Хрупкое небо". Я сказала, что ты в ближайшее время закончишь ещё пару повестей.
   -- А что у меня ещё есть на сегодня подходящего?
   -- Во-первых, "Уснувшее озеро", тебе надо обязательно как следует отредактировать его и переделать концовку. Ну и "Лесные волосы" -- почти готовая книга.
   -- Танюша, но это всё требует времени...
   -- Значит, ты найдёшь это время! -- отрезала она. -- Одним словом, я тебя поздравляю. Когда появится сигнальный экземпляр, я дам тебе знать, дорогой, -- её голос звучал теперь почти сухо. -- Надеюсь, ты выкроишь пару дней, чтобы приехать в Москву на презентацию твоих книг.
   -- Ты уже об этом думаешь? -- Юрий почувствовал неловкость. Таня активно занималась его литературными делами, а он был словно и не рад успеху. -- Не рано ли о презентации говорить?
   -- Самое время, дорогой. Только так и надо. Всё, я целую тебя. Мне пора бежать, -- она повесила трубку.
   Некоторое время Полётов сидел в глубоком молчании, затем взглянул на часы. Ему было пора ехать в "Клаусуру". Сегодня там обещался быть дон Эстебан. Юрий очень незаметно сумел стать любимым собеседником барона, много рассказывая о жизни в России, о своих друзьях, вымышленных и настоящих, о творческих планах, которые непременно приводили в восторг не только барона Хименеса, но вообще всех слушателей. Иногда Юрий удивлялся сам себе: замыслы повестей и романов зачастую рождались в нём прямо во время разговора, хотя даже намёка на эти сюжеты не было в его голове раньше. Когда он писал отчёты для резидентуры, он вынужден был то и дело отвлекаться, чтобы параллельно записывать для себя сюжеты книг, родившиеся во время бесед с Хименесом.
   Однажды, приехав в Мадрид, он сказал Старику:
   -- Я подготовил хорошую книгу о корриде.
   -- О корриде?
   -- Называется "Торжественная смерть". О корриде и обо всём, что вокруг неё.
   -- Любопытно, -- на губах резидента появилась едва заметная улыбка, но он тут же погасил её и свёл брови. -- Вижу, вы время своё используете на все сто процентов, Юрий Николаевич.
   -- Для "Поколения-7" этот материал великоват. Там можно только фрагменты напечатать. Я хотел просить вас о содействии. Хорошо бы эту книгу опубликовать целиком побыстрее. А я бы смог предложить её здесь для издания на испанском языке.
   -- Думаете, это пошло бы нам на пользу?
   -- Уверен. Я уже заработал себе имя, оно хорошо известно в России.
   -- Знаю.
   -- Пора перекинуть эту известность и сюда. Давайте я оставлю вам текст, а вы поглядите и решите сами. Я думаю, что моё положение здесь заметно укрепилось бы после презентации этой книги в Испании. Для испанцев я специально сделал бы кое-какие добавки, упомянул бы некоторые имена, тонко помазал бы их мёдом.
   -- Оставляйте текст, Юрий Николаевич, я почитаю...
   Через три месяца книга вышла в Москве. Обложка была мягкой, бумага -- жёлтой, тираж -- более чем скромный, всего тысяча экземпляров. Но всё-таки книга получила жизнь. За перевод её на испанский язык Полётов взялся сам, а когда всё было готово, то пошёл с испанским вариантом "Торжественной смерти" к Отеро Де Сильве в "Финансьяль", с которым у Юрия успели сложиться тёплые отношения. Во время их первой встречи, произошедшей более года назад, когда Полётов по указанию Старика передал Де Сильве банку с растворимым кофе, где лежали деньги за какую-то выполненную работу, Юрий повёл себя так, чтобы у Де Сильвы создалось впечатление, будто его, Полётова, использовали "втёмную" просто для передачи кофейной банки. Поэтому в дальнейшем между Полётовым и Де Сильвой установились профессиональные журналистские контакты, как это нередко бывает у журналистов, постепенно переросшие в товарищеские. Юрий охотно участвовал в работе "Финансьяля", используя каждую поездку с Отеро по Испании для расширения своих знакомств. Он чувствовал, что Де Сильва хотел перестраховаться -- работавший в его газете русский журналист мог легко объяснить и некоторые другие знакомства с русскими людьми, которые могли вдруг показаться испанским спецслужбам подозрительными.
   -- Я попытаюсь найти денег на твою книгу, -- сказал Отеро, взвешивая на ладони русское издание "Торжественной смерти". -- Где перевод?
   Полётов протянул редактору дискету:
   -- Хочу надеяться, что ты проглотишь это одним махом. Для испанцев "Торжественная смерть" будет полной неожиданностью. Поверь, Отеро, я не хвалюсь, просто я умею оценивать себя объективно.
   -- Я знаю твой стиль, Юрий, мне нравятся твои статьи. А тут, как я понимаю, у тебя взгляд изнутри на корриду и на весь бизнес, крутящийся вокруг этого действа. Вдобавок, это взгляд иностранца. Я ещё не читал, но мне уже любопытно. Я прямо вижу подзаголовок: "Самый острый русский журналист рассуждает о самом испанском зрелище". Да, интересно...
   Юрий быстро и легко обрастал знакомствами. В любой компании он сразу становился "гвоздём программы", привлекал к себе всеобщее внимание, рассказывая о России и об Испании то, чего не знал никто. Иногда ему приходилось сочинять на ходу, но он делал это с таким искусством художника, что заподозрить его в фальсификации фактов не смог бы никто из профессионалов, участвовавших в беседе. Полётов легко вписывался в компанию, органично вливался в любой коллектив, практически всегда незаметно переходил с диалога на монолог, завладевая интересом собеседников и проявляя свой искренний, но неназойливый и очень человечный интерес к их личностям. Юрий умел затронуть в людях именно те струнки, которые пробуждали в них желание раскрываться.
   -- Знаете, мой друг, -- признался ему Алонсо Гонсалес, один из высокопоставленных правительственных чиновников, -- я бы хотел, чтобы вы были моим психоаналитиком. Мне хочется с вами откровенничать. Я никогда не думал, что во мне есть это качество. Я всегда был скрытным, кстати, из-за этого я сильно страдал, ведь замкнутость делает нас чёрствыми, лишает нас радости... Все эти бесконечные заседания, решения, которые чёрт знает кому нужны... Даже не могу понять, чем мы все занимаемся, а уж тем более не могу уяснить, зачем мне надо всё это! Политика! Нет ничего более омерзительного! Нет ничего более надёжного, чтобы убить в человеке человека! Но вы, мой друг, открыли во мне живительный родник!
   -- Вы мне льстите, сеньор Гонсалес, -- Юрий тепло улыбался в ответ.
   -- Нет, нет! Я рад и горд знакомству с вами, мой друг, -- Гонсалес покачал головой, и густые седые волосы ссыпались ему на глаза. -- Вы как-то чудодейственно повлияли на меня. Я хочу теперь ощущать жизнь. Хочу не просто жрать, а наслаждаться едой. Не просто заниматься сексом, а любить! Я намерен знакомить вас со всеми моими друзьями, буду звать вас всюду, если вы, конечно, не откажете мне. Я хочу, чтобы вы оживили моих знакомых.
   -- Боюсь, что на всех у меня не хватит сил, -- Юрий скромно потупил взор. -- Я ведь всего лишь журналист. Я умею интересно рассказывать, но ничего более...
   -- Вы себя недооцениваете, -- Гонсалес похлопал Юрия по слечу, вкладывая в этот жест свою признательность. -- Поверьте человеку, который повидал жизнь...
   Раз в неделю Юрий старался наведываться в "Клаусуру", хотя иногда поездки по Испании не позволяли ему появиться в клубе. Постоянные члены "Клаусуры" прекрасно знали Полётова, и с удовольствием представляли его гостям, пришедшим по приглашению кто-нибудь из членов клуба. Юрий сделался своего рода неповторимой особенностью клуба, которой было приятно прихвастнуть.
   -- Юрий, правда ли, что вскоре выйдет ваша книга о корриде? -- обратилась к нему Амаранта Монторья, женщина лет сорока, которую только что представили Полётову.
   -- Да.
   -- Очень любопытно почитать. Я наслышана о ваших нестандартных взглядах...
   -- Забавно слышать такое словосочетание, -- улыбнулся он.
   -- Какое? -- Амаранта прищурила глаза, неотрывно глядя на Юрия.
   -- "Нестандартные взгляды". Мне представлялось, что Испания -- сама по себе страна нестандартная, так что тут привычны к разным взглядам.
   -- Вы находите? Ну а я? Как я вам кажусь? Нестандартной? -- в голосе Амаранты послышался вызов, который женщина бросает мужчине, чтобы привлечь к себе его внимание.
   -- О, сеньора! Такая яркая женщина как вы не может быть заурядной личностью, а любая незаурядная личность не может быть стандартной. Стандарт -- это штамповка, однообразность, разве не так?
   -- Конечно, -- улыбнулась женщина и, поведя густыми бровями, печально опустила уголки губ. -- Раз вы считаете меня такой... Однако вы всё же не можете себе представить, насколько неинтересна у меня жизнь.
   -- Почему же, сеньора? -- с участием спросил Юрий. -- Чем же плоха ваша жизнь?
   -- Мой муж -- сухарь. Настоящий сухарь и даже хуже. Он и книг-то не читает, его интересуют исключительно дела. Он работает в министерстве юстиции. Можете легко представить, насколько скучно жить с таким сухарём. Если бы не сеньор Альтавас, то я бы давно сошла с ума от скуки...
   -- Думаю, что вы сгущаете краски, сеньора...
   -- Называйте меня просто Амаранта, -- попросила она, слегка качнувшись вперёд и приложив свою пухлую ручку к груди Юрия.
   -- С удовольствием, Амаранта...
   -- Скажите, Юрий, а вы вправду считаете, что у Испании и России схожие судьбы? -- это остановился возле него Августин Альтавас, советник одного из сенаторов, мужчина средних лет, элегантный, с задиристым взглядом. -- Я слышал краем уха в прошлый раз вашу беседу с бароном Хименесом.
   -- Ну, это нечто вроде моих теоретических изысканий. Ничего серьёзного.
   -- Поделитесь, Юрий, мне крайне любопытно. Что же в наших странах есть общего?
   -- Да, очень интересно, -- вставила своё слово Амаранта.
   -- Скорее схожего, чем общего, -- уточнил Полётов.
   -- Пусть схожего, -- кивнул Альтавас.
   -- Впрочем, было и общее. Например, граница.
   -- Общая граница у Испании и России? -- Альтавас в недоумении вскинул брови.
   -- В Америке, дон Августин.
   -- Верно! Никогда не задумывался над этим. Испанская Калифорния и русская Америка! Как это просто! -- Альтавас шлёпнул себя ладонью по лбу. -- Вот чем замечательны хорошие журналисты: у них глаз цепляется за то, чему остальные не придают значения.
   -- Ну а если говорить о схожести... В то время как Испания продвигалась на запад и покоряла Америку, Россия шла на восток и завоёвывала Сибирь. Это происходило примерно в одно и то же время. Пройдя весь континент, Россия переправилась через океан и пошла по западному побережью, пока не сошлась с Испанией в Калифорнии. Мы сошлись, но без войны. Никаких серьёзных конфликтов у нас не было.
   -- Интересное наблюдение. Мы шли навстречу друг другу!
   -- Более того, -- продолжил Полётов, -- наши страны примерно в одно время пережили гражданскую войну, диктатуру, а затем шагнули в мир демократических преобразований. Удивительное сходство.
   -- Действительно, -- согласился Альтавас. -- А вот и Эстебан! Наконец-то!
   В зал неторопливой походкой вошёл барон Хименес. Он поздоровался за руку с несколькими мужчинами и сделал приветственный знак Юрию.
   -- Вы ещё не успели побывать у Эстебана на вилле? У него умопомрачительный дом! Великолепные лошади! И вышколенная прислуга, -- спросил Альтавас, заглядывая Полётову в глаза, и Юрий вдруг увидел в зрачках советника особый блеск.
   "Неужели?!"
   Полётов дружески положил руку на плечо Альтаваса и мягко потрепал его.
   -- Сеньор Альтавас, -- проговорил он вкрадчиво, -- надеюсь вы замолвите за меня словечко. Кажется, у барона намечается какое-то торжество в ближайшее время? Говорят, он всегда устраивает потрясающее представление. Мне самому как-то неловко напрашиваться к нему, хоть мы уже и по-настоящему подружились.
   -- Если Эстебан забудет пригласить вас, сеньор Полётов, то вы можете прийти со мной, просто как мой друг. Я буду рад, -- Альтавас сладко улыбнулся.
   -- С удовольствием, -- Юрий снова потрепал советника по плечу.