Страница:
— Послушай-ка, что я хотела тебе сказать, — торопливо, словно боясь отвлечься и забыть, начала кюна Далла. — Конечно, ты правильно поступил, что поручил этому Брендольву с восточного берега выводить такого хорошего коня и тем дал ему возможность стать победителем. Но я боюсь что он не очень хорошо тебя отблагодарил.
— Что такое? — Вильмунд нахмурился. Сама Далла посоветовала ему дать коня Брендольву, и он был очень доволен исходом дела, которое и прославило его, как владельца коня, и позволило оказать честь будущему родичу Хельги хёвдинга.
— Ты ведь заметил, что на обратном пути он беседовал с Ингвильдой? — с намеком глянув ему в глаза, произнесла Далла.
Вильмунд опустил взгляд. Он не любил говорить об Ингвильде даже с Даллой. И именно потому, что кюна Далла знала все неприятные для Вильмунда особенности отношений с невестой.
— Конечно, ты видел! — без прежней мягкости, настойчиво продолжала Далла. — Этого не видел разве что слепой! Все видели, как она приветливо говорила с ним, чтобы побольше уязвить тебя! На глазах у всех людей! Она ни перед чем не остановится, чтобы тебя опозорить! И все видели, как она подарила ему кольцо. Я не слышала, о чем у них шла речь, но боюсь, что эта дружба плохо кончится!
— Но что там может быть? — не поднимая глаз, хмуро ответил Вильмунд. — Она же вслух говорит, что любит рябого тролля. Не может же она полюбить еще и этого… Правда, он тоже рябой, хотя до того ему далеко.
— Зато он может полюбить ее! — горячо воскликнула кюна Далла. Так говорят: «Но ведь дом может загореться!» — О, я-то видела, какими глазами он на нее смотрел! И тогда, на пиру, когда она хотела подать ему рог, и потом на дороге, и еще раньше, здесь, в усадьбе! Он просто ел ее глазами! Того гляди, он передумает жениться на дочке Хельги хёвдинга.
Кюна Далла замолчала, давая Вильмунду самому сделать нерадостные выводы. Но он пожал плечами: ну и что?
— Ты не понимаешь! — сокрушенно втолковывала кюна Далла. — Ведь Брендольв — твой человек. Он сам, без зова приехал сюда, чтобы сражаться вместе с тобой. А Хельги хёвдинг не приехал и не собирается. Если Брендольз женится на его дочке, то сможет гораздо легче собрать войско восточного берега и привести сюда. Он знатного рода, знатнее Хельги Птичьего Носа. Если наши дела пойдут хорошо, то можно будет заставить восточный берег выбрать в хёвдинги его, Брендольва! И тогда восточный берег будет весь в наших руках! Понимаешь? А для этого нужно, чтобы он женился на дочке Хельги, а не бросил ее ради Ингвильды!
— Но как он бросит ее ради Ингвильды, если Ингвильда его не любит?
— Она может притвориться! Ты не знаешь, как хитры могут быть женщины, как умело они притворяются! — горячо убеждала кюна, а у Вильмунда, увы, не хватило сообразительности принять это к сведению. Он был слишком сокрушен и не имел желания искать себе других бед, кроме тех, что находили его сами. — Она может сделать вид, что любит его, и тогда он поможет ей бежать отсюда!
— Бежать? — Вильмунд изумленно и возмущенно вскинул глаза на кюну. Ничего подобного не приходило ему в голову, и при всей его досаде на Ингвильду лишиться ее, да еще таким непочетным образом, было хуже смерти.
— Конечно! Он увезет ее к себе на восточный берег, и тем опозорит тебя, лишит поддержки Хельги хёвдинга! От него надо избавиться.
— Как?
— Это не трудно. — Кюна небрежно махнула рукой. — Ты сейчас позови его и скажи, чтобы он ехал к моему брату Гримкелю… Или лучще отправлялся к себе на восточный берег и скорее торопил Хельги хёвдинга собирать войско. Нечего ему сидеть здесь, потому что без большого войска битвы все равно не будет.
Гест, посланный на поиска Брендольва, сына Гудмода, нашел его в спальном покое на лежанке за созерцанием потолка.
— Там пришел Торстейн из Утиного Озера, — рассказывал сидящий рядом Асмунд, напрасно пытаясь расшевелить друзей. — Приглашает завтра к себе метать камни. Говорит, он достал такой залог, что даже однорукий согласится попробовать. И что на этот раз он непременно одолеет Ингвара Косматого. Пойдемте? Вот посмеемся!
Брендольв пожал плечами.
— А еще парни придумали состязаться, кто лучше метнет нож за спину, — чуть помолчав, вспомнил Асмунд. — Не хотите попробовать?
— А еще можно сыграть, кто дальше плюнет, — с той же насильственной бодростью, передразнивая, предложил Эрнгельд.
Оба друга засмеялись, но в шутке была большая доля правды. До подобных детских забав оставалось недалеко.
— Брендольв, сын Гудмода! — окликнул вошедший гест. — Конунг зовет тебя.
Как ужаленный, Брендольв дрыгнул в воздухе ногами и стремительно поднялся, стал оправлять рубаху, накидку и пояс. Неужели что-то начнет происходить? Наконец-то!
— Иди, иди! — насмешливо напутствовал Эрнгельд. — Должно быть, конунг хочет, чтобы ты вывел на бой еще одного жеребца.
— Или борова! — подхватил Асмунд. — Лучше всего было бы устроить бой свирепых жаб, но боюсь, они не проснутся даже ради конунга…
Но Брендольв их уже не слушал — он бежал за гестом, убежденный, что наконец-то его ждет серьезное дело.
Против обыкновения, конунг ждал его не в гриднице, а в девичьей. Брендольв еще не был здесь и с некоторой неуверенностью вступил во владения кюны Даллы. Сама она тоже была здесь и нянчила младенца, сидя на пышно убранной мехами лежанке. Резные столбы по углам делали лежанку похожей на почетное сиденье конунга и придавали молодой женщине истинно царственный вид. Но Брендольву было неприятно ее видеть: эта маленькая миловидная женщина с острыми, хитроватыми глазками, с подвижным, но не слишком умным лицом чем-то не нравилась ему. При всей пестроте и пышности ее наряда, при всей надменности, которую она умела напускать на себя, она казалась полным ничтожеством рядом со спокойной, сдержанной Ингвильдой. Почему-то казалось, что кюна Далла как-то мешает Вильмунду, сыну Стюрмира, быть тем, чем он должен быть, имея на поясе освященный меч конунга,
— Я вижу, ты немного заскучал! — сказал Брендольву Вильмунд. — Смелому скучно сидеть без дела, верно?
Молодой конунг старался держаться бодро и говорить весело, но Брендольв видел, что тот чем-то угнетен, и это наполняло его самого неприятным чувством. Впрочем, чему удивляться? Па месте Вильмунда каждый был бы невесел.
— Я хочу, чтобы ты поехал на Острый Мыс и посмотрел, как там идут дела у моего родича Гримкеля ярла, — продолжал Вильмунд конунг. — А потом тебе следует поехать на восточное побережье и передать Хельги хёвдингу мое приказание: немедленно собирать войско и вести его сюда. Теперь уже ясно, что фьялли и рауды не будут обходить Медный Лес с восточной стороны и восточному побережью ничего не угрожает. Хельгн хёвдинг должен помочь нам отстоять западный берег. Скажи ему об этом. Ты — доблестный человек, и я уверен, что ты сможешь выполнить это дело.
Брендольв помолчал. Ему было неприятно, что его отсылают прочь, хотя бы и с таким почетным поручением. Он хотел что-то сделать сам, а ему досталось только подгонять Хельги хёвдинга, который, по правде говоря, не нуждается в понукании и сам знает, что и когда ему делать.
— Вильмунду конунгу нужны верные люди на восточном побережье, — сказала кюна Далла. — Мы верим в твою преданность и будем рады узнать, что ты женился на дочери Хельги хёвдинга. Тогда мы сможем не опасаться предательства с его стороны. Тогда он не повторит ошибок Фрейвида Огниво.
— Хельги хёвдинг не может быть предателем! — горячо воскликнул Брендольв. Сомнение в чести воспитателя задели его так же сильно, как если бы в предательстве обвинили его самого, и он враждебно глянул на кюну. Он неосознанно считал своим долгом защитить оставшихся за спиной близких от нападок этой женщины, которая так легко предала своего мужа и променяла его на пасынка. — Он смелый, высокородный, доблестный человек! Я уверен, что он уже собирает войско! Просто он не хочет погубить его впустую и ждет, чтобы убедиться… что весь Квиттинг пойдет в бой единой дружиной!
— Он сможет верить в это крепче, когда отдаст тебе дочку и в придачу войско, чтобы ты привел его сюда! — твердо, повелительно сказала кюна Далла. С неженской суровостью она глянула Брендольву в глаза, и он со всей ясностью ощутил, что власть здесь принадлежит именно кюне Далле, хочет он того или нет. — И чем быстрее все это произойдет, тем лучше. Будет хорошо, если ты отправишься в путь прямо завтра. Дорога неблизкая. Фьялли, может быть, сегодня ближе к нам, чем Хельги с его войском!
Брендольв вышел, а кюна Далла провожала его взглядом, равномерно покачивая ребенка. В ее острых глазках светилось скрытое торжество. Вот она и одержала еще одну маленькую, но важную победу, выбила еще один камень из-под ног у своей соперницы. Брендольв пылок и решителен, он мог бы стать серьзной опорой для Ингвильды, если бы та успела его приручить. Кюна Далла была уверена, что точно разгадала замыслы ненавистной гордячки. Ведь склонность суметь других по себе — весьма распространенный недостаток, ему подвержены многие как благородные по духу люди, так и совсем наоборот. Как сказал бы Оддбранд Наследство, вор всех ворами считает. День за днем кюна Далла незаметно и умело разжигала в душе Вильмунда все большую вражду к невесте, которая, обернись все по-другому, могла бы вертеть им так же легко, как Далла. Только, разумеется, к своей собственной выгоде. Нет, Далле не нужна была женитьба Вильмунда и рождение его детей, которые преградят дорогу к власти маленькому Бергвиду, не нужно было усиление Фрейвида в ущерб ее брату Гримкелю, хёвдингу южной четверти Квиттинга. Ну, и себе самой она приобретет, если все сложится согласно ее замыслам, гораздо более приятного и удобного мужа, чем был старый и грубый Стюрмир по прозвищу Метельный Великан.
Брендольв видел дороги и повеселее, чем получился его путь от озера Фрейра к Острому мысу. Каждый вечер он с трудом находил ночлег для своей дружины: все усадьбы, даже дворы бедных бондов были переполнены постояльцами, в основном беженцами с севера. На Брендольва, знатного человека, приехавшего прямо от конунга, смотрели с тем же вопросом в глазах, с каким он сам смотрел на Вильмунда: когда же все это кончится? Скоро будем драться?
— Мы торчим тут, е этом навозном сарае, спим вповалку, как свиньи! — на одном из ночлегов гался какой-то хёдьд, у которого за спиной осталась сожженная фьяллями усадьба, а на руках было полтора десятка домочадцев. — И еще благодарим богов, что нас пустили жить в старый хлев! А то могли бы остаться зимой в лесу! Дичи уже почти нет, серебро у меня на исходе. Вчера пряжку с пояса продал скоро штаны буду руками держать! Мы угнали особой всю скотину и вот уже съели всех коров и овец. Осталось приняться за лошадей! Так что у нас каждый день — священный праздник!
— Конунг думает собирать войско или ждет, пока мы подохнем тут от голода? — уже безо всякой почтительности подхватил другой, даже не назвав сначала своего имени. — Если мы не вернем наши усадьбы до весны, не посеем вовремя, то я не знаю, сколько из нас увидит следующую зиму! Скорее, никто!
И в ответ Брендольву оставалось только повторять те же доводы, которыми отговаривался Вильмунд конунг, бранить медлительного — или изменчивого — Фрейвида хёвдинга, который не дает войска, обещать скорую помощь восточного берега… А что ему еще оставалось?
— Я, конечно, не в праве давать советы такому знатному человеку, — перед отъездом напутствовал Брендольва хозяин одной из усадеб, носившей смешное название Овсяные Клочья и так же переполненной незваными и невольными гостями, как и все другие. — Да тебе, пожалуй, и нечего бояться. С такой большой дружиной тебя не тронут…
— Кто не тронет? — хмуро спросил Брендольв. В тесном и душном овине, где он и его хирдманы спали чуть ли не на головах друг у друга, он совсем не выспался и чувствовал себя почти больным от усталости.
— Тролли знают их имена, а я и не хочу знать! Между нами и двором Эрлейка Простыни завелись какие-то разбойники. И меня не удивит, если раньше они были добрыми бондами с севера! Ко мне уже приходили люди, которые от них пострадали. Правда, У тебя большая дружина, а их гораздо меньше. Тебе не стоит тревожиться.
Но Брендольв тревожился, хотя и не за себя. Его опасения, с которыми он еще в начале зимы плыл домой от кваргов, начали сбываться во всей полноте. Хозяева усадеб жаловались, что бродяги выгребли все овощи из полевых хранилищ, унесли все сено из лесных сараев. Земля, до которой враги еще не дошли, уже оказалась разоренной. Конечно, на дружину в сорок человек разбойничьи ватаги не смели покушаться, и Брендольв доехал до цели без приключений такого рода, но на душе у него было невесело. Глядя на унылые леса, голые каменистые холмы, меж которыми пролетал его путь на юг, он живо воображал оборванных, голодных, угрюмых людей, которым нужда и отчаяние не оставили другого выбора. Наверняка кто-то сейчас лежит в этих холмах с дубинами и луками, мерзнет, растирает застывшие пальцы, но не смеет развести огня, выжидая, пока поедет добыча послабее и попроще! Здесь-то никто не подумает, что в округе завелись тролли! Тролли завелись в человеческих душах, но это вызывало не возмущение, а горечь. Ибо этих троллей вырастила сама жизнь, и простым возмущением их не изгнать. Сначала надо изгнать из страны захватчиков. А победоносные битвы уходили в сознании Брендольва все дальше и дальше. У квиттов нет войска, нет достойного вождя. А без этого и сам Сигурд Убийца Фафнира ничего не сделает. Это только в сагах герой бывает один… Странно было думать, что совсем недавно, пару месяцев назад, он сам, Брендольв, верил в саги и мечтал о великих подвигах, совершаемых в гордом одиночестве. Вздыхая при виде неприветливых холмистых долин, Брендольв надеялся, что малость поднабрался ума.
На Остром Мысу было полно народу, как будто тинг, собранный здесь осенью, решил никуда не расходиться и переждать до следующего года. Но теперь Брендольва это не удивило. Завидев впереди море, он уверенно повел свою дружину к усадьбе Лейрингов, рода, из которого была кюна Далла. В прошлый раз, когда он ехал на озеро Фрейра, шумливые и заносчивые Лейринги не понравились Брендольву, и он не стал бы искать у них гостеприимства. Но в конце концов сама кюна Далла послала его к ним! Примут, не разорятся!
— Ты откуда и к кому? — грубо спросил какой-то хирдман, когда Брендольв въехал во двор усадьбы.
— Я — Брендольв, сын Гудмода, с восточного побережья! — надменно и зло ответил Брендольв. — У меня есть что передать от кюны Даллы ее брату Гримкелю.
— Гримкеля ярла нет, — не с той наглостью, но хмуро ответил хирдман. — Он собирает войско. Я скажу хозяйке. Пойдем.
Фру Йорунн, к которой хирдман отвел Брендольва, сидела в гриднице среди мужчин, не на высоком хозяйском месте, но совсем рядом с ним. Это была сморщенная, неприятная старуха, и казалось невероятным, что это — родная мать молодой и красивой кюны Даллы. Но глаза ее под морщинистыми темными веками смотрели умно, и Бреяндольв понадеялся, что хотя бы с ней он сможет договориться.
— Ты — Брендольв с востока? — спросила фру Йорунн, пристально глянув на него. — Узнала, узнала. Таких молодцов тут теперь немного, кто еще не боится прямо смотреть людям в глаза. Все теперь только и делают, что бегают и ищут, где бы спрятаться. Отчего ты уехал от конунга? Ему нужны люди.
— Кюна Далла просила меня приехать и узнать, как идут дела у Гримкеля ярла, — учтиво ответил Брендольв. Речь старухи была не веселой, но вполне вежливой, и он немного успокоился.
— Э, лучше бы она позаботилась о чем-нибудь другом! — Фру Йорунн махнула коричневатой морщинистой рукой с золотыми цепями, обвитыми вокруг запястья. — Гримкель ярл собирает войско. Каждого крота надо за шкирку тащить из его норы, а они еще упираются и лапами, и хвостом, и еще кое-чем… Мальфрид! — Старуха запнулась и глянула на женскую скамью в дальнем конце гридницы, где сидели несколько женщин. — Что ты сидишь, как кошка на солнышке? Не видишь, у нас знатный гость, прямо с дороги! Принеси ему нива! Да скажи, чтобы топили баню! Пусть Ульв гонит всю шваль из гостевого дома — нам надо разместить… Сколько у тебя людей? — Она опять обернулась к Брендольву.
— Тридцать восемь, — ответил он. Хорошо, что просить о пристанище не пришлось, но пригласить могли бы и повежливее. Похоже, старая Йорунн считала, что вежливость роду Лейрингов сейчас не по средствам. И так сколько попрошаек приходится кормить!
Высокая худощавая девушка с большими светлосерыми глазами и прямо лежащими светлыми волосами поднесла Брендольву рог с пивом. Красавицей ее назвать было трудно — хорошими, кроме волос и глаз, у нее были только длинные черные ресницы, а нос был некрасивый, да и лоб узковат. Но она была так нарядно, заботливо одета, так величаво, со скрытым кокетством держалась, так многозначительно поглядывала, что невольно думалось: она заслуживает быть красавицей, а значит, достойна соответствующего обращения. И Брендольв, принимая рог, изобразил глазами восхищение ее красотой. Девушка улыбнулась и притворно потупилась. Истинного смущения в ней не было ни капли.
— Это моя младшая племянница, Мальфрид, — пояснила Йорунн. — Самая завидная невеста Квиттинского юга. На ней хотел жениться Внльмунд конунг, да Фрейвид Огниво опередил нас и подсунул ему свою дочку. Так что Мальфрид пока не обручена.
— Сейчас неподходящее время, чтобы говорить об обручениях и свадьбах, — произнесла Мальфрид, но ее взгляд, устремленный на Брендольва ясно говорил иное. По ее мнению, праздновать свадьбу можно даже в горящем доме. Был бы достойный жених. Голос у нее был мягкий, протяжный, чем-то похожий на кошачье мяуканье. Все же она была весьма привлекательна, и Брендольв ощутил какое-то смутное опасение.
— Вот это верно! — ответил он на слова Мальфрид. — Я вот тоже обручен… с дочерью Хельги хёвдинга, и свадьбу решено было справлять на Празднике Дне. Только теперь…
— Теперь никто не знает, что будет с ним завтра, что уж помышлять о Празднике Дис! — сказала Йоруин. — Иди, отдохни с дороги. Потом побеседуем.
Мальфрид больше ничего не сказала, но Брендольв ушел со спокойным сознанием, что он ее предупредил.
Несмотря на гостеприимство старой Йорунн, усадьба Лейрингов Брендольву не понравилась. Он слышал, что на Остром Мысу ее прозвали Вороньим Гнездом, и уже понял почему. Здесь было слишком много народу, как и везде, но ни в ком не было согласия. Даже сами постройки лепились вокруг большого хозяйского дома с прихотливой нелепостью. Рабы ссорились с рабами, хирдманы — с хирдманами, все вместе обижались на хозяев, а хозяева бранились друг с другом. Даже в гриднице, куда Брендольва позвали ужинать, его поджидало приключение.
— Это еще кто такой? Ты чего расселся на моем месте? — рявкнул какой-то здоровенный парень со множеством мелких светлых кудряшек, облаком стоящих вокруг головы. Но это было единственным его украшением: низкий лоб и туповатые самодовольные глазки производили не лучшее впечатление.
— Раз сел, значит, имею право! — резко, обиженный наглым выпадом, — ответил Брендольв. — Или ты по утрам мотаешь здесь шерсть [41]? Попробуй, столкни!
— Я тебя не столкну, я тебя по стенке размажу! — завопил пышноволосый. — Навалило тут попрошаек, да еще и таких…
Со сжатыми кулаками он бросился к Брендольву, Брендольв вскочил, готовый защищаться, уже зная, каким приемом отразит первый натиск, уже видя его и свои движения как свершившиеся… И вдруг кто-то тонкий и легкий, желтовато-белый, звенящий и льющийся, с пронзительным визгом бросился между ними и вцепился в кулаки пышноволосого. Брендольв узнал Мальфрид, одетую в белую рубаху и темно-желтое нарядное платье.
— Аслак! Стой, бычина! Стой, чтоб тебя тролли взяли! — вопила она, с неожиданной силой вцепившись в руки брата (ибо Аслак Облако был одним из ее братьев).
Аслак остановился, попытался ее стряхнуть, потом совсем затих, тяжело дыша и глядя на Брен-дольва с выражением тупой ярости.
— Знала я, что ты дурак, но не настолько же! — ненавидяще шипела Мальфрид, как разъяренная кошка. — Ты на кого полез, медведь безголовый! Да ты ему должен хвалебные песни сочинять! Если бы ума хватало! Не слышал, что мать сказала? Толли тебе в уши наклали? Никогда не слушаешь!
— Пусти! — Аслан тряхнул кулаками, и Мальфрид выпустила его, видя, что он уже успокоился. — Кто это такой-то? Чего мать говорила?
— Глухая колода! Иди отсюда, чтобы я тебя близко не видела! А он будет здесь сидеть! Всегда! Понял?
Не ответив, Аслак пошел прочь. Брендольв смотрел ему вслед, безгранично изумленный. Чтобы хозяин так встречал гостя? Чтобы женщина при всей гриднице такими словами честила мужчину, а он терпел и подчинялся? Как видно, у Лейрингов всем правили женщины. И понятнее делалось желание кюны Даллы, их родственницы, управлять сначала Стюрмиром конунгом, а потом, когда не вышло, сменить его на более послушного Вильмунда конунга.
— Не обращай внимания. — Мальфрид уселась рядом с Брендольвом и махнула рукой вслед уходящему Аслану. — Он дурак. Йорунн хотела женить его на Ингвильде, Фрейвидовой дочке, а ее перехватил Стюрмир конунг для Вильмунда. Вот он теперь и обиделся.
Этот придурок хотел жениться на Ингвильде! При мысли об этом Брендольв покраснел от досады, чувствуя, что в этом случае без раздумий убил бы Аслана. Не ради своей выгоды, а просто чтобы не владел тем, чего не достоин.
Весь остаток вечера Мальфрид сидела рядом с Брендольвом, наливала ему пива, пила из его чаши и развлекала его как могла. Брендольв разглядел, что она не так юна, как казалась с первого взгляда — пожалуй, она была даже года на два постарше его. Смеялась она громко, но как-то неестественно, держалась свободно, но Брендольву чудилась в ее светлых, временами томных глаза глубоко скрытая тоска и неуверенность. Все ее поведение говорило о том, что общество чужих мужчин для нее давно привычно, но все же Брендольв был польщен тем, что из всех гостей хозяйская дочка выбрала именно его. Маленький тщеславный тролль в его душе раздулся от гордости и затолкал тревожные раздумья подальше.
Назавтра Брендольв попробовал завести с фру Йорунн разговор о сборе войска, но она опять махнула рукой.
— Откуда я знаю, как там у Гримкеля и Тюрвинда идут дела? Пусть мужчины собирают войско, ведь на что-то же они годны! А когда соберут, тогда и посмотрим. Не забивай себе голову раньше времени. От раздумий доблесть усыхает. Ты не знал? Иди лучше поболтай с Мальфрид.
Брендольву не очень хотелось болтать с Мальфрид, но другого дела не находилось. Прошло три дня, и он обнаружил, что Острый Мыс поразительно похож на озеро Фрейра. Здесь тоже толкалось множество народу, который и хотел, и мог бы что-то сделать, если бы кто-нибудь собрал его силу и направил в нужное русло. Но кто? От Вильмунда конунга Брендольв уже ничего хорошего не ждал и надеялся только на Гримкеля яр-ла. Может быть, брат кюны окажется достойным вождем?
— А что, у вас на востоке большая усадьба? — время от времени принималась расспрашивать его фру Йорунн. — Сколько у вас скота? А дружину держите большую? А сколько земли засеваете? Это все далеко от усадьбы? А бондов в округе много?
Брендольв отвечал даже с удовольствием, мысленно уносясь в родные места. Усадьба Лаберг, ее поля и горные пастбища, вехи на берегах, по которым ищут места рыбных ловов, и каменные пло-щадки на прибрежных скалах, после удачного лова засыпанные сохнущей рыбой — все зто он видел как наяву и невольно стремился туда, хотя и понимал, что попасть домой доведется нескоро.
— А Хельги хёвдинг такой же богач? — как-то спросила Йорунн. — А ты, значит, обручен с его дочкой?
— Да. — Брендольв кивнул, Хельга почему-то помнилась ему такой, к какой он привык еще в детстве, маленькой резвой девочкой. Ее новый взрослый образ, в котором он наблюдал ее только месяц, побледнел в его памяти.
— Небось, вас еще с детства обручили? — прищурившись, спросила Йорунн.
— Нет. Совсем недавно, вскоре после йоля. Мы… Мой отец немного повздорил с Хельги, а потом они помирились и решили…
— Ясно, ясно! — Старуха затрясла головой, — Ну, недавнее обручение большой силы не имеет. Никто не удивится, если ты выберешь другую.
— Какую другую? — Брендольв вытаращил глаза в показном изумлении, но имел сильные подозрения — какую.
— Да хотя бы нашу Мальфрид! — прямо ответила старуха и покосилась в сторону женской скамьи.
Мальфрид сидела в самой середине, как невеста, нарядная, убранная золотом, прямая и величавая, с замкнутым и гордым лицом, словно через всю гридницу слышала, о чем тут идет речь.
— Моя племянница знатнее родом, чем дочка Хельги Птичьего Носа, — продолжала Йорунн. — Она — сестра самой кюны, тетка будущего конунга! Такое родство на дороге не валяется! Ее хотел взять в жены Вильмунд конунг, только Фрейвид Огниво, чтоб его великаны взяли, помешал! Такая жена прибавит тебе немало чести! Я не хочу отдать ее кому попало, а ты, я вижу, достойный человек. Подумай, что я тебе сказала!
С этими словами Йорунн ушла, не дав Брендольву ответить, и через мгновение уже громко бранила кого-то за другим столом. Ошеломленный Брендольв слушал, чувствуя, что находится под властью суровой и решительной старухи почти так же, как и тот хирдман, что сейчас жалобно выкрикивал оправдания. В душе его смущение мешалось с возмущением. Ему предлагают нарушить слово, расторгнуть обручение безо всякой вины Хельги хёвдинга — нет, это недостойно! Правда, Лейринги знатнее, это верно, и родство с конунгом — не пустые слова…
— Что такое? — Вильмунд нахмурился. Сама Далла посоветовала ему дать коня Брендольву, и он был очень доволен исходом дела, которое и прославило его, как владельца коня, и позволило оказать честь будущему родичу Хельги хёвдинга.
— Ты ведь заметил, что на обратном пути он беседовал с Ингвильдой? — с намеком глянув ему в глаза, произнесла Далла.
Вильмунд опустил взгляд. Он не любил говорить об Ингвильде даже с Даллой. И именно потому, что кюна Далла знала все неприятные для Вильмунда особенности отношений с невестой.
— Конечно, ты видел! — без прежней мягкости, настойчиво продолжала Далла. — Этого не видел разве что слепой! Все видели, как она приветливо говорила с ним, чтобы побольше уязвить тебя! На глазах у всех людей! Она ни перед чем не остановится, чтобы тебя опозорить! И все видели, как она подарила ему кольцо. Я не слышала, о чем у них шла речь, но боюсь, что эта дружба плохо кончится!
— Но что там может быть? — не поднимая глаз, хмуро ответил Вильмунд. — Она же вслух говорит, что любит рябого тролля. Не может же она полюбить еще и этого… Правда, он тоже рябой, хотя до того ему далеко.
— Зато он может полюбить ее! — горячо воскликнула кюна Далла. Так говорят: «Но ведь дом может загореться!» — О, я-то видела, какими глазами он на нее смотрел! И тогда, на пиру, когда она хотела подать ему рог, и потом на дороге, и еще раньше, здесь, в усадьбе! Он просто ел ее глазами! Того гляди, он передумает жениться на дочке Хельги хёвдинга.
Кюна Далла замолчала, давая Вильмунду самому сделать нерадостные выводы. Но он пожал плечами: ну и что?
— Ты не понимаешь! — сокрушенно втолковывала кюна Далла. — Ведь Брендольв — твой человек. Он сам, без зова приехал сюда, чтобы сражаться вместе с тобой. А Хельги хёвдинг не приехал и не собирается. Если Брендольз женится на его дочке, то сможет гораздо легче собрать войско восточного берега и привести сюда. Он знатного рода, знатнее Хельги Птичьего Носа. Если наши дела пойдут хорошо, то можно будет заставить восточный берег выбрать в хёвдинги его, Брендольва! И тогда восточный берег будет весь в наших руках! Понимаешь? А для этого нужно, чтобы он женился на дочке Хельги, а не бросил ее ради Ингвильды!
— Но как он бросит ее ради Ингвильды, если Ингвильда его не любит?
— Она может притвориться! Ты не знаешь, как хитры могут быть женщины, как умело они притворяются! — горячо убеждала кюна, а у Вильмунда, увы, не хватило сообразительности принять это к сведению. Он был слишком сокрушен и не имел желания искать себе других бед, кроме тех, что находили его сами. — Она может сделать вид, что любит его, и тогда он поможет ей бежать отсюда!
— Бежать? — Вильмунд изумленно и возмущенно вскинул глаза на кюну. Ничего подобного не приходило ему в голову, и при всей его досаде на Ингвильду лишиться ее, да еще таким непочетным образом, было хуже смерти.
— Конечно! Он увезет ее к себе на восточный берег, и тем опозорит тебя, лишит поддержки Хельги хёвдинга! От него надо избавиться.
— Как?
— Это не трудно. — Кюна небрежно махнула рукой. — Ты сейчас позови его и скажи, чтобы он ехал к моему брату Гримкелю… Или лучще отправлялся к себе на восточный берег и скорее торопил Хельги хёвдинга собирать войско. Нечего ему сидеть здесь, потому что без большого войска битвы все равно не будет.
Гест, посланный на поиска Брендольва, сына Гудмода, нашел его в спальном покое на лежанке за созерцанием потолка.
— Там пришел Торстейн из Утиного Озера, — рассказывал сидящий рядом Асмунд, напрасно пытаясь расшевелить друзей. — Приглашает завтра к себе метать камни. Говорит, он достал такой залог, что даже однорукий согласится попробовать. И что на этот раз он непременно одолеет Ингвара Косматого. Пойдемте? Вот посмеемся!
Брендольв пожал плечами.
— А еще парни придумали состязаться, кто лучше метнет нож за спину, — чуть помолчав, вспомнил Асмунд. — Не хотите попробовать?
— А еще можно сыграть, кто дальше плюнет, — с той же насильственной бодростью, передразнивая, предложил Эрнгельд.
Оба друга засмеялись, но в шутке была большая доля правды. До подобных детских забав оставалось недалеко.
— Брендольв, сын Гудмода! — окликнул вошедший гест. — Конунг зовет тебя.
Как ужаленный, Брендольв дрыгнул в воздухе ногами и стремительно поднялся, стал оправлять рубаху, накидку и пояс. Неужели что-то начнет происходить? Наконец-то!
— Иди, иди! — насмешливо напутствовал Эрнгельд. — Должно быть, конунг хочет, чтобы ты вывел на бой еще одного жеребца.
— Или борова! — подхватил Асмунд. — Лучше всего было бы устроить бой свирепых жаб, но боюсь, они не проснутся даже ради конунга…
Но Брендольв их уже не слушал — он бежал за гестом, убежденный, что наконец-то его ждет серьезное дело.
Против обыкновения, конунг ждал его не в гриднице, а в девичьей. Брендольв еще не был здесь и с некоторой неуверенностью вступил во владения кюны Даллы. Сама она тоже была здесь и нянчила младенца, сидя на пышно убранной мехами лежанке. Резные столбы по углам делали лежанку похожей на почетное сиденье конунга и придавали молодой женщине истинно царственный вид. Но Брендольву было неприятно ее видеть: эта маленькая миловидная женщина с острыми, хитроватыми глазками, с подвижным, но не слишком умным лицом чем-то не нравилась ему. При всей пестроте и пышности ее наряда, при всей надменности, которую она умела напускать на себя, она казалась полным ничтожеством рядом со спокойной, сдержанной Ингвильдой. Почему-то казалось, что кюна Далла как-то мешает Вильмунду, сыну Стюрмира, быть тем, чем он должен быть, имея на поясе освященный меч конунга,
— Я вижу, ты немного заскучал! — сказал Брендольву Вильмунд. — Смелому скучно сидеть без дела, верно?
Молодой конунг старался держаться бодро и говорить весело, но Брендольв видел, что тот чем-то угнетен, и это наполняло его самого неприятным чувством. Впрочем, чему удивляться? Па месте Вильмунда каждый был бы невесел.
— Я хочу, чтобы ты поехал на Острый Мыс и посмотрел, как там идут дела у моего родича Гримкеля ярла, — продолжал Вильмунд конунг. — А потом тебе следует поехать на восточное побережье и передать Хельги хёвдингу мое приказание: немедленно собирать войско и вести его сюда. Теперь уже ясно, что фьялли и рауды не будут обходить Медный Лес с восточной стороны и восточному побережью ничего не угрожает. Хельгн хёвдинг должен помочь нам отстоять западный берег. Скажи ему об этом. Ты — доблестный человек, и я уверен, что ты сможешь выполнить это дело.
Брендольв помолчал. Ему было неприятно, что его отсылают прочь, хотя бы и с таким почетным поручением. Он хотел что-то сделать сам, а ему досталось только подгонять Хельги хёвдинга, который, по правде говоря, не нуждается в понукании и сам знает, что и когда ему делать.
— Вильмунду конунгу нужны верные люди на восточном побережье, — сказала кюна Далла. — Мы верим в твою преданность и будем рады узнать, что ты женился на дочери Хельги хёвдинга. Тогда мы сможем не опасаться предательства с его стороны. Тогда он не повторит ошибок Фрейвида Огниво.
— Хельги хёвдинг не может быть предателем! — горячо воскликнул Брендольв. Сомнение в чести воспитателя задели его так же сильно, как если бы в предательстве обвинили его самого, и он враждебно глянул на кюну. Он неосознанно считал своим долгом защитить оставшихся за спиной близких от нападок этой женщины, которая так легко предала своего мужа и променяла его на пасынка. — Он смелый, высокородный, доблестный человек! Я уверен, что он уже собирает войско! Просто он не хочет погубить его впустую и ждет, чтобы убедиться… что весь Квиттинг пойдет в бой единой дружиной!
— Он сможет верить в это крепче, когда отдаст тебе дочку и в придачу войско, чтобы ты привел его сюда! — твердо, повелительно сказала кюна Далла. С неженской суровостью она глянула Брендольву в глаза, и он со всей ясностью ощутил, что власть здесь принадлежит именно кюне Далле, хочет он того или нет. — И чем быстрее все это произойдет, тем лучше. Будет хорошо, если ты отправишься в путь прямо завтра. Дорога неблизкая. Фьялли, может быть, сегодня ближе к нам, чем Хельги с его войском!
Брендольв вышел, а кюна Далла провожала его взглядом, равномерно покачивая ребенка. В ее острых глазках светилось скрытое торжество. Вот она и одержала еще одну маленькую, но важную победу, выбила еще один камень из-под ног у своей соперницы. Брендольв пылок и решителен, он мог бы стать серьзной опорой для Ингвильды, если бы та успела его приручить. Кюна Далла была уверена, что точно разгадала замыслы ненавистной гордячки. Ведь склонность суметь других по себе — весьма распространенный недостаток, ему подвержены многие как благородные по духу люди, так и совсем наоборот. Как сказал бы Оддбранд Наследство, вор всех ворами считает. День за днем кюна Далла незаметно и умело разжигала в душе Вильмунда все большую вражду к невесте, которая, обернись все по-другому, могла бы вертеть им так же легко, как Далла. Только, разумеется, к своей собственной выгоде. Нет, Далле не нужна была женитьба Вильмунда и рождение его детей, которые преградят дорогу к власти маленькому Бергвиду, не нужно было усиление Фрейвида в ущерб ее брату Гримкелю, хёвдингу южной четверти Квиттинга. Ну, и себе самой она приобретет, если все сложится согласно ее замыслам, гораздо более приятного и удобного мужа, чем был старый и грубый Стюрмир по прозвищу Метельный Великан.
Брендольв видел дороги и повеселее, чем получился его путь от озера Фрейра к Острому мысу. Каждый вечер он с трудом находил ночлег для своей дружины: все усадьбы, даже дворы бедных бондов были переполнены постояльцами, в основном беженцами с севера. На Брендольва, знатного человека, приехавшего прямо от конунга, смотрели с тем же вопросом в глазах, с каким он сам смотрел на Вильмунда: когда же все это кончится? Скоро будем драться?
— Мы торчим тут, е этом навозном сарае, спим вповалку, как свиньи! — на одном из ночлегов гался какой-то хёдьд, у которого за спиной осталась сожженная фьяллями усадьба, а на руках было полтора десятка домочадцев. — И еще благодарим богов, что нас пустили жить в старый хлев! А то могли бы остаться зимой в лесу! Дичи уже почти нет, серебро у меня на исходе. Вчера пряжку с пояса продал скоро штаны буду руками держать! Мы угнали особой всю скотину и вот уже съели всех коров и овец. Осталось приняться за лошадей! Так что у нас каждый день — священный праздник!
— Конунг думает собирать войско или ждет, пока мы подохнем тут от голода? — уже безо всякой почтительности подхватил другой, даже не назвав сначала своего имени. — Если мы не вернем наши усадьбы до весны, не посеем вовремя, то я не знаю, сколько из нас увидит следующую зиму! Скорее, никто!
И в ответ Брендольву оставалось только повторять те же доводы, которыми отговаривался Вильмунд конунг, бранить медлительного — или изменчивого — Фрейвида хёвдинга, который не дает войска, обещать скорую помощь восточного берега… А что ему еще оставалось?
— Я, конечно, не в праве давать советы такому знатному человеку, — перед отъездом напутствовал Брендольва хозяин одной из усадеб, носившей смешное название Овсяные Клочья и так же переполненной незваными и невольными гостями, как и все другие. — Да тебе, пожалуй, и нечего бояться. С такой большой дружиной тебя не тронут…
— Кто не тронет? — хмуро спросил Брендольв. В тесном и душном овине, где он и его хирдманы спали чуть ли не на головах друг у друга, он совсем не выспался и чувствовал себя почти больным от усталости.
— Тролли знают их имена, а я и не хочу знать! Между нами и двором Эрлейка Простыни завелись какие-то разбойники. И меня не удивит, если раньше они были добрыми бондами с севера! Ко мне уже приходили люди, которые от них пострадали. Правда, У тебя большая дружина, а их гораздо меньше. Тебе не стоит тревожиться.
Но Брендольв тревожился, хотя и не за себя. Его опасения, с которыми он еще в начале зимы плыл домой от кваргов, начали сбываться во всей полноте. Хозяева усадеб жаловались, что бродяги выгребли все овощи из полевых хранилищ, унесли все сено из лесных сараев. Земля, до которой враги еще не дошли, уже оказалась разоренной. Конечно, на дружину в сорок человек разбойничьи ватаги не смели покушаться, и Брендольв доехал до цели без приключений такого рода, но на душе у него было невесело. Глядя на унылые леса, голые каменистые холмы, меж которыми пролетал его путь на юг, он живо воображал оборванных, голодных, угрюмых людей, которым нужда и отчаяние не оставили другого выбора. Наверняка кто-то сейчас лежит в этих холмах с дубинами и луками, мерзнет, растирает застывшие пальцы, но не смеет развести огня, выжидая, пока поедет добыча послабее и попроще! Здесь-то никто не подумает, что в округе завелись тролли! Тролли завелись в человеческих душах, но это вызывало не возмущение, а горечь. Ибо этих троллей вырастила сама жизнь, и простым возмущением их не изгнать. Сначала надо изгнать из страны захватчиков. А победоносные битвы уходили в сознании Брендольва все дальше и дальше. У квиттов нет войска, нет достойного вождя. А без этого и сам Сигурд Убийца Фафнира ничего не сделает. Это только в сагах герой бывает один… Странно было думать, что совсем недавно, пару месяцев назад, он сам, Брендольв, верил в саги и мечтал о великих подвигах, совершаемых в гордом одиночестве. Вздыхая при виде неприветливых холмистых долин, Брендольв надеялся, что малость поднабрался ума.
На Остром Мысу было полно народу, как будто тинг, собранный здесь осенью, решил никуда не расходиться и переждать до следующего года. Но теперь Брендольва это не удивило. Завидев впереди море, он уверенно повел свою дружину к усадьбе Лейрингов, рода, из которого была кюна Далла. В прошлый раз, когда он ехал на озеро Фрейра, шумливые и заносчивые Лейринги не понравились Брендольву, и он не стал бы искать у них гостеприимства. Но в конце концов сама кюна Далла послала его к ним! Примут, не разорятся!
— Ты откуда и к кому? — грубо спросил какой-то хирдман, когда Брендольв въехал во двор усадьбы.
— Я — Брендольв, сын Гудмода, с восточного побережья! — надменно и зло ответил Брендольв. — У меня есть что передать от кюны Даллы ее брату Гримкелю.
— Гримкеля ярла нет, — не с той наглостью, но хмуро ответил хирдман. — Он собирает войско. Я скажу хозяйке. Пойдем.
Фру Йорунн, к которой хирдман отвел Брендольва, сидела в гриднице среди мужчин, не на высоком хозяйском месте, но совсем рядом с ним. Это была сморщенная, неприятная старуха, и казалось невероятным, что это — родная мать молодой и красивой кюны Даллы. Но глаза ее под морщинистыми темными веками смотрели умно, и Бреяндольв понадеялся, что хотя бы с ней он сможет договориться.
— Ты — Брендольв с востока? — спросила фру Йорунн, пристально глянув на него. — Узнала, узнала. Таких молодцов тут теперь немного, кто еще не боится прямо смотреть людям в глаза. Все теперь только и делают, что бегают и ищут, где бы спрятаться. Отчего ты уехал от конунга? Ему нужны люди.
— Кюна Далла просила меня приехать и узнать, как идут дела у Гримкеля ярла, — учтиво ответил Брендольв. Речь старухи была не веселой, но вполне вежливой, и он немного успокоился.
— Э, лучше бы она позаботилась о чем-нибудь другом! — Фру Йорунн махнула коричневатой морщинистой рукой с золотыми цепями, обвитыми вокруг запястья. — Гримкель ярл собирает войско. Каждого крота надо за шкирку тащить из его норы, а они еще упираются и лапами, и хвостом, и еще кое-чем… Мальфрид! — Старуха запнулась и глянула на женскую скамью в дальнем конце гридницы, где сидели несколько женщин. — Что ты сидишь, как кошка на солнышке? Не видишь, у нас знатный гость, прямо с дороги! Принеси ему нива! Да скажи, чтобы топили баню! Пусть Ульв гонит всю шваль из гостевого дома — нам надо разместить… Сколько у тебя людей? — Она опять обернулась к Брендольву.
— Тридцать восемь, — ответил он. Хорошо, что просить о пристанище не пришлось, но пригласить могли бы и повежливее. Похоже, старая Йорунн считала, что вежливость роду Лейрингов сейчас не по средствам. И так сколько попрошаек приходится кормить!
Высокая худощавая девушка с большими светлосерыми глазами и прямо лежащими светлыми волосами поднесла Брендольву рог с пивом. Красавицей ее назвать было трудно — хорошими, кроме волос и глаз, у нее были только длинные черные ресницы, а нос был некрасивый, да и лоб узковат. Но она была так нарядно, заботливо одета, так величаво, со скрытым кокетством держалась, так многозначительно поглядывала, что невольно думалось: она заслуживает быть красавицей, а значит, достойна соответствующего обращения. И Брендольв, принимая рог, изобразил глазами восхищение ее красотой. Девушка улыбнулась и притворно потупилась. Истинного смущения в ней не было ни капли.
— Это моя младшая племянница, Мальфрид, — пояснила Йорунн. — Самая завидная невеста Квиттинского юга. На ней хотел жениться Внльмунд конунг, да Фрейвид Огниво опередил нас и подсунул ему свою дочку. Так что Мальфрид пока не обручена.
— Сейчас неподходящее время, чтобы говорить об обручениях и свадьбах, — произнесла Мальфрид, но ее взгляд, устремленный на Брендольва ясно говорил иное. По ее мнению, праздновать свадьбу можно даже в горящем доме. Был бы достойный жених. Голос у нее был мягкий, протяжный, чем-то похожий на кошачье мяуканье. Все же она была весьма привлекательна, и Брендольв ощутил какое-то смутное опасение.
— Вот это верно! — ответил он на слова Мальфрид. — Я вот тоже обручен… с дочерью Хельги хёвдинга, и свадьбу решено было справлять на Празднике Дне. Только теперь…
— Теперь никто не знает, что будет с ним завтра, что уж помышлять о Празднике Дис! — сказала Йоруин. — Иди, отдохни с дороги. Потом побеседуем.
Мальфрид больше ничего не сказала, но Брендольв ушел со спокойным сознанием, что он ее предупредил.
Несмотря на гостеприимство старой Йорунн, усадьба Лейрингов Брендольву не понравилась. Он слышал, что на Остром Мысу ее прозвали Вороньим Гнездом, и уже понял почему. Здесь было слишком много народу, как и везде, но ни в ком не было согласия. Даже сами постройки лепились вокруг большого хозяйского дома с прихотливой нелепостью. Рабы ссорились с рабами, хирдманы — с хирдманами, все вместе обижались на хозяев, а хозяева бранились друг с другом. Даже в гриднице, куда Брендольва позвали ужинать, его поджидало приключение.
— Это еще кто такой? Ты чего расселся на моем месте? — рявкнул какой-то здоровенный парень со множеством мелких светлых кудряшек, облаком стоящих вокруг головы. Но это было единственным его украшением: низкий лоб и туповатые самодовольные глазки производили не лучшее впечатление.
— Раз сел, значит, имею право! — резко, обиженный наглым выпадом, — ответил Брендольв. — Или ты по утрам мотаешь здесь шерсть [41]? Попробуй, столкни!
— Я тебя не столкну, я тебя по стенке размажу! — завопил пышноволосый. — Навалило тут попрошаек, да еще и таких…
Со сжатыми кулаками он бросился к Брендольву, Брендольв вскочил, готовый защищаться, уже зная, каким приемом отразит первый натиск, уже видя его и свои движения как свершившиеся… И вдруг кто-то тонкий и легкий, желтовато-белый, звенящий и льющийся, с пронзительным визгом бросился между ними и вцепился в кулаки пышноволосого. Брендольв узнал Мальфрид, одетую в белую рубаху и темно-желтое нарядное платье.
— Аслак! Стой, бычина! Стой, чтоб тебя тролли взяли! — вопила она, с неожиданной силой вцепившись в руки брата (ибо Аслак Облако был одним из ее братьев).
Аслак остановился, попытался ее стряхнуть, потом совсем затих, тяжело дыша и глядя на Брен-дольва с выражением тупой ярости.
— Знала я, что ты дурак, но не настолько же! — ненавидяще шипела Мальфрид, как разъяренная кошка. — Ты на кого полез, медведь безголовый! Да ты ему должен хвалебные песни сочинять! Если бы ума хватало! Не слышал, что мать сказала? Толли тебе в уши наклали? Никогда не слушаешь!
— Пусти! — Аслан тряхнул кулаками, и Мальфрид выпустила его, видя, что он уже успокоился. — Кто это такой-то? Чего мать говорила?
— Глухая колода! Иди отсюда, чтобы я тебя близко не видела! А он будет здесь сидеть! Всегда! Понял?
Не ответив, Аслак пошел прочь. Брендольв смотрел ему вслед, безгранично изумленный. Чтобы хозяин так встречал гостя? Чтобы женщина при всей гриднице такими словами честила мужчину, а он терпел и подчинялся? Как видно, у Лейрингов всем правили женщины. И понятнее делалось желание кюны Даллы, их родственницы, управлять сначала Стюрмиром конунгом, а потом, когда не вышло, сменить его на более послушного Вильмунда конунга.
— Не обращай внимания. — Мальфрид уселась рядом с Брендольвом и махнула рукой вслед уходящему Аслану. — Он дурак. Йорунн хотела женить его на Ингвильде, Фрейвидовой дочке, а ее перехватил Стюрмир конунг для Вильмунда. Вот он теперь и обиделся.
Этот придурок хотел жениться на Ингвильде! При мысли об этом Брендольв покраснел от досады, чувствуя, что в этом случае без раздумий убил бы Аслана. Не ради своей выгоды, а просто чтобы не владел тем, чего не достоин.
Весь остаток вечера Мальфрид сидела рядом с Брендольвом, наливала ему пива, пила из его чаши и развлекала его как могла. Брендольв разглядел, что она не так юна, как казалась с первого взгляда — пожалуй, она была даже года на два постарше его. Смеялась она громко, но как-то неестественно, держалась свободно, но Брендольву чудилась в ее светлых, временами томных глаза глубоко скрытая тоска и неуверенность. Все ее поведение говорило о том, что общество чужих мужчин для нее давно привычно, но все же Брендольв был польщен тем, что из всех гостей хозяйская дочка выбрала именно его. Маленький тщеславный тролль в его душе раздулся от гордости и затолкал тревожные раздумья подальше.
Назавтра Брендольв попробовал завести с фру Йорунн разговор о сборе войска, но она опять махнула рукой.
— Откуда я знаю, как там у Гримкеля и Тюрвинда идут дела? Пусть мужчины собирают войско, ведь на что-то же они годны! А когда соберут, тогда и посмотрим. Не забивай себе голову раньше времени. От раздумий доблесть усыхает. Ты не знал? Иди лучше поболтай с Мальфрид.
Брендольву не очень хотелось болтать с Мальфрид, но другого дела не находилось. Прошло три дня, и он обнаружил, что Острый Мыс поразительно похож на озеро Фрейра. Здесь тоже толкалось множество народу, который и хотел, и мог бы что-то сделать, если бы кто-нибудь собрал его силу и направил в нужное русло. Но кто? От Вильмунда конунга Брендольв уже ничего хорошего не ждал и надеялся только на Гримкеля яр-ла. Может быть, брат кюны окажется достойным вождем?
— А что, у вас на востоке большая усадьба? — время от времени принималась расспрашивать его фру Йорунн. — Сколько у вас скота? А дружину держите большую? А сколько земли засеваете? Это все далеко от усадьбы? А бондов в округе много?
Брендольв отвечал даже с удовольствием, мысленно уносясь в родные места. Усадьба Лаберг, ее поля и горные пастбища, вехи на берегах, по которым ищут места рыбных ловов, и каменные пло-щадки на прибрежных скалах, после удачного лова засыпанные сохнущей рыбой — все зто он видел как наяву и невольно стремился туда, хотя и понимал, что попасть домой доведется нескоро.
— А Хельги хёвдинг такой же богач? — как-то спросила Йорунн. — А ты, значит, обручен с его дочкой?
— Да. — Брендольв кивнул, Хельга почему-то помнилась ему такой, к какой он привык еще в детстве, маленькой резвой девочкой. Ее новый взрослый образ, в котором он наблюдал ее только месяц, побледнел в его памяти.
— Небось, вас еще с детства обручили? — прищурившись, спросила Йорунн.
— Нет. Совсем недавно, вскоре после йоля. Мы… Мой отец немного повздорил с Хельги, а потом они помирились и решили…
— Ясно, ясно! — Старуха затрясла головой, — Ну, недавнее обручение большой силы не имеет. Никто не удивится, если ты выберешь другую.
— Какую другую? — Брендольв вытаращил глаза в показном изумлении, но имел сильные подозрения — какую.
— Да хотя бы нашу Мальфрид! — прямо ответила старуха и покосилась в сторону женской скамьи.
Мальфрид сидела в самой середине, как невеста, нарядная, убранная золотом, прямая и величавая, с замкнутым и гордым лицом, словно через всю гридницу слышала, о чем тут идет речь.
— Моя племянница знатнее родом, чем дочка Хельги Птичьего Носа, — продолжала Йорунн. — Она — сестра самой кюны, тетка будущего конунга! Такое родство на дороге не валяется! Ее хотел взять в жены Вильмунд конунг, только Фрейвид Огниво, чтоб его великаны взяли, помешал! Такая жена прибавит тебе немало чести! Я не хочу отдать ее кому попало, а ты, я вижу, достойный человек. Подумай, что я тебе сказала!
С этими словами Йорунн ушла, не дав Брендольву ответить, и через мгновение уже громко бранила кого-то за другим столом. Ошеломленный Брендольв слушал, чувствуя, что находится под властью суровой и решительной старухи почти так же, как и тот хирдман, что сейчас жалобно выкрикивал оправдания. В душе его смущение мешалось с возмущением. Ему предлагают нарушить слово, расторгнуть обручение безо всякой вины Хельги хёвдинга — нет, это недостойно! Правда, Лейринги знатнее, это верно, и родство с конунгом — не пустые слова…