Ветер Андрей. Под сводами высокой лжи

   -- Это была маленькая фирма, скромная, но занималась полезным делом. У моего друга остались связи, будет жаль не использовать их.
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Хотелось бы изыскать возможность для пересылки новых материалов. Это можно было бы сделать с помощью "Папирусного дома". Скажем, заключить с издательством контракт на приобретение через их посредничество того, что нам нужно. Раз ты хорошо знаком с госпожой Кинжаловой, Юрий, ты смог бы ускорить этот процесс
   -- Допустим, я соглашусь помочь тебе... -- задумался Полётов.
   -- Не мне, а моему другу.
   -- Пусть так... Что я получу с этого? Ты признался, что там не всё чисто, Джордж. У меня известное имя, и мне бы не хотелось замарать его. Кроме того, давай говорить, как принято у деловых людей. За услуги следует платить.
   -- Об этом не беспокойся. Мой друг не страдает скупостью, -- американец потёр ладонью взмокший лоб. -- Может, возьмём вина? Я вчера выпил лишнего, теперь внутри всё пересохло.
   Юрий согласился. Они выпили по два бокала вина, продолжая беседовать теперь уже на отвлечённые темы, и вскоре расстались.
   После встречи с Уоллисом Полётов сразу же связался с Соколовым и договорился с ним о встрече.
   -- Наш знакомый роет землю копытом, -- сказал Юрий.
   -- Клюнул?
   -- Не то слово. Несётся вперёд на всех парусах. Предложил мне посредническую работу, -- и Полётов подробно пересказал состоявшийся только что разговор.
   -- Так, так, -- Соколов потёр руки. -- Славненько получается. Я доложу Старику. Пришпоривать ситуацию нам нет нужды. Вербовать Уоллиса решено в любом случае, но поначалу надо выяснить, знает ли он источники, откуда секретные материалы поступали во "Вью интернэйшнл". Как только наш американский коллега даст понять, что ему это известно, мы подвалим к нему для разговора начистоту. Материалы для такого разговора у меня уже подготовлены.
   -- Компромат?
   -- Очень большой букет. Теперь насчёт Кинжаловой. Насколько мне известно, "Пипирусный дом" будет участвовать в международной книжной ярмарке в Барселоне.
   -- Когда?
   -- Через три месяца. Ты позвони Кинжаловой и провентилируй, намерена ли она прилететь на ярмарку. Если она едет сюда, то скажи, что ей занесут кое-что для тебя, пусть захватит.
   -- Ты имеешь в виду материалы, которые интересуют Уоллиса?
   -- Надеюсь, что мы успеем раскрутить его за это время и он даст отмашку своему агенту... Теперь о твоей здешней подружке. Ты уже виделся с ней?
   -- Ты о Монике? Нет, не созванивался с ней.
   -- Даже из Москвы не звонил? Это зря. Так мы можем упустить её.
   -- Не беспокойся, всё будет в порядке, -- убеждённо сказал Полётов.
   -- Её постоянно приглашают в очень интересное общество. После вашей поездки на виллу барона к Монике проявляют интерес высокопоставленные персоны. Её пригласили даже в "Клаусуру"! Исключительно полезный она для нас объект. Вроде бы и внешне не яркая, а притягивает мужиков...
   -- Мне сказали в Москве, что её несколько раз видели в обществе Себастьяна Лобато.
   -- Да, -- кивнул Соколов. -- Этим типом интересуются американцы. Он -- специалист по Ближнему Востоку, и этим, как ты понимаешь, сказано очень много. Человек он осторожный. Иностранцев не жалует, если и встречается с кем, то лишь по работе. Есть у него, правда, несколько приятелей из Саудовской Аравии, с которыми он учился в колледже, но больше никаких контактов. Так что подобраться к нему трудно.
   -- Полагаешь, что можно докопаться до него через Монику? -- спросил Полётов.
   -- Надо рискнуть.
   -- Открыть карты?
   -- Да, -- ответил Соколов.
   Юрий вздохнул.
   С того дня, как он услышал от Старика, что Монике присвоен оперативный псевдоним, Юрий не переставал думать о том, как однажды придётся открыть свою истинную сущность девушке, которая стала ему по-настоящему близкой. Эти мысли держали его в постоянном напряжении, вызывали тревогу, как скрытый от глаз огонь в глубине торфяника. Моника доверяла Полётову, может быть, больше, чем кому-либо другому в мире. И вот теперь ему предстояло сказать ей, что он -- офицер иностранной разведки. Более того, он должен был склонить девушку к сотрудничеству с этой разведкой! Ничего более болезненного Юрий не мог представить...
   -- Что ж, -- опять вздохнул он.
   -- Тебя что-то смущает? -- спросил, насторожившись, Соколов.
   -- Нет.
   В течение дня он несколько раз брал телефонную трубку, но никак не решался набрать номер Моники. Лишь поздно вечером он собрался с мыслями и позвонил ей.
   -- Это ты? -- Девушка растерялась, её голос дрогнул. -- Юра, это ты?
   -- Разумеется. Почему ты удивлена?
   -- Думала, что ты уже не позвонишь, -- она улыбнулась.
   -- Как же я могу не позвонить, дорогая? -- Он почувствовал, что к горлу подкатил комок. "Чёрт возьми, что со мной происходит? Откуда эта сентиментальность? У меня вот-вот слёзы потекут. Старик, возьми себя в руки, в конце-то концов".
   -- Целый месяц от тебя ни одного звонка. Даже дольше месяца, -- робко ответила Моника. -- Я решила, что ты не хочешь видеть меня.
   -- Ошибаешься. Я очень соскучился. Но так уж сложились обстоятельства.
   -- Ты приедешь ко мне?
   -- Если ты свободна, -- Юра заторопился. -- У тебя же могут быть другие планы.
   -- Любимый, когда ты рядом, у меня нет других планов.
   У Полётова перехватило дыхание. "И мне надо вербовать её... Ради чего? Ради какой такой великой идеи? Где эта идея? Любовь во всём мире? Равенство? Общечеловеческое счастье? Нет! Ничего этого нет, мать твою! Да, есть моя работа, но Моника-то к ней не имеет ни малейшего отношения. Почему я должен рисковать этой молодой женщиной? Кто дал мне право ломать её жизнь?"
   -- Так ты приедешь? -- Спросила она.
   -- Уже еду... Целую тебя...
   Через двадцать минут он, всё ещё погружённый в свои размышления, остановился перед дверью её квартиры, достал ключ, вставил ключ в замочную скважину, повернул и вошёл в квартиру. Моника ждала в коридоре, сидя на стуле. Из-за её спины лился приглушённый свет настольной лампы, едва уловимо колыхались лёгкие занавески перед распахнутым окном.
   -- Ты что? -- оторопел он. -- Почему ты здесь, почему не в комнате?
   -- Жду тебя... Подумалось, что так ты быстрее появишься...
   Она порывисто поднялась и бросилась ему на шею.
   -- Как я соскучилась!
   -- Моника, дорогая моя девочка!
   Они долго целовались, затем она потащила Юрия за собой к постели.
   -- Ничего не хочу сейчас, только тебя! -- шелестел её шёпот в тишине квартиры.
   Полётов испытал внезапный прилив бешеной физической силы, смешанный с неописуемой нежностью и безудержной страстью. Он подхватил Монику на руки и долго кружил по комнате, впав в некое подобие транса. Девушка превратилась в пушинку, стала невесомой. Он ощущал только прикосновение её мягких губ, тело её исчезло. Пространство квартиры, свет, ночь, звуки -- всё исчезло. Осталось только неторопливое кружение и касание тёплого женского рта. А в голове стучало: "Сейчас, скажу, сейчас... Нет, не сейчас... Вообще никогда..."
   Вдруг он застыл и немного отстранил от себя Монику, чтобы разглядеть её лицо.
   -- Ты такая чудесная...
   -- Я люблю тебя, -- прошептала она.
   -- Не представляю, что бы я делал, если бы не остановился тогда в "Арагоне".
   -- Наверное, ты держал бы теперь на руках другую девушку? -- спросила она с грустью.
   -- Может быть, может быть... Но я бы не испытывал таких чувств.
   -- Каких?
   -- Любовных...
   Он мягко опустил её на кровать. Моника легко освободилась от одежды и вытянулась на спине, впитывая вкус рассыпавшихся по её телу поцелуев.
   Через час они успокоились.
   -- Юра, ты сразу погрустнел.
   -- Разве?
   -- Да. Наверное, ты отвык от меня, от Барселоны... Уже скучаешь по Москве?
   -- Нет... Просто есть кое-что... Послушай...
   -- Что? -- Моника повернулась к Полётову.
   -- Мне нужно поговорить с тобой очень серьёзно.
   -- Говори, -- она положила руку под голову и внимательно посмотрела ему в глаза. -- Тебя что-то тревожит. Я чувствую. Я вот здесь чувствую, -- она указала на сердце. -- Скажи всё, что ты должен сказать... Но только сначала ответь мне: ты меня любишь?
   -- Да. -- Полётову внезапно сделалось легко. "Неужели эта недосказанность тоже угнетала меня? Неужто надо признаться в любви, чтобы почувствовать себя в праве говорить с женщиной на самые закрытые темы? Неужто через это мы обретаем возможность открываться? Через любовь? Что происходит? Что такое любовь? Беспредельное доверие? Доверие..."
   -- Теперь можешь говорить всё, что угодно, -- разрешила девушка. -- Даже самое плохое для меня.
   -- О плохом нет речи... Просто всё слишком сложно, запутанно... Ты же знаешь, что я работаю журналистом. Профессия, скажем так, не однозначная...
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Я ищу информацию. Самую разную. Какую угодно. Если нет информации -- нет журналистики.
   -- Знаю. -- Моника поднялась на локте и провела другой рукой по груди Юрия.
   -- В наш век без информации не делается ничего. Ни бизнес, ни политика, ни даже обучение в институте. Даже для того, чтобы пользоваться незнакомой компьютерной программой, надо сначала получить информацию об этой программе.
   -- Ты к чему клонишь? -- в голосе Моники не прозвучало ни тени настороженности.
   -- К тому, что я занимаюсь добыванием сведений, которые бывают разного качества. Некоторые носят даже гриф "секретно". Часть из того, что попадает мне в руки, я оставляю себе, другую часть отдаю моим друзьям.
   -- Что это за друзья?
   -- Разведчики.
   Моника перестала гладить Юрия, её рука застыла в нерешительности.
   -- Ты хочешь сказать, что ты помогаешь кому-то шпионить?
   -- И ты тоже. Просто ты не знаешь, кому и когда. А я знаю.
   -- Как может быть, что я не знаю этого? -- не поняла девушка.
   -- Очень просто. Некоторые из людей, с которыми ты общаешься в последнее время, являются агентами. Некоторые работают на американцев, некоторые -- на англичан.
   -- Кто?
   -- Ты помнишь Амаранту Монторью?
   -- Кто же забудет эту скандальную стерву?
   -- Её муж сотрудничает с американцами.
   -- Он же работает в министерстве юстиции! Государственный чиновник!
   -- В том-то и дело. Можешь себе представить, что творится в мире.
   Моника села в кровати и в полном замешательстве огляделась, будто пытаясь отыскать на стенах своей комнаты какое-то объяснение услышанному, какие-то тайные знаки.
   -- Юра, ты смеёшься надо мной? Шутишь?
   В ту минуту она напоминала испуганную девочку.
   -- Нет, я вполне серьёзен.
   -- Откуда ты знаешь про Августина Монторью и про то, что он шпионит? Фу, как ужасно звучит это слово!
   -- Я пытаюсь объяснить тебе, -- мягко проговорил Полётов, -- но не так просто растолковать такую сложную вещь. Тут ведь всё сильно спутано. Все друг другу помогают, оказывают поддержку. Никогда не знаешь наверняка, по какой причине тебе задают тот или иной вопрос. Каждая встреча может быть частью чьей-то хитрой игры. И беда в том, что простые люди даже не догадываются об этом.
   -- Зачем ты говоришь мне всё это? -- испуганно спросила Моника.
   -- Потому что я устал носить это в себе. Мне необходимо было открыться близкому человеку. -- Он вздохнул. "Теперь в ней начнёт говорить жалость, пробудится материнское сочувствие. Всё-таки до чего ж наша работа бессовестна!"
   -- Обними меня, Юра, обними покрепче.
   Он привлёк девушку к себе, и она затаилась в его объятиях.
   -- А ты кому помогаешь? -- робко задала она вопрос после долгого молчания.
   -- Я собираю информацию для Международного Антитеррористического Центра.
   Моника слегка отодвинулась и внимательно посмотрела на Полётова. Глаза её были полны беспокойства и растерянности.
   -- Это вроде Интерпола? -- наконец уточнила она.
   -- Вроде того.
   -- То есть ты ловишь террористов?
   -- Я никого не ловлю, лишь собираю информацию. -- Он встал и подошёл к лежавшим на полу брюкам. Покопавшись в кармане, Юра достал сигареты.
   -- А я думала, что ты просто журналист.
   Он закурил и присел на краешек кровати. Красный отсвет сигареты упал на его лицо.
   -- Я и есть журналист. Это моё главное дело. Но каждый человек служит чему-то большему: своей стране, своей планете, своей цивилизации... Ведь так?
   -- Так.
   -- Одна профессия часто бывает хорошим подспорьем для другой.
   Моника подтянула к себе ноги и обняла колени. В мутном ночном свете она выглядела маленькой, тоненькой, невесомой.
   -- Если говорить честно, -- продолжил Юрий, -- то иногда, конечно, в моей голове наступает полная каша. Сам не знаю, что для меня важнее и что является моей сутью...
   Он говорил негромким голосом, и сторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что этот мужчина спокойно и неторопливо посвящал девушку в хитросплетения мирового шпионажа. Постепенно Моника успокоилась, но когда Юрий закончил свой длинный монолог, она спросила:
   -- Как же можно жить, зная всё это? Как можно не потерять веру в людей?
   -- Насчёт веры в людей не могу сказать тебе ничего, -- он устло вздохнул, -- но вера в себя и смысл в жизни у меня появились, пожалуй, лишь когда я встретился с людьми из разведки. После смерти отца я потерял себя... И тут пришло это... Ответственность не за себя, а за других...
   -- За других... -- тихонько повторила девушка.
   Юра придавил окурок в пепельнице и подобрался к Монике. Сев рядом, он обнял её гладкие плечи.
   -- Наверное, я утомил тебя?
   -- Нет, дорогой, но это всё так неожиданно.
   -- Я должен был поговорить с тобой. Меня тяготила мысль, что ты будешь дурно думать обо мне.
   -- Почему я должна вдруг плохо думать о тебе? Как такое пришло тебе в голову? Я люблю тебя.
   -- Мне иногда приходится заниматься опасными делами.
   -- Опасными? -- её глаза расширились. -- Но ты же только добываешь информацию! Ты же не гоняешься за террористами с пистолетом в руке! Или всё-таки гоняешься?
   -- Нет, Моника, нет. Я не имею отношения к облавам и перестрелкам. Но ведь я не могу пойти в полицию и сказать: "Сеньоры, мне нужно получить из сейфа такого-то господина важные документы. Помогите мне". Я должен сам достать их. Или найти такого человека, который поможет мне в этом... Как ты понимаешь, за проникновение в чужой дом полиция по голове не погладит.
   -- Но за тебя же обязательно вступятся люди, на которых ты работаешь.
   -- Не сразу и не всегда, -- голос Полётова зазвучал тише.
   -- Как же так? Ты же не для себя рискуешь.
   -- Такая работа проводится тайно. Ты понимаешь, что это означает? -- Юрий поцеловал Монику в шею. -- Тайно! Никто из секретной организации никогда не станет поднимать шум из-за того, что их коллегу задержали.
   -- Но ведь это свинство с их стороны!
   -- Таковы правила игры. Поэтому лучше не попадаться. Я же не дипломат, неприкосновенностью не обладаю.
   -- Но ты известный журналист! -- возразила она с жаром.
   -- Знаешь, за шпионаж сажают даже министров, -- засмеялся он.
   -- Чему ты радуешься? -- поразилась она. -- Как у тебя хватает сил смеяться, когда над головой постоянно висит опасность?
   -- Моника, успокойся. Я не так часто выполняю опасные поручения. Неприятности угрожают мне гораздо реже, чем другим людям. Каждого из нас может сбить автомобиль на улице. Вот уж поистине ежедневная угроза!
   -- Опять шутишь! -- Она отодвинулась. -- Мы о таких серьёзных вещах ведём речь, а ты...
   После этого разговора ничто не изменилось в их отношениях. Полётов старался бывать у Моники по возможности чаще и почти каждый раз оставался у неё на ночь, показывая тем самым, что он был обыкновенным человеком. Некоторое время он не заводил речи о своей работе, чтобы эта тема не тревожила её, зато неоднократно они разговаривали про учёбу.
   -- Ты зря беспокоишься, -- улыбалась Моника в ответ. -- Я готовлюсь к экзаменам, постоянно занимаюсь.
   -- Я принёс тебе деньги.
   -- Что за деньги? -- не поняла она.
   -- На жизнь. Ты должна уйти с работы, бросить этот отель к чёртовой матери и целиком заняться собой. Работа отнимает у тебя уйму сил.
   -- Мне трудно решиться на такой шаг. А вдруг я не поступлю? Будет тяжело снова найти место.
   -- Моника, дорогая моя, -- Полётов обнял её за плечи, -- ты должна быть уверена в себе и должна верить в мою поддержку. С нужными людьми я переговорил, многие теперь лично знают тебя, они помогут. Ты поступишь, будешь учиться и получать стипендию.
   -- Ты говоришь об этом так, словно это свершившийся факт.
   -- Это и есть свершившийся факт, просто он ещё не материализовался. Жизнь вся такая.
   -- Какая?
   -- Всё случается намного раньше, чем люди это видят, -- Полётов сделал неопределённый жест.
   -- Не понимаю, -- она покачала головой.
   -- Мы строим жизнь, -- попытался объяснить он, -- но не столько руками, сколько мыслями. Если мы тверды в наших помыслах, то они материализуются. Если же мысли расплывчаты и невнятны, то они никогда не станут реальностью. Мысль всегда важнее видимых шагов, конкретнее, весомее.
   -- Ты никогда не рассуждал так. Мне странно слышать это. Мне казалось, что такие слова скорее свойственны людям религиозным, а не материалистам.
   -- Я пишу книги, Моника.
   -- И что?
   -- Черпаю всё из мира, который не предстаёт перед обыкновенными людьми. Это мир тонкий, магический. Как же я могу быть материалистом? Я почти маг, почти волшебник. Идея и слово для меня куда важнее всего остального... Вокруг меня всегда происходит что-то, но люди не видят этого. Даже в безлюдной пустыне рядом со мной будут мои персонажи. Они живее живых.
   -- Но поступление в университет, пожалуй, относится к реальному миру, а не к фантазиям.
   -- Да, но мы с тобой уже запланировали это, не так ли? Мысленно ты уже должна быть студенткой. И дабы подтолкнуть тебя к этому, я хочу, чтобы ты уволилась с работы. Вот тебе деньги.
   Он положил перед ней на стол толстый коричневый пакет. Моника взяла его в руки.
   -- Тяжёлый!
   Заглянув внутрь, она затаила дыхание.
   -- Юра! -- проговорила едва слышно девушка, побледнев. -- Это очень большие деньги! Мне никогда не приходилось видеть такую сумму!
   -- Я дал тебе деньги не для того, чтобы ты любовалась ими. Тут твоя будущая жизнь. Сиди и занимайся. Завтра же свяжись с гостиницей и скажи, что ты уходишь с работы, -- он подошёл к окну и посмотрел на улицу.
   Несколько минут Моника сидела молча, затем поднялась из-за стола и остановилась за спиной у Полётова. Он почувствовал, как её руки легли ему на плечи. Тёплые руки на тонкой рубашке.
   -- Никто никогда не делал для меня столько, -- прошептала она, -- никто!
   Он повернулся к ней и улыбнулся.
   -- Давай сходим перекусим куда-нибудь, -- сказал он, и Моника увидела, что его лицо вдруг сделалось усталым.
   -- Ты чем-то озабочен? -- Поспешила спросить она.
   -- Нет, всё в порядке. Просто задумался.
   -- Но я же вижу, Юра. Зачем ты утаиваешь что-то от меня?
   Полётов поколебался для виду и сказал после паузы:
   -- Видишь ли, у меня есть трудности.
   -- Какие? Ты можешь сказать мне? Или это связано с тем самым? -- Её глаза стали испуганными. -- Какие-то неприятности?
   -- Нет, никаких неприятностей. Просто трудности. Бывает так, что некоторые вопросы решаются сами собой, но иногда ничего не получается.
   -- Скажи мне! Тебе станет легче... Или ты не можешь?
   -- Понимаешь ли, мне нужно каким-то образом прощупать одного высокопоставленного человека, а он не жалует иностранцев, тем более журналистов. Я и так к нему пытался подъехать и эдак...
   -- Кто это? Неужели у нас есть люди, которых пугают вопросы журналистов?
   -- Себастьян Лобато.
   -- Так я же знакома с ним! -- радостно воскликнула Моника.
   -- Ты? -- Полётов изобразил удивление. -- Откуда?
   -- Барон представил меня ему.
   -- Вот оно что!
   -- А что тебе надо от Лобато?
   Юрий сделал вид, что ему не хотелось обсуждать данный вопрос.
   -- Нет уж ты скажи! -- настаивала Моника. -- Я всё-таки встречаюсь с ним иногда. Должна же я знать о нём правду.
   -- Тогда тем более не скажу. Зачем пугать тебя?
   -- Пугать?
   -- Видишь ли, у него очень тесные связи с арабским миром, -- заговорил Юрий, поколебавшись с минуту. -- Есть основания думать, что он снабжает секретной информацией некоторые группировки, близкие к террористическим...
   -- Но ведь не расскажет он тебе, журналисту, о своих связях с экстремистами.
   -- Не расскажет. Тут ты права... Поэтому я и хотел попасть к нему на встречу, познакомиться поближе, напроситься домой.
   -- Зачем?
   -- Нужно забраться к нему в компьютер, вытащить оттуда всю информацию.
   -- Залезть в компьютер? Но как это сделать?
   -- Вот я и ломаю голову, -- вздохнул Полётов.
   -- А ведь Лобато пару раз приглашал меня к себе, но я отказывалась.
   -- Приглашал тебя? -- Юрий внимательно посмотрел на Монику.
   -- Да, приглашал. Может, мне следует согласиться в следующий раз?
   Юрий молчал.
   -- Почему ты не отвечаешь? -- Спросила она.
   -- Думаю... Мне не хочется привлекать тебя к этому... Нет, я не могу втягивать тебя в наши игры...
   -- Но я хочу помочь тебе!
   -- А если тебя схватят за руку?! -- Воскликнул он.
   -- Я хочу помочь тебе, -- повторила она твёрдо. -- Научи меня, что надо делать.
   Полётов знал, что предстояло сделать Монике. В его нагрудном кармане давно лежала дискета, предназначенная для этой операции. Но он всё ещё колебался.
   -- Сядь рядом, -- он опустился на низенькую кушетку и похлопал по ней ладонью.
   Моника послушно устроилась возле него.
   -- Если ты согласишься, -- начал он, -- то тебе надо добраться до его компьютера и на пару минут остаться там одной.
   -- И что сделать?
   -- Вот дискета. Её надо поставить в компьютер, включить его и вытащить дискету.
   -- И это всё?
   -- Да, больше ничего.
   -- И что будет?
   -- С дискеты в компьютер попадёт программа, которая через спутник сбросит всю информацию ко мне. Затем программа автоматически ликвидируется. Вот так. Никаких следов.
   -- А если в компьютере пароль?
   -- Не имеет значения. Важно только включить его один раз, чтобы внутри стояла эта дискета.
   -- Это совсем не сложно, -- с облегчением вздохнула Моника. -- Я уж думала, что надо будет что-то искать, что-то переписывать.
   -- Не сложно? А как ты останешься одна, чтобы включить компьютер? Куда ты денешь самого Лобато?
   На лице Моники заиграла горделивая улыбка.
   -- Предоставь это мне. У женщин всегда найдётся пара-тройка маленьких хитростей...
 

* * *

 
   Соколов и Полётов подъехали к особняку Лобато минут за тридцать до появления Моники и припарковались неподалёку от ворот. Было ещё совсем светло, но в некоторых окнах уже включился свет.
   -- Ну, как ты? -- Соколов откинулся на спинку кресла и побарабанил ладонями по рулю.
   -- Нервозно, -- ответил Юрий. -- Знаешь, Миш, я всегда напряжён, когда конкретного дела касается. Вот если поговорить, развязать кому-то язык, выдоить клиента по максимуму, тут я в своей тарелке. А "моменталки", "закладки" и всё такое прочее мне трудно даются... И всё же когда сам что-то делаю, как-то легче себя чувствую, чем вот так, как сейчас.
   -- Согласен, -- Миша кивнул и мягко щёлкнул зажигалкой, закуривая сигарету, -- это как в машине ехать. Самому баранку крутить всегда спокойнее: кажется, что в любой ситуации среагируешь должным образом. А на деле часто выходит, что не самый ты лучший водитель... Ну, вот и они...
   У ворот особняка плавно притормозил "опель" синего цвета. Машиной управлял сам Себастьян Лобато -- худощавый мужчина с чёрными усами.
   Миша повернулся и взял с заднего сиденья портативный компьютер.
   -- Ну-с, господа технари, -- крякнул он, -- будем надеется, что ваша аппаратура не подкачает.
   -- Только бы у Моники всё получилось, -- сказал с беспокойством Юрий.
   -- Посмотрим, -- Соколов включил компьютер, поднял крышку монитора, набрал шифр. На экране замелькали цветные квадратики. -- Так, приёмник работает. Остаётся тупо ждать развития событий...
   Полётов оглядел дом.
   -- Миш, а если его кабинет с другой стороны? Сигнал будет?
   -- Не имеет значения. Расслабься. Курить хочешь?
   -- Давай...
   Они погрузились в молчаливое созерцание монитора.
   Прошло не менее получаса, когда заговорил Соколов.
   -- А представь, что она подстава.
   -- Кто? Моника?
   -- Ну, допусти это на минутку.
   -- Чушь!
   -- В нашем деле всякое случается. -- Голос Михаила звучал едва слышно. Полётов нервно прикусил губу. Соколов бросил на него быстрый взгляд. -- Нет, не подумай, что у меня есть основания для подозрений, это я просто для разговора, чтобы было о чём посудачить. Ты не подумай, что я подозреваю её...
   -- Я и не думаю.
   -- А у меня всегда одни и те же мысли, когда на встречу иду или вот вроде сегодняшнего дела, -- признался Миша. -- Всех подозреваю. Ни в чём никогда не уверен.
   -- Знакомое состояние.
   -- Нас ведь так учили. Все мозги проедены подозрениями. Не мозги уже, а губка в мелкую дырочку...
   Прошло ещё тридцать минут, и тут компьютер издал тонкое пиканье.
   -- Вот оно! Пошло!
   Они оба вперились в экран. Через секунду высветившаяся надпись сообщила, что перекачка файлов успешно завершена.
   -- Вот и всё! -- Миша вздохнул. -- Молодец девчонка! При следующем включении компьютера наша программа самоуничтожится, и всё будет шито-крыто...
   Полётов закрыл глаза, пытаясь представить Монику в ту минуту. Как она чувствовала себя? Каких душевных сил потребовалось этой неопытной девушке сделать то, о чём просил её Юрий! "Нет, больше ничего подобного не будет! -- решил он. -- Пусть, когда-нибудь позже, в доверительной беседе, чтобы ничто не напоминало шпионаж... Но никаких краж документов, никаких чужих компьютеров..."
   -- Можем ехать, -- сказал Соколов.
   -- Давай подождём? -- неуверенно предложил Юрий.
   -- Чего? -- не понял Миша. -- Ты её хочешь дождаться?
   -- Да.
   -- Юра, ты спятил! Нам посчастливилось провернуть всё так быстро, а ты... Как мы будем ждать её? Зачем? Чтобы подвезти её домой? А если здесь наблюдение? На моей машине дипломатические номера! Мы не можем ждать Монику!