Страница:
Киссинджер получил в дар три ковра, а его супруга ожерелье... ЦРУ поставляло
женщин, изготовляло порнографические фильмы, а органы разведки имели бюджет
на много миллиардов выше, чем говорилось конгрессу"[35].
Этого оказалось достаточным для г-на Киссинджера чтобы ополчиться на
комиссию, которая уже по этой причине не смогла расширить свои разыскания.
Проще говоря, государственный секретарь повелел сотрудникам своего ведомства
не давать никаких показаний комиссии, а ей самой в гневном послании
напомнил: "Бывали другие времена и другие комиссии, когда взгляды работников
внешнеполитического ведомства публично разбирались и осуждались. И это может
случиться вновь". Без промедления в печать не без умысла просочилось, что
имел в виду Киссинджер, - это маккартизм. Поведение не очень корректное для
государственного деятеля, который одновременно официально уведомил комиссию:
"В отношении обвинений в маккартизме я хочу указать, что я-то не обвиняю
комитет в действиях методами Маккарти..."[36].
Поведение высших должностных лиц республики подкрепила уверенность ЦРУ
и ФБР в счастливом для них исходе дела. Некий М. Кайзер, на предприятии
которого производится подслушивающая аппаратура, отважился клятвенно
заверить комиссию, что он продавал хитрые устройства ФБР через
посредничающую фирму в интересах сохранения тайны. Единственная функция
фирмы-посредницы - взвинчивание цены аппаратуры на 30 процентов. Стоило
Кайзеру дать эти показания, как его вызвали в ФБР, подвергли шестичасовому
допросу с пристрастием - с криком, угрозой оружием - и заставили подписать
опровержение. Кайзер, однако, оказался твердым орешком. Он снова бросился в
комиссию, где публично отказался от опровержения и рассказал о методах ФБР.
Он, несомненно, глубоко переживал за репутацию своей фирмы и свои попранные
права человека.
Как же расследовать в таких условиях! Суммируя пространные претензии
комиссии Пайка к властям, газета "Вилледж войс" в комментариях к извлечениям
из ее доклада сообщила: "Заключив, что американский налогоплательщик не
получает должного эффекта за свои деньги в области внешней разведки,
комиссия Пайка обратилась к внутреннему сыску и пришла к аналогичному
заключению.
В докладе комиссии Пайка указывается, что ФБР следило за Вашингтонским
институтом политических исследований, отличающимся левизной, пять лет и не
обнаружила за ним никаких преступных деяний. В уставе ФБР, однако указано,
что, если не обнаружено преступных нарушений закона, слежка прекращается
через 90 дней. Слежка ФБР за Социалистической рабочей партией продолжалась
34 года. Когда-то, в 1941 году, ФБР привлекло несколько членов партии к суду
по закону Смита, но статьи закона, по которым оформляли эти дела,
впоследствии были признаны неконституционными. С 1941 года ФБР вообще не
выдвигало никаких обвинений против Социалистической рабочей партии.
Суммарный итог операций ФБР против этих двух организаций - 39 лет
деньги пускались на ветер"[37]. "Расточительство" - вот тот
суровый приговор, который могут вынести буржуа комитету, заведующему их
делами, то есть правительству.
Конечно, комиссия Пайка не замахнулась и не намеревалась замахнуться на
господствующую систему. Она оплакивала прежде всего и больше всего
деформацию принципа разделения властей, повлекшую за собой узурпацию
исполнительной властью прерогатив власти законодательной. Вынесенный вердикт
недвусмыслен: "Имеющиеся данные свидетельствуют, что ЦРУ отнюдь не
бесконтрольно, а целиком ответственно перед президентом и его помощником по
национальной безопасности"[38]. Подчеркнем, не только как
разведка, а как сыскной аппарат внутри Соединенных Штатов.
В сущности, с Капитолийского холма раздался пронзительный крик отчаяния
и громкое предложение своих услуг. "Допустите законодателей в долю в
руководстве тайной полицией, и "демократия" в США расцветет" - так можно
резюмировать рекомендации "беспристрастных" комиссий.
Истовая приверженность к собственности, страсть к наживе - основной
двигатель буржуазного общества. Горе тому, кто пытается встать на пути
стадного инстинкта буржуазии или хотя бы осмелится запустить руку в ее
карман. Это пресекается с первых дней ее утверждения в обществе. Летели с
плеч головы королей на плахе и от ножа гильотины, мушкетной пальбой
американская революция салютовала победе наисвятейшего дела - никто не смеет
истратить и полушку из собранных налогов без согласия выборных
представителей - в подавляющей части от той же буржуазии. Святость частной
собственности объявлялась однозначной демократии. Так возглашали богатые,
состоятельные отцы - основатели Соединенных Штатов еще в конце XVIII века,
учреждая государство в интересах денежного мешка.
В академических американских исследованиях давным-давно установлено,
что на заре существования Соединенных Штатов неотъемлемой частью вновь
установленного государственного порядка было признание повелительной
необходимости и первейшего долга конгресса контролировать каждую статью
расходов федерального правительства. В этом и состояла, помимо прочего,
сущность американской законности. Сентенция канцлера штата Нью-Йорк,
произнесенная им в разгар обсуждения конституции, вошла в хрестоматии:
"Ничто из происходящего под небесами так не волнует публику, как
расходование ее денег"[1]. Пяти лет не прошло со времени тех
речей, встречавшихся с одобрением и пониманием, как практические нужды
государственного строительства потребовали принятия закона от 9 февраля 1793
года о порядке "переговоров о заключении договоров" с иностранными
державами. Отныне государственный департамент получал ассигнования на
"конфиденциальные цели", по которым отчета перед конгрессом не держал.
К 200-летию существования США правящая олигархия куда как хорошо
усвоила этот принцип, необъятно расширив его. Те в конгрессе, кто вдруг
припоминал азы американской законности, судьбы разных королей, представали,
мягко говоря, чудаками. В конце 1975 года бойкий конгрессмен Кох жаловался с
трибуны в палате представителей. И было на что. Он, озабоченный судьбами
законности в великой республике, поймал за лацкан пиджака ревнителя оной от
ЦРУ - Хелмса. Кох, памятуя, что в тайное ведомство вцепились комиссии
конгресса, осведомился у Хелмса о численности служащих и бюджете ЦРУ.
Высвобождая лацкан, Хелмс процедил:
- На такие вопросы мы не отвечаем.
- Как, - подпрыгнул Кох, - вы говорите, что я, депутат конгресса, не
имею права знать бюджет, за который отдаю свой голос? Следовательно, когда я
голосую, то не знаю, за что голосую?
- Разумеется... - презрительно скривил рот Хелмс, - наши ассигнования
включены в большие ассигнования по другим ведомствам, и вы, конечно, не
знаете.
- Выходит, что они могут проходить по статьям социального обеспечения?
- Пока мы не обращались к ним, но вы подали недурную идею.
Небрежно потрепав по плечу лишившегося дара речи конгрессмена,
величественный Хелмс прошествовал дальше, а Кох, оправившись, бросился в
палату представителей, где и рассказал о диалоге, воспроизведенном выше
текстуально. Однако небо не рухнуло на землю и под Капитолийским холмом не
раздался гул, возвещающий о землетрясении. Седовласые сенаторы и шустрые
конгрессмены в подавляющем большинстве отлично знают каучуковую растяжимость
американских законов, незыблемых разве для простаков. Таковым и оказался
упомянутый Кох, который взывал к своим коллегам - потребовать наконец от
ЦРУ, ФБР и прочих их собратьев сообщить, сколько средств налогоплательщиков
идет на их работу.
"Ведь вот чего вы боитесь по обе стороны прохода и о чем некоторые из
вас говорили: "Ну, если мы сделаем это, то это будет лишь первый шаг", - с
завидной наивностью увещевал Кох государственных мужей. - Возможно, так,
однако, каков бы ни был второй шаг, палата представителей желает сделать
его, а если он окажется последним шагом, то пусть так и будет. Если палата
представителей решит, что ей нужно больше информации, она должна
проголосовать за это.
Что в этом плохого? Ведь именно это называется демократической
системой, а нас выбирают сюда, чтобы мы были ее частью"[2].
Совершенно напрасно г-н Кох стыдил 434 конгрессменов, своих коллег, и
взывал к их гражданским чувствам. Никто, надо думать, не опустил глаза.
Сидевшие перед трибуной отлично понимали, что тайная полиция - оплот
порядка, существующего в США, который дает им безбедное существование, а
иным, особо отличившимся конформизмом, открывает перспективы продвижения по
служебной лестнице. Одно дело - высокая риторика насчет демократии перед
избирателями и за рубежом, другое - реальная жизнь. "Пожелать", как
выразился Кох, сделать некий шаг и попытаться всерьез влезть в тайные дела
ЦРУ и К° - самое последнее, на что пошли бы государственные мужи,
собравшиеся в зале. Никто и не помыслил, чтобы поставить вопрос на
голосование и тем самым усомниться в святости дела тайной полиции.
Больше того, было бы величайшим безрассудством предъявлять на обозрение
высшую мораль, объявив на нее монополию, и, живя в стеклянном доме,
бросаться камнями в безнравственных мастеров и подмастерьев дел сыскных. По
великому множеству причин в том юбилейном 1976 году, отмеченном и трудами
комиссий Черча и Пайка, прожектора американских средств массовой информации
рельефно высветили более чем скромные формы соблазнительной, по критериям
США, блондинки Элизабет Рей. Молодая женщина, работавшая, по бухгалтерским
ведомостям, секретаршей под куполом Капитолия, гордо созналась, что за все
время она и не притрагивалась к пишущей машинке. Однако предприимчивая
Элизабет сумела надиктовать на магнитофонную ленту книгу о своих трудах
здесь, в Капитолии, и вблизи него. Она снесла рукопись издателю, видимых
последствий не случилось, пока не грянул год 1976-й. В славный юбилейный год
в редакции "Вашингтон пост" Элизабет, изможденная многолетними трудами,
нашла теплый прием и понимание.
Читающей Америке всего за 1 доллар 25 центов издательство "Делл"
преподнесло душераздирающий шедевр "Дополнительные вознаграждения в
Вашингтоне". Это введение в политическую порнографию с лихвой объясняет, где
и почему проведены границы любознательности конгресса.
Рецензент волнующего произведения отмечал: "Если вам когда-либо
приходилось видеть, как служитель передавал сенатору записку и вызывал его
из зала, в то время когда он произносил важную политическую речь, вы,
несомненно, по своей наивности предполагали, как и я, что ничто, за
исключением разве ядерного нападения или стихийного бедствия, не могло
прервать его выступления. Рекомендую быть более мудрым. В девяти случаях из
десяти то, наверно, была Элизабет, заглянувшая со словечком одобрения: "Мне
просто захотелось взглянуть, как ты чувствуешь себя, и сказать привет!"
Разве можно быть уверенным, что это плохо для демократии? Замшелые старики
сенаторы возвращаются на свои места, излучая добрые чувства и преисполненные
снисходительности к своим избирателям".
Герой мемуаров Э. Рей, естественно, сам ее босс-конгрессмен В. Хейс.
Помимо него, четыре встречи каждый вечер и еще три отложенные. "Не думайте,
что такая жизнь забава, нет, труд, - продолжает рецензент, - в любой момент
ее могут призвать услаждать незнакомых мужчин, приехавших в Вашингтон, чтобы
провести здесь конец недели. В конце концов об одолжении просит босс". Рей в
отчаянии от жизни такой бросилась к священнику исповедоваться. Но и он
обошелся с ней отнюдь не как с прихожанкой[3].
Другой рецензент сделал акцент на политическую сторону произведения.
"Поднятые проблемы интересны и показательны. Кое-что, безусловно, незаконно
- политические деятели тратят государственные и партийные средства, чтобы
тешить свою плоть, вероятно, на это идет такой же процент, как тратят
руководители монополий на указанные цели. Хейс будто бы выплачивал скромнице
Элизабет по 14 тысяч долларов в год, в среднем по 200 долларов за визит,
если принять в расчет ее подсчеты - одно-два посещения в неделю, а вот
губернатор штата, имя которого я не хочу называть, оплачивал из
избирательного фонда тренера по теннису для своей жены и любовницы. Нужно
твердо помнить: государственные деятели не могут жить так, как они считают
необходимым, на законно получаемое ими жалованье (не говоря уже о миллионных
состояниях, которые они оставляют)".
Что касается собственно темы колоритных воспоминаний, то для рецензента
она не в диковинку. Он напомнил книгу Миры Макферсон "Любовь сильных мира -
взгляд вплотную на политиков и их браки". Рецензент знает "сенатора, чьи
политические взгляды коренным образом изменила женщина, с которой он имел
роман". При всем этом, сознался рецензент, "сообщения, впервые напечатанные
в журнале "Тайм", об оргиях в самом Капитолии будто бы в служебных
помещениях спикера палаты представителей Карла Алберта затронули меня и,
полагаю, множество американцев. Прекрасная картина: наши "лидеры" в роли
развратных стариков за стенами Капитолия, в то время как мой
сын-шестиклассник с классом снимаются у Капитолия на память об экскурсии в
Вашингтон". И в заключение: "Большинство речей политических деятелей из рук
вон плохи. Я упоминаю об этом потому, что не раз слышал от соблазнителей
избирателей сравнение ораторского искусства с сексом - как толпу, так и
женщину побеждают, с той только разницей, что толпа менее опасна и не пишет
книг"[4].
Элизабет Рей вот и написала книгу, рассказав, что увидела в этом
достопримечательном месте Вашингтона и вблизи него. Поле ее зрения,
очевидно, невероятно узкое по сравнению с тем, что без труда охватывает
неусыпный тысячеглазый Аргус тайной полиции, которая - и это минимальная
угроза с его стороны - обожает писать или инспирировать книги. Об этом
прекрасно знают в Капитолии и относятся, по понятным причинам, с большим
уважением к авторскому зуду ЦРУ, ФБР в их собратьев по общему делу.
Доклад комиссии Черча в прямом смысле - громадная хвалебная рецензия на
подвиги ЦРУ на поприще политической публицистики.
Руководитель отдела пропаганды ЦРУ в том же 1961 году писал:
"Преимущества нашей прямой связи с автором в том, что мы можем подробно
ознакомить его с нашими намерениями, предоставить ему любые материалы,
которые мы хотим, чтобы он включил в свою книгу, и проверять рукопись на
всех стадиях работы. Наш контроль над автором обычно осуществляется тем, что
мы оплачиваем ему время, потраченное на написание рукописи, или по крайней
мере авансируем его с обязательством в случае необходимости вернуть аванс...
(ЦРУ) должно быть уверено, что рукопись отвечает нашим оперативным и
пропагандистским целям"[5].
Тогда почему нельзя предположить, что книга Э. Рей - скромное
напоминание о том, что может написать в случае необходимости должным образом
проинформированный автор. Надо думать, у иных сверхдобродетельных гуманистов
на Капитолийском холме от одной этой мысли холодок пройдет по спине и язык
окостенеет.
Открытия такого рода давным-давно уже вызывают спортивного рода
любопытство у высших должностных лиц республики и тайной полиции. Президент
Джон Ф. Кеннеди нередко завтракал с директором ФБР Э. Гувером, который на
десерт неизменно припасал очередную грязную историю. "Сколько же грязи он
знает за этими сенаторами!" - крутил головой Кеннеди, рассказывая приятелю,
журналисту Б. Брэдли, о завтраках с директором ФБР. Впрочем, самому
президенту было необыкновенно интересно знать, какой именно шлюхе
патронировали в данный момент его недавние коллеги сенаторы и вообще близкие
к власти. Как-то Гувер показал президенту фото немки, любовницы пресловутого
"101-го сенатора" Бобби Бейкера, помощника вице-президента Л. Джонсона. "Она
прелестна!" - завистливо вздохнул президент, слывший глубоким знатоком
женщин. Гувер присовокупил, что лихая дама собирается выйти замуж за
высокого чина в аппарате конгресса, и уже Кеннеди процитировал Брэдли слова
Гувера: "отпускает ему даром то, за что с других взыскивает по двести
долларов за ночь". Да, подытожил Брэдли, "невероятная картина - президент
США и директор ФБР за завтраком в Белом доме рассматривают фото
потаскух"[6].
Чему удивляться? Д. Маклелан, ведущая в "Вашингтон пост" колонку
светских новостей, сообщила в 1982 году в своей книге "Ухо в сторону
Вашингтона. Хронология скандалов, слухов и сплетен столичной элиты": "Жена
помощника Никсона Дина Морин клянется, что я годы президентства Никсона в
его резиденции показы пали порнографические фильмы"[7]. Нравы!
Как и надлежит, порядок здесь наводит тайная полиция. "Именно ФБР, а не
секретная служба (каковой вверена охрана президента. - Н. Я.), установило,
что Кеннеди "встречается" с молодой женщиной, которая в промежутках между
приемами в спальне Белого дома делила ласки с бандитами мафии Сэмом ("Момо")
Джинкано и Джоном Розелли. Обоих после недавних нежелательных разоблачений,
вскрывших их связи с ЦРУ, отправили гангстерским способом на встречу с
творцом.
Итак, Эдгар Гувер лично отправился в Белый дом и конфиденциально
предупредил президента - продолжение его тайной связи с Юдифью Кэмпбелл
(теперь известной как г-жа Экснер) может привести прямо к политической
катастрофе. А роман продолжался уже несколько лет, с тех пор как сенатор
Кеннеди впервые углядел пригожую Юдифь на вечеринке в Лас-Вегасе. Теперь
г-жа Экснер вспоминает о президенте как о "чрезвычайно энергичном и
любознательном человеке", которому "безумно нравились голливудские сплетни,
особенно рассказы о том, кто с какой голливудской звездой спит". Надо
полагать, что лидер "свободного мира" не вводил Юдифь в курс государственных
тайн, как, например, что ЦРУ наняло обоих ее названных приятелей, чтобы
убить Кастро"[8].
Когда в августе 1962 года популярная кинозвезда Мэрилин Монро ушла в
лучший мир, по официальной версии, "вероятно, в результате самоубийства",
очень немногие знали о ее близости с президентом Дж. Кеннеди и министром
юстиции Р. Кеннеди. Материалы следствия о ее смерти исчезли, их прибрал
некий высокопоставленный полицейский чин из Лос-Анджелеса, ныне умерший. При
жизни он претендовал на пост Гувера! В 1974 году Р. Слатцер, настаивавший,
что и он был среди супругов почившей секс-бомбы, выпустил
книгу[9], в которой потребовал нового расследования обстоятельств
ее кончины, намекая на убийство. Его особенно интриговало, зачем Р. Кеннеди
понадобилось явиться в дом Мэрилин Монро в день ее смерти. Ни одна крупная
американская газета или телевизионная компания не проявила ни малейшего
интереса к версии Слатцера.
Мэри Мейер, в прошлом супруга видного работника ЦРУ, около двух
последних лет жизни Д. Кеннеди была, вероятно, самой близкой, скажем,
подружкой президента. Развлекались вдвоем в Белом доме, в интервалах
распивали виски, иной раз покуривали марихуану. Но скоро бросили. Памятуя о
высоких государственных обязанностях, президент изрек: "Хватит! Представь -
в этот момент русские что-нибудь затевают!" Через год после убийства
президента Мейер пристрелили в предместье Вашингтона прямо на улице. Давний
знакомый покойной, глава контрразведки ЦРУ Д. Энглтон, завладел ее
дневником, который, естественно, исчез. Слабая тень всей истории -
малонадежная книжка помощника издателя "Вашингтон пост" Ф. Грэхама (до его
самоубийства) Труита, выпущенная в 1975 году[10]. Тогда и только
тогда "Вашингтон пост" сочла возможным вернуться к роману Кеннеди и
Мейер[11], а бойкий "Нью Таймс" кое-что растолковал в статейке
под мрачноватым заголовком "Таинственное убийство любовницы
ДФК"[12], а таковых биографы насчитали свыше полутора тысяч.
Невелики открытия. Всего-навсего крохи сведений о нравах высшего света
стольного града "демократии", которые свойственны скорее всего тем
существам, что в ходе эволюции остановились на стадии приматов, с той только
разницей, что эти животные не платят за любовь по причине отсутствия денег.
Впрочем, остается открытым вопрос, с какой целью потребовалось перетряхивать
постельное белье президента Кеннеди? Это другая тема. Для наших целей
достаточно напомнить: тайная полиция знает, что предать всеобщему обозрению
и что утаить. В зависимости от обстоятельств и потребностей этого
государства в государстве.
Человек с ружьем, вооруженные силы США, гласит американская мифология,
служит под бдительным присмотром и только в исключительных случаях может
обратить оружие против сограждан. Главенство гражданских властей над
военными - один из краеугольных камней заокеанской республики, и по поводу
такого распрекрасного принципа написаны библиотеки книг. У кого нет ни
времени, ни особого желания читать их (впрочем, на это жизни не хватит),
может обратиться к своду законов Соединенных Штатов, в разделе 10-м которого
есть глава "Мятеж". Статьи 331-333 ясно говорят о том, что армия вводится в
действие только тогда, когда восстание уже вспыхнуло, а гражданские власти
оказались не способны справиться с ним. По статье 334, если президент сочтет
необходимым ввести в дело федеральные войска, то обязан "издать прокламацию
к мятежникам немедленно мирно разойтись, в кратчайший срок вернуться на
места своего проживания".
В 1978 году исполнилось 100-летие "Закона Posse Comitatus",
предусматривающего: "Любой, кто, за исключением случаев, ясно
предусмотренных конституцией или законами конгресса, умышленно использует
части армии или военно-воздушных сил posse comitatus или любым другим
способом с целью добиться выполнения законов, подлежит штрафу до 10 тысяч
долларов или тюремному заключению до 2 лет или обоим видам наказания".
Закон, включенный в качестве статьи 1385 раздела 18-го свода законов США, по
просвещенному мнению американских юристов, служит надежной защитой против
посягательства на права человека со стороны военщины, в чем, помимо прочего,
и соль "демократии" по ту сторону Атлантики. Вооруженные силы-де только
гарант демократических свобод, они не могут использоваться для вмешательства
в гражданские дела.
В докладе по гражданским правам ассоциации юристов Нью-Йорка от 10 мая
1973 года совершенно справедливо сказано: "Первоначально принятый в 1878
году закон Posse Comitatus был направлен на то, чтобы не допустить
использования вооруженных сил властями, обеспечивающими исполнение законов,
а именно: судебными исполнителями и местными шерифами при выполнении их
функций". За время своего существования закон незначительно изменялся
(например, помимо армии, были упомянуты военно-воздушные силы), однако era
суть оставалась неизменной. Как заметил судья Дулинг при рассмотрении дела в
1961 году, закон Posse Comitatus выражает "врожденную антипатию американца к
использованию войск для гражданских целей", закон "ясен в своих предписаниях
и исключениях".
Как именно выполнялся закон в отношении прямого применения вооруженной
силы далее, а пока только об одной области, отводят ли упомянутые законы
вооруженным силам место в системе американского политического сыска?
Упомянутый доклад категорически отвечает - нет! По мотивам: "Положения
§§ 331-333 раздела свода законов США, несомненно, не дают никаких оснований
вооруженным силам проводить широкие операции по политическому сыску или
использовать их как своего рода "сверхполицию"... В целом аргументы в пользу
того, что вооруженные силы имеют полномочия для широкого политического
сыска, противоречат законам отводящим им узкую роль во внутренней жизни и
конституционной доктрине, ограничивающей сферу исполнительной власти в
вопросах национальной безопасности. Таким образом, отвлекаясь даже от
проблем, возникающих в результате нарушения прав человека, гарантированных
конституцией, остается существенный вопрос - имеют ли право вооруженные силы
в принципе надзирать за политической деятельностью граждан?"[13].
Вопрос этот носит сугубо риторический характер, Право на вмешательство?
Вооруженные силы имеют его, и еще какое, и по самому убедительному в том
мире основанию - праву сильного. Законы, юридические заключения - одно, а
реальная жизнь - совершенно другое. Даже речи быть не может о том, чтобы
применить закон против тех, кто совершает противозаконные действия. Юристы
только скорбят. Во время слушаний в 1974 году в подкомитете сената по
конституционным правам главный советник подкомитета Л. Баскир осведомился у
почтенного юриста из Нью-Йорка Б. Махони:
"- Скажите, Вам известен хоть один случай судебного преследования по
закону Posse Comitatus за последние примерно 100 лет?
- Такого не было, мистер Баскир"[14].
Исторически армия США была пионером учреждения политического сыска в
США. Политический сыск вооруженных сил в отношении гражданских лиц начался в
1917 году. Как это случилось и почему?
В том пламенном году весь мир молнией осветил Великий российский
Октябрь. На американскую армию была возложена задача - предотвратить и в
женщин, изготовляло порнографические фильмы, а органы разведки имели бюджет
на много миллиардов выше, чем говорилось конгрессу"[35].
Этого оказалось достаточным для г-на Киссинджера чтобы ополчиться на
комиссию, которая уже по этой причине не смогла расширить свои разыскания.
Проще говоря, государственный секретарь повелел сотрудникам своего ведомства
не давать никаких показаний комиссии, а ей самой в гневном послании
напомнил: "Бывали другие времена и другие комиссии, когда взгляды работников
внешнеполитического ведомства публично разбирались и осуждались. И это может
случиться вновь". Без промедления в печать не без умысла просочилось, что
имел в виду Киссинджер, - это маккартизм. Поведение не очень корректное для
государственного деятеля, который одновременно официально уведомил комиссию:
"В отношении обвинений в маккартизме я хочу указать, что я-то не обвиняю
комитет в действиях методами Маккарти..."[36].
Поведение высших должностных лиц республики подкрепила уверенность ЦРУ
и ФБР в счастливом для них исходе дела. Некий М. Кайзер, на предприятии
которого производится подслушивающая аппаратура, отважился клятвенно
заверить комиссию, что он продавал хитрые устройства ФБР через
посредничающую фирму в интересах сохранения тайны. Единственная функция
фирмы-посредницы - взвинчивание цены аппаратуры на 30 процентов. Стоило
Кайзеру дать эти показания, как его вызвали в ФБР, подвергли шестичасовому
допросу с пристрастием - с криком, угрозой оружием - и заставили подписать
опровержение. Кайзер, однако, оказался твердым орешком. Он снова бросился в
комиссию, где публично отказался от опровержения и рассказал о методах ФБР.
Он, несомненно, глубоко переживал за репутацию своей фирмы и свои попранные
права человека.
Как же расследовать в таких условиях! Суммируя пространные претензии
комиссии Пайка к властям, газета "Вилледж войс" в комментариях к извлечениям
из ее доклада сообщила: "Заключив, что американский налогоплательщик не
получает должного эффекта за свои деньги в области внешней разведки,
комиссия Пайка обратилась к внутреннему сыску и пришла к аналогичному
заключению.
В докладе комиссии Пайка указывается, что ФБР следило за Вашингтонским
институтом политических исследований, отличающимся левизной, пять лет и не
обнаружила за ним никаких преступных деяний. В уставе ФБР, однако указано,
что, если не обнаружено преступных нарушений закона, слежка прекращается
через 90 дней. Слежка ФБР за Социалистической рабочей партией продолжалась
34 года. Когда-то, в 1941 году, ФБР привлекло несколько членов партии к суду
по закону Смита, но статьи закона, по которым оформляли эти дела,
впоследствии были признаны неконституционными. С 1941 года ФБР вообще не
выдвигало никаких обвинений против Социалистической рабочей партии.
Суммарный итог операций ФБР против этих двух организаций - 39 лет
деньги пускались на ветер"[37]. "Расточительство" - вот тот
суровый приговор, который могут вынести буржуа комитету, заведующему их
делами, то есть правительству.
Конечно, комиссия Пайка не замахнулась и не намеревалась замахнуться на
господствующую систему. Она оплакивала прежде всего и больше всего
деформацию принципа разделения властей, повлекшую за собой узурпацию
исполнительной властью прерогатив власти законодательной. Вынесенный вердикт
недвусмыслен: "Имеющиеся данные свидетельствуют, что ЦРУ отнюдь не
бесконтрольно, а целиком ответственно перед президентом и его помощником по
национальной безопасности"[38]. Подчеркнем, не только как
разведка, а как сыскной аппарат внутри Соединенных Штатов.
В сущности, с Капитолийского холма раздался пронзительный крик отчаяния
и громкое предложение своих услуг. "Допустите законодателей в долю в
руководстве тайной полицией, и "демократия" в США расцветет" - так можно
резюмировать рекомендации "беспристрастных" комиссий.
Истовая приверженность к собственности, страсть к наживе - основной
двигатель буржуазного общества. Горе тому, кто пытается встать на пути
стадного инстинкта буржуазии или хотя бы осмелится запустить руку в ее
карман. Это пресекается с первых дней ее утверждения в обществе. Летели с
плеч головы королей на плахе и от ножа гильотины, мушкетной пальбой
американская революция салютовала победе наисвятейшего дела - никто не смеет
истратить и полушку из собранных налогов без согласия выборных
представителей - в подавляющей части от той же буржуазии. Святость частной
собственности объявлялась однозначной демократии. Так возглашали богатые,
состоятельные отцы - основатели Соединенных Штатов еще в конце XVIII века,
учреждая государство в интересах денежного мешка.
В академических американских исследованиях давным-давно установлено,
что на заре существования Соединенных Штатов неотъемлемой частью вновь
установленного государственного порядка было признание повелительной
необходимости и первейшего долга конгресса контролировать каждую статью
расходов федерального правительства. В этом и состояла, помимо прочего,
сущность американской законности. Сентенция канцлера штата Нью-Йорк,
произнесенная им в разгар обсуждения конституции, вошла в хрестоматии:
"Ничто из происходящего под небесами так не волнует публику, как
расходование ее денег"[1]. Пяти лет не прошло со времени тех
речей, встречавшихся с одобрением и пониманием, как практические нужды
государственного строительства потребовали принятия закона от 9 февраля 1793
года о порядке "переговоров о заключении договоров" с иностранными
державами. Отныне государственный департамент получал ассигнования на
"конфиденциальные цели", по которым отчета перед конгрессом не держал.
К 200-летию существования США правящая олигархия куда как хорошо
усвоила этот принцип, необъятно расширив его. Те в конгрессе, кто вдруг
припоминал азы американской законности, судьбы разных королей, представали,
мягко говоря, чудаками. В конце 1975 года бойкий конгрессмен Кох жаловался с
трибуны в палате представителей. И было на что. Он, озабоченный судьбами
законности в великой республике, поймал за лацкан пиджака ревнителя оной от
ЦРУ - Хелмса. Кох, памятуя, что в тайное ведомство вцепились комиссии
конгресса, осведомился у Хелмса о численности служащих и бюджете ЦРУ.
Высвобождая лацкан, Хелмс процедил:
- На такие вопросы мы не отвечаем.
- Как, - подпрыгнул Кох, - вы говорите, что я, депутат конгресса, не
имею права знать бюджет, за который отдаю свой голос? Следовательно, когда я
голосую, то не знаю, за что голосую?
- Разумеется... - презрительно скривил рот Хелмс, - наши ассигнования
включены в большие ассигнования по другим ведомствам, и вы, конечно, не
знаете.
- Выходит, что они могут проходить по статьям социального обеспечения?
- Пока мы не обращались к ним, но вы подали недурную идею.
Небрежно потрепав по плечу лишившегося дара речи конгрессмена,
величественный Хелмс прошествовал дальше, а Кох, оправившись, бросился в
палату представителей, где и рассказал о диалоге, воспроизведенном выше
текстуально. Однако небо не рухнуло на землю и под Капитолийским холмом не
раздался гул, возвещающий о землетрясении. Седовласые сенаторы и шустрые
конгрессмены в подавляющем большинстве отлично знают каучуковую растяжимость
американских законов, незыблемых разве для простаков. Таковым и оказался
упомянутый Кох, который взывал к своим коллегам - потребовать наконец от
ЦРУ, ФБР и прочих их собратьев сообщить, сколько средств налогоплательщиков
идет на их работу.
"Ведь вот чего вы боитесь по обе стороны прохода и о чем некоторые из
вас говорили: "Ну, если мы сделаем это, то это будет лишь первый шаг", - с
завидной наивностью увещевал Кох государственных мужей. - Возможно, так,
однако, каков бы ни был второй шаг, палата представителей желает сделать
его, а если он окажется последним шагом, то пусть так и будет. Если палата
представителей решит, что ей нужно больше информации, она должна
проголосовать за это.
Что в этом плохого? Ведь именно это называется демократической
системой, а нас выбирают сюда, чтобы мы были ее частью"[2].
Совершенно напрасно г-н Кох стыдил 434 конгрессменов, своих коллег, и
взывал к их гражданским чувствам. Никто, надо думать, не опустил глаза.
Сидевшие перед трибуной отлично понимали, что тайная полиция - оплот
порядка, существующего в США, который дает им безбедное существование, а
иным, особо отличившимся конформизмом, открывает перспективы продвижения по
служебной лестнице. Одно дело - высокая риторика насчет демократии перед
избирателями и за рубежом, другое - реальная жизнь. "Пожелать", как
выразился Кох, сделать некий шаг и попытаться всерьез влезть в тайные дела
ЦРУ и К° - самое последнее, на что пошли бы государственные мужи,
собравшиеся в зале. Никто и не помыслил, чтобы поставить вопрос на
голосование и тем самым усомниться в святости дела тайной полиции.
Больше того, было бы величайшим безрассудством предъявлять на обозрение
высшую мораль, объявив на нее монополию, и, живя в стеклянном доме,
бросаться камнями в безнравственных мастеров и подмастерьев дел сыскных. По
великому множеству причин в том юбилейном 1976 году, отмеченном и трудами
комиссий Черча и Пайка, прожектора американских средств массовой информации
рельефно высветили более чем скромные формы соблазнительной, по критериям
США, блондинки Элизабет Рей. Молодая женщина, работавшая, по бухгалтерским
ведомостям, секретаршей под куполом Капитолия, гордо созналась, что за все
время она и не притрагивалась к пишущей машинке. Однако предприимчивая
Элизабет сумела надиктовать на магнитофонную ленту книгу о своих трудах
здесь, в Капитолии, и вблизи него. Она снесла рукопись издателю, видимых
последствий не случилось, пока не грянул год 1976-й. В славный юбилейный год
в редакции "Вашингтон пост" Элизабет, изможденная многолетними трудами,
нашла теплый прием и понимание.
Читающей Америке всего за 1 доллар 25 центов издательство "Делл"
преподнесло душераздирающий шедевр "Дополнительные вознаграждения в
Вашингтоне". Это введение в политическую порнографию с лихвой объясняет, где
и почему проведены границы любознательности конгресса.
Рецензент волнующего произведения отмечал: "Если вам когда-либо
приходилось видеть, как служитель передавал сенатору записку и вызывал его
из зала, в то время когда он произносил важную политическую речь, вы,
несомненно, по своей наивности предполагали, как и я, что ничто, за
исключением разве ядерного нападения или стихийного бедствия, не могло
прервать его выступления. Рекомендую быть более мудрым. В девяти случаях из
десяти то, наверно, была Элизабет, заглянувшая со словечком одобрения: "Мне
просто захотелось взглянуть, как ты чувствуешь себя, и сказать привет!"
Разве можно быть уверенным, что это плохо для демократии? Замшелые старики
сенаторы возвращаются на свои места, излучая добрые чувства и преисполненные
снисходительности к своим избирателям".
Герой мемуаров Э. Рей, естественно, сам ее босс-конгрессмен В. Хейс.
Помимо него, четыре встречи каждый вечер и еще три отложенные. "Не думайте,
что такая жизнь забава, нет, труд, - продолжает рецензент, - в любой момент
ее могут призвать услаждать незнакомых мужчин, приехавших в Вашингтон, чтобы
провести здесь конец недели. В конце концов об одолжении просит босс". Рей в
отчаянии от жизни такой бросилась к священнику исповедоваться. Но и он
обошелся с ней отнюдь не как с прихожанкой[3].
Другой рецензент сделал акцент на политическую сторону произведения.
"Поднятые проблемы интересны и показательны. Кое-что, безусловно, незаконно
- политические деятели тратят государственные и партийные средства, чтобы
тешить свою плоть, вероятно, на это идет такой же процент, как тратят
руководители монополий на указанные цели. Хейс будто бы выплачивал скромнице
Элизабет по 14 тысяч долларов в год, в среднем по 200 долларов за визит,
если принять в расчет ее подсчеты - одно-два посещения в неделю, а вот
губернатор штата, имя которого я не хочу называть, оплачивал из
избирательного фонда тренера по теннису для своей жены и любовницы. Нужно
твердо помнить: государственные деятели не могут жить так, как они считают
необходимым, на законно получаемое ими жалованье (не говоря уже о миллионных
состояниях, которые они оставляют)".
Что касается собственно темы колоритных воспоминаний, то для рецензента
она не в диковинку. Он напомнил книгу Миры Макферсон "Любовь сильных мира -
взгляд вплотную на политиков и их браки". Рецензент знает "сенатора, чьи
политические взгляды коренным образом изменила женщина, с которой он имел
роман". При всем этом, сознался рецензент, "сообщения, впервые напечатанные
в журнале "Тайм", об оргиях в самом Капитолии будто бы в служебных
помещениях спикера палаты представителей Карла Алберта затронули меня и,
полагаю, множество американцев. Прекрасная картина: наши "лидеры" в роли
развратных стариков за стенами Капитолия, в то время как мой
сын-шестиклассник с классом снимаются у Капитолия на память об экскурсии в
Вашингтон". И в заключение: "Большинство речей политических деятелей из рук
вон плохи. Я упоминаю об этом потому, что не раз слышал от соблазнителей
избирателей сравнение ораторского искусства с сексом - как толпу, так и
женщину побеждают, с той только разницей, что толпа менее опасна и не пишет
книг"[4].
Элизабет Рей вот и написала книгу, рассказав, что увидела в этом
достопримечательном месте Вашингтона и вблизи него. Поле ее зрения,
очевидно, невероятно узкое по сравнению с тем, что без труда охватывает
неусыпный тысячеглазый Аргус тайной полиции, которая - и это минимальная
угроза с его стороны - обожает писать или инспирировать книги. Об этом
прекрасно знают в Капитолии и относятся, по понятным причинам, с большим
уважением к авторскому зуду ЦРУ, ФБР в их собратьев по общему делу.
Доклад комиссии Черча в прямом смысле - громадная хвалебная рецензия на
подвиги ЦРУ на поприще политической публицистики.
Руководитель отдела пропаганды ЦРУ в том же 1961 году писал:
"Преимущества нашей прямой связи с автором в том, что мы можем подробно
ознакомить его с нашими намерениями, предоставить ему любые материалы,
которые мы хотим, чтобы он включил в свою книгу, и проверять рукопись на
всех стадиях работы. Наш контроль над автором обычно осуществляется тем, что
мы оплачиваем ему время, потраченное на написание рукописи, или по крайней
мере авансируем его с обязательством в случае необходимости вернуть аванс...
(ЦРУ) должно быть уверено, что рукопись отвечает нашим оперативным и
пропагандистским целям"[5].
Тогда почему нельзя предположить, что книга Э. Рей - скромное
напоминание о том, что может написать в случае необходимости должным образом
проинформированный автор. Надо думать, у иных сверхдобродетельных гуманистов
на Капитолийском холме от одной этой мысли холодок пройдет по спине и язык
окостенеет.
Открытия такого рода давным-давно уже вызывают спортивного рода
любопытство у высших должностных лиц республики и тайной полиции. Президент
Джон Ф. Кеннеди нередко завтракал с директором ФБР Э. Гувером, который на
десерт неизменно припасал очередную грязную историю. "Сколько же грязи он
знает за этими сенаторами!" - крутил головой Кеннеди, рассказывая приятелю,
журналисту Б. Брэдли, о завтраках с директором ФБР. Впрочем, самому
президенту было необыкновенно интересно знать, какой именно шлюхе
патронировали в данный момент его недавние коллеги сенаторы и вообще близкие
к власти. Как-то Гувер показал президенту фото немки, любовницы пресловутого
"101-го сенатора" Бобби Бейкера, помощника вице-президента Л. Джонсона. "Она
прелестна!" - завистливо вздохнул президент, слывший глубоким знатоком
женщин. Гувер присовокупил, что лихая дама собирается выйти замуж за
высокого чина в аппарате конгресса, и уже Кеннеди процитировал Брэдли слова
Гувера: "отпускает ему даром то, за что с других взыскивает по двести
долларов за ночь". Да, подытожил Брэдли, "невероятная картина - президент
США и директор ФБР за завтраком в Белом доме рассматривают фото
потаскух"[6].
Чему удивляться? Д. Маклелан, ведущая в "Вашингтон пост" колонку
светских новостей, сообщила в 1982 году в своей книге "Ухо в сторону
Вашингтона. Хронология скандалов, слухов и сплетен столичной элиты": "Жена
помощника Никсона Дина Морин клянется, что я годы президентства Никсона в
его резиденции показы пали порнографические фильмы"[7]. Нравы!
Как и надлежит, порядок здесь наводит тайная полиция. "Именно ФБР, а не
секретная служба (каковой вверена охрана президента. - Н. Я.), установило,
что Кеннеди "встречается" с молодой женщиной, которая в промежутках между
приемами в спальне Белого дома делила ласки с бандитами мафии Сэмом ("Момо")
Джинкано и Джоном Розелли. Обоих после недавних нежелательных разоблачений,
вскрывших их связи с ЦРУ, отправили гангстерским способом на встречу с
творцом.
Итак, Эдгар Гувер лично отправился в Белый дом и конфиденциально
предупредил президента - продолжение его тайной связи с Юдифью Кэмпбелл
(теперь известной как г-жа Экснер) может привести прямо к политической
катастрофе. А роман продолжался уже несколько лет, с тех пор как сенатор
Кеннеди впервые углядел пригожую Юдифь на вечеринке в Лас-Вегасе. Теперь
г-жа Экснер вспоминает о президенте как о "чрезвычайно энергичном и
любознательном человеке", которому "безумно нравились голливудские сплетни,
особенно рассказы о том, кто с какой голливудской звездой спит". Надо
полагать, что лидер "свободного мира" не вводил Юдифь в курс государственных
тайн, как, например, что ЦРУ наняло обоих ее названных приятелей, чтобы
убить Кастро"[8].
Когда в августе 1962 года популярная кинозвезда Мэрилин Монро ушла в
лучший мир, по официальной версии, "вероятно, в результате самоубийства",
очень немногие знали о ее близости с президентом Дж. Кеннеди и министром
юстиции Р. Кеннеди. Материалы следствия о ее смерти исчезли, их прибрал
некий высокопоставленный полицейский чин из Лос-Анджелеса, ныне умерший. При
жизни он претендовал на пост Гувера! В 1974 году Р. Слатцер, настаивавший,
что и он был среди супругов почившей секс-бомбы, выпустил
книгу[9], в которой потребовал нового расследования обстоятельств
ее кончины, намекая на убийство. Его особенно интриговало, зачем Р. Кеннеди
понадобилось явиться в дом Мэрилин Монро в день ее смерти. Ни одна крупная
американская газета или телевизионная компания не проявила ни малейшего
интереса к версии Слатцера.
Мэри Мейер, в прошлом супруга видного работника ЦРУ, около двух
последних лет жизни Д. Кеннеди была, вероятно, самой близкой, скажем,
подружкой президента. Развлекались вдвоем в Белом доме, в интервалах
распивали виски, иной раз покуривали марихуану. Но скоро бросили. Памятуя о
высоких государственных обязанностях, президент изрек: "Хватит! Представь -
в этот момент русские что-нибудь затевают!" Через год после убийства
президента Мейер пристрелили в предместье Вашингтона прямо на улице. Давний
знакомый покойной, глава контрразведки ЦРУ Д. Энглтон, завладел ее
дневником, который, естественно, исчез. Слабая тень всей истории -
малонадежная книжка помощника издателя "Вашингтон пост" Ф. Грэхама (до его
самоубийства) Труита, выпущенная в 1975 году[10]. Тогда и только
тогда "Вашингтон пост" сочла возможным вернуться к роману Кеннеди и
Мейер[11], а бойкий "Нью Таймс" кое-что растолковал в статейке
под мрачноватым заголовком "Таинственное убийство любовницы
ДФК"[12], а таковых биографы насчитали свыше полутора тысяч.
Невелики открытия. Всего-навсего крохи сведений о нравах высшего света
стольного града "демократии", которые свойственны скорее всего тем
существам, что в ходе эволюции остановились на стадии приматов, с той только
разницей, что эти животные не платят за любовь по причине отсутствия денег.
Впрочем, остается открытым вопрос, с какой целью потребовалось перетряхивать
постельное белье президента Кеннеди? Это другая тема. Для наших целей
достаточно напомнить: тайная полиция знает, что предать всеобщему обозрению
и что утаить. В зависимости от обстоятельств и потребностей этого
государства в государстве.
Человек с ружьем, вооруженные силы США, гласит американская мифология,
служит под бдительным присмотром и только в исключительных случаях может
обратить оружие против сограждан. Главенство гражданских властей над
военными - один из краеугольных камней заокеанской республики, и по поводу
такого распрекрасного принципа написаны библиотеки книг. У кого нет ни
времени, ни особого желания читать их (впрочем, на это жизни не хватит),
может обратиться к своду законов Соединенных Штатов, в разделе 10-м которого
есть глава "Мятеж". Статьи 331-333 ясно говорят о том, что армия вводится в
действие только тогда, когда восстание уже вспыхнуло, а гражданские власти
оказались не способны справиться с ним. По статье 334, если президент сочтет
необходимым ввести в дело федеральные войска, то обязан "издать прокламацию
к мятежникам немедленно мирно разойтись, в кратчайший срок вернуться на
места своего проживания".
В 1978 году исполнилось 100-летие "Закона Posse Comitatus",
предусматривающего: "Любой, кто, за исключением случаев, ясно
предусмотренных конституцией или законами конгресса, умышленно использует
части армии или военно-воздушных сил posse comitatus или любым другим
способом с целью добиться выполнения законов, подлежит штрафу до 10 тысяч
долларов или тюремному заключению до 2 лет или обоим видам наказания".
Закон, включенный в качестве статьи 1385 раздела 18-го свода законов США, по
просвещенному мнению американских юристов, служит надежной защитой против
посягательства на права человека со стороны военщины, в чем, помимо прочего,
и соль "демократии" по ту сторону Атлантики. Вооруженные силы-де только
гарант демократических свобод, они не могут использоваться для вмешательства
в гражданские дела.
В докладе по гражданским правам ассоциации юристов Нью-Йорка от 10 мая
1973 года совершенно справедливо сказано: "Первоначально принятый в 1878
году закон Posse Comitatus был направлен на то, чтобы не допустить
использования вооруженных сил властями, обеспечивающими исполнение законов,
а именно: судебными исполнителями и местными шерифами при выполнении их
функций". За время своего существования закон незначительно изменялся
(например, помимо армии, были упомянуты военно-воздушные силы), однако era
суть оставалась неизменной. Как заметил судья Дулинг при рассмотрении дела в
1961 году, закон Posse Comitatus выражает "врожденную антипатию американца к
использованию войск для гражданских целей", закон "ясен в своих предписаниях
и исключениях".
Как именно выполнялся закон в отношении прямого применения вооруженной
силы далее, а пока только об одной области, отводят ли упомянутые законы
вооруженным силам место в системе американского политического сыска?
Упомянутый доклад категорически отвечает - нет! По мотивам: "Положения
§§ 331-333 раздела свода законов США, несомненно, не дают никаких оснований
вооруженным силам проводить широкие операции по политическому сыску или
использовать их как своего рода "сверхполицию"... В целом аргументы в пользу
того, что вооруженные силы имеют полномочия для широкого политического
сыска, противоречат законам отводящим им узкую роль во внутренней жизни и
конституционной доктрине, ограничивающей сферу исполнительной власти в
вопросах национальной безопасности. Таким образом, отвлекаясь даже от
проблем, возникающих в результате нарушения прав человека, гарантированных
конституцией, остается существенный вопрос - имеют ли право вооруженные силы
в принципе надзирать за политической деятельностью граждан?"[13].
Вопрос этот носит сугубо риторический характер, Право на вмешательство?
Вооруженные силы имеют его, и еще какое, и по самому убедительному в том
мире основанию - праву сильного. Законы, юридические заключения - одно, а
реальная жизнь - совершенно другое. Даже речи быть не может о том, чтобы
применить закон против тех, кто совершает противозаконные действия. Юристы
только скорбят. Во время слушаний в 1974 году в подкомитете сената по
конституционным правам главный советник подкомитета Л. Баскир осведомился у
почтенного юриста из Нью-Йорка Б. Махони:
"- Скажите, Вам известен хоть один случай судебного преследования по
закону Posse Comitatus за последние примерно 100 лет?
- Такого не было, мистер Баскир"[14].
Исторически армия США была пионером учреждения политического сыска в
США. Политический сыск вооруженных сил в отношении гражданских лиц начался в
1917 году. Как это случилось и почему?
В том пламенном году весь мир молнией осветил Великий российский
Октябрь. На американскую армию была возложена задача - предотвратить и в