Дворецкая Елизавета. Щит побережья

   — Пойдемте, люди! — закричал Гудмод Горячий, широкими взмахами указывая в сторону моря. — Пойдемте, попросим морских великанш!
   Той же толпой народ повалил с поля тинга на берег.
   — Может, стоит пойти к Вершине? — поговаривал кое-кто. — Может, надо бросать дары туда же, куда бросили щит?
   — Это неважно! Морским великаншам ничего не стоит перетащить щит оттуда сюда! Да они что хочешь перетащат, хоть целый остров!
   На берегу Хельги хёвдинг остановился над обрывом, подумал, потом повернулся к Хельге:
   — Попробуй лучше ты! У тебя лучше получается. Они тебя услышат!
   — Да, пусть девушка попробует! — заговорил народ вокруг. — Если она слышит Ворона, то и великанши ее услышат!
   Хёвдинг покосился на будущего зятя: видишь, какую замечательную невесту мы тебе даем? Жене конунга очень даже полезно понимать толк в ворожбе, быть ясновидящей. Многие конунги прославились с помощью таких жен!
   Хеймир кивнул Хельге и на миг опустил веки. Подбодренная его участием, ока вышла вперед и встала над самым обрывом. Перед ней было море, широкий фьорд, бесчисленное множество мелких зеленовато-серых волн, играющих в древнем каменном ложе, бурые каменистые склоны гор на другом берегу, покрытые пятнами луговин и ельников. А еще выше — небо, сияющее чистой весенней голубизной, и белые облака летят в вышине, как развевающееся платье Фрейи… Каждый из стоящих позади нее теплом своего сердца мостил ей дорогу к богам; любовь к жизни, уведшая ее из мертвых туманов Нифльхель, с такой остротой и силой переполняла Хельгу, что она чувствовала себя, как на острие копья — жертвой, если так нужно. «Твое имя — посвященная богам…» Что такое этот щит — жизнь для всех. Возьмите мое, отдайте ваше.
   Слов не требовалось — она говорила с духами земли и моря на понятном им языке. Хельга молча сняла с запястья витой серебряный браслет, старый подарок Брендольва, и бросила его в воду. Браслет сразу уменьшился, стал простым колечком и исчез среди таких же блестящих колечек света, играющих на поверхности малых волн.
   — И от меня! — выдохнул взволнованный Хельги хёвдинг, бросая золотой перстень.
   Хеймир ярл потянул с шеи одну из своих серебряных цепей. Берег наполнился мельканием рук: десятки людей стаскивали кольца и обручья, отрывали пуговицы, отцепляли ножи и гребни — у кого что было. Подходя к обрыву, каждый бросал в воду свой дар, иные добавляли несколько слов. Удивленные чайки парили поодаль, не понимая, что за странный град разразился над морем.
   Постепенно мелькание рук поутихло, дождь серебра, меди, бронзы и прочего, лившийся в берега в волны, прекратился.
   — Это все? — крикнул Хельги хёвдинг, вытянув короткую шею и оглядывая толпу. — Все бросили?
   — Все! Все! Мы все! — на разные голоса ответил берег,
   Хельги хёвдинг поглядел в море — мелкие волны так же равнодушно улыбались людям и молчали.
   — Может, еще кто-то? — спросил хёвдинг.
   Во всем Хравнефьорде был только один человек, который не пошел на поле тинга и вообще не задумывался о происходящем там. Далла из рода Лейрингов была слишком занята своими собственными делами, чтобы беспокоиться о чужих. Последнее разочарование — с застежкой — почти подкосило ее решимость и настойчивость в борьбе с судьбой.
   Когда в тот злосчастный день Брендольв протянул ей свою добычу, Далла в первый миг просто удивилась. Она же ясно помнила, что застежки были разные — с зелеными камешками ей добыла Трюмпа, а у Хельги оставалась с красными. Но на той, что ей протягивал Брендольв, камешки тоже были зеленые! Не могла же она ошибиться! Не сказав ни слова, Далла забрала застежку и пошла в девичью, где в одном из многочисленных сундуков, привезенных с Острого Мыса, была запрятана добыча Трюмпы.
   Вот именно что — была! Вещи кто-то трогал. Уже осененная догадкой, уже почти уверенная, Далла снова и снова копалась в куче рубах и платьев, превращенных в мятые комки, и все не верила, все не могла смириться с таким ударом. Застежки в сундуке не было? Ее украли! И она держит в руке то самое, что думала здесь найти!
   Осознав все это, Далла разрыдалась. Она не так уж часто плакала, но сейчас у нее не было сил никак иначе выразить свои горькие чувства. Когда-то давно она могла возмущаться, браниться и топать ногами по менее значительным поводам, но сейчас в лицо ей ухмыльнулась сама злая судьба, и Далла обессилела от сознания своей беспомощности. Уж не она ли все продумала, столько сил вложила, столько разных людей заставила работать на свои замыслы! Лучше задумать было невозможно! Если даже это не прошло, то что же… То ничего уже не поможет!
   Тролли ее унесли! Мерзкие тролли ее унесли и отдали этому подлецу Хеймиру! Кто же еще мог это сделать! И устроить допрос всем домочадцам и рабам Далла не могла, чтобы не выдать с головой себя саму. Сидя на полу возле сундука, Далла всхлипывала и утирала слезы рукавом, полная отчаяния, что судьба так решительно восстала против нее. Никаких сил не хватит с ней бороться!
   Брендольву она ничего не сказала — ей было противно на него смотреть. Только полный болван мог спутать красный и зеленый и не понять, что ему вручают то самое, что и так должно быть у него. Впрочем, мужчины никогда не замечают мелочей, а мелочи иной раз все и решают!
   После этого события Далла стала почти равнодушна ко всему происходящему, подолгу гуляла одна над морем и даже не спрашивала, что там происходит в Тингвалле и какие вести с южных рубежей.
   Утром того дня, когда было назначено жертвоприношение, она тоже вышла пройтись над морем. Ноги несли ее в сторону вершины фьорда, подальше от Тингвалля. Далле было противно вспоминать усадьбу хёвдинга, где судьба в который раз так гнусно обманула ее надежды. Кругом одни враги и предатели. Брендольв — болван, его отец Гудмод — пустой болтун, а Оддхильд смотрит такими ехидными глазами, точно хочет сказать: долго ты еще будешь есть мой хлеб, побирушка? Трюмпа, негодная старая крыса, никакого дела не может довести до конца, только и умеет, что требовать наград. А если бы кто-то узнал, что вдова конунга знается с колдуньей? Что это она причастна к исчезновению щита, с которым все так носятся? Об этом некому подумать, кроме нее самой.
   Остановившись над берегом, Далла смотрела в сторону горловины фьорда. Этот ленивый тюлень, Хельги хёвдинг, вовсе не жаждет прославиться ратными подвигами. Напрасно Стюрмир так ему доверял. Да и чего с него было взять, с краснорожего дурака! А Хельги только и мечтает, как бы улизнуть от опасности! Стоит только Торбранду Троллю подмигнуть — и он побежит, виляя хвостом и высунув язык от усердия. И Хеймир ярл… Далла нахмурилась, вспомнив свои несбывшиеся надежды. Да, если Хельги хёвдинг додумается предложить Торбранду мир и ее, Даллу, с ребенком в залог, то Хеймир всей душой поддержит такое решение. Ему будет очень удобно управлять Квиттингом, вернее, остатками его, когда настоящий конунг, Бергвид, сын Стюрмира, будет превращен в раба Торбранда Тролля! А если его кто-то спросит, по какому праву он тут распоряжается, Хеймир ответит: «А разве есть кто-то еще?» И будет прав, да возьмут его великаны!
   Ну уж нет! Больше Далла не хотела попадать в ловушку. Тролли их знают, до чего они там договорятся на нынешнем тинге, на который Гудмод и Оддхильд отправились разкаряженные, как на пир Середины Зимы. Здесь может найтись сбой Ульвгрим Поросенок. И скорее всего его имя будет Хельги Птичий Нос. Или Хеймир Наследник.
   Опять подумав о Хеймире, Далла сунула руку под платье на груди и отколола булавку. Теперь она носила застежку с собой, убедившись, как мало доверия заслуживают жители земного мира. Зеленые камешки в глазах ворона поблескивали игриво, точно дразнили: ничего-то у тебя не выйдет, Далла, дочь Бергтора! Не выйдет! Судьба против тебя, а от судьбы не ушел даже Сигурд! И Хеймир ярл будет любить не тебя, а ту глазастую мышь, дочку предателя Хельги. У них будет хорошая семейка — они все так подходят друг другу.
   — Не будет тебе ничего, Хеймир ярл! — злобно сказала Далла вслух. Мысль получилась не очень внятной, зато чувство кипело и переливалось через край. Она хотела бы именно этого — чтобы ему не было ни-че-го! Ничего хорошего! — Пусть тебя любят морские великанши! — пожелала Далла несостоявшемуся жениху. — Они как раз достойная пара для такого негодяя, как ты!
   Размахнувшись, она швырнула застежку в море. Серебряная звездочка блеснула в лучах солнца белым огоньком и упала в волны.
   А под утесом, где стояли люди Хравнефьорда, вода вдруг закипела, мелкие волны закачались быстро-быстро, и над берегом взлетел изумленный крик сотни голосов.
   — Дар принят! — промчался над морем ликующий, легкий, необъятный голос ветра. Были эти слова произнесены или нет, но их услышали все. — На дар жди ответа!
   Внизу бесчисленные мелкие волны играли радужным блеском, так что было больно смотреть, но все смотрели, зачарованные. И вдруг из глубины глянули глаза. Огромные глаза цвета морской воды, человеческой формы, с большим черным зрачком; взгляд их был спокоен, но завораживал неуловимым внутренним движением. Это были глаза самого моря — непостижимого и живого, сильнейшего на свете существа, то милостивого, но чудовищного и опасного, но всегда равнодушного к человечишкам, скользящим по его поверхности. Оно живет своей жизнью и не замечает нас.
   Но сейчас оно вдруг услышало зов. Глаза моря изливали потоки невидимой силы, и казалось, что сейчас волны начнут неудержимо подниматься и захлестнут сушу, зачем-то нарушившую его покой. Где-то раздались слабые крики ужаса. А Хельга стояла на прежнем месте, глядя в глаза великанше и твердя про себя: щит! Ради него она разбудила море.
   На поверхности волн мелькнуло темное пятно. Мелкие, играющие светом волны потянули его к берегу.
   — Щит! — охнул кто-то рядом. — Это щит! Да, это был щит, только какой-то другой! Хельга запомнила красный, с железным умбоном, а этот был совсем черный, и никакого умбона на нем не удавалось разглядеть.
   — Мой щит! — заревел голос Вальгарда. — Это он! Расшвыряв толпу, берсерк подбежал к обрыву и как был бросился в воду. Толпа ахнула, Хельга вскрикнула, глянула туда, где только что светились в волнах глаза великанши.
   Но той уже не было. Море было спокойно и молчаливо, его неуловимый взгляд скользил и подмигивал бликами света на поверхности. А мелкие волны гнали к берегу черный щит, навстречу уверенно, несмотря на холод, плывущему берсерку.
   Через несколько дней прискакал очередной гонец от Дага. К нему в усадьбу Ягнячий Ручей прибыл на одном корабле посланец Торбранда конунга — Модольв ярл по прозвищу Золотая Пряжка.
   — Хугин и Мунин! — весело воскликнул Хеймир ярл, услышав об этом. — Неплохая новость! Модольв ярл — родной дядя Хродмара ярла, брат его матери. Раз уж Торбранд прислал его любимого родича, значит, Хродмар дорог ему по-прежнему. А если он не разлюбил Хродмара, узнав, что удача его немного разлюбила, то восточный берег пока в безопасности. Ну, что там дальше?
   Убедившись, что Хродмар ярл жив и с ним обращаются уважительно, Модольв Золотая Пряжка от имени Торбранда конунга назвал день битвы. Это был третий день после новолуния.
   — Еще одиннадцать дней! — обрадовался Хельги хёвдинг. — Отлично! Это то, что нужно! За одиннадцать дней мы успеем и собрать, и переправить всех своих людей.
   — И это значит, что у Торбранда дела не слишком хороши! — заметил Хеймир. — Я уверен, он ждет помощи из Фьялленланда.
   — А он мог бы ждать ее и с Квиттинского Юга! — сказал гонец. — Модольв Золотая Пряжка рассказал, что на юге выбрали конунгом Гримкеля из рода Лейрингов и он пообещал платить фьяллям дань.
   — Ну и дела! — Среди изумленных криков в гриднице Хельги хёвдинг развел руками. — Значит, теперь у нас конунг из Лейрингов…
   — Не у вас! — быстро и значительно поправил Хеймир. — Не у вас. А только на юге. Вы же не собираетесь созвать тинг, признать Гримкеля конунгом и присоединиться к дани, которую они обещали платить?
   Гридница тихо гудела. Хеймир ярл выразил вслух мысль, которая смутно забрезжила во многих головах. Квиттинский Юг уже заключил мир. Он уже кончил войну. Так зачем восточному побережью ее начинать? Почему бы не сделать именно так, как сказал Хеймир ярл? Если Квиттинский Восток признает над собой власть южного конунга, то мирные обеты фьяллей распространятся и на него…
   — Может, кто-то и захочет так сделать, но я никогда не соглашусь! — первым осознав все это, громко заявил Фроди Борода. — Юг уже бит этими фьялльскими троллями, так пусть лижут пятки Торбранду и платят ему дань хоть собственными детьми! А Восток еще не бит! И никакой дани никому платить не должен! Кто хочет мною распоряжаться, пусть сначала возьмет надо мной верх! Просто так я никому в ноги не упаду! Мы — свободные люди!
   — Ну что, будем созывать тинг? — остро глядя на хёвдинга, спросил Хеймир ярл.
   — Все равно надо рассказать всем эти новости, — ответил Хельги. Он быстро взял себя в руки и постарался не выдать того, что возможность легкого, хотя и не слишком почетного мира показалась ему соблазнительной. — И послать весть о сборе. За десять дней мы как раз успеем собрать людей и переправить их к Ягнячьему Ручью.
   — И хотелось бы знать, не подоспеют ли к тому времени слэтты?
   Хеймир ярл не заметил, кто это спросил. Вопрос висел в воздухе как бы сам собой.
   — Я не ясновидящий! — отрезал он. И его терпению был предел. — Но сам я уж точно пойду с вами! В этом пусть никто не сомневается!
   Никто не ответил, но Хеймир не воображал себя Сигурдом и без труда мог заметить и сам: этого мало.
   Следующие пять-шесть дней пронеслись бурным, беспорядочным, безостановочным потоком. Вальгард чистил свой щит, обтягивал его новой красной кожей взамен обгоревшей и крепил новый умбон, еще больше прежнего. В Тингвалле царила суета, люди уезжали и приезжали днем и ночью, словно все привычные границы были стерты наступающим событием. Близилась Битва Богов; все сдвинулось со своих мест. В усадьбе было полно вооруженных мужчин, разговоры велись только о битве. Хельга слонялась с места на место, не зная, чем заняться. Отцу и Хеймиру было не до нее, а Даг остался где-то далеко, там, лицом к лицу с фьяллями. Хельга знала, что ее брат сейчас просто живет в усадьбе Ягнячий Ручей и вместе со всеми ждет наступления назначенного срока, но ей казалось, что он в это время сдерживает натиск какого-то чудовища. Каждый день, каждый миг. Вечерами Хельга выходила постоять над морем, но и здесь она не находила покоя. В громадах
   серых сумеречных облаков на темнеющем небосклоне ей мерещилась фигура Старика, одноглазого Бога Битв. Вот сейчас его широкий, немного сгорбленный силуэт возникнет между двух темно-серых гор, сам как гора… Опираясь на смертоносное копье, он подходит все ближе, полы его облачной одежды уже накрывают берега Хравнефьорда. Еще шаг — и Старик будет здесь…
   Она научилась видеть слишком много, и ей было из-за этого тяжело. Хельга не могла не думать о тех знакомых и незнакомых людях, которые не вернутся из предстоящей битвы. Ей мерещились лица людей, еще живых и в то же время уже нет, лица обреченных судьбой, и каждое из них умоляло о спасении почему-то именно ее, Хельгу, дочь Хельги. Квитты, слэтты, даже фьялли — каждый из них несет в себе целый мир, который погаснет навсегда, каждого ждут дома и не дождутся. Вожди считают погибших сотнями и даже тысячами, и уже в самом этом счете — огромное, нестерпимое зло. Все вокруг говорили о фьяллях как о врагах, а Хельге вспоминались фьялльские песни о подвигах Тора, узоры на оружии, резьба кораблей; незримо она сидела у сотен фьялленландских очагов и видела, как дети с ликующими воплями вскакивают навстречу усталому отцу… «Зачем? — спрашивала Хельга, как земля у неба. — Зачем смерть?» Сердце ее наполнялось острой болью, точно она стояла над морем прежних и будущих слез, и снова хотелось обхватить руками этот неподатливый мир и развернуть его к свету, поставить на правильную дорогу, которую он почему-то потерял. Сейчас она не стала бы слушать разговоров о том, что фьялли вынуждены воевать из-за невозможности толком прокормиться дома. Матери фьяллей тоже хотят жизни для своих детей, и это единственная настоящая правда.
   И однажды, в самый последний вечер перед отходом войска на юг, Хельга увидела идущий по фьорду корабль. Сперва ей даже показалось, что он мерещится — все жители Хравнефьорда привыкли следить за дымовыми столбами в небе, и знак о приближении корабля должен был быть подан уже давно. Но нет, корабль был настоящий. Небольшая снека с головой ворона на штевне медленно шла на веслах вдоль полосы прибрежных камней, выискивая место, где пристать. Моргая, Хельга следила за ее движением, а потом вдруг опомнилась и побежала к усадьбе.
   — Там корабль! — кричала она на бегу, — Корабль во фьорде! Корабль слэттов!
   При этих двух словах все, кто только ее слышал, бросал свои дела и бежал со всех ног: кто к усадьбе следом за ней, кто к морю. Отец и Хеймир выбежали ей навстречу из гридницы.
   — Где? Какой корабль? — крикнул Хеймир и даже схватил ее за плечи, слегка встряхнул, точно она не хотела говорить. И по тому, как сильно он ее держал, не замечая этого, как остро и напряженно блестели его глаза, Хельга догадалась, как дорого стоило ему внешне спокойное ожидание,
   — Корабль во фьорде! — повторила Хельга. — С вороном на штевне! Ведь это ваш корабль?
   Бросив ее, Хеймир бегом кинулся на берег вслед за всеми, и Хельга побежала за ним. Сердце ее бешено колотилось и ликовало: почему-то ей казалось, что с приходом этого корабля дорога их общей судьбы повернула куда надо!
   Когда слэттинская снека миновала полосу камней и подошла к берегу, ее там ждала уже целая толпа. Хеймир ярл с разгона вбежал в море по колено и не заметил этого, целиком поглощенный жаждой вестей.
   — Кто у вас старший? — кричал Хеймир, шаг за шагом заходя все глубже в воду, точно корабль притягивал его. — Кто вас прислал? Какие новости?
   — Да это я, Оддлауг Дровосек! — Хирдман, стоявший на носу корабля, махал руками над головой. — Наследник! Вы нас дождались! А мы уже боялись опоздать!
   — Где все остальные?
   — В переходе у меня за спиной, если боги к нам не переменились! Я вышел с Ворот Рассвета на день раньше! Решил посмотреть, как тут дела и кстати ли мы приплывем! А Рагневальд Наковальня ведет всех остальных!
   — Сколько? — жадно крикнуло множество голосов.
   — Две тысячи и еще четыре с половиной сотни. Двадцать восемь кораблей, считая мой. Хватит?
   Квитты закричали, завопили. Кто восторженно бранился, кто благодарил богов, кто обнимался. Хеймир ярл наклонился к волне, зачерпнул соленой воды и уткнулся лицом в ладони. Он стоял по пояс в море, но этого было мало, чтобы остудить его беспокойство. Только сейчас, когда ожидаемое совершилось, он сам впервые толком осознал, какая тяжесть лежала на его плечах все это время. Пожалуй, еще день он бы не выдержал. От громадного облегчения все силы на несколько мгновений покинули Хеймира. Он едва стоял, когда шаловливые волны толкали его со всех сторон.
   Выбравшись на берег, он медленно провел по мокрому лицу мокрой ладонью, стараясь прийти в себя. Его окружали люди, кричали что-то, благодарили, поздравляли, в радостной забывчивости хлопали по плечам, но он ничего не замечал, видя только свою тревогу и свое облегчение. На его волосах блестели капли, по лицу текли струйки, но именно сейчас, усталое и растерянное, оно показалось Хельге таким красивым, что сердце сладко защемило, а в глазах показались слезы. Хеймир сел на камень, Хельга подошла и сбоку обняла его голову. Хеймир уткнулся лицом ей в грудь и затих, только дышал глубоко и ровно, стараясь обрести привычное равновесие духа. И сейчас она почему-то чувствовала себя совсем счастливой.
   Корабль втащили на берег, дружину Оддлауга повели в Тингвалль. До поздней ночи он рассказывал, как слэтты собирали войско. А Хельги хёвдинг то радовался, то хмурился. Иметь совсем рядом большое войско, конечно, очень хорошо, но если оно не поспеет к месту битвы, то проку от него выйдет немного.
   — Мы не можем задержаться на лишний день, чтобы дожидаться! — сказал он наконец. — Если мы не будем возле Ягнячьего Ручья на третий день новолуния, то Торбранд посчитает нас трусами и двинется на наш берег. И даже если Даг снесет голову его любимцу, нам это уже мало поможет.
   — А ждать и не нужно! — ответил Хеймир ярл. Теперь все трудности казались легко разрешимыми. — Мы отправимся, как и собирались. А кого-нибудь пошлем навстречу войску. Пусть передадут, чтобы шли сразу на юг. Еще ведь есть несколько дней дороги — за это время мы с ними сблизимся и встретимся, и к Ягнячьему Ручью подойдем одновременно.
   — Очень хорошо! Так и сделаем! — обрадовались квитты.
   Теперь, когда мощная поддержка уже была близка, рукой подать, в конечной победе никто не сомневался. А за победой уже мерещилась мирная, спокойная жизнь без тревожных ожиданий — прежняя, от которой уже почти отвыкли.
   — И зря вдова конунга уехала! — сказал Марульв Рукавица. — Поглядела бы, как мы расправимся с обидчиками ее мужа!
   — Я не уверен, что это ее порадовало бы! — шепнул Хеймир Хельге.
   Еще в день жертвоприношения Далла объявила, что уезжает в Медный Лес, в усадьбу Нагорье, которой там владел род Лейрингов. Она даже не успела узнать, что ее брат стал конунгом Квиттинского Юга и Запада. Хеймир был отчасти недоволен тем, что опасная женщина скрылась из глаз, но сейчас было не до нее. Пусть живет себе в Медном Лесу. Пока ее сын вырастет и заявит о себе, много чего переменится.
   И еще в одном Хеймир обрел спокойствие. Ему было неприятно вспоминать, как после пожара Волчьих Столбов он посоветовал Стюрмиру конунгу искать врагов среди родичей жены. Хеймир понимал, что возвел на людей напраслину, и ему было стыдно, поскольку подобный поступок не укладывался в его собственные представления о порядочности. Может быть, этого требовала необходимость, но честь не принимает оправданий. Сговорчивая совесть — все равно что мертвая. Теперь же, после «саги о застежках», он убедился, что Далла из рода Лейрингов способна и на такое. Так пусть пеняет на себя, если в обмен на негодные средства судьба угостит ее негодными плодами!
   Мысли Хельги в этот вечер были очень далеки от Даллы. Она просто держала Хеймира за руку и даже ничего не говорила ему. Ее переполняло драгоценное чувство, будто она и он — одно целое, и это делало ее счастливой, несмотря на все беды, которые могли ждать впереди. Это чувство давало уверенность, что жизнь ее состоялась, что раньше или позже она получит все то, что искала у Ворона, проникнет к тем вершинам, куда вечно стремится блуждающий огонек человеческой души. Или уже проникла, уже сияющие верхние миры спустились к ним. Иначе откуда это ощущение глубокого смысла во всем, что вокруг, эта вера в вечность и прочность жизни?
   Это чувство общности с Хеймиром было прочным, ровным и теплым, ничуть не похожим на те лихорадочные попытки самообмана времен ее первой помолвки, когда она пыталась себя убедить, что любит Брендольва. Давность знакомства и все прочее не имело значения: эта связь основана на чем-то другом, неуловимом, глубоко скрытом в душе, чего даже самой не удается рассмотреть. «Наверное, наши души одного цвета», — думала Хельга, Вот почему он когда-то показался ей похожим на Ворона. Она ждала его и узнала, хотя сама не сразу это поняла. Совсем не сразу. Тот, кого ждет душа, кажется уже знакомым. И ищешь, вспоминаешь, на кого же он похож, а похож он просто на тебя саму. Похож чем-то таким, чего не увидеть и чего не миновать.
   Даже предстоящая разлука Хельгу не пугала. Когда Хеймир уйдет с войском, она все равно будет с ним. И даже если ему придется, вопреки надеждам на Вальгардов щит, сложить голову в бою, по воздушной тропе в Валхаллу его поведет не валькирия, а она, Хельга. Сторвальд рассказывал, что такую песню сложил Леркен Блуждающий Огонь. А уж он-то знает.
   Над Хравнефьордом висела непроглядная ночь, холодная тем пронзительным холодом весны, который будто хочет разбить наивные надежды на скорое летнее тепло, С приходом тьмы призрак зимы возвращается. Все живое спало, берега и жилища затихли, как в последних сумерках перед Закатом Богов. Только мелкие волны шевелились возле каменистых берегов да черные деревья всплескивали ветками, ловя слабые дуновения ускользающего ветра. Ветер молчал. И Трюмпе, которая стояла на вершине горы возле старого кострища, одна-одинешенька в мире, не с кем было перекинуться словом. И она звала тех, кого только и умела позвать.
   — Туманные тролли, ветровые тролли! — бормотала старуха, кругами прохаживаясь вокруг пустого и холодного кострища. Свою серую накидку она набросила на голову и сама напоминала безликого туманного тролля. Голос из-под накидки звучал глухо и невнятно. — Проснитесь, туманные тролли, приведите сюда буревых троллей! В-ву-у-у! — завыла она вдруг и закричала, приподняв локти и взмахивая ими, как ворона крыльями. — Он задумал уйти, мой враг и ваш враг! Он не уйдет! Напустите тумана, поднимите ветер, разбудите бурю! Он не уйдет! Никто не уйдет! Никто не уйдет!
   Где-то в горах камень стукнул о камень, сорвался снежный комок. Коротко плеснуло ветром, и Трюмпа завизжала в нетерпеливом ожидании ответа.
   — Идите сюда, голодные духи, жадные духи! — вопила она и топала ногами по камню. — Закружите его, затуманьте ему глаза, заслоните ему дорогу по морю и суше! Он не уйдет! Он не уйдет от меня! Мой враг будет мертв! День за днем, час за часом он все мертвее и мертвее! Духи сожрут его! Рвите его! Кусайте его! Грызите его! Возьмите мою кровь и выпейте его кровь до дна!