Дворецкая Елизавета. Щит побережья

   — Ну, где мой щит? — рявкнул Вальгард. Атла положила руку ему на грудь, не сводя глаз с Брендольва. Нельзя, чтобы бесплодный гнев берсерка помешал такому забавному делу.
   А Брендольв нашел взглядом Хельгу у двери девичьей, но тут же отвел глаза.
   — Значит, правильно мы решили, что Трюмпа украла застежку! — загомонили женщины. — А теперь ей подавай вторую! Не много ли будет старой ведьме?
   — Мешок ей на голову, да в море ^[53]! — требовали мужчины. — И всем ее отродьям тоже! Довольно они нам вредили! Хёвдинг! Сколько можно терпеть этих колдунов! Они пакостят уже в нашем доме! Что же будет дальше?
   — Они, из Лаберга, напрасно водят дружбу с колдунами! — кричала Троа, не смущаясь присутствием Брендольва. — Понятно, что колдун явился к ним, а не к нам! У нас ему живо надели бы на голову мешок! А им все мало! Мало их Ауднир научил! Они все топчут дорожку к колдунам! Дотопчутся!
   Брендольв слушал все это, и ему казалось, что вся брань и возмущение предназначены ему самому. Но отступать было некуда.
   — Надо дать ответ! — с усилием выговорил Брендольв. — Я обещал ему, что добуду застежку. Иначе он не хотел сказать, где щит. А если убить колдунов, то мы никогда его не добудем. Они наложили заклятье.
   Точно бросаясь грудью на кож, он глянул на Хельгу. Платье ее было сколото другими застежками, тоже серебряными, но просто круглыми, старинными, с древним узором из ломаных, сложно переплетенных лент. Эти застелши, побледневшие от времени и неоднократных чисток, были наследством еще от бабушки Хельги хёвдинга, и Хельга давно мечтала поносить их хоть немного. Теперь фру Мальгерд отдала ей их, чтобы утешить в потере.
   — Я… — начала Хельга, не зная, что сказать. Отдать мерзкой ведьме вторую… Но щит, способный прикрыть Дага и всех прочих от фьялльских мечей…
   За спиной Брендольва вдруг появился Хеймир и сделал ей свирепый знак глазами. Все смотрели на Хельгу, и никто, кроме нее, этого не заметил. Она не поняла, что задумал ее жених, но поняла его знак как приказ: «Замри!»
   Есть такая игра: свартальвы и солнце. «Свартальвы» бегают и прыгают, но внезапно из укрытия выскакивает «солнце» и кричит: «Замри!» И «свартальвы» замирают кто как был, обращенные в камень солнечными лучами. И должны стоять, пока «солнце» медленно обойдет их всех. А кто пошевелится, сам станет «солнцем»… И Хельга замерла, предоставив самому Хеймиру говорить и делать все, что он считает нужным. Она не смела даже поднять руку к груди, где к платью с внутренней стороны (для большей сохранности) была приколота оставшаяся ей застежка с красными камешками.
   А Хеймир остороясно раздвинул плечом домочадцев и вышел вперед.
   — Я думаю, что ради такого щита стоит не пожалеть и большего сокровища, чем одна серебряная застежка весом в полмарки, — сказал он. — Конечно, она искусной работы, и камни отдельно стоят немало, но жизнь Дага и прочих воинов стоит гораздо дороже. Ваши колдуны получат застежку, клянусь Отцом Ратей! — Хеймир поднял руку и показал Брендольву застежку с оборванными цепочками у себя на ладони. — Где щит?
   Хельга охнула и невольно прижала руку к груди. Домочадцы могли думать, что вторую застежку она отдала на хранение жениху (ведь с сыном конунга не может случиться ничего плохого). Но сама-то она знала, что не расставалась с ней! И она на месте, застежка с красными камешками, приколота к платью, и булавка даже не шелохнется в плотной шерстяной ткани. А Хеймир держит на ладони вторую — с зелеными камешками! Откуда он ее взял? Хельга была так изумлена, что поверила бы любому объяснению. В том числе и такому, будто под видом Хеймира, сына Хильмира, к ним явился сам Один.
   Брендольв посмотрел на застежку, потом в лицо Хеймиру, потом опять на застежку. По пути он был уверен, что именно слэтт будет возражать против сделки с колдунами. Ведь это его подарок. Но Хеймир протягивал застежку, вопросительно глядя на него и ожидая ответа. В его спокойном, скрыто-напряженном лице Брендольву мерещился какой-то подвох. В опасности его чувства обострялись, и он делался более проницателен, чем обычно. А любая встреча с Хей-миром ярлом была опасностью сама по себе — так уж между ними сложилось. Но прочитать мысли своего непримиримого соперника Брендольв не мог.
   Камешки в глазах застежки поблескивали, как живые. Ворон тоже ждал, чем все кончится.
   — Трюмпа сбросила щит в море под обрыв Вершины, — среди общей напряженной тишины сказал Брендольв и одновременно забрал застежку с ладони Хеймира. — Не знаю, можно ли его достать, но он там.
   Гридница разом загомонила.
   — В море! Да как же его оттуда выловить! Сейчас не лето, чтобы нырять! Да я сроду не слышал, чтобы кто-то нырял под обрыв Вершины! Там живут морские великанши! Там такая глубина! Мировая Змея сожрет — плюхнешься прямо ей на нос! Да и как его найдешь на дне! Его давно уволокло волнами! Занесло песком!
   — Пусть-ка Трюмпа сама ныряет! — гневно вопила Троа, красная и потная от досады. Только полена ей и не хватало. — Сумела утопить, пусть сама и достает! Или кто-нибудь из ее отродий! Это же гибель человеку — нырять под обрыв! Проклятые колдуны!
   — Я могу и нырнуть! — никого не слушая, заявил Вальгард. — Моему щиту от воды ничего не будет. Я уж его найду!
   — Подожди, подожди! — уговаривал его Хельги хёвдинг. — Надо подумать над этим делом! Хотя бы до завтра!
   — Все же хорошо, что она не сожгла щит! — приговаривали домочадцы. — Из воды его все же легче добыть, чем из пепла!
   — А все же награждать ее серебром за такие мерзкие дела ни к чему!
   Брендольв уехал, увозя застежку и дав хёвдингу обещание завтра же отправиться с дружиной на помощь Дагу. Правда, помощь эта не могла быть слишком существенной, потому что после Битвы Конунгов дружина Лаберга стала меньше раза в два. Как надеялся Гудмод, кто-то мог выжить и со временем вернуться, но пока в их распоряжении были только те, кто оставался дома.
   Прижимая руку к застежке под платьем, Хельга подошла к Хеймиру. Отлично зная все вопросы, которые она хочет ему задать, он взял ее за плечо и увел в дальний угол гридницы.
   — Твою застежку Трюмпа украла ради Даллы, — сразу сказал он. — Но ворованное плохо держится. Мне принесла ее сестра Даллы, та, что хочет сама выйти за Брендольва и ни в коем случае не уступить его тебе. Мудрая девушка, правда?
   Хеймир улыбнулся, обнял Хельгу за плечи, стараясь ее расшевелить. Он всей душой стремился убедить ее, что она не ошиблась в выборе, вот только не очень твердо знал, как это сделать.
   — Так застежка была в Лаберге? — произнесла Хельга. — У Даллы?
   — Выходит, что да. Та девушка принесла мне ее только что. Наверное, сама Далла и прислала сюда Брендольва, чтобы получить вторую.
   — Но он не знал… — неопределенно начала Хельга.
   — Уж я не знаю, что он знал. — Хеймир пожал плечами. — Но едва ли Далла смогла распоряжаться им, как рабом, ни во что не посвящая. Он, знаешь ли, показался мне упрямым человеком.
   Брови Хеймира дрогнули: он хорошо помнил, как из-за упрямства Брендольва Хельга чуть не попала в сети Ран. И это он не собирался прощать бывшему сопернику, несмотря на внешнее примирение.
   — Но если он это знал, то как же не догадался? — Хельга недоумевала, как это могло получиться. — Он же видел, что они разные! Что ты предлагаешь ему ту самую, которая и так должна быть у них! Не мог же он быть в сговоре еще и с Мальфрид!
   — Нет! — Хеймир тихо, с удовольствием засмеялся. Все сложилось так хорошо, что даже Отец Богов наверняка позабавился на досуге. — В сговоре еще и с Мальфрид он быть не мог, потому что Мальфрид и Далла хотят совсем разных вещей. У него, я заметил, очень пылкая душа, но даже самая бурная река не может течь сразу в две стороны.
   — Но как же он не догадался? Застежки же разные! Им нужна была вторая, с красными камнями» а ты ему дал зеленую! Ту же самую, что у них!
   — Ты же знаешь его с детства! — Хеймир снова усмехнулся, намекая на какое-то известное обстоятельство. — Ты не знаешь, что… что он не различает красного и зеленого! Для него эти застежки совершенно одинаковые! Ты же об этом и сама знала!
   Как же все просто! В самом деле, она же знает, что Брендольв не различает красного и зеленого! Сколько раз она смеялась над этим, дразнила его! А «Логвальд Неукротимый», в котором она узнала Брендольва именно по разноцветным ремешкам! Как все просто!
   Хельга фыркнула, и Хеймир рассмеялся, довольный, что это дело порадовало его невесту.
   — Это ты придумал! — Хельга была восхищена его хитроумием, которое казалось ей достойным самого Одина. — Какой ты умный!
   Хеймир усмехнулся и отвел глаза: почему-то эта хвала его смутила. Ведь Хельга, не в пример иным гостям на эльвенэсских пирах, говорила то, что действительно думала! И как хорошо, если она и правда так думает!
   Хельга видела, что ему приятны ее слова, и обрадовалась было, но вдруг вспомнила ссору перед отъездом Брендольва, когда она назвала Хеймира бесчувственным. Нет, она была не права. Хельга уже открыла рот, чтобы об этом сказать, но не посмела. Лучше об этом не вспоминать. Как серый туман мира Хель, образ Хеймира колебался в ее глазах: он казался то близким и понятным, то далеким и чужим. Но она готова была восхищаться им: его умом, проницательностью, сообразительностью, умением владеть собой. И он такой красивый…
   Вдруг испугавшись, что он поймет эту последнюю мысль, Хельга отвела глаза и пошла прочь. Хеймир смотрел ей вслед, не зная, рада она его победе над Брендольвом или нет. Все же жаль, что тот не утонул вместе со своей злосчастной «Лисицей»!
 
   Уже на другой день после отъезда из Тингвалля дружине Дага встретился гонец, который мог рассказать о произошедшем лучше, чем пара дымовых столбов. Оказалось, что морской дозор южного рубежа — Сиград хёльд и Кетиль Толстяк на своих кораблях — заметили в море корабль фьяллей с драконьей головой на штевне. Надо отдать им должное: прежде чем принимать геройский бой и добывать вечную славу, они послали человека на берег. Немедленно был отправлен гонец к хёвдингу, ближайшей округе дали знать дымом, и на берег сбежалось целое войско из окрестных бондов и рыбаков. Там не было и полусотни человек, но подкрепление дружинам двух кораблей получилось изрядным. Фьялли, разглядев все это, развернулись и уплыли на юг, не принимая боя.
   Через два дня они вернулись уже на трех кораблях. Сиград и Кетиль, ждавшие их за мысом Ягнячьего Ручья, вступили в бой, в котором корабль Кетиля был потерян, а Сиграду пришлось уйти. Зато ночью они во главе местного войска напали на стоянку уставших фьяллей и перебили почти всех, получив десяток пленных и три неплохих корабля в придачу к Кетилеву «Толстому Волку».
   Так что дела были бы совсем не плохи, если бы возле усадьбы Ягнячий Ручей квиттов не поджидало уже пять кораблей.
   — Они подходят постепенно, — разъяснял Дагу Сиград хёльд, который теперь имел вид отважный и хмурый одновременно. Одержанные победы наполняли его гордостью, но мало кто радуется, имея пять вражеских кораблей почти у ворот своего дома. — Мы видели у Пастбищного острова пять «Драконов», целое стадо. Самый большой скамей на двадцать шесть, цветной парус, и на мачте бронзовый флюгер. Похоже на знатного ярла. Видно, они не ждут, что кто-то на Квиттинге еще может драться, и не собирают силы в кулак. Думают, что те три первых корабля слишком увлеклись добычей и потому не вернулись.
   — Может быть! — заметил йнгъяльд. — Может быть, фьялли и возгордились своими победами. Но может быть и так, что год войны научил их осторожности.
   Год войны! Года еще не было, да и не такой уж это большой срок, но Дагу вдруг стало тяжело от мысли, что вот уже год Квиттинг ничего не может поделать со своей злой судьбой. И за этот год три его четверти оказались в руках врагов. Напрасны все жертвы, призывы, порывы. Судьба делает свое дело и не смотрит под ноги. «Старик идет!» — бормотала когда-то Атла. Старик прошел уже три четверти полуострова. Сумеет ли какая-то сила его остановить? Даг оглядывал низковатую и тесную гридницу усадьбы Ягнячий Ручей, забитую лежащими и сидящими мужчинами, многие из которых еще вчера пасли скот и ловили рыбу, и ему страшно было подумать, что уже завтра многих из них может не оказаться в живых. Кого-то — наверняка.
   Но сомнения Дага не были трусостью, потому что не склоняли его повернуть назад, отступить. Он точно знал, куда должен идти и что делать. Его окружали знакомые лица, и оттого казалось, что он никуда не ушел из Тингвалля, что весь Тингвалль, весь Хравнефьорд пришел с ним сюда. Даг не очень хорошо знал жителей Ламбибекка, многие лица были ему вовсе не знакомы, но они тоже были — Тингвалль, потому что у них с Тингваллем была общая цель и общая решимость ее добиться. И даже если бы сейчас явилась вещая норна и предрекла смерть в завтрашнем бою, Даг не дрогнул бы. Он сделает то, что должен будет сделать. Люди это запомнят. А иначе собственная жизнь станет ему не нужна, потому что нельзя жить, не уважая себя.
   В гриднице сидели недолго: решено было завтра проплыть и пройти дальше на юг. За ручьем область восточного побережья кончалась, но все сходились на том, что лучше вообще не допускать фьяллей на свой берег, Сиград хёльд особенно ратовал за это — ведь его дом будет первым на пути врагов. Если они уже близко, то лучше опередить их и напасть на них раньше, чем они нападут сами. По пути к Дагу присоединились несколько хёльдов с дружинами; теперь с ним было почти две сотни хорошо вооруженных воинов, а с такой силой можно не ждать, что подскажут сны.
   Найдя себе местечко на полу возле стены, Даг сворачивал накидку, устраиваясь, когда в гридницу вошли несколько человек вместе с самим хозяином.
   — Эй! — позвал Сиград хёльд и обвел гридницу поднятым факелом. — Ингъяльд! Даг! Эйвинд! Проснитесь, кто-нибудь, а лучше все. Посоветуемся.
   Мужчины зашевелились. Даг встал, шагнул к Сиграду, быстро спросил:
   — Что-то случилось?
   — Прибежал мальчишка! — Сиград подтолкнул к нему кого-то маленького, и Даг увидел востроносого, пронырливого на вид подростка лет четырнадцати-пятнадцати с оттопыренными ушами. — Это сын Брима Зеваки из-за ручья. Говорит, фьялли у них в усадьбе,
   — Точно, точно, говорю, да они и правда у нас есть, точно-точно! — затараторил мальчишка, будто горох из мешка посыпал. — Пять кораблей, вот столько! — Он показал ладонь с широко растопыренными пальцами, — Стоят у нас в усадьбе, то есть корабли на берегу, а люди в усадьбе.
   — Сколько? — сразу спросили несколько голосов. При слове «фьялли» все сразу стряхнули сон и поднялись,
   — Много! — Мальчишка замахал обеими руками. — Разве сосчитаешь! Весь дом забит, и все сараи, и конюшни, и еще на берегу возле кораблей осталось много. Завтра они пойдут к вам сюда.
   — Очень надо! — негостеприимно ответил Сиград хёльд. — Я вот что подумал, — он обвел глазами лица Дага, Ингьяльда, Кетиля, Эйвинда хёльда, — зачем нам дожидаться? Пойдем прямо сейчас. Мы меньше них устали. Тут идти до Поросячьей Радости всего ничего…
   — До чего? — изумился Даг. Час казался ему неподходящим для шуток.
   Сиград и мальчишка разом хихикнули, притом Сиград сморщился, поскольку в предыдущей схватке был ранен фьялльским копьем в щеку.
   — Это их усадьба так называется, — пояснил он, кивая на ухмыляющегося мальчишку. — Поросячья Радость. У них там свиньи хорошо плодятся. Так вот, если сейчас выйдем, после полуночи сразу будем там. Всех их разом и накроем. Чего дожидаться? Мне в усадьбе таких гостей не надо.
   — Пойдем, — сразу предложил Даг и посмотрел на Ингьяльда. — Они не ждут. Случай удобный.
   — Пожалуй. — Ингъяльд вопросительно посмотрел на Эйвинда хёльда.
   Очень скоро отряд уже выходил из усадьбы Ягнячий Ручей. Мальчишка (он сказал, что его зовут Стари, и Равнир тут же нарек его Ночным Скворцом и подарил костяную пуговицу ^[54]) шустро бежал впереди, показывая дорогу.
   — А где твои родичи? — расспрашивал его по дороге Даг.
   — Брим… отец, то есть, в лесу, — охотно объяснял Стари, и непохоже было, что его хоть сколько-нибудь огорчало положение дел. — А Вегейр и Баульв ушли воевать. Один человек говорил, что Вегейра видел после битвы, а Баульва нет. Наверное, Ботхильде придется поискать себе другого мужа.
   Даг не знал этих людей, да и не так уж важно, кем они приходятся мальчишке. Гораздо важнее другое: Даг совсем не хотел, чтобы через месяц-другой кто-то из Тингвалля мог рассказать нечто подобное о своих хозяевах.
   До полнолуния оставалось несколько дней, желтовато-белая луна внимательно разглядывала идущих, точно хотела пересчитать. В свете ее лучей было видно каждую веточку, море блестело, как снег, и казалось дорогой в какие-то иные миры… Так сказала бы Хельга. Шли быстро, а Дагу почти не верилось, что он идет в свою первую в жизни настоящую битву. Почему-то пожар Волчьих Столбов ему сейчас не вспоминался. Вот так, без жертвенных пиров, без обетных кубков, без громких речей и клятв. Брендольв обиделся бы… Но Дагу не было обидно. Он вспоминал слова Наследника, очень кстати сказанные на прощание. «Если тебе придется драться, — а скорее так оно и есть, — помни, что фьялли отнюдь не великаны, — сказал ему Хеймир. — Они не бессмертные. И боевой пыл у них сейчас уже не тот, что был год назад или на Середине Зимы. У фьяллей есть поговорка: откусывать стоит столько, сколько сможешь проглотить. А Торбранд Тролль уже наглотался. Не думай, что у тебя выдались увлекательные „кукушкины гулянья“ в этом году, но ты идешь вовсе не в пасть к Фенриру Волку. Относись к этому спокойнее». Даг сам удивлялся, насколько мало волнуется. Он даже готов был укорить себя в недостатке боевого духа и жажды вражеской крови… но тут ему некстати вспомнилась Хельга, и на смену спокойствию откуда-то всплыл настоящий ужас. Жутко было думать: случись что — и он никогда не увидит ее… После пережитого недавно жизнь Хельги, даже когда ей решительно ничего не угрожало, казалась такой хрупкой, что ей может повредить даже неосторожная мысль.
   — Вон она, наша усадьба. — Стари, шедший рядом с Дагом, взмахнул рукой, призывая остановиться.
   Внизу под холмом была видна усадьба: обыкновенная, не слишком большая, обнесенная стеной, с хозяйским домом, постройками вокруг. На дворе мерцал широкий, но низкий костер.
   — А корабли ихние — вон там. — Мальчишка махнул куда-то дальше вдоль моря. — Я потом покажу. Или надо сейчас?
   — Покажи сейчас, а пойдем потом, — ответил ему Эйвинд хёльд. Весь отряд останавливался, ожидая дальнейших приказов. — Мы тут с Кетилем подумали: разделяться нам не надо. Сначала разобьем усадьбу, тогда им и от кораблей толку не будет. Наверняка у них главные силы в усадьбе, и старший там, а у кораблей только дозор. Если с кораблей начать, то усадьба проснется.
   — Ведь в усадьбе больше народу? — спросил Сиград у мальчишки.
   Тот кивнул. На его подвижной мордочке было любопытство и ни капли страха. Лет в двенадцать-тринадцать Даг тоже был таким: чувство опасности еще не проснулось, и потому подросток, ребенок охотно идет туда, куда взрослый мужчина пойдет, сжав зубы от страха и взывая ко всем богам. Иногда и пожалеешь, что уже миновал эту неразумно отважную пору!
   — А где их старший? — спросил Даг. Мальчишка пожал острыми плечами:
   — Как их различить? Фьялли, они и есть фьялли. Я к ним не приглядывался.
   — Значит, выносим вперед бревна, закрываем ворота и поджигаем, — деловито решил Сиград хёльд. — Только надо со стороны моря поставить больше людей. Тут до берега не так далеко — увидят огонь, могут прибеясать к своим.
   Несколько крепких бревен, смолу и солому принесли с собой из Ламбибекка. Слушая Сиграда, Даг сразу вспомнил Волчьи Столбы. Рагневальд Наковальня действовал примерно так же. На миг ему стало неприятно, но он не стал спорить даже мысленно. Необходимо дать фьяллям решительный отпор: пусть поймут, что здесь их ждет серьезный противник. И задумаются, а стоит ли идти дальше.
   — Я пойду к берегу, — сказал Стари. — Когда тамошние проснутся, я прибегу и вам скажу.
   — Осторожнее там! — вполголоса крикнул Даг ему вслед то же самое, что ему самому говорила бабушка Мальгерд.
   Темнота не ответила. Стари мгновенно растворился, и Даг не стал беспокоиться за него дальше. Что-то в облике мальчишки говорило: этот не пропадет. Чем-то похож на Рэвунга. Тот тоже очень хотел в поход и остался дома только потому, что кто-то ведь должен защищать и успокаивать женщин.
   А дальше Дагу казалось, что с горы столкнули огромный камень и он полетел, грохоча, ускоряя бег и увлекая всех за собой. Остановить его уже невозможно. За гулом ветра дозорные во дворе не услышали, как усадьба была окружена; они подняли тревогу только тогда, у ворот тяжело застучали бревна, которыми подпирали створки. Мгновенно усадьба осветилась факелами, наполнилась криком и топотом сотен бегущих ног; снаружи казалось, что она переполнена, как муравейник, и деревянная стена сейчас лопнет, как набитый мешок, не выдержав давления изнутри. Над стеной прямо возле Дага выскочила человеческая голова, рядом мелькнули руки; не думая, он ударил копьем в лицо, и фьялль рухнул назад во двор.
   Вокруг всей усадьбы закипела битва. Понимая, чем им грозит заточение, фьялли отчаянно рвались наружу, квитты били их при всякой попытке перебраться через стену. Было похоже, что какое-то чудовище рвется из пещеры, а его не хотят вывоз
   пустить; но оно стремится на свободу сразу сотней голов, сотней рук с зажатым оружием, плюется стрелами и копьями. Деревянная стена уже горела, кое-где на постройках занимались крыши. От дыма делалось труднее дышать, у Дага не шли из ума Волчьи Столбы. Но эти воспоминания жили отдельно, его руки делали то, что должны были делать. Он уже был ранен в плечо копьем из-за стены, но рана казалась неопасной, и он почти о ней не думал. Все его силы были сосредоточены на одном: удержать чудовище. Это его кусок войны. Маленький, темный, тесный, дымный, отвратительный запахом крови и смерти.
   Ворота и стена в нескольких местах обрушились, в проломах образовались очаги отчаянной схватки; звон железа и крики висели над темным берегом, оглушали. Пламя затмило белый блеск луны. И почти с удивлением Даг обнаружил, что фьяллей не так много, как казалось поначалу: через стены уже почти никто не лез, все они сосредоточились в проломах. Наиболее сильный кулак собрался в воротах: должно быть, фьялли хотели пробиваться к берегу, к кораблям.
   Постепенно в других проломах квитты оттеснили врагов назад внутрь усадьбы и сами вступили во двор. Еще немного — и фьялли будут окружены уже без прикрытия стен. Близкая победа воодушевляла, мощная волна несла вперед, совсем как тогда, после заклинания Вальгарда. Мельком вспоминая его, Даг не мог отделаться от ощущения, что берсерк где-то рядом, что это его щит мелькнул красным отблеском справа, что это его голос, как рев боевого рога, зовет нажать, ударить… Нет, это тот хёльд с белым пятном в бороде, Халльгрим или Халльбьёрн, как его…
   И вдруг фьялли все резко отступили назад и бросились единой толпой в ворота. Лишь на миг квитты дрогнули, и остатки фьяллей устремились в прорыв. Кто-то кричал в общем шуме, отдавая им приказы, и нельзя даже было рассмотреть их старшего.
   — Догнать! За ними! Бей! — свирепо орал Сиград хёльд, дикий и страшный с оторванным рукавом и большим размазанным пятном чужой крови на груди. — Я вам за моего Толстяка…
   Почти не сопротивляясь, фьялли бежали к морю и квитты били их на ходу, в спину, как придется.
   — Чтоб ни один не ушел! Ни один! — кричав Эйвинд хёльд. — От кораблей отсекай!
   На морском берегу пылал огромный костер, все пять кораблей были спущены на воду и лишь придерживались носами за отмель, чтобы не снесло Вокруг них стояли с оружием наготове не меньше полусотни фьяллей. Вместе с теми, кто вырвался из усадьбы, их опять стало почти столько же, сколько осталось от квиттов. Прибежавшие из усадьбы ворвались внутрь освещенного круга и скрылись за щитами дозорных. Навстречу квиттам полетели стрелы. Впереди была неширокая полоса берега с тушами пяти кораблей, и огромный костер бросал отблески на сотни клинков во вражеских руках. Здесь была грань между тьмой и огнем, между землей и морем, между своими и чужими, между миром живых и миром мертвых.
   Откуда-то с севера пролетела черная птица ворон. Вернувшись, он закружил над костром, и квитты и фьялли, не сводили с него глаз.
   — Это знак! — сам себе сказал Даг и шагнул вперед. — Кто у вас старший? — громко крикнул он, обращаясь к молчащим фьяллям.
   Над берегом пролетел неслышный вздох, сжимая оружие, те и другие ждали, будет ли ответ. А Даг вышел вперед, опираясь на копье, и сам себе показался похожим на Одина. Но захлебнуться гордостью ему не грозило, потому что рана в плече сильно заболела, а дышать было так тяжело, что ему приходилось делать перерыв почти после каждого слова.
   — Я — Даг, сын Хельги, хёвдинга Квиттинского востока, — продолжал он. — Кто старший среди вас, кто может говорить со мной?
   — Я, — почти тут же ответил ему молодой голос, и один из фьяллей шагнул вперед. Судя по его виду, он еще не участвовал в битве. — Я, Хродмар ярл, сын Кари ярла из Аскефьорда. Я достаточно хороший собеседник для тебя?
   В голосе его звучала раздраженная издевка, но Дагу было не до обид. Глянув в лицо собеседника, Даг содрогнулся: он был готов драться с людьми, а не с троллями. Даже в неверном свете костра было видно, что все лицо Хродмара ярла покрыто мелкими шрамами, не оставившими гладкой кожи даже на ширину волоска. Черты лица были расплывчатыми, неопределенными, и весь его облик в дрожащем свете пламенных языков, в блеске острой стали, в отсветах морской волны за спиной казался нечеловеческим.