Страница:
-- Жены у меня пока нет.
-- Тогда вам вообще наплевать, даже если испанские коллеги поднесут вам однажды памятные фотоснимки.
-- Да, -- согласился я, -- наплевать. Впрочем, если снимки окажутся хорошие, я не откажусь приобрести некоторые из них на память.
-- Хорошо, что у вас всё в порядке с чувством юмора.
В Москве меня встретила Татьяна. Она приехала в Шереметьево чуть раньше, чем самолёт совершил посадку и с нетерпением ждала моего появления.
-- Я так соскучилась! -- выпалила она мне в самое ухо, обнимая меня и прижимаясь ко мне всем телом.
-- Я тоже, -- я внимательно проследил за моими чувствами в ту минуту. Нет, я не лгал. Я очень радовался встрече с Таней. Я очень любил её. И у меня не было ни намёка на угрызение совести касательно моей связи с Моникой. Моника есть Моника. Татьяна есть Татьяна. Это разные сферы, разный уровень, разная глубина чувств. -- Я очень соскучился, Танюш, и очень хочу тебя.
-- Да я уж чувствую, -- засмеялась она. -- Твоё орудие уже наготове.
-- Если бы не толпа вокруг, я бы занялся с тобой любовью прямо здесь.
-- А я бы не занялась. Я принадлежу к числу воспитанных и добродетельных женщин, милый... Ладно, пошли. У тебя вещей больше нет? А где же грязные носки и трусы? Или ты не менял их ни разу в течение целого месяца? -- Она шаловливо постучала меня кулачком в грудь. -- Грязнуля... Мог бы завести себе какую-нибудь хорошенькую домохозяйку.
-- Я жил в гостинице и был там нарасхват. Все горничные были по уши влюблены в меня и почитали за высочайшую честь постирать мои трусы, а носки девушки забирали себе в качестве амулета, мне же покупали взамен новые.
-- Хвастун и болтун! Впрочем, я не сомневаюсь, что именно так и было...
На следующий день я поехал в Центр, встретился с моим начальством, а через неделю уже вовсю занимался заботами по устройству аккредитации в Испании. Это ни в коем случае не должно было иметь отношения к разведке. Это должна была быть обычная аккредитация. Стопроцентная. Фундаментальная. Чтобы никаких подозрений.
-- Ну, -- заговорила как-то вечером Таня, устраиваясь калачиком на диване возле меня, -- надолго ли тебя оставляют в Москве? Как продвигаются твои дела? Будет ли у нас время поворковать в нашем семейном гнёздышке?
-- Семейном? -- я с интересом повернулся к ней. -- Неужели ты надумала всё-таки выйти за меня замуж?
-- Пока нет. Но разве наш дом не похож на дом, где обитает настоящая семья? Разве я не похожа на настоящую жену?
-- Похожа.
-- Вот и наслаждайся этой семейностью. Считай себя семейным человеком, когда мы вместе.
-- Вот как ты всё поворачиваешь.
-- Очень нормально поворачиваю.
-- Сразу виден профессиональный психолог.
-- А жена разведчика сразу не видна? -- засмеялась она.
В ответ я сорвал с её губ продолжительный поцелуй. Освободившись от меня, Таня спросила:
-- Что там в твоём журнале?
-- Я привёз пять готовых статей. Кое-что ещё у меня лежит в заначке на будущее. Первых впечатлений много, материал сам складывается.
-- Это хорошо, -- задумчиво проговорила Таня.
Я заметил, что она унеслась мысленно куда-то далеко.
-- О чём загрустила? -- спросил я.
-- О твоих книгах... Получится ли у тебя теперь работать не только над статьями для "Поколения-7" и над служебными отчётами, но и над книгами? -- Таня повернулась, и я увидел прямо перед собой её блестящие чёрные глаза. -- Юрка, а почему бы тебе не предложить кому-нибудь опубликовать твои книги?
-- Какие?
-- "Пустырь", "Ведьму"...
-- Почему ты думаешь, что кто-то станет печатать их?
-- Ты уже известный журналист. Конечно, пока ещё не звезда, но у тебя уже есть имя, даром ты что ли во время учёбы в академии статьи выдавал одну за другой. У тебя есть читатели, даже поклонники, -- она хитро прищурилась. -- Вот если бы они ещё знали, что ты по совместительству и активно действующий шпион, то оторвали бы твои книги с руками, даже не интересуясь содержанием.
-- "Ведьму"? Ты бы ещё "Уснувшее озеро" предложила.
-- А почему нет?
-- Это всё далёкие какие-то для меня вещи. Давно я их написал. Признаюсь, мне даже немного стыдно предлагать их кому-то. Вот если бы я закончил "Бараний поток"...
-- Так заканчивай!
-- Времени не хватает, Танюш. Ты ведь сама всё понимаешь...
-- Вот ты и сказал своё слово. Ты сам признался.
-- В чём?
-- В том, что времени не хватает. Ты ответил на мой вопрос, останется ли у тебя время для написания книг... Не останется. Стало быть, ты губишь себя....
-- Я этого не говорил, -- возмутился я.
-- Именно это ты и сказал, Юрочка. А я тебе скажу так: если бы я могла представить, что ты оставишь литературу, то я бы никогда не пришла к тебе.
-- Ты шутишь?
-- Нет! -- Глаза Татьяны опасно сверкнули. -- Я не шучу. Ты был интересен мне тем, что не был похож на других. Ты был особенным. И вот ты начинаешь медленно, но верно терять те самые качества, которые меня покорили. Ты был силён...
-- Разве теперь я слабый?
-- Нет, не слабый. Но ты был силён своим творческим духом, а не воинским.
-- Чем тебя не устраивает воинский дух? Настоящий самурай обязан уметь сочинять стихи и владеть изысканной каллиграфией.
-- Юрик, не спорь. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Меня не интересуют ни японские четверостишья, ни красиво написанные тушью иероглифы. Ты был для меня дверью, через которую я могла входить в неведомый мне мир. Я была счастлива тем, что у меня была такая возможность. Понимаешь? Ни у кого не было такой возможности, только у меня! И этот мир был бесконечен, непредсказуем. Ты всё время что-то делал, что-то выдумывал, о чём-то рассказывал, куда-то увлекал. Я видела зачастую самые банальные вещи со столь неожиданного ракурса, что у меня захватывало дух. И этот ракурс был результатом твоего воображения. Но вот уже четыре года, как ты почти ничего не пишешь.
-- Это неправда!
-- Правда, милый мой человечек, правда. То, что ты делаешь -- я имею в виду литературу, а не твою проклятую разведку -- это даже не черновики.
Я задумался. Если быть честным перед собой, то я, конечно, за три года учёбы в академии почти ни над одной из моих книг не работал. Год, прошедший после окончания, тоже не принёс литературных результатов. Я опубликовал множество материалов в журнале, но эти материалы не имели ничего общего с тем, что я писал прежде, в них не было выхода в иные пространства, у них была иная задача.
-- Ты полагаешь, что я растерял себя? -- спросил я.
-- Не знаю, Юрочка. Но мне очень не хватает того, что ты делал раньше... чем ты был раньше. И с каждым месяцем мне не хватает этого всё больше.
-- Но...
-- Не переубеждай меня. Я знаю, что подсказывает мне сердце, -- Татьяна взмахнула руками. -- И я уверена, что твоё сердце шепчет тебе то же самое. Просто ты не слушаешь себя. Тебя задавила служба... Помнишь, как Борис Леонидович сказал тебе однажды, что разведка не терпит людей особенных? Так вот ты постепенно теряешь особенность. Ты становишься обычным. А ведь ты только начал идти по дороге твоей шпионской карьеры. Ты только начал...
-- Потерпи.
-- Долго ли? Ты только начал этот путь... На тебя ещё не обрушилась вся тяжесть твоей работы. Представь, сколько изменений произойдёт с тобой в ближайшие год-два... Ты ведь станешь совсем другим... И что тогда? Ты превратишься в чужого человека.
-- Чего ты хочешь? -- Я поднялся с дивана, чувствуя накатившее на меня раздражение и не зная, как с ним справиться. Таня была права. Спор не имел смысла. -- Чего ты хочешь?
-- Я уже сказала: отдай книги в издательство.
-- В какое? У меня нет времени искать издателя, не могу заниматься этим.
-- Я сама займусь! Дай мне доверенность. Напиши мне бумагу, что я -- твой агент.
-- Агент? -- Юрий вздрогнул.
-- Книжный агент... Боже мой, ты совершенно свихнулся на своей службе... Я ведь о книгах говорю. Я займусь твоими книгами. Ты только согласись.
-- Зачем тебе это?
-- Это подхлестнёт тебя к работе. К литературной работе. И тогда ты вернёшься в свой мир, я точно знаю это... Пусть ты даже останешься разведчиком. Просто ты будешь не таким разведчиком, как все... Поверь мне. Я знаю, что говорю.
-- Я верю тебе, малыш, верю.
СТУПЕНИ
В один из солнечных дней Юрий Полётов предстал в Мадриде перед Стариком. В разговоре участвовали ещё два сотрудника резидентуры. В конце двухчасовой беседы, в которой перед Полётовым были поставлены ближайшие задачи и обрисованы некоторые далеко идущие планы, шеф сказал:
-- Есть ещё одно дело, Юрий Николаевич, на которое я прошу обратить внимание.
-- Что именно?
-- Прошла информация о том, что в Европе сейчас действует целый ряд религиозных организаций, которые всеми силами пытаются продвигать своих людей в высшие эшелоны власти. Эти организации имеют, если верна информация, широкую агентурную сеть, что, впрочем, меня ничуть не удивляет. Сегодня любая организация имеет свою службу безопасности, разведку, контрразведку и чёрт знает что ещё. Даже какой-нибудь сраный -- простите за грубость -- игорный дом, и тот кишит своими агентами. Никогда толком не знаешь, что за контора прилипла к тебе. Ну так вот... Я хотел сказать следующее. Ничего удивительного в том, что церковники рвутся к власти, нет. Это было всегда и везде. Но дело в том, что, согласно имеющимся у нас сведениям, некоторые из этих организаций занимаются активной поддержкой русской православной церкви.
-- В России? Какой же у них интерес?
-- Одно из направлений их деятельности (ещё раз повторяю, что это информация пока ничем не подтверждена), так вот одно из направлений их работы, похоже, заключается в том, что они создают различные фонды, которые всячески пропагандируют православие, создают православные школы, стараются добиться того, чтобы церковные праздники стали государственными, -- Старик сделал многозначительную паузу. Полётов ждал продолжения. -- На первый взгляд может показаться, что в этом нет ничего серьёзного. Но наличие государственных православных праздников в нашей стране -- взрывоопасно. Государство незаметно потеряет свою светскость, попадёт под власть церкви. То же касается школ. Если в учебную программу будет внедрено изучение "Закона Божия", то это будет серьёзным шагом и опасным шагом в идеологическом воспитании. Это уже идеология, а не религия. Если уж говорить о вере, то человек должен сердцем выбирать свою веру, а насаждение любых доктрин чревато тяжёлыми последствиями. Собственно, какая разница, с помощью чего детям "пудрят мозги" -- коммунистическими символами, нацистскими или религиозными. Школы готовят будущий электорат, который в первую очередь голосовать будет за представителей церкви. Государство не имеет права становиться на одну ступеньку с церковью. Религиозность -- личный выбор человека. К сожалению, представители церкви имеют много влиятельных друзей в высших эшелонах власти и с их помощью понемногу укрепляют свои позиции. Церковь сегодня превратилась в настоящую партию. И не дай Бог нам дожить до такого времени, когда православие станет главным знаменем в нашей стране. Это будет похлеще сталинизма. Там всех клеймили за нелояльность по отношению к большевикам, а тут будут жечь на кострах за нелояльность к "истинной" вере. И абстрактное слово "грех" превратится со временем в самое страшное обвинение... Но на сегодняшний день мы имеем лишь одно -- информацию о финансировании из-за рубежа различных общественных фондов, имеющих православную окраску. На первый взгляд в этом нет ничего плохого. Однако в действительности это -- попытка подточить государственные устои. Нашу страну не удалось сломить ни открытой войной, ни экономическими санкциями, теперь, похоже, делается ставка на другие рычаги. С Запада к нам текут деньги на поддержку любых организаций, которые вносят смуту в общественную жизнь, теперь же особое внимание стало уделяться церкви.
-- Если это так, то задумано тонко, с перспективой.
-- Фундаментальное усиление одной из конфессий в стране фактически подводит базу для усиления религиозной вражды, а затем и этнической. Уже сейчас в обществе намечается раскол из-за православия: вводить религиозное образование в школе или нет. Чувствуется горячечность, церковники проявляют небывалую напористость. Не к добру... Так вот, Юрий Николаевич, надо нащупать, какие организации имеют отношение к этому, так сказать, проекту. Нам нужны люди из этих организаций.
-- Может быть, есть агенты, которые располагают соответствующими связями?
Старик посмотрел на Полётова с удивлением:
-- Если бы у нас были такие агенты, Юрий Николаевич, или было бы вообще что-нибудь осязаемое по этой теме, я бы сейчас ставил более конкретные задачи... Попробуйте поискать. Под вашей журналистской "крышей" это сделать легче, чем под любой другой. Одним словом, приступайте к работе. Да, вот ещё что. Послезавтра мы будем проводить встречу с агентом, которого потеряли три года назад. Он проходит у нас как Эль Греко. Центр прислал письмо, что Эль Греко был завербован шесть лет назад на компрометирующих материалах, затем сотрудничество было подкреплено материальной основой. Он служил в посольстве в Москве, потом вернулся на родину и исчез. Меня лично настораживает тот факт, что с ним не были проработаны условия связи на будущее. -- Старик задумался и сказал: -- Полагаю, что от Центра мы не получим ничего иного, кроме того, что нам уже прислали для размышления. На этого Эль Греко мы вышли здесь совсем недавно. Он работает курьером, напрямую связан с секретными документами. Но как вести себя с ним? Всё-таки три года прошло. За это время он мог уже покаяться в своих грехах, хотя вряд ли... В двух словах: он никак не соглашался приходить на встречу, а когда, наконец, согласился, то всё-таки не пришёл. Ни первый вариант встречи не сработал, ни запасной. Этим подозрительным Эль Греко занимается Вадим, -- резидент указал рукой на молодого человека, сидевшего в углу кабинета. -- Вадим ездил на повторные встречи через неделю, но тоже безрезультатно.
-- Похоже, Эль Греко прячется?
-- Когда мы снова вышли на него, он стал объяснять что-то невразумительное про здоровье и какую-то другую срочную работу... Очередная встреча назначена на послезавтра. Едет Вадим, так как он с ним уже знаком. Вы отправитесь туда со Степаном Пархоменко. Полагаю, что поначалу хорошенько прошвырнётесь по городу, может, заглянете в музей куда-нибудь. А затем зайдёте перекусить в "Парадисо". Все детали узнаете от Степана...
Полётов и Пархоменко появились в "Парадисо" чуть раньше назначенного срока.
-- Нервничаешь? -- Степан улыбнулся. Он был года на три старше Юрия, но выглядел совсем юнцом.
-- Тебя вон тот хлюст в полицейской форме не смущает?
-- А что с ним? Обыкновенный полицейский.
-- Топчется возле самого входа, -- с сомнением в голосе сказал Юрий.
-- Пусть топчется. Пошли внутрь.
В "Парадисо" стоял шум, играла музыка.
В глубине зала сидела за столиком темноволосая девушка. Это была переводчица резидентуры, которая в силу своей работы не могла находиться в поле зрения испанских спецслужб. Она была блондинкой, но пришла в "Парадисо" в чёрном парике. Юрий не был знаком с ней.
-- Светка чертовски хорошо выглядит, да? -- не то спросил, не констатировал Степан и подмигнул Юрию.
-- Светка?
-- Она заняла столик для Вадима. Вообще-то надо было послать менее привлекательную бабёнку.
Они устроились за стойкой, разглядывая зал через зеркало на стене. Вадим пришёл ровно в назначенный час и неторопливо проскользнул между занятыми столиками к Светлане. Она сразу поднялась, уступив своё место Вадиму, и направилась к выходу, оставив деньги за свой кофе на столе. Полётов нервничал. Ничего особенного не происходило, но он нервничал и боялся, что это могло быть видно со стороны.
-- Всё в порядке, -- проговорил Степан в свою кружку, -- вот и наш клиент.
Юрий заметил высокого худощавого мужчину в светлом костюме. Он остановился перед стойкой и взял себе бокал вина. Потоптавшись на месте, он задержал усталый взгляд на столике, где сидел Вадим, причмокнул, сглатывая вино. Юрий отчётливо видел его отражение. Его брови сложились в многозначительную складку, поднялись и упали на прежнее место. Он пошёл к Вадиму, не глядя на него впрямую, но будто подыскивая для себя место поудобнее. Остановившись, он обратился к Вадиму, спрашивая, можно ли присесть к нему. Они начали неторопливый разговор.
Когда всё закончилось, Полётов чувствовал себя прескверно.
-- Нервы? -- посочувствовал Степан.
-- Они самые, -- признался Юрий, -- не думал, что меня так продерёт.
-- Сейчас прямым ходом к Старику. Доложим, порадуем.
Вечером, когда у Старика появился Вадим, стало известно позже, что встреча с Эль Греко прошла удачно, агент согласился вернуться к работе.
-- Можно отметить этот факт стаканчиком красного вина, -- предложил Степан.
-- Ваше право, ребята, -- кивнул Старик. -- Только без меня. Сердце что-то пошаливает. Хочу отдохнуть. Завтра много неотложных дел.
Через два дня Полётов улетал в Барселону. Зайдя к Старику попрощаться, он застал резидента в угрюмом настроении.
-- Что-нибудь случилось? -- спросил Юрий, усаживаясь в кресло напротив шефа. -- Я не вовремя?
-- Вы не можете быть не вовремя, Юрий Николаевич, так как я назначил вам именно это время для встречи. На мою хмурость не обращайте внимания. Возраст сказывается, случаются приступы хандры... Но это между нами... Вы-то как? Готовы лететь?
-- Perfecto, -- отозвался Полётов. -- Всё отлично.
Резидент достал из-под стола банку растворимого кофе и протянул её Полётову:
-- Это надо передать сеньору Отеро Де Сильва, он руководит газетой "Финансьял". Вас к нему направляет ваш общий друг Кирпиченко. Кофе -- подарок от Кирпиченко. При встрече обязательно подчеркните, что именно от Кирпиченко. Это очень важно. В кофейной банке лежат деньги, плата за выполненную работу... Согласно легенде, у вас заказ на статью о каких-нибудь финансовых проблемах российских портов, поэтому вам нужна помощь Отеро в проведении сравнительного анализа с испанскими морскими портами. Детали додумайте сами. Адрес "Финансьяля" найдёте в любом справочнике... Теперь касательно вашего Историка, -- резидент сделал паузу, и Юрий внутренне напрягся, представив лицо Моники. -- Начинайте разработку. Я получил добро из Центра. Впрочем, вы, должно быть, сами слышали об этом, когда ездили в Москву. Нет? Ну, теперь слышите от меня... Ведите себя мягко, Юрий Николаевич, девушка должна чувствовать дружеское, очень дружеское участие. Начните готовить её к мысли, что она сможет поступить в университет и что вы постараетесь найти для этого нужную поддержку. Никаких гарантий не давайте. Пусть начинает заниматься, пусть готовится, пусть прикладывает силы, а мы создадим нужную поддержку с нашей стороны. Поглядим, как будут развиваться события...
Выйдя из кабинета резидента, Юрий машинально взвесил в руке банку с растворимым кофе, но думал при этом о Монике. Значит, милая девушка всё-таки будет превращена в орудие разведки. Юрию стало грустно. Он вдруг почувствовал себя так, будто кто-то огромный и наглый вторгся в его личную жизнь. Да, он сошёлся с Моникой только по служебной необходимости, ему нужна была женщина в Барселоне, может, даже не одна...
-- Я видел афишу, открывается сезон корриды. Не составишь мне компанию? -- спросил Юрий.
-- Нет, -- сухо сказала Моника.
-- Почему?
-- Так... Не люблю корриду...
-- Но почему?
Она пожала плечами и не ответила. Прошло несколько минут, и девушка вдруг заговорила:
-- Ладно, я скажу... У меня был парень, его звали Маноло. Он был хороший матадор, к нему только-только начала приходить настоящая слава... И вот бык убил его... Я сама видела... Это выглядело ужасно... Как кукла, мягкая, помятая, безвольная, он висел на рогах, а потом упал под ноги быку. И никто из его команды не сумел помочь ему. А ведь Маноло был очень ловок и силён. Я боготворила его тело, такое стройное, мускулистое, гибкое... Я ненавижу корриду и с тех пор ни разу не была на арене. Ты понимаешь меня?
-- Понимаю. Ты уж извини, что я завёл этот разговор. Я схожу на представление сам.
-- Сходи. Нельзя понять Испанию, не побывав ни разу на корриде.
"Пласа де торос Монументаль" производила впечатление мощного античного сооружения. Слившись с пёстрым людским потоком, Полётов устремился внутрь, испытывая чувство мистического восторга. Проходя под сводами тёмной каменной арки, он ощутил себя жителем древнего мира, которого манил к себе запах потных гладиаторов, обещавший потоки крови и яростную схватку за жизнь. Зрители возбуждённо гудели, перекрикивались, приветственно помахивали друг другу. Звучал оркестр.
Если судить о зрелищности корриды по обилию крови, то Юрию повезло. Первый выпущенный на арену бык сбросил с лошадей трёх пикадоров, поджидавших его с пиками наперевес; две лошади упали замертво, заливая песок тёмной кровью; у одной из них вывалились кишки; третья в испуге металась туда-сюда, свалив набок свои защитные покрывала. Рёв публики оглушил Полётова, люди повскакивали с мест, размахивая руками. Свирепость быка привела толпу в восторг.
-- Оле! С этим будет нелегко сладить! -- бешено вопил кто-то из-за спины Юрия.
Служители бегали по арене с большими корзинами песка, засыпая лужи крови. Под громкие аплодисменты на арене появились новые всадники с пиками. Глаза лошадей были закрыты щитками, чтобы вид свирепого быка не пугал их, но животные чуяли кровь и присутствие мёртвых коней, и это заставляло их сильно нервничать. Они отказывались повиноваться наездникам, и публика обрушивала за это на пикадоров лавину насмешек.
В конце концов появился матадор со шпагой в руке, помахивая ею, как тросточкой. Со стороны казалось невероятным, что эта крохотная булавочка могла сразить тяжеленную тушу быка с одного удара. Матадор развернул мулету -- красное полотно -- и, подступив к быку на пугающе-близкое расстояние, сделал несколько взмахов перед мордой животного. Бык рванулся вперёд, воткнутые в его спину банделильи -- украшенные цветами и пёстрыми лентами короткие дротики -- вздрогнули, надорвали кожу быка острыми наконечниками. Из-под них побежала кровь. Кровь была хорошо видна. Юрию казалось, что она стекала по телу быка двумя волнами -- тёмной и ярко-алой.
"Какая разная кровь в одном теле", -- подумал он.
Каждый взмах мулеты в руках матадора вызывал восторженный рёв толпы, зрители вскидывали вверх руки, размахивали белыми платками, и тогда казалось, что над стадионом вдруг начинали трепетать сотни тысяч белоснежных мотыльков.
Вот тореро сделал очередное элегантное движение, пропуская мощную тушу быка в нескольких сантиметрах от своего бедра. Послышались отдельные голоса, выкрикивавшие имя тореадора.
-- Маррон! Маррон!
Бык споткнулся, тряхнул пыльной спиной, от чего кровь потекла из ран с новой силой, оставляя грязные следы на тёмной шкуре.
Полётова потрясла атмосфера цирка, охвативший всех дух безумства. Не шум, не яркие краски, не ловкость пышно наряженных toreros, но правивший на арене дух поверг Юрия в мрачное настроение. На глазах у зрителей тореадоры подвергали себя смертельной опасности. Справедливая ли, честная ли это была игра, затеянная людьми против могучего рогатого животного? Равны ли были их шансы? Не в том суть. Они выставляли смерть на показ. Они проливали кровь ради толпы, они убивали ради толпы. А почему бы тогда не выходить красиво одетым сеньорам и не играть на глазах у восторженной публики в "русскую рулетку"? Пять попыток застрелиться при одном патроне в барабане. Чем это развлечение было хуже корриды?..
Шпага матадора вошла точно и невероятно мягко. Бык отступил на шаг, его задние ноги подогнулись, он вздрогнул и в следующую секунду тяжело свалился на песок. Тореро элегантно поклонился зрителям и подошёл к неподвижной чёрной туше. Шпага вонзилась в быка по самую рукоятку, её совсем не было видно. Матадор выдернул своё оружие и поднял его над собой. Толпа бешено кричала.
Юрий поднялся и направился к выходу. Нет, коррида не пробудила в нём восторга.
Медленно шагая вверх по улице, он слышал за спиной звуки оркестра. Праздник в цирке продолжался. На арену выпустили очередного быка.
Полётов остановился перед крохотным кафетерием и взял себе бокадильо с ветчиной. Несколько мужчин сидели в глубине заведения и неторопливо отправляли в рот порции паэльи, окуная хлеб в тарелочки с густым соусом и запивая красным вином.
На углу улицы, которая вела к отелю "Арагон", Полётов зашёл в фотоателье, на которое обратил внимание ещё вчера.
-- Добрый вечер! Могу я оставить вам фотоплёнки? У меня их пять штук.
Заказ приняла совсем молодая девушка. Она осмотрела Юрия с ног до головы огромными глазищами, причмокнула пухлыми ярко накрашенными губами и протянула квитанцию.
-- Кто у вас тут хозяин? -- поинтересовался Юрий.
-- Сеньор Суарес.
-- С ним можно поговорить?
Девушка недовольно пожала плечами, похоже, собираясь заворчать, и сжала свои вишнёвые губы.
-- У вас прекрасный кулон, сеньорита, -- сказал Юрий, указав на болтавшуюся у неё на шее безделушку, и одарил её улыбкой, которая должна была растопить даже сердце андерсеновской снежной королевы. Она повела чёрной бровью и усмехнулась, мол, у неё всё прекрасно. Юрий поторопился довести начатое наступление до конца и вкрадчиво проговорил: -- Если бы я знал хотя бы два-три десятка слов по-каталонски, я бы наговорил вам кучу настоящих любезностей. Увы! Я говорю лишь по-испански и то не слишком уверенно, я ведь приехал из другой страны.
-- Тогда вам вообще наплевать, даже если испанские коллеги поднесут вам однажды памятные фотоснимки.
-- Да, -- согласился я, -- наплевать. Впрочем, если снимки окажутся хорошие, я не откажусь приобрести некоторые из них на память.
-- Хорошо, что у вас всё в порядке с чувством юмора.
* * *
В Москве меня встретила Татьяна. Она приехала в Шереметьево чуть раньше, чем самолёт совершил посадку и с нетерпением ждала моего появления.
-- Я так соскучилась! -- выпалила она мне в самое ухо, обнимая меня и прижимаясь ко мне всем телом.
-- Я тоже, -- я внимательно проследил за моими чувствами в ту минуту. Нет, я не лгал. Я очень радовался встрече с Таней. Я очень любил её. И у меня не было ни намёка на угрызение совести касательно моей связи с Моникой. Моника есть Моника. Татьяна есть Татьяна. Это разные сферы, разный уровень, разная глубина чувств. -- Я очень соскучился, Танюш, и очень хочу тебя.
-- Да я уж чувствую, -- засмеялась она. -- Твоё орудие уже наготове.
-- Если бы не толпа вокруг, я бы занялся с тобой любовью прямо здесь.
-- А я бы не занялась. Я принадлежу к числу воспитанных и добродетельных женщин, милый... Ладно, пошли. У тебя вещей больше нет? А где же грязные носки и трусы? Или ты не менял их ни разу в течение целого месяца? -- Она шаловливо постучала меня кулачком в грудь. -- Грязнуля... Мог бы завести себе какую-нибудь хорошенькую домохозяйку.
-- Я жил в гостинице и был там нарасхват. Все горничные были по уши влюблены в меня и почитали за высочайшую честь постирать мои трусы, а носки девушки забирали себе в качестве амулета, мне же покупали взамен новые.
-- Хвастун и болтун! Впрочем, я не сомневаюсь, что именно так и было...
На следующий день я поехал в Центр, встретился с моим начальством, а через неделю уже вовсю занимался заботами по устройству аккредитации в Испании. Это ни в коем случае не должно было иметь отношения к разведке. Это должна была быть обычная аккредитация. Стопроцентная. Фундаментальная. Чтобы никаких подозрений.
-- Ну, -- заговорила как-то вечером Таня, устраиваясь калачиком на диване возле меня, -- надолго ли тебя оставляют в Москве? Как продвигаются твои дела? Будет ли у нас время поворковать в нашем семейном гнёздышке?
-- Семейном? -- я с интересом повернулся к ней. -- Неужели ты надумала всё-таки выйти за меня замуж?
-- Пока нет. Но разве наш дом не похож на дом, где обитает настоящая семья? Разве я не похожа на настоящую жену?
-- Похожа.
-- Вот и наслаждайся этой семейностью. Считай себя семейным человеком, когда мы вместе.
-- Вот как ты всё поворачиваешь.
-- Очень нормально поворачиваю.
-- Сразу виден профессиональный психолог.
-- А жена разведчика сразу не видна? -- засмеялась она.
В ответ я сорвал с её губ продолжительный поцелуй. Освободившись от меня, Таня спросила:
-- Что там в твоём журнале?
-- Я привёз пять готовых статей. Кое-что ещё у меня лежит в заначке на будущее. Первых впечатлений много, материал сам складывается.
-- Это хорошо, -- задумчиво проговорила Таня.
Я заметил, что она унеслась мысленно куда-то далеко.
-- О чём загрустила? -- спросил я.
-- О твоих книгах... Получится ли у тебя теперь работать не только над статьями для "Поколения-7" и над служебными отчётами, но и над книгами? -- Таня повернулась, и я увидел прямо перед собой её блестящие чёрные глаза. -- Юрка, а почему бы тебе не предложить кому-нибудь опубликовать твои книги?
-- Какие?
-- "Пустырь", "Ведьму"...
-- Почему ты думаешь, что кто-то станет печатать их?
-- Ты уже известный журналист. Конечно, пока ещё не звезда, но у тебя уже есть имя, даром ты что ли во время учёбы в академии статьи выдавал одну за другой. У тебя есть читатели, даже поклонники, -- она хитро прищурилась. -- Вот если бы они ещё знали, что ты по совместительству и активно действующий шпион, то оторвали бы твои книги с руками, даже не интересуясь содержанием.
-- "Ведьму"? Ты бы ещё "Уснувшее озеро" предложила.
-- А почему нет?
-- Это всё далёкие какие-то для меня вещи. Давно я их написал. Признаюсь, мне даже немного стыдно предлагать их кому-то. Вот если бы я закончил "Бараний поток"...
-- Так заканчивай!
-- Времени не хватает, Танюш. Ты ведь сама всё понимаешь...
-- Вот ты и сказал своё слово. Ты сам признался.
-- В чём?
-- В том, что времени не хватает. Ты ответил на мой вопрос, останется ли у тебя время для написания книг... Не останется. Стало быть, ты губишь себя....
-- Я этого не говорил, -- возмутился я.
-- Именно это ты и сказал, Юрочка. А я тебе скажу так: если бы я могла представить, что ты оставишь литературу, то я бы никогда не пришла к тебе.
-- Ты шутишь?
-- Нет! -- Глаза Татьяны опасно сверкнули. -- Я не шучу. Ты был интересен мне тем, что не был похож на других. Ты был особенным. И вот ты начинаешь медленно, но верно терять те самые качества, которые меня покорили. Ты был силён...
-- Разве теперь я слабый?
-- Нет, не слабый. Но ты был силён своим творческим духом, а не воинским.
-- Чем тебя не устраивает воинский дух? Настоящий самурай обязан уметь сочинять стихи и владеть изысканной каллиграфией.
-- Юрик, не спорь. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Меня не интересуют ни японские четверостишья, ни красиво написанные тушью иероглифы. Ты был для меня дверью, через которую я могла входить в неведомый мне мир. Я была счастлива тем, что у меня была такая возможность. Понимаешь? Ни у кого не было такой возможности, только у меня! И этот мир был бесконечен, непредсказуем. Ты всё время что-то делал, что-то выдумывал, о чём-то рассказывал, куда-то увлекал. Я видела зачастую самые банальные вещи со столь неожиданного ракурса, что у меня захватывало дух. И этот ракурс был результатом твоего воображения. Но вот уже четыре года, как ты почти ничего не пишешь.
-- Это неправда!
-- Правда, милый мой человечек, правда. То, что ты делаешь -- я имею в виду литературу, а не твою проклятую разведку -- это даже не черновики.
Я задумался. Если быть честным перед собой, то я, конечно, за три года учёбы в академии почти ни над одной из моих книг не работал. Год, прошедший после окончания, тоже не принёс литературных результатов. Я опубликовал множество материалов в журнале, но эти материалы не имели ничего общего с тем, что я писал прежде, в них не было выхода в иные пространства, у них была иная задача.
-- Ты полагаешь, что я растерял себя? -- спросил я.
-- Не знаю, Юрочка. Но мне очень не хватает того, что ты делал раньше... чем ты был раньше. И с каждым месяцем мне не хватает этого всё больше.
-- Но...
-- Не переубеждай меня. Я знаю, что подсказывает мне сердце, -- Татьяна взмахнула руками. -- И я уверена, что твоё сердце шепчет тебе то же самое. Просто ты не слушаешь себя. Тебя задавила служба... Помнишь, как Борис Леонидович сказал тебе однажды, что разведка не терпит людей особенных? Так вот ты постепенно теряешь особенность. Ты становишься обычным. А ведь ты только начал идти по дороге твоей шпионской карьеры. Ты только начал...
-- Потерпи.
-- Долго ли? Ты только начал этот путь... На тебя ещё не обрушилась вся тяжесть твоей работы. Представь, сколько изменений произойдёт с тобой в ближайшие год-два... Ты ведь станешь совсем другим... И что тогда? Ты превратишься в чужого человека.
-- Чего ты хочешь? -- Я поднялся с дивана, чувствуя накатившее на меня раздражение и не зная, как с ним справиться. Таня была права. Спор не имел смысла. -- Чего ты хочешь?
-- Я уже сказала: отдай книги в издательство.
-- В какое? У меня нет времени искать издателя, не могу заниматься этим.
-- Я сама займусь! Дай мне доверенность. Напиши мне бумагу, что я -- твой агент.
-- Агент? -- Юрий вздрогнул.
-- Книжный агент... Боже мой, ты совершенно свихнулся на своей службе... Я ведь о книгах говорю. Я займусь твоими книгами. Ты только согласись.
-- Зачем тебе это?
-- Это подхлестнёт тебя к работе. К литературной работе. И тогда ты вернёшься в свой мир, я точно знаю это... Пусть ты даже останешься разведчиком. Просто ты будешь не таким разведчиком, как все... Поверь мне. Я знаю, что говорю.
-- Я верю тебе, малыш, верю.
СТУПЕНИ
В один из солнечных дней Юрий Полётов предстал в Мадриде перед Стариком. В разговоре участвовали ещё два сотрудника резидентуры. В конце двухчасовой беседы, в которой перед Полётовым были поставлены ближайшие задачи и обрисованы некоторые далеко идущие планы, шеф сказал:
-- Есть ещё одно дело, Юрий Николаевич, на которое я прошу обратить внимание.
-- Что именно?
-- Прошла информация о том, что в Европе сейчас действует целый ряд религиозных организаций, которые всеми силами пытаются продвигать своих людей в высшие эшелоны власти. Эти организации имеют, если верна информация, широкую агентурную сеть, что, впрочем, меня ничуть не удивляет. Сегодня любая организация имеет свою службу безопасности, разведку, контрразведку и чёрт знает что ещё. Даже какой-нибудь сраный -- простите за грубость -- игорный дом, и тот кишит своими агентами. Никогда толком не знаешь, что за контора прилипла к тебе. Ну так вот... Я хотел сказать следующее. Ничего удивительного в том, что церковники рвутся к власти, нет. Это было всегда и везде. Но дело в том, что, согласно имеющимся у нас сведениям, некоторые из этих организаций занимаются активной поддержкой русской православной церкви.
-- В России? Какой же у них интерес?
-- Одно из направлений их деятельности (ещё раз повторяю, что это информация пока ничем не подтверждена), так вот одно из направлений их работы, похоже, заключается в том, что они создают различные фонды, которые всячески пропагандируют православие, создают православные школы, стараются добиться того, чтобы церковные праздники стали государственными, -- Старик сделал многозначительную паузу. Полётов ждал продолжения. -- На первый взгляд может показаться, что в этом нет ничего серьёзного. Но наличие государственных православных праздников в нашей стране -- взрывоопасно. Государство незаметно потеряет свою светскость, попадёт под власть церкви. То же касается школ. Если в учебную программу будет внедрено изучение "Закона Божия", то это будет серьёзным шагом и опасным шагом в идеологическом воспитании. Это уже идеология, а не религия. Если уж говорить о вере, то человек должен сердцем выбирать свою веру, а насаждение любых доктрин чревато тяжёлыми последствиями. Собственно, какая разница, с помощью чего детям "пудрят мозги" -- коммунистическими символами, нацистскими или религиозными. Школы готовят будущий электорат, который в первую очередь голосовать будет за представителей церкви. Государство не имеет права становиться на одну ступеньку с церковью. Религиозность -- личный выбор человека. К сожалению, представители церкви имеют много влиятельных друзей в высших эшелонах власти и с их помощью понемногу укрепляют свои позиции. Церковь сегодня превратилась в настоящую партию. И не дай Бог нам дожить до такого времени, когда православие станет главным знаменем в нашей стране. Это будет похлеще сталинизма. Там всех клеймили за нелояльность по отношению к большевикам, а тут будут жечь на кострах за нелояльность к "истинной" вере. И абстрактное слово "грех" превратится со временем в самое страшное обвинение... Но на сегодняшний день мы имеем лишь одно -- информацию о финансировании из-за рубежа различных общественных фондов, имеющих православную окраску. На первый взгляд в этом нет ничего плохого. Однако в действительности это -- попытка подточить государственные устои. Нашу страну не удалось сломить ни открытой войной, ни экономическими санкциями, теперь, похоже, делается ставка на другие рычаги. С Запада к нам текут деньги на поддержку любых организаций, которые вносят смуту в общественную жизнь, теперь же особое внимание стало уделяться церкви.
-- Если это так, то задумано тонко, с перспективой.
-- Фундаментальное усиление одной из конфессий в стране фактически подводит базу для усиления религиозной вражды, а затем и этнической. Уже сейчас в обществе намечается раскол из-за православия: вводить религиозное образование в школе или нет. Чувствуется горячечность, церковники проявляют небывалую напористость. Не к добру... Так вот, Юрий Николаевич, надо нащупать, какие организации имеют отношение к этому, так сказать, проекту. Нам нужны люди из этих организаций.
-- Может быть, есть агенты, которые располагают соответствующими связями?
Старик посмотрел на Полётова с удивлением:
-- Если бы у нас были такие агенты, Юрий Николаевич, или было бы вообще что-нибудь осязаемое по этой теме, я бы сейчас ставил более конкретные задачи... Попробуйте поискать. Под вашей журналистской "крышей" это сделать легче, чем под любой другой. Одним словом, приступайте к работе. Да, вот ещё что. Послезавтра мы будем проводить встречу с агентом, которого потеряли три года назад. Он проходит у нас как Эль Греко. Центр прислал письмо, что Эль Греко был завербован шесть лет назад на компрометирующих материалах, затем сотрудничество было подкреплено материальной основой. Он служил в посольстве в Москве, потом вернулся на родину и исчез. Меня лично настораживает тот факт, что с ним не были проработаны условия связи на будущее. -- Старик задумался и сказал: -- Полагаю, что от Центра мы не получим ничего иного, кроме того, что нам уже прислали для размышления. На этого Эль Греко мы вышли здесь совсем недавно. Он работает курьером, напрямую связан с секретными документами. Но как вести себя с ним? Всё-таки три года прошло. За это время он мог уже покаяться в своих грехах, хотя вряд ли... В двух словах: он никак не соглашался приходить на встречу, а когда, наконец, согласился, то всё-таки не пришёл. Ни первый вариант встречи не сработал, ни запасной. Этим подозрительным Эль Греко занимается Вадим, -- резидент указал рукой на молодого человека, сидевшего в углу кабинета. -- Вадим ездил на повторные встречи через неделю, но тоже безрезультатно.
-- Похоже, Эль Греко прячется?
-- Когда мы снова вышли на него, он стал объяснять что-то невразумительное про здоровье и какую-то другую срочную работу... Очередная встреча назначена на послезавтра. Едет Вадим, так как он с ним уже знаком. Вы отправитесь туда со Степаном Пархоменко. Полагаю, что поначалу хорошенько прошвырнётесь по городу, может, заглянете в музей куда-нибудь. А затем зайдёте перекусить в "Парадисо". Все детали узнаете от Степана...
Полётов и Пархоменко появились в "Парадисо" чуть раньше назначенного срока.
-- Нервничаешь? -- Степан улыбнулся. Он был года на три старше Юрия, но выглядел совсем юнцом.
-- Тебя вон тот хлюст в полицейской форме не смущает?
-- А что с ним? Обыкновенный полицейский.
-- Топчется возле самого входа, -- с сомнением в голосе сказал Юрий.
-- Пусть топчется. Пошли внутрь.
В "Парадисо" стоял шум, играла музыка.
В глубине зала сидела за столиком темноволосая девушка. Это была переводчица резидентуры, которая в силу своей работы не могла находиться в поле зрения испанских спецслужб. Она была блондинкой, но пришла в "Парадисо" в чёрном парике. Юрий не был знаком с ней.
-- Светка чертовски хорошо выглядит, да? -- не то спросил, не констатировал Степан и подмигнул Юрию.
-- Светка?
-- Она заняла столик для Вадима. Вообще-то надо было послать менее привлекательную бабёнку.
Они устроились за стойкой, разглядывая зал через зеркало на стене. Вадим пришёл ровно в назначенный час и неторопливо проскользнул между занятыми столиками к Светлане. Она сразу поднялась, уступив своё место Вадиму, и направилась к выходу, оставив деньги за свой кофе на столе. Полётов нервничал. Ничего особенного не происходило, но он нервничал и боялся, что это могло быть видно со стороны.
-- Всё в порядке, -- проговорил Степан в свою кружку, -- вот и наш клиент.
Юрий заметил высокого худощавого мужчину в светлом костюме. Он остановился перед стойкой и взял себе бокал вина. Потоптавшись на месте, он задержал усталый взгляд на столике, где сидел Вадим, причмокнул, сглатывая вино. Юрий отчётливо видел его отражение. Его брови сложились в многозначительную складку, поднялись и упали на прежнее место. Он пошёл к Вадиму, не глядя на него впрямую, но будто подыскивая для себя место поудобнее. Остановившись, он обратился к Вадиму, спрашивая, можно ли присесть к нему. Они начали неторопливый разговор.
Когда всё закончилось, Полётов чувствовал себя прескверно.
-- Нервы? -- посочувствовал Степан.
-- Они самые, -- признался Юрий, -- не думал, что меня так продерёт.
-- Сейчас прямым ходом к Старику. Доложим, порадуем.
Вечером, когда у Старика появился Вадим, стало известно позже, что встреча с Эль Греко прошла удачно, агент согласился вернуться к работе.
-- Можно отметить этот факт стаканчиком красного вина, -- предложил Степан.
-- Ваше право, ребята, -- кивнул Старик. -- Только без меня. Сердце что-то пошаливает. Хочу отдохнуть. Завтра много неотложных дел.
Через два дня Полётов улетал в Барселону. Зайдя к Старику попрощаться, он застал резидента в угрюмом настроении.
-- Что-нибудь случилось? -- спросил Юрий, усаживаясь в кресло напротив шефа. -- Я не вовремя?
-- Вы не можете быть не вовремя, Юрий Николаевич, так как я назначил вам именно это время для встречи. На мою хмурость не обращайте внимания. Возраст сказывается, случаются приступы хандры... Но это между нами... Вы-то как? Готовы лететь?
-- Perfecto, -- отозвался Полётов. -- Всё отлично.
Резидент достал из-под стола банку растворимого кофе и протянул её Полётову:
-- Это надо передать сеньору Отеро Де Сильва, он руководит газетой "Финансьял". Вас к нему направляет ваш общий друг Кирпиченко. Кофе -- подарок от Кирпиченко. При встрече обязательно подчеркните, что именно от Кирпиченко. Это очень важно. В кофейной банке лежат деньги, плата за выполненную работу... Согласно легенде, у вас заказ на статью о каких-нибудь финансовых проблемах российских портов, поэтому вам нужна помощь Отеро в проведении сравнительного анализа с испанскими морскими портами. Детали додумайте сами. Адрес "Финансьяля" найдёте в любом справочнике... Теперь касательно вашего Историка, -- резидент сделал паузу, и Юрий внутренне напрягся, представив лицо Моники. -- Начинайте разработку. Я получил добро из Центра. Впрочем, вы, должно быть, сами слышали об этом, когда ездили в Москву. Нет? Ну, теперь слышите от меня... Ведите себя мягко, Юрий Николаевич, девушка должна чувствовать дружеское, очень дружеское участие. Начните готовить её к мысли, что она сможет поступить в университет и что вы постараетесь найти для этого нужную поддержку. Никаких гарантий не давайте. Пусть начинает заниматься, пусть готовится, пусть прикладывает силы, а мы создадим нужную поддержку с нашей стороны. Поглядим, как будут развиваться события...
Выйдя из кабинета резидента, Юрий машинально взвесил в руке банку с растворимым кофе, но думал при этом о Монике. Значит, милая девушка всё-таки будет превращена в орудие разведки. Юрию стало грустно. Он вдруг почувствовал себя так, будто кто-то огромный и наглый вторгся в его личную жизнь. Да, он сошёлся с Моникой только по служебной необходимости, ему нужна была женщина в Барселоне, может, даже не одна...
* * *
-- Я видел афишу, открывается сезон корриды. Не составишь мне компанию? -- спросил Юрий.
-- Нет, -- сухо сказала Моника.
-- Почему?
-- Так... Не люблю корриду...
-- Но почему?
Она пожала плечами и не ответила. Прошло несколько минут, и девушка вдруг заговорила:
-- Ладно, я скажу... У меня был парень, его звали Маноло. Он был хороший матадор, к нему только-только начала приходить настоящая слава... И вот бык убил его... Я сама видела... Это выглядело ужасно... Как кукла, мягкая, помятая, безвольная, он висел на рогах, а потом упал под ноги быку. И никто из его команды не сумел помочь ему. А ведь Маноло был очень ловок и силён. Я боготворила его тело, такое стройное, мускулистое, гибкое... Я ненавижу корриду и с тех пор ни разу не была на арене. Ты понимаешь меня?
-- Понимаю. Ты уж извини, что я завёл этот разговор. Я схожу на представление сам.
-- Сходи. Нельзя понять Испанию, не побывав ни разу на корриде.
"Пласа де торос Монументаль" производила впечатление мощного античного сооружения. Слившись с пёстрым людским потоком, Полётов устремился внутрь, испытывая чувство мистического восторга. Проходя под сводами тёмной каменной арки, он ощутил себя жителем древнего мира, которого манил к себе запах потных гладиаторов, обещавший потоки крови и яростную схватку за жизнь. Зрители возбуждённо гудели, перекрикивались, приветственно помахивали друг другу. Звучал оркестр.
Если судить о зрелищности корриды по обилию крови, то Юрию повезло. Первый выпущенный на арену бык сбросил с лошадей трёх пикадоров, поджидавших его с пиками наперевес; две лошади упали замертво, заливая песок тёмной кровью; у одной из них вывалились кишки; третья в испуге металась туда-сюда, свалив набок свои защитные покрывала. Рёв публики оглушил Полётова, люди повскакивали с мест, размахивая руками. Свирепость быка привела толпу в восторг.
-- Оле! С этим будет нелегко сладить! -- бешено вопил кто-то из-за спины Юрия.
Служители бегали по арене с большими корзинами песка, засыпая лужи крови. Под громкие аплодисменты на арене появились новые всадники с пиками. Глаза лошадей были закрыты щитками, чтобы вид свирепого быка не пугал их, но животные чуяли кровь и присутствие мёртвых коней, и это заставляло их сильно нервничать. Они отказывались повиноваться наездникам, и публика обрушивала за это на пикадоров лавину насмешек.
В конце концов появился матадор со шпагой в руке, помахивая ею, как тросточкой. Со стороны казалось невероятным, что эта крохотная булавочка могла сразить тяжеленную тушу быка с одного удара. Матадор развернул мулету -- красное полотно -- и, подступив к быку на пугающе-близкое расстояние, сделал несколько взмахов перед мордой животного. Бык рванулся вперёд, воткнутые в его спину банделильи -- украшенные цветами и пёстрыми лентами короткие дротики -- вздрогнули, надорвали кожу быка острыми наконечниками. Из-под них побежала кровь. Кровь была хорошо видна. Юрию казалось, что она стекала по телу быка двумя волнами -- тёмной и ярко-алой.
"Какая разная кровь в одном теле", -- подумал он.
Каждый взмах мулеты в руках матадора вызывал восторженный рёв толпы, зрители вскидывали вверх руки, размахивали белыми платками, и тогда казалось, что над стадионом вдруг начинали трепетать сотни тысяч белоснежных мотыльков.
Вот тореро сделал очередное элегантное движение, пропуская мощную тушу быка в нескольких сантиметрах от своего бедра. Послышались отдельные голоса, выкрикивавшие имя тореадора.
-- Маррон! Маррон!
Бык споткнулся, тряхнул пыльной спиной, от чего кровь потекла из ран с новой силой, оставляя грязные следы на тёмной шкуре.
Полётова потрясла атмосфера цирка, охвативший всех дух безумства. Не шум, не яркие краски, не ловкость пышно наряженных toreros, но правивший на арене дух поверг Юрия в мрачное настроение. На глазах у зрителей тореадоры подвергали себя смертельной опасности. Справедливая ли, честная ли это была игра, затеянная людьми против могучего рогатого животного? Равны ли были их шансы? Не в том суть. Они выставляли смерть на показ. Они проливали кровь ради толпы, они убивали ради толпы. А почему бы тогда не выходить красиво одетым сеньорам и не играть на глазах у восторженной публики в "русскую рулетку"? Пять попыток застрелиться при одном патроне в барабане. Чем это развлечение было хуже корриды?..
Шпага матадора вошла точно и невероятно мягко. Бык отступил на шаг, его задние ноги подогнулись, он вздрогнул и в следующую секунду тяжело свалился на песок. Тореро элегантно поклонился зрителям и подошёл к неподвижной чёрной туше. Шпага вонзилась в быка по самую рукоятку, её совсем не было видно. Матадор выдернул своё оружие и поднял его над собой. Толпа бешено кричала.
Юрий поднялся и направился к выходу. Нет, коррида не пробудила в нём восторга.
Медленно шагая вверх по улице, он слышал за спиной звуки оркестра. Праздник в цирке продолжался. На арену выпустили очередного быка.
Полётов остановился перед крохотным кафетерием и взял себе бокадильо с ветчиной. Несколько мужчин сидели в глубине заведения и неторопливо отправляли в рот порции паэльи, окуная хлеб в тарелочки с густым соусом и запивая красным вином.
На углу улицы, которая вела к отелю "Арагон", Полётов зашёл в фотоателье, на которое обратил внимание ещё вчера.
-- Добрый вечер! Могу я оставить вам фотоплёнки? У меня их пять штук.
Заказ приняла совсем молодая девушка. Она осмотрела Юрия с ног до головы огромными глазищами, причмокнула пухлыми ярко накрашенными губами и протянула квитанцию.
-- Кто у вас тут хозяин? -- поинтересовался Юрий.
-- Сеньор Суарес.
-- С ним можно поговорить?
Девушка недовольно пожала плечами, похоже, собираясь заворчать, и сжала свои вишнёвые губы.
-- У вас прекрасный кулон, сеньорита, -- сказал Юрий, указав на болтавшуюся у неё на шее безделушку, и одарил её улыбкой, которая должна была растопить даже сердце андерсеновской снежной королевы. Она повела чёрной бровью и усмехнулась, мол, у неё всё прекрасно. Юрий поторопился довести начатое наступление до конца и вкрадчиво проговорил: -- Если бы я знал хотя бы два-три десятка слов по-каталонски, я бы наговорил вам кучу настоящих любезностей. Увы! Я говорю лишь по-испански и то не слишком уверенно, я ведь приехал из другой страны.