Страница:
Конечно, после редакторской правки. А вот уже упоминавшаяся
неопубликованная диссертация американского исследователя о риторике
президентов Джонсона и Никсона касательно войны во Вьетнаме завершается
просто и сурово:
"Самый ужасающий побочный продукт нечестности правительства - полное
отсутствие раскаяния. Заявление, которое изобличается как ложное,
объявляется Белым домом "недействительным", сознательная ложь перед сенатом
- "ошибкой". Правительство, считающее себя выше закона во внешних делах,
скоро обращается к нацистской тактике в делах внутренних. В результате
"Большая ложь" стала составной частью американской системы правления, и
обычный гражданин ныне не защищен от преступных посягательств
правительства... Одну и ту же риторику использовали, ввергая страну в войну
во Вьетнаме и вытаскивая ее из преступной трясины Уотергейта. Пикантная
ирония в том, что президент Никсон воскресил риторику, которая в конечном
счете развалила великое большинство, шедшее за Джонсоном, а особенно
смехотворно: примитивная и серая риторика, бесконечно вращающаяся в том же
круге, дает возможность успешно, без конца обманывать большинство
народа"[55].
Оттого, что доктрина "правдоподобного отрицания" была безмерно
растянута, примитивности и серости в ней не убавилось. По основательной
причине: это средство вполне соответствует целям, для которых оно было
изобретено и применяется.
У. Колби вспоминал о начале своей работы в ЦРУ в первой половине
пятидесятых годов:
"На меня была возложена задача создать необходимую тайную организацию в
некоторых Скандинавских странах. Центральные подразделения ЦРУ в этих целях
направили в Скандинавию американских агентов под видом бизнесменов и других.
Согласно нашей практике американские власти, президент США или его посол
могли бы выступить с "правдоподобным отрицанием" своей роли, если бы не была
доказана связь этих агентов со мною, штатным сотрудником ЦРУ, работавшим в
посольстве США. Это означало, что я должен был поддерживать связь с этими
агентами столь же тайно, как будто речь шла о настоящих шпионах".
К чему такие предосторожности? Колби был вовлечен в великолепное
предприятие: согласно тогдашним американским планам войны против Советского
Союза, как мы видели, на первом этапе боевых действий планировалось
отступление перед Советскими Вооруженными Силами из Западной Европы.
Поскольку война ожидалась в самом ближайшем будущем, "если русские сумеют
взять все или некоторые страны Европейского континента, ОПК хотело заранее
создать возможности для введения в дело хорошо вооруженного и
организованного движения против оккупантов. В отличие от оперативных групп,
которые УСС посылало в годы второй мировой войны для помощи маки и другим
движениям Сопротивления, на этот раз ОПК не рвалось вооружать и
организовывать этих партизан после оккупации, прибегая к таким опасным и
малонадежным операциям, как ночные полеты, сброс вооружения и снаряжения,
выброс парашютистов по ту сторону фронта. Теперь мы намеревались создать
условия для сопротивления до оккупации, больше того, еще до начала боевых
действий. Мы были преисполнены решимости немедленно организовать и снабдить
Сопротивление, пока располагали временем с минимальным риском. Итак, ОПК
выполнило крупную программу создания в тех европейских странах, которые
представлялись потенциальными целями советского наступления, того, что на
жаргоне разведки называется "оставленные позади гнезда", - тайную
инфраструктуру, руководителей, вооружение и снаряжение. Все это предстояло
ввести в действие в надлежащее время для проведения саботажа и шпионажа".
По странам Западной Европы зашныряли американские агенты, насаждая в
них агентуру с проблематичной задачей когда-то воевать, а пока поступивших
на службу спецслужб США. Устраивались тайные склады оружия, устанавливались
радиопередатчики, подбирались места для совершения диверсий на
коммуникациях, объектах, имеющих важное значение, и пр. Часть агентуры из
местного населения, завербованная ЦРУ, проходила специальную подготовку. Вот
что пишет Колби о своей работе в Скандинавии:
"Сеть из местных граждан создавалась так, что их правительства ничего
не знали об этом. Я не могу уточнять страны, ибо это не только нарушит
подписку, данную мною ЦРУ, но и договоренность, достигнутую с ними о
сотрудничестве тогда, на которой основывается и любое сотрудничество в
будущем... Во всех странах, не смотря на их очень различные политические
отношения с США и СССР, предание огласке того, что ЦРУ создало "оставленные
позади гнезда" в предвидении советской оккупации, заставило бы
соответствующие правительства немедленно положить конец этой
программе"[56].
Вне всякого сомнения, эта деятельность ЦРУ была ярко выраженной
подрывной работой, провокационной в отношении Советского Союза, и в то же
время наглым вмешательством во внутренние дела государств Западной Европы.
Нет необходимости обладать большим воображением, чтобы представить себе,
какое давление эта "инфраструктура", созданная для большой войны, оказывает
на прогрессивные силы в данной стране.
ЦРУ поторопилось создать вооруженное антисоветское подполье в нашей
стране. Засылка агентуры в СССР приобретает широкий размах с 1949 года.
Сухопутным, морским и воздушным путями бандиты, прошедшие подготовку в
различных школах ЦРУ, пытаются проникнуть на территорию нашей страны из
Скандинавии, Западной Германии, Греции, Турции, Ирана и Японии. Помимо
попыток создания подпольных вооруженных банд, им вменялся в обязанность сбор
военной информации. Разгар этой деятельности падает на 1949-1954 годы.
Частично самолеты, нарушавшие советское воздушное пространство, принадлежали
непосредственно ЦРУ, главным же образом - девятой воздушной армии США,
дислоцировавшейся в Западной Германии.
Т. Пауэрс повествует о тех днях, когда в Вашингтоне готовились вот-вот
пойти походом на СССР:
"В разгар "холодной войны" в 1948-1952 годах задачи перед ЦРУ ставили в
основном военные. Комитет начальников штабов составлял заявки, некоторые из
них были реальны (например, для агентуры в Западном Берлине), а другие
нереальны. В один прекрасный день в 1950 году три полковника связи ВВС
явились в одно оперативное управление ЦРУ. Они принесли начальнику
управления Ф. Линдсею и его заместителю очередную "заявку". Полковники
заверили, что она тщательно обдумана. Нужно готовить диверсии на советских
аэродромах. Прекрасно! Что же конкретно хотят ВВС? Полковники сказали - в
день начала войны, назначенной для целей планирования на 1 июля 1952 года,
на каждом аэродроме должен быть агент ЦРУ. Сделаем, ответил Линдсей,
вероятно, решив, что это будет много легче по сравнению с некоторыми другими
задачами, которые ставились перед ним в это время. Да, мы сделаем это. Но
заместитель Линдсея не был в этом уверен. Он спросил:
- Сколько всего аэродромов? - Около двух тысяч, - ответили полковники.
- Какие это аэродромы? - продолжил заместитель. - Некоторые с твердым
покрытием, некоторые без него.
- М-м-да, - промямлил заместитель Линдсея. А про себя подумал: две
тысячи аэродромов по всей России и Восточной Европе. Менее чем за два года
подготовить и отправить, по крайней мере, две тысячи агентов. И только бог
знает сколько с ними послать взрывчатки. Для выведения из строя аэродрома
без твердого покрытия нужен массированный налет, и все равно через несколько
часов взлетно-посадочные полосы восстановят... Тут заместитель Линдсея
спросил, какие же методы предполагается использовать для
диверсии"[57].
Полковники пообещали сообщить позднее, и больше в ЦРУ не слышали об
этом плане ВВС.
Решение о заброске важнейших агентов иногда принималось на самом высшем
уровне. В одном случае, относящемся к президентству Эйзенхауэра, дело
выглядело примерно так. Директор ЦРУ А. Даллес явился на дом к брату -
государственному секретарю Дж. Ф. Даллесу и оповестил о великих результатах,
каковые воспоследуют от очередной тайной операции. Госсекретарь, не сходя с
места, соединился по телефону с Эйзенхауэром. Итак: "Босс, как ваши успехи
на "Бернинг-три" (площадка для игры в гольф) сегодня?.. Ну, шесть лунок
лучше, чем ничего... Да, я говорил с Алленом. Он хочет получить у вас
одобрение одного дельца. Он думает, что это важно и поднимет мораль ребят
Фрэнка (Ф. Визнер, глава ОПК). Знаете, со времен Гватемалы и Кореи мы их не
очень загружали. Вы встретитесь с ним завтра? Прекрасно. Как мама (супруга
президента)? Хорошо, босс, я скажу Аллену. В 9.30 утра завтра. Спасибо,
всего хорошего"[58]. Только и дела. Операция согласована, господа
договорились. А несколько дураков, завербованных ЦРУ, отправляются на верную
гибель.
Первоначально, имея в виду предстоявшую вскоре войну против СССР, в ЦРУ
были преисполнены самых радужных надежд, засылая агентуру в СССР. В какой-то
степени эти надежды питались тем, что ЦРУ получило в наследие материалы
гитлеровских спецслужб, работавших против Советского Союза. Например, всю
технику изготовления советских фальшивых документов. Однако очень скоро
первоначальный оптимизм рассеялся. "Теоретические" представления,
господствовавшие в ЦРУ, проводившем прямые аналогии с работой УСС, -
американская агентура встретит-де в социалистических странах радушный прием
в "подполье" - рухнули. Такового не было в помине. За исключением единичных
случаев, агенты ЦРУ не находили сообщников. В этом отношении, сухо
комментирует Р. Клин, "наследие УСС оказалось в лучшем случае весьма
сомнительным, а иногда оборачивалось катастрофой"[59]. Последнее
верно - стопроцентная ликвидация забрасываемой американской агентуры,
конечно, была катастрофой для ЦРУ.
Руководство ведомства к середине пятидесятых годов погрузилось в
размышления весьма тягостного свойства. Розицкий, один из руководителей
засылки агентуры в СССР по воздуху, подвел итог:
"При ретроспективном взгляде нетрудно подвести итог ударной программе
заброски агентов: результаты не оправдали затрат... Я имел беседу с новым
директором ЦРУ (А. Даллесом). Проанализировав результаты со времен первой
выброски в 1949 году, он задумчиво прокомментировал: "По крайней мере, мы
получаем опыт, необходимый для следующей войны". А эта война для него, как
для многих других в Вашингтоне, была близка. Заброска агентов с
радиопередатчиками по воздуху практически прекратилась в 1954 году. Дело
было не только в том, что потери и затраты были слишком высоки... Незаконные
нарушения советского воздушного пространства были сочтены тем, чем они
всегда были, - прямой провокацией"[60].
Отчего вдруг в ЦРУ вспомнили о "законности", в данном случае о
международном праве? По многим причинам. Какие бы соблазнительные аналогии
руководство ЦРУ ни проводило в соответствии с преобладавшей тогда в
Вашингтоне теорией о "тоталитарной модели" социализма, печальный, чисто
эмпирический опыт - провал американских агентов - указывал на другое:
морально-политическое единство советского общества. Их судьбы были куда
красноречивей, чем болтовня "советологов", начавших размножаться в то время
в США в академической общине. По всей вероятности, не теоретические споры, а
практика ЦРУ именно в это время показала, что направление в "советологии",
разрабатывавшее "тоталитарную модель" социализма, является тупиковым. Адепты
его были вынуждены переквалифицироваться, сочинять иные теории.
Главное, однако, заключалось в том, что в августе 1953 года Советский
Союз разработал термоядерное оружие. Причем транспортабельный образец
появился у нас раньше, чем в Соединенных Штатах. Это не могло не потрясти
американских политиков и стратегов.
С. Сульцбергер, корреспондент "Нью-Йорк таймс", в 1954 году встретился
с американским послом в Англии Д. Брюсом. Ветеран УСС Брюс доверял
Сульцбергеру, которого хорошо знали в ЦРУ. Брюс обрисовал в беседе с ним
заботы американского комитета начальников штабов:
"Концепция Радфорда (председатель комитета. - Н. Я.) состояла в том,
что нынешнее относительное превосходство США ускользает, и русские
выигрывают с каждым годом, сохраняя свои преимущества в области обычных
вооружений и догоняя по новым видам оружия. Следовательно, согласно мнению
ряда теоретиков необходима превентивная война"[61].
Одно дело разговоры о войне, планирование ее, но термоядерная война! Р.
Никсон записывал обмен мнениями на заседании Национального совета
безопасности 25 марта 1954 года:
"Обсуждалась стратегия США в случае большой воины с Советским Союзом. В
комитете начальников штабов возникли разногласия по этому поводу. Президент
высказался так пылко, как я никогда не слышал его. Он указал, что это прежде
всего прерогатива главнокомандующего. Он указал: единственный образ действия
для нас - с началом войны добиться победы. Ни при каких обстоятельствах мы
не должны сдерживаться в нанесении ударов из-за того, что кто-то считает,
что тотальная победа создает-де больше проблем, чем добытая методами
ограниченной войны. Он подчеркнул, что перед лицом врага, имеющего такие
виды вооружения, не может быть и речи о ведении ограниченной войны. Дело
идет о бомбах фантастической разрушительной силы, потери в первый день войны
достигнут 7 миллионов, а на другой, возможно 8 миллионов человек".
Лидеры конгресса, прослышавшие о мрачных предсказаниях президента,
явились к нему посовещаться, не пора ли ознакомить народ с ужасами
термоядерной войны. Эйзенхауэр призвал крепить гражданскую оборону, что
потребует времени. Сенатор Е. Милликин заметил:
"Ну, если дела так плохи, нам остается вымазать зады мелом и бежать как
антилопы". Все присутствующие рассмеялись, однако смех Эйзенхауэра был
невесел. Когда совещание возобновилось, он довольно сухо сказал: "У нас,
пожалуй, не будет времени мазать мелом зады, если они начнут сбрасывать
бомбы, а мы не будем готовы"[62].
При сложившемся соотношении сил то, что составляло предмет
первоочередных забот ЦРУ, - прямые подрывные действия грозили Соединенным
Штатам самыми фатальными последствиями. Усилия ОПК, работавшего в
предвидении близкой войны, очевидно, вели к превращению ее из возможности в
реальность. Генерал-президент Эйзенхауэр достаточно ясно предвидел, что она
принесет самим Соединенным Штатам.
Пришлось забить отбой. Не в том смысле, что США отказывались от своего
курса в отношении Советского Союза, определенного высшим государственным
руководством, а о пересмотре приоритетов.
На служебном жаргоне ЦРУ СССР во всевозрастающей степени определялся
как "твердая цель", о которую обломилось оружие, составлявшее в свое время
гордость УСС. Руководство ЦРУ никак не могло взять в толк, что методы,
примененные ОПК в пятилетие описанной "ударной" программы", - попытка с
негодными средствами экстраполировать возможное в отношении режимов,
ненавистных народам, на народное государство с нерушимым единством партии и
народа. Несостоятельность подрывной работы в те годы определялась не
нехваткой материальных ресурсов или дефектами технических средств - было
брошено все, - а глубокой порочностью политической концепции, которую
поставило во главу угла ЦРУ, взявшись за подрыв советского общественного и
государственного строя.
Коль скоро методы из арсенала УСС оказались негодными, руководители ЦРУ
с душевным отчаянием отложили их в сторону. Разумеется, не окончательно и не
навсегда, вплоть до наших дней, да и в будущем их рецидивы есть и будут.
Задача, как рассудили в ЦРУ, состоит в том, чтобы размягчить ту самую
"твердую цель" - Советский Союз, взявшись за дело изнутри. Это, собственно,
видно из уже разобранных выше директив Совета национальной безопасности.
Перестройка оказалась длительной и мучительной. Ее удобно рассмотреть на
взаимоотношениях ЦРУ с Народно-трудовым союзом (НТС), для чего совершенно
обязательно нужно проследить генезис и очертить общие контуры этой
организации.
Скажи, кто твои друзья, я скажу, кто ты. НТС, как лакмусовая бумажка,
проясняет самые неприглядные стороны деятельности ЦРУ, хотя эта организация
насчитывала к моменту возникновения ЦРУ почти два десятилетия своего
существования.
В истории случалось не раз: когда силы новые и могучие побеждали, жизнь
для служителей пропащему делу останавливалась на том рубеже, где они
потерпели поражение. Они продолжали влачить физическое существование, но
годы шли фантомами, а реальную ценность имели только воспоминания. Живя в
прошлом и только прошлым, они никак не могли понять, как же все это
случилось, и не раз в горестных размышлениях перевоевывали проигранные
сражения.
В таком положении оказалась белая эмиграция после Великого Октября и
разгрома в гражданской войне в России. Зализывая раны, эмигранты по понятной
человеческой слабости были склонны представлять свои прошлые деяния в
величественном и очень героическом плане. Родилась легенда о "белом деле",
ослепительно чистом, почти стерильном. Эмиграция жила в призрачном мире
неосуществленных замыслов. То, что в России победил народ, объяснялось
сатанинским наваждением. Достаточно крепко верить, поминать павших, и
дьявольские чары рассыплются. А рядом подрастало молодое поколение - дети
эмигрантов. Воители проигранного дела видели в них своих продолжателей.
Отцы сумели воспитать в части эмигрантской молодежи лютую ненависть к
родине. Отравленные ядом антисоветизма сыновья нашли, что у "белого
движения" была нехватка решительности.
Юные фанатики сочли, что отцы промотали не только Россию, но и
приличные состояния, обеспечившие бы им безбедную жизнь. В бой за
утраченное! Прозаические и глубоко понятные цели - эмигрантские карманы
пусты. К тому же дело-то было определенно святое. Не кто иной, как
митрополит Антоний, в двадцатые годы утверждал: "Властью, данной мне от
бога, благословляю всякое оружие, против красной сатанинской власти
подымаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин или
одиноким народным мстителем за русское Христово дело. Прежде всего
благословляю всякое оружие и работу "Всенародного братства русской правды",
которое уже немало лет словом и делом ведет борьбу против красного сатаны во
имя бога и России. Милость господня да почиет над каждым, кто вступил в
братские ряды либо придет на помощь братству".
В первые годы эмиграции ненавистники Страны Советов объединялись в
Российском общевоинском союзе (РОВС). Они продолжали вооруженную борьбу
против Советской власти в бандах, переходивших через советский кордон,
засылали к нам террористов и диверсантов. Но безуспешно. Примерно по тем же
причинам, по каким в 1949-1954 годах потерпело поражение ОПК ЦРУ, сунувшееся
было по тропам, истоптанным десятилетия назад бандами РОВСа. Выступая в
октябре 1977 года на ежегодной конференции НТС во Франкфурте-на-Майне, некий
Чикарлеев напомнил: "РОВС вел борьбу своими методами, но в какой-то момент
эти методы, может быть, не соответствовали условиям. И когда под ударами
врагов РОВС стал терять силу, появились "нацмальчики" (их тогда так
окрестили за молодость и национальную направленность), эти вот наши старшие
товарищи из НТС". Надо думать, последние вспомнили - речь шла о начале
тридцатых годов.
Тогда в Югославии скопилась масса эмигрантов. Полицейский режим в
стране, дремавший под жарким балканским солнцем, был беспечно благодушен к
правым, и борцы с коммунизмом без труда оформили свою организацию. На
белградских пляжах, на, тайных сходках в убогих квартирах молодые люди, не
нюхавшие пороха на полях гражданской войны в России, быстро решили, что им
под силу свалить Советскую власть.
На балаганных съездах в 1932 и 1934 годах был оформлен НТСНП
(Национально-трудовой союз нового поколения), впоследствии переименованный в
НТС (Народно-трудовой союз российских солидаристов). Основатели организации
тогда постановили: лица старше 1895 года рождения не допускаются.
В теоретические программные тонкости пока особо не вникали. Сурово
решили: основной метод борьбы - террор. Штаб-квартиру на Ранковой улице в
Белграде обозвали "Ранка-Пуста" аналогично "Янка-Пуста" - так называлось
гнездо террористов, убивших в 1934 году в Марселе короля Югославии
Александра и министра иностранных дел Франции Барту. И дело завертелось.
Началось составление самых сумасбродных прожектов, которые на бумаге
выводили молодых антисоветчиков к желанной цели - уничтожению народной
власти в нашей стране. Но за словами последовали и дела.
Единственный оставшийся ныне в живых от тогдашне-то исполнительного
бюро организации В. Д. Поремский в конце 1974 года с легко различимой тоской
о минувшем вспоминал о временах до второй мировой войны: "Больше же всего
нас возмущали политические споры, которые сводились к поиску виновных в
катастрофе, причем каждый сваливал вину на другого: монархисты на кадетов,
кадеты на социалистов и т. д. Мы резко отгородились от всей этой
эмигрантской толчеи... Уже к концу тридцатых годов мы стали посылать в
Россию наших лазутчиков. Они отправлялись туда не с туристскими визами: они
шли через строго охраняемую границу, ползли под проволокой, бежали ночью по
вспаханной полосе, посыпая свои следы перцем, чтобы избежать погони
сторожевых собак. Шли вооруженные. Некоторые из них погибли от пуль
погранохраны, другие были захвачены и расстреляны. Немногие смогли вернуться
обратно через ту же границу".
Подпольщиков и террористов из энтээсовцев не получилось. Как дело
доходило до практических действий, нервишки сразу подводили, явственно
обозначалась дрожь в коленках. Но ненависти к советскому строю не убывало.
Правда, методы их борьбы зачастую рождались бессилием. На этот счет есть
авторитетное свидетельство председателя НТСНП в 1930-1940 годах Дивнича.
Отдав организации более тридцати лет, в сущности всю сознательную
жизнь, Дивнич увидел свет незадолго до смерти и написал впечатляющую
книгу-покаяние. Оглядываясь назад - зарубежье, связи с гитлеровцами в годы
войны, работа на западные спецслужбы после нее, - Дивнич писал: "Много лет я
пылал злобой ко всему советскому... Все, что мне удалось узнать
положительного советской системе, я, точно глухарь на току, пропускал мимо
ушей. Мой мозг был приспособлен изыскивать во всем только теневые стороны
советской жизни. Смешно вспомнить, до чего я был одержим ненавистью. Я взял
себе за правило и прививал его своим единомышленникам: вставая утром,
планировать, что я сделаю вредного для Советской власти, а вечером подводить
итоги, чтобы "недаром" прожить день. Когда день ничего не приносил, я
рекомендовал хоть плюнуть на портрет в газете кого-либо из руководителей...
грозил худосочным кулачонком, пугал комариным писком и показывал фигу из
кармана несущемуся вскачь не Медному всаднику, вздыбившему покой московской
Руси, а стихии, зажегшей освободительный огонь в миллиардах душ. Точно
слепой, бродил я в потемках, не подозревая, что сам гасил себе свет".
Еще в тридцатые годы НТС завязал связи со многими разведками - от
польской до японской. Зоологический антисоветизм обеспечивал энтээсовцам
великолепные верительные грамоты в дверях иностранных разведок. Но уже тогда
профессионалы темных дел сообразили: между претензиями и возможностями НТС
дистанция громадного размера. Разглагольствования энтээсовцев о том, что у
них бездна сторонников в СССР, при ближайшем рассмотрении оказывались липой.
Так они мыкались до начала сороковых годов. Звездный час "нацмальчиков"
настал 22 июня 1941 года. Фашистская Германия напала на Советский Союз.
О том, что они делали в ту тяжкую для Советской страны годину,
безудержно болтливые в других случаях энтээсовцы в наше время предпочитают
помалкивать. Но концов не скрыть. В октябре 1974 года разразился очередной
скандал на очередном шабаше НТС. 20 октября во Франкфурте собрались на
расширенное заседание издательства "Посев" активисты НТС. Они учтиво
поздравляли друг друга с тем, что являются врагами коммунизма и любят
западные спецслужбы. Тут слово взял некий В. И. Файнберг, приехавший из
Израиля. Он горячо поблагодарил НТС за прекрасные намерения и от всего
сердца пожелал, чтобы эти намерения претворились в жизнь, НТС необходимо
как-то реабилитировать свое поведение в годы прошедшей войны.
В каких точно выражениях оформил свои светлые " мысли Файнберг,
неизвестно, но даже в пересказе "Посева" его выступление выглядит следующим
образом: "Откуда пошел НТС, не знаю... Факт остается фактом, что во время
второй мировой войны некоторые из членов НТС служили во власовской армии, а
последняя служила немецкой армии. Русский человек знает, что во время войны
было потеряно 20 миллионов, что немцы занимались геноцидом не только евреев,
но и славян и других народов. Как вы сможете объяснить ему, что у членов НТС
и власовцев были далеко идущие цели?.. Русскому человеку этого не понять.
Скажу откровенно, мне тоже не понять... Поэтому я думаю, что, если вы
неопубликованная диссертация американского исследователя о риторике
президентов Джонсона и Никсона касательно войны во Вьетнаме завершается
просто и сурово:
"Самый ужасающий побочный продукт нечестности правительства - полное
отсутствие раскаяния. Заявление, которое изобличается как ложное,
объявляется Белым домом "недействительным", сознательная ложь перед сенатом
- "ошибкой". Правительство, считающее себя выше закона во внешних делах,
скоро обращается к нацистской тактике в делах внутренних. В результате
"Большая ложь" стала составной частью американской системы правления, и
обычный гражданин ныне не защищен от преступных посягательств
правительства... Одну и ту же риторику использовали, ввергая страну в войну
во Вьетнаме и вытаскивая ее из преступной трясины Уотергейта. Пикантная
ирония в том, что президент Никсон воскресил риторику, которая в конечном
счете развалила великое большинство, шедшее за Джонсоном, а особенно
смехотворно: примитивная и серая риторика, бесконечно вращающаяся в том же
круге, дает возможность успешно, без конца обманывать большинство
народа"[55].
Оттого, что доктрина "правдоподобного отрицания" была безмерно
растянута, примитивности и серости в ней не убавилось. По основательной
причине: это средство вполне соответствует целям, для которых оно было
изобретено и применяется.
У. Колби вспоминал о начале своей работы в ЦРУ в первой половине
пятидесятых годов:
"На меня была возложена задача создать необходимую тайную организацию в
некоторых Скандинавских странах. Центральные подразделения ЦРУ в этих целях
направили в Скандинавию американских агентов под видом бизнесменов и других.
Согласно нашей практике американские власти, президент США или его посол
могли бы выступить с "правдоподобным отрицанием" своей роли, если бы не была
доказана связь этих агентов со мною, штатным сотрудником ЦРУ, работавшим в
посольстве США. Это означало, что я должен был поддерживать связь с этими
агентами столь же тайно, как будто речь шла о настоящих шпионах".
К чему такие предосторожности? Колби был вовлечен в великолепное
предприятие: согласно тогдашним американским планам войны против Советского
Союза, как мы видели, на первом этапе боевых действий планировалось
отступление перед Советскими Вооруженными Силами из Западной Европы.
Поскольку война ожидалась в самом ближайшем будущем, "если русские сумеют
взять все или некоторые страны Европейского континента, ОПК хотело заранее
создать возможности для введения в дело хорошо вооруженного и
организованного движения против оккупантов. В отличие от оперативных групп,
которые УСС посылало в годы второй мировой войны для помощи маки и другим
движениям Сопротивления, на этот раз ОПК не рвалось вооружать и
организовывать этих партизан после оккупации, прибегая к таким опасным и
малонадежным операциям, как ночные полеты, сброс вооружения и снаряжения,
выброс парашютистов по ту сторону фронта. Теперь мы намеревались создать
условия для сопротивления до оккупации, больше того, еще до начала боевых
действий. Мы были преисполнены решимости немедленно организовать и снабдить
Сопротивление, пока располагали временем с минимальным риском. Итак, ОПК
выполнило крупную программу создания в тех европейских странах, которые
представлялись потенциальными целями советского наступления, того, что на
жаргоне разведки называется "оставленные позади гнезда", - тайную
инфраструктуру, руководителей, вооружение и снаряжение. Все это предстояло
ввести в действие в надлежащее время для проведения саботажа и шпионажа".
По странам Западной Европы зашныряли американские агенты, насаждая в
них агентуру с проблематичной задачей когда-то воевать, а пока поступивших
на службу спецслужб США. Устраивались тайные склады оружия, устанавливались
радиопередатчики, подбирались места для совершения диверсий на
коммуникациях, объектах, имеющих важное значение, и пр. Часть агентуры из
местного населения, завербованная ЦРУ, проходила специальную подготовку. Вот
что пишет Колби о своей работе в Скандинавии:
"Сеть из местных граждан создавалась так, что их правительства ничего
не знали об этом. Я не могу уточнять страны, ибо это не только нарушит
подписку, данную мною ЦРУ, но и договоренность, достигнутую с ними о
сотрудничестве тогда, на которой основывается и любое сотрудничество в
будущем... Во всех странах, не смотря на их очень различные политические
отношения с США и СССР, предание огласке того, что ЦРУ создало "оставленные
позади гнезда" в предвидении советской оккупации, заставило бы
соответствующие правительства немедленно положить конец этой
программе"[56].
Вне всякого сомнения, эта деятельность ЦРУ была ярко выраженной
подрывной работой, провокационной в отношении Советского Союза, и в то же
время наглым вмешательством во внутренние дела государств Западной Европы.
Нет необходимости обладать большим воображением, чтобы представить себе,
какое давление эта "инфраструктура", созданная для большой войны, оказывает
на прогрессивные силы в данной стране.
ЦРУ поторопилось создать вооруженное антисоветское подполье в нашей
стране. Засылка агентуры в СССР приобретает широкий размах с 1949 года.
Сухопутным, морским и воздушным путями бандиты, прошедшие подготовку в
различных школах ЦРУ, пытаются проникнуть на территорию нашей страны из
Скандинавии, Западной Германии, Греции, Турции, Ирана и Японии. Помимо
попыток создания подпольных вооруженных банд, им вменялся в обязанность сбор
военной информации. Разгар этой деятельности падает на 1949-1954 годы.
Частично самолеты, нарушавшие советское воздушное пространство, принадлежали
непосредственно ЦРУ, главным же образом - девятой воздушной армии США,
дислоцировавшейся в Западной Германии.
Т. Пауэрс повествует о тех днях, когда в Вашингтоне готовились вот-вот
пойти походом на СССР:
"В разгар "холодной войны" в 1948-1952 годах задачи перед ЦРУ ставили в
основном военные. Комитет начальников штабов составлял заявки, некоторые из
них были реальны (например, для агентуры в Западном Берлине), а другие
нереальны. В один прекрасный день в 1950 году три полковника связи ВВС
явились в одно оперативное управление ЦРУ. Они принесли начальнику
управления Ф. Линдсею и его заместителю очередную "заявку". Полковники
заверили, что она тщательно обдумана. Нужно готовить диверсии на советских
аэродромах. Прекрасно! Что же конкретно хотят ВВС? Полковники сказали - в
день начала войны, назначенной для целей планирования на 1 июля 1952 года,
на каждом аэродроме должен быть агент ЦРУ. Сделаем, ответил Линдсей,
вероятно, решив, что это будет много легче по сравнению с некоторыми другими
задачами, которые ставились перед ним в это время. Да, мы сделаем это. Но
заместитель Линдсея не был в этом уверен. Он спросил:
- Сколько всего аэродромов? - Около двух тысяч, - ответили полковники.
- Какие это аэродромы? - продолжил заместитель. - Некоторые с твердым
покрытием, некоторые без него.
- М-м-да, - промямлил заместитель Линдсея. А про себя подумал: две
тысячи аэродромов по всей России и Восточной Европе. Менее чем за два года
подготовить и отправить, по крайней мере, две тысячи агентов. И только бог
знает сколько с ними послать взрывчатки. Для выведения из строя аэродрома
без твердого покрытия нужен массированный налет, и все равно через несколько
часов взлетно-посадочные полосы восстановят... Тут заместитель Линдсея
спросил, какие же методы предполагается использовать для
диверсии"[57].
Полковники пообещали сообщить позднее, и больше в ЦРУ не слышали об
этом плане ВВС.
Решение о заброске важнейших агентов иногда принималось на самом высшем
уровне. В одном случае, относящемся к президентству Эйзенхауэра, дело
выглядело примерно так. Директор ЦРУ А. Даллес явился на дом к брату -
государственному секретарю Дж. Ф. Даллесу и оповестил о великих результатах,
каковые воспоследуют от очередной тайной операции. Госсекретарь, не сходя с
места, соединился по телефону с Эйзенхауэром. Итак: "Босс, как ваши успехи
на "Бернинг-три" (площадка для игры в гольф) сегодня?.. Ну, шесть лунок
лучше, чем ничего... Да, я говорил с Алленом. Он хочет получить у вас
одобрение одного дельца. Он думает, что это важно и поднимет мораль ребят
Фрэнка (Ф. Визнер, глава ОПК). Знаете, со времен Гватемалы и Кореи мы их не
очень загружали. Вы встретитесь с ним завтра? Прекрасно. Как мама (супруга
президента)? Хорошо, босс, я скажу Аллену. В 9.30 утра завтра. Спасибо,
всего хорошего"[58]. Только и дела. Операция согласована, господа
договорились. А несколько дураков, завербованных ЦРУ, отправляются на верную
гибель.
Первоначально, имея в виду предстоявшую вскоре войну против СССР, в ЦРУ
были преисполнены самых радужных надежд, засылая агентуру в СССР. В какой-то
степени эти надежды питались тем, что ЦРУ получило в наследие материалы
гитлеровских спецслужб, работавших против Советского Союза. Например, всю
технику изготовления советских фальшивых документов. Однако очень скоро
первоначальный оптимизм рассеялся. "Теоретические" представления,
господствовавшие в ЦРУ, проводившем прямые аналогии с работой УСС, -
американская агентура встретит-де в социалистических странах радушный прием
в "подполье" - рухнули. Такового не было в помине. За исключением единичных
случаев, агенты ЦРУ не находили сообщников. В этом отношении, сухо
комментирует Р. Клин, "наследие УСС оказалось в лучшем случае весьма
сомнительным, а иногда оборачивалось катастрофой"[59]. Последнее
верно - стопроцентная ликвидация забрасываемой американской агентуры,
конечно, была катастрофой для ЦРУ.
Руководство ведомства к середине пятидесятых годов погрузилось в
размышления весьма тягостного свойства. Розицкий, один из руководителей
засылки агентуры в СССР по воздуху, подвел итог:
"При ретроспективном взгляде нетрудно подвести итог ударной программе
заброски агентов: результаты не оправдали затрат... Я имел беседу с новым
директором ЦРУ (А. Даллесом). Проанализировав результаты со времен первой
выброски в 1949 году, он задумчиво прокомментировал: "По крайней мере, мы
получаем опыт, необходимый для следующей войны". А эта война для него, как
для многих других в Вашингтоне, была близка. Заброска агентов с
радиопередатчиками по воздуху практически прекратилась в 1954 году. Дело
было не только в том, что потери и затраты были слишком высоки... Незаконные
нарушения советского воздушного пространства были сочтены тем, чем они
всегда были, - прямой провокацией"[60].
Отчего вдруг в ЦРУ вспомнили о "законности", в данном случае о
международном праве? По многим причинам. Какие бы соблазнительные аналогии
руководство ЦРУ ни проводило в соответствии с преобладавшей тогда в
Вашингтоне теорией о "тоталитарной модели" социализма, печальный, чисто
эмпирический опыт - провал американских агентов - указывал на другое:
морально-политическое единство советского общества. Их судьбы были куда
красноречивей, чем болтовня "советологов", начавших размножаться в то время
в США в академической общине. По всей вероятности, не теоретические споры, а
практика ЦРУ именно в это время показала, что направление в "советологии",
разрабатывавшее "тоталитарную модель" социализма, является тупиковым. Адепты
его были вынуждены переквалифицироваться, сочинять иные теории.
Главное, однако, заключалось в том, что в августе 1953 года Советский
Союз разработал термоядерное оружие. Причем транспортабельный образец
появился у нас раньше, чем в Соединенных Штатах. Это не могло не потрясти
американских политиков и стратегов.
С. Сульцбергер, корреспондент "Нью-Йорк таймс", в 1954 году встретился
с американским послом в Англии Д. Брюсом. Ветеран УСС Брюс доверял
Сульцбергеру, которого хорошо знали в ЦРУ. Брюс обрисовал в беседе с ним
заботы американского комитета начальников штабов:
"Концепция Радфорда (председатель комитета. - Н. Я.) состояла в том,
что нынешнее относительное превосходство США ускользает, и русские
выигрывают с каждым годом, сохраняя свои преимущества в области обычных
вооружений и догоняя по новым видам оружия. Следовательно, согласно мнению
ряда теоретиков необходима превентивная война"[61].
Одно дело разговоры о войне, планирование ее, но термоядерная война! Р.
Никсон записывал обмен мнениями на заседании Национального совета
безопасности 25 марта 1954 года:
"Обсуждалась стратегия США в случае большой воины с Советским Союзом. В
комитете начальников штабов возникли разногласия по этому поводу. Президент
высказался так пылко, как я никогда не слышал его. Он указал, что это прежде
всего прерогатива главнокомандующего. Он указал: единственный образ действия
для нас - с началом войны добиться победы. Ни при каких обстоятельствах мы
не должны сдерживаться в нанесении ударов из-за того, что кто-то считает,
что тотальная победа создает-де больше проблем, чем добытая методами
ограниченной войны. Он подчеркнул, что перед лицом врага, имеющего такие
виды вооружения, не может быть и речи о ведении ограниченной войны. Дело
идет о бомбах фантастической разрушительной силы, потери в первый день войны
достигнут 7 миллионов, а на другой, возможно 8 миллионов человек".
Лидеры конгресса, прослышавшие о мрачных предсказаниях президента,
явились к нему посовещаться, не пора ли ознакомить народ с ужасами
термоядерной войны. Эйзенхауэр призвал крепить гражданскую оборону, что
потребует времени. Сенатор Е. Милликин заметил:
"Ну, если дела так плохи, нам остается вымазать зады мелом и бежать как
антилопы". Все присутствующие рассмеялись, однако смех Эйзенхауэра был
невесел. Когда совещание возобновилось, он довольно сухо сказал: "У нас,
пожалуй, не будет времени мазать мелом зады, если они начнут сбрасывать
бомбы, а мы не будем готовы"[62].
При сложившемся соотношении сил то, что составляло предмет
первоочередных забот ЦРУ, - прямые подрывные действия грозили Соединенным
Штатам самыми фатальными последствиями. Усилия ОПК, работавшего в
предвидении близкой войны, очевидно, вели к превращению ее из возможности в
реальность. Генерал-президент Эйзенхауэр достаточно ясно предвидел, что она
принесет самим Соединенным Штатам.
Пришлось забить отбой. Не в том смысле, что США отказывались от своего
курса в отношении Советского Союза, определенного высшим государственным
руководством, а о пересмотре приоритетов.
На служебном жаргоне ЦРУ СССР во всевозрастающей степени определялся
как "твердая цель", о которую обломилось оружие, составлявшее в свое время
гордость УСС. Руководство ЦРУ никак не могло взять в толк, что методы,
примененные ОПК в пятилетие описанной "ударной" программы", - попытка с
негодными средствами экстраполировать возможное в отношении режимов,
ненавистных народам, на народное государство с нерушимым единством партии и
народа. Несостоятельность подрывной работы в те годы определялась не
нехваткой материальных ресурсов или дефектами технических средств - было
брошено все, - а глубокой порочностью политической концепции, которую
поставило во главу угла ЦРУ, взявшись за подрыв советского общественного и
государственного строя.
Коль скоро методы из арсенала УСС оказались негодными, руководители ЦРУ
с душевным отчаянием отложили их в сторону. Разумеется, не окончательно и не
навсегда, вплоть до наших дней, да и в будущем их рецидивы есть и будут.
Задача, как рассудили в ЦРУ, состоит в том, чтобы размягчить ту самую
"твердую цель" - Советский Союз, взявшись за дело изнутри. Это, собственно,
видно из уже разобранных выше директив Совета национальной безопасности.
Перестройка оказалась длительной и мучительной. Ее удобно рассмотреть на
взаимоотношениях ЦРУ с Народно-трудовым союзом (НТС), для чего совершенно
обязательно нужно проследить генезис и очертить общие контуры этой
организации.
Скажи, кто твои друзья, я скажу, кто ты. НТС, как лакмусовая бумажка,
проясняет самые неприглядные стороны деятельности ЦРУ, хотя эта организация
насчитывала к моменту возникновения ЦРУ почти два десятилетия своего
существования.
В истории случалось не раз: когда силы новые и могучие побеждали, жизнь
для служителей пропащему делу останавливалась на том рубеже, где они
потерпели поражение. Они продолжали влачить физическое существование, но
годы шли фантомами, а реальную ценность имели только воспоминания. Живя в
прошлом и только прошлым, они никак не могли понять, как же все это
случилось, и не раз в горестных размышлениях перевоевывали проигранные
сражения.
В таком положении оказалась белая эмиграция после Великого Октября и
разгрома в гражданской войне в России. Зализывая раны, эмигранты по понятной
человеческой слабости были склонны представлять свои прошлые деяния в
величественном и очень героическом плане. Родилась легенда о "белом деле",
ослепительно чистом, почти стерильном. Эмиграция жила в призрачном мире
неосуществленных замыслов. То, что в России победил народ, объяснялось
сатанинским наваждением. Достаточно крепко верить, поминать павших, и
дьявольские чары рассыплются. А рядом подрастало молодое поколение - дети
эмигрантов. Воители проигранного дела видели в них своих продолжателей.
Отцы сумели воспитать в части эмигрантской молодежи лютую ненависть к
родине. Отравленные ядом антисоветизма сыновья нашли, что у "белого
движения" была нехватка решительности.
Юные фанатики сочли, что отцы промотали не только Россию, но и
приличные состояния, обеспечившие бы им безбедную жизнь. В бой за
утраченное! Прозаические и глубоко понятные цели - эмигрантские карманы
пусты. К тому же дело-то было определенно святое. Не кто иной, как
митрополит Антоний, в двадцатые годы утверждал: "Властью, данной мне от
бога, благословляю всякое оружие, против красной сатанинской власти
подымаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин или
одиноким народным мстителем за русское Христово дело. Прежде всего
благословляю всякое оружие и работу "Всенародного братства русской правды",
которое уже немало лет словом и делом ведет борьбу против красного сатаны во
имя бога и России. Милость господня да почиет над каждым, кто вступил в
братские ряды либо придет на помощь братству".
В первые годы эмиграции ненавистники Страны Советов объединялись в
Российском общевоинском союзе (РОВС). Они продолжали вооруженную борьбу
против Советской власти в бандах, переходивших через советский кордон,
засылали к нам террористов и диверсантов. Но безуспешно. Примерно по тем же
причинам, по каким в 1949-1954 годах потерпело поражение ОПК ЦРУ, сунувшееся
было по тропам, истоптанным десятилетия назад бандами РОВСа. Выступая в
октябре 1977 года на ежегодной конференции НТС во Франкфурте-на-Майне, некий
Чикарлеев напомнил: "РОВС вел борьбу своими методами, но в какой-то момент
эти методы, может быть, не соответствовали условиям. И когда под ударами
врагов РОВС стал терять силу, появились "нацмальчики" (их тогда так
окрестили за молодость и национальную направленность), эти вот наши старшие
товарищи из НТС". Надо думать, последние вспомнили - речь шла о начале
тридцатых годов.
Тогда в Югославии скопилась масса эмигрантов. Полицейский режим в
стране, дремавший под жарким балканским солнцем, был беспечно благодушен к
правым, и борцы с коммунизмом без труда оформили свою организацию. На
белградских пляжах, на, тайных сходках в убогих квартирах молодые люди, не
нюхавшие пороха на полях гражданской войны в России, быстро решили, что им
под силу свалить Советскую власть.
На балаганных съездах в 1932 и 1934 годах был оформлен НТСНП
(Национально-трудовой союз нового поколения), впоследствии переименованный в
НТС (Народно-трудовой союз российских солидаристов). Основатели организации
тогда постановили: лица старше 1895 года рождения не допускаются.
В теоретические программные тонкости пока особо не вникали. Сурово
решили: основной метод борьбы - террор. Штаб-квартиру на Ранковой улице в
Белграде обозвали "Ранка-Пуста" аналогично "Янка-Пуста" - так называлось
гнездо террористов, убивших в 1934 году в Марселе короля Югославии
Александра и министра иностранных дел Франции Барту. И дело завертелось.
Началось составление самых сумасбродных прожектов, которые на бумаге
выводили молодых антисоветчиков к желанной цели - уничтожению народной
власти в нашей стране. Но за словами последовали и дела.
Единственный оставшийся ныне в живых от тогдашне-то исполнительного
бюро организации В. Д. Поремский в конце 1974 года с легко различимой тоской
о минувшем вспоминал о временах до второй мировой войны: "Больше же всего
нас возмущали политические споры, которые сводились к поиску виновных в
катастрофе, причем каждый сваливал вину на другого: монархисты на кадетов,
кадеты на социалистов и т. д. Мы резко отгородились от всей этой
эмигрантской толчеи... Уже к концу тридцатых годов мы стали посылать в
Россию наших лазутчиков. Они отправлялись туда не с туристскими визами: они
шли через строго охраняемую границу, ползли под проволокой, бежали ночью по
вспаханной полосе, посыпая свои следы перцем, чтобы избежать погони
сторожевых собак. Шли вооруженные. Некоторые из них погибли от пуль
погранохраны, другие были захвачены и расстреляны. Немногие смогли вернуться
обратно через ту же границу".
Подпольщиков и террористов из энтээсовцев не получилось. Как дело
доходило до практических действий, нервишки сразу подводили, явственно
обозначалась дрожь в коленках. Но ненависти к советскому строю не убывало.
Правда, методы их борьбы зачастую рождались бессилием. На этот счет есть
авторитетное свидетельство председателя НТСНП в 1930-1940 годах Дивнича.
Отдав организации более тридцати лет, в сущности всю сознательную
жизнь, Дивнич увидел свет незадолго до смерти и написал впечатляющую
книгу-покаяние. Оглядываясь назад - зарубежье, связи с гитлеровцами в годы
войны, работа на западные спецслужбы после нее, - Дивнич писал: "Много лет я
пылал злобой ко всему советскому... Все, что мне удалось узнать
положительного советской системе, я, точно глухарь на току, пропускал мимо
ушей. Мой мозг был приспособлен изыскивать во всем только теневые стороны
советской жизни. Смешно вспомнить, до чего я был одержим ненавистью. Я взял
себе за правило и прививал его своим единомышленникам: вставая утром,
планировать, что я сделаю вредного для Советской власти, а вечером подводить
итоги, чтобы "недаром" прожить день. Когда день ничего не приносил, я
рекомендовал хоть плюнуть на портрет в газете кого-либо из руководителей...
грозил худосочным кулачонком, пугал комариным писком и показывал фигу из
кармана несущемуся вскачь не Медному всаднику, вздыбившему покой московской
Руси, а стихии, зажегшей освободительный огонь в миллиардах душ. Точно
слепой, бродил я в потемках, не подозревая, что сам гасил себе свет".
Еще в тридцатые годы НТС завязал связи со многими разведками - от
польской до японской. Зоологический антисоветизм обеспечивал энтээсовцам
великолепные верительные грамоты в дверях иностранных разведок. Но уже тогда
профессионалы темных дел сообразили: между претензиями и возможностями НТС
дистанция громадного размера. Разглагольствования энтээсовцев о том, что у
них бездна сторонников в СССР, при ближайшем рассмотрении оказывались липой.
Так они мыкались до начала сороковых годов. Звездный час "нацмальчиков"
настал 22 июня 1941 года. Фашистская Германия напала на Советский Союз.
О том, что они делали в ту тяжкую для Советской страны годину,
безудержно болтливые в других случаях энтээсовцы в наше время предпочитают
помалкивать. Но концов не скрыть. В октябре 1974 года разразился очередной
скандал на очередном шабаше НТС. 20 октября во Франкфурте собрались на
расширенное заседание издательства "Посев" активисты НТС. Они учтиво
поздравляли друг друга с тем, что являются врагами коммунизма и любят
западные спецслужбы. Тут слово взял некий В. И. Файнберг, приехавший из
Израиля. Он горячо поблагодарил НТС за прекрасные намерения и от всего
сердца пожелал, чтобы эти намерения претворились в жизнь, НТС необходимо
как-то реабилитировать свое поведение в годы прошедшей войны.
В каких точно выражениях оформил свои светлые " мысли Файнберг,
неизвестно, но даже в пересказе "Посева" его выступление выглядит следующим
образом: "Откуда пошел НТС, не знаю... Факт остается фактом, что во время
второй мировой войны некоторые из членов НТС служили во власовской армии, а
последняя служила немецкой армии. Русский человек знает, что во время войны
было потеряно 20 миллионов, что немцы занимались геноцидом не только евреев,
но и славян и других народов. Как вы сможете объяснить ему, что у членов НТС
и власовцев были далеко идущие цели?.. Русскому человеку этого не понять.
Скажу откровенно, мне тоже не понять... Поэтому я думаю, что, если вы