Страница:
— Но если бы она была сильно обижена на нас, то не стала бы искать здесь убежища, — сказал Даг. — Наверное, она знает, что мы ее друзья. Все не так плохо, если вдова Стюрмира верит нам.
Он очень хотел утешить отца и утешиться сам, потому что полностью разделял его чувства. Пожалуй, стыд и горечь Дага были даже сильнее: умудренному годами и опытом отцу легче было искать спасения в доводах рассудка, а в восемнадцать лет особенно трудно знать, что жизнь началась с… осторожности, благоразумия, отступления, предательства, трусости… Каждый скажет по-своему. Даг призывал на помощь воспоминания о пожаре Волчьих Столбов, но тинг в Хравнефьорде, на котором он молчал, был позже и заслонил своим позором доблесть, проявленную где-то за морем. Да и куда ему было деваться там, в Эльвенэсе, кроме как проявлять доблесть? Разве что сесть на землю и заплакать. До такого он, спасибо норнам, еще не дошел…
— На твоем месте, хёвдинг, я принял бы ее в своем доме, — спокойно посоветовал Хеймир. Он учтиво ждал, пока все родичи хозяина выскажутся и позволил себе опередить разве что Хельгу. — Обижена она или нет — обида пройдет, потому что кюнс Далле больше некуда деваться. Она не очень-то хочет попасть к фьяллям. А вот тебе гораздо удобнее будет держать ее и ее ребенка у себя на глазах. Ее сын — не мелкая рыбка. О нем стоит подумать.
— И, если ты окажешь ей гостеприимство, люди перестанут упрекать нас в боязливости, — подвела итог фру Мальгерд. — Ведь Торбранд конунг тоже понимает, что о сыне Стюрмира стоит задуматься. Возможно, он захочет его получить. И принявшего Даллу у себя дома никто не назовет трусом.
— Только боюсь, что она не прибавит нам удачи, — тихо сказала Хельга.
— Если она не будет принята здесь, то неудачи у нас прибавится наверняка, — заметил Хеймир.
В глазах Дага отразилось полное согласие, и Хельга больше ничего не сказала. Она сама не знала, почему несколько месяцев назад с такой готовностью привела в дом Атлу, бедную бродяжку со злыми и насмешливыми глазами, а сейчас не хочет принять вдову конунга с маленьким сыном. Кюна Далла была живым воплощением несчастья квиттов. Хельга знала о ней очень мало, но предчувствие открыло ей ту самую истину, которую подсказал бы и разум, если бы она знала обо всем, что натворила кюна Далла, движимая хитростью и себялюбием. Хитрость без ума и совести деятельна и опасна, она роет могилу самой себе, но нередко утягивает с собой туда ум и благородство.
Во время последнего перехода «Рогатую Жабу» сопровождали дымовые столбы на берегу — каждый дозор, мимо которого она проплывала, подавал условленный знак. Когда корабль показался в горловине фьорда, Хельга узнала об этом одной из первых и сразу кинулась в гридницу, где сидели мужчины. О кюне Далле она совсем забыла; мысль о том, что Брендольв скова здесь, так захватила ее, что ей хотелось скорее поделиться с кем-нибудь.
— Они едут, едут! — кричала Хельга, опередив Даже вездесущих мальчишек. От волнения она разрумянилась, волосы вились у нее за плечами, как у валькирии в вихре битвы. — «Жаба» входит во фьорд! Наверное, Брендольв тоже там!
Все сидящие в гриднице разом умолкли и переглянулись, Даг поднялся на ноги. Имя Брендольва считалось в Тингвалле почти запретным и сейчас заслонило все остальное.
— Брендольв? — повторил Даг. — Что-то мне не верится, что он посмеет сюда показаться!
— Но ведь он приехал на «Жабе», у него нет другого корабля. Конечно, он будет здесь! Что мы будем делать? — Хельга ломала руки, а сердце ее колотилось так, что она не могла стоять спокойно и металась, как облачко дыма на ветру,
— Держи себя в руках! — настойчиво посоветовал Хеймир побледневшему Дагу. — Терпи! Даже если он и правда приплыл вместе с кюной, сейчас неподходящий случай. Едва ли он сразу уедет куда-нибудь еще, у тебя будет другой случай, получше.
Даг молчал, стиснув зубы, а Хельга переводила тревожный взгляд с Хеймира на брата. Неподходящий случай… для чего?
— Но, может быть, он хочет попросить прощения… — несмело предположила она, умоляюще глядя то на отца, то на Дага, хотя тот не замечал ее взгляда. — Может быть, он понял, как был неправ… Неужели мы не помиримся после всего, что ему довелось пережить? Разве сейчас время для ссор? Вы же сами говорили, что нам нужен мир, чтобы…
— Дело зашло слишком далеко! — спокойно, но непреклонно перебил ее Хеймир, Отец и Даг молчали и не смотрели на Хельгу, — Я не думаю, чтобы он стал просить прощения, а без этого у хёвдинга остается только один путь спасти свою честь…
Хельга перевела молящий взгляд на отца. Хельги хёвдинг пожал плечами.
— Посмотрим, — неопределенно пообещал он. — Посмотрим, как Брендольв себя поведет. Может быть, он тоже сообразит, что сейчас не время для ссор и ему не так уж уютно будет жить в Лаберге, поссорившись с хёвдингом и восстановив против себя всю округу. Может быть, судьба пообломала его гордость.
Но в душе хёвдинг не слишком верил, что все разрешится так легко. А он сам не намеревался во второй раз протягивать руку Лабергу. Теперь их черед проявить смирение и дружелюбие. Он, хёвдинг восточного побережья, больше не собирался приносить в жертву свою гордость. Еще немного — и от нее вообще ничего не останется.
А Даг молчал. Сердце его было на стороне Хельги, жаждавшей примириться с товарищем детства и воспитанником отца, но разум признавал правоту Хеймира: нанесенное в день тинга оскорбление можно смыть только кровью обидчика. И то молчание, которое Хеймир принимал за решимость выполнить свой долг, было вызвано мучительным разладом ума и сердца. Даг стоял между Хеймиром и Хельгой и не хотел, чтобы хоть один из них понял его. Хотя бы до тех пор, пока он не примет решение… А впрочем, разве у него есть выбор?
Когда «Жаба» прошла по Хравнефьорду и приблизилась к полосе прибрежных камней, на берегу уже ждала пестрая толпа. Сюда собрались все жители окрестных усадеб и дворов, все беглецы е Севера и Юга, занявшие землянки на поле тинга. Семья хёвдинга выделялась цветными одеждами, и взгляд Даллы сразу зацепил ее в толпе.
— Кто это? Где хёвдинг? — требовательно расспрашивала она Эгиля, стоя рядом с ним на носу.
— Вон хёвдинг, в зеленом плаще, рядом его мать, а это сын, высокий и прекрасный, как сам Бальдр, — охотно объяснял Эгиль, радуясь встрече с друзьями и заранее улыбаясь во весь рот. — А вон та диса подснежников — его дочь…
— Этот — сын? А я думала, вон тот, в белой накидке, — отозвалась Далла. Ее взгляд дольше всех задержался на фигуре высокого молодого мужчины, который стоял рядом с матерью хёвдинга.
— Это Хеймир ярл, сын Хильмира конунга, — с неудовольствием пояснил Брендольв. — Однако, он здесь загостился. Я думал, он уже давно убежал к себе домой, за море… за обещанным войском.
— Он сказал, что ему нет надобности лично уговаривать каждого слэтта идти в поход! — пояснил Эгиль, понимавший досадливые и ревнивые чувства Брендольва гораздо лучше, чем можно было заметить по его простодушному виду. — О сборе войска позаботится сам Хильмир конунг. А Хеймир ярл остался здесь, чтобы получше закрепить свою дружбу с вашим хёвдингом. Ведь он обручен с его дочерью, а такую невесту не захочешь оставить… Хм!
Эгиль запнулся. Ему было приятно поговорить о Хельге, и он радовался, что ее судьба устроена так хорошо, но вовремя вспомнил о Брендольве и не захотел терзать его. Еще в первый день после отплытия с Острого Мыса узнав, что Хельгу обручили с его соперником Хеймиром, Брендольв молчал целый день и даже ничего не ел. А уж это, по мнению Эгиля, было вернейшим признаком тяжелого томления духа. Того самого, которое хуже любой хвори, так еще Отец Ратей говорил.
Все оставшееся время до берега Далла молчала. Дело оборачивалось хуже, чем она предполагала. Она знала, конечно, что сын Хильмира здесь был, но надеялась, что он уже оправился восвояси. Лучше бы у Хельги хёвдинга гостил Фенрир Волк с Мировой Змеей в придачу! Ведь это Хеймир, сын Хильмира, не позволил восточному побережью дать войска. Стюрмир так восстановил его против себя, пока гостил в Эльвенэсе — это и понятно, если вспомнить, каким чудовищем был покойный конунг, вкушающий славу в Валхалле! И едва ли Хеймир ярл проникнется дружбой хоть к кому-нибудь из рода Стюрмира! Пожалуй, явиться сюда не менее опасно, чем остаться на Остром Мысу…
Но тут Далла одернула сама и себя и упрекнула в трусости. Глупо проигрывать битву, пока она еще не начата. Может быть, Хеймир остыл и не будет мстить за старые обиды женщине и ребенку. В конце концов ей не впервой придется укрощать обиженных мужчин…
«Рогатую Жабу» вытянули на берег и перекинули мостки, чтобы женщины могли сойти с удобством. Далла спустилась первой, держа на руках маленького Бергвида. На ее голове серело вдовье покрывало с короткими концами, скромное платье было сколото бронзовыми застежками с одной-единственной простой цепочкой. На бледноватом лице молодой вдовы отражалась трогательная смесь скрытого страдания и гордости.
Хельги хёвдинг поспешно шагнул ей навстречу.
— Я рад приветствовать тебя невредимой на земле Квиттинского Востока! — заговорил он. — Боги были жестоки к нам, лишив нас конунга, но они сохранили тебя и твоего сына, и мы будем рады оказать вам гостеприимство и дать вам все, в чем вы можете нуждаться…
Хёвдинг говорил торопливо, часто покашливал, чтобы прочистить горло от смущения, лицо его было розовым, и он почти не смотрел на Даллу. А она опустила глаза, чтобы скрыть их торжествующий блеск. Хельги Птичий Нос сам признал себя виноватым перед ней, а значит, здесь никто не скажет, что это она поссорила Стюрмира с Вильмундом, с Фрейвидом… ну и прочие глупости.
— Я благодарю богов, сохранивших невредимым сына Стюрмира конунга — да пирует он весело в палатах Одина! — величаво ответила она. — Я рада найти здесь дружбу. Мне пришлось увезти моего ребенка с Острого Мыса. Я должна сохранить для квиттов законного конунга, и я надеюсь, что здесь он будет в безопасности!
Далла слегка приподняла ребенка, точно намеревалась торжественно вручить его Хельги хёвдингу.
— Однако мне сдается, что сейчас неподходящее время собирать тинг и предлагать ему признать нового конунга, — спокойно произнес рядом чей-то негромкий, но уверенный голос.
Далла вскинула глаза, возмущенная, что какой-то наглец испортил ей так хорошо начатое дело И сердце ее ёкнуло: она встретила умный, проницательный, чуть насмешливый взгляд темно-серых глаз Хеймира ярла. Казалось, он видит ее насквозь со всеми ее помыслами, точно сам Один помогает ему. Далле хотелось лихорадочно спрятать мысли, но она не знала как,
— Квиттингу нужен такой конунг, который сумеет одержать настоящую победу в бою, — учтиво продолжал Хеймир. — А еще лучше — так умно повести дело, чтобы до битвы вообще не дошло. Стюрмир конунг потерпел поражение и погиб. С его смертью окончились все старые счеты, и живым лучше не возобновлять их. Торбранду конунгу лучше не знать, что у Стюрмира остался сын. Хотя бы до тех пор, пока тот не сможет сам за себя постоять, поэтому ты сама понимаешь, Далла, дочь Бергтора, что лучше сейчас не говорить о новом конунге. Достаточно будет почтить память старого. Что бы ни было, он погиб достойно.
«И будет с вас!» — явственно слышалось в вежливом умолчании. Далла сознавала, что ей нужно что-то ответить, что угодно, только чтобы люди слышали ее голос и слова слэтта не висели в воздухе слишком долго, но она ничего не могла придумать. Умные глаза Хеймира ярла сковали ее, он видел ее насквозь и смеялся над ней в душе. Далла побледнела от досады, но молчала, понимая, что ссориться здесь с кем бы то ни было — верная гибель.
Быстрый ум Даллы искал выход. А иной раз отступление куда вернее ведет к победе.
— Я рада найти друга в тебе, хёвдинг, и во всяком, кто друг тебе, — сказала она наконец, обращаясь к Хельги, а на Хеймира бросив лишь один короткий взгляд, — Но первым, кто оказал мне и моему сыну помощь, был Брендольв, сын Гуд мода. Я хочу отблагодарить его достойным образом и потому предпочитаю принять его гостеприимство.
Далла обернулась и посмотрела на Брендольва. И вся толпа на берегу, как поляна ромашек под порывом ветра, разом повернула головы в ту сторону.
Брендольв стоял возле штевня «Жабы», позади всех, даже позади женщин, приплывших с Даллой. Все это время он молчал и почти не поднимал глаз. Он предпочел бы вообще не показываться в Тингвалле, но усадьба Лаберг стояла дальше от горловины фьорда и по пути туда миновать усадьбу хёвдинга было невозможно. Брендольву было так тяжело показаться здесь, что он чуть было не остался на «Жабе» и только в последний миг передумал, не желая, чтобы трусом посчитали его самого. Каждый звук знакомых голосов казнил его; так и казалось, что сейчас все закричат: «Вон он, Брендольв, сын Гудмода, который назвал нас всех трусами! А как самому подперло, так прибежал к нам прятаться от фьяллей! Хвост поджал! Что-то у него уже не та?сой гордый вид, как тогда! Где же его знаменитый меч? Потерял, когда бежал из битвы?»
Но все молчали. Брендольв был уверен, что вся толпа смотрит не столько на Даллу, сколько на него. Он ощущал на лице эти колкие и холодные взгляды, отстраненно-брезгливые, словно он — чужой утопленник, случайно найденный в полосе прибоя…
Услышав свое имя, Брендольв с усилием, словно тяжеленный камень, поднял взгляд. При этом он был так красен, так несчастен, что даже великанье инеистое сердце смячилось бы. И первыми, кого Брендольв увидел, были Хельга и Даг. Лицо Дага было замкнутым, как каменное, и Брендольв понял: прежняя дружба умерла, в нем видят только оскорбителя, обреченного на смерть. Рука Дага многозначительно лежала на рукояти меча, но сверху ее накрывала ручка Хельги. На Брендольва Хельга смотрела с тоской к жалостью. И он с жутью ощутил себя как бы умершим. Мелькнуло нелепое сознание: я знаю, как она посмотрит на меня, когда я умру.
А люди, поглядывая на них троих, обменивались понимающими взглядами и одобрительно кивали. Как хорошо владеет собой сын хёвдинга, видя обидчика своего рода! Не бежит, брызгая слюной от ярости, а понимает, что сейчас неподходящее время для пролития крови. Он дождется случая получше и тогда отомстит как следует! А сестра укрепляет его дух. О, хёвдинг вырастил достойных детей! Они прославят свой род и всю свою округу!
— Я предпочту воспользоваться его гостеприимством! — повторила Далла, чувствуя, что сам Брендольв ее не слышал. — Люди должны знать, что я умею награждать настоящую преданность!
— Мы будем жить у тебя! — шепнула Брендольву Мальфрид, придвинувшись к нему ближе и взяв за руку. Она вполне понимала его чувства, потому что от людей Эгиля во всех подробностях выяснила, как Брендольв отсюда уезжал. — Помнишь, мы с тобой говорили! Нам гораздо лучше жить у тебя! Ну, скажи: «Я и мой род рады принять у себя кюну кеиттов!»
— Я и мой род рады… — послушно повторил Брендольв, слыша, что собственный голос звучит глухо, низко, как из-под камня.
Он был и рад, что рядом с ним нашелся кто-то вроде Мальфрид. Едва знакомая девушка казалась самым близким существом на свете, ко ему было мучительно больно оттого, что Даг и особенно Хельга это видят. Близость Мальфрид подтвердила оторванность прежних друзей. Именно сейчас, когда девушка из рода южных Лейрикгов сжимала его руку, а Даг и Хельга стояли поодаль, как чужие, Брендольв с болезненной ясностью осознал, как много времени прошло и сколько невозвратимых перемен свершилось.
— Я буду рада, если ты навестишь меня! — Далла величественно кивнула Хельги хёвдингу и направилась назад к кораблю. — До вашей усадьбы еще далеко? — мимоходом спросила она у Брендольва.
Эгиль вопросительно посмотрел на Хельги, двинул бровями: что делать? Хёвдинг, испытывая облегчение, торопливо махнул рукой: отвези ее, раз уж ей хочется. Эгиль сделал знак своей дружине, и «Жаба» послушно заскользила назад в воду.
В этот день во всем Хравнефьорде один человек был по-настоящему счастлив, и это был Гудмод Горячий. Принять в гостях жену… ладно, вдову конунга, да еще с сыном, когда сама она отказалась принять гостеприимство хёвдинга, давнего соперника — что может быть лучше? Что яснее покажет превосходство рода Гудмода над всем Хравнефьордом, над всем восточным побережьем? И как же хорошо Брендольв придумал, что привез ее сюда! До поздней ночи в усадьбе Лаберг не стихала суета, и только недостаток времени на созыв гостей помешал Гудмоду хёльду прямо сегодня устроить пышный пир.
Когда все приехавшие наконец устроились, Далле не сразу удалось заснуть. Лежа в теплом и тихом покое среди спящих, утомленных дорогой женщин, она долго раздумывала, стараясь подсчитать свои потери и приобретения. Слава асам, теперь у нее есть богатый просторный дом, достаточно хорошо защищенный от всех превратностей судьбы (Далла очень быстро привыкала считать своим все, что находилось вокруг нее). Гудмод Горячий достаточно знатен, чтобы ей было не стыдно пользоваться его гостеприимством. Хельги хёвдинг… Он начал хорошо. Если бы только не этот Хеймир ярл, который все испортил… Нет, она правильно сделала, что предпочла поселиться у Гудмода. Брендольв вполне надежен, здесь никто ее не обидит. А там, в Тингвалле, пришлось бы постоянно опасаться Хеймира — не зря он с первых же слов показал, что не намерен уступить ни капли своего влияния на мягкосердечного хёвдинга В Тингвалле все решает он, Хеймир, сын Хильмира. И ей, гонимой и одинокой, как Гьёрдис, дочери Эйлими, с младенцем Сигурдом, приходится искать спасения…
И вдруг Даллу осенила такая мысль, что она села на постели и уставилась открытыми глазами в темноту. Решение поселиться в Лаберге, только что бывшее таким мудрым, превратилось в величайшую глупость ее жизни, хуже брака со Стюрмиром. Не зря мать в детстве приучила ее слушать сказания о древних героях, говоря, что в них содержатся ответы на все важнейшие вопросы жизни. Гьёрдис, дочь Эйлими, потеряв мужа Сигмунда, вышла замуж за Альва, сына конунга Хьяльпрека, и уехала с ним за море. Сигурд провел там детство, а потом… Какая же он дура! Этого Хеймира надо не бояться, а приручить? Разве он не мужчина? А мужчины не железные! Только от усталости после всех испытаний и долгого пути она могла не сообразить, не увидеть того, что лежит на поверхности! Зачем ей нужны эти Брендольв, Гудмод, Хельги Птичий Нос?
Далла снова легла и постаралась успокоиться. Сейчас главное — отдохнуть. А уж потом она не растеряется, жизнь — это битва, а не каждая битва обязана удаваться с самого начала. В конке концов побеждает тот, кто не сдается.
В Тингвалле тоже не спали до поздней ночи, обсуждая новости. Далла непременно обиделась бы если бы узнала, как мало места ее драгоценная особа занимала в разговорах хёвдинга с гостями и домочадцами. Гораздо больше всех волновала Битва Конунгов, столь печально завершившаяся для квиттов. Вальгард, единственный живой свидетель, был плохим рассказчиком, но Эгиль еще по пути сюда вытянул из Брендольва все, что тот запомнил.
— Вот теперь нам не помешало бы войско слэттов! — говорили в гриднице. — Теперь фьяллям ничто не мешает пойти на нас. Когда же войско будет здесь? Нужно было заранее приказать ему явиться!
— Теперь самое время послать ему весть! — спокойно отвечал Хеймир, — Такое большое войско не следует вызывать раньше, чем ему найдется дело. Ведь людей надо кормить, верно?
— Как бы им не опоздать!
— Об этом не беспокойтесь! — невозмутимо заверил Хеймир. — Не надо думать, что фьялли железные или бессмертные. Непобедимых врагов не бывает. Битва была кровопролитной, а значит, Торбранд конунг тоже много кого недосчитался из своих людей. Что бы про него ни говорили, он не умеет оживлять мертвых. Во Фьялленланде не больше жителей, чем на Квиттинге, скорее наоборот. Там есть огромные пространства, где вообще никто не живет. Их конунг слишком мало дани собирает у себя, потому и любит далекие походы. Сила фьяллей не в числе, а в единстве. Никто из ярлов Торбранд а не пытается задрать нос выше него, а сн не убивает своих людей. Но все же они ведут эту войну давно и потеряли много. Им ведь приходится оставлять людей на захваченной земле. Так что, я полагаю, Торбранд конунг не скоро соберется с силами, чтобы идти сюда. Если вообще соберется. Но сейчас самое время появиться войску, в этом вы правы. Поэтому я завтра же пошлю корабль в Эльвенэс. Мой отец и мой родич Рагневальд за это время приготовили войско.
— А ты не думаешь отправиться сам? — спросил Хельги хёвдинг. Ему казалось, что так было бы надежнее. — Кому же вести войско, как не тебе?
— Я поведу его прямо отсюда, — успокоил его Хеймир. — Со сбором войска справятся и без меня а я предпочел бы пока остаться здесь.
Хеймир улыбнулся, зная, что его уверенность сейчас значит очень много. Спокойствие убеждало больше, чем сами доводы, и восточные квитты, еще не опомнившись от тяжелых новостей, уже верили что с ними-то этого ужаса не случится. И чтобы они верили в это крепче, ему следует и дальше оставаться среди них.
— А если ты не против, то я мог бы отправиться в Эльвенэс! — предложил Эгиль. — Ведь свой корабль тебе лучше иметь при себе, верно? А быстрее моей «Жабы» никто не перепрыгнет через море!
— Но твои люди устали, — возразил Хельги хёвдинг. — Хеймир ярл может послать своего «Змея». Если что-то случится, то у нас найдется для него другой корабль!
— Два денька мы отдохнем, а чего же дальше ждать? Моя «Жаба» не любит засиживаться на берегу. — Эгиль засмеялся, уже радуясь новому путешествию. — И не бойся, что мои люди от усталости уронят весла: ведь для моей «Жабы» всегда дует попутный ветер!
Даг и Хельга с завистью посмотрели на Эгиля, завидуя если не предстоящему путешествию, то неизменно бодрому расположению духа корабельщика. Им самим было далеко не так весело. Утренняя встреча с Брендольвом была для них не менее мучительна, чем для него. Им было тяжело, больно, стыдно, но они не знали, стыдятся за него или за себя.
— Что мы будем делать? — шептала брату Хельга, пока все остальные обсуждали присылку войска слэттов. — Если вдова конунга живет в Лаберге, то нам придется ездить к ней туда, приглашать ее к нам. И Гудмода тоже. А что же с Брендольвом? Нам надо с ним помириться.
— Молчи, — тихо ответил Даг. Раньше они даже между собой не говорили о Брендольве, не зная, вернется ли он живым, но сейчас Даг больше не мог откладывать объяснение. Он знал чувства своей сестры, но вынужден был пойти против них. Это его долг. — Не говори больше об этом. Он при всех назвал нас с отцом трусами. За это мы должны были его убить. Наверняка вся округа уверена, что мы выжидаем удобного случая. Ты сама слышала, как об этом говорит Хеймир. И он прав.
— Что ты! — охнула Хельга. И убитый Брендольв, и убийца Даг в ее сознание не помещались.
— Слово было сказано. И весь тинг слышал. Если мы так и не ответим, значит, признаем, что Брендольв был прав.
— А как вы думаете решить ваше дело? — спросил тем временем Хеймир и многозначительно посмотрел на хёвдинга. Услышав его голос, Даг поднял глаза. — Я думаю, вам стоит послать кого-нибудь к Лабергу понаблюдать, когда Брендольв выйдет из усадьбы. А самим ждать наготове. Не может же он вечно сидеть дома! Сколько бы людей он ни взял с собой, у нас все равно будет больше. Я сам с моей дружиной, конечно, буду рад поехать с вами.
— Ах, лучше бы ты… — горячо, почти злобно, чего с ней никогда не случалось, воскликнула Хельга и запнулась. — Лучше бы ты подумал о чем-нибудь другом! — уже тише окончила она, боясь собственной вспышки.
Впервые она решилась говорить с Хеймиром, сыном Хильмира, так смело и неприязненно. Но она угадывала колебания брата и понимала, что именно Хеймир толкает их с отцом к этому ужасному делу — к мести.
Хеймир повернулся к ней и несколько мгновений молча смотрел, и его взгляд из-под полуопущенных век блестел остро и жестко, как стальной клинок. Хельга опустила глаза.
— Не так уж много у меня дел важнее этого, и я не вижу причины, почему бы мне о нем не подумать! — со внешним спокойствием ответил он чуть погодя, и Хельга сжалась, слыша в его голосе смутную угрозу. Из-под его неизменного вежливого спокойствия вдруг проглянуло что-то жесткое, чуждое, страшное. — И я не понял, отчего ты так сказала, Хельга, дочь Хельги. Может быть, ты объяснишь, если тебе не трудно, отчего ты не хочешь, чтобы я думал об этом деле? Я уверен, что сама ты думаешь о нем день и ночь. Ведь этот человек назвал трусами твоего отца и брата, опозорив их на все побережье, на весь Квиттинг! Он нанес оскорбление и тебе, отказавшись от твоей руки и едва не послав тебя к троллям. Не может быть, чтобы обида не жгла тебя! Ведь честь — не игрушка, которую можно бросить в угол и забыть! А я назвал тебя своей будущей женой. Честь вашего рода — моя собственная честь, И раз уж твой отец признал наше обручение, то у меня не меньше прав, чем у него самого, думать о спасении вашей чести. Ты в чем-то не согласна со мной? Объясни, и пусть все эти люди нас рассудят.
Хельга молчала и не поднимала глаз, отчаянно стиснув опущенные руки. Каждое слово Хеймира падало на нее, как тяжелая глыба льда. Все это ужасно, но возразить нечего — он прав. Ей было больно оттого, что он разговаривает с ней так холодно, сурово, почти обвиняюще. Даже об игрушке он упомянул для того, чтобы укорить ее, девочку, которая никак не повзрослеет и не научится думать о серьезных вещах. И в то же время она ощущала, что Хеймир страшно сердит на нее за что-то большее, чем пренебрежение родовой честью.
Он очень хотел утешить отца и утешиться сам, потому что полностью разделял его чувства. Пожалуй, стыд и горечь Дага были даже сильнее: умудренному годами и опытом отцу легче было искать спасения в доводах рассудка, а в восемнадцать лет особенно трудно знать, что жизнь началась с… осторожности, благоразумия, отступления, предательства, трусости… Каждый скажет по-своему. Даг призывал на помощь воспоминания о пожаре Волчьих Столбов, но тинг в Хравнефьорде, на котором он молчал, был позже и заслонил своим позором доблесть, проявленную где-то за морем. Да и куда ему было деваться там, в Эльвенэсе, кроме как проявлять доблесть? Разве что сесть на землю и заплакать. До такого он, спасибо норнам, еще не дошел…
— На твоем месте, хёвдинг, я принял бы ее в своем доме, — спокойно посоветовал Хеймир. Он учтиво ждал, пока все родичи хозяина выскажутся и позволил себе опередить разве что Хельгу. — Обижена она или нет — обида пройдет, потому что кюнс Далле больше некуда деваться. Она не очень-то хочет попасть к фьяллям. А вот тебе гораздо удобнее будет держать ее и ее ребенка у себя на глазах. Ее сын — не мелкая рыбка. О нем стоит подумать.
— И, если ты окажешь ей гостеприимство, люди перестанут упрекать нас в боязливости, — подвела итог фру Мальгерд. — Ведь Торбранд конунг тоже понимает, что о сыне Стюрмира стоит задуматься. Возможно, он захочет его получить. И принявшего Даллу у себя дома никто не назовет трусом.
— Только боюсь, что она не прибавит нам удачи, — тихо сказала Хельга.
— Если она не будет принята здесь, то неудачи у нас прибавится наверняка, — заметил Хеймир.
В глазах Дага отразилось полное согласие, и Хельга больше ничего не сказала. Она сама не знала, почему несколько месяцев назад с такой готовностью привела в дом Атлу, бедную бродяжку со злыми и насмешливыми глазами, а сейчас не хочет принять вдову конунга с маленьким сыном. Кюна Далла была живым воплощением несчастья квиттов. Хельга знала о ней очень мало, но предчувствие открыло ей ту самую истину, которую подсказал бы и разум, если бы она знала обо всем, что натворила кюна Далла, движимая хитростью и себялюбием. Хитрость без ума и совести деятельна и опасна, она роет могилу самой себе, но нередко утягивает с собой туда ум и благородство.
Во время последнего перехода «Рогатую Жабу» сопровождали дымовые столбы на берегу — каждый дозор, мимо которого она проплывала, подавал условленный знак. Когда корабль показался в горловине фьорда, Хельга узнала об этом одной из первых и сразу кинулась в гридницу, где сидели мужчины. О кюне Далле она совсем забыла; мысль о том, что Брендольв скова здесь, так захватила ее, что ей хотелось скорее поделиться с кем-нибудь.
— Они едут, едут! — кричала Хельга, опередив Даже вездесущих мальчишек. От волнения она разрумянилась, волосы вились у нее за плечами, как у валькирии в вихре битвы. — «Жаба» входит во фьорд! Наверное, Брендольв тоже там!
Все сидящие в гриднице разом умолкли и переглянулись, Даг поднялся на ноги. Имя Брендольва считалось в Тингвалле почти запретным и сейчас заслонило все остальное.
— Брендольв? — повторил Даг. — Что-то мне не верится, что он посмеет сюда показаться!
— Но ведь он приехал на «Жабе», у него нет другого корабля. Конечно, он будет здесь! Что мы будем делать? — Хельга ломала руки, а сердце ее колотилось так, что она не могла стоять спокойно и металась, как облачко дыма на ветру,
— Держи себя в руках! — настойчиво посоветовал Хеймир побледневшему Дагу. — Терпи! Даже если он и правда приплыл вместе с кюной, сейчас неподходящий случай. Едва ли он сразу уедет куда-нибудь еще, у тебя будет другой случай, получше.
Даг молчал, стиснув зубы, а Хельга переводила тревожный взгляд с Хеймира на брата. Неподходящий случай… для чего?
— Но, может быть, он хочет попросить прощения… — несмело предположила она, умоляюще глядя то на отца, то на Дага, хотя тот не замечал ее взгляда. — Может быть, он понял, как был неправ… Неужели мы не помиримся после всего, что ему довелось пережить? Разве сейчас время для ссор? Вы же сами говорили, что нам нужен мир, чтобы…
— Дело зашло слишком далеко! — спокойно, но непреклонно перебил ее Хеймир, Отец и Даг молчали и не смотрели на Хельгу, — Я не думаю, чтобы он стал просить прощения, а без этого у хёвдинга остается только один путь спасти свою честь…
Хельга перевела молящий взгляд на отца. Хельги хёвдинг пожал плечами.
— Посмотрим, — неопределенно пообещал он. — Посмотрим, как Брендольв себя поведет. Может быть, он тоже сообразит, что сейчас не время для ссор и ему не так уж уютно будет жить в Лаберге, поссорившись с хёвдингом и восстановив против себя всю округу. Может быть, судьба пообломала его гордость.
Но в душе хёвдинг не слишком верил, что все разрешится так легко. А он сам не намеревался во второй раз протягивать руку Лабергу. Теперь их черед проявить смирение и дружелюбие. Он, хёвдинг восточного побережья, больше не собирался приносить в жертву свою гордость. Еще немного — и от нее вообще ничего не останется.
А Даг молчал. Сердце его было на стороне Хельги, жаждавшей примириться с товарищем детства и воспитанником отца, но разум признавал правоту Хеймира: нанесенное в день тинга оскорбление можно смыть только кровью обидчика. И то молчание, которое Хеймир принимал за решимость выполнить свой долг, было вызвано мучительным разладом ума и сердца. Даг стоял между Хеймиром и Хельгой и не хотел, чтобы хоть один из них понял его. Хотя бы до тех пор, пока он не примет решение… А впрочем, разве у него есть выбор?
Когда «Жаба» прошла по Хравнефьорду и приблизилась к полосе прибрежных камней, на берегу уже ждала пестрая толпа. Сюда собрались все жители окрестных усадеб и дворов, все беглецы е Севера и Юга, занявшие землянки на поле тинга. Семья хёвдинга выделялась цветными одеждами, и взгляд Даллы сразу зацепил ее в толпе.
— Кто это? Где хёвдинг? — требовательно расспрашивала она Эгиля, стоя рядом с ним на носу.
— Вон хёвдинг, в зеленом плаще, рядом его мать, а это сын, высокий и прекрасный, как сам Бальдр, — охотно объяснял Эгиль, радуясь встрече с друзьями и заранее улыбаясь во весь рот. — А вон та диса подснежников — его дочь…
— Этот — сын? А я думала, вон тот, в белой накидке, — отозвалась Далла. Ее взгляд дольше всех задержался на фигуре высокого молодого мужчины, который стоял рядом с матерью хёвдинга.
— Это Хеймир ярл, сын Хильмира конунга, — с неудовольствием пояснил Брендольв. — Однако, он здесь загостился. Я думал, он уже давно убежал к себе домой, за море… за обещанным войском.
— Он сказал, что ему нет надобности лично уговаривать каждого слэтта идти в поход! — пояснил Эгиль, понимавший досадливые и ревнивые чувства Брендольва гораздо лучше, чем можно было заметить по его простодушному виду. — О сборе войска позаботится сам Хильмир конунг. А Хеймир ярл остался здесь, чтобы получше закрепить свою дружбу с вашим хёвдингом. Ведь он обручен с его дочерью, а такую невесту не захочешь оставить… Хм!
Эгиль запнулся. Ему было приятно поговорить о Хельге, и он радовался, что ее судьба устроена так хорошо, но вовремя вспомнил о Брендольве и не захотел терзать его. Еще в первый день после отплытия с Острого Мыса узнав, что Хельгу обручили с его соперником Хеймиром, Брендольв молчал целый день и даже ничего не ел. А уж это, по мнению Эгиля, было вернейшим признаком тяжелого томления духа. Того самого, которое хуже любой хвори, так еще Отец Ратей говорил.
Все оставшееся время до берега Далла молчала. Дело оборачивалось хуже, чем она предполагала. Она знала, конечно, что сын Хильмира здесь был, но надеялась, что он уже оправился восвояси. Лучше бы у Хельги хёвдинга гостил Фенрир Волк с Мировой Змеей в придачу! Ведь это Хеймир, сын Хильмира, не позволил восточному побережью дать войска. Стюрмир так восстановил его против себя, пока гостил в Эльвенэсе — это и понятно, если вспомнить, каким чудовищем был покойный конунг, вкушающий славу в Валхалле! И едва ли Хеймир ярл проникнется дружбой хоть к кому-нибудь из рода Стюрмира! Пожалуй, явиться сюда не менее опасно, чем остаться на Остром Мысу…
Но тут Далла одернула сама и себя и упрекнула в трусости. Глупо проигрывать битву, пока она еще не начата. Может быть, Хеймир остыл и не будет мстить за старые обиды женщине и ребенку. В конце концов ей не впервой придется укрощать обиженных мужчин…
«Рогатую Жабу» вытянули на берег и перекинули мостки, чтобы женщины могли сойти с удобством. Далла спустилась первой, держа на руках маленького Бергвида. На ее голове серело вдовье покрывало с короткими концами, скромное платье было сколото бронзовыми застежками с одной-единственной простой цепочкой. На бледноватом лице молодой вдовы отражалась трогательная смесь скрытого страдания и гордости.
Хельги хёвдинг поспешно шагнул ей навстречу.
— Я рад приветствовать тебя невредимой на земле Квиттинского Востока! — заговорил он. — Боги были жестоки к нам, лишив нас конунга, но они сохранили тебя и твоего сына, и мы будем рады оказать вам гостеприимство и дать вам все, в чем вы можете нуждаться…
Хёвдинг говорил торопливо, часто покашливал, чтобы прочистить горло от смущения, лицо его было розовым, и он почти не смотрел на Даллу. А она опустила глаза, чтобы скрыть их торжествующий блеск. Хельги Птичий Нос сам признал себя виноватым перед ней, а значит, здесь никто не скажет, что это она поссорила Стюрмира с Вильмундом, с Фрейвидом… ну и прочие глупости.
— Я благодарю богов, сохранивших невредимым сына Стюрмира конунга — да пирует он весело в палатах Одина! — величаво ответила она. — Я рада найти здесь дружбу. Мне пришлось увезти моего ребенка с Острого Мыса. Я должна сохранить для квиттов законного конунга, и я надеюсь, что здесь он будет в безопасности!
Далла слегка приподняла ребенка, точно намеревалась торжественно вручить его Хельги хёвдингу.
— Однако мне сдается, что сейчас неподходящее время собирать тинг и предлагать ему признать нового конунга, — спокойно произнес рядом чей-то негромкий, но уверенный голос.
Далла вскинула глаза, возмущенная, что какой-то наглец испортил ей так хорошо начатое дело И сердце ее ёкнуло: она встретила умный, проницательный, чуть насмешливый взгляд темно-серых глаз Хеймира ярла. Казалось, он видит ее насквозь со всеми ее помыслами, точно сам Один помогает ему. Далле хотелось лихорадочно спрятать мысли, но она не знала как,
— Квиттингу нужен такой конунг, который сумеет одержать настоящую победу в бою, — учтиво продолжал Хеймир. — А еще лучше — так умно повести дело, чтобы до битвы вообще не дошло. Стюрмир конунг потерпел поражение и погиб. С его смертью окончились все старые счеты, и живым лучше не возобновлять их. Торбранду конунгу лучше не знать, что у Стюрмира остался сын. Хотя бы до тех пор, пока тот не сможет сам за себя постоять, поэтому ты сама понимаешь, Далла, дочь Бергтора, что лучше сейчас не говорить о новом конунге. Достаточно будет почтить память старого. Что бы ни было, он погиб достойно.
«И будет с вас!» — явственно слышалось в вежливом умолчании. Далла сознавала, что ей нужно что-то ответить, что угодно, только чтобы люди слышали ее голос и слова слэтта не висели в воздухе слишком долго, но она ничего не могла придумать. Умные глаза Хеймира ярла сковали ее, он видел ее насквозь и смеялся над ней в душе. Далла побледнела от досады, но молчала, понимая, что ссориться здесь с кем бы то ни было — верная гибель.
Быстрый ум Даллы искал выход. А иной раз отступление куда вернее ведет к победе.
— Я рада найти друга в тебе, хёвдинг, и во всяком, кто друг тебе, — сказала она наконец, обращаясь к Хельги, а на Хеймира бросив лишь один короткий взгляд, — Но первым, кто оказал мне и моему сыну помощь, был Брендольв, сын Гуд мода. Я хочу отблагодарить его достойным образом и потому предпочитаю принять его гостеприимство.
Далла обернулась и посмотрела на Брендольва. И вся толпа на берегу, как поляна ромашек под порывом ветра, разом повернула головы в ту сторону.
Брендольв стоял возле штевня «Жабы», позади всех, даже позади женщин, приплывших с Даллой. Все это время он молчал и почти не поднимал глаз. Он предпочел бы вообще не показываться в Тингвалле, но усадьба Лаберг стояла дальше от горловины фьорда и по пути туда миновать усадьбу хёвдинга было невозможно. Брендольву было так тяжело показаться здесь, что он чуть было не остался на «Жабе» и только в последний миг передумал, не желая, чтобы трусом посчитали его самого. Каждый звук знакомых голосов казнил его; так и казалось, что сейчас все закричат: «Вон он, Брендольв, сын Гудмода, который назвал нас всех трусами! А как самому подперло, так прибежал к нам прятаться от фьяллей! Хвост поджал! Что-то у него уже не та?сой гордый вид, как тогда! Где же его знаменитый меч? Потерял, когда бежал из битвы?»
Но все молчали. Брендольв был уверен, что вся толпа смотрит не столько на Даллу, сколько на него. Он ощущал на лице эти колкие и холодные взгляды, отстраненно-брезгливые, словно он — чужой утопленник, случайно найденный в полосе прибоя…
Услышав свое имя, Брендольв с усилием, словно тяжеленный камень, поднял взгляд. При этом он был так красен, так несчастен, что даже великанье инеистое сердце смячилось бы. И первыми, кого Брендольв увидел, были Хельга и Даг. Лицо Дага было замкнутым, как каменное, и Брендольв понял: прежняя дружба умерла, в нем видят только оскорбителя, обреченного на смерть. Рука Дага многозначительно лежала на рукояти меча, но сверху ее накрывала ручка Хельги. На Брендольва Хельга смотрела с тоской к жалостью. И он с жутью ощутил себя как бы умершим. Мелькнуло нелепое сознание: я знаю, как она посмотрит на меня, когда я умру.
А люди, поглядывая на них троих, обменивались понимающими взглядами и одобрительно кивали. Как хорошо владеет собой сын хёвдинга, видя обидчика своего рода! Не бежит, брызгая слюной от ярости, а понимает, что сейчас неподходящее время для пролития крови. Он дождется случая получше и тогда отомстит как следует! А сестра укрепляет его дух. О, хёвдинг вырастил достойных детей! Они прославят свой род и всю свою округу!
— Я предпочту воспользоваться его гостеприимством! — повторила Далла, чувствуя, что сам Брендольв ее не слышал. — Люди должны знать, что я умею награждать настоящую преданность!
— Мы будем жить у тебя! — шепнула Брендольву Мальфрид, придвинувшись к нему ближе и взяв за руку. Она вполне понимала его чувства, потому что от людей Эгиля во всех подробностях выяснила, как Брендольв отсюда уезжал. — Помнишь, мы с тобой говорили! Нам гораздо лучше жить у тебя! Ну, скажи: «Я и мой род рады принять у себя кюну кеиттов!»
— Я и мой род рады… — послушно повторил Брендольв, слыша, что собственный голос звучит глухо, низко, как из-под камня.
Он был и рад, что рядом с ним нашелся кто-то вроде Мальфрид. Едва знакомая девушка казалась самым близким существом на свете, ко ему было мучительно больно оттого, что Даг и особенно Хельга это видят. Близость Мальфрид подтвердила оторванность прежних друзей. Именно сейчас, когда девушка из рода южных Лейрикгов сжимала его руку, а Даг и Хельга стояли поодаль, как чужие, Брендольв с болезненной ясностью осознал, как много времени прошло и сколько невозвратимых перемен свершилось.
— Я буду рада, если ты навестишь меня! — Далла величественно кивнула Хельги хёвдингу и направилась назад к кораблю. — До вашей усадьбы еще далеко? — мимоходом спросила она у Брендольва.
Эгиль вопросительно посмотрел на Хельги, двинул бровями: что делать? Хёвдинг, испытывая облегчение, торопливо махнул рукой: отвези ее, раз уж ей хочется. Эгиль сделал знак своей дружине, и «Жаба» послушно заскользила назад в воду.
В этот день во всем Хравнефьорде один человек был по-настоящему счастлив, и это был Гудмод Горячий. Принять в гостях жену… ладно, вдову конунга, да еще с сыном, когда сама она отказалась принять гостеприимство хёвдинга, давнего соперника — что может быть лучше? Что яснее покажет превосходство рода Гудмода над всем Хравнефьордом, над всем восточным побережьем? И как же хорошо Брендольв придумал, что привез ее сюда! До поздней ночи в усадьбе Лаберг не стихала суета, и только недостаток времени на созыв гостей помешал Гудмоду хёльду прямо сегодня устроить пышный пир.
Когда все приехавшие наконец устроились, Далле не сразу удалось заснуть. Лежа в теплом и тихом покое среди спящих, утомленных дорогой женщин, она долго раздумывала, стараясь подсчитать свои потери и приобретения. Слава асам, теперь у нее есть богатый просторный дом, достаточно хорошо защищенный от всех превратностей судьбы (Далла очень быстро привыкала считать своим все, что находилось вокруг нее). Гудмод Горячий достаточно знатен, чтобы ей было не стыдно пользоваться его гостеприимством. Хельги хёвдинг… Он начал хорошо. Если бы только не этот Хеймир ярл, который все испортил… Нет, она правильно сделала, что предпочла поселиться у Гудмода. Брендольв вполне надежен, здесь никто ее не обидит. А там, в Тингвалле, пришлось бы постоянно опасаться Хеймира — не зря он с первых же слов показал, что не намерен уступить ни капли своего влияния на мягкосердечного хёвдинга В Тингвалле все решает он, Хеймир, сын Хильмира. И ей, гонимой и одинокой, как Гьёрдис, дочери Эйлими, с младенцем Сигурдом, приходится искать спасения…
И вдруг Даллу осенила такая мысль, что она села на постели и уставилась открытыми глазами в темноту. Решение поселиться в Лаберге, только что бывшее таким мудрым, превратилось в величайшую глупость ее жизни, хуже брака со Стюрмиром. Не зря мать в детстве приучила ее слушать сказания о древних героях, говоря, что в них содержатся ответы на все важнейшие вопросы жизни. Гьёрдис, дочь Эйлими, потеряв мужа Сигмунда, вышла замуж за Альва, сына конунга Хьяльпрека, и уехала с ним за море. Сигурд провел там детство, а потом… Какая же он дура! Этого Хеймира надо не бояться, а приручить? Разве он не мужчина? А мужчины не железные! Только от усталости после всех испытаний и долгого пути она могла не сообразить, не увидеть того, что лежит на поверхности! Зачем ей нужны эти Брендольв, Гудмод, Хельги Птичий Нос?
Далла снова легла и постаралась успокоиться. Сейчас главное — отдохнуть. А уж потом она не растеряется, жизнь — это битва, а не каждая битва обязана удаваться с самого начала. В конке концов побеждает тот, кто не сдается.
В Тингвалле тоже не спали до поздней ночи, обсуждая новости. Далла непременно обиделась бы если бы узнала, как мало места ее драгоценная особа занимала в разговорах хёвдинга с гостями и домочадцами. Гораздо больше всех волновала Битва Конунгов, столь печально завершившаяся для квиттов. Вальгард, единственный живой свидетель, был плохим рассказчиком, но Эгиль еще по пути сюда вытянул из Брендольва все, что тот запомнил.
— Вот теперь нам не помешало бы войско слэттов! — говорили в гриднице. — Теперь фьяллям ничто не мешает пойти на нас. Когда же войско будет здесь? Нужно было заранее приказать ему явиться!
— Теперь самое время послать ему весть! — спокойно отвечал Хеймир, — Такое большое войско не следует вызывать раньше, чем ему найдется дело. Ведь людей надо кормить, верно?
— Как бы им не опоздать!
— Об этом не беспокойтесь! — невозмутимо заверил Хеймир. — Не надо думать, что фьялли железные или бессмертные. Непобедимых врагов не бывает. Битва была кровопролитной, а значит, Торбранд конунг тоже много кого недосчитался из своих людей. Что бы про него ни говорили, он не умеет оживлять мертвых. Во Фьялленланде не больше жителей, чем на Квиттинге, скорее наоборот. Там есть огромные пространства, где вообще никто не живет. Их конунг слишком мало дани собирает у себя, потому и любит далекие походы. Сила фьяллей не в числе, а в единстве. Никто из ярлов Торбранд а не пытается задрать нос выше него, а сн не убивает своих людей. Но все же они ведут эту войну давно и потеряли много. Им ведь приходится оставлять людей на захваченной земле. Так что, я полагаю, Торбранд конунг не скоро соберется с силами, чтобы идти сюда. Если вообще соберется. Но сейчас самое время появиться войску, в этом вы правы. Поэтому я завтра же пошлю корабль в Эльвенэс. Мой отец и мой родич Рагневальд за это время приготовили войско.
— А ты не думаешь отправиться сам? — спросил Хельги хёвдинг. Ему казалось, что так было бы надежнее. — Кому же вести войско, как не тебе?
— Я поведу его прямо отсюда, — успокоил его Хеймир. — Со сбором войска справятся и без меня а я предпочел бы пока остаться здесь.
Хеймир улыбнулся, зная, что его уверенность сейчас значит очень много. Спокойствие убеждало больше, чем сами доводы, и восточные квитты, еще не опомнившись от тяжелых новостей, уже верили что с ними-то этого ужаса не случится. И чтобы они верили в это крепче, ему следует и дальше оставаться среди них.
— А если ты не против, то я мог бы отправиться в Эльвенэс! — предложил Эгиль. — Ведь свой корабль тебе лучше иметь при себе, верно? А быстрее моей «Жабы» никто не перепрыгнет через море!
— Но твои люди устали, — возразил Хельги хёвдинг. — Хеймир ярл может послать своего «Змея». Если что-то случится, то у нас найдется для него другой корабль!
— Два денька мы отдохнем, а чего же дальше ждать? Моя «Жаба» не любит засиживаться на берегу. — Эгиль засмеялся, уже радуясь новому путешествию. — И не бойся, что мои люди от усталости уронят весла: ведь для моей «Жабы» всегда дует попутный ветер!
Даг и Хельга с завистью посмотрели на Эгиля, завидуя если не предстоящему путешествию, то неизменно бодрому расположению духа корабельщика. Им самим было далеко не так весело. Утренняя встреча с Брендольвом была для них не менее мучительна, чем для него. Им было тяжело, больно, стыдно, но они не знали, стыдятся за него или за себя.
— Что мы будем делать? — шептала брату Хельга, пока все остальные обсуждали присылку войска слэттов. — Если вдова конунга живет в Лаберге, то нам придется ездить к ней туда, приглашать ее к нам. И Гудмода тоже. А что же с Брендольвом? Нам надо с ним помириться.
— Молчи, — тихо ответил Даг. Раньше они даже между собой не говорили о Брендольве, не зная, вернется ли он живым, но сейчас Даг больше не мог откладывать объяснение. Он знал чувства своей сестры, но вынужден был пойти против них. Это его долг. — Не говори больше об этом. Он при всех назвал нас с отцом трусами. За это мы должны были его убить. Наверняка вся округа уверена, что мы выжидаем удобного случая. Ты сама слышала, как об этом говорит Хеймир. И он прав.
— Что ты! — охнула Хельга. И убитый Брендольв, и убийца Даг в ее сознание не помещались.
— Слово было сказано. И весь тинг слышал. Если мы так и не ответим, значит, признаем, что Брендольв был прав.
— А как вы думаете решить ваше дело? — спросил тем временем Хеймир и многозначительно посмотрел на хёвдинга. Услышав его голос, Даг поднял глаза. — Я думаю, вам стоит послать кого-нибудь к Лабергу понаблюдать, когда Брендольв выйдет из усадьбы. А самим ждать наготове. Не может же он вечно сидеть дома! Сколько бы людей он ни взял с собой, у нас все равно будет больше. Я сам с моей дружиной, конечно, буду рад поехать с вами.
— Ах, лучше бы ты… — горячо, почти злобно, чего с ней никогда не случалось, воскликнула Хельга и запнулась. — Лучше бы ты подумал о чем-нибудь другом! — уже тише окончила она, боясь собственной вспышки.
Впервые она решилась говорить с Хеймиром, сыном Хильмира, так смело и неприязненно. Но она угадывала колебания брата и понимала, что именно Хеймир толкает их с отцом к этому ужасному делу — к мести.
Хеймир повернулся к ней и несколько мгновений молча смотрел, и его взгляд из-под полуопущенных век блестел остро и жестко, как стальной клинок. Хельга опустила глаза.
— Не так уж много у меня дел важнее этого, и я не вижу причины, почему бы мне о нем не подумать! — со внешним спокойствием ответил он чуть погодя, и Хельга сжалась, слыша в его голосе смутную угрозу. Из-под его неизменного вежливого спокойствия вдруг проглянуло что-то жесткое, чуждое, страшное. — И я не понял, отчего ты так сказала, Хельга, дочь Хельги. Может быть, ты объяснишь, если тебе не трудно, отчего ты не хочешь, чтобы я думал об этом деле? Я уверен, что сама ты думаешь о нем день и ночь. Ведь этот человек назвал трусами твоего отца и брата, опозорив их на все побережье, на весь Квиттинг! Он нанес оскорбление и тебе, отказавшись от твоей руки и едва не послав тебя к троллям. Не может быть, чтобы обида не жгла тебя! Ведь честь — не игрушка, которую можно бросить в угол и забыть! А я назвал тебя своей будущей женой. Честь вашего рода — моя собственная честь, И раз уж твой отец признал наше обручение, то у меня не меньше прав, чем у него самого, думать о спасении вашей чести. Ты в чем-то не согласна со мной? Объясни, и пусть все эти люди нас рассудят.
Хельга молчала и не поднимала глаз, отчаянно стиснув опущенные руки. Каждое слово Хеймира падало на нее, как тяжелая глыба льда. Все это ужасно, но возразить нечего — он прав. Ей было больно оттого, что он разговаривает с ней так холодно, сурово, почти обвиняюще. Даже об игрушке он упомянул для того, чтобы укорить ее, девочку, которая никак не повзрослеет и не научится думать о серьезных вещах. И в то же время она ощущала, что Хеймир страшно сердит на нее за что-то большее, чем пренебрежение родовой честью.