Страница:
от страстного законолюбца, обвинявшего вместе с ЦРУ и полицию. В сентябре
1982 года конгресс возместил убытки городу, ассигновав 41 тысячу долларов.
Ведомственная законность восторжествовала, а обиженный истец навсегда
остался с носом![15].
На этом фоне смехотворными выглядят стенания бывшего президента США Р.
Никсона, который писал в 1980 году в своей книге "Настоящая война": "По
пятам за сенсационными расследованиями конгресса мы вырвали клыки и
деморализовали ЦРУ". Разогнался еще на двухстах с лишним страницах книги и
добавил: "Мы кастрировали ЦРУ и другие разведывательные
ведомства"[16].
То, что просто пожелание на кончике пера экс-президента, выливается в
действия президента у власти - Р. Рейгана. Уже при первых вестях из Белого
дома о том, что он намеревается укрепить ЦРУ, газетчики смекнули:
расширятся, помимо прочего, функции "бюрократии", которую кляли
республиканцы, домогаясь власти на президентских выборах 1980 года. На обеде
с редакторами газет 17 октября 1981 года Рейгана спросили в лоб - как это
согласуется с обещаниями "снять бремя правительства с плеч народа". Он
поморщился: "Не видите, я кушаю", - и поручил кушавшему рядом помощнику Э.
Мизу ответить.
Миз сначала вытер, а затем открыл рот: "Давайте-ка поговорим о ЦРУ, это
легче всего". Скороговоркой объяснил, что никто не собирается "расширять"
функции ЦРУ. "Все это абсолютная ложь, пропаганда, которой занимаются
некоторые чиновники на Капитолийском холме, в свое время обслуживавшие тот
позорный комитет Фрэнка Черча в сенате по вопросам разведки. Именно он
несколько лет назад нанес такой ущерб нашим разведывательным органам".
Корреспондент "Вашингтон пост", присутствовавший на этом обеде, съязвил
в своей газете: "Похоже на то, что немало людей в нашем стольном граде не
умеют читать". Засим он процитировал слова из романа-антиутопии Дж. Оруэлла
"Год 1984", рисующего грядущее государство абсолютного подавления: "Кто
контролирует прошлое, - гласил партийный лозунг, - контролирует будущее, а
кто контролирует настоящее, тот всевластен над прошлым... Все просто.
Единственное, что необходимо, - бесконечная цепь побед над собственной
памятью"[17].
Журналист, надо думать, полагает, что это страшное время уже приходит в
США раньше срока, обозначенного в заголовке футурологической сатиры Оруэлла.
ЦРУ сделало немало для того, чтобы исполнились самые мрачные пророчества.
Подрывная работа ЦРУ, как видим, в возрастающей степени
засекречивается. Усилия администрации Рейгана похожи, однако, на поведение
страуса, прячущего голову в песок. Но дела-то не скрыть, ибо слишком памятна
история ЦРУ.
В наше время, по всей вероятности, не откладывая в сторону других
средств, ЦРУ в отношении СССР и других социалистических стран употребляет
особые усилия в области идеологии. Выбор в пользу сосредоточения внимания на
этом аспекте "психологической войны" был сделан по ряду причин, частично не
зависящих от воли руководства ведомства. Почему? Небесполезно разобраться.
Попытаемся осветить именно этот аспект деятельности ЦРУ. Полностью
вычленить его из общей картины подрывной работы западных спецслужб
совершенно невозможно, поэтому неизбежно затрагиваются и другие вопросы.
Эпохальный и сурово величественный был год 1947-й в истории нашей
Отчизны. В тот год были залечены первые раны, оставленные войной на теле
Родины, - по осени уровень промышленного производства достиг довоенного. За
сухими и точными строчками ЦСУ крылся гигантский труд народа по
восстановлению сметенного и разрушенного войной на западе традиционной
территории России, где и разыгрались исполинские сражения Великой
Отечественной.
На пепелищах городов и сел, заводов и фабрик возрождалась мирная жизнь,
которую строили вчерашние солдаты. Рабочими спецовками стали шинели,
ватники, гимнастерки, списанные как б/у рачительными старшинами. Их,
пропитанные порохом и хранившие пыль Европы, донашивала армия
строителей-созидателей. Жить было трудно, проблемы, стоявшие перед страной,
были гигантскими. Иного не было дано, собственными и только собственными
силами прочно поставить на ноги государство, чтобы уверенно смотреть в
будущее. Быстрее вернуть нормальную жизнь народу-герою, вынесшему на своих
плечах тяжелейшую войну в истории.
Советские люди заслужили, завоевали право на резкий подъем жизненного
уровня, наконец, отдых после сокрушительных тягот войны. Хотя делалось все
возможное, работы оставался край непочатый. Дело было не только в наследии
войны, напоминавшей о себе на каждом шагу. Ресурсы страны и после победы
отвлекали военные, теперь именовавшиеся оборонными, нужды. Они властно
напоминали о себе, когда еще не смолкли орудия Красной Армии. Вспышки ярче
миллиона солнц - атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки - сурово
предостерегли все человечество, на что способен вооруженный по последнему
слову науки империализм. Пришлось уже на рубеже войны и мира изыскивать и
бросать громадные средства на создание новых дорогостоящих систем
вооружения, в первую очередь атомного. А на счету был каждый рубль!
Это не могло не затронуть жизнь всех советских людей, неизбежно
сказывалось во всем и на всех.
В 1947 году генерал-полковник Е. И. Смирнов, возглавлявший медицинскую
службу Вооруженных Сил в войну, как и многие, сменил военный мундир на
штатский костюм. Ему, великолепному организатору гигантского дела в годы
вооруженной борьбы, теперь был доверен пост министра здравоохранения СССР.
Он принес в министерство свой богатый опыт - ни одна армия в мире не имела
столь высокого процента бойцов, возвращавшихся в строй по излечении от ран,
страна не знала в самое суровое время инфекционных заболеваний.
Представитель гуманной профессии, Е. И. Смирнов со свойственной ему энергией
взялся за постановку послевоенного здравоохранения. Он объезжал разоренные
области и был потрясен. В Донбассе, в Макеевке, в больнице не могли
предложить больным иной посуды, кроме консервных банок. Эти самые банки с
загнутыми краями в руках больных были перед мысленным взором министра, когда
он докладывал о первоочередных нуждах здравоохранения правительству. Нужны
деньги. Их отпускали, но далеко не в нужных размерах. Министр бушевал,
доказывал очевидное, но без большого успеха. И. В. Сталин, признав его
заботу, безусловно, законной, указал: Смирнову, по должности знавшему о
разработке атомного оружия, не подобало не понимать, куда идут средства.
Удовлетворение многих и очень многих кричащих нужд откладывалось. Но
другого выхода не было. Над советским народом, спасшим цивилизацию и себя,
снова нависла смертельная угроза.
Тогда в мире была единственная страна, располагавшая избыточными
ресурсами, - Соединенные Штаты. Они не пострадали, а, напротив, расцвели в
те годы, когда на полях сражений решались судьбы человечества. Мы находились
в войне в одном строю, однако наш и американский вклады в нее оказались
различными. На американской земле не разорвалось ни одного снаряда, ни один
дом не был разрушен. Мы потеряли 20 миллионов бесконечно дорогих жизней,
американцы - 400 тысяч человек. На каждых 50 погибших советских людей
приходился один американец. В своих работах, относящихся к истории второй
мировой войны, я неоднократно прибегал к этому сравнению. Некоторые
заокеанские историки, отнюдь не разделяющие наших взглядов, тем не менее не
могут не признать справедливости этого сопоставления, хотя, разумеется, с не
очень большой охотой. Американский историк профессор Дж. Гэддис в книге
"Россия, Советский Союз и Соединенные Штаты. Опыт интерпретации" (1978),
сославшись на одну из моих работ, заметил: "Автор хотя и подчеркнуто, но
точно указал - на каждого американца, убитого в войне, приходилось пятьдесят
умерших русских"[1].
Совершенно различными оказались материальные потери. Война унесла треть
нашего национального богатства. Вспомним: такую же долю национального
богатства потеряла наша Родина в результате первой мировой войны и
последовавшей за ней гражданской войны. В цифрах утраченное нами в 1941-1945
годах выглядит следующим образом. По тогдашнему курсу война обошлась СССР в
485 миллиардов долларов (учитывая стоимость разрушенного). Военные расходы
США на вторую мировую войну - 330 миллиардов долларов. США оказывали
противникам держав "оси" помощь по ленд-лизу, истратив на это 43,6 миллиарда
долларов. Поставки по ленд-лизу Советскому Союзу составили около 10
миллиардов долларов, или примерно 3,5 процента от общих военных расходов США
в годы второй мировой войны. Вот эту цифру - 3,5 процента, точно отражающую
вклад Соединенных Штатов в исполинские сражения на основном фронте борьбы
против Германии и ее союзников, нужно всегда помнить, когда мы мысленно
возвращаемся к боевому сотрудничеству наших стран в те годы.
В первые послевоенные годы Советский Союз посетило немало влиятельных
или известных в своей стране американцев. Их тепло встречали, памятуя о
недавнем военном сотрудничестве. Иных из них принимал или отвечал на их
вопросы И. В. Сталин. Корреспонденту агентства Юнайтед Пресс X. Бейли,
спросившему, "заинтересована ли все еще Россия в получении займа у
Соединенных Штатов", И. В. Сталин 29 октября 1946 года ответил:
"Заинтересована".
X. Бейли деловито осведомился: "Сколько времени потребуется для
восстановления опустошенных районов Западной России?". Ответ: "Шесть-семь
лет, если не больше"[2].
Сын президента Франклина Д. Рузвельта Э. Рузвельт 21 декабря 1946 года
в интервью с И. В. Сталиным поставил вопрос по-иному: "Если между
Соединенными Штатами и Советским Союзом будет достигнуто соглашение о
системе займов или кредитов, принесут ли такие соглашения длительные выгоды
экономике Соединенных Штатов?", на что получил ответ: "Система таких
кредитов, бесспорно, взаимно выгодна как Соединенным Штатам, так и
Советскому Союзу"[3].
Логика уже не очень молодого, а следовательно, способного соображать
отпрыска покойного президента была поразительна: что могут еще получить
разбогатевшие Соединенные Штаты от израненного войной Советского Союза! Как
будто мало того, что советские люди грудью прикрыли и Америку в минувшую
войну!
А в то время действительно ожидалось, что США протянут руку союзнику
военных лет в защите не только нашей Родины, но и дела Объединенных Наций.
Все это осталось на стадии разговоров, ибо в высшем эшелоне власти в США
были приняты противоположные решения. Спустя два десятилетия после
описываемых событий Дж. Кеннан (тогда советник посольства США в Москве)
написал в первом томе своих мемуаров, вышедшем в 1967 году:
"Тогдашние американские администрации, как Ф. Рузвельта, так и г-на
Трумэна, впоследствии часто критиковали за то, что летом 1945 г. помощь по
ленд-лизу России была резко прекращена, мы не предложили Советскому Союзу
большего займа, а, по мнению некоторых, советским лидерам дали понять, что
они могли рассчитывать на него... Должен признать, что если правительство
США заслуживает критики за жесткую линию во всех этих делах, то я заслуживаю
куда большей критики за то, что занял еще более жесткую позицию раньше, чем
правительство, за то, что подстрекал и вдохновлял жесткость Вашингтона...
Вот показательный пример моих взглядов, которые я в то время излагал послу и
государственному департаменту: "Нет никаких оснований, ни экономических, ни
политических, для предоставления России дальнейшей помощи по ленд-лизу или
для нашего согласия на то, чтобы Россия, не являющаяся государством,
делающим взносы в ЮНРРА (ЮНРРА - Администрация помощи и восстановления
Объединенных Наций была создана в 1943 году для целей, видных из ее
названия. Совет ЮНРРА постановил, что государства, ее члены, территория
которых не была оккупирована, делают взнос в ее фонд в размере двух
процентов от национального дохода страны в 1943 году. Другие участники
организации призывались делать посильные взносы. На деле представители США в
ЮНРРА использовали помощь в попытках добиться угодных Вашингтону целей.
Организация распущена в 1947 году), получила сколько-нибудь значительную
помощь от ЮНРРА или для предоставления американского правительственного
займа России без получения эквивалентных политических уступок"... Я не
нахожу решительно никаких причин для раскаяния в содеянном". Откуда такая
ярость в отношении союзника Соединенных Штатов? Что, Кеннан не представлял
нашей страны и нашего народа, он, отдавший всю жизнь изучению нас и
считавшийся в те годы в США лучшим экспертом по делам Советского Союза? В
его мемуарах мы находим поучительные эпизоды, проливающие свет на образ
мышления тех, кто помогал формировать американскую политику. "На мои взгляды
по поводу возможной экономической помощи Советскому Союзу, - пишет он, -
оказали воздействие впечатления во время поездки по Советскому Союзу вскоре
после окончания войны в Европе". Советник американского посольства посетил
Новосибирск, Кузнецк, и везде его радушно принимали, "приходилось выносить
тот доброжелательный, но утомительный ритуал русского гостеприимства: "Вы
ничего не едите? Попробуйте это!" Любезные хозяева не могли взять в толк,
что задача Кеннана, замечает он в мемуарах, "побывать в Кузнецке, куда,
насколько удалось узнать, вот уже несколько лет не заглядывал ни один
иностранец с Запада, а я никогда не видел крупнейших советских заводов".
То была, по Кеннану, на редкость удачная поездка, он поглядел на все,
что хотел. Проехал по тем районам, где в годы отгремевшей войны ковалась
военная мощь Страны Советов. Вероятно, убедился в ней. Спустя десятилетия он
идиллически описывает запавшие в памяти дни, когда свободно говорившего
по-русски американца никто не принимал за иностранца.
"У меня возникло ощущение, что я не чужак, а простой советский человек!
Мои попутчики в самолете, по крайней мере, не принимали меня ни за кого
иного. На аэродроме в Омске, в жару, сидя на траве в тени крыла самолета, я
читал вслух по их просьбе случившуюся со мной книгу Алексея Толстого "Петр
Первый".
Вечерами в маленьких гостиницах при аэродромах я был с ними, как будто
я был такой же, как они, рядовой человек. Мне было с ними просто и легко".
Но долг превыше всего! Открытые русские не могли и заподозрить, о чем
думал и что решал рядом с ними некто в скромном поношенном пиджачке и
неброской кепочке.
"Когда под самолетом медленно поплыли обширные равнины к западу от
Волги, я стал размышлять в связи с моими милыми попутчиками о проблемах
американской помощи России. Русские, как еще раз подтвердила моя поездка,
великий и привлекательный народ. Совсем недавно они перенесли чудовищные
страдания, частично за нас. Конечно, хотелось бы помочь, но разве это было
возможно? Если народ находится под контролем сильного авторитарного режима,
особенно враждебно настроенного к США, то, на мой взгляд, американцы почти
ничем не могут помочь ему, не помогая одновременно режиму... Народ и режим,
другими словами, диалектически взаимосвязаны, поэтому нельзя помочь народу,
не помогая режиму, и нельзя нанести ущерб режиму, не нанося ущерба народу.
Посему лучше не пытаться ни помогать, ни наносить ущерба, а оставить все как
есть. В конечном счете то их тяжкое положение, а не наше".
Возвышенные, почти философские, а в сущности, скверные суждения! Сидя
бок о бок с нашими людьми, Кеннан мыслил только антисоветскими стереотипами.
Какой тут реализм! Колючими холодными глазами "эксперт" по Советскому Союзу
смотрел на тех, кто "пострадал" и за США в годы войны, но это "их тяжкое
положение", подчеркнув "их" в тексте. Ладно, это личное восприятие, а как
насчет пресловутой "враждебности" к США? Неторопливо разматывая нить
повествования, Кеннан описывает, как осенью 1945 года группа американских
конгрессменов напросилась на прием к И. В. Сталину. Так о чем же говорили
избранники американского народа в тот день со Сталиным? "Не могу припомнить
содержание беседы конгрессменов со Сталиным (в архивах в Вашингтоне,
конечно, есть ее запись), - замечает Кеннан, - у меня запечатлелся только
наш подход в этом случае"[4].
С "подходом" мы уже познакомились, что до содержания беседы, то нет
необходимости ворошить архивы, языкатые конгрессмены по возвращении из СССР
без промедления рассказали всем и каждому, зачем они ездили в Кремль. То
были члены специального комитета конгресса по послевоенной экономической
политике и планированию во главе с председателем комитета У. Колмером.
Собрав и проанализировав их тогдашние высказывания по возвращении в США, Дж.
Гэддис в книге "США и возникновение "холодной войны" 1941-1947" (1972)
изложил дело так:
"14 сентября 1945 г. делегации под руководством председателя комитета
Уильяма М. Колмера от штата Миссисипи была оказана честь: Сталин принял ее.
Колмер заявил советскому лидеру, что его комитет знает о желании России
получить заем от США. Как, он хочет знать, Советы используют средства, как
вернут их и что может Вашингтон ожидать взамен?.. Делегация... сделала отчет
государственному секретарю Дж. Бирнсу, а затем совещалась с Трумэном. Группа
Колмера подчеркнула в беседах с обоими, что необходимо "ужесточить наш
подход к Советской Республике". Комитет Колмера был готов одобрить
американский заем Советскому Союзу при условии, что русские примут
определенные обязательства. Они должны сообщить, какая доля их производства
идет на вооружение. Они должны сообщить важнейшие данные о советской
экономике и дать возможность проверить точность этих данных. Советский Союз
не должен оказывать помощи в политических целях Восточной Европе и доложит
содержание его торговых договоров с этими странами. Как в СССР, так и в
странах Восточной Европы, находящихся под контролем, Кремль должен
гарантировать полную защиту американской собственности, право распространять
американские книги, журналы, газеты и кинофильмы. Наконец, Соединенные Штаты
должны настаивать на выполнении русских политических обязательств на тех же
условиях, как и другие правительства. Это включает вывод советских
оккупационных войск и соответствии с Потсдамскими соглашениями, и Ялтинской
концепцией. Коротко говоря, Колмер и его коллеги требовали, чтобы Советский
Союз в обмен ил американский заем изменил свою систему правления и отказался
от своей сферы влияния в Восточной Европе"[5].
Были сказаны, как видим, вещи такого порядка, что не оставалось ни
малейшего сомнения, кто настроен "враждебно" и к кому, а поэтому опытный
дипломат Дж. Кеннан "забыл" их и любопытным порекомендовал сходить в архивы.
Хотя с легкоразличимым раздражением он подвел итог беспримерному набегу
американских конгрессменов на Москву. "Эпизод, сам по себе, конечно,
малозначительный, оказался одним из тех (а их было немало во время моей
дипломатической службы), которые постепенно привели меня к глубокому
скептицизму касательно абсолютной ценности личных контактов для улучшения
межгосударственных отношений. Должен также заметить, что визитеры из нашего
конгресса значительно отличались друг от друга по степени личной выгоды,
которую они извлекали из этих поездок"[6].
Последнее замечание, по необходимости темное под пером
профессионального дипломата, проясняет поведение официальных лиц из США,
гужом тянувшихся тогда в Москву. Летом 1946 года в нашу столицу явилась,
например, делегация по вопросам репараций во главе с крупным
нефтепромышленником Э. Поули; основная задача делегации заключалась в том,
чтобы познакомить советские органы с принципом "первой заимки", а именно,
разъясняет в книге "Потрясенный мир" (1977) американский историк Д. Ерджин,
"репарации из текущей продукции, то есть из продукции германской экономики,
снижаются до минимума. Во-вторых, экспорт из этой продукции сначала идет на
оплату товаров, ввозимых с Запада, а только потом на репарационные поставки
Востоку. Германия включается в многосторонний, находящийся под американским
контролем мировой экономический порядок до выплаты репараций (в сущности,
помощи) советскому союзнику... Некоторые члены американской делегации не
скрывали своей враждебности, находя и эти директивы слишком мягкими, другие
не могли сдержать порывы к наживе. Ряд членов делегации Поули продал свои
костюмы в Москве по спекулятивной цене - по 250 долларов за
костюм"[7].
Оказались мелкими спекулянтами. Они преуспели в этом и в срыве
репарационных платежей Советскому Союзу, хотя к этому времени выяснилось -
экономический потенциал Германии в 1945 году, несмотря на разрушения, был
выше, чем и 1939 году[8]. Ни от "теоретиков" типа Кеннана, ни от
практиков вроде Колмера, Поули и К° ожидать ничего хорошего нам не
приходилось. По той простой причине, что Советский Союз в Вашингтоне считали
врагом и вели себя соответственно.
Вот как они нас представляли и представляют по сей день. Тон
многотомному докладу сенатской комиссии Ф. Черча, расследовавшей в 1975-1976
годах деятельность разведывательного сообщества в США, задает вводная глава
к этому официальному отчету. В ней сказано:
"Вторая мировая война ознаменовала поражение одного типа тоталитаризма.
Но быстро вырос другой вызов тоталитаризма. Советский Союз, главный союзник
США в войне, стал главным противником США в мире. Мощь нацизма лежала в
руинах, но мощь коммунизма мобилизовывалась... Офицеры американской военной
разведки одни из первых усмотрели изменение обстановки. Почти сразу после
взятия Берлина Красной Армией американская разведка постаралась определить
цели Советов. Офицер разведки Гарри Розицкий, впоследствии глава управления
по делам СССР ЦРУ, был послан на "джипе" в Берлин... Он так описывал в
показаниях комиссии (31 октября 1975 г.) свои впечатления: "Мы въехали в
пригороды Берлина и кричали: "Американцы!", русские горячо приветствовали
нас. На автостраде, а я хорошо знал Германию до войны, нам бросилась в глаза
колонна немцев моложе 16 и старше 60 лет, которых гнали на восток
монголоидные солдаты ростом в 140-150 сантиметров в лаптях... Мы пробирались
через руины Берлина, по большей части движение было односторонним, стараясь
выяснить род оружия на погонах каждого встречного солдата... Насмотревшись
вдоволь, а все мы трое очень нервничали, мы ринулись прямо из Берлина в
английскую зону. Когда мы добрались туда, то очень развеселились,
почувствовали облегчение, ибо целых 36 часов были в другом мире. Первое, что
мне пришло тогда на ум, - Россия идет на запад"[9].
Не было этого - не "гоняли" советские солдаты немецких мальчишек и
старцев на восток и не могли взять логово фашистского зверя - Берлин
недомерки, да еще "в лаптях", не обозначали на фронтовых погонах номеров
частей и не "шла Россия на запад". Все врал паршивец в мундире офицера
американской разведки своему начальству тогда, а спустя тридцать лет -
стариком - сенаторам. Он представил полуторасуточное пребывание в Берлине
как некий "подвиг". А его вместе с двумя такими же подонками наверняка
сердечно приветствовали советские воины. Как союзников, не ведая в радости
победы, что к ним прикатила паскудная компания глуповатых шпионов.
То, что сошло для сенаторов, вероятно, оказалось слишком для
американского издательства "Ридерз дайджест пресс". В отличие от седовласых
законодателей, принявших вздор Розицкого как должное, ибо он соответствует
стереотипам их мышления, редакторы дрогнули.
В выпущенной в 1977 году, через два года после памятных показаний
Розицкого, в комиссии сената его книге "Тайные операции ЦРУ" тот эпизод был
начисто лишен колоритных деталей, приемлемых на Капитолийском холме: "Тогда
никто не знал, что русские делают в Берлине, и трое из нас, один говоривший
на русском румын, вызвались проникнуть в русскую зону и посмотреть.
Напряженно и с опаской мы потратили пять часов, чтобы перебраться через
границу зоны, и провели шесть часов в Берлине. Зрительные впечатления
запечатлелись у меня по сей день. Толпы немецких мальчишек и стариков,
которых гнали по берлинской кольцевой дороге на восток", и т. д. "Лапти" и
прочее исчезли, надо думать, под редакторским карандашом, да и "36 часов"
пребывания в советской зоне. Но дух остался: "Россия идет на запад,
пронеслось у меня в уме, Европа больше не будет прежней!" (Введение к
указанной книге, с. XXV-XXVI).
Какой спрос с молодого, хотя и подававшего надежды, прохвоста Г.
Розицкого? А генерал Д. Паттон, прославленный в США герой той войны, - ему,
казалось, надлежало быть серьезнее. Куда там! Он открыл, что русские -
"вырождающаяся раса монгольских дикарей", каждый из нас и все мы вместе
"сукины сыны, варвары и запойные пьяницы"[10]. Вот так, и не
иначе!
Что касается высшего командования американских вооруженных сил, то оно
определило Советский Союз потенциальным "врагом" задолго до окончания второй
мировой войны. Исходной посылкой замечательного заключения на первых порах
были отнюдь не умозрительные соображения, а факторы, поддававшиеся
1982 года конгресс возместил убытки городу, ассигновав 41 тысячу долларов.
Ведомственная законность восторжествовала, а обиженный истец навсегда
остался с носом![15].
На этом фоне смехотворными выглядят стенания бывшего президента США Р.
Никсона, который писал в 1980 году в своей книге "Настоящая война": "По
пятам за сенсационными расследованиями конгресса мы вырвали клыки и
деморализовали ЦРУ". Разогнался еще на двухстах с лишним страницах книги и
добавил: "Мы кастрировали ЦРУ и другие разведывательные
ведомства"[16].
То, что просто пожелание на кончике пера экс-президента, выливается в
действия президента у власти - Р. Рейгана. Уже при первых вестях из Белого
дома о том, что он намеревается укрепить ЦРУ, газетчики смекнули:
расширятся, помимо прочего, функции "бюрократии", которую кляли
республиканцы, домогаясь власти на президентских выборах 1980 года. На обеде
с редакторами газет 17 октября 1981 года Рейгана спросили в лоб - как это
согласуется с обещаниями "снять бремя правительства с плеч народа". Он
поморщился: "Не видите, я кушаю", - и поручил кушавшему рядом помощнику Э.
Мизу ответить.
Миз сначала вытер, а затем открыл рот: "Давайте-ка поговорим о ЦРУ, это
легче всего". Скороговоркой объяснил, что никто не собирается "расширять"
функции ЦРУ. "Все это абсолютная ложь, пропаганда, которой занимаются
некоторые чиновники на Капитолийском холме, в свое время обслуживавшие тот
позорный комитет Фрэнка Черча в сенате по вопросам разведки. Именно он
несколько лет назад нанес такой ущерб нашим разведывательным органам".
Корреспондент "Вашингтон пост", присутствовавший на этом обеде, съязвил
в своей газете: "Похоже на то, что немало людей в нашем стольном граде не
умеют читать". Засим он процитировал слова из романа-антиутопии Дж. Оруэлла
"Год 1984", рисующего грядущее государство абсолютного подавления: "Кто
контролирует прошлое, - гласил партийный лозунг, - контролирует будущее, а
кто контролирует настоящее, тот всевластен над прошлым... Все просто.
Единственное, что необходимо, - бесконечная цепь побед над собственной
памятью"[17].
Журналист, надо думать, полагает, что это страшное время уже приходит в
США раньше срока, обозначенного в заголовке футурологической сатиры Оруэлла.
ЦРУ сделало немало для того, чтобы исполнились самые мрачные пророчества.
Подрывная работа ЦРУ, как видим, в возрастающей степени
засекречивается. Усилия администрации Рейгана похожи, однако, на поведение
страуса, прячущего голову в песок. Но дела-то не скрыть, ибо слишком памятна
история ЦРУ.
В наше время, по всей вероятности, не откладывая в сторону других
средств, ЦРУ в отношении СССР и других социалистических стран употребляет
особые усилия в области идеологии. Выбор в пользу сосредоточения внимания на
этом аспекте "психологической войны" был сделан по ряду причин, частично не
зависящих от воли руководства ведомства. Почему? Небесполезно разобраться.
Попытаемся осветить именно этот аспект деятельности ЦРУ. Полностью
вычленить его из общей картины подрывной работы западных спецслужб
совершенно невозможно, поэтому неизбежно затрагиваются и другие вопросы.
Эпохальный и сурово величественный был год 1947-й в истории нашей
Отчизны. В тот год были залечены первые раны, оставленные войной на теле
Родины, - по осени уровень промышленного производства достиг довоенного. За
сухими и точными строчками ЦСУ крылся гигантский труд народа по
восстановлению сметенного и разрушенного войной на западе традиционной
территории России, где и разыгрались исполинские сражения Великой
Отечественной.
На пепелищах городов и сел, заводов и фабрик возрождалась мирная жизнь,
которую строили вчерашние солдаты. Рабочими спецовками стали шинели,
ватники, гимнастерки, списанные как б/у рачительными старшинами. Их,
пропитанные порохом и хранившие пыль Европы, донашивала армия
строителей-созидателей. Жить было трудно, проблемы, стоявшие перед страной,
были гигантскими. Иного не было дано, собственными и только собственными
силами прочно поставить на ноги государство, чтобы уверенно смотреть в
будущее. Быстрее вернуть нормальную жизнь народу-герою, вынесшему на своих
плечах тяжелейшую войну в истории.
Советские люди заслужили, завоевали право на резкий подъем жизненного
уровня, наконец, отдых после сокрушительных тягот войны. Хотя делалось все
возможное, работы оставался край непочатый. Дело было не только в наследии
войны, напоминавшей о себе на каждом шагу. Ресурсы страны и после победы
отвлекали военные, теперь именовавшиеся оборонными, нужды. Они властно
напоминали о себе, когда еще не смолкли орудия Красной Армии. Вспышки ярче
миллиона солнц - атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки - сурово
предостерегли все человечество, на что способен вооруженный по последнему
слову науки империализм. Пришлось уже на рубеже войны и мира изыскивать и
бросать громадные средства на создание новых дорогостоящих систем
вооружения, в первую очередь атомного. А на счету был каждый рубль!
Это не могло не затронуть жизнь всех советских людей, неизбежно
сказывалось во всем и на всех.
В 1947 году генерал-полковник Е. И. Смирнов, возглавлявший медицинскую
службу Вооруженных Сил в войну, как и многие, сменил военный мундир на
штатский костюм. Ему, великолепному организатору гигантского дела в годы
вооруженной борьбы, теперь был доверен пост министра здравоохранения СССР.
Он принес в министерство свой богатый опыт - ни одна армия в мире не имела
столь высокого процента бойцов, возвращавшихся в строй по излечении от ран,
страна не знала в самое суровое время инфекционных заболеваний.
Представитель гуманной профессии, Е. И. Смирнов со свойственной ему энергией
взялся за постановку послевоенного здравоохранения. Он объезжал разоренные
области и был потрясен. В Донбассе, в Макеевке, в больнице не могли
предложить больным иной посуды, кроме консервных банок. Эти самые банки с
загнутыми краями в руках больных были перед мысленным взором министра, когда
он докладывал о первоочередных нуждах здравоохранения правительству. Нужны
деньги. Их отпускали, но далеко не в нужных размерах. Министр бушевал,
доказывал очевидное, но без большого успеха. И. В. Сталин, признав его
заботу, безусловно, законной, указал: Смирнову, по должности знавшему о
разработке атомного оружия, не подобало не понимать, куда идут средства.
Удовлетворение многих и очень многих кричащих нужд откладывалось. Но
другого выхода не было. Над советским народом, спасшим цивилизацию и себя,
снова нависла смертельная угроза.
Тогда в мире была единственная страна, располагавшая избыточными
ресурсами, - Соединенные Штаты. Они не пострадали, а, напротив, расцвели в
те годы, когда на полях сражений решались судьбы человечества. Мы находились
в войне в одном строю, однако наш и американский вклады в нее оказались
различными. На американской земле не разорвалось ни одного снаряда, ни один
дом не был разрушен. Мы потеряли 20 миллионов бесконечно дорогих жизней,
американцы - 400 тысяч человек. На каждых 50 погибших советских людей
приходился один американец. В своих работах, относящихся к истории второй
мировой войны, я неоднократно прибегал к этому сравнению. Некоторые
заокеанские историки, отнюдь не разделяющие наших взглядов, тем не менее не
могут не признать справедливости этого сопоставления, хотя, разумеется, с не
очень большой охотой. Американский историк профессор Дж. Гэддис в книге
"Россия, Советский Союз и Соединенные Штаты. Опыт интерпретации" (1978),
сославшись на одну из моих работ, заметил: "Автор хотя и подчеркнуто, но
точно указал - на каждого американца, убитого в войне, приходилось пятьдесят
умерших русских"[1].
Совершенно различными оказались материальные потери. Война унесла треть
нашего национального богатства. Вспомним: такую же долю национального
богатства потеряла наша Родина в результате первой мировой войны и
последовавшей за ней гражданской войны. В цифрах утраченное нами в 1941-1945
годах выглядит следующим образом. По тогдашнему курсу война обошлась СССР в
485 миллиардов долларов (учитывая стоимость разрушенного). Военные расходы
США на вторую мировую войну - 330 миллиардов долларов. США оказывали
противникам держав "оси" помощь по ленд-лизу, истратив на это 43,6 миллиарда
долларов. Поставки по ленд-лизу Советскому Союзу составили около 10
миллиардов долларов, или примерно 3,5 процента от общих военных расходов США
в годы второй мировой войны. Вот эту цифру - 3,5 процента, точно отражающую
вклад Соединенных Штатов в исполинские сражения на основном фронте борьбы
против Германии и ее союзников, нужно всегда помнить, когда мы мысленно
возвращаемся к боевому сотрудничеству наших стран в те годы.
В первые послевоенные годы Советский Союз посетило немало влиятельных
или известных в своей стране американцев. Их тепло встречали, памятуя о
недавнем военном сотрудничестве. Иных из них принимал или отвечал на их
вопросы И. В. Сталин. Корреспонденту агентства Юнайтед Пресс X. Бейли,
спросившему, "заинтересована ли все еще Россия в получении займа у
Соединенных Штатов", И. В. Сталин 29 октября 1946 года ответил:
"Заинтересована".
X. Бейли деловито осведомился: "Сколько времени потребуется для
восстановления опустошенных районов Западной России?". Ответ: "Шесть-семь
лет, если не больше"[2].
Сын президента Франклина Д. Рузвельта Э. Рузвельт 21 декабря 1946 года
в интервью с И. В. Сталиным поставил вопрос по-иному: "Если между
Соединенными Штатами и Советским Союзом будет достигнуто соглашение о
системе займов или кредитов, принесут ли такие соглашения длительные выгоды
экономике Соединенных Штатов?", на что получил ответ: "Система таких
кредитов, бесспорно, взаимно выгодна как Соединенным Штатам, так и
Советскому Союзу"[3].
Логика уже не очень молодого, а следовательно, способного соображать
отпрыска покойного президента была поразительна: что могут еще получить
разбогатевшие Соединенные Штаты от израненного войной Советского Союза! Как
будто мало того, что советские люди грудью прикрыли и Америку в минувшую
войну!
А в то время действительно ожидалось, что США протянут руку союзнику
военных лет в защите не только нашей Родины, но и дела Объединенных Наций.
Все это осталось на стадии разговоров, ибо в высшем эшелоне власти в США
были приняты противоположные решения. Спустя два десятилетия после
описываемых событий Дж. Кеннан (тогда советник посольства США в Москве)
написал в первом томе своих мемуаров, вышедшем в 1967 году:
"Тогдашние американские администрации, как Ф. Рузвельта, так и г-на
Трумэна, впоследствии часто критиковали за то, что летом 1945 г. помощь по
ленд-лизу России была резко прекращена, мы не предложили Советскому Союзу
большего займа, а, по мнению некоторых, советским лидерам дали понять, что
они могли рассчитывать на него... Должен признать, что если правительство
США заслуживает критики за жесткую линию во всех этих делах, то я заслуживаю
куда большей критики за то, что занял еще более жесткую позицию раньше, чем
правительство, за то, что подстрекал и вдохновлял жесткость Вашингтона...
Вот показательный пример моих взглядов, которые я в то время излагал послу и
государственному департаменту: "Нет никаких оснований, ни экономических, ни
политических, для предоставления России дальнейшей помощи по ленд-лизу или
для нашего согласия на то, чтобы Россия, не являющаяся государством,
делающим взносы в ЮНРРА (ЮНРРА - Администрация помощи и восстановления
Объединенных Наций была создана в 1943 году для целей, видных из ее
названия. Совет ЮНРРА постановил, что государства, ее члены, территория
которых не была оккупирована, делают взнос в ее фонд в размере двух
процентов от национального дохода страны в 1943 году. Другие участники
организации призывались делать посильные взносы. На деле представители США в
ЮНРРА использовали помощь в попытках добиться угодных Вашингтону целей.
Организация распущена в 1947 году), получила сколько-нибудь значительную
помощь от ЮНРРА или для предоставления американского правительственного
займа России без получения эквивалентных политических уступок"... Я не
нахожу решительно никаких причин для раскаяния в содеянном". Откуда такая
ярость в отношении союзника Соединенных Штатов? Что, Кеннан не представлял
нашей страны и нашего народа, он, отдавший всю жизнь изучению нас и
считавшийся в те годы в США лучшим экспертом по делам Советского Союза? В
его мемуарах мы находим поучительные эпизоды, проливающие свет на образ
мышления тех, кто помогал формировать американскую политику. "На мои взгляды
по поводу возможной экономической помощи Советскому Союзу, - пишет он, -
оказали воздействие впечатления во время поездки по Советскому Союзу вскоре
после окончания войны в Европе". Советник американского посольства посетил
Новосибирск, Кузнецк, и везде его радушно принимали, "приходилось выносить
тот доброжелательный, но утомительный ритуал русского гостеприимства: "Вы
ничего не едите? Попробуйте это!" Любезные хозяева не могли взять в толк,
что задача Кеннана, замечает он в мемуарах, "побывать в Кузнецке, куда,
насколько удалось узнать, вот уже несколько лет не заглядывал ни один
иностранец с Запада, а я никогда не видел крупнейших советских заводов".
То была, по Кеннану, на редкость удачная поездка, он поглядел на все,
что хотел. Проехал по тем районам, где в годы отгремевшей войны ковалась
военная мощь Страны Советов. Вероятно, убедился в ней. Спустя десятилетия он
идиллически описывает запавшие в памяти дни, когда свободно говорившего
по-русски американца никто не принимал за иностранца.
"У меня возникло ощущение, что я не чужак, а простой советский человек!
Мои попутчики в самолете, по крайней мере, не принимали меня ни за кого
иного. На аэродроме в Омске, в жару, сидя на траве в тени крыла самолета, я
читал вслух по их просьбе случившуюся со мной книгу Алексея Толстого "Петр
Первый".
Вечерами в маленьких гостиницах при аэродромах я был с ними, как будто
я был такой же, как они, рядовой человек. Мне было с ними просто и легко".
Но долг превыше всего! Открытые русские не могли и заподозрить, о чем
думал и что решал рядом с ними некто в скромном поношенном пиджачке и
неброской кепочке.
"Когда под самолетом медленно поплыли обширные равнины к западу от
Волги, я стал размышлять в связи с моими милыми попутчиками о проблемах
американской помощи России. Русские, как еще раз подтвердила моя поездка,
великий и привлекательный народ. Совсем недавно они перенесли чудовищные
страдания, частично за нас. Конечно, хотелось бы помочь, но разве это было
возможно? Если народ находится под контролем сильного авторитарного режима,
особенно враждебно настроенного к США, то, на мой взгляд, американцы почти
ничем не могут помочь ему, не помогая одновременно режиму... Народ и режим,
другими словами, диалектически взаимосвязаны, поэтому нельзя помочь народу,
не помогая режиму, и нельзя нанести ущерб режиму, не нанося ущерба народу.
Посему лучше не пытаться ни помогать, ни наносить ущерба, а оставить все как
есть. В конечном счете то их тяжкое положение, а не наше".
Возвышенные, почти философские, а в сущности, скверные суждения! Сидя
бок о бок с нашими людьми, Кеннан мыслил только антисоветскими стереотипами.
Какой тут реализм! Колючими холодными глазами "эксперт" по Советскому Союзу
смотрел на тех, кто "пострадал" и за США в годы войны, но это "их тяжкое
положение", подчеркнув "их" в тексте. Ладно, это личное восприятие, а как
насчет пресловутой "враждебности" к США? Неторопливо разматывая нить
повествования, Кеннан описывает, как осенью 1945 года группа американских
конгрессменов напросилась на прием к И. В. Сталину. Так о чем же говорили
избранники американского народа в тот день со Сталиным? "Не могу припомнить
содержание беседы конгрессменов со Сталиным (в архивах в Вашингтоне,
конечно, есть ее запись), - замечает Кеннан, - у меня запечатлелся только
наш подход в этом случае"[4].
С "подходом" мы уже познакомились, что до содержания беседы, то нет
необходимости ворошить архивы, языкатые конгрессмены по возвращении из СССР
без промедления рассказали всем и каждому, зачем они ездили в Кремль. То
были члены специального комитета конгресса по послевоенной экономической
политике и планированию во главе с председателем комитета У. Колмером.
Собрав и проанализировав их тогдашние высказывания по возвращении в США, Дж.
Гэддис в книге "США и возникновение "холодной войны" 1941-1947" (1972)
изложил дело так:
"14 сентября 1945 г. делегации под руководством председателя комитета
Уильяма М. Колмера от штата Миссисипи была оказана честь: Сталин принял ее.
Колмер заявил советскому лидеру, что его комитет знает о желании России
получить заем от США. Как, он хочет знать, Советы используют средства, как
вернут их и что может Вашингтон ожидать взамен?.. Делегация... сделала отчет
государственному секретарю Дж. Бирнсу, а затем совещалась с Трумэном. Группа
Колмера подчеркнула в беседах с обоими, что необходимо "ужесточить наш
подход к Советской Республике". Комитет Колмера был готов одобрить
американский заем Советскому Союзу при условии, что русские примут
определенные обязательства. Они должны сообщить, какая доля их производства
идет на вооружение. Они должны сообщить важнейшие данные о советской
экономике и дать возможность проверить точность этих данных. Советский Союз
не должен оказывать помощи в политических целях Восточной Европе и доложит
содержание его торговых договоров с этими странами. Как в СССР, так и в
странах Восточной Европы, находящихся под контролем, Кремль должен
гарантировать полную защиту американской собственности, право распространять
американские книги, журналы, газеты и кинофильмы. Наконец, Соединенные Штаты
должны настаивать на выполнении русских политических обязательств на тех же
условиях, как и другие правительства. Это включает вывод советских
оккупационных войск и соответствии с Потсдамскими соглашениями, и Ялтинской
концепцией. Коротко говоря, Колмер и его коллеги требовали, чтобы Советский
Союз в обмен ил американский заем изменил свою систему правления и отказался
от своей сферы влияния в Восточной Европе"[5].
Были сказаны, как видим, вещи такого порядка, что не оставалось ни
малейшего сомнения, кто настроен "враждебно" и к кому, а поэтому опытный
дипломат Дж. Кеннан "забыл" их и любопытным порекомендовал сходить в архивы.
Хотя с легкоразличимым раздражением он подвел итог беспримерному набегу
американских конгрессменов на Москву. "Эпизод, сам по себе, конечно,
малозначительный, оказался одним из тех (а их было немало во время моей
дипломатической службы), которые постепенно привели меня к глубокому
скептицизму касательно абсолютной ценности личных контактов для улучшения
межгосударственных отношений. Должен также заметить, что визитеры из нашего
конгресса значительно отличались друг от друга по степени личной выгоды,
которую они извлекали из этих поездок"[6].
Последнее замечание, по необходимости темное под пером
профессионального дипломата, проясняет поведение официальных лиц из США,
гужом тянувшихся тогда в Москву. Летом 1946 года в нашу столицу явилась,
например, делегация по вопросам репараций во главе с крупным
нефтепромышленником Э. Поули; основная задача делегации заключалась в том,
чтобы познакомить советские органы с принципом "первой заимки", а именно,
разъясняет в книге "Потрясенный мир" (1977) американский историк Д. Ерджин,
"репарации из текущей продукции, то есть из продукции германской экономики,
снижаются до минимума. Во-вторых, экспорт из этой продукции сначала идет на
оплату товаров, ввозимых с Запада, а только потом на репарационные поставки
Востоку. Германия включается в многосторонний, находящийся под американским
контролем мировой экономический порядок до выплаты репараций (в сущности,
помощи) советскому союзнику... Некоторые члены американской делегации не
скрывали своей враждебности, находя и эти директивы слишком мягкими, другие
не могли сдержать порывы к наживе. Ряд членов делегации Поули продал свои
костюмы в Москве по спекулятивной цене - по 250 долларов за
костюм"[7].
Оказались мелкими спекулянтами. Они преуспели в этом и в срыве
репарационных платежей Советскому Союзу, хотя к этому времени выяснилось -
экономический потенциал Германии в 1945 году, несмотря на разрушения, был
выше, чем и 1939 году[8]. Ни от "теоретиков" типа Кеннана, ни от
практиков вроде Колмера, Поули и К° ожидать ничего хорошего нам не
приходилось. По той простой причине, что Советский Союз в Вашингтоне считали
врагом и вели себя соответственно.
Вот как они нас представляли и представляют по сей день. Тон
многотомному докладу сенатской комиссии Ф. Черча, расследовавшей в 1975-1976
годах деятельность разведывательного сообщества в США, задает вводная глава
к этому официальному отчету. В ней сказано:
"Вторая мировая война ознаменовала поражение одного типа тоталитаризма.
Но быстро вырос другой вызов тоталитаризма. Советский Союз, главный союзник
США в войне, стал главным противником США в мире. Мощь нацизма лежала в
руинах, но мощь коммунизма мобилизовывалась... Офицеры американской военной
разведки одни из первых усмотрели изменение обстановки. Почти сразу после
взятия Берлина Красной Армией американская разведка постаралась определить
цели Советов. Офицер разведки Гарри Розицкий, впоследствии глава управления
по делам СССР ЦРУ, был послан на "джипе" в Берлин... Он так описывал в
показаниях комиссии (31 октября 1975 г.) свои впечатления: "Мы въехали в
пригороды Берлина и кричали: "Американцы!", русские горячо приветствовали
нас. На автостраде, а я хорошо знал Германию до войны, нам бросилась в глаза
колонна немцев моложе 16 и старше 60 лет, которых гнали на восток
монголоидные солдаты ростом в 140-150 сантиметров в лаптях... Мы пробирались
через руины Берлина, по большей части движение было односторонним, стараясь
выяснить род оружия на погонах каждого встречного солдата... Насмотревшись
вдоволь, а все мы трое очень нервничали, мы ринулись прямо из Берлина в
английскую зону. Когда мы добрались туда, то очень развеселились,
почувствовали облегчение, ибо целых 36 часов были в другом мире. Первое, что
мне пришло тогда на ум, - Россия идет на запад"[9].
Не было этого - не "гоняли" советские солдаты немецких мальчишек и
старцев на восток и не могли взять логово фашистского зверя - Берлин
недомерки, да еще "в лаптях", не обозначали на фронтовых погонах номеров
частей и не "шла Россия на запад". Все врал паршивец в мундире офицера
американской разведки своему начальству тогда, а спустя тридцать лет -
стариком - сенаторам. Он представил полуторасуточное пребывание в Берлине
как некий "подвиг". А его вместе с двумя такими же подонками наверняка
сердечно приветствовали советские воины. Как союзников, не ведая в радости
победы, что к ним прикатила паскудная компания глуповатых шпионов.
То, что сошло для сенаторов, вероятно, оказалось слишком для
американского издательства "Ридерз дайджест пресс". В отличие от седовласых
законодателей, принявших вздор Розицкого как должное, ибо он соответствует
стереотипам их мышления, редакторы дрогнули.
В выпущенной в 1977 году, через два года после памятных показаний
Розицкого, в комиссии сената его книге "Тайные операции ЦРУ" тот эпизод был
начисто лишен колоритных деталей, приемлемых на Капитолийском холме: "Тогда
никто не знал, что русские делают в Берлине, и трое из нас, один говоривший
на русском румын, вызвались проникнуть в русскую зону и посмотреть.
Напряженно и с опаской мы потратили пять часов, чтобы перебраться через
границу зоны, и провели шесть часов в Берлине. Зрительные впечатления
запечатлелись у меня по сей день. Толпы немецких мальчишек и стариков,
которых гнали по берлинской кольцевой дороге на восток", и т. д. "Лапти" и
прочее исчезли, надо думать, под редакторским карандашом, да и "36 часов"
пребывания в советской зоне. Но дух остался: "Россия идет на запад,
пронеслось у меня в уме, Европа больше не будет прежней!" (Введение к
указанной книге, с. XXV-XXVI).
Какой спрос с молодого, хотя и подававшего надежды, прохвоста Г.
Розицкого? А генерал Д. Паттон, прославленный в США герой той войны, - ему,
казалось, надлежало быть серьезнее. Куда там! Он открыл, что русские -
"вырождающаяся раса монгольских дикарей", каждый из нас и все мы вместе
"сукины сыны, варвары и запойные пьяницы"[10]. Вот так, и не
иначе!
Что касается высшего командования американских вооруженных сил, то оно
определило Советский Союз потенциальным "врагом" задолго до окончания второй
мировой войны. Исходной посылкой замечательного заключения на первых порах
были отнюдь не умозрительные соображения, а факторы, поддававшиеся