Дворецкая Елизавета. Щит побережья

   — Скажи лучше, где Стюрмир конунг! — не слишком вежливо встрял в их беседу Даг. У него не было сил ждать, пока два друга наговорятся. — Он хотя бы жив?
   — Не умеешь ты, ясень копья, ценить хорошие кеннинги! — упрекнул его Сторвальд. — Впрочем, тебе же хуже. А кеннинг замкнут сам на себя, так что я не знаю, кто составит лучший… А Стюрмир конунг был жив, когда я шел на берег. Если с тех пор не съел чего-нибудь не того… А зачем он вам?
   — Это мы с тобой всю жизнь живем безо всякого конунга и прекрасно обходимся! — пояснил Эгиль и покровительственно обнял друга за плечи. — А обычным людям конунг необходим. Квитты беспокоются, не потерялся ли их Метельный Великан. Они даже… Хм! — обернувшись, Эгиль оглядел толпу слэттов, которые вовсю потешались над их беседой, и решил: — Об этом потом. И правда будет неплохо, если ты поможешь Дагу его найти. Впрочем, умнее сначала найти место, где нас покормят…
   — Я не голоден! — Даг с досадой отмахнулся. — Возле конунга и нам найдется место. Только где он сам?
   — Он живет со своими людьми вон там, в Волчьих Столбах! — Обернувшись к поселению, Сторвальд махнул рукой куда-то в скопление домов. — Это гостиный двор для квиттов. Хильмир конунг приказал всех оттуда выселить, когда мы приплыли.
   — Ты нас проводишь? — нетерпеливо требовал Даг. Ему хотелось поскорее увидеть конунга и убедиться, что тот жив и невредим. Было что-то странное в том, что всех остальных это нисколько не занимает.
   — Я могу проводить вас к Волчьим Столбам. — Сторвальд кивнул. — Но, когда я шел на берег, мне попался Стюрмир, который шел куда-то в кузнечные ряды. Если вы торопитесь, лучше поискать его там.
   — Какие ряды? — не понял Даг.
   — Где живут кузнецы… — объяснил Сторвальд и спохватился. — Ой, Тюр меча! Ты, наверное, никогда не видел больше одного кузнеца зараз? Понимаешь, кузнецы — это когда не один, а много одинаковых.
   Даг посмотрел на него с недоумением, а Эгиль хлопнул Сторвальда по плечу:
   — Перестань! Его род повыше нашего с тобой, и не надо над ним смеяться. Он вовсе не так глуп, просто он впервые видит столько народу и столько домов разом. Он чуть-чуть подрастерялся, но это скоро пройдет. Вспомни, как ты сам в первый раз сюда попал. Ты тоже выглядел не слишком-то расторопной жабой!
   — А! Тогда прости! — Сторвальд тряхнул головой, намекая на поклон, но без следа настоящей почтительности.
   Вообще он был каким-то странным. Таким странным, что Даг не спешил на него обижаться. Теперь он разглядел, что левый глаз Сторвальда чуть-чуть косит наружу, и это придает подвижному и умному лицу выражение двойственности, точно в одном человеке уживаются два разных существа. Одно — внешнее, а второе только выглядывает из этого косящего глаза, как из окошка. И с этим вторым надо быть поосторожнее…
   — Вы надолго? Будете у берега стоять или нужно место в сарае? — деловито спрашивал какой-то толстый слэтт, коротко остриженный, как раб, но богато одетый и с тяжелой связкой ключей на животе.
   Даг молчал, не понимая, кто это и чего хочет, а Сторвальд быстро ответил:
   — Место нужно, но это гости Стюрмира конунга. А значит, за них тоже платит Хильмир конунг. Понятно? Ключ потом пришлешь в Волчьи Столбы. Пошли! — Он обернулся к Дагу и повел его куда-то прочь от моря.
   Это только с моря казалось, что постройки разбросаны по берегу в тесноте и беспорядке. Тесноты и правда хватало, но вскоре Даг обнаружил, что пройти здесь все-таки можно. Сторвальд и Эгиль шагали впереди, болтая без умолку и громко смеясь, Даг шел за ними, стараясь не отстать. Позади него гордо вышагивал Вальгард, держа на плече свою могучую секиру на длинной рукояти. Вид у него был весьма воинственный и грозный, и слэтты посматривали на него с мимолетным любопытством — но и только. Должно быть, тут видали и не таких.
   Море осталось позади, теперь со всех сторон теснились усадьбы и избушки самого разного размера и вида. Везде толпился народ: одни куда-то спешили, другие, наоборот, стояли возле дверей и ворот, разговаривали, разглядывали проходящих. На себе Даг тоже ловил любопытные взгляды, и ему было от них неуютно, но никто не обращал на него особого внимания. Конечно, Дагу и раньше случалось бывать в больших скоплениях народа — каждую весну неплохая толпа собиралась на Поле Тинга, а каждую осень он вот уже пять лет плавал вместе с отцом на Острый мыс, на тинг всех квиттов. Но там, по крайней мере, были знакомые лица, а те, кого он не знал, знали его — сына Хельги хёвдинга с восточного берега. Здесь же его никто не знал и знать не хотел. Даг чувствовал себя маленьким, потерянным. Ему почти не верилось, что он сумеет найти Стюрмира конунга. Мыслимое ли дело — разыскать в такой толпе одного-единственного человека, даже если он конунг!
   Но, как известно, мастеру любое дело по плечу. Пока оставалось невыясненным, хорошо ли Сторвальд Скальд складывает стихи, но искать дорогу в Эльвенэсе он несомненно умел. Не прерывая оживленной беседы, он вел Эгиля и его спутников из одной улочки в другую, словно тут был его дом родной. Многие из встречных приветствовали его, окликали, махали рукой, женщины улыбались ему. Они с Эгилем выглядели забавно: один высокий, стройный, нарядный, а второй широкий, грузный, одетый в косматую накидку и кожаные штаны — почти как рыбак или охотник. Но никто не удивлялся этой паре — Эгиля здесь тоже знали.
   — Что же ты не приплыл к нам на Середину Зимы? — окликали его то здесь, то там. — У нас были такие пиры! Наследник о тебе вспоминал! Говорят, он хочет заказать корабль!
   — Вы не видали Стюрмира конунга? — время от времени спрашивал Сторвальд.
   И ответы сыпались со всех сторон:
   — Он шел вон туда, за дом Гудрун Ворожеи… Я видел, он выходил от старого Кольскегга… Да ты помолчи, это был не он, а один купец из вандров, они просто похожи! Поищи у Ари, вон его дом… Я точно знаю, я его только что видел у Гисля Серебряного. Можешь мне поверить!
   — Попробую! — весело ответил Сторвальд и, обернувшись, подмигнул Дагу: — Держись, сын хёвдинга! Сейчас увидишь своего ненаглядного конунга!
   Даг покачал головой. Его задевало, что слэтты говорят о конунге так буднично, точно они все тут ровня ему.
   Гисль Серебряный жил в довольно большом доме, который стоял на отдельном дворе в окружении нескольких хозяйственных построек. Но ворота стояли раскрытыми нараспашку, и даже стучать не пришлось. Никто не спросил, кто и откуда, лишь кто-то из челяди крикнул несколько слов в сени. А Сторвальд сам знал, куда идти: никого ни о чем не спрашивая, он уверенно поднялся на крыльцо и прошел через сени в покой. Даг, Вальгард и еще трое хирдманов, которых он взял с собой, потянулись следом.
   В сенях Даг в первое мгновение вздохнул с облегчением. Наконец-то он оставил позади толкотню и шум: тут было просторно и почти тихо. Но вот Сторвальд открыл дверь в покой, и оттуда вырвался резкий, уверенный, знакомый голос. Даг вздрогнул: это был голос Стюрмира конунга.
   Конунг квиттов Стюрмир, по прозванию Метельный Великан, стоял возле стола, на котором были разложены какие-то вещи, тускло блестевшие серебром в полутьме покоя. Конунг ничуть не изменился за те три месяца, что провел здесь: так же буйно разметались по широким плечам полуседые, густые, плоховато расчесанные пряди волос, так же сквозили в каждом движении сила и нетерпение. Красное морщинистое лицо конунга сейчас было еще краснее от досады. Уперев руки в бока, он настойчиво спорил о чем-то с таким же рослым и плечистым слэттом, который стоял напротив него.
   Пожалуй, этот слэтт был настоящий великан. Его широченная грудь напоминала бочку, а руки — бревна. Светлые волосы были тщательно заплетены в косу, как носят все слэтты, лицо с крупными решительными чертами обрамляла небольшая рыжеватая, как бывает у светловолосых, бородка. Хмуря брови, он сверлил глазами Стюрмира и с нетерпением выжидал, когда можно будет вставить слово.
   — Все знают: если я чего-то хочу, я всегда добиваюсь! — горячо и напористо восклицал Метельный Великан, и Дагу стало не по себе, хотя гнев конунга предназначался вовсе не ему. — Я первым увидел эту вещь, и она будет моя! Не родился еще такой человек, которому я уступил бы!
   — Я пришел сюда намного раньше тебя, и никому еще на этом берегу не уступал Рагнвальд Наковальня! — яростно отвечал великан-слэтт, вклинившись в первую же заминку. — Что там о тебе знают твои квитты — это их дело! А здесь, в земле слэттов, мой род не уступит никому! И тот, кто хочет перейти мне дорогу, сначала должен будет меня сдвинуть! А это не так уж и легко!
   — Я сдвигал и не такие горы! — не отступал Стюрмир. — Видывал я и не таких великанов, у которых на деле оказывалась глиняная голова и сердце кобылы!
   — Посмотрим, из чего сделана твоя голова! — рявкнул слэтт и схватился за рукоять меча.
   Стюрмир мгновенно повторил это движение, у Дага оборвалось сердце. Первый его порыв был броситься на помощь конунгу, но он не посмел вмешаться.
   К счастью, здесь нашелся кое-кто посмелее. Сторвальд решительно бросился вперед и встал между противниками, оттирая плечом Стюрмира и придерживая руку слэтта.
   — Стойте, стойте! Опомнитесь! Рагнвальд! Наследник тебя не похвалит за такую удаль! И конунг не будет рад! Вы нашли не слишком подходящее место для поединка! — приговаривал он. — Подумай, Рагнвальд, что о тебе станут говорить уже сегодня! Надо быть сдержаннее! А ты, конунг, прибереги свой меч — для него найдется лучшее применение!
   Стюрмир конунг с досадой отвернулся. Рагнвальд убрал руку с рукояти меча. Стоявший по другую сторону стола лысоватый темнобородый человечек вздохнул с облегчением. Как видно, это был сам хозяин дома, Гисль Серебряный.
   — Из-за чего ссорятся такие почтенные люди? — осведомился у него Эгиль. Вид у корабельщика был бодрый и оживленный, словно все это происшествие, так напугавшее Дага, ему доставило одно удовольствие.
   — Стюрмир конунг увидел у меня эти застежки. — Гисль показал на стол, где лежали, среди прочих украшений, две наплечные женские застежки, выкованные в виде воронов с распростертыми крыльями ^[27]. — А доблестный Рагнвальд как раз зашел и тоже захотел их купить. Я уж не знал, что делать! — пожаловался Гисль, опасливо поглядывая на обоих знатных покупателей. — Хотел даже послать кого-нибудь за Наследником — кому еще под силу усмирить двух таких людей?
   Застежки и впрямь были хороши — черненое серебро украшали тонкие узоры из напаянной проволоки, в глаза одной вороньей головы были вставлены зеленые камешки, в глаза другой — красные. Те и другие красиво и загадочно мерцали, как живые. Соединялись застежки тремя толстыми серебряными цепочками разной длины и искусной работы, тоже разного вида. Все вместе тянуло на… весом марки три, а цену работы Даг не взялся бы определить. Но показаться с такими застежками на платье не стыдно даже жене конунга!
   Впрочем, он приплыл сюда не для того, чтобы любоваться женскими украшениями.
   — Здравствуй, конунг! — Кашлянув, чтобы прочистить горло, Даг шагнул вперед. — Ты узнаешь меня?
   Стюрмир нахмурился, взглянул ему в лицо, потом кивнул:
   — Даг сын Хельги! Узнаю! Мы не так уж давно виделись, хотя мне порой кажется, что я уже год сижу здесь, в Эльвенэсе!
   — Квиттам тоже кажется, что тебя нет уж слишком долго! — смелее заговорил Даг, подбодренный тем, что конунг его узнал. — Меня привело сюда желание увидеть тебя.
   — Я бы рад был вернуться скорее! — с досадой ответил Стюрмир, и видно было, что он много и часто думал об этом. — Но тут у слэттов… — Он обернулся к враждебно молчащему Рагнвальду, потом махнул рукой. — Здесь так же трудно добиться толка, как сплести сеть из гнилой соломы!
   — Я хотел бы поговорить с тобой, — продолжал Даг. — Я привез новости, которые тебе покажутся занимательными.
   — Да? — Стюрмир двинул бровями. — Какие же? А впрочем, — он снова оглянулся на Рагнвальда, — будет лучше, если мы поговорим в другом месте. Идем!
   Не прощаясь, он зашагал прочь из дома. Даг, Вальгард и его хирдманы поспешили за ним, а Эгиль и Сторвальд остались у Гисля и живо переговаривались, глядя вслед ушедшим.
   В душе Дага царило смятение: он был рад, что так быстро и легко нашел конунга живым и невредимым, но чувства облегчения не было. Угрюмое, озабоченное лицо Стюрмира, враждебность Рагнвальда Наковальни, который даже не кивнул ему на прощание, отстраненное любопытство слэттов, провожавших их беглыми взглядами — все говорило о том, что конунгу здесь приходится нелегко. И долгожданная встреча с ним не исправила разом всех бед, как он по-детски надеялся в глубине души.
   Щит получился на славу. О таком стоит сложить «щитовую песню» ^[28], и не одну. Агнар Оружейник хорошо знал свое ремесло. Большой, круглый, обтянутый ярко-красной кожей, в небольшом покойчике, где жил Агнар, щит сразу бросался в глаза. Если повесить его в гриднице на резной столб возле почетного сидения, так, чтобы на него падал свет очага, то гости весь вечер будут им любоваться. И занимающий сидение под щитом покажется им словно Один, освещенный лучами солнца.
   Крупный умбон в середине щита был украшен тонкой чеканкой, а по красному полю вокруг умбона располагались серебряные фигурки, из которых складывались узнаваемые картины. Вот мужчина с маленькой острой бородкой и женщина в платье с крупными застежками на груди стоят в тени огромного дерева — это Ливтрасир и его жена Лив спасаются в роще Ходдмимир от обломков разрушенного мира. Но напротив уже сияет солнце — дочь погибшей богини Суль снова вывезла его в колеснице по обычному, давным-давно и навсегда установленному богами пути. Чуть пониже девы солнца стоят двое мужчин, одинаково могучих, держащихся вдвоем за огромный молот — Моди и Магни, сыновья Тора, приняли Мйольнир, наследство отца. С другой стороны охотник Видар вонзает меч в широко, от земли до неба, раскрытую пасть Фенрира Волка — вот-вот хлынет черная река волчьей крови и погибнет убийца богов. В самом низу щита распростер крылья улетающий дракон, а под крыльями его виднеются крохотные фигурки людей. «Нидхёгг умерших уносит под перьями — скрыться теперь ему время пришло…»
   — В общем, «Горе забудется, Бальдр возвратится», — произнес Хеймир сын Хильмира, по прозвищу Наследник. — Что же ты наделал, Агнар? — Подняв глаза, он посмотрел на оружейника, который настороженно, скрывая волнение, ждал, как сыну конунга понравится его работа. — Ведь конунг просил тебя изобразить на щите Гибель Богов. Поединок Тора и Змеи Мидгард, схватку Одина с Волком… А здесь…
   — А здесь я изобразил то, что будет вслед за всем этим! — торопливо закончил сам Агнар. Это был немолодой человек, с мягкими кудельками седых кудрей вокруг загорелой лысины, с крупным широким носом на мягком лице. Невысокий, толстоватый, он сам напоминал сварт-альва, и его необычайное мастерство только усиливало сходство с подземными кузнецами.
   — Ведь это гораздо важнее! — горячо убеждал Агнар, видя, что Наследник не возражает, а слушает его, чуть прищурив глаза по своей привычке. Он часто так делал, словно оберегая взор от лишнего беспокойства, но те, кому случалось заглянуть ему в глаза, встречали острый, умный, внимательный взгляд. — Гораздо важнее не как погибнет мир, а как он потом воскреснет! Ломать и губить — нетрудно! Любой слабоумный дурак может разрушить прекрасную вещь и треснуть по голове того, кто ее сделал. Но этот подвиг не стоит того, чтобы слагать о нем стихи и резать на камне! А вот попробуй сделать хорошую вещь! Попробуй вырастить и выучить настоящего мастера! Такие подвиги совершают без шума, и их мало кто замечает! Вот я и хочу, чтобы люди задумались об этом! Гораздо важнее, не как все сломают, а как потом построют новое!
   — Я понял тебя! — Хеймир улыбнулся его горячности и кивнул. Он не имел привычки горячиться из-за чего бы то ни было, но в целом был согласен с рассуждением оружейника. — Я повешу этот щит возле моего места. Мне он нравится.
   — Многие люди обрадуются, если ты повесишь возле твоего места именно такой щит! — заметил Агнар и многозначительно двинул полуседыми бровями. — Те, кто не хочет ввязываться в эту глупую войну на Квиттинге. Конечно, доблестные воины вроде Рагнвальда Наковальни обрадуются меньше, но я надеюсь, что их будет не очень много.
   — Хеймир! Ну, Хеймир! Послушай! — Семилетняя племянница, Сванхильд, уже некоторое время пыталась привлечь внимание Хеймира и наконец задергала его за рукав. — Наследник!
   — Ну, чего тебе? — Хеймир обернулся. Прозвище настолько прочно к нему прилипло, что даже маленькая девочка воспринимала его как второе имя своего родича.
   — Говорят, приплыл какой-то чудесный корабль! — торопливо заговорила Сванхильд, радуясь, что брат матери наконец-то ее заметил. — Говорят, у него на носу жаба! Жаба с рогами!
   — Этого не может быть! — Хеймир негромко засмеялся и качнул головой. — Таких не бывает!
   — Пойдем посмотрим! — упрашивала девочка. — А вдруг бывает!
   — Позови маму, — предложил Хеймир, которому сейчас не хотелось идти на пристань.
   — А мама опять ждет Скальда, — наябедничала Сванхильд и обиженно надула губки. — Она не захочет. Он всегда по утрам приходит.
   «И по вечерам тоже», — мысленно дополнил Хеймир.
   — Иди сюда, посмотри, какой красивый щит сделал дядя Агнар, — предложил он вслух и посадил девочку к себе на колени, чтобы и она поглядела на отделку щита. — Вот мы повесим его на столб в гриднице, и про него скажут, что он освещает собой весь дом!
   — А кто это? А почему они..? — Сванхильд мигом занялась, водя пальчиком по серебряным фигуркам и невнимательно выслушивая объяснения Агнара.
   Хеймир слегка покачивал племянницу на коленях и тихо посвистывал, думая о своем. Сванхильд была удивительно хорошенькой девочкой — круглощекой, румяной, с ясными глазками, с золотистыми колечками волос на гладком лобике. До женского платья она еще не доросла, и Альвборг, старшая сестра Хеймира, наряжала ее в две-три рубашки одна красивее другой, украшенные то вышивкой, то ленточками шелка, то золотой тесьмой. Все это она шила и вышивала сама, поскольку любила рукодельничать и гордилась собственным искусством. Особенно весело ей было сидеть за шитьем в последние месяцы, когда рядом с ней сидел Сторвальд Скальд… Вот, даже девочка и то заметила. Надо будет все же поговорить с Альвборг. Хеймир не ждал богатых плодов от такого разговора, но все же надо попытаться обратить ее мысли в другую сторону. Конечно, Альвборг — вдова и сама распоряжается собой, но сейчас неподходящее время для сплетен.
   — Наследник! Ты здесь! Я так и знал! — Из сеней заглянул один из конунговых хирдманов. — Как пошел слух, что Агнар закончил, так я и знал… Так вот что! — сам себя перебил он. — Говорят, к Стюрмиру приплыли квитты. Там квиттинский корабль, и с ними Эгиль Угрюмый. У него такой потешный корабль — с рогатой жабой на штевне. Это какой-то новый…
   — Я же говорила! — закричала Сванхильд и заболтала ножками, требуя свободы. Хеймир мигом спустил ее на пол. — Я же говорила, что там рогатая жаба, а ты не верил!
   — Что за квитты? — Хеймир посмотрел на хирдмана. — Кто-то знакомый есть? Это люди его сына?
   Тот пожал плечами, почесал в затылке:
   — Я толком не знаю. Знакомых вроде не видели. Их встретил Сторвальд Скальд и сразу повел к Стюрмиру. Я решил тебе сразу сказать, а там уж не знаю.
   — Молодец! — одобрил Хеймир. — Собери еще трех-четырех человек, возьмите Гутхорма и идите к Стюрмиру. Пусть Гутхорм расспросит, что за гости и не нуждаются ли в чем.
   Хирдман кивнул и вышел. Хеймир поднялся на ноги и стоял возле стола, задумчиво поигрывая серебряной цепью у себя на груди. Вернее, одной из трех или четырех серебряных цепей разной длины, толщины и вида, которые висели у него на шее, путаясь в длинном, белом с желтизной мехе накидки. Эта накидка была выкроена из шкуры настоящего белого медведя и служила неоспоримым доказательством того, что такие звери действительно существуют. Молва утверждала, что Хеймир Наследник сам и убил медведя, выдержав жестокий бой. Сам Хеймир это отрицал, но почитателей его доблести это не смущало. Не убил? Ну и что? Убил бы, если бы встретил!
   Слэтты Эльвенэса очень гордились сыном своего конунга и звали его Наследником как бы в ожидании тех времен, когда он станет конунгом. На нынешнего конунга Хильмира, спокойного, трезвого и рассчетливого, им тоже не приходилось жаловаться, но его сын многим казался молодым богом. Он был высок, строен, красив, и диковинная накидка из шкуры белого медведя выделяла его в толпе, казалось, для того, чтобы восхищенному взгляду было легче его отыскать. Длинные русые волосы он не заплетал в косу, а просто связывал в хвост — густые пряди лежали так красиво и сами собой завивались на концах в колечки. На висках Хеймира уже в двадцать пять лет серебрилась ранняя седина, и слэтты воспринимали ее как знак необычайной мудрости. Хеймир действительно был очень умен и потому нисколько не гордился тем преклонением, которое его окружало. Его гордость была более глубокого свойства: сам он настолько несокрушимо верил в превосходство своего рода и ума, что ему не требовалось доказывать это превосходство кому-то, в том числе и самому себе. Его отличало непринужденное и уверенное достоинство, которое не мешало ему быть приветливым и дружелюбным даже с простолюдинами. Знатные люди признавали его первым в своей среде, простой народ боготворил. Хеймир Наследник воплощал в себе сердце Эльвенэса, был живым талисманом, охраняющим покой и благоденствие слэттов.
   — Так что — прислать в гридницу? — спросил Агнар, положив ладонь на щит. — Или ты захочешь сначала его испытать?
   — Я не сомневаюсь, что его прочность не уступает его красоте. Ты хорошо поработал, Агнар. — Хеймир одобрительно кивнул. — Этот щит станет настоящим светилом нашего дома. А свет понадобится уже скоро. Я думаю, этим гостям Стюрмира надо будет устроить пир. Так что пошли его сейчас же в гридницу и скажи, чтобы повесили возле моего места.
   Попрощавшись, Хеймир вышел из домика. Трое хирдманов, ждавшие его на дворе, вскочили и пошли следом. Наследник негромко насвистывал, что служило признаком задумчивости, и никто не спросил, как ему понравился щит. Сванхильд прыгала рядом, норовя скакать на одной ножке и изредка хватаясь за руку дяди, и Хеймир шел неспеша, чтобы она успевала. Торопиться пока что некуда. Эти квитты только сейчас приплыли, значит, им нужно время на беседу со Стюрмиром. Может быть, у них и нет никаких особенных новостей. Хотя в стране, где идет война, новости есть всегда. Да такие, что лучше бы их не было. Наверное, и квитты наконец заметили, что их конунг уж слишком здесь загостился. Так или иначе, их приезд должен что-то изменить. Затягивать с ответом дальше — невозможно. Придется принимать какое-то решение.
   Перед воротами конунговой усадьбы и на широком дворе толпился народ, но, завидев белую накидку Наследника, все расступались. Перед крыльцом навстречу ему бросилась Хвита, молодая рабыня, приставленная к Сванхильд.
   — Вот ты где! — Девушка всплеснула руками. — Наследник, ну зачем ты взял ее с собой! Мы ее искали, искали…
   — Где конунг? — спросил Хеймир, передавая Хвите руку девочки.
   — В покое. — Рабыня махнула рукой в сторону дома. — А госпожа Альвборг собралась на берег. Говорят, пришел какой-то чудесный корабль…
   Хеймир кивнул, подтверждая, что ему это известно, и пошел к дверям дома.
   Конунг слэттов Хильмир не любил шума, и потому в его доме было несколько небольших задних покойчиков, куда никого не пускали без особого зова. В гриднице хохотали хирдманы, но Наследник прошел через нее, лишь одним ухом по привычке ловя обрывки разговоров. «… говорю тебе, такое копье и двух хороших ударов не… а тут он вылезает, весь в каше, а тут ее муж… они еще на прошлом тинге жаловались, что Орм Косой…» Ничего нового. Мельком Хеймир глянул на резные столбы, которыми было ограждено его место напротив отцовского — на одном из них уже сегодня будет висеть новый щит. И намекнуть бы Сторвальду Скальду насчет щитовой песни — самому до вечера не успеть, будет не до того… На квиттов это должно произвести впечатление. У них нет таких искусных мастеров, как Агнар Оружейник. У них вообще мало что есть, кроме знаменитого Волчьего Камня в святилище Тюрсхейм и залежей железной руды в горах и долинах. И ради этого ввязываться в войну с Торбрандом Троллем, который, что про него ни говори, еще ни разу не был побежден? Хугин и Мунин!
   — Ну, как там мой щит? — осведомился Хильмир конунг, завидев входящего сына. Ради этого он даже оторвался от тавлейной доски, за которой сидел с Фридгейром, старым воспитателем Наследника.
   Конунг Хильмир был невысок ростом, но плотен и любил одеваться ярко, чтобы придать своей фигуре внушительность. Голова его наполовину облысела, и простиравшийся до самого затылка лоб придавал конунгу вид очень мудрого человека. Сзади вились красивые, темные, полуседые кудри. Брови Хильмира конунга оставались черными, но борода почти совсем поседела. (Хильмир конунг женился не очень молодым, и сейчас ему было уже за шестьдесят зим.) Рядом с черным мехом накидки из говорлинских соболей белая борода смотрелась красиво и благородно. В семье конунгов Слэттенланда умели себя показать.