Дворецкая Елизавета. Щит побережья

   На пиру Хельгу посадили в самую середину женского стола, на место, которое всегда занимала Мальгерд хозяйка. Хельга была смущена, но понимала: эта честь — дань ее новому положению. Брендольв был от нее довольно далеко, но Хельга то и дело посматривала на него и неизменно встречала ответный взгляд. И каждый раз Брендольв улыбался ей, и лицо его было таким ласковым, таким приветливым, что тревоги и сомнения начисто исчезли из памяти Хельги. Душа ее тянулась навстречу ему, сердце переполнялось бурлящей радостью. Для нее открывалась новая жизнь. И главной опорой этой новой жизни отныне был Брендольв. И Хельга верила, что теперь эта радость и расположение друг к другу будут их спутниками всегда. Отныне каждое дело, каждая мысль у них будут общими. Как в солнечном луче, Хельга грелась в этой уверенности, и чувствовала, как растет и распускается в ее душе горячий и яркий цветок любви, привязанности, совсем не похожей на прежнее чувство детской дружбы. Она любовалась этим цветком, ей хотелось как-то защитить его, согреть, помочь распуститься поскорее.
   Многочисленные гости то и дело подмигивали друг другу, благодушно посмеивались, как водится, переговаривались, лукаво косясь на жениха и невесту. Давно было ясно, к чему дело идет… Как же, как же! Они с самого детства… чего уж лучше! Так подходят друг другу… Такая пара… Достойный и равный брак, лучше и не придумать!
   И самой Хельге, как и гостям, казалось, что это — судьба, назначенная им норнами, что иначе и быть не могло. Не только будущая, но и прошедшая жизнь представлялась ей связанной с Брендольвом, и она удивлялась, что не понимала этого раньше.
   — С благословением Одина и Фригг, при свидетельстве всех свободных людей, присутствующих здесь, я объявляю мою дочь Хельгу невестой Брендольва сына Гудмода из усадьбы Плоский Камень! — провозглашал Хельги хёвдинг, пьяный от пива и волнения, румяный, с блестящими глазами, обеими руками держа перед собой огромный рог, целиком выкованный их узорного серебра. — Свадьба их будет сыграна на Празднике Дис в усадьбе Тингфельт. В приданое моей дочери я даю…
   Перечень своего приданого, а также перечень свадебных даров, которые от жениха полагались ей самой, Хельга не слушала. Брендольв подмигнул ей: пусть, дескать, отцы считают марки серебра и головы скота, мы-то с тобой знаем, что все это пустое. И Хельга улыбалась ему в ответ, все сильнее чувствуя установившуюся между ними связь. Это и есть счастье… И лишь изредка вспыхивало странное, пугающее ощущение пустоты под ногами, точно она оторвалась от земли и летит. Но это следовало относить за счет непривычки к новому положению, и Хельга старалась не обращать внимания на это чувство. Перед ней открывалась бесконечная, неведомая ранее дорога, а кто же не робеет в начале такого важного пути? Скорая свадьба, новый дом, заботы по хозяйству, дети, сначала маленькие, а потом сразу большие — все это стремительно носилось в мыслях Хельги и сбивало с толку, она хотела этого и боялась этого. «Так нужно! — твердила она сама себе. — Так и должно быть.» Через это проходят все.
   — А сверх всего перечисленного я дарю Брендольву сыну Гудмода этот меч! — провозгласил Хельги хёвдинг.
   Гости вытянули шеи, понимая, что под конец он припас что-то совсем необыкновенное. Хёвдинг вынул из мешка меч в богато отделанных ножнах и поднял его на вытянутых руках, чтобы всем было видно. Гридница ахнула: не все видели этот меч с серебряной волчьей головой, скалящей зубы с вершины рукояти, но все слышали о нем.
   — Это тот самый, что подарил конунг! Он, он! Не спутаешь! Вот это подарок! — загудели восхищенные, удивленные, завистливые голоса.
   — Да! — Хельги хёвдинг важно кивнул и посмотрел на Гудмода, который даже покраснел от удовольствия. — Это тот самый меч, что нам в знак своей дружбы подарил Стюрмир конунг, когда проплывал к слэттам. У меня нет сокровища дороже, и я дарю его тебе, Брендольв, чтобы ты навсегда запомнил этот день. Я думаю, в твоих руках этот меч найдет себе достойное применение!
   Принимая меч, Брендольв выглядел таким счастливым, что Хельга смеялась от радости. Брендольв старался сохранить достоинство, подобающее таким торжественным мгновениям, но рот его сам собой расплывался в улыбке. Повесив меч к поясу, Брендольв то и дело поглаживал ладонью волчью морду на рукояти, точно хотел убедиться, что она ему не мерещится. Меч самого конунга! Такой подарок уже сейчас приносит большой почет, а в будущем обязательно принесет удачу, славу, добычу!
   — Ты уж можешь быть спокоен — никто не скажет, что твой родич не умеет владеть этим мечом! — сияя, пообещал он хёвдингу, но тут же посмотрел на Хельгу, скорее желая разделить свою радость именно с ней.
   Все обеты были произнесены, свидетели принесли клятвы, пир пошел своим чередом. Фроди Борода уже запел первую круговую, когда в дверях появился один из хирдманов и крикнул:
   — Во фьорде незнакомый корабль! Правит к нам!
   — Нам прибыло гостей! — радостно ответил Гудмод Горячий, которого теперь, за цвет лица, с успехом можно было бы звать Гудмодом Красным. — Зовите его сюда, пусть причаливает! Кто бы там ни был — сегодня мы приглашаем в гости всех! Хоть конунга троллей!
   И гридница замеялась шутке, не помня о недавних страхах. Свадьба — не поминки, и здесь любого наполняет счастливое чувство, будто впереди распахнулись какие-то светлые ворота и вся жизнь отныне будет сплошным праздником.
   — Вы только посмотрите, что за корабль! Вот уж чего не видали! Да что же это! Ха-ха! Ну и корабль! Ну и морда! — закричали во дворе. — Не так уж я много и выпил — а погляди ж ты!
   — Что там такое? — крикнул Гудмод. — Подите узнайте!
   — Посмотри, хёльд! — отвечало ему сразу несколько голосов. — Это и правда конунг троллей! Больше некому править таким кораблем!
   — А ну-ка пойдем посмотрим! — решил Гудмод и поднялся.
   И тут же все гости, в едином порыве веселого любопытства, повалили из-за столов во двор. В гриднице остались только те, кого уже побороли «пивные тролли» или те, которые боялись не успеть отличиться в схватке с ними.
   Хельга и Брендольв были почти первыми, кто выбежал из усадьбы к морю. Глянув во фьорд, Хельга взвизгнула и запрыгала на месте, хлопая в ладоши и хохоча от избытка чувств. Корабль, который уверенно правил к плоскому камню-молу, и правда не имел себе равных во всем Морском Пути.
   Издалека можно было бы сказать только то, что это прекрасный боевой корабль — дреки на двадцать скамей, узкий, длинный, устойчивый и поворотливый, под отличным красно-синим парусом, и совсем новый, высоко сидящий, так как обшивка не успела ни набухнуть, ни обрасти ракушками. Ни один конунг не отказался бы владеть таким кораблем. Но вот штевень! На носу, там где фьялли вырезают козлиные головы, квитты — волчьи, рауды — конские, вандры — медвежьи, у этого корабля красовалась морда жабы! Да какой жабы — рогатой! Два изогнутых, как коровьи, острых рога гордо возвышались над широкой мордой с растянутым в ухмылке жабьим ртом, а глаза пупырчатой красотки чуть-чуть косили внутрь. Все вместе создавало такую смесь задора и нелепости, что никто при виде нее не мог удержаться от смеха.
   Через несколько мгновений уже вся толпа безудержно хохотала, повизгивала, стонала, сгибалась, держась за животы, кашляла и снова хохотала. А возле штевня тем временем показалась еще одна рогатая голова. Какой-то человек в шлеме с такими же коровьими рогами радостно размахивал руками, здороваясь сразу со всеми.
   — Это же Эгиль Угрюмый! — кричала Хельга, от смеха едва выговаривая слова. — Он же обещал… Обещал приплыть на мою свадьбу! Еще на тинге… Это он, он!
   Но все и сами уже видели, что это он. Во всем Морском Пути был только один человек, который носил этот нелепый рогатый шлем и своим появлением всех заставлял смеяться. Эгиль, которого какой-то другой шутник прозвал Угрюмым, всю жизнь кочевал по Морскому Пути, и там, где он появлялся, жизнь сразу становилась веселее и ярче. Но Эгиля уважали всерьез, потому что он был лучшим корабельным мастером во всех двенадцати племенах. У всех конунгов лучшие корабли были его работы. И, кроме отличного качества и удачливости, изделия Эгиля отличались от других тем, что звериная голова на штевне неизменно бывала украшена рогами. Эгиль наделял рогами даже тех животных, которым боги в них отказали, и среди его прежних достижений уже имелись «Рогатый конь», «Рогатый медведь», «Рогатый сокол», «Рогатый бобер».
   — Привет вам всем, добрые люди! — ликующе кричал Эгиль, когда уже можно было расслышать голос. — Пусть вся ваша жизнь будет такой же радостной, как этот день, и дай вам боги всегда так смеяться при виде гостей, и никогда не хвататься за оружие!
   — Иди к нам, Эгиль! — утирая слезы, звал его Гудмод. — Нам только тебя и не хватало! Ты знаешь — у нас ведь скоро свадьба!
   Едва дождавшись, пока корабль подойдет к молу, Эгиль ловко перепрыгнул через борт. Ему уже сравнялось пятьдесят пять лет, но задумываться о покое ему было рановато. Высокий, крепкий, бодрый, он мог бы украсить собой дружину хоть самого конунга. У Эгиля были прямые черты лица, на носу виднелась горбинка, серо-желтые глаза смотрели весело. На первый взгляд эти искрящиеся глаза казались чужими на красноватом, шершавом, обветренном лице, покрытом беспорядочной сетью глубокий морщин, так что вся кожа выглядела мятой. Но это впечатление скоро пропадало, потому что каждая морщинка была в постоянном движении, в каждой кипели живость и бодрость самого хозяина, душа которого оставалась гораздо моложе тела.
   — Я слышал, что у вас обручение, мне сказали в усадьбе Ингви Небитого, — радостно говорил Эгиль на ходу. — Да я и сам собирался к вам — ведь вам сейчас нужны корабли!
   Окруженного толпой Эгиля повели в усадьбу, усадили рядом с хозяином, и пир закипел с новой силой. Хозяева рассказывали про троллей, Эгиль охал, ахал, жалел, что не был здесь в это время. Уж он бы сразу справился с любым троллем и любым колдуном — ведь он родом из Эльденланда, а это говорит само за себя ^[23].
   — Где ты раздобыл это чудовище? — со смехом расспрашивал его Брендольв, показывая в сторону моря, где на берегу отдыхала «Рогатая жаба». — Это у вас в Эльденланде такие водятся?
   — Мой Эльденланд у меня вот здесь! — Эгиль стучал себя по высокому лбу, окруженному полурыжими-полуседыми волосами, похожими на ржавое железо. — У меня в голове водятся еще и не такие! И все они просятся на волю, грозят затолкать меня, если я их не выпущу. Вот и приходится повиноваться.
   — Для какого же конунга ты ее предназначил? — спросил Гудмод. — Не всякий смельчак решится оседлать такое чудовище!
   — Ее заказал Ульвхедин ярл, сын Бьяртмара Миролюбивого, но потом передумал и ушел в поход по суше. И давненько от него нет вестей… Я думал предложить мою «Жабу» Стюрмиру конунгу, но он уплыл к слэттам. Теперь вот думаю, не купит ли ее Хильмир конунг. Он богат и понимает толк в хороших вещах.
   Гости закивали, улыбаясь: конунг слэттов Хильмир славился своим богатством, так как был хорошим хозяином и в придачу собирал пошлины с самого богатого торга всего Морского Пути. На праздник Середины Лета к его усадьбе Эльвенэс собирались торговцы из ближних и дальних земель, и говорили, что там можно продать или купить все: от ремешка на сапог до живого белого медведя. Если они, белые медведи, вообще есть на свете, в чем многие сомневаются.
   — Ты собираешься к слэттам? — расспрашивали Эгиля гости. — Это хорошо! Погляди, куда там запропастился наш конунг! Что это за жизнь без конунга? Все идет наперекосяк!
   — Не волнуйтесь, добрые люди, у вас есть конунг! — к общему удивлению ответил на это Эгиль. — Я могу вас всех поздравить с обновкой.
   — Конунг! Стюрмир конунг вернулся! — разом вскрикнули все, кто услышал его слова. — Но как же мы его не видели? Как же он плыл мимо нас и не заглянул? Разве мы его чем-нибудь обидели?
   — Где ты его видел, Эгиль? — недоуменно спросил Хельги хёвдинг. Он считал, что находится в дружбе со Стюрмиром конунгом, а значит, маловероятно, чтобы тот, проплывая от слэттов мимо восточного побережья Квиттинга, не заглянул к хёвдингу.
   — Я его видел в усадьбе Конунгов Двор на озере Фрейра, — ответил Эгиль. — Только его зовут не Стюрмир конунг, а Вильмунд конунг.
   Гости снова ахнули и на миг умолкли.
   — Вильмунд конунг? — среди общей тишины повторила Мальгерд хозяйка, и каждый мог принять ее недоумевающий голос за голос собственной души. Вопрос у каждого был пока только один: я не ослышался?
   — Вильмунд конунг! — уверенно подтвердил Эгиль. — Его старший сын. Он ваш конунг с самой Середины Зимы. Его выбрал домашний тинг Конунгова Двора. Люди решили, что квитты больше не должны оставаться без конунга, а от Стюрмира давно нет вестей. Вот Фрейвид хёвдинг и предложил выбрать конунгом его сына.
   — Это понятно, — заметила Оддхильд хозяйка. — Ведь Фрейвид хёвдинг еще на осеннем тинге навязал в невесты конунгову сыну свою дочку. Они уже справили свадьбу? Фрейвиду не терпится стать тестем конунга, и он не хочет ждать.
   — Но он в чем-то прав! — решительно вставил Хальвдан Седой. — Стюрмир конунг уплыл к слэттам прямо с осеннего тинга. Его нет уже три месяца. А Квиттинг живет без конунга. И это во время войны! Никому не было удачи. А теперь, смотрите, появился конунг — и у нас все наладилось.
   Гридница загудела, сначала тихо, потом громче. Постепенно привыкая к потрясающей новости, в ней открывали все новые и новые стороны. Мало кто как следует помнил молодого Вильмунда, старшего из двух конунговых сыновей (впрочем, многие вообще не знали, что молодая кюна Далла, вторая Стюрмирова жена, уже год как родила ему второго сына).
   — Вильмунду конунгу уже восемнадцать лет, он совсем взрослый! — рассказывал Эгиль, который знал всех на свете. — Он довольно высок, хорош собой, отважен и умен. Он воспитывался у Фрейвида Огниво. Нужно ли удивляться, что теперь он пожелал взять в жены дочь своего воспитателя? Ведь они с детских лет росли вместе!
   Эгиль дружелюбно подмигнул Хельге, и она радостно улыбнулась в ответ. Ей сразу захотелось узнать побольше о той девушке, на которой должен жениться Вильмунд конунг — ведь у них были совсем одинаковые судьбы! Наверное, сейчас она так же счастлива! Хорошо бы ее повидать!
   — Ох, не нравится мне это! — вдруг сказал Хельги хёвдинг. Все только сейчас заметили, что говорливый хёвдинг сидит молча и хмурится.
   — Мне тоже не нравится! Как хорошо, что мы с тобой согласны! — со скрытым ехидством, намекающим на недавний раздор, воскликнула Оддхильд хозяйка. — Теперь этот Фрейвид заберет власть над всем Квиттингом, а из конунга будет вить веревки! А этот Фрейвид такой — ему палец в рот не клади, откусит всю руку!
   — Да что нам Фрейвид! — воскликнул Гудмод, на этот раз не соглашаясь с женой. Задор иногда завлекал его туда, откуда бдительная осторожность Оддхильд хозяйки вскоре извлекала. — Западное побережье далеко. Плохо от него будет фьяллям, а не нам!
   — Все это верно, но я думаю о другом! — ответил Хельги им обоим сразу. — Очень плохо, когда в стране нет конунга. Но гораздо хуже, если их сразу два! Вильмунд конунг поспешил. Может быть, со Стюрмиром конунгом и случилось у слэттов что-то плохое, но неразумно выбирать нового конунга, пока нет верных вестей о смерти старого. А вдруг он вернется! Да разве он согласится отдать сыну власть?
   — А разве сын не отдаст ему ее обратно? — спросил Даг, который не сомневался, что только так и можно поступить.
   Но хёвдинг многозначительно опустил книзу уголки рта и покачал головой.
   — Власть — прилипчивая вещь, — мудро заметил он. — Она кружит голову хуже говорлинского меда. Кто однажды попробовал, тот не может отказаться. Я не слишком близко знал молодого Вильмунда конунга, но молодость честолюбива. А Фрейвид Огниво будет его поддерживать. По доброй воле они не отдадут власти обратно. А Стюрмир конунг никогда ее не уступит. И впридачу ко фьяллям и раудам каждый из них будет иметь страшного врага внутри своей страны.
   Даг молча пожал плечами. Он был ровесником нового конунга, но не ощущал ни малейшего желания, как тот, немедленно занять место своего отца. Ведь это же такая ответственность — голова кружится, как перед пропастью!
   — Но, может быть, Стюрмира уже нет в живых, — заметила Мальгерд хозяйка. — Иначе почему он пропадает почти три месяца?
   — Не знаю. — После недолгого молчания Хельги хёвдинг пожал плечами. — Но ты, Эгиль, хорошо сделал, что приплыл к нам. Как бы ни обернулось дело, нам понадобятся корабли.
   — И я рад, что застал восточное побережье в мире и радости! — ответил Эгиль и посмотрел на Хельгу. — Вот бы все жили как вы!
   Хельга улыбнулась ему в ответ и посмотрела на Брендольва. Он был возбужден всеми этими новостями, горячо обсуждал что-то с соседями и на нее не глядел. Но Хельге все равно было приятно его увидеть: несмотря на все тревоги Морского Пути, ее собственный мир отныне стоял прочно.
   Пир в усадьбе Лаберг продолжался еще два дня, но о первой его причине — обручении Брендольва и Хельги — почти не вспоминали. Не только гости, но и сам жених совсем о том позабыл. Привезенная Эгилем Угрюмым новость взбудоражила всех и оставила в головах только одни мысли — о войне и о новом конунге. Признавать ли Вильмунда конунга — вот о чем говорили за столом, во дворе, даже в спальных покоях.
   Все молодые во главе с женихом горой стояли за нового конунга.
   — Просто Вильмунду надоело ждать, пока его отец наберется за морем мужества, чтобы вернуться и встретиться с врагами! — горячо говорил Брендольв. — Я бы на его месте тоже не стал ждать до Гибели Богов. Кто смел, тот не медлит!
   — И теперь ему нужны смелые люди, которые пойдут с ним! — подхватывали другие. — Сколько можно ждать? Дождемся, что фьялли разорят половину страны, а потом уже поздно будет собирать войско!
   Некоторые прямо перешли от слов к делу. Лейпт, старший сын Хальвдана Седого, уже на другой день утром попрощался с хозяевами и уехал домой — собираться в поход. Брендольв всей душой рвался вслед за ним.
   — Подожди! — урезонивала его мать. — Если ты уедешь с собственного сговора, ты обидишь родню невесты.
   — Но ведь невеста хочет выйти за достойного человека, а не за такого, кто любит греться у очага и слушать лживые саги ^[24]! — уверенно отвечал Брендольв и подмигивал Хельге. — Я хотел бы еще до свадьбы совершить несколько достойных подвигов. Ты бы тоже этого хотела, да, Хельга?
   Хельга улыбалась, но не знала, что ответить. Она понимала, конечно, что все мужчины мечтают о подвигах, но ее задело то, что Брендольву не жаль так быстро расстаться с ней. Никуда эти подвиги от него не денутся!
   — Не стоит так спешить! — говорил Хельги хёвдинг, тоже не слишком довольный прытью молодых. — Тот, кто едет тихо, тоже добирается до цели…
   — Никогда! — пылко возразил Брендольв, даже не дав будущему родичу толком договорить. — Слава не ждет! Доблесть не медлит! Раз уж в стране идет война, любому достойному человеку стыдно оставаться дома! Вильмунд конунг показал, что надо делать!
   — Верно! И мы с ним! Он нас ждет! — с готовностью кричали его товарищи, не глядя, как их отцы и матери качают головами.
   — Не слишком ли быстро вы отказываетесь от своего конунга? — сказала Арнхейда из усадьбы Мелколесье. Это была некрасивая, сварливая женщина, которую, однако, уважали за ум и большую хозяйственную мудрость. Сейчас она выражала общее мнение всех старших, и те одобрительно закивали. — Стюрмир конунг начал править тогда, когда ты, Брендольв, и ты, Рамбьёрн, еще не родились на свет! Два десятилетия он правил квиттами мудро и твердо! Пусть нрав у него не слишком любезный, но мы-то, люди восточного побережья, не видели от него зла. Он не вмешивался в наши дела, и предательством было бы с нашей стороны так легко переметнуться на сторону его сынка, который еще ничем себя не показал!
   Старшие одобрительно зашумели, молодые на миг притихли, пристыженные словом «предательство».
   — Но где же он? — ответил Хальмод, сын Торхалля Синицы. Он был младшим из четырех сыновей и при будущем дележе наследства ему много не светило; тут поневоле станешь отважным и возжаждешь подвигов и добычи. — Где же ваш славный Стюрмир конунг? Куда он пропал? Почему он отсиживается за морем, когда враги разоряют его землю? Или мы мало слышали о том, что творится на севере? Почему же он не вернется и не возглавит войско? А раз он не может или не хочет, это должен сделать кто-то другой! И раз его сын первым это понял, то каждый, кто не трус, должен поддержать его! Мы пойдем с ним! Я верно говорю?
   Теперь закричали молодые. Мальгерд хозяйка сокрушенно разводила руками: бывают ссоры в роду, бывают ссоры между родами, но никогда еще не бывало такого, чтобы все сыновья встали против всех отцов. Да еще в такое тревожное время!
   — Даг, а ты чего молчишь? — крикнул Брендольв, вдруг сообразив, что ни разу не слышал в этом споре голоса своего лучшего друга и уже почти брата, а это очень странно. Тот ведь никогда не отличался молчаливостью, да еще при таком важном деле! — Ты разве не думаешь, что нам стоит плыть к конунгу?
   — Я как раз так и думаю! — ответил Даг и даже встал на ноги, чтобы всем было лучше его слышно.
   Поначалу он притих, потому что более важного события не помнил за всю свою жизнь и отнестись к нему с бездумной поспешностью не мог. Но теперь, глядя в покрасневшее от возбуждения лицо Брендольва, Даг ощутил, что его решение созрело.
   Крикуны умолкли, ожидая последнего, решающего голоса. Если сын хёвдинга с ними — робким старичкам придется помолчать!
   — Только не к тому, о котором ты говоришь, — продолжал Даг, роняя слова по одному, как камни, тяжелые и твердые. — Я думаю, что самое лучшее, что я могу сделать — это отправиться к слэттам и узнать, где наш конунг Стюрмир. Может быть, ему нужна наша помощь. И уж верно ему будет любопытно узнать, что он больше не конунг в своей собственной стране!
   Все молчали. Подобное никому не приходило в голову.
   Брендольв покраснел сильнее и тоже поднялся.
   — Так тебе, значит, не нравится иметь конунгом смелого человека? — с вызовом спросил он у Дага. Притухшее под влиянием помолвки раздражение вспыхнуло с новой силой, будто ждало удобного случая. — Такого, какой поведет нас в бой? Ты хочешь вернуть старика, который убежал от войны за море и спрятался там в сундуке у Хильмира конунга?
   — Я хочу оправиться к конунгу, которого признал общий тинг Острого мыса еще до того, как мы с тобой родились на свет! — сурово ответил Даг, глядя в горящие глаза Брендольва. Сам он держался мрачновато, но твердо, и вдруг показался старше своих лет. А Брендольв, на которого он всю жизнь смотрел как на старшего, теперь был в его глазах пылким и глупым ребенком. — И Стюрмир конунг не сделал пока ничего такого, отчего стал бы недостоин доверия. А если сделал — я должен сначала убедиться в этом. Поэтому, если мой отец не будет против, я в ближайшие же дни отплыву к слэттам.
   — Ну и отправляйся! — в сердцах крикнул Брендольв. — У Хильмира конунга много места в сундуках — хватит и тебе!
   — Э, хватит, хватит! — Хринг Тощий, Кольфинна хозяйка и другие гости вмешались и постарались прекратить спор. — Мы не для того сюда собрались, чтобы толковать о конунгах! Вы, кажется, забыли, что вот-вот породнитесь!
   Пир в честь обручения едва не окончился ссорой будущих родственников. До самого конца пира Даг и Брендольв избегали обращаться друг к другу. Именно прежняя дружба делала нынешнее несогласие особенно болезненным, почти оскорбительным. Молодые товарищи посматривали на них обоих нерешительно, не зная, чью стороны взять, но в душе большинство склонялось к мнению Брендольва. Все же знают, что слава — главная цель достойного человека. И больше славы обещал молодой Вильмунд конунг, который для того и провозгласил себя конунгом, чтобы вести воинов в бой, не дожидаясь мешкотных и боязливых стариков. Всех удивляло, что Даг, которого не назовешь трусом, принял сторону этих самых стариков.
   — Что с тобой такое? — спрашивали его тайком. — Ты разве не хочешь прославиться?
   — Каждый хочет прославиться по-своему! — отвечал Даг. — Север пропал потому, что там все перессорились. А у нас теперь два конунга — причина для ссоры хоть куда! Мы уже чуть не перессорились: молодые за Вильмунда, старшие за Стюрмира. Нашим ссорам обрадуются только фьялли. Нельзя же думать только о себе и своей славе! Подумаем о ней попозже, когда Квиттинг соберет одно общее войско, такое, которое сможет со славой победить, а не со славой умереть!
   Брендольв, когда Хальмод или Хлодвейг передавали ему эти речи, только пожимал плечами. Главное — со славой, а победить или умереть — не так уж важно. Самая звонкая слава — посмертная.
   Зато Хельги хёвдинг был очень доволен решением сына. В тот же день он послал домой человека с приказом готовить корабль и припасы в дорогу.
   — Это очень хорошо! — делился Хельги хёвдинг с матерью. — Стюрмир конунг будет знать, что мы — его друзья! Я бы поплыл и сам, но на кого я оставлю восточное побережье? Не на удальцов же вроде Гудмода Горячего! А мой сын достойно заменит меня!
   — Это верно! — Мальгерд хозяйка задумчиво кивала. — Вот твой сын и вырос. Теперь он может сам принимать решения. Впрочем, я давно знала то, что он сегодня доказал. Нет правоты молодых и старых, а есть люди с умом и совестью или без них! И возраст здесь ни при чем!