Страница:
Толпа затихла.
— Я могу пойти! — спокойно предложил Рэвунг. Щуплый и в придачу слегка прихрамывающий подросток маловато походил на Сигурда Убийцу Дракона или Греттира Могучего, но его это мало смущало. — Мне чего?
— Ты еще мал! — сказал Орре управитель. — Для такого дела нужен мужчина.
— Пусть Равнир идет! — сказала Гейсла. — Он удачливый!
— Еще бы! — буркнула Атла себе под нос. — Обнимает всех девушек в округе и еще ни разу не побит за это!
— Я могу, конечно, — не слишком охотно отозвался Равнир и нервно подергал янтарное ожерелье у себя на груди. — Днем он вроде бы не должен выходить…
— И я пойду! — добавил Ингъяльд. — Только боюсь, что от нас с тобой там толку будет немного. Здесь нужен человек, который умеет одолевать мертвецов. А я с ними никогда не встречался! Как убить того, кто уже умер?
— Это оттого, что он умер дурной смертью! — сурово сказала Троа и глянула на Атлу. — Если бы он просто так умер или был убит железом, то теперь лежал бы смирно в могиле. А раз он загрызен, то неудивительно, что ему нет покоя!
Качая головами, домочадцы Тингфельта припоминали, что тело Ауднира казалось очень тяжелым уже тогда, когда его несли к могиле. А уж это верный признак, что мертвецу не лежать спокойно! Правильно делают в других племенах, что сжигают всякого покойника на костре вместо того, чтобы просто класть в срубную яму под курган. Пепел не бродит по ночам, не пугает добрых людей и не крадет коров!
— Это он из-за своей лошади! — говорил Орре управитель. — Ведь у него отняли лошадь, с чего все это началось! А теперь он хочет получить свое добро назад!
— А почему он хочет получить его на нашей усадьбе? — обиженно отвечала Хлодвейг. — Мы у него даже муравья не взяли!
— А ему теперь все равно! Все живые теперь его враги!
— Должно быть, и в Гнездо он приходил! Он, он! Перебил у Блюнда все горшки! А котел сплющил! Теперь не разогнуть, только выбросить. Уж не от того ли Гудфрида заболела?
Вернулись Ингъяльд с Равниром и Рэвунгом. Теперь не осталось сомнений: на вершине Ауднирова кургана появилось отверстие, прорытое явно изнутри, а земля вокруг была истоптана глубокими следами. Из отверстия шел отвратительный тошнотворный дух, а лезть внутрь, понятно, охотников не нашлось. Рэвунг, правда, был бы непрочь, но веревок с собой не оказалось, да и старшие ему не позволили бы. «Ты не Греттир! — сказал Равнир. И добавил, увидев кривую обиженную ухмылку: — Да и я тоже!»
Теперь с наступлением темноты люди жались к очагам и не решались выходить во двор. Каждый день приносил слухи: то мертвеца видели в одном месте, то его следы заметили в другом, то у Торда рыбака в щепки разломали лодку, то у Тьодорма Шустрого кто-то ночью залез в кладовку и украл все готовые сыры. Конечно, Ауднир, кто же еще! По вечерам Орре управитель припоминал все повести и саги о мертвецах, какие только знал, и рассказывал одну за другой:
— … А когда Кар умер, он стал выходить из могилы и распугал всех, у кого была земля в округе. Теперь Торфинн один владел всем островом. А тем, кто был у Торфинна в подчинении, мертвец никакого вреда не делал…
— … Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе — от усталости и от пристального взгляда Глама, — что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что… [34]
— Сказал бы нам кто-нибудь, что со всем этим делать! — бормотали домочадцы, поеживаясь и поглядывая на стены дома, за которыми бродил, быть может, в эти самые мгновения другой мертвец. — Хорошо было Греттиру! Глам, конечно, был сильнее всех мертвых, но и Греттир был сильнее всех живых! А где нам взять Греттира?
— Наш хёвдинг, конечно, доблестный воин…
— Но что-то я плоховато представляю…
— Д-а-а…
Домочадцы любили Хельги хёвдинга, но вообразить его борющимся с мертвецом и правда не получалось.
— Был бы дома Даг! — вздыхала Хельга. Она вспоминала брата, каким он был в день ложного нападения — высокого, сильного, с кольчуге, в шлеме и с мечом, похожего на юного бога. Если бы он был здесь, то она не боялась ничего, пусть бы хоть целая толпа мертвецов каждую ночь топталась во дворе!
— Сохрани нас богиня Фригг! — воскликнула Троа. — Уж не хочешь ли ты сказать, что послала бы брата биться с мертвецом!
— Послать надо было бы того, кто его так плохо убил! — сказала Мальгерд хозяйка.
И все закивали:
— Верно, верно! Вальгард — берсерк, он бы живо с ним расправился! Берсерки ничего не боятся! Сумел убить один раз, сумел бы и другой! И лошадь-то… С него-то все и началось! Он заварил эту брагу, ему бы первому ее и пить!
— Что вы на меня уставились! — огрызнулась Атла, на которую мигом устремились десятки взглядов. — Уж конечно, Вальгард бы в два счета справился с мертвецом! Он одолевал и не таких! Видели бы вы, что тогда творилось на Седловой горе! Но ведь хёвдинг сам сказал, чтобы Вальгард плыл с Дагом! А если среди вас другого такого нет, то я не виновата!
— Кто не спрятался, я не виноват! — буркнул Равнир.
— Что теперь говорить! — заметил Ингъяльд. — Вальгарда тут нет, и Дага нет…
— И Брендольва, и Рамбьёрна, и Лейпта! — подхватило множество унылых голосов. — И Арне Бычка…
В самом деле, Хравнефьорд можно было только пожалеть. Все молодые и отважные герои его покинули: одни отправились к конунгу Вильмунду, другие — к конунгу Стюрмиру. Остались только женщины, старики и те, кто не имел особой склонности к ратной славе.
Но мертвец не желал с этим считаться. Как-то вечером, дней через пять после его появления в усадьбе Хринга, Хельга в густых сумерках вышла из дома вместе с Сольвёр и Скветтой. Путь их лежал не так уж далеко — перед сном уместно навестить некое строение, которое обычно располагается на заднем дворе в самом углу. Низкое серое небо уже накрыло землю облачным одеялом, но завистливый ветер все тянул его на себя и тянул, облака бежали быстро, и луна то появлялась, то исчезала, точь-в-точь как в саге о Греттире. Позади большого дома Хельга остановилась, подняла голову. Облака вокруг луны летели стрелой. Должно быть, там наверху дул очень сильный ветер. И как же холодно было бедной луне!
Тишину двора прорезал истошный крик Скветты. Вздрогнув, Хельга обернулась: прямо из-за угла отхожего места, до которого им оставалось шагов десять, торчала голова с горящими бессмысленными глазами. Так близко! Факел выпал из руки Сольвёр, зашипел в размякшем грязном снегу и погас. Хельгу пробила ледяная молния, и она застыла, не в силах шевельнуться. Мысли лихорадочно метались: она ведь знала о мертвеце, была почти готова к его появлению, знала, что нужно скорее бежать… Но нет сил сойти с места, и надо было позвать с собой кого-то из мужчин.. Ведь хотела же, Стольт сидел возле самой двери… Услышит… Великий Один! Ни с места… Горящий взгляд мертвеца заворожил ее, точно как в саге о Греттире. Холод заливал жилы, в груди что-то сжималось, и ужас рос и поднимался к горлу… Мертвец темной громадой выдвинулся из-за угла; Скветта, бывшая к нему ближе всех, судорожным усилием вытолкнула из себя воздух, но крика не получилось…
— Ах ты подлая тварь! Я тебе покажу! — вдруг закричал где-то позади сильный яростный голос и точно теплая вода оживил трех застывших девушек. Мимо них промчалась Троа с занесенным поленом — толстая, неповоротливая, с белеющим во тьме покрывалом на голове, и застежки с бронзовыми цепями на ее груди звенели не хуже кольчуги валькирии. — Ты чего сюда притащился, дохлая тварь! — возмущенно вопила она на бегу. — А ну пошел вон! Проваливай к Хель и ее пугай! Я тебе покажу трогать нашу девочку! Я тебе покажу! Ты у меня получишь!
С яростными воплями Троа подлетела прямо к мертвецу и с размаху ударила его поленом по голове. Раздался звук, как от удара о пустую, но твердую кость, мертвец взвыл низким и тупым голосом. Три девушки опомнились и с визгом бросились назад, к большому дому. Мертвец отшатнулся за угол, но Троа не отстала и устремилась за ним, осыпая градом ударов. Ее боевые крики, гул ударов, неясные низкие вопли мертвеца разносились по двору, мешаясь с топотом бегущих домочадцев. Пример Троа все усвоили с неимоверной быстротой: хирдманы неслись с мечами и копьями, работники — с палками, женщины с горшками и котлами. Град камней, поленьев, мисок, всякой тяжелой утвари обрушился на Ауднира, едва лишь он отскочил от Троа.
— Держи его! — вопили десятки голосов.
Большущий старый котел с драконьми головками на концах дужки, брошенный могучей рукой Орре управителя, попал в голову мертвецу и с ужасающим гулом наделся на нее, как бронзовый шлем. Точно под тяжестью котла Ауднир рухнул и втянулся в землю. Подбежавшие домочадцы замерли над пустым местом, держа в поднятых руках разнообразное оружие. Бронзовый котел лежал на земле днищем вверх, точно щит, которым Ауднир прикрыл свое бегство.
— Я тебе покажу! — напоследок пригрозила Троа, показывая котлу свое увесистое полено. Она тяжело дышала, пот градом катился по ее красному полному лицу, покрывало она сдвинула чуть ли не до затылка, вытирая ладонью лоб. — Это ж надо что придумал, поганец! — возмущалась она, еще не остыв после битвы. — Ладно бы полез в хлев, а то к нашей девочке!
— А он хорошее место выбрал для засады! — хохотнул Равнир. — Уж этого места и конунг не минует!
— А вы, девушки, со страху того… не намочили подолы? — осведомился Стольт.
Кто-то сдавленно хрюкнул в ответ, и в следующее мгновение вся толпа разразилась хохотом. Побросав камни и палки, люди сгибались от нервного напряженного смеха, утирали слезы рукавами, кашляли. Сольвёр рыдала, вцепившись обеими руками в рубаху на груди Равнира и трясла его, точно требовала ответа. Хельга стояла молча, закрыв лицо руками и стараясь выдохнуть из груди давящий холод, который отступал понемногу, неохотно. Кто-то большой подошел к ней и бережно обнял за плечи; стремясь к человеческому теплу, Хельга прижалась к чьей-то груди.
— Не бойся, девушка! — прозвучал у нее над головой голос Ингъяльда. — С такой дружиной ты можешь ничего не бояться. Даже если сама Мировая Змея выползет из моря, твои люди сумеют тебя защитить. Вот, Троа первая. Скёгуль полена… [35]
Постепенно успокаиваясь, все потянулись назад в дом. Никто не понял, чего больше было в этом происшествии: страшного или смешного. Спать никто не мог, и чуть ли не до утра домочадцы сидели возле огня, обсуждая «сагу о битве с мертвецом».
— Так что, ты говоришь, Орре, Глам сказал Греттиру, когда луна осветила его страшные глаза? Как пройти к отхожему месту?
Уйдя от конунга, Даг сидел на крыльце большого дома и вспоминал свою встречу с сыном Хильмира конунга. С тех пор они еще раза два виделись на пирах, но не разговаривали, а Даг больше внимания уделял Альвборг. Она посматривала на него с игривым интересом, и он старался этот интерес поддержать. Хоть Стюрмир и отказался для него посвататься, но кто знает, как все еще обернется?
Но Наследник, конечно, имел в Эльвенэсе больше веса. Стоило Дагу вспомнить его внимательные темно-серые глаза, как душу смущали сомнения в правоте Стюрмира. Конунг слишком недоверчив. Он слишком привык видеть везде врагов и из-за этого может просмотреть друзей. Наследник не похож на лжеца. Но ведь он раньше был против того, чтобы помогать квиттам в этой войне. На самом ли деле Наследник передумал? Или хотел обмануть доверчивого молодого квитта? Но зачем? Даг слишком мало знал, чтобы самому додуматься до истины, а у кого он мог спросить совета? У Эгиля? Корабельщик, конечно, знает, кто чего стоит, но его самого не так-то просто найти. У него оказалось здесь столько друзей, что на гостиный двор он почти не заходил.
— Не поможешь ли ты мне, ясень копья, найти Сторвальда Скальда? — раздался чей-то голос поблизости.
Даг поднял глаза. Над ним возвышался какой-то молодой слэтт с лицом одновременно простодушным и деловитым; он был разнаряжен, как на собственную свадьбу, и все время одергивал и поправлял то синий плащ с черной полосой понизу, расшитой красной тесьмой, то накидку из черного, с белым волосом лисьего меха. Красиво, что и говорить. На восточном побережье Квиттинга на стоимость такого наряда можно целую зиму жить…
— Он ведь здесь живет? — продолжал слэтт, обращаясь вроде бы к Дагу, но при этом озираясь по сторонам. — Ведь это квиттинский гостиный двор? Волчьи Столбы?
— Да, это Волчьи Столбы, а ты говоришь, между прочим, со старшим сыном квиттинского хёвдинга! — раздался на крыльце веселый голос Сторвальда, и эльденландец легко сбежал по ступенькам во двор, чуть-чуть задев сидящего Дага краем плаща. Плащ оказался на шелковой подкладке, и шелк мягко мазнул Дага по щеке, точно кто-то дружески погладил ладонью. — Да хранят боги твоего «Гуся» со всей поклажей, Сигбьёрн сын Торкетиля!
— Да? — Слэтт уставился на Дага, без особого, впрочем, любопытства. У него были пустоватые глаза человека, который гораздо лучше видит вещи, чем людей. — Я не знал. Конечно, если старший сын хёвдинга…
Даг усмехнулся: «старший сын хёвдинга» и правда звучит неплохо, если не знать, что он же и единственный.
— Приветствую тебя, о Тюр сражений! — Слэтт запоздало отдал Дагу долг вежливости и тут же осведомился: — А хорошие лошади вам не нужны?
— Не нужны! — успокоил его Сторвальд прежде, чем Даг успел мотнуть головой. — А ты принес, что обещал?
— А ты сделал, что обещал? — проворно ответил слэтт. — Из двух четверостиший? С переплетенными строчками?
— А то как же? — Сторвальд повел плечами, точно ему задали несусветно глупый вопрос, и украдкой подмигнул Дагу. — Слушай и запоминай! — торжественно, как прорицатель, возгласил он.
Слэтт серьезно наморщил лоб, готовясь к трудной работе. А Сторвальд заговорил, медленно и нараспев, точно не произносил стихи, а раскладывал перед покупателем драгоценные ткани:
Слэтт, которому в висе досталось так много имен, пошевелил губами, проверяя, все ли строчки тут, потом, вздохнул, кивнул и полез в кошель на поясе. Оттуда он извлек крупную серебряную монету, отчеканенную в далеких южных землях, и неохотно подал Сторвальду. Усмехаясь, Сторвальд подбросил монету на ладони и ловко поймал.
— Хороший товар! — одобрил слэтт, провожая глазами монету, которой ему больше не видать. — Своих денег стоит…
Уже направляясь к воротам, он снова обернулся и нашел глазами Дага:
— Э-э… Тюр сражений! Если вам все-таки понадобятся хорошие лошади, ты найди Сигбьёрна Конского — это меня то есть. Отдам по сходной цене. С такими знатными людьми мы всегда сторгуемся.
Сторвальд засмеялся. Даг провожал Сигбьёрна Конского удивленным взглядом. Ну и люди здесь! Они хоть о чем-нибудь могут говорить, кроме торговли?
— Что, такого народа ты еще не видал? — смеясь, спросил Сторвальд.
Подобрав полы своего роскошного плаща, он сел на ступеньку рядом с Дагом, и Даг с удовольствием подвинулся, давая ему место. В присутствии Сторвальда невозможно было чувствовать себя одиноким, потому что эльденландцу было дело решительно до всего и до всех. Даг был знаком с ним всего три дня, но Сторвальд держался так живо и дружески, как будто они с Дагом росли вместе. Он говорил много и охотно, но чувствовалось, что знает он еще больше. Даже сидеть рядом с ним было интересно. Как видно, не все врут про эльденландцев. Что-то такое в них точно есть…
— Конечно, у нас в усадьбе каждый год зимуют торговцы… — отозвался Даг. — Ну, ладно, что он хотел продать мне лошадей, я понял. Но за что он заплатил тебе?
— За что? — Сторвальд опять засмеялся и подбросил серебряную монету на ладони. — За вису! Конский Сигбьёрн женится на дочери Тьёрви Соловья, и ему требуются стихи для восхваления невесты. Ну, и себя самого, конечно. Сегодня вечером у них обручение. Меня, между прочим, тоже звали на пир. Хочешь со мной?
— Можно бы… — неопределенно протянул Даг.
Он был бы не прочь сходить куда-нибудь, особенно с таким спутником, как Сторвальд. Без провожатого квитты бродили по Эльвенэсу, как малые дети. (Грани сын Арнхейды с двумя приятелями вчера заблудились и едва нашли дорогу назад к Волчьим Столбам.) Людей в Эльвенэсе было больше, чем деревьев в лесу (деревья хоть стоят спокойно, а эти все мельтешат, бегают с места на место, и оттого кажется, что их втрое больше, чем на самом деле), но Даг чувствовал себя одиноким, потому что он никого здесь не знал и никому не было до него дела. Возьми с собой хоть всю дружину — все равно потеряешься, как горсть камешков на морском берегу. У этих слэттов все по-другому, все не как дома. В Хравнефьорде никому не пришло бы в голову заказывать стихи в честь своей невесты у чужого скальда. Уж как вышло бы — неказисто, зато от души.
— Но как же он? — спросил Даг, поглядев на ворота, за которыми скрылся Сигбьёрн Конский. — Разве твои стихи ему помогут? Как же они привлекут к нему любовь невесты, если он сочинил их не сам?
Сторвальд снова рассмеялся. Смех у него был негромкий, но очень искренний и сразу поднимал настроение.
— Слэтты — большие мудрецы! — сказал он, опять подбрасывая и ловя монету. — Они убеждены: чтобы создать нечто достойное, надо отдать этому делу все силы. Кузнец кует оружие, воин сражается, купец торгует. Скальд сочиняет стихи. У воинов и особенно торговцев на это нет времени. Им надо думать о деле, где уж тут плести созвучия! Это, знаешь ли, очень отвлекает от жизни… На самом деле, я думаю, они не так уж и не правы. Я же не сам шью себе сапоги…
Сторвальд с удовольствием посмотрел на свой сапог, украшенный красивыми бронзовыми бляшками по голенищу. Однако, теперь понятно, откуда у него и дорогие сапоги, и цветные ремни, и красный плащ, и все эти перстни-обручья. Если ему за каждую вису платят по серебряной монете, равной трем собольим шкуркам… Впрочем, как отметил даже этот слэтт, товар того стоил.
— Но это же совсем другое, — возразил Даг. — Сапоги — это не стихи. В стихах нужно совсем другое… Одного умения мало…
— Да? — Сторвальд повернул голову и с явным интересом посмотрел на Дага. — И что же для этого нужно, объясни мне, пожалуйста!
Он говорил без малейшей насмешки, но Даг помялся прежде чем продолжить. Что он, не связавший в жизни двух хороших строчек, будет объяснять одному из лучших скальдов Морского Пути? Дага тоже учили складывать стихи, как учат любого знатного человека. Поначалу и он думал: умение как умение, запоминай правила и упражняйся. Да и чего там помнить: в первой строчке два слова с созвучием, во второй — первое слово начинается на тот же звук, а потом должен быть хендинг. «Плеском стали прогнан ворог — Правит пир Владыка Ратей»… Как-нибудь так.
— Потому что одни слова ничего не значат, — сказал наконец Даг. — Чтобы был толк, надо вложить в них душу. А как ты вложишь душу в чужую любовь, удачу, славу? Может, этот Сигбьёрн Жеребец и запомнил твой стих, но что-то мне не верится, чтобы невеста полюбила его. Любовь на всю жизнь за одну серебряную монету! Скорее уж она полюбит тебя!
Сторвальд негромко засмеялся, и Даг с облегчением понял, что его рассуждение не так уж глупо.
— Слэтты думают, что за деньги можно купить все! — сказал Сторвальд, с удовольствием играя монетой. Когда он улыбался, левый глаз косил заметнее, но это не отталкивало, а, наоборот, делало его лицо задорнее, светлее и значительнее. — Даже стихи. Но потому-то в земле слэттов так мало хороших скальдов! Можно сказать, ни одного! А у нас в Эльденланде знают: за деньги можно купить только то, что продается! Можно купить стих как набор кеннингов и хендингов, но любовь или славу…
В воротах показалась женская фигура. Не договорив, Сторвальд легко поднялся с места и шагнул навстречу. Даг этой девушки не знал: какая-нибудь служанка. Не сказав ни слова, она только посмотрела на Сторвальда; молча кивнув в ответ, он пошел за ворота.
Даг проводил его глазами. Теперь он опять остался один и опять задумался все над тем же: стоит ему верить Наследнику или нет?
Едва госпожа Альвборг отослала Хвиту, как другая рабыня явилась за ней самой: зовет конунг. Охотно отложив шитье, Альвборг пошла в задний покойчик, где Хильмир конунг сидел днем, отдыхая и набираясь сил перед шумом и духотой вечернего пира. Легко, как молоденькая девушка, скользя через просторный дом, госпожа Альвборг сама собой любовалась — такой стройной, статной, нарядной, напевала на ходу, и все встречные — челядь, гости, хирдманы — провожали ее обожающими взглядами. Альвборг-Альврёдуль безразлично-ласково улыбалась всем подряд: она знала, что является солнцем этого дома, и ей нравилось это сознание.
В покое конунга, кроме него самого, сидела еще кюна Хродэльв, что было вполне обыкновенно, и Наследник, что случалось нечасто. Днем он предпочитал бродить по Эльвенэсу: навещать усадьбы, толкаться на торгах, рассматривать корабли в устье Видэльва. Зная эту привычку брата, Альвборг насторожилась. Видно, ее позвали не просто так: затевался маленький домашний тинг. И созывал его, как всегда, Наследник.
— Садись, Светило Альвов! — приветливо сказал он сестре. — Если ты была не очень занята, может быть, ты не откажешься побеседовать с нами?
— Хоть мы и не так речисты, как этот эльденландский тролль! — вставила кюна Хродэльв.
Альвборг изменилась в лице, задетая и рассерженная намеком. Она уже не девочка тринадцати лет, чтобы за ней требовалось присматривать! Наследник бросил на мать быстрый взгляд, и кюна Хродэльв поджала тонкие губы. Уж она-то никогда не забыла бы настолько свой род, чтобы болтать день и ночь со скальдом с этого троллиного полуострова! Не стреляла бы глазами на всех мужчин подряд! Но твердый, многозначительный взгляд Наследника призывал ее к молчанию, и кюна Хродэльв, как нередко бывало, подчинилась.
— Садись! — Наследник кивком указал сестре место возле себя. — У нас есть для тебя новости.
— Какие же новости? — с видом притворного равнодушия спросила Альвборг и расправила красное платье на коленях. Тонкий узор золотой нитью она вышила сама и могла им гордиться: даже уладские женщины, признанные мастерицы, не сумели бы сделать подобного! — Уж не отплыл ли наконец этот косматый конунг квиттов? Когда же наконец мы от него избавимся? Я уже видеть не могу его красную рожу! Он так мрачно смотрит, что я за столом боюсь подавиться!
Альвборг была наделена, может быть, не тем умом, что ее брат, но отличалась тонким чутьем. И своими вопросами она сразу попала на предмет беседы, как зоркая и умелая рукодельница попадает ниткой в иголку.
— Стюрмир конунг еще не уплыл, но отплывает в ближайшие дни, — ответил Наследник, намеренно не замечая издевки, которую Альвборг столь явно вложила в свои слова. — Мы уже отправили ему все снасти и половину припасов на дорогу. Но прежде чем он отплывет, мы хотели бы обговорить с ним еще одно дело…
Наследник замолчал, многозначительно глядя на Альвборг. Она горделиво вскинула голову: нетрудно было догадаться, о чем он молчит.
— Ты можешь послать ему припасов хоть на дорогу, хоть на целый год! — надменно и непреклонно заявила она. — Но мое решение неизменно. Если он не обещает давать мне двадцать марок серебра каждую зиму, об этом браке не может быть и речи! Тем более теперь, когда он уже не очень-то конунг! — ядовито добавила конунгова дочь, вспомнив чьи-то слова на последнем пиру.
— Ты не понимаешь! — вступил в беседу Хильмир конунг. — Хеймир прав: именно теперь нам нужно заключить со Стюрмиром прочный союз. Если он уплывет, не дав нам обетов, то от его сына мы уж точно ничего не получим. Молодой Вильмунд смотрит в род Фрейвиду Огниво, который его воспитал, а Фрейвид предпочитает торговать с кваргами… Короче, нам с ним не по пути. И все наши гостиные дворы на Квиттинге можно считать пропавшими. Ты видишь, Хеймир ярл уступил. Ты же помнишь, как он не хотел связываться со Стюрмиром. Но он уступил, и тебе тоже надо уступить. Подумай! Ты будешь женой конунга! Это подходящая судьба для моей дочери!
— Я могу пойти! — спокойно предложил Рэвунг. Щуплый и в придачу слегка прихрамывающий подросток маловато походил на Сигурда Убийцу Дракона или Греттира Могучего, но его это мало смущало. — Мне чего?
— Ты еще мал! — сказал Орре управитель. — Для такого дела нужен мужчина.
— Пусть Равнир идет! — сказала Гейсла. — Он удачливый!
— Еще бы! — буркнула Атла себе под нос. — Обнимает всех девушек в округе и еще ни разу не побит за это!
— Я могу, конечно, — не слишком охотно отозвался Равнир и нервно подергал янтарное ожерелье у себя на груди. — Днем он вроде бы не должен выходить…
— И я пойду! — добавил Ингъяльд. — Только боюсь, что от нас с тобой там толку будет немного. Здесь нужен человек, который умеет одолевать мертвецов. А я с ними никогда не встречался! Как убить того, кто уже умер?
— Это оттого, что он умер дурной смертью! — сурово сказала Троа и глянула на Атлу. — Если бы он просто так умер или был убит железом, то теперь лежал бы смирно в могиле. А раз он загрызен, то неудивительно, что ему нет покоя!
Качая головами, домочадцы Тингфельта припоминали, что тело Ауднира казалось очень тяжелым уже тогда, когда его несли к могиле. А уж это верный признак, что мертвецу не лежать спокойно! Правильно делают в других племенах, что сжигают всякого покойника на костре вместо того, чтобы просто класть в срубную яму под курган. Пепел не бродит по ночам, не пугает добрых людей и не крадет коров!
— Это он из-за своей лошади! — говорил Орре управитель. — Ведь у него отняли лошадь, с чего все это началось! А теперь он хочет получить свое добро назад!
— А почему он хочет получить его на нашей усадьбе? — обиженно отвечала Хлодвейг. — Мы у него даже муравья не взяли!
— А ему теперь все равно! Все живые теперь его враги!
— Должно быть, и в Гнездо он приходил! Он, он! Перебил у Блюнда все горшки! А котел сплющил! Теперь не разогнуть, только выбросить. Уж не от того ли Гудфрида заболела?
Вернулись Ингъяльд с Равниром и Рэвунгом. Теперь не осталось сомнений: на вершине Ауднирова кургана появилось отверстие, прорытое явно изнутри, а земля вокруг была истоптана глубокими следами. Из отверстия шел отвратительный тошнотворный дух, а лезть внутрь, понятно, охотников не нашлось. Рэвунг, правда, был бы непрочь, но веревок с собой не оказалось, да и старшие ему не позволили бы. «Ты не Греттир! — сказал Равнир. И добавил, увидев кривую обиженную ухмылку: — Да и я тоже!»
Теперь с наступлением темноты люди жались к очагам и не решались выходить во двор. Каждый день приносил слухи: то мертвеца видели в одном месте, то его следы заметили в другом, то у Торда рыбака в щепки разломали лодку, то у Тьодорма Шустрого кто-то ночью залез в кладовку и украл все готовые сыры. Конечно, Ауднир, кто же еще! По вечерам Орре управитель припоминал все повести и саги о мертвецах, какие только знал, и рассказывал одну за другой:
— … А когда Кар умер, он стал выходить из могилы и распугал всех, у кого была земля в округе. Теперь Торфинн один владел всем островом. А тем, кто был у Торфинна в подчинении, мертвец никакого вреда не делал…
— … Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе — от усталости и от пристального взгляда Глама, — что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что… [34]
— Сказал бы нам кто-нибудь, что со всем этим делать! — бормотали домочадцы, поеживаясь и поглядывая на стены дома, за которыми бродил, быть может, в эти самые мгновения другой мертвец. — Хорошо было Греттиру! Глам, конечно, был сильнее всех мертвых, но и Греттир был сильнее всех живых! А где нам взять Греттира?
— Наш хёвдинг, конечно, доблестный воин…
— Но что-то я плоховато представляю…
— Д-а-а…
Домочадцы любили Хельги хёвдинга, но вообразить его борющимся с мертвецом и правда не получалось.
— Был бы дома Даг! — вздыхала Хельга. Она вспоминала брата, каким он был в день ложного нападения — высокого, сильного, с кольчуге, в шлеме и с мечом, похожего на юного бога. Если бы он был здесь, то она не боялась ничего, пусть бы хоть целая толпа мертвецов каждую ночь топталась во дворе!
— Сохрани нас богиня Фригг! — воскликнула Троа. — Уж не хочешь ли ты сказать, что послала бы брата биться с мертвецом!
— Послать надо было бы того, кто его так плохо убил! — сказала Мальгерд хозяйка.
И все закивали:
— Верно, верно! Вальгард — берсерк, он бы живо с ним расправился! Берсерки ничего не боятся! Сумел убить один раз, сумел бы и другой! И лошадь-то… С него-то все и началось! Он заварил эту брагу, ему бы первому ее и пить!
— Что вы на меня уставились! — огрызнулась Атла, на которую мигом устремились десятки взглядов. — Уж конечно, Вальгард бы в два счета справился с мертвецом! Он одолевал и не таких! Видели бы вы, что тогда творилось на Седловой горе! Но ведь хёвдинг сам сказал, чтобы Вальгард плыл с Дагом! А если среди вас другого такого нет, то я не виновата!
— Кто не спрятался, я не виноват! — буркнул Равнир.
— Что теперь говорить! — заметил Ингъяльд. — Вальгарда тут нет, и Дага нет…
— И Брендольва, и Рамбьёрна, и Лейпта! — подхватило множество унылых голосов. — И Арне Бычка…
В самом деле, Хравнефьорд можно было только пожалеть. Все молодые и отважные герои его покинули: одни отправились к конунгу Вильмунду, другие — к конунгу Стюрмиру. Остались только женщины, старики и те, кто не имел особой склонности к ратной славе.
Но мертвец не желал с этим считаться. Как-то вечером, дней через пять после его появления в усадьбе Хринга, Хельга в густых сумерках вышла из дома вместе с Сольвёр и Скветтой. Путь их лежал не так уж далеко — перед сном уместно навестить некое строение, которое обычно располагается на заднем дворе в самом углу. Низкое серое небо уже накрыло землю облачным одеялом, но завистливый ветер все тянул его на себя и тянул, облака бежали быстро, и луна то появлялась, то исчезала, точь-в-точь как в саге о Греттире. Позади большого дома Хельга остановилась, подняла голову. Облака вокруг луны летели стрелой. Должно быть, там наверху дул очень сильный ветер. И как же холодно было бедной луне!
Тишину двора прорезал истошный крик Скветты. Вздрогнув, Хельга обернулась: прямо из-за угла отхожего места, до которого им оставалось шагов десять, торчала голова с горящими бессмысленными глазами. Так близко! Факел выпал из руки Сольвёр, зашипел в размякшем грязном снегу и погас. Хельгу пробила ледяная молния, и она застыла, не в силах шевельнуться. Мысли лихорадочно метались: она ведь знала о мертвеце, была почти готова к его появлению, знала, что нужно скорее бежать… Но нет сил сойти с места, и надо было позвать с собой кого-то из мужчин.. Ведь хотела же, Стольт сидел возле самой двери… Услышит… Великий Один! Ни с места… Горящий взгляд мертвеца заворожил ее, точно как в саге о Греттире. Холод заливал жилы, в груди что-то сжималось, и ужас рос и поднимался к горлу… Мертвец темной громадой выдвинулся из-за угла; Скветта, бывшая к нему ближе всех, судорожным усилием вытолкнула из себя воздух, но крика не получилось…
— Ах ты подлая тварь! Я тебе покажу! — вдруг закричал где-то позади сильный яростный голос и точно теплая вода оживил трех застывших девушек. Мимо них промчалась Троа с занесенным поленом — толстая, неповоротливая, с белеющим во тьме покрывалом на голове, и застежки с бронзовыми цепями на ее груди звенели не хуже кольчуги валькирии. — Ты чего сюда притащился, дохлая тварь! — возмущенно вопила она на бегу. — А ну пошел вон! Проваливай к Хель и ее пугай! Я тебе покажу трогать нашу девочку! Я тебе покажу! Ты у меня получишь!
С яростными воплями Троа подлетела прямо к мертвецу и с размаху ударила его поленом по голове. Раздался звук, как от удара о пустую, но твердую кость, мертвец взвыл низким и тупым голосом. Три девушки опомнились и с визгом бросились назад, к большому дому. Мертвец отшатнулся за угол, но Троа не отстала и устремилась за ним, осыпая градом ударов. Ее боевые крики, гул ударов, неясные низкие вопли мертвеца разносились по двору, мешаясь с топотом бегущих домочадцев. Пример Троа все усвоили с неимоверной быстротой: хирдманы неслись с мечами и копьями, работники — с палками, женщины с горшками и котлами. Град камней, поленьев, мисок, всякой тяжелой утвари обрушился на Ауднира, едва лишь он отскочил от Троа.
— Держи его! — вопили десятки голосов.
Большущий старый котел с драконьми головками на концах дужки, брошенный могучей рукой Орре управителя, попал в голову мертвецу и с ужасающим гулом наделся на нее, как бронзовый шлем. Точно под тяжестью котла Ауднир рухнул и втянулся в землю. Подбежавшие домочадцы замерли над пустым местом, держа в поднятых руках разнообразное оружие. Бронзовый котел лежал на земле днищем вверх, точно щит, которым Ауднир прикрыл свое бегство.
— Я тебе покажу! — напоследок пригрозила Троа, показывая котлу свое увесистое полено. Она тяжело дышала, пот градом катился по ее красному полному лицу, покрывало она сдвинула чуть ли не до затылка, вытирая ладонью лоб. — Это ж надо что придумал, поганец! — возмущалась она, еще не остыв после битвы. — Ладно бы полез в хлев, а то к нашей девочке!
— А он хорошее место выбрал для засады! — хохотнул Равнир. — Уж этого места и конунг не минует!
— А вы, девушки, со страху того… не намочили подолы? — осведомился Стольт.
Кто-то сдавленно хрюкнул в ответ, и в следующее мгновение вся толпа разразилась хохотом. Побросав камни и палки, люди сгибались от нервного напряженного смеха, утирали слезы рукавами, кашляли. Сольвёр рыдала, вцепившись обеими руками в рубаху на груди Равнира и трясла его, точно требовала ответа. Хельга стояла молча, закрыв лицо руками и стараясь выдохнуть из груди давящий холод, который отступал понемногу, неохотно. Кто-то большой подошел к ней и бережно обнял за плечи; стремясь к человеческому теплу, Хельга прижалась к чьей-то груди.
— Не бойся, девушка! — прозвучал у нее над головой голос Ингъяльда. — С такой дружиной ты можешь ничего не бояться. Даже если сама Мировая Змея выползет из моря, твои люди сумеют тебя защитить. Вот, Троа первая. Скёгуль полена… [35]
Постепенно успокаиваясь, все потянулись назад в дом. Никто не понял, чего больше было в этом происшествии: страшного или смешного. Спать никто не мог, и чуть ли не до утра домочадцы сидели возле огня, обсуждая «сагу о битве с мертвецом».
— Так что, ты говоришь, Орре, Глам сказал Греттиру, когда луна осветила его страшные глаза? Как пройти к отхожему месту?
Строчки из висы Наследника прочно сидели в памяти Дага, но он не посчитал уместным передавать их Стюрмиру конунгу. Он сказал только о том, что припасы и снасти в дорогу им доставят, но Стюрмир конунг, не изъявляя радости, угрюмо хмыкнул. Он по-прежнему не хотел верить ни единому слову слэттов. Что толку повторять уже известное? Поостыв от первого негодования, Даг решил, что у Стюрмира могут быть основания не верить здешним хозяевам. Стюрмир живет здесь гораздо дольше Дага и лучше понимает, чего стоят те или иные слова. Может быть, он сам напрасно поспешил поверить в дружбу Наследника. А впрочем, почему он не должен был верить? Подозрительность и недоверчивость не были в обычаях Дага: как многие честные люди, он считал честность естественной чертой всякого человека и ждал ее от других до тех пор, пока на опыте не убеждался в обратном. А Наследник чем-то нравился ему, и Даг был бы благодарен за любой довод в пользу его порядочности.
…Бальдр правой рати
С лосем влажных долов
Лезвий лес получит…
…Коль клянется Стюрмир
К нам не рушить дружбы.
Уйдя от конунга, Даг сидел на крыльце большого дома и вспоминал свою встречу с сыном Хильмира конунга. С тех пор они еще раза два виделись на пирах, но не разговаривали, а Даг больше внимания уделял Альвборг. Она посматривала на него с игривым интересом, и он старался этот интерес поддержать. Хоть Стюрмир и отказался для него посвататься, но кто знает, как все еще обернется?
Но Наследник, конечно, имел в Эльвенэсе больше веса. Стоило Дагу вспомнить его внимательные темно-серые глаза, как душу смущали сомнения в правоте Стюрмира. Конунг слишком недоверчив. Он слишком привык видеть везде врагов и из-за этого может просмотреть друзей. Наследник не похож на лжеца. Но ведь он раньше был против того, чтобы помогать квиттам в этой войне. На самом ли деле Наследник передумал? Или хотел обмануть доверчивого молодого квитта? Но зачем? Даг слишком мало знал, чтобы самому додуматься до истины, а у кого он мог спросить совета? У Эгиля? Корабельщик, конечно, знает, кто чего стоит, но его самого не так-то просто найти. У него оказалось здесь столько друзей, что на гостиный двор он почти не заходил.
— Не поможешь ли ты мне, ясень копья, найти Сторвальда Скальда? — раздался чей-то голос поблизости.
Даг поднял глаза. Над ним возвышался какой-то молодой слэтт с лицом одновременно простодушным и деловитым; он был разнаряжен, как на собственную свадьбу, и все время одергивал и поправлял то синий плащ с черной полосой понизу, расшитой красной тесьмой, то накидку из черного, с белым волосом лисьего меха. Красиво, что и говорить. На восточном побережье Квиттинга на стоимость такого наряда можно целую зиму жить…
— Он ведь здесь живет? — продолжал слэтт, обращаясь вроде бы к Дагу, но при этом озираясь по сторонам. — Ведь это квиттинский гостиный двор? Волчьи Столбы?
— Да, это Волчьи Столбы, а ты говоришь, между прочим, со старшим сыном квиттинского хёвдинга! — раздался на крыльце веселый голос Сторвальда, и эльденландец легко сбежал по ступенькам во двор, чуть-чуть задев сидящего Дага краем плаща. Плащ оказался на шелковой подкладке, и шелк мягко мазнул Дага по щеке, точно кто-то дружески погладил ладонью. — Да хранят боги твоего «Гуся» со всей поклажей, Сигбьёрн сын Торкетиля!
— Да? — Слэтт уставился на Дага, без особого, впрочем, любопытства. У него были пустоватые глаза человека, который гораздо лучше видит вещи, чем людей. — Я не знал. Конечно, если старший сын хёвдинга…
Даг усмехнулся: «старший сын хёвдинга» и правда звучит неплохо, если не знать, что он же и единственный.
— Приветствую тебя, о Тюр сражений! — Слэтт запоздало отдал Дагу долг вежливости и тут же осведомился: — А хорошие лошади вам не нужны?
— Не нужны! — успокоил его Сторвальд прежде, чем Даг успел мотнуть головой. — А ты принес, что обещал?
— А ты сделал, что обещал? — проворно ответил слэтт. — Из двух четверостиший? С переплетенными строчками?
— А то как же? — Сторвальд повел плечами, точно ему задали несусветно глупый вопрос, и украдкой подмигнул Дагу. — Слушай и запоминай! — торжественно, как прорицатель, возгласил он.
Слэтт серьезно наморщил лоб, готовясь к трудной работе. А Сторвальд заговорил, медленно и нараспев, точно не произносил стихи, а раскладывал перед покупателем драгоценные ткани:
Вёр огня волны прекрасной, —Валь-медведь гостей сзывает [36]. — Запомнил? — спросил Сторвальд, окончив.
Бьёрн победы в торге ловок, —Брагу варит Вар полотен,
Взор зарей у девы блещет, —Златом вено Сигульв платит.
Лед ладони щедро льется, —Славно сладит свадьбу Тьёрви
Слэтт, которому в висе досталось так много имен, пошевелил губами, проверяя, все ли строчки тут, потом, вздохнул, кивнул и полез в кошель на поясе. Оттуда он извлек крупную серебряную монету, отчеканенную в далеких южных землях, и неохотно подал Сторвальду. Усмехаясь, Сторвальд подбросил монету на ладони и ловко поймал.
— Хороший товар! — одобрил слэтт, провожая глазами монету, которой ему больше не видать. — Своих денег стоит…
Уже направляясь к воротам, он снова обернулся и нашел глазами Дага:
— Э-э… Тюр сражений! Если вам все-таки понадобятся хорошие лошади, ты найди Сигбьёрна Конского — это меня то есть. Отдам по сходной цене. С такими знатными людьми мы всегда сторгуемся.
Сторвальд засмеялся. Даг провожал Сигбьёрна Конского удивленным взглядом. Ну и люди здесь! Они хоть о чем-нибудь могут говорить, кроме торговли?
— Что, такого народа ты еще не видал? — смеясь, спросил Сторвальд.
Подобрав полы своего роскошного плаща, он сел на ступеньку рядом с Дагом, и Даг с удовольствием подвинулся, давая ему место. В присутствии Сторвальда невозможно было чувствовать себя одиноким, потому что эльденландцу было дело решительно до всего и до всех. Даг был знаком с ним всего три дня, но Сторвальд держался так живо и дружески, как будто они с Дагом росли вместе. Он говорил много и охотно, но чувствовалось, что знает он еще больше. Даже сидеть рядом с ним было интересно. Как видно, не все врут про эльденландцев. Что-то такое в них точно есть…
— Конечно, у нас в усадьбе каждый год зимуют торговцы… — отозвался Даг. — Ну, ладно, что он хотел продать мне лошадей, я понял. Но за что он заплатил тебе?
— За что? — Сторвальд опять засмеялся и подбросил серебряную монету на ладони. — За вису! Конский Сигбьёрн женится на дочери Тьёрви Соловья, и ему требуются стихи для восхваления невесты. Ну, и себя самого, конечно. Сегодня вечером у них обручение. Меня, между прочим, тоже звали на пир. Хочешь со мной?
— Можно бы… — неопределенно протянул Даг.
Он был бы не прочь сходить куда-нибудь, особенно с таким спутником, как Сторвальд. Без провожатого квитты бродили по Эльвенэсу, как малые дети. (Грани сын Арнхейды с двумя приятелями вчера заблудились и едва нашли дорогу назад к Волчьим Столбам.) Людей в Эльвенэсе было больше, чем деревьев в лесу (деревья хоть стоят спокойно, а эти все мельтешат, бегают с места на место, и оттого кажется, что их втрое больше, чем на самом деле), но Даг чувствовал себя одиноким, потому что он никого здесь не знал и никому не было до него дела. Возьми с собой хоть всю дружину — все равно потеряешься, как горсть камешков на морском берегу. У этих слэттов все по-другому, все не как дома. В Хравнефьорде никому не пришло бы в голову заказывать стихи в честь своей невесты у чужого скальда. Уж как вышло бы — неказисто, зато от души.
— Но как же он? — спросил Даг, поглядев на ворота, за которыми скрылся Сигбьёрн Конский. — Разве твои стихи ему помогут? Как же они привлекут к нему любовь невесты, если он сочинил их не сам?
Сторвальд снова рассмеялся. Смех у него был негромкий, но очень искренний и сразу поднимал настроение.
— Слэтты — большие мудрецы! — сказал он, опять подбрасывая и ловя монету. — Они убеждены: чтобы создать нечто достойное, надо отдать этому делу все силы. Кузнец кует оружие, воин сражается, купец торгует. Скальд сочиняет стихи. У воинов и особенно торговцев на это нет времени. Им надо думать о деле, где уж тут плести созвучия! Это, знаешь ли, очень отвлекает от жизни… На самом деле, я думаю, они не так уж и не правы. Я же не сам шью себе сапоги…
Сторвальд с удовольствием посмотрел на свой сапог, украшенный красивыми бронзовыми бляшками по голенищу. Однако, теперь понятно, откуда у него и дорогие сапоги, и цветные ремни, и красный плащ, и все эти перстни-обручья. Если ему за каждую вису платят по серебряной монете, равной трем собольим шкуркам… Впрочем, как отметил даже этот слэтт, товар того стоил.
— Но это же совсем другое, — возразил Даг. — Сапоги — это не стихи. В стихах нужно совсем другое… Одного умения мало…
— Да? — Сторвальд повернул голову и с явным интересом посмотрел на Дага. — И что же для этого нужно, объясни мне, пожалуйста!
Он говорил без малейшей насмешки, но Даг помялся прежде чем продолжить. Что он, не связавший в жизни двух хороших строчек, будет объяснять одному из лучших скальдов Морского Пути? Дага тоже учили складывать стихи, как учат любого знатного человека. Поначалу и он думал: умение как умение, запоминай правила и упражняйся. Да и чего там помнить: в первой строчке два слова с созвучием, во второй — первое слово начинается на тот же звук, а потом должен быть хендинг. «Плеском стали прогнан ворог — Правит пир Владыка Ратей»… Как-нибудь так.
— Потому что одни слова ничего не значат, — сказал наконец Даг. — Чтобы был толк, надо вложить в них душу. А как ты вложишь душу в чужую любовь, удачу, славу? Может, этот Сигбьёрн Жеребец и запомнил твой стих, но что-то мне не верится, чтобы невеста полюбила его. Любовь на всю жизнь за одну серебряную монету! Скорее уж она полюбит тебя!
Сторвальд негромко засмеялся, и Даг с облегчением понял, что его рассуждение не так уж глупо.
— Слэтты думают, что за деньги можно купить все! — сказал Сторвальд, с удовольствием играя монетой. Когда он улыбался, левый глаз косил заметнее, но это не отталкивало, а, наоборот, делало его лицо задорнее, светлее и значительнее. — Даже стихи. Но потому-то в земле слэттов так мало хороших скальдов! Можно сказать, ни одного! А у нас в Эльденланде знают: за деньги можно купить только то, что продается! Можно купить стих как набор кеннингов и хендингов, но любовь или славу…
В воротах показалась женская фигура. Не договорив, Сторвальд легко поднялся с места и шагнул навстречу. Даг этой девушки не знал: какая-нибудь служанка. Не сказав ни слова, она только посмотрела на Сторвальда; молча кивнув в ответ, он пошел за ворота.
Даг проводил его глазами. Теперь он опять остался один и опять задумался все над тем же: стоит ему верить Наследнику или нет?
Едва госпожа Альвборг отослала Хвиту, как другая рабыня явилась за ней самой: зовет конунг. Охотно отложив шитье, Альвборг пошла в задний покойчик, где Хильмир конунг сидел днем, отдыхая и набираясь сил перед шумом и духотой вечернего пира. Легко, как молоденькая девушка, скользя через просторный дом, госпожа Альвборг сама собой любовалась — такой стройной, статной, нарядной, напевала на ходу, и все встречные — челядь, гости, хирдманы — провожали ее обожающими взглядами. Альвборг-Альврёдуль безразлично-ласково улыбалась всем подряд: она знала, что является солнцем этого дома, и ей нравилось это сознание.
В покое конунга, кроме него самого, сидела еще кюна Хродэльв, что было вполне обыкновенно, и Наследник, что случалось нечасто. Днем он предпочитал бродить по Эльвенэсу: навещать усадьбы, толкаться на торгах, рассматривать корабли в устье Видэльва. Зная эту привычку брата, Альвборг насторожилась. Видно, ее позвали не просто так: затевался маленький домашний тинг. И созывал его, как всегда, Наследник.
— Садись, Светило Альвов! — приветливо сказал он сестре. — Если ты была не очень занята, может быть, ты не откажешься побеседовать с нами?
— Хоть мы и не так речисты, как этот эльденландский тролль! — вставила кюна Хродэльв.
Альвборг изменилась в лице, задетая и рассерженная намеком. Она уже не девочка тринадцати лет, чтобы за ней требовалось присматривать! Наследник бросил на мать быстрый взгляд, и кюна Хродэльв поджала тонкие губы. Уж она-то никогда не забыла бы настолько свой род, чтобы болтать день и ночь со скальдом с этого троллиного полуострова! Не стреляла бы глазами на всех мужчин подряд! Но твердый, многозначительный взгляд Наследника призывал ее к молчанию, и кюна Хродэльв, как нередко бывало, подчинилась.
— Садись! — Наследник кивком указал сестре место возле себя. — У нас есть для тебя новости.
— Какие же новости? — с видом притворного равнодушия спросила Альвборг и расправила красное платье на коленях. Тонкий узор золотой нитью она вышила сама и могла им гордиться: даже уладские женщины, признанные мастерицы, не сумели бы сделать подобного! — Уж не отплыл ли наконец этот косматый конунг квиттов? Когда же наконец мы от него избавимся? Я уже видеть не могу его красную рожу! Он так мрачно смотрит, что я за столом боюсь подавиться!
Альвборг была наделена, может быть, не тем умом, что ее брат, но отличалась тонким чутьем. И своими вопросами она сразу попала на предмет беседы, как зоркая и умелая рукодельница попадает ниткой в иголку.
— Стюрмир конунг еще не уплыл, но отплывает в ближайшие дни, — ответил Наследник, намеренно не замечая издевки, которую Альвборг столь явно вложила в свои слова. — Мы уже отправили ему все снасти и половину припасов на дорогу. Но прежде чем он отплывет, мы хотели бы обговорить с ним еще одно дело…
Наследник замолчал, многозначительно глядя на Альвборг. Она горделиво вскинула голову: нетрудно было догадаться, о чем он молчит.
— Ты можешь послать ему припасов хоть на дорогу, хоть на целый год! — надменно и непреклонно заявила она. — Но мое решение неизменно. Если он не обещает давать мне двадцать марок серебра каждую зиму, об этом браке не может быть и речи! Тем более теперь, когда он уже не очень-то конунг! — ядовито добавила конунгова дочь, вспомнив чьи-то слова на последнем пиру.
— Ты не понимаешь! — вступил в беседу Хильмир конунг. — Хеймир прав: именно теперь нам нужно заключить со Стюрмиром прочный союз. Если он уплывет, не дав нам обетов, то от его сына мы уж точно ничего не получим. Молодой Вильмунд смотрит в род Фрейвиду Огниво, который его воспитал, а Фрейвид предпочитает торговать с кваргами… Короче, нам с ним не по пути. И все наши гостиные дворы на Квиттинге можно считать пропавшими. Ты видишь, Хеймир ярл уступил. Ты же помнишь, как он не хотел связываться со Стюрмиром. Но он уступил, и тебе тоже надо уступить. Подумай! Ты будешь женой конунга! Это подходящая судьба для моей дочери!